Бесконечная дорога (джен)

На следующее утро профессор Дамблдор навестил Гарриет, накрыв в ее комнате роскошный и обильный завтрак на наколдованном им золотом столике с изогнутыми ножками.

— Полагаю, тебе бы хотелось ненадолго покинуть эти стены, — сказал он Гарриет, потрясенной обилием круассанов, сосисок, копченой рыбы, жареных помидоров и яиц и тостов с вареньем. Снейп всегда кормил ее на завтрак какой-нибудь кашей или мюсли. — Растущему организму одинаково необходимы и питание, и свежий воздух.

Гарриет подумала о моросящем дожде, густом тумане и дементорах, которых она до сих пор видела только на страницах старинных книг.

— Да, сэр, — все-таки сказала она, так как ей было скучно, и она почему-то догадывалась, что Снейп не станет больше играть с ней в скрэббл.

— Отлично, отлично, — просиял профессор Дамблдор. — Как насчет немного полетать после завтрака?

«А профессор Снейп разрешил?» — чуть не сорвалось у Гарриет с языка, но она, конечно, удержалась. Она даже не была уверена, в шутку это она или всерьез. Не то чтобы она думала, что профессор Дамблдор заставит ее остаться здесь, если Снейп запретит выходить; ей просто не хотелось, чтобы Снейп потом все разнес.

— В таком случае встретимся в вестибюле через, о, через час? Тебе это удобно, моя дорогая?

— Да, сэр, — сказала Гарриет снова, хотя внутри зашевелилось недоумение. Почему ей надо ради полетов встречаться с ним?

Он оставил ее доедать завтрак. Она поторопилась, чтобы успеть до ухода закончить вчерашнее письмо Гермионе. Она собиралась дописать его после неоконченной игры в скрэббл, но почему-то не захотелось. Однако теперь она была переполнена вопросами, и, написав их Гермионе (которая точно ответит на каждый из них), почувствовала бы себя собранней.

К тому времени, когда она заклеила письмо и раскопала метлу в помойке, в которую превратила свою комнату, Гарриет заметно повеселела и даже исполнилась радостного предвкушения. Она не летала с начала каникул. Может быть, если попытается сразу после полета наколдовать патронуса, сможет достаточно хорошо повторить ощущение свободы, чтобы тот получился.

Дверь Снейпа оставалась заперта, света под ней не было. Может, он был в своей лаборатории.

Поднимаясь вверх по лестнице в вестибюль, она обнаружила, что профессор Дамблдор заговорился с незнакомым человеком. «Преподаватель защиты от Темных искусств?» — подумала она, разглядывая его.

Выглядел он не очень, если честно, но, справедливости ради, она сама тоже всегда выглядела не очень. По крайней мере, это был взрослый человек, только худой и в морщинах, с подернутыми сединой русыми волосами. В его облике сквозило что-то утомленное, а мантия была потрепанной и залатанной (но ведь Гарриет самой всю жизнь пришлось ходить в одежде, которую тетя Петуния неохотно покупала в «Оксфаме», всегда отвратительно уродливой и никогда не походившей по размеру, из-за чего родители Гермионы и подарили ей несколько комплектов красивой одежды на день рождения).

Когда она зашла в вестибюль, предполагаемый учитель защиты оглянулся на нее, и Гарриет подумала, что, может, не такой уж он и усталый. Его лицо было оживленным, глаза — умными, и, хотя Лаванда и Парвати ни за что не соорудили бы ему святилище с вырезками из журналов, она решила, что в нем определенно было что-то обаятельное.

— А, — сказал профессор Дамблдор, как будто он был глубоко рад вновь ее увидеть. — Какая пунктуальность. Гарриет, позволь представить тебе профессора Люпина, вашего преподавателя защиты в этом году. Профессор, а это, хоть она и вряд ли нуждается в представлениях, Гарриет Поттер.

Она скорей бы предпочла, чтобы профессор Дамблдор избежал намеков на ее известность; это ее смутило, так что она не смогла сказать:

— Приятно познакомиться, — насколько хорошо, насколько вышло бы без этого.

Но профессор Люпин только улыбнулся, почти так, словно они старые друзья, и сказал:

— Взаимно, — и пожал ей руку. Наверное, от этого она должна была почувствовать себя глупо, но почему-то не почувствовала. На самом деле, подумала, что это было лучшее представление из всех, что случались с ней в мире, где она была чрезвычайно, в высшей степени незаслуженно знаменита. Она почти ощутила себя взрослой.

— Отлично, просто отлично, — профессор Дамблдор улыбнулся куда-то в бороду, словно они были его любимыми внуками и ему наконец-то удалось их познакомить. — Надеюсь, это не слишком ужасно тебя обеспокоит, дорогая моя Гарриет — я подумал, что лучше будет, если профессор Люпин составит тебе компанию, пока ты будешь снаружи… В этом году в Хогвартсе иначе нельзя.

Сириус Блэк. Дементоры. Неоперившаяся удовлетворенность Гарриет испарилась, как сахарная вата в пылающем горне.

— Да, сэр, — ответ был не слишком осмысленным, но лучшего у нее не было.

— Надеюсь, ты не против, что я не буду с тобой летать, — улыбнулся ей профессор Люпин. — У меня склонность чуть не сворачивать шею каждый раз, когда я забираюсь на метлу.

— Нет, все в порядке, — Гарриет вообще не рассчитывала на компанию, тем более в воздухе, а летать с учителем было бы слишком странно.

— Тогда я оставлю вас обоих. Надеюсь, ты замечательно проведешь время, — сказал Гарриет профессор Дамблдор и ушел прочь.

Гарриет, оставшись стоять наедине с незнакомцем, тем более — учителем, ощутила неловкость. Но если профессор Люпин и почувствовал себя так же, он этого не показал. Вместо этого он снова улыбнулся и открыл одну створку парадных дверей.

— Боюсь, я могу выделить только утро, — сказал он, когда они вышли на крыльцо, скользкое от осевшего тумана; воздух в легких Гарриет стал гуще. — Хотя нам может и не захотеться большего, — он вперил взгляд в смутную даль — там накатывал с озера туман, снова застилая деревья, прямо как вчера, прямо как все эти две недели. Он поглядел на нее, слабо улыбаясь. — Предоставлю решать тебе. В конце концов, это твоя прогулка.

Гарриет только кивнула, не вполне понимая, как с ним разговаривать. Может быть, потому, что она привыкла говорить со Снейпом, который ей командовал. На это ей обычно было, что ответить.

Профессор Люпин протянул ладонь и дохнул на нее, медленно и протяжно. Выросло голубое пламя с крошечными фигурками внутри, мерцающими и прыгающими друг через друга. По крайней мере, на это было похоже — она никогда не видела и не слышала ни о чем подобном раньше.

— Что это? — она наклонилась вперед, чтобы рассмотреть получше.

— Доброе пламя, — ответил он. — Оно создает тепло, но не обжигает — не вредит. Если я уроню его в траву, ее даже не опалит. И оно будет гореть, пока я не использую чары, которые его гасят, — он поднял ладонь перед ней и провел через огонь пальцами для убедительности. — Видишь?

Гарриет поднесла руку к огню. Он был очень теплым, но не неприятным, и пощекотал пальцы, когда она коснулась кончиков пламени.

— Круто.

— Одна беда — его надо держать, — рассказывал профессор Люпин, пока они спускались по ступенькам тропинки, вьющейся по сырой траве до квиддичного поля. — Они почти совсем гаснут, если попытаться положить их в банку.

— Что это за фигуры внутри? — Гарриет присмотрелась поближе. — Похоже на лица.

— Духи. Технически этот огонь разумен — в магическом понимании.

— Я смогу научиться? — спросила Гарриет, уверенная, что он скажет, что это слишком сложно. Но он только улыбнулся.

— Почему бы не попробовать.

Профессор Люпин сидел на трибуне со своим огнем в ладонях, а Гарриет кружила и парила вокруг колец. Она пожалела, что у нее нет снитча — поиграть.

Даже без напарников по команде, без соревнования, без игры было чудесно снова летать. Она была уверена, что в этот раз это было так же чудесно, как в самый первый, когда она взмыла в воздух так естественно, что подумала: «Это же магия, вот она, прямо здесь».

Она не смогла бы летать у Грейнджеров, напомнила она себе. Это, однако, не компенсировало бы такие грустные и одинокие каникулы. Тогда это, наверное, было недостаточно сильное чувство для того, чтобы наколдовать патронуса.

И все-таки она собиралась попытаться. Она попытается прямо здесь, с еще свежим воспоминанием о полете в сердце. Она не будет думать об одиночестве; сделает, как сказал Снейп, и уберет его из своего разума. Будет думать только о полете.

Закрыв глаза, она попыталась выгнать все мысли прочь, попыталась превратить свой разум в пустое пространство. Глубоко вздохнув, она полетела по пологой кривой, нацелилась вверх и взмыла ввысь. Чувство полета захватило ее; оно представлялось ей чем-то осязаемым, чем-то, что можно обернуть вокруг себя и превратить в волшебство.

А потом в сознание просочился образ: развевающийся черный плащ и разлагающаяся рука, изогнувшаяся костяной когтистой лапой.

Чувство холода — страха — запульсировало вокруг. Она накренилась снова. Они рядом? Она все еще ни одного не видела. Снейп сказал, что они у ворот. Она осмотрела темные верхушки леса, высматривая пятно плаща, скользящего сквозь туман, приносящего холод и звук… звук…

Но вместо этого она увидела дымок, вьющийся над трубой хижины Харгида.

С радостным воплем она рванула к хижине.

Приземливший на отсыревшую, хлюпающую траву у его дома, она обнаружила, что там никого нет. Дверь была не заперта, но она не увидела его ни внутри, ни в огороде. А Хагрид ведь мало за что мог спрятаться.

— Хагрид? — позвала она через покатые, очень по-хагридовски беспечно-неопрятные грядки моркови и капусты. Никто не ответил, даже ворон, который надменно поглядывал на нее с пугала.

Должно быть, охраняет территорию, подумала она и закинула ноги обратно на метлу, чтобы отправиться его искать, как вдруг увидела собаку.

Это была самая большая собака, какую ей доводилось видеть… или, точнее, самая высокая. Потому что, хотя ростом собака была с нее, состояла она в основном из черного меха и костей. Она выглядела полумертвой от голода, словно жила намного хуже, чем в чулане.

Даже если игнорировать ее зомби-вид, было удивительно видеть на территории Хогвартса бродячее животное: она никогда не видела их тут раньше. Строго говоря, единственной собакой, которую она встречала в школе, был Клык. Тут было множество кошек, сов и даже пара жаб, но никогда не бывало собак. Она слыхала о крупах, но думала, что они намного меньше и с раздвоенными хвостами.

Когда она только увидела ее, собака стояла на опушке леса, у последних деревьев на границе с полем, но теперь она насторожила уши, легла, опустив голову на передние лапы, и заскулила. Она даже вильнула хвостом — едва-едва, чуть шевельнула, но явно намеревалась вильнуть.

— Выглядишь голодной, — сказала Гарриет и почувствовала себя глупо, хотя собака и не могла ее понять: разумеется, собака выглядела голодной. Разве она сама только что не думала, что собаку заморили голодом до зомбиподобия?

Та снова махнула хвостом.

— Похоже, мне пора начать носить в карманах мясо, — она снова слезла с метлы и осторожно перешагнула Хагридову капусту, направляясь к собаке. Та не выглядела бешеной или опасной. На самом деле, она даже еще подергала хвостом, а когда Гарриет оказалась настолько близко, что могла бы ее погладить, она перекатилась на бок, и тогда Гарриет заметила, что это, определенно, он.

— Бедный песик, — Гарриет почесала ему уши. На них запеклась грязь. — Может, у Хагрида есть что-нибудь, что тебе… что?

Пес, только что мирно лежавший и шлепавший хвостом, вдруг вскочил на ноги; в горле задрожало рычание, уши прижались, а потом он вломился обратно в подлесок и скрылся из виду.

Гарриет на несколько секунд растерялась, а потом услышала хруст — кто-то приближался. Оглянувшись, она увидела, что к ней через зелень спешит профессор Люпин.

Вот блин. Она совсем забыла.

— Простите! — сказала она еще до того, как он резко затормозил, разбрызгав грязь. — Я увидела, что у Хагрида из трубы дым идет, и просто забыла, извините.

— Н-да, это подхлестнуло мой пульс, — сказал он, почти не задыхаясь. — И все равно я бы предпочел бегать с тобой, а не за тобой.

— Простите, — повторила она и подумала, что Снейп дал бы ей пятьдесят отработок и, вероятно, грубо отругал.

— Ничего страшного… просто постарайся не повторять такие эксперименты, — он глянул на наручные часы. — У нас еще есть немного времени, прежде чем мне надо будет встретиться с Северусом…

— Вы встречаетесь с профессором Снейпом? — заинтересованно спросила она. — Зачем?

Снейп ответил бы что-нибудь вроде: «Если бы это вас касалось, я бы поставил вас в известность». Это был слишком любопытный вопрос, и она чуть не извинилась и не взяла его обратно; но она была до того удивлена и заинтригована, что ей на самом деле этого не хотелось.

Но профессор Люпин только небрежно ответил:

— Он готовит для меня одно зелье. Часть условий моей работы здесь. Я слышал, что у этой должности очень высокий уровень текучки, — глаза его блестели от веселья, но Гарриет выработала инстинкт, определяющий, когда взрослые говорят не всю правду, и этот инстинкт сейчас ей нашептывал. Но она только кивнула, потому что вопрос был очень неуместный. Обдумав все, она решила, что ей повезло, что он не обиделся.

— Мы можем пойти внутрь, если вам надо с ним сейчас встретиться, — сделала она предложение мира.

— Это не…

Но тут он умолк, повернув голову в сторону и прищурив глаза. Движением настолько легким, что она его почти не заметила, он вынул палочку. У Гарриет заколотилось сердце, и она тоже сунула руку в карман, глядя в ту же сторону, что и он. Теперь она тоже это услышала — треск чего-то большого, двигающегося за деревьями

Хагрид появился из лесу на другой стороне своего огорода, неся что-то вроде букета дохлых хорьков (фу-у-у). Профессор Люпин выдохнул — очень тихо, так что Гарриет почти не услышала.

— Гарри! — радостно воскликнул Хагрид, стряхивая с бороды и волос листья и веточки. — Профессор Дамблдор сказал, мол, ты будешь пораньше, — он глянул на профессора Люпина — сперва вскользь, потом попристальней. — Ремус Люпин? Ты, что ль?

— Как будто да, — довольным голосом ответил профессор Люпин. — Встречный вопрос задавать не буду. Ты совершенно не изменился. Даже борода та же самая.

— Только позапутанней, вот и все, — сказал Хагрид и протянул руку, чтобы похлопать профессора Люпина по спине. И чуть не уронил его лицом в капусту. Сам по себе тот факт, что профессор Люпин умудрился устоять на ногах, сообщил Гарриет, что он намного сильнее, чем кажется. У нее от одного только зрелища сочувственно вздрогнула спина.

— Что вы делали в лесу? — любознательно спросила Гарриет. — С… — она указала взглядом на хорьков. — У вас новый… питомец?

— А-а-а, ну… — Хагрид принял вид несколько хитроватый, но самодовольный. Он потеребил кончик бороды. — Ничего, если расскажу, пожалуй, хоть и хотел, чтобы сюрприз был — ну да все равно это будет сюрприз. Я буду новым преподавателем ухода за магическими существами.

— Что? — взвизгнула Гарриет и заулыбалась. — Это потрясающе! — она обняла его за пояс, ну или, точнее до куда удалось дотянуться. Хагрид погладил ее по спине, от чего она по лодыжку ушла в размякшую землю. — Неудивительно, что ты прислал мне кусачую книгу! Но что же ты делал в лесу?

— К первому уроку готовился. Охота на них глянуть?

— Ага!

* * *

— Это... это кто? — сказала Гарриет, не зная, восторгаться ей или бояться.

— Гиппогрифы, — радостно ответил Хагрид.

— Господи, — профессор Люпин остановился за несколько футов до загона, который Хагрид построил на другом конце широкой поляны.

Их было не меньше полудюжины, каждый — нечто среднее между орлом и своего рода лошадью, и все разного цвета. Их глаза, однако, были одинаковыми — сияющие, оранжево-золотые, с яростными вертикальными зрачками. Им пришлось повернуть головы, чтобы посмотреть на нее и Хагрида, так как глаза у них были по разные стороны морды, но одного огненно-золотого глаза было вполне достаточно. Гарриет подумала, что они точно самые гордые создания из всех, что она встречала.

— Разве не красавцы? — Хагрид с обожанием взирал на стадо гиппогрифов — точно тем же взглядом, что смотрел на Норберта. Гарриет предположила, что они по-своему красивы — опасной красотой, как дикие тигры.

Она посмотрела на профессора Люпина — узнать, что он о них думает, но вид у него был просто задумчивый. Он стоял на том же месте, где остановился, увидев загон — не меньше чем за двенадцать футов до него.

— Поздороваться хочешь? — Хагрид казался таким оживленным, что она не смогла сказать нет, хотя ей не особенно хотелось говорить да. Снейп был бы рад узнать, что у нее есть немного инстинкта самосохранения.

— Я подожду здесь, — мягко сказал профессор Люпин. Хагрид в удивлении оглянулся на него, и что-то на его лице — где-то между бородой и волосами — изменилось.

— Ладно, — кивнул он, внезапно посерьезнев. — Дельная мысль.

Дюжина еще более назойливых вопросов всплыла в мозгу у Гарриет, но она оставила их в покое. Профессор Люпин не выглядел напуганным, но иногда так просто не скажешь. Может, у него аллергия.

Гиппогрифы в загоне вскинули головы с бесконечно неизмеримо гордым видом.

Дойдя до ворот, Хагрид открыл загон и пробрался внутрь, махнув Гарриет идти следом.

— Так, — сказал он, — о гиппогрифах надо знать, что они очень гордые. Надо заслужить их уважение, а не то… вон, когти видишь?

Гарриет определенно увидела когти. Они были длиннее ее руки. Она сглотнула. Снейп взял бы ее за шкирку и утащил, прежде чем она приблизилась хотя бы на пятьдесят футов к одному такому когтю.

— Они не ядовитые или вроде того, но пробивают глубоко. Так что давай осторожнее.

— Да, — с чувством сказала Гарриет.

— Штука в том, чтобы поклониться. Смотри в глаза — не отворачивайся, а то покажешься ненадежной, а они такого не любят. Потом ждешь, когда они поклонятся в ответ. После этого можно и поближе подойти.

— А если… не поклонятся?

— Ну… у тебя хорошие рефлексы, — сказал Хагрид. — Ну-ка, давай попробуем с Клювокрылом.

* * *

Ремус остался у деревьев с готовым сорваться с палочки заклинанием — оттянуть Гарриет от гиппогрифов, если что-то пойдет не так. Она выглядела нервной, но решительной — шла вперед, не показывая страха. Лили наверняка бы оторвала ему голову за то, что он пустил ее дочь в этот загон. И Джеймс тоже. Сириус однажды нечаянно уронил ее на кровать, так у Джеймса чуть припадок не случился.

«Они бы точно прокляли тебя за то, что ты молчишь про Сириуса», — с холодным отвращением сказала Совесть. Она все еще не простила, что ни в одном из трех писем он ни строки не написал Альбусу про большую черную собаку.

В половину двенадцатого Ремус оставил Гарриет, гладящую перья Клювокрыла, и направился к замку — на встречу с Северусом. Он был уверен, что Хагрид удовлетворит Дамблдора в роли телохранителя. Человеческие заклинания очень слабо влияли на полукровок гигантов, и хотя Хагрид мог почувствовать дементоров, он теоретически мог порвать одного из них пополам голыми руками. Кроме того, раз Сириусу хватило мозгов бежать из Азкабана, он вряд ли нападет на Гарриет, пока она в компании полугиганта и стаи гиппогрифов.

Тем не менее он послал Дамблдору патронуса с сообщением, что оставил Гарриет, прежде чем погрузиться в зябкую мглу подземелий.

Давным-давно Мародеры решили, что подземелья отлично подходят для тех, кто достаточно жуткий, чтобы попасть на Слизерин. Было удивительнее увидеть слизеринцев при свете дня, чем поймать их бродящими в темном запутанном месте, от которого у них мурашки шли по телу. Разумеется, Мародерам нравилось навещать темные запутанные места, от которых у них были мурашки, но только потому, что они были гриффиндорцами — волшебными сеятелями проказ; для них это было приключение, а не место для жизни. Это было так возбуждающе, и, кроме того, можно было пересечься со слизеринцами и расчистить дорогу от зла. Их не особенно взволновало, когда выяснилось, что подземелья благодаря какому-то заклинанию оказались ненаносимыми, оставаясь по большей части белым пространством на карте — кроме верхнего коридора, где был класс зелий и кабинет преподавателя.

Иногда Ремус тосковал по наивной простоте тех дней, когда все хорошее казалось возможным, а все плохое исходило только от врагов. Понимание обратного было уроком взросления: момент осознания, что лучше было бы оставаться молодым.

Подземелья до сих пор были страшноватыми. Он мог определить, что в них холодно, хотя его постоянно перегретое тело этого не ощущало — только влажность воздуха. Путь был озарен трепещущим пламенем факелов, их дрожащий свет создавал тени — они то приливали, то утекали прочь, и, куда бы он ни повернул, везде слышалось прерывистое «кап, кап, кап» воды.

— Ты не торопился, — сердечно поприветствовал его Снейп, когда Ремус постучал по открытой двери лаборатории.

Ах да: Снейп.

— Я уже не так хорошо помню подземелья, как раньше, — ответил Ремус и улыбнулся, так как знал, что улыбка раздражает Снейпа. У ворот это определенно было так, а характер Снейпа отличался предсказуемостью. — Я вполне уверен, что не бывал тут раньше, — он осмотрел множество котлов, выстроившихся аккуратными рядами; под каждым волшебное жутковато-зеленое пламя, ото всех поднимается пар. — Нет ли у тебя случаем жилки сумасшедшего ученого?

— Хватит пытаться выглядеть умным, — сказал Снейп, — или остроумным, или обаятельным, или что бы то ни было, и, — он отлевитировал кубок Ремусу так резко, что тот чуть не врезался ему промеж глаз, — глотай это.

— Спасибо, мне не помешает выпить, — вполголоса ответил Ремус, однако, судя по тому, что взгляд Снейпа стал еще злее, у того был слух оцелота.

К несчастью, Ремус вдохнул, наклонившись к кубку, и чуть не уронил его, когда все его тело восстало против запаха.

— Боже правый, что это?

— Аконитовое, идиот. Мне надо посмотреть, не будет ли у тебя аллергической реакции.

— Рвота считается? — искренне спросил Ремус.

— Нет, если она от запаха или вкуса. Только если оно попадет внутрь, а потом вернется. Пей, или силой залью. У меня мало времени.

— Будем здоровы, — Ремус зажал нос и выпил до дна. Оно почти вернулось обратно. Он был уверен, что пищевод содрогнулся. — Боже, — хрипло сказал он. Захотелось высунуть язык и выскрести его. Но теперь эта дрянь была внутри, и, хотя ему было муторно, она, похоже, решила там и остаться.

Он открыл глаза и увидел, что Снейп следит за ним, похоже, смирившись с фактом, что Ремус вполне мог заблевать его аккуратное логово.

— Похоже, останется внутри, — сказал Ремус чуть неверным голосом.

— Ощущения? — коротко спросил Снейп.

— Тошнота, — с чувством ответил Ремус.

— Покалывание или онемение?

Ремус обдумал вопрос.

— В горле как-то странно, — он помассировал шею и для эксперимента кашлянул. — Как будто покалывает. Да, вроде бы, так, — он понадеялся, что это не будут его последние слова.

Снейп сделал отметку в переплетенном в кожу журнале.

— В конечностях что-нибудь ощущается?

Ремус пошевелил пальцами на руках и ногах.

— Пока нет.

Снейп черкнул последнюю заметку в журнале, закрыл его, вложив внутрь перо, и повернулся к одному из котлов, помешивая его с видом человека, который планирует игнорировать Ремуса, пока ему снова что-нибудь от него не понадобится.

— Что это значит? — вежливо спросил Ремус. — Покалывание. Или тошнота. Или и то, и другое, раз уж на то пошло.

— Ты знаешь что-нибудь полезное об этом зелье? — бросил Снейп, не оборачиваясь и без малейшего намека на веру в то, что у Ремуса есть мозги.

— Если ты имеешь в виду, читал ли я результаты исследований, то да, читал. Если то, понял ли я в них хоть слово — только знаки препинания. Все остальное слишком специализировано для моей полной некомпетентности.

Снейп взглянул на него с глубоким отвращением — то ли от того, что смотрел на Ремуса, то ли от того, что навыки Ремуса в зельеварении настолько убоги. Ремус ему улыбнулся.

— Это зелье содержит значительное количество аконита, — произнес Снейп отработанно оскорбительным тоном. — Надеюсь, ты в курсе, что это яд?

— М-м-м, — мягко сказал Ремус. — Практически смертельный для оборотней.

— Аконит вызывает онемение. Отсюда ощущение покалывания в горле. При приеме внутрь оно парализует кровеносную, дыхательную и нервную системы, вызывая смерть у большинства теплокровных животных. Этот яд, — он указал мешалкой на ряды дымящихся котлов, — и есть седативное для оборотня. Согласно теории Белби, пока волк спит, человеческий разум может взять контроль над телом.

Ремус, обдумывая это, помассировал горло.

— Проще говоря, это зелье представляет собой сумму ингредиентов, которые позволяют акониту усыпить волка, не давая ему при этом отравлять тело. Обезболивающих качеств за ним не значится. На самом деле, оборотни, принявшие участие в его изучении…

— ...сообщили, что трансформация при сохраненном сознании переносится тяжелее, чем когда они позволяли ей поглотить их разум, — спокойно закончил Ремус. — Эти исследования я читал и понял.

— Да, — лицо Снейпа не выразило жалости. — Мне нужно уточнить измерения Белби. Этот человек — кретин. В его тестах одинаковую дозу аконита давали и сорокакилограммовой девочке, и восьмидесятикилограммовому мужчине. Не удивительно, что ему понадобилось тринадцать лет, чтобы разработать временное профилактическое.

— Во мне около семидесяти, — сообщил Ремус. — И… меня, кажется, сейчас стошнит. Нет ли у тебя чего-нибудь, куда можно?..

Два часа спустя (Снейп давал ему всего по дозе в час) Ремус после третьей дозы обнимался с одним из старых снейповых котлов, как вдруг Снейп рявкнул:

— Мисс Поттер!

Ремус смог-таки не опрокинуть котел от крика, однако было сложнее не засмеяться при виде Гарриет, которая появилась в дверях, сплошь покрытая тем, что Джеймс обозначил бы как «дрянь».

— Да? — спросила она, выглядя менее напуганной Снейпом, чем Ремус пару раз за последние два часа. — О, здрасте, — сказала она Ремусу, слегка улыбнувшись. Она рассеянно потерла щеку, размазав по ней дрянь.

— Чем вы занимались? — требовательно спросил Снейп. Ремус, пытаясь удержаться от смеха и рвоты, не осмелился ответить на приветствие вслух.

— Я упала в компостную кучу Хагрида, — сказала Гарриет со спокойным достоинством.

— Я думал, вы собирались летать, — Снейп прищурился, как будто поймал ее на чем-то нехорошем. Затем перевел взгляд на Ремуса: — И думал, что он, — тон подразумевал ругательство, — был с вами.

— Так и было, а потом я помогала Хагриду, — сказала Гарриет — весьма последовательно, как подумал Ремус, если учесть, что Снейп вел себя… как Снейп. Он изменился ненамного сильнее, чем Хагрид, разве что теперь одевался как Дракула.

— Компостная куча Хагрида — шесть футов высотой, — продолжал настаивать Снейп. — Как вам удалось в нее упасть?

— Я летала. — Ремус подавился смехом. Снейп то ли не расслышал его, то ли предпочел не обращать внимания ради того, чтобы посверлить Гарриет немигающим взглядом. — И, кажется, гнилой персик только что провалился мне под кофту. Можно, я пойду помоюсь?

Снейп раздраженно махнул ей уходить.

— Пока, — сказала она Ремусу и ушла, кривясь и шевеля спиной под грязной кофтой.

Снейп уставился в ту точку, где она стояла. Его грозные брови сошлись над утесом его еще более грозного носа.

— Никто не ждет Испанскую Инквизицию, — пробормотал Ремус.

— Заткнись, Люпин, — откликнулся Снейп, не оборачиваясь.

— Уверен, Гарриет сейчас размышляет о греховности падения в компостные кучи, — успокоительно сказал Ремус. — Тебе когда-нибудь попадали под рубашку гниющие персики? Мне нет, но однажды мне попал кусок огурца…

— Она что-то скрывает, — Снейп так и смотрел на ту точку, где стояла Гарриет, словно она все еще стояла там и нехорошо себя вела.

Ремус моргнул.

— Ты думаешь, что она солгала о том, что упала в компостную кучу.

— Я сказал скрывает, а не лжет, — Снейп опалил его взглядом «ну-почему-ты-так-отвратительно-глуп-что-не-видишь-нюансов». — А ты позеленел. Больше тебе сегодня давать не буду. Аконит должен был уже накопиться в организме. Сегодня нам больше ничего не выяснить, пока ты не восстановишься, так что проваливай.

— Ну что, Северус, тебе понравилось меня травить? Хоть немного.

— Если бы я травил тебя намеренно, Люпин, — Снейп чуть оскалился, — я бы предпочел метод, при котором не требовалось страдать от твоего общества. Аконит не влияет на слух, так что, полагаю, ты слышал, что я сказал тебе проваливать, но тем не менее ты все еще здесь…

— Как всегда было приятно повидаться, Северус, — добродушно сказал Ремус и ушел, чувствуя, как зашевелилось искреннее веселье.

Несмотря на отравление, утро вышло совсем неплохим.

* * *

Гарриет немного поотмокала в ванне, выскребая из волос компост, пока вода не стала напоминать холодный напиток в жаркий день. Она оделась, дрожа на зябком воздухе, и затем, проголодавшись, прошла шесть футов до комнат Снейпа.

К двери была пришпилена записка с «Мисс Поттер» наверху.

С сегодняшнего дня вы ужинаете в своей комнате. Сядьте за стол и скажите «ужин».

И все. Ни «привет», ни «жалкая соплячка», ни «до скорого». Она не удивилась, хотя на каком-то уровне было всегда немного поразительно, до чего же Снейп был всегда такой… Снейп. Даже когда он делал нечто технически хорошее, например, следил, чтобы ты был сыт, он делал это грубо.

И почему она вдруг ест в своей комнате? Ему скрэббл так опротивел?

Ломая голову надо всем этим, она побрела обратно в свою комнату, села за стол, созданный Дамблдором, и сказала:

— Ужин, пожалуйста.

Появилась накрытая тарелка: запеченное филе лосося, рис с овощами, салат из шпината и замороженный заварной крем на десерт. Снова снейповская еда. Она обратила внимание, что еда, которую она ела у него в апартаментах, была в основном вегетарианской, самое большее с рыбой вместо мяса, и всегда очень здоровой. Она ужасно отличалась от того, что предлагали домовые эльфы в остальное время года, и от того, чем утром угощал ее профессор Дамблдор. Она задумалась, не заказывал ли Снейп и для себя здоровую пищу.

Она оставила дверь открытой, чтобы узнать, когда Снейп вернется, и как раз выскребала остатки крема, когда наконец услышала его. Он прошуршал мимо, не обратив внимания на ее открытую дверь, ушел к себе в комнату и громко хлопнул дверью.

Напоминающий Гермиону голос в ее голове сказал, что ей следовало бы остаться на месте. Разумеется, она к нему не прислушалась. Она отодвинула тарелки и встала, предоставив им исчезнуть.

Она постучала в дверь Снейпа.

Очень не сразу он приоткрыл дверь так, чтобы видеть ее лицо, и прищурился на нее. Она подумала о гиппогрифах, яростных и гордых, с когтями, которыми могут вспороть тебе живот.

— Что такое? — спросил он очень недружелюбно.

— Здравствуйте, — сказала она, категорически решив не рассказывать ему про гиппогрифов. Ей не хотелось быть виноватой в том, что Дамблдору понадобится нанимать нового преподавателя зелий — или ухода за магическими животными. — Почему я больше не ем в вашей комнате?

— У вас рубашка неправильно застегнута, — выдал Снейп вместо ответа. — И странные носки.

Гарриет оглядела себя. Она промахнулась на две пуговицы, один носок был в красно-зеленых полосах, как Рождество, а другой — ярко-голубой. Ей прислал их на день рождения Добби.

Пока она рассматривала носки, Снейп захлопнул дверь. Гарриет уперла руки в боки и постучала снова. Последовала еще одна долгая пауза, во время которой она пялилась на древесные узоры двери, а он не делал того, что делают все нормальные люди при стуке в дверь — то есть не отвечал.

Потом он вдруг резко открыл.

— Что? — спросил он таким тоном, словно это она тут вела себя грубо.

— Я, пока одевалась, думала кое о чем, — сказала она ему.

— Возможно, в следующий раз вам лучше так не делать, — ответил он безразлично и попытался снова закрыть дверь.

— Я пыталась применить чары патронуса.

У Снейпа блеснули глаза. А может, это просто моргнул один из факелов на подставках.

— Как вам удается не думать о плохих вещах? — настойчиво спросила она. — Это какой-то фокус?

— Нет, — ответил он после мгновения, которое не вполне можно было назвать паузой. — Вы просто это делаете. Это то, чему придется учиться самостоятельно.

Он в третий раз начал закрывать дверь, так что она быстро проговорила:

— Мне надо научиться его делать! Иначе я не смогу пройти мимо них в Хогсмид.

Снейп застыл, оставив дверь недозакрытой на один дюйм. После долгой и явной паузы он снова приоткрыл ее, посмотрев на Гарриет, или, точнее, на ее плечо, на которое он, кажется, предпочитал смотреть вместо лица.

— Так значит, профессор Макгонагалл вам не сказала.

Желудок у нее начал проваливаться вниз с такой скоростью, словно к нему привязали камни.

— Что не сказала? — спросила она, стараясь говорить ровно.

— Ваша тетя вернула бланк разрешения, отказавшись его подписывать, — сказал после еще одной почти-не-паузы. Она могла ее и вообразить — сердце колотилось в два раза быстрее, ожидая, когда он уже договорит, а когда он договорил — жалея, что он это сделал.

В ушах тихонько зазвенело.

— Смею заметить, это к лучшему, — сказал он.

— Отстаньте, — произнесла Гарриет дрожащим голосом, развернулась на каблуках и убежала к себе в комнату, захлопнув за собой дверь. Она защелкнула замок, схватила с кровати подушку и закричала в нее.

Она уже ненавидела этот год.

* * *

— Ужасные магглы, — Минерва яростно стукнула палочкой по чайнику, словно фехтовальщик, наносящий финальный удар. — Хуже и не вообразить… если бы было по-моему…

Чай брызнул из носика от ее раздражения. Она зашипела сердитой кошкой, сверкая очками.

— Гарриет будет так разочарована, — пробормотал Ремус, спасая тарелку с печеньем, пока то не пострадало от гнева Минервы. — Я полагаю, нет другого способа, чтобы?..

— Нет, — Минерва вздохнула и уронила палочку на колени. — По закону это должен сделать родитель или опекун. Хотя я не была бы удивлена, если бы при прочих обстоятельствах кому-нибудь удалось бы его преодолеть — должна же быть какая-то польза от этих отвратительных анти-маггловских законов… Но сейчас, после побега Сириуса Блэка… Лучше держать ее поближе. Но вот ведь несчастная девочка. Все остальные ускачут веселыми кузнечиками, а она останется тут. Я и припомнить не могу, когда в последний раз ученику не разрешали ходить в Хогсмид. Спасибо, — сказала она, когда он передал ей чашку чая, решив, что будет безопаснее, если он сам его нальет.

— Она пришла ко мне сегодня утром и спросила, не могу ли я подписать для нее разрешение, — Минерва, скривив губы, уставилась на свой чай. — Бывали случаи, когда мне оказывалось труднее отказать, но я еще не скоро смогу припомнить какой-нибудь из них. Ужасные, никчемные магглы…

Наливая себе чай, Ремус представлял, как бы отреагировала Лили, узнай она, что сделала Петуния — не только в этот раз, но и во все остальные, о которых он не слышал. О маггловской семье Гарриет в волшебном мире шептались годами — благодаря некоторым ведьмам и волшебникам, видевшим ее мельком. Шесть лет назад, узнав о местонахождении ее родственников от Дедалуса Диггла, он сам пошел на нее посмотреть, и нашел худющую, как щепка, девочку, слишком тихую для своего возраста, распространяющую ауру одиночества. Это разбило его сердце, а ведь она даже не была его дочерью. Он не мог вообразить, что бы почувствовали Джеймс и Лили.

Он дал ей шоколадку, найденную в кармане, и она хотя бы успела проглотить пару кусочков, прежде чем ее тетя заметила и пришла, чтобы утащить ее прочь. Он лишь однажды встречал Петунию — она приходила на похороны Лили и Джеймса с ребенком, с Гарриет, — но был уверен, что она его не узнает. Он был невзрачным даже в юности, а теперь, годы спустя, растерял даже то немногое, что было.

Гарриет уже не была тем ребенком — вернее, теперь она стала ребенком на двенадцать лет старше. Она выглядела здоровее, хотя и теперь лишь относительно: ее все еще нельзя было назвать здоровой на вид, несмотря на регулярное питание. Но она больше походила на Джеймса и Лили, на ребенка, которого они все любили и рисовали себе в воображении, а не на вещественного призрака. На самом деле, первый взгляд на нее в Хогвартсе его ошеломил — волосы и совиные очки Джеймса и блеск ярких глаз Лили на миг выбили его из реальности.

— И это после того, как ее оставили Северусу на месяц, — Минерва вздохнула. — Я и впрямь не понимаю, о чем думает Альбус.

— Я удивлен, что Северус на это согласился, — честно сказал Ремус. — Я никогда бы не подумал, что он, эм, наслаждается уходом за детьми.

И точно не за ребенком Джеймса. А Гарриет достаточно походила на Джеймса, чтобы это было первым, о чем думали при встрече с ней. Снейп же Джеймса ненавидел. На самом деле, слово «ненавидел» даже слишком светлое. Ремус, вероятно, тоже бы ненавидел Джеймса, если бы тот обращался с ним, как со Снейпом, силой отбивая любимую девушку… и если бы она ушла с ним. Вышла за него замуж. И…

— О, он этого не выносит, — сухо ответила Минерва. — Он отвратительный учитель, хотя если ты повторишь это, Ремус Люпин, я трансфигурирую твои уши в зеленый лук. Откровенно говоря, он беспристрастнее Горация относится к слизеринцам в целом и лучше держит их в рамках, но в остальном он такой же окончательный фанатик. Он совершенно не обращает внимания на большинство нечистоплотных тактик, которые применяет его факультет, и снимает баллы с других факультетов за самую смехотворную… ерунду…

— Дай угадаю, — пробормотал Ремус, — больше всего с Гриффиндора?

— Вижу, Альбус нанял тебя за аналитический ум, — едко сказала Минерва, дернув краешком рта.

Ремус в знак признательности поднял чашку.

— Я бы, однако, сказал, что это хорошо для Слизерина — получить декана, который интересуется ими не только из-за того, что у них есть ценные знакомства.

— Да. Они весьма ему преданны, если честно, — признала Минерва. — Всегда стеснялась спросить, но мне хотелось бы знать, как он это делает. Если бы я увидела хотя бы треть такого настроя от Фреда и Джорджа Уизли, я бы рыдала от радости.

— Доставляют неприятности? — весело поинтересовался Ремус.

— Это даже близко не передает ситуацию. Хорошо, что ты тут — они будут тебе возмездием.

— Мне?

— Да, — теперь у нее дрогнули оба уголка рта. — Вы, Мародеры… О, ну ты же не думал, что мы не знали, как вы себя величаете? Учителя ужасные сплетники. Скоро сам прочувствуешь. За каждую вашу проделку Фред и Джордж преподнесут тебе кусочек расплаты.

— Жду с нетерпением, — рассмеялся Ремус. — Я изучал шалости годами, новые разновидности всегда приятно увидеть.

— Посмотрим, как ты запоешь после того, как попытаешься их чему-то научить, — сказала Минерва с самодовольной мудростью, предполагавшей, что она знает заранее, что он скажет, и ожидает настоящего потока брани.

— А Гарриет причиняет проблемы? По поведению Северуса я решил, что да, но по Северусу сложно судить.

Минерва поцокала ногтями по чашке.

— Мисс Поттер… и ее друзья… у них более… оригинальный способ причинять проблемы. С того момента, как она начала здесь учиться, уже было два случая… пожалуй, я назвала бы их злом. И оба раза мисс Поттер оказывалась в самой их гуще.

Ремус почувствовал, как его брови взлетели сами собой.

— Многие гриффиндорцы годами искали трудности, — сухо продолжила Минерва. — Хотели сразиться со злом, — Ремус вспомнил свои собственные воспоминания, навестившие его в подземельях Снейпа, и сокрушенно улыбнулся. — Однако мисс Поттер удается их находить. Пока ей удавалось побеждать…

В воздухе повисло «но», не высказанное, но услышанное.

И в этот год… Ремус подумал, но тоже не сказал. Они оба знали.

Они в молчании допили чай. Окна затмевал туман, вызванный сторожащими у ворот дементорами. Они оба знали, что зло нельзя побороть злом, но иногда бороться с ним добром так же трудно.