Бесконечная дорога (джен)

Гарриет ходила туда-сюда перед пустой стеной, которая должна была стать Выручай-комнатой. «Нам нужно место, чтобы послушать яйцо», — думала она, сосредоточившись на воде.

Дверь, которая проросла сквозь камни, была мокрой на ощупь и поросшей мхом. Гарриет толкнула ее и шагнула в сырой лес, сочащийся зеленью и золотом теплого солнечного лета.

— Ну, — заметила Гермиона, когда они остановились внутри у закрывающейся за ними двери, — я рассчитывала скорее на… бассейн.

Гарриет не знала, на что рассчитывала она сама, но Комната предоставила ей чистую и широкую лесную заводь — большую, почти озеро. Столб золотого света проникал через кроны, блестя на спокойной поверхности воды. В зелени звенели птицы, полог леса колыхался под ветром.

— Я уже тут была, — сказала Гарриет, озираясь. Чувство узнавания коснулось ее, словно толкнуло локтем в бок.

— Когда? — удивилась Гермиона.

— Я не…

Было темно, морозно, вдыхаемый воздух в горле был как лед, земля содрогнулась от прыжка оборотня, а потом разверзлась, когда упал Снейп…

Ночь полыхнула светом тысячи звезд — воду озарил патронус

Гарриет сглотнула и потрясла головой, словно так можно было избавиться от воспоминаний. Перед ней, в настоящем, вода была такой прозрачной, что видно было камни на дне. Здесь ярко светило солнце, не было темноты и льда; здесь не было оборотня. Со Снейпом все было хорошо. Он выздоровел, и она тоже.

Что-то еще ее беспокоило, но она от этого отмахнулась. Они тут, чтобы слушать яйцо, а не мучиться старыми воспоминаниями.

— Ой, смотри, — Гермиона указала на ближайший камень. На нем были аккуратно сложены купальники и полотенца, свидетельство практичности, которой Гарриет за своим подсознанием даже не знала.

— Да уж, какое облегчение, — сказала Гарриет. — Мне не очень-то хотелось голышом купаться.

Гермиона довольно нервно хихикнула. Они множество раз переодевались вместе, но тогда это было в спальне: в лесу, пусть даже волшебном, нагота смущала немного сильнее. Или, может быть, тот факт, что Гермиона явно была смущена, заставил Гарриет ощутить себя так же. Подумав об этом, она решила, что ей, в общем-то, все равно, но Гермиона поспешно спряталась за большой камень — может быть, тот самый, возле которого Гарриет нашла Снейпа, лежащего под щебенкой, стронутой им с места при падении.

Это ведь и правда то самое место? Хоть она и не видела его днем, или летом, и не просила комнату показать ей его…

Чувство, что она забыла о чем-то очень важном, толкнулось снова. Что-то, оставшееся от временно́го несчастного случая? Но она была уверена, что бывала тут только один раз, той зимой, когда чуть не умер Снейп…

— Гарриет? — окликнула с берега озера Гермиона.

Гарриет вылезла из-за своего переодевального камня. Гермиона стояла у кромки воды с яйцом под мышкой. Она протянула его Гарриет, та взяла его двумя руками и вошла в заводь. Вода была такой холодной, что Гарриет покрылась гусиной кожей, а камни под ногами были скользкими. Сунув яйцо под мышку, она легла на бок и оттолкнулась от берега; Гермиона барахталась рядом.

Когда стало так глубоко, что ноги перестали доставать до дна — вода все еще была такой чистой, что казалось, будто дно заводи совсем рядом — она сказала:

— Поехали, — и открыла яйцо под искрящейся водой.

Глубоко вздохнув, она нырнула, и следом за ней — Гермиона. Холодная вода сомкнулась над головой.

* * *

— Сириус… — произнес Ремус, как только к нему вернулся дар речи.

— Если скажешь, мол, ты плохо об этом подумал, задушу тебя вот этим твоим мешком, — ответил Сириус.

Ремус посмотрел на него. День был светлый, сквозь тонкие облака, затянувшие небо, просвечивало солнце, и на пол между ними ложился квадрат жемчужного света.

— Разумеется, я не собирался этого говорить.

— Да ла-а-адно, — Сириус закатил глаза.

— Это же так на тебя не похоже — совершать импульсивные поступки, — продолжил Ремус. — Совершенно.

Сириус свел брови, взглянул сердито:

— Ты не сможешь пойти без меня. Ты устаешь, просто, блин, пройдясь по дому.

Это было правдой, но…

— Как быть с Гарриет? — тихо спросил Ремус.

Сириус обеими руками взлохматил волосы — знак того, насколько важен был этот вопрос на самом деле. Лицо его стало пустым и тоскливым, словно у него внутри все, что помогало жить дальше, сгорело и рассыпалось пеплом.

— Я много думал об этом, когда уходил в первый раз, — хрипло проговорил он. — Про тот раз, когда я ее чуть не убил на хер — черт, ты можешь спросить, мол, который это раз, и будешь прав. Но я про последний раз, когда пытался не пустить ее на турнир. И я подумал: на хрена я нужен? На хрена я здесь нужен? Ведь если я вот так возьму и пойду в этот проклятый замок, Макгонагалл — да блин, Снейп! — вырубит меня, и повезет еще, если до тюрьмы довезут. Я не боюсь, — ответил он на взгляд Ремуса, — но я бесполезен, понимаешь? У нее там есть Дамблдор, и черт, каждый раз, когда я пытаюсь ее защитить, выходит хуже, чем никак — я приношу ей вред. Самое большее, что я смог — это гарантировать, что ей не навредит Снейп.

«И если она когда-нибудь об этом узнает, я представить себе не могу, как ей от этого будет больно», — подумал Ремус, стараясь заглушить накатывающий шепот, уверяющий, что лучше будет, если Сириус уйдет с ним…

Он прав, он не может помочь Гарриет, зато может помочь тебе.

Если ты оставишь его здесь, и он узнает, что Гарриет чувствует к Снейпу, он точно может сделать что-нибудь нехорошее.

Ты не обязан умирать один.

Он попытался подавить эти мысли, подняться над ними, но они вились вокруг, словно ветер, к которому никак не выходит повернуться спиной. Он покачал головой, отвечая Сириусу, и вышел из комнаты; тяжесть мешка с вещами оттягивала руку.

«Главное, — напомнил он себе, — если уйти, Сириус не увидит, как ты умрешь. Лечения нет — он сам это сказал. Это конец. Если переживешь еще месяц, пусть; но, если нет, он не должен смотреть».

Сириус доведет его до стаи. Сириус заставит его продолжать этот цирк до конца, не в силах поверить в правду. Сириус заставит его надеяться, и это будет…

Ужасно. Надежда слишком манила, она разобьет ему сердце.

Когда он снимал свой плащ с крючка, свободная рука была свинцово-тяжелой и неловкой. Странно, но черный плащ, оказавшийся под ним, был очень похож на…

Мгновенно вспомнилось, как Гарриет ютилась под плащом Снейпа, и то, как она подозрительно выглядела, когда Ремус утром зашел на кухню.

«Умница», — подумал он, и с колотящимся сердцем — вдруг Сириус увидит? — дрожащими руками перевесил один из старых плащей Альбуса, зачарованный от дождя, чтобы спрятать тот, что принадлежал Снейпу.

— Ты правда в это веришь? — спросил Сириус прямо у него за спиной. Все самообладание Ремуса ушло на то, чтобы не подпрыгнуть.

— Вся эта болтология, которую ты нес перед Гарриет, что я люблю… что ты вроде замены… запасной вариант. Вместо Джеймса.

— Сириус, — Ремус отвернул лицо. Страх навалился на сердце, раздавил в лепешку.

— Ты все это время в это верил. Я тебя бросил одного, а ты в это верил.

Ремус потряс головой. Зрение подводило, комната размывалась по краям, мир от его ужаса стал монохромным.

Сириус положил ладонь Ремусу на затылок и наклонился, прижимаясь к нему лбом, как в прошлую ночь, и мир сфокусировался буйством ярчайших оттенков.

— Ремус, — полушепотом попросил Сириус, — «впусти меня».

И от звука его голоса, от тепла прикосновения что-то у Ремуса в душе оборвалось, упало, провалилось вглубь самого себя, в черноту до того бездонную, что она превращалась в золото.

* * *

— Вы все разгадали без меня? — спросил Рон, и в его голосе нельзя было не заметить оттенок обиды.

— Ты спал, — ответила Гермиона. Голос у нее был одновременно успокоительный и оправдывающийся, что, как решила Гарриет, само по себе было достижением. — И нам все равно пришлось… плавать.

У нее покраснели уши. Может быть, она представила себе Рона в плавках. Гарриет предположила, что он, наверное, очень худой и, может быть, весь в веснушках — ничего такого, от чего стоило бы краснеть. Впрочем, она же не в него влюблялась.

Представить Снейпа в чем-нибудь купальном у нее не получилось вообще. Даже на тропическом пляже Снейп, наверное, был бы в черных брюках и пиджаке — с сигаретой в руке мрачно взирал на солнце. Попытайся она вообразить что-то другое, что-нибудь более раздетое, можно было бы и с ума сойти.

— Хорошо, что ты не видел, как я бултыхалась, — сказала Гарриет несколько неверным голосом, все еще пытаясь избавиться от образа Снейпа на пляже. — Я плаваю как топор, так что второй тур будет прикольным.

Обида Рона, смешанная с негодованием, уступила место любопытству.

— Что тебе надо будет делать?

Гарриет рассказала про песню-загадку, про то, что надо будет возвращать какое-то сокровище.

— Ничего себе, — Рон был впечатлен. — Русалки… — теперь он, похоже, был под впечатлением от чего-то другого, чего-то такого, отчего уши у Гермионы покраснели снова — тоже по совершенно другой причине. Гарриет прикинула, не сказать ли ему, что русалки не похожи на Флер в бикини из ракушек вместо лифчика. (В книге Гермионы русалки были не симпатичными девушками, а жилистыми чешуйчатыми существами с зубами, как пила.)

— Это серьезно, знаешь ли, — резко сказала Гермиона. — Гарриет надо будет добраться до дна озера, что само по себе непросто, и оставаться там, пока она их не обнаружит и не вернет то, что они забрали.

— Как они могут что-нибудь у тебя забрать? — спросил Рон у Гарриет. — Вряд ли они отрастят ноги и прошвырнутся до башни.

— Очевидно, им помогут, — Гермиона закатила глаза.

— Интересно, что они заберут? — медленно спросила Гарриет, и пугающая мысль проснулась внутри, как венгерская хвосторога. А вдруг… вдруг там какое-нибудь заклинание, и оно, о Господи, укажет на Снейпа? К черту Волдеморта — она немедленно помрет от стыда.

— И где начнем искать заклинания, которые позволяют час дышать под водой? — как и ожидалось, спросил Рон у Гермионы.

— У меня есть… пара идей, — уклончиво ответила та.

Гарриет удивленно на нее посмотрела, но Гермиона, избегая встречаться взглядом, занялась рагу. Она что, собирается сохранить правду о конспектах Снейпа в тайне?

Ну что… Раз Гермиона решила, что так лучше, кто такая Гарриет, чтобы с ней спорить? В конце концов, Гермиона всегда знает что-нибудь такое, чего не знает Гарриет.

* * *

Непросто делать домашку по трансфигурации, когда не помнишь последнюю неделю уроков. Гарриет промучилась час, а потом Гермиона шлепнула перед ней свою работу и сказала:

— На этой неделе у тебя получится лучше.

— Угу, — буркнула Гарриет. — Спасибо.

Гермиона только головой покачала, но на губах у нее была улыбка. Затем она вернулась к своим конспектам по зельям, которые по мере поиска закономерности в ингредиентах продолжали становиться все разноцветнее. (К сожалению, ни одно из зелий не позволяло дышать под водой в течение часа.) Гарриет хотелось поговорить с ней о закономерностях, хоть и было видно, что пока ничего не нашлось, но под боком сидел Рон и маялся над заданием по прорицаниям, и секретность была бы нарушена. Вместо этого она занялась списыванием домашней работы Гермионы таким образом, чтобы это было не слишком очевидно — меняла треть ответов на неправильные. Навык списывания у Гермионы приходил с опытом.

Гарриет подумала, не поготовиться ли к контрольной у Снейпа в понедельник, но потом решила, что раз он все равно больше не проверяет ее работы, то незачем. Вместо этого они с Роном играли в волшебного висельника — изобретали разнообразные ужасы для его дневника снов, который ему задали по предсказаниям, в котором его, кроме прочего, утаскивала на дно озера банда злобных русалочьих воинов.

— Это произвело бы на нее впечатление, — сухо заметила Гермиона, заглянув Гарриет через плечо. — Если бы она хоть немного прислушивалась, о чем говорят в учительской.

— Ты уверена, что это русалки? — спросил Рон, сделав в дневнике последний росчерк и отодвинув его в сторону.

— Да, Рон, — ответила Гермиона с настолько преувеличенным терпением, что оно явно равнялось высокому уровню нетерпения. — Так как яйцо говорит на русалочьем.

Гарриет перестала их слушать — ей в голову пришла мысль: раз ей надо будет сражаться с русалками, чтобы вернуть то, что ей всего дороже, значит, надо не просто уметь задерживать дыхание на час. Нужно еще знать какие-нибудь боевые заклинания. А она из таких знает только Экспеллиармус…

— Гарриет?

У ее стула стоял Невилл с комочком серого пуха на плече.

— Олух? — удивленно произнесла Гарриет, протягивая руку. Совушек слабо ухнул, и Невилл снял его и осторожно переложил ей на ладонь. Олух был мокрым и замерзшим от подтаявшего снега.

— Я его нашел, когда он пытался добраться вниз, — сказал Невилл. — Он похож на ту сову, которая когда-то к тебе прилетала.

— Точно, — подтвердила Гарриет, вдруг почувствовав себя неловко — она ведь очень долго вообще не обращала на него внимания, и вот они разговаривают. Н-да, до чего же она мерзкая. — Спасибо тебе.

— Не за что, — он улыбнулся, совсем не выглядя ни смущенным, ни растерянным — ну, почти не выглядя — а потом, набычившись, рысцой удалился.

Гарриет села, держа Олуха в сложенных чашечкой руках, чтобы его согреть (тот льнул к ладоням), и исподтишка посмотрела на Рона и Гермиону, гадая, не заметно ли по ней, насколько ей неловко. Улыбка у Гермионы была ну очень понимающей.

— Он встречается с Ханной Аббот, — мягко сообщила она.

— Кто, Невилл? — спросил Рон.

— Нет, Олух, — едко ответила Гермиона.

— О, — Гарриет на миг ошарашило грандиозностью того, что она в последнее время пропустила, а потом затопило глубочайшим облегчением. — Ну и ладно тогда.

— Ну мне казалось, ему нравится… — начал Рон, а потом ойкнул — это его пнула Гермиона.

— Итак, посмотрим, чего хочет Ремус, — с готовностью сказала Гарриет и сняла тщательно упакованное письмо с ноги Олуха. Тот перебрался к ней на колени, пока она разворачивала пергамент. Гарриет же тем временем осознала, что так и не узнала, что выяснил у оборотней Сириус.

Сердце забилось быстрее при виде знакомого почерка Ремуса: в начале было написано «Милая Гарриет», а потом — «Прости, но нам с Сириусом нужно на время уехать…»

* * *

«Милая Гарриет,

прости, но нам с Сириусом нужно на время уехать. То, что он узнал у оборотней, единственный выход. Помню, как ты однажды жаловалась, что магия бывает очень непонятной, и в данный момент как никогда сильно могу с тобой в этом согласиться. Оборотни сказали Сириусу, что я должен отыскать «истинное имя волка», хотя они, кажется, не представляют, как это сделать. Такова стоящая передо мной задача.

Я не хочу тебя покидать, но в текущем состоянии я тебе не помощник. Сириус чувствует то же самое, но желает сказать тебе об этом лично. Есть одна дверь (посмотри на карте), которая ведет наружу. Если постучать по камням и назвать пароль…»

* * *

Гарриет мчалась по лестнице настолько быстро, насколько это было возможно сделать, не выронив из-под свитера мантию. Надеть ее она не могла, потому что в коридорах толклось слишком много народу, да и не нужно было; но вот когда она спустится вниз…

Карта показала ей дверь с той стороны замка, где к нему близко подступал лес. Нырнув на последнюю потайную лестницу, резкой спиралью спускающуюся вниз, она набросила на плечи мантию и натянула на волосы капюшон. Лестница, освещенная только факелом из основного коридора, заканчивалась, казалось, глухой стеной, но когда Гарриет прошипела пароль, то прошла сквозь камни, как сквозь туман.

Ее обступил пронизывающий до костей холод, намного злее, чем в волшебном озере Выручай-комнаты, но она стиснула зубы и пошла вперед.

— Очень опасно просить тебя так поступать, — сказала Гермиона, когда Гарриет вытащила из чемодана мантию. — Пока тебе угрожает опасность… и, откровенно говоря, я подозреваю, что директор Каркаров не против навредить чужим чемпионам… И это не говоря об опасности для Сириуса! Поверить не могу, что профессор Люпин стал бы…

— Я иду, — коротко ответила Гарриет. — Если они собрались к оборотням, то все очень плохо, Гермиона.

Пока она надевала по случаю холода дополнительные свитера, Гермиона стояла молча. Затем, когда Гарриет развернулась, чтобы уйти, глаза у Гермионы были яркими, а кулаки — стиснуты.

— Если не вернешься через полчаса, — сказала Гермиона, — я пойду к профессору Снейпу.

(Видимо, после подсказок, оставленных им на уроках, профессор Снейп в глазах Гермионы стал союзником — уж точно в большей степени, чем обычный учитель.)

Снег снаружи, озаренный бело-голубой луной, был Гарриет по колено. Хотя на ней была мантия, она оставляла за собой такую траншею, что даже близко не могла считаться невидимой. Но снег лежал неровно — он образовывал горы и низины, полные теней. На небе там, где его не закрывали тучи, светили звезды, холодные и твердые, как алмазы. Она была недостаточно тепло одета, но продолжала идти, торопясь переставлять ноги, потому что полчаса — это всего ничего, а Гермиона обещания выполняет…

Перед ней от низины в снегу отделилась тень и поднялась в лунном свете — потрепанный черный пес с пронзительно сверкающими в серебряном свете глазами.

Гарриет рванула вперед, взбивая снег замерзшими ногами, и рухнула за снежный курган. Пес стал Сириусом, снял с ее головы мантию, чтобы увидеть ее.

— Мерлиновы яйца, Холли-берри, — он обнял ее; объятие было холоднее, чем положено, — и это все, что ты надела в такую гребаную холодрыгу?

— Если бы я н-надела б-больше, люди бы спросили, куда я ид-ду, — сквозь зубы выдавила Гарриет.

— Черт, ну нельзя же так. Иди обратно. Даже не думай мне спорить, — он снова надел ей капюшон.

У нее так стучали зубы, что возразить она не смогла. Превратившись в Бродягу, он повел ее обратно через протоптанную ею колею. Но дверь превратилась в камень, а она не могла заставить себя произнести заклинание через стиснутые зубы.

Сириус обернулся человеком и протянул руку за ее палочкой.

— Надеюсь, замок не развалю. Фумант трансмутаре, — сказал он и сунул руку сквозь стену. Она без проблем погрузилась в камень, и он завел Гарриет внутрь.

На тесном пятачке у подножия темной винтовой лестницы было лишь немногим теплее, чем снаружи. Сириус обнял ее одной рукой и потер ей руку над локтем.

— Тебе надо было Лунатика подождать, Холли-берри, — заметил он.

— Д-да?

— Что, до этого не дочитала? — с теплотой спросил Сириус. Снейп ей бы голову снял. Гермиона вышла бы из себя. — Он прощается с Дамблдором, а потом собирался забрать тебя и привести сюда, где ждал бы я. Ты не забыла, что тебя преследует псих?

— Вроде слышала г-где-то, — ответила она, стуча зубами, и он расхохотался своим лающим смехом, но тихонько.

— Да уж, пожалуй, — затем вздохнул и взлохматил ей волосы. — Мы уходим из-за Ремуса. Даже если это все бесполезная херня — а очень на это похоже, врать не буду, — нам надо попытаться. Ему надо попытаться. А я должен пойти с ним.

— К-конечно, должен, — она начала согреваться, хотя тепла от Сириуса было меньше, чем от Ремуса. Опустила голову ему на плечо. Ее отношение к тому, что она видела в думосборе, все еще было сложным, но когда она прочла письмо Ремуса, то первым делом ощутила ужас — огромный, как гора. Если бы они ушли, не попрощавшись с ней…

Она вцепилась Сириусу в отворот пиджака, и его рука в ответ сжала ее плечо.

— Я бесполезнее сраных оборотней, — хрипло сказал он. — Для тебя бесполезнее. Если бы я не…

— Ты не в-виноват, — твердо ответила она. Он, наверное, думал о том, что случилось, — что он сделал, — перед первым туром. А может, еще о чем-то. — Если бы я не помешала тебе убить Питера…

— Так поступил бы твой папа, — голос у Сириуса был грубым. — Так сделала бы твоя мама. Не надо за это извиняться. Хвост, этот долбанный говнюк… — он снова вздохнул и потер ей руку. — Я долго вертел это все в голове. Если бы я поймал его раньше. Если бы я не убедил твоих родителей… Пользы от этого никакой. От того, что я бы хотел сделать, или Ремус хотел бы сделать, или ты хотела бы. Все в прошлом. Я хочу помочь тебе сейчас, всегда хотел. И потому делал, что смог. Кое-что из этого лучше было бы не делать… Нет, дослушай, Холли-берри, — попросил он, когда она подняла голову. — Мне… да, мне страшно. Я потерял… твой отец был моей Гермионой, ясно? И у меня остались только ты и Ремус, а ты и Ремус — все для меня, понимаешь? А теперь Ремус должен уйти и попытаться спастись, а ты должна остаться здесь и попытаться выжить, и это до усрачки меня пугает. Я не могу быть с вами обоими одновременно, физически не могу, а не то уже бы пополам порвался. Но там у Ремуса никого не будет, а у тебя тут есть Дамблдор, и неважно, что там мутит этот новый злобный говнюк, Дамблдора он боится, это я тебе точно говорю, иначе он бы не заморачивался с Турниром.

Но я не только на это полагаюсь, слышишь меня? Я сделал все, что мог. Я заставил Снейпа дать Непреложный обет тебя защищать.

Гарриет пронизала дрожь, вызванная вовсе не прогулкой по снегу. Она никогда не слышала про Непреложный обет, но все, что включало Сириуса и Снейпа, было не к добру. А эта мрачная нота в голосе Сириуса, его твердая хватка не ее плече, темный отблеск в глазу…

Он продолжал говорить:

— Так что ты не беззащитна, ясно? Ни в Хогвартсе, ни вообще. Мы с Ремусом не бросаем тебя в одиночестве. И, как только сможем, вернемся.

Гарриет кивнула, а в голове у нее металось: «что такое Непреложный обет не уходи мне страшно я никогда снова не увижу вас с Ремусом что ты наделал».

Сириус обнял ее так, что хрустнули ребра, и она вцепилась в него и не хотела отпускать, хотя не могла прогнать чтотынаделал из головы. Он грубо поцеловал ее в макушку и сказал:

— Теперь поднимайся и скажи до свидания Лунатику. Люблю тебя, малышка.

Затем он еще раз указал ее палочкой на стену, вложил палочку в ее руку, сложил ее ладонь своими обеими.

Ушел.

* * *

После ночи без сна, дня без еды и слишком многих часов, проведенных в мешанине отвратительных ему чувств, Северус чувствовал себя особенно мерзким — идеальное настроение для контрольной в понедельник. Он взвесил, не отменить ли ее вообще, потому что так придется больше проверять, но в итоге решил, что лучше насладиться мимолетным удовлетворением от чужих неудач, хотя в итоге объем проверки увеличится на одну работу. (Даже Грейнджер эти вопросы будут не по зубам.)

Контрольную мисс Поттер он, конечно, выбросит. Он не проверил ни одной ее работы с тех пор, как вышла статья — более того, он вообще на них не писал. Обычно он не читая ставил ей оценку чуть выше средней, но теперь даже это делать перестал. Вернуть работы она не просила. Хотя бы на это ей хватило ума.

К сожалению, было слишком просто придумать вопросы, на которые четверокурснику ответить слишком сложно, но он при этом сможет уверенно доказать, что им следует знать на них ответы. Любой другой профессор сказал бы, что это несправедливо, а для него несправедливость была естественна. В итоге это слишком слабо отвлечет его от текущих затруднений.

Он принялся писать все более ядовитые комментарии к накопившимся работам — эдакое крещендо жестокости; но и это было слишком просто, и к тому времени, когда нормальные люди, у которых не возрождаются Темные Лорды и которым не надо переживать из-за слишком рискованных девочек-подростков, собрались на ужин, он закончил уничтожать уверенность в себе у шести— и семикурсников Рейвенкло и дошел до такой стадии, когда сам его разум стал ядовитым.

К счастью, тут в комнате с хлопком объявился неприметный домовик и, прежде чем исчезнуть снова, положил ему на стол письмо.

«Нарцисса», — понял он по весу пергамента и слабому аромату лаванды, разламывая печать. Письмо было написано в непринужденном, но загадочном стиле — значит, Нарцисса почувствовала, что теперь требуется осторожность, и спряталась за фасадом беспечности.

«Северус, дорогой, мне так ужасно, смертельно скучно. Люциус все свое время проводит со старыми друзьями, наверстывает политические дела, и пусть ты и можешь усомниться, что он когда-либо был интереснейшим из собеседников, я иногда сожалею, что он не находит иных тем для разговора. Ты, разумеется, не был бы столь однообразен».

Итак, Люциус и остальные, избежавшие тюремных приговоров, из-за усиливающегося страха возобновляют регулярные контакты. Он надеялся, что они, сберегая сомнительное подобие своей невинности, не совершат ничего излишне разрушительного, но надежда была слабой — они всегда были идиотами с упрямством алмазной твердости. Несмотря на мнимое выражение расстройства, Нарцисса снова искала у Северуса совета.

«Люциус слишком часто оставляет меня с женами — такая судьба скучна необычайно. Ирма Крэббл прямо-таки прилипла ко мне, как пиявка. Скоро я перестану отвечать за свои действия. Если бы ты мог быть здесь, хмурый мой дикий голубь, я бы, пожалуй, быстро нашла, чем тебя порадовать. Но пока не хочу портить сюрприз».

То есть на фронте Скитер она одержала успех. Он чуть не улыбнулся.

«Надеюсь, с Драко все хорошо. Напиши мне о нем, хорошо, милый? Он теперь так мало мне рассказывает, это почти невыносимо. Но таков крест матери. С любовью, Нарцисса».

Драко… что там с Драко? Северус в последнее время не обращал на него внимания. Драко могли бы превратить в ежа, и Панси Паркинсон начала бы международную кампанию за казнь близнецов Уизли (или, скорее, мисс Поттер), а он бы и не заметил.

Нет, угрозу для жизни девочки он заметил бы. Только это он и замечал. Так что, вероятно, Драко больше не превращали в мелких животных.

Он отложил письмо Нарциссы, чтобы ответить позднее. Для этого требовалась ясная голова; кроме того, следовало собрать немного сведений о Драко.

А сейчас надо было бы помыться. Он не мылся уже… давно. А потом, если ему особенно повезет, может быть, удастся поспать несколько часов. Был еще очень ранний вечер, но это вряд ли имело значение в субботу в подземельях.

Только сняв мантию, он понял, что побудило Нарциссу написать ему.

Метка стала почти черной.

Он прикипел к ней взглядом; сердце болезненно грохотало, звук бьющейся в висках крови заглушал шум текущей в ванну воды. Змея и череп, черные, почти как тогда, когда Темный Лорд стоял перед ними в последний раз, освещенный мягким светом ламп, с плотоядным взглядом. Зрение исказилось: метка, казалось, превратилась в чернила и расплылась, заливая руку, и череп и змея оставались все такими же свежими и четкими, хотя чернила хлынули, словно кровь из артерии, покрыли пол, затопили стены…

Он с трудом перегнулся через ванну и закрыл краны. Вода перестала течь, и комнату наполнил шум его дыхания, перебивая кап-кап останавливающейся воды.

Когда он снова надевал мантию, чернил на полу не было. Только метка на его руке, темнее, чем должна была быть.

Почему она такая темная?

Мисс Поттер…

Выйдя, он с грохотом захлопнул за собой дверь.

* * *

Замерзшие пальцы Гарриет перебирали карточки каталоги. «Непреложный обет, — повторялось у нее в мыслях. — Непреложный обет, Непреложный…»

(Жаль, что каталог не похож на Выручай-комнату и не дает тебе сразу нужную книгу, если достаточно захотеть. Почему нет? Домашку было бы намного проще делать…)

Вот: «Распространенные клятвы чистокровной знати». Может быть, это то, что надо. Внизу было строго подписано: «Запретная секция».

Она схватила карточку, вместо того чтобы просто переписать номер, и нырнула за ближайший стеллаж. Мантия, вынутая из-под мешковатого свитера, скрыла ее от орлиного взора мадам Пинс, и она скользнула через загородку Запретной секции.

Там всегда почему-то казалось темнее, чем среди обычных стеллажей; темнее и холоднее, и тени протягивались длиннее.

«Распространенные клятвы» лежали наверху, а лестниц не было — для мадам Пинс это был еще один способ контролировать запрещенные книги. Гарриет призвала книгу Акцио и в любой другой ситуации была бы приятно удивлена тем, как та прилетела ей в руки, словно хорошо вышколенная сова.

Сев на корточки, она спрятала книгу под мантией и открыла на оглавлении. «Нерушимый обет», — подумала она снова, словно могла бы забыть.

Вот эта страница…

«Непреложный обет предполагает для заключения тройное усилие, так как для него нужен тот, кто предлагает, тот, кто клянется, и тот, кто скрепляет; но по большей части он заключается двойным усилием. Параметры очерчиваются тем, кто требует обета, и окончательно формируются тем, кто клянется. Чужая душа — всегда потемки, следовательно, обет, при котором человек клянется своей жизнью, должен определяться исключительно требованиями его совести. Но в душе у каждого есть тени, о которых не знает даже он сам; следовательно, чтобы обет не привел к фатальным последствиям, человеку разумнее всего поступать так, как он считает верным, и избегать того, что он считает неправильным».

К фатальным последствиям

фатальным

— Гарриет? — прошептал знакомый голос.

Гарриет оцепенело подняла взгляд; казалось, она пытается посмотреть сквозь сугроб. В конце прохода стояла Гермиона. Она обеими руками держала карту и щурилась в темноту, в сторону Гарриет.

Гарриет медленно подняла голову и сбросила капюшон. Гермиона поспешила к ней, встала рядом на колени и прошептала:

— Что такое? У тебя такой вид…

— Прочти вот это, — Гарриет выпутала книгу из-под мантии и сунула ей. — Скажи мне… это значит… это значит, что тот, кто поклялся, умрет?

Гермиона мельком посмотрела на лицо Гарриет, затем опустила взгляд в книгу. Она читала быстро, прикусив губу.

— Так и есть? — спросила Гарриет.

Гермиона подняла глаза на Гарриет и кивнула — слабо и напугано.

— Значит, Снейп умрет, — сказала Гарриет. И разрыдалась.

* * *

Рука Дамблдора на запястье Северуса казалась сухой и очень хрупкой. Он осматривал метку, бесстыдно четкую в теплом и уютном свете его кабинета, словно это был не источник ужаса, а запутанный текст. Северус силился сдержать тошноту. Если ему сейчас так страшно, что будет, когда он встретит Темного Лорда? Он жалок, он бесполезен, на хрена он вообще нужен такой…

— Когда ты смотрел на нее в последний раз? — спросил Дамблдор.

— Пару дней назад, — ну хотя бы говорить он пока может нормально.

— То есть это событие совсем недавнее, — Дамблдор убрал руку, позволяя Северусу опустить рукав, скрыть это от взгляда. — Ничего такого, что мы и без того не могли бы понять из письма Нарциссы Малфой.

(Ее надушенный пергамент лежал на столе. Нарцисса смирилась бы с тем, что Дамблдор прочел его, как с неизбежным злом: она знала о роли Северуса и никогда не написала бы ничего такого, чего не могла бы озвучить в суде.)

— В таких обстоятельствах тебе следует знать, — произнес Дамблдор, складывая руки на коленях, — что Ремус и Сириус покинули окрестности, чтобы отыскать способ излечения для Ремуса в волчьих стаях.

У Северуса внутри стало холодно от страха.

— И вы даже не подумали их остановить? Если хоть кого-то их них доставят к Темному Лорду, девочка пойдет следом…

— Они все спланировали так, чтобы Том не смог сразу узнать об этом, — сказал Дамблдор. — Ты постучал сразу после того, как Ремус от меня вышел. Они будут поддерживать связь только со мной, Гарриет и тобой. Нет, это… — он кивнул на руку Северуса. — Том что-то затеял, его уверенность и сила растут. Впрочем, нам об этом уже было известно. Однако недавно произошел внезапный скачок, и это тревожит…

Северусу удалось сдержаться и не рявкнуть: «В самом деле? Ну охренеть».

— Где девочка? — твердо спросил он.

— В замке, — Дамблдор взглянул на один из инструментов у себя на столе — вытянутую серебристую вещицу, которая мирно и безостановочно вращалась. — Если ее заберут без согласия, Северус, я узнаю. Или если она выйдет по своей воле.

Северус это знал, но ему хотелось точно выяснить, где конкретно паршивка находится в данный момент.

— Он каким-то образом провел ее на турнир, и внезапно его план продвинулся. До Второго тура больше месяца, а это значит, что он не собирается ждать двадцать четвертого февраля!

— В пределах Хогвартса Гарриет навредить нельзя, — сказал Дамблдор. — Разумеется, именно потому ее и включили в Турнир — замысел, по меньшей мере, непростой. Ее нельзя против воли забрать из Хогвартса, а если она уйдет сама, мне это станет известно.

«ЗНАЮ», — хотелось заорать Северусу.

— Следовательно, каковы бы ни были его планы на нее, они подождут до двадцать четвертого… и мы подождем, — Северус резко шевельнулся на своем кресле, и Дамблдор поднял руку. Взгляд Дамблдора был сочувственным, но Северуса так и подмывало швырнуть беззвучно вращающееся устройство ему между глаз. — Нам нельзя раскрывать карты, Северус, иначе твоя роль закончится, так и не начавшись. Заперев Гарриет в Гриффиндорской башне, мы только дадим понять настоящему шпиону Волдеморта, что мне известно об этом скачке вперед — что ты работаешь со мной, а не просто выжидаешь. От того, чтобы я не показывал, что мне все известно, зависит твое прикрытие. Слишком многое на счету. В Хогвартсе Гарриет в безопасности, Северус.

«Недостаточно», — подумал Северус, и видение окровавленного тела Квиррелла, и громадного трупа Василиска, и дементоров, и Петтигрю, и оборотня, и светящегося Кубка, и огненной глотки дракона хлынули из его памяти; девочка — без сознания, в крови, в грязи, падает, бежит, летит, едва не умирает…

На счету было все. Все.

* * *

Гарриет пыталась взять себя в руки, не то кто-нибудь мог бы услышать, а Гермиона спросит, почему она плачет, а Гарриет не могла ей сказать, никому не могла сказать…

— Гарриет… — рука Гермионы касалась ее спины, уверенная и теплая. Она вдохнула и закрыла книгу. — Пойдем. Здесь мы об этом говорить не будем.

Гарриет кивнула, вытерла лицо рукавом. Гермиона левитировала книгу наверх, на полку…

Поблизости шаркнули туфли мадам Пинс — она приближалась. Гермиона попятилась вместе с Гарриет, и та накинула на них обеих мантию.

Они стояли совершенно неподвижно, прижавшись друг к другу; мадам Пинс вышла из-за стеллажа и подозрительно осмотрела проход. Но через миг она пошуршала дальше, и они выдохнули с облегчением.

Перебраться через барьер, оставаясь вдвоем под мантией, было непросто, но у них получилось — только один ботинок и манжета мелькнули.

Выбравшись в коридор, они благополучно нырнули в потайную нишу, и Гарриет сняла мантию и снова убрала под свитер. Она порадовалась, что там было сумрачно — свет проникал только по краям гобелена, так что Гермиона не могла рассмотреть ее лицо. Но она все равно наклонила голову, словно скалывание мантии было сложным делом, и вытерла липкие щеки.

Если Снейп поклялся защитить ее от Волдеморта, он умрет.

У нее перехватило дыхание. Хотелось дать себе пощечину. Она не собиралась сидеть тут и плакать в темноте, нет… если он…

Гермиона достала палочку и прошептала:

— Силенцио, — и их словно окружило толстое одеяло.

Затем она взяла Гарриет за руку и крепко сжала.

— Так, — сказала Гермиона, — что ты имела в виду, когда сказала, что профессор Снейп умрет?

Сердце Гарриет запнулось, а потом сорвалось в галоп. Вот ведь говно. Она что, сказала это вслух? Само вырвалось… она не хотела этого говорить… Гермиона не должна была узнать; Гермиона думала, что Снейп просто за ней присматривает…

— Я… — Гермиона помедлила. — Я знаю… В смысле, я догадалась… что статья — не совсем… в смысле, это ложь, но ты… — Гермиона расстроенно хмыкнула.

Пальцы у Гарриет в ладони Гермионы стали скользкими. О Господи, о нет…

— Ты не хотела мне говорить, кто тебе… нравится, — голос у Гермионы дрожал, словно она старалась говорить ровно; рука у нее тоже дрожала. — В тот день, когда вышла статья, ты сожгла список. Выглядело так… мне было не совсем ясно, как ты… — она заговорила быстрее: — Но я поняла, что ты работала над турниром с профессором Снейпом, а когда увидела подсказки в зельях, то решила…

Она умолкла. Гарриет не могла заговорить. Даже пальцем не могла шевельнуть. Не могла.

— Ох, Гарриет, — сказала Гермиона и обняла ее.

Гарриет подняла руки и обхватила Гермиону. Она вжалась лицом в Гермионино плечо и хотела, очень хотела сказать: «Да, он мне нравится, и это ужасно, потому что он бывает таким ужасным и будет таким снова и снова, потому что такой он есть, и он старался меня защищать, даже если не получалось, даже если выходил полный отстой, а Сириус его ненавидит, и он ненавидит Сириуса, Сириус хочет, чтобы он умер, и Снейп, наверное, тоже, ты бы видела, как они друг друга ненавидят, а еще он любил мою маму, у него патронус совсем как у нее, я и хочу, чтобы он все рассказал про мою маму, но в то же время, если он про нее заговорит, я, наверное, умру, потому что он все еще ее любит, иначе он бы обо мне не заботился, а теперь Сириус заставил его принести обет, который его убьет, потому что никто, никто не защитит меня от Волдеморта…»

Но плакать она не стала, потому что от этого никогда не было толку.