Бесконечная дорога (джен)

— Это был кошмар, — мрачно произнесла Гарриет, стараясь не слишком нагружать лодыжку, втаскивая чемодан по склону.

— Что за невезуха, — сказал Рон. — Это же надо было — врезаться в дерево, которое врежет в ответ.

В тот день их определенно преследовали неудачи. Сперва они уперлись в барьер на 9 ¾, что показалось им худшим вариантом развития событий; особенно для Гарриет, которую не раз навещали страшные сны, в которых она возвращалась к Дурслям, решетке на окне и замкам на двери. После она каждый раз долго не могла уснуть, лежала, глядя на клочок звездного неба, сверкающий в крошечном светлом окошке Джинни.

Но потом Рона озарило, и он вспомнил о машине своих родителей. Они долго летели из Лондона вслед за поездом — до самого Хогвартса, но потом мотор заглох на лету, и они рухнули на дерево, которое избило их чуть ли не до смерти.

— И моя гадская палочка, — простонал Рон, пытаясь запихнуть в карман обморочного Коросту. — Как теперь все делать, если палочка, блин, сломана?

— Уверен, что ее нельзя починить?

— Хорошо бы можно, — Рон помрачнел еще больше. — Мама и так спустит с меня шкуру за украденную машину, но из-за сломанной палочки она натянет ее заново, просто чтобы повторить.

— Кто-нибудь ведь сможет найти машину, да? — Гарриет вообразила описанную Роном картину и поморщилась. — В смысле, не могла же она далеко уйти?

— Даже знать не хочу. Так, давай остановимся, пока у меня ноги окончательно не отвалились.

Они побросали чемоданы у крыльца. Высоко наверху золотились окна башен; на ночном шелке неба мерцали звезды. Немногочисленные низкие облака скользили, касаясь верхних шпилей замка, а внизу, на черных водах озера, блестел лунный свет.

Профессор Синистра рассказывала, что именно благодаря звездам человечество осознало собственную незначительность, но для Гарриет то же самое сделал Хогвартс, пусть и в хорошем смысле. Было легко поверить, что Хогвартс был здесь всегда и всегда будет; что он всех переживет, и все равно всегда найдется кто-нибудь, для кого он снова станет домом.

Она положила ладонь на стену замка и удивилась, ощутив, что та была чуть-чуть теплой, словно все еще помнила полуденное солнце. Она подумала о ломящихся от еды столах в Большом зале; о ее кровати под балдахином посреди красно-золотого бардака гриффиндорской башни; о том заросшем фиалками коридоре, который они нашли вместе с Гермионой и Роном; и о том, что все в хижине Хагрида вечно пахнет псиной и табачным дымом.

«Я дома», — подумала она.

На секунду ей показалось, что камни замка сильнее налились теплом под ее рукой. Наверняка это было просто воображение, но она все равно улыбнулась.

Но потом в темноте что-то шевельнулось, и ее улыбка вместе с кровью отхлынула от лица.

— Эй, это же распределение! — Рон влез на свой чемодан, чтобы заглянуть в низкое, почти на уровне земли, окно. — Там Джинни… Гарри, иди посмотри… Гарри?

Но Гарриет не могла ни ответить, ни подойти к окну. Она примерзла к месту от ужаса, потому что перед ней, полурастворившийся в тенях, с мертвенно побледневшим тощим лицом и оскаленными от ярости зубами, стоял профессор Снейп.

* * *

— Вы хоть примерно представляете, ЧТО ВЫ НАДЕЛАЛИ?

Слушая первую половину предложения, Гарриет изумилась (полным жути изумлением), как это у Снейпа получается, что хочется скукожиться от одного лишь шепота; но на второй половине его голос взвился до крика, и она все-таки съежилась. Никогда раньше она не слышала, чтобы Снейп кричал.

— Че-честно, профессор, — выдавил Рон, — это дерево навредило нам больше, чем мы ему…

— Молчать, Уизли, — отрезал Снейп, и Гарриет наступила Рону на ногу, потому что, судя по всему, еще пара секунд — и Снейп убил бы их прямо у себя в кабинете. — Вы что, не осознаете серьезности положения? Ваша вина не только в вашей преступной глупости, — в его голосе было столько яда, что Рон вздрогнул.

— Мынесмоглипройтичерезбарьер, — выпалила Гарриет, — онпростопревратилсявкирпичнуюстену.

— О? — ярость в шипении Снейпа стала настолько же ледяной, насколько раньше была полыхающей. — И вы почувствовали себя вправе похитить собственность Уизли и уехать, не сказав никому ни слова? Вам не приходило в голову, глупая вы девчонка, что после событий прошлого мая можно вполне обоснованно полагать, что ваша жизнь в опасности?

— Я… — Гарриет не нашлась, что сказать. Усмешкой Снейпа можно было соскребать краску.

— Или, — продолжил он и швырнул на стол перед собой газету, на которой крошечная черно-белая машина Уизли пролетала по фото на первой странице, — что в двенадцать лет трудно быть лучшим в мире водителем, что нельзя полагаться на зачарованный маггловский транспорт, и что вы оба могли разбиться насмерть? Есть у вас ХОТЬ КАКОЕ-ТО ПОНЯТИЕ…

Он остановился и шумно выдохнул сквозь оскаленные по-собачьи неровные пожелтевшие зубы.

— Вы оба, — прошипел он, — ждите здесь. Прямо здесь, на этом самом месте. Сдвинетесь хоть на дюйм — пожалеете, что я родился на свет.

И смылся, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Несмотря на то, что он ушел, Гарриет и Рон не осмеливались посмотреть друг на друга. Гарриет была уверена, что Снейп может счесть движение головой за движение в целом.

— Если мы умрем, — неожиданно сказал Рон, стараясь, похоже, не размыкать ни губ, ни зубов, — я хочу, чтобы ты знала: для меня было честью дружить с тобой.

— Ничего, что я девочка? — спросила Гарриет. Но удержалась от улыбки, потому что улыбку Снейп тоже мог посчитать движением.

— После пяти братьев я ничего не имею против девочек, — ответил Рон.

* * *

С приходом профессора Макгонагалл стало плохо, и это был еще один слой «плохо» поверх всего плохого: было ясно, что она злится на них сильнее, чем когда бы то ни было, даже сильнее, чем когда застукала Гарриет и Гермиону не в постели в прошлом году, пока они избавлялись от Норберта; но ее злость было не сравнить со злостью Снейпа. Тот стоял в тени, и его черные глаза откровенно выражали угрозу хладнокровного убийства.

Потом появился профессор Дамблдор, и стало еще хуже.

Он выслушал их молча. Когда они закончили, он еще некоторое время молчал, и почему-то это молчание было хуже всего.

— Мы соберем вещи, — бесцветно сказал Рон.

— О чем это вы, Уизли? — рявкнула Макгонагалл, так, словно по горло сыта их глупостями.

— Ну, вы же нас отчислите, да? — спросил Рон.

Возникла небольшая пауза, но поскольку никто так и не сказал: «Отчислим, можешь не сомневаться», — Гарриет осмелилась поднять взгляд.

— Не сегодня, мистер Уизли, — произнес Дамблдор все с тем же мрачным видом. — Но я должен уверить вас обоих в том, что сделанное вами очень серьезно. Я также должен предупредить, что, если вы совершите что-нибудь в этом роде снова, у меня не останется выбора, кроме как вас отчислить.

Из своего угла Снейп издал тихий звук, словно желал, чтобы этот момент рано или поздно настал.

— Ваше наказание определит профессор Макгонагалл, — сказал им Дамблдор и перевел взгляд на учительницу: — Мне надо вернуться на пир, Минерва. Надо сделать несколько сообщений. Идем, Северус, там был восхитительный на вид пирог с заварным кремом, хочу его попробовать.

Снейп подверг Гарриет и Рона последнему полному отвращения взгляду и позволил Дамблдору себя утащить. Гарриет, с ощущением, что по ее коже прошлись наждаком, порадовалась его уходу.

Она была права: попасть Снейпу под горячую руку оказалось ужасно.

* * *

В гостиной Гриффиндора все хотели поздравить их с офигенной крутизной — влететь на машине в Дракучую Иву! — кроме Перси, чьи очки в роговой оправе опасно засверкали, когда они пробрались в дыру за портретом, и Гермионы, которой вообще там не было. Когда Гарриет вырвалась ото всех (Лаванда и Парвати как раз говорили ей: «Ты же знаменитая, почему не полетела с кем-нибудь круче и симпатичнее Рона Уизли?») и сбежала наверх по лестнице, то обнаружила Гермиону — в ночной рубашке, читающую «Встречи с вампирами».

Долю секунды Гарриет была чуть ли не до слез рада ее увидеть. Но потом Гермиона подняла голову, и взгляд у нее оказался сердитым, прямо как у Перси, и Гарриет чуть не застонала в голос.

— Пожалуйста, — попросила она, — Снейп уже пытался содрать с меня кожу наждаком, и я даже не знала, что Макгонагалл умеет так поджимать губы, а профессор Дамблдор и того хуже, и ничего бы этого не было, если бы я подумала про Хедвиг, знаю, но мы не могли пройти через барьер!

Все это вывалилось одним огромным, длиннющим словом. Когда оно закончилось, Гарриет осталась стоять, тяжело дыша, а Гермиона сидела, глядя на нее в упор, с раскрытыми у нее на коленях «Вампирами».

Потом она сказала:

— Вас могли отчислить.

— Я знаю…

Она захлопнула книгу.

— Вы могли погибнуть!

— Я знаю…

— Вас видели магглы!

— Я ЗНАЮ, — Гарриет вцепилась себе в волосы. — Слушай, Снейп уже на нас наорал, я серьезно, наорал, и шепотом тоже, и так смотрел, и мы бы не… мы бы ничего этого не сделали, если б только подумали, но мы просто не подумали! Не подумали, правда! Мы… — она стянула очки, потерла глаза. — Я не хотела никого пугать, честно. Совсем не хотела.

Гермиона встала, поджав губы, как Макгонагалл, с сузившимися глазами, напряженно хмурясь. И спросила:

— Не могли пройти через барьер? Что ты имеешь в виду?

Гарриет рассказала, как проход на платформу стал не иллюзией, а настоящим, твердым кирпичом. Как на них пялились магглы, а потом миновало одиннадцать, и поезд уехал…

Словно не сдержавшись, Гермиона сказала:

— Надо было просто подождать, пока выйдут Уизли…

— Гермиона!

— Ну, я просто не понимаю, как вы могли догадаться полететь на машине в школу, но не дойти до очевидных решений! — произнесла Гермиона, словно она действительно, действительно не понимала, и это выводило ее из себя.

— Я тоже не знаю, — устало сказала Гарриет и рухнула на кровать. — Сейчас все кажется таким очевидным. И мы вляпались в такие неприятности…

Гермиона побелела, став цвета своей сорочки.

— Вас же не отчислили!

— Нет-нет, — заверила ее Гарриет, замахав руками. — Но нам назначили отработку, и Дамблдор сказал, что если мы еще нарушим правила, то да. В смысле, отчислят. И он напишет нашим родственникам… Не то чтобы Дурслям это было интересно, они только решат, мол, как не повезло, что Ива меня в лепешку не размазала.

— Ну что, — нахмурилась Гермиона, — могло быть и хуже. А семья у тебя ужасная, — добавила она.

— Я знаю, — вздохнула Гарриет и уткнулась лицом в одеяло.

* * *

Дамблдор силой споил ему чай с успокоительным. Северус понял, что оно было в чае, по тому, как пар с ободка струился вдоль стенок чашки, но выпил все равно — потому что подумал, что иначе он может убить Рона Уизли в собственной постели.

К тому же успокоительный настой позволил ему проспать значительную часть ночи, почти шесть часов, так что к следующему утру он поднялся на завтрак в Большой зал, находясь в состоянии всего лишь легкого (по его меркам) бешенства.

Северус оглядел стол Гриффиндора. Увидел девочку, и в груди, где-то в области сердца, что-то сжалось. Но у него же больше не было сердца. Его удалили хирургическим путем, заменив стальным капканом.

Она выглядела намного здоровее, чем в начале августа; спасибо Молли Уизли за то, что подстригла ей волосы, пусть ей так и не удалось сделать их менее похожими на воронье гнездо. С одной стороны от нее сидела Грейнджер, с другой — младшая Уизли, которая, кажется, взирала на нее с благоговением. Грейнджер уткнулась в книгу, и даже через ползала можно было ощутить, как она излучает холод недовольства. Напротив за столом набивал пасть копченой рыбой Рональд Уизли, отвратительный кретин.

Кстати об отвратительных кретинах…

— Я не вижу здесь Локхарта, — заметил он, накалывая рыбу.

— Укладывает волосы, без сомнения, — с раздражением сказала Минерва.

— Хотела бы я, чтобы мои волосы выглядели хоть отчасти так же красиво, — Спраут потянулась мимо Северуса за гренками и помидорами. От нее пахло так, словно она все утро валялась в грязи; типично для Спраут.

— Будут так выглядеть, если потратить Годрик знает сколько галлеонов на зелья для волос и несколько часов на укладку, — резко парировала Макгонагалл. — У тебя есть дела и поважнее.

Северус почти восхитился тем, что ни одна из них не посмотрела по ходу диалога на его волосы.

— Определенно, есть дела поважнее, — согласилась Спраут, шлепая мармелад на помидоры с полным презрением к гастрономическому благоразумию. — Все утро подвязывала Иву после этих твоих драгоценных гриффиндорцев, Альбус, — благослови небо их несчастные сердечки, — которые влетели на той проклятой машине в окаянную штуковину…

— Кстати об этом, — пробормотал Дамблдор. — Полагаю, мы сейчас увидим последствия прошлого вечера…

Северус снова посмотрел на стол Гриффиндора. На нем от самоубийственной атаки чьей-то совы взорвалась супница, и Лонгботтому досталось сосиской между глаз. Уизли выудил из молочника красный конверт и тут же вытянул руку изо всех сил, словно осознал, что держит скорпиона. Сестра Уизли круглыми, напуганными глазами смотрела на конверт; Лонгботтом исполнился ужаса и сочувствия; Грейнджер и девочка недоумевали. Северус пожалел, что видит только затылок мальчишки Уизли. У него наверняка сейчас такое выражение, что можно было бы и на лицо поглядеть.

Через секунду усиленный голос Молли Уизли грянул под сводчатым потолком, заставив окна задребезжать, а головы — обернуться.

— …УКРАЛ МАШИНУ, НЕ УДИВИЛАСЬ БЫ, ЕСЛИ БЫ ТЕБЯ ОТЧИСЛИЛИ, ДАЙ Я ТОЛЬКО ДО ТЕБЯ ДОБЕРУСЬ…

— Ах, как я иногда скучаю по юности, — сказал Флитвик. Громовещатель Молли Уизли продолжал исторгать гнев на ее сына.

— Прямо сейчас? — Минерва попыталась спрятать улыбку в чае.

— Я, разумеется, помню громовещатели, — Флитвик широко улыбнулся, — но гораздо ярче я помню вещи, которыми их заслужил.

— Тут ты прав, — Спраут захихикала. — Вы бы слышали тот, который я получила от матери сразу после ТРИТОНов, упокой Господь ее душу. Почти жалко, что громовещатели на один раз, этот стоило бы сохранить в музее. Ну, я все, — она сунула в зубы остатки гренки. — Сейчас пересаживание мандрагор у второкурсников, помоги им Бог. Не променяю выражения их очаровательных мордашек даже на миллион галлеонов.

Северус был рад ее уходу. Жаворонки невыносимы. За завтраком он был способен стерпеть только Минерву; Спраут была такой же солнечной, как Дамблдор. Минерва хотя бы всегда была в достойном кошачьих язвительном настроении.

— Хочу себе мисс Поттер на отработку, — обратился он к Минерве через Дамблдора, который ел гренку очень аккуратно, чтобы не запачкать бороду ежевичным джемом.

Минерва издала печальный звук в знак того, какая она бедняжка.

— А Уизли нет?

— Ни за что в жизни. Сдай его Филчу, — ответил он.

— Я так и планировала, — едко сказала Минерва.

Внезапная тишина, как ватой заложившая уши, означала, что письмо Молли Уизли перестало вопить. Крошечный завиток дыма поднимался со стола перед съехавшим под лавку Рональдом Уизли, а девочка выглядела унылой и пристыженной.

Глядя на нее, он с удивлением почувствовал, как внутри разворачивается слабый побег чего-то, похожего на сочувствие.

* * *

— Мандрагоры замечательные, правда? — сказала Гермиона, когда они шли через лужайку от густой жары теплиц к замку. За ними стелилось благоухание земли, пропитавшее их мантии во время пересадки мандрагор. — Хотя я считаю, что очень жестоко срезать их, когда они вырастут… — продолжила она.

— А я нет, — с чувством ответил Рон. — Зато по отношению к нам жестоко не срезать их раньше. Интересно, может, так выглядят слизеринцы в младенчестве?

— Мне это тоже не очень нравится, — Гарриет вспомнила, как мандрагоры извивались и выли — неслышно из-за волшебных наушников. — Несправедливо давать кому-нибудь расти просто потому, что ты хочешь, чтобы он стал побольше, чтобы потом его… ну вы поняли…

— Это же просто растения, — сказал Рон.

— Это как в книжке про свинью и паука, — Гарриет проигнорировала Рона.

— Что еще за книжка про свинью и паука?

— Паутина Шарлотты, — машинально ответила Гермиона.

— Точно, — Гарриет кивнула. И пояснила Рону: — Понимаешь, была эта свинья — свин, его звали Уилбур, — и он должен был умереть, потому что он был слишком мелким, только та девочка, Ферн, думала, что это жестоко, и она заставила своего отца, который был фермером, его не убивать. Тот сказал, мол, ладно, но на самом деле он просто собирался подождать, пока Уилбур станет достаточно большим, чтобы его можно было зарезать…

— Ну, так же оно и бывает со свиньями? — сказал Рон, когда их поглотили тени вестибюля. — Нам нужен бекон.

— Тебе это может показаться мелочью… — горячо начала Гермиона.

— Только там, в сарае, была паучиха, — Гарриет повысила голос, чтобы перекрыть их препирательства, — по имени Шарлотта, и она тоже не хотела, чтобы Уилбур умер, поэтому она писала разные штуки своей паутиной, чтобы все люди решили, что Уилбур потрясающая свинья, и не убили его.

— Звучит бредово, — Рон уселся напротив Гарриет и Гермионы за гриффиндорский стол, на котором между пустыми тарелками начали появляться блюда с обедом.

— Это не так, — возмутилась Гермиона. — Это красивая и трогательная история. Шарлотта спасла Уилбуру жизнь.

— Но она потом умирает, — сказала Гарриет, не обращая внимания на появившийся перед ней печеный картофель. — Ненавижу этот момент.

— Это очень печально, — согласилась Гермиона. — Но именно об этом вся книга, понимаете, — о смерти, что она естественна, даже если нам не хочется, чтобы так было.

— Знаешь, чего мне не хочется? — спросил Рон. — Сдвоенных зелий со Слизерином.

Он, вероятно, подумал о Драко Малфое. Гарриет подумала о Панси Паркинсон, и могла поспорить, что Гермиона — тоже. Все трое поморщились.

— Я к тому, что мало нам терпеть два часа со Снейпом, — сказал Рон, — так еще и всегда со Слизерином до кучи? Почему нам нельзя с Рейвенкло или Хаффлпаффом?

— В самом деле, Рон, — Гермиона наложила себе спаржи в масле. — Неужели после тролля, дьявольских силков и гигантских шахмат сдвоенные зелья со Слизерином и профессором Снейпом настолько ужасны?

— Да. Не знаю, как ты вообще можешь о таком спрашивать, Гермиона. По сравнению со Слизерином и Снейпом все остальное было ерундой.

Гарриет наконец натаскала себе на тарелку картошки, но не продвинулась дальше того, чтобы истыкать ее вилкой. Хотя она не могла признаться в этом вслух, она нервничала из-за сдвоенных зелий. Ей предстояло впервые встретиться со Снейпом после того, как они с Роном врезались в Дракучую Иву, а он тогда был в таком бешенстве. Не станет ли он с ней вредным и злым?

Она съела картошку, потому что не съесть ее было бы глупо. Она знала цену еде. Но все равно съела меньше, чем могла бы, и не была уверена, что картошка была вкусной, как обычно. Когда пришло время зелий, она отодвинула тарелку, закинула на плечо странно потяжелевшую сумку и вместе с Роном и Гермионой побрела вниз, в ледяные подземелья.

Проклятущий Снейп еще не открыл двери. Гарриет надеялась, что он запустит их раньше, чем придут слизеринцы. В прошлом году Панси Паркинсон получала массу удовольствия, издеваясь над ними в очереди, где все могли ее слышать, и банда ее девиц хохотала так, что звенел весь холодный, темный коридор.

Да, решила Гарриет: пусть уж лучше Снейп убивает ее и Рона на коврике в своем кабинете, чем слушать насмешки Панси. Было бы неплохо врезать Панси по лицу, но если уж Снейп так распсиховался из-за того, что они с Роном въехали на машине в дерево, то даже выяснять не хочется, что он сделает, если она отшлепает кого-нибудь из его драгоценных слизеринцев.

— О нет, — с отвращением прошептала Гермиона: по подземельям разлетелось эхо гадкого гогота слизеринцев. Через мгновение показались и они сами, словно клопы на свежем белье.

Малфой, Крэбб, Гойл, Паркинсон и прочие. Фу-у-у. Гарриет не знала, что делает слизеринцев такими уродливыми, ведь на самом деле они выглядели не хуже и не лучше Гермионы с ее слишком крупными зубами, или длинноносого веснушчатого Рона, или самой Гарриет, с ее гнездом на голове и кошмарными очками. Но каждый раз, когда она видела сокурсников со Слизерина, ей хотелось расквасить им рожи. Может, они слишком напоминали Дадли с его компанией и дядю с тетей: она чувствовала, что им прямо неймется сделать какую-нибудь гадость.

— Неужели это гламурная девица Поттер, — сказала Панси Паркинсон, и ее подпевалы прыснули. У нее был короткий вздернутый носик — буквально вывернутый у кончика. Из-за этого она была сильно похожа на мопса, хотя мнила себя божьим даром для всех второкурсниц Хогвартса, потому что волосы у нее всегда были прилизанные и блестящие, итальянские туфли — ручной работы, а ногти на руках идеально наманикюрены. Ну, это было мнение Гарриет. Она не знала, почему бы еще это могло быть.

— Удивлен, что твоя семья наскребла на машину, Уизли, — протянул Малфой. — Или твои братья угнали ее у каких-нибудь глупых магглов, которые не могли дать отпор?

Гарриет и Гермиона ухватили Рона за мантию сзади, как только его лицо начало багроветь.

— Может, тебе удастся продать немного фото с автографами Поттер, — продолжил Малфой, а Панси тыкала пальцем в сторону Рона и заливалась смехом. — Купишь другую машину… или хотя бы ее часть, или еще что.

— Брось, Рон, — коротко сказала Гарриет, изо всех сил стараясь вести себя так, словно слизеринцы не смеялись громко и пронзительно. — Он просто завистливый козел, потому что его никогда…

Двери класса распахнулись, и она прервалась на полуслове. Все ждали, когда появится Снейп — гриффиндорцы с опаской, слизеринцы — с нетерпением, но он так и не показался, и тогда Гермиона подхватила Гарриет и Рона под локти и втащила их внутрь. На столе у Снейпа стоял котел, и зажженный под ним огонь жутковато освещал снизу его лицо. Он никак не показал, что заметил, как они шмыгнули за свой стол.

— Сэр, — голос Малфоя перекрыл скрип и стук усаживающегося класса, — сэр, Уизли только что пытался напасть на меня в коридоре, я подумал, вам надо об этом сказать…

— Пытался, — добавила Панси. — Я видела, профессор, мы все видели.

— Не пытался! — громко сказала Гарриет, прежде чем успела себя остановить.

— Гарриет, — испуганно шепнула Гермиона, с трудом удерживая Рона, пытающегося встать на ноги.

Снейп посмотрел на стол Гарриет, не на своих слизеринцев. Лицо его было таким холодным и отстраненным, что Гарриет вздрогнула.

— Двадцать баллов с Гриффиндора, мистер Уизли, — мрачно произнес он. — Немедленно прекратили ваше деструктивное поведение. Я ясно выразился? Мисс Грейнджер, отпустите мистера Уизли, или и с вас сниму двадцать баллов.

Рон стоял, вцепившись в край стола. Сердце Гарриет горячо и тяжко билось об ребра. Она не смотрела на Панси и Малфоя, боясь, что иначе метнет в них свой котел. Чувство несправедливости происходящего так ярко полыхало внутри, что она не могла ясно видеть и слышать ничего вокруг.

— Сядьте, — резко сказал Снейп. Гарриет оцепенело опустилась на стул.

Она ведь в самом деле этого и ожидала. Но не знала, что это настолько ее уязвит.

* * *

— …а потом, — говорила Спраут, когда Северус поздно вечером толкнул дверь учительской. Она помедлила, глядя на дверь, и вместе с ней — Минерва, Флитвик и Помфри.

— Всего лишь Северус, — сказала Минерва, как будто это не было очевидно. — Он захочет это услышать.

— Мы тут ругаем Локхарта, — громким шепотом произнесла Помфри.

— Не буду вам мешать, — он сел рядом с Флитвиком, достаточно близко, чтобы все слышать, но и достаточно далеко, чтобы было нецелесообразно принимать участие в разговоре. Он и так замучился. Первые дни учебного года всегда лишали его сил. После двух месяцев почти полной изоляции возвращение к суете и необходимости постоянного присутствия других (и часто возмутительно глупых) людей выматывало его.

— С утра он порхал вокруг Ивы, как сущее наказание, — продолжила Спраут. — Пытался учить меня, как перевязывать дерево, которое я сама посадила, и ясно было, что он ни черта не знает! «Вы должны позволить ему отбиваться», — говорит. Что, прямо пока я его перевязываю? Нарцисс тупоголовый, вот он кто. А он такой: «Когда я спас историческое дерево Бо в долине Барун»...

— Надеюсь, он надумает дать Северусу совет-другой насчет зелий, — Минерва блеснула квадратными стеклами очков. Ну, хотя бы она заговорила о зельях, а не о волосах.

— О нет, — сказал Флитвик. — Минерва, не надо. Это будет самый короткий срок службы учителя защиты.

— Ш-ш-ш! — насторожилась Помфри, и все попытались заглушить смех (разумеется, кроме Северуса, который был органически на смех не способен). — Кто-то идет…

Все напряженно прислушались к шороху шагов и голосам в коридоре.

— Да, это он, — полушепотом проговорила Спраут. — Где угодно узнаю этот елейный голос, жалость-то какая.

— …ну разумеется, — сквозь двери учительской донесся бесспорно елейный голос Локхарта, — как только я об этом услышал, я понял, что это все моя вина…

Дверь со стуком раскрылась, и он вошел, а следом за ним — Дамблдор, который слушал его, всем своим существом демонстрируя интерес. Локхарт был одет в бирюзовое с золотом, но Дамблдор его превзошел — на нем была лазурно-голубая мантия с узором из павлиньих перьев вдоль рукавов, подола и на плечах. Вместе они являли собой то еще зрелище. Северус заметил, как Минерва возвела глаза к потолку.

— …не могу себе простить, — продолжил Локхарт и покаянно покачал головой, умудрившись приобрести исключительно заносчивый вид. — Привил ей вкус к славе. Заразил этой болезнью. Она вместе со мной попала на первую полосу, и ей не терпелось сделать это снова.

Северус на мгновение был так заворожен тем, как Локхарту удается непрерывно показывать все свои сияющие зубы, что до него не сразу дошел истинный смысл его слов. Но потом он осознал, что Локхарт рассказывает о дочери Лили.

— Ну ладно вам, Гилдерой, — Дамблдор подвел Локхарта к креслу чуть в стороне от остальных учителей, — уверен, что вы слишком много на себя берете.

— Нет-нет, Альбус, вовсе нет! Я знаю, как это бывает. Впервые ощутив этот вкус, естественно захотеть еще чуть-чуть, и я виню себя в том, что дал ей попробовать… это не могло не ударить ей в голову… но…

Дамблдор мельком взглянул на Северуса, и тот понял, директор получает удовольствие, как бы невероятно это ни казалось.

— …послушайте, юная леди, сказал я ей, нельзя добиваться признания, начиная с летающих машин! У вас на это будет уйма времени, когда повзрослеете!

— Да, когда у нее будут водительские права, — съязвила Минерва.

— Я убежден, что она восприняла мои слова всерьез, — Локхарт, без сомнения, не услышал комментарий по причине отсутствия в нем относящихся к нему комплиментов. — Полностью меня поняла! Когда я закончил, она была в совершенном изумлении.

«Еще бы», — подумал Северус.

— Так любезно с твоей стороны принимать интересы мисс Поттер близко к сердцу, Гилдерой, — абсолютно искренним голосом сказал Дамблдор, но его взгляд вновь метнулся к Северусу. Ну и что бы это значило? — Она чудесная девочка и очень нам всем дорога.

— О, конечно-конечно! — Локхарт снова продемонстрировал все свои безупречные сияющие зубы. — Знаете, Альбус, я подумал, может, мне стоит взять ее на эти отработки? Полностью моя вина, я же говорил! И, думаю, ей не помешает несколько моих уроков, как справляться со славой — сегодня она предлагала дать фото с автографом, я ее поймал. На этом этапе это чересчур, будьте уверены, я ей сказал. Но уверен, что она просто пыталась подражать мне. Черт побери, она не встречала никого равного мне по известности, неудивительно, что она сперва делает ошибки. Переполнена восхищением… стремится только подражать… вполне логично!

Откуда-то из-под добродушного интереса у Дамблдора проблескивало порочное удовольствие, но Северус был уверен, что у него скоро треснет какое-нибудь из ребер — от усилия удержаться от кровавого убийства.

Он переглянулся через комнату с Минервой и увидел, что в ее глазах в точности отражается его мысль: это будет очень долгий год.