Бесконечная дорога (джен)

Снейп до конца каникул не возвращался за Гарриет, но она не была настолько тупой, чтобы (снова) решить, что он о ней забыл. Он еще заставит ее пожалеть о ночных прогулках.

Откровенно говоря, это задание по желанию, которое он ей дал, выглядело не столько ужасным, сколько невыполнимым. Как она могла приучить Астерию Гринграсс к Хогвартсу, если ее сестрам это не удалось? Они-то наверняка знают ее гораздо лучше, чем Гарриет. Или Снейп вообразил, что она намного популярнее, чем есть на самом деле, и сможет снабдить Астерию вагоном друзей?

— Может быть, он думает, что если она сможет научиться контактировать с кем-нибудь, кроме родственников, то ей станет легче завязывать новые знакомства, — предположила чуть запыхавшаяся Гермиона. — Спасибо, Гарриет, можешь положить их тут…

Гарриет сгрузила стопку книг на стол мадам Пинс и повела освобожденными от тяжести плечами. Гермиона брала шесть книг по нумерологии, четыре — по маггловедению и восемь — по древним рунам. Восемнадцать книг! Волосы у нее разлохматились, почти как у Гарриет, а глаза, вместо того, чтобы проясниться по окончанию домашней работы, стали только темнее от залегших под ними кругов из-за дополнительной учебы, которой она себя нагрузила. Скоро она станет похожа на енота.

Мадам Пинс встретила их сердитым взглядом и начала процесс тщательной проверки каждой книги на пятна и разрывы, то и дело фыркая. Было похоже, что это надолго.

— Но почему я? — спросила Гарриет библиотечным голосом, снова повернувшись к Гермионе. — Я ему даже не нравлюсь.

— Наверное, он думает, что ты нравишься Астерии, — ответила Гермиона. — А это ведь важнее.

Гарриет взвесила такую возможность. Ну ладно, даже если это дело кажется бессмыслицей, она займется им все равно. Снейп проследит, чтобы занялась.

«Вы уже спасли ее однажды от детской жестокости», — сказал тогда Снейп. Но Гарриет было бы гораздо приятнее дать кому-нибудь по носу, чем делать… это.

Все должны были вернуться в замок вечером, так что, хотя каникулы технически закончились, они с Гермионой (а также Дафной, Астерией и тем мальчиком) все еще были в замке одни. Гермиона, как и следовало ожидать, планировала учиться.

Они тащили ее книги по замку аж в трех сумках.

— Нам нужны вьючные лошади, — пропыхтела Гарриет, когда они взбирались по ступенькам. Вингардиум Левиоса подходила только для кратковременной левитации. Даже думать не хотелось, что с ними сделает мадам Пинс, если они нечаянно левитируют книги мимо лестницы и уронят с нескольких сотен футов.

— Знаешь, — задыхаясь, сказала Гермиона, когда они добрались до этажа, где был вход в гриффиндорскую башню, — ты Рону, пожалуйста, не говори, а то он только посмеется… но я всерьез подумываю бросить маггловедение. Не потому, что слишком много работы, — быстро добавила она. — Но это… оскорбительно.

— То есть? — удивленно спросила Гарриет.

— Оно такое… снисходительное и слащавое. У волшебников самые нелепые представления о магглах, даже если они не жестоки. Профессор Бербидж, конечно, очень милая, но книги, которые нам задают!.. Можно подумать, что все научные и интеллектуальные достижения за последние триста лет — это просто попытка магглов компенсировать отсутствие магии!

— Оддсбодикинс, — сказала Гарриет сэру Кадогану — тот скакал по своей лужайке, явно желая вызвать их на бой, но воспитание мешало ему перебивать беседующих леди. С разочарованным видом (забрало, звякнув, упало, когда он повесил голову) он был вынужден открыть портрет.

— То, чего магглы добиваются с помощью угля, нефти и электричества, для волшебников не нужно, потому что огонь, свет и перемещения они производят с помощью легкого движения палочки; а все искусства, философия и теология — их магглы придумали в свободное время, чтобы заполнить ужасную пустоту в душе — волшебникам их заменяет искра малейшего заклинания, — Гермиона как будто цитировала, и глаза у нее сверкали. — И все книги такие! Бедненькие магглы, остались без магии мучиться со своими скучными приборчиками…

Она, вероятно, давно это в себе копила. Гарриет позволила ей выговориться, издавая подходящие возгласы в соответствующих местах, но думала в основном о том, что у нее болит живот: не сильно, но упорно, с тех пор, как они были в библиотеке. Она надеялась, что пройдет само, если не обращать внимания, но чем дольше она терпела, тем острее болело — дергало поверх постоянной равномерной боли.

— …полностью игнорируя, как магглы преображают мир, тем временем как волшебники просто сидят и… и играют в квиддич… Ой, я не хотела так говорить, но когда в последний раз профессор Биннс упоминал о том, чтобы волшебники совещались о чем-то кроме сдерживания гоблинов, оборотней, великанов и… и магглов? Гарриет, ты в порядке?

— Да. Нет. Не знаю, — Гарриет поморщилась и потерла живот. — Думаю, бекон за завтраком был не очень, или еще что-то. Живот болит.

Праведная ярость Гермионы сменилась тревогой.

— Хочешь, сходим к мадам Помфри?

Гарриет потрясла головой, и тут же резкая боль, сильнее предыдущей, запульсировала, охватив всю нижнюю половину тела.

— Может. Ладно, давай.

Мадам Помфри в лазарете не было. Было темно, двери заперты.

— Наверное, она еще не вернулась с каникул, — взволнованно сказала Гермиона. — Может, у профессора Макгонагалл для тебя что-нибудь найдется…

Гермиона постучалась в кабинет профессора Макгонагалл. Та работала за столом.

— Если вы пришли узнать насчет своей метлы, мисс Поттер, — произнесла она, поглядев на них поверх квадратных очков, — профессор Флитвик считает, что на ней может быть сбрасывающее проклятие.

— Гарриет думает, что съела что-то не то за завтраком, — быстро сказала Гермиона.

— У меня живот болит, — неловко сказала Гарриет в ответ на резкий взгляд профессора Макгонагалл.

— За все время моего нахождения в Хогвартсе не было ни одного случая пищевого отравления, за который бы не были ответственны ученики. Так как оставшиеся пятеро вряд ли виновны в подобном, дело, скорее всего, в чем-то ином, — она встала. — Идемте со мной. Я провожу вас в лазарет.

Они пошли обратно по коридорам в Больничное крыло. То, что Гермиона пожертвовала изучением своих восемнадцати новых книг (ну ладно, может, за исключением четырех по маггловедению) ради этих бессмысленных хождений, показывало, как сильно она беспокоится.

Профессор Макгонагалл открыла двери лазарета и прошла к большому шкафу, где мадам Помфри хранила лечебные зелья. В нем хватило бы места для всей гриффиндорской команды, и им не пришлось бы толкаться локтями. На многочисленных полках отражали свет сотни пузырьков — кобальтово-синих, изумрудно-зеленых, опалово-белых, блестяще-черных и грязно-коричневых. Профессор Макгонагалл достала рубиново-красный, из-за чего Гермиона сказала: «О!» — с выражением внезапного понимания. Он выглядел знакомо… Гарриет, кажется, видела, как Гермиона принимала его рань…

— О, — Гарриет покраснела, словно то зелье.

— Это должно помочь, — профессор Макгонагалл подала ей его с оживленным и деловитым видом. — По-моему, ванная открыта. Как мне известно, мадам Помфри хранит остальные… средства там, — только одна легкая заминка нарушила ее ровные суховатые манеры.

С пылающим лицом Гарриет сбежала в ванную лазарета и заперлась там.

Это было… оно.

Ну ладно.

Облегчение и удовлетворение смешались с тревогой. Было действительно неприятно. Гарриет знала, как Гермиона это ненавидит, но смотреть, как Гермиона морщится и, отплевываясь, пьет красное зелье, было совсем не то же самое, что испытать все на себе. Эта штука пахла уксусом. И теперь ей придется ее пить до конца жизни.

«По крайней мере, до менопаузы», — сказала ее Гермионоподобная часть.

— Будем здоровы, — пробормотала Гарриет. Зажав нос, она залпом выпила зелье.

Оно и на вкус было как прокисший уксус. Кашляя, она налила в чашку воды из-под крана и запила ею.

— Пле. ПЛЕ!

Наконец она со всем… разобралась и покинула безопасное убежище ванной. Профессор Макгонагалл и Гермиона прервали завязавшийся между ними разговор и обернулись к ней.

— Это оно, — сказала Гарриет, прежде чем кто-нибудь из них успел задать вопрос, и снова покраснела.

Профессор Макгонагалл поглядела с искренним сочувствием.

— Ноша, которую мы все вынуждены нести, мисс Поттер. Так! — она снова стала деловитой. — Вы знаете, где находятся зелья. Мадам Помфри позволяет ученицам до пяти доз за цикл на общих основаниях, но, если вам понадобится больше, вы можете обсудить это с ней.

Она проводила их обратно в башню. Гермиона разговаривала с ней о чем-то, связанном с трансфигурацией, но Гарриет сосредоточилась на своих ощущениях. Боль в нижней части тела пропала, зато теперь перед глазами роились точки, если она пыталась к чему-нибудь присмотреться. Она попробовала их сморгнуть, но они не исчезали.

Вернувшись в гостиную, Гермиона отправилась к своим книгам с видом человека, закатавшего рукава и готового взяться за дело. Гарриет было предложено искать в оглавлении номера страниц, но, открыв книгу, она поняла, что не может читать. Из-за точек слова исчезали, когда она пыталась на них сосредоточиться.

— Гарриет? — спросила Гермиона.

— Я… не вижу, — Гарриет попыталась подавить панику. Может быть, это просто временное. — С тобой так бывает?

— Не видишь? — обеспокоенно переспросила Гермиона.

— Вижу, — быстро сказала Гарриет, — я просто… у меня точки. Не могу читать. Погоди, с тобой такого не могло быть, ты же не смогла бы учиться…

— Голова болит?

— В голове как-то странно, но…

— Ляг на диван, — распорядилась Гермиона. — Я за профессором Макгонагалл.

Она умчалась; портрет открылся и захлопнулся. Гарриет решила, что Гермиона, как обычно, права: идея прилечь казалась подходящей. Она сняла очки и свернулась клубком у огня. Через мгновение мягкая пушистая тяжесть приземлилась на подушки и пристроилась у ее живота.

— Привет, Живоглот, — она почесала ему подбородок. Он широко зевнул, показав все зубы.

Гермиона вернулась. Гарриет прищурилась на нее, но без очков смогла разобрать только размытую гермионовидную фигуру с копной волос. Как на тех картинах с широкими мазками и завитками краски.

— Мисс Поттер? — произнес голос профессора Макгонагалл. — Как вам удалось попасть в неприятности, выпив обычное зелье?

— Врожденный талант, профессор, — ответила Гарриет. Профессор Макгонагалл потрогала ей лоб.

— Мисс Грейнджер сказала, что вы видите точки. У вас болит голова? Светобоязнь есть?

— Нет…

— Усталость? Онемение?

— Я чувствую усталость… — Гарриет прислушалась к себе. — И мне нехорошо. Что это?

— Менструальный анальгетик может провоцировать мигрень у некоторых ведьм, — сказала профессор Макгонагалл. — Примерно у трех процентов, если не путаю. Мигрень может возникать и независимо, но вы еще слишком молоды для того, чтобы она была одним из симптомов менструации. У вас раньше бывала мигрень?

— Нет, но… У тети Петунии — да, — неохотно признала она.

Профессор Макгонагалл задумчиво хмыкнула. Гарриет могла представить, как она сжимает губы в упрямую черту.

— Лягте хотя бы у себя в спальне. Я скоро вернусь. Мне надо встретиться с профессором Снейпом, узнать, какие средства от мигрени можно принимать с этим зельем.

Ужас, накативший на Гарриет при мысли, что профессор Макгонагалл скажет Снейпу, зачем ей нужно зелье, напомнил ей сбивающую с ног волну (хоть она и не бывала на пляже).

— Лучше мигрень. Она не очень сильная.

— Мисс Поттер, профессор Снейп — декан, — энергично ответила профессор Макгонагалл. — Уверяю, ему уже доводилось сталкиваться с… подобными проблемами у своих учениц. Так как мадам Помфри задерживается, из всех присутствующих именно он лучше всех осведомлен о целебных зельях. Отправляйтесь в постель, я скоро вернусь.

Она ушла. У Гарриет в голове гудело — от мигрени, которая все-таки началась, словно кто-то давил ей не на череп, а прямо на мозги; от образа Снейпа, который дает от нее зелье; от понимания, что он узнает, почему оно ей понадобилось.

— Знаешь, нечего стесняться, — говорила Гермиона. — Совершенно естественное состояние. Бога ради, это случается с половиной человечества каждый месяц! Унизительно, конечно, что нас заставляют считать, что есть что-то такое в месячных и что о них нельзя говорить, или что надо смущаться…

— Может, позже поговорим? — поморщилась Гарриет. — У меня и правда начинает болеть голова…

Гермиона погнала ее вверх по лестнице, затолкала в постель и задернула занавески. Гарриет ощущала себя очень усталой, но голова до того болела, что она не могла уснуть. Она закрыла глаза.

Честное слово, надо быть поосторожнее с желаниями. Эта часть взросления оказалась совсем отстойной.

* * *

Пытаясь разобраться с Астерией Гринграсс, Северус часто оказывался в тупике. Не так ли ощутил бы себя декан Лонгботтома? (Если бы он сам им стал. У Минервы если и были трудности, она не обсуждала их вслух.) Хотя ему и доставалась своя доля пугливых первокурсников, его благосклонность к своему факультету всегда их утешала… до определенной степени. Они не тряслись и не пищали, как Лонгботтом, но понимали важность послушания в расчете на дальнейшее заступничество.

Астерия была единственной ученицей, которая до сих пор бледнела, дрожала и отказывалась поднять на него взгляд, если он стоял ближе, чем в десяти футах. Попытки заговорить с ней оканчивались катастрофой. Он подумывал для эксперимента перевести ее на Хаффлпафф или Рейвенкло, но боялся, что потрясение из-за перевода от сестер ее убьет.

И он не преувеличивал.

Так как остальное население школы не вернулось, он встретился с сестрами Гринграсс в гостиной Слизерина. В противоположность всем приемам, которые он использовал, чтобы запугивать учеников — в том числе слизеринцев, — он к тому же сел в кресло, так что сестры могли расположиться на диване, причем Дафна села посередине, позволив Астерии поверить, что ее заслонили. Пусть и высокая для своего возраста, та умела казаться меньше, чем была на самом деле, и в совершенстве владела навыком растворяться на заднем фоне. Большинство забывало, что она вообще тут. Северус, сам владевший подобным умением, не забывал, и Дафна тоже, однако они сделали вид, что Астерии с ними нет. Северус знал, что ей гораздо комфортнее, когда ее полностью игнорируют.

Она была очень странным ребенком.

— Надеюсь, вы хорошо провели каникулы, профессор, — со спокойной вежливостью сказала Дафна. Он ни разу не видел, чтобы ее подвели манеры, несмотря на постоянное воздействие Панси Паркинсон, которая могла в собственном стиле стать конкуренткой Гарриет Поттер в соревновании «разозли Папу Римского».

— Благодарю, мисс Гринграсс, — это не было настоящим ответом, но он старался по возможности избегать настоящих ответов. С тем же небрежным видом он произнес: — Полагаю, ваше семейство можно поздравить.

На мгновение щит невидимости, окружавший Астерию, дрогнул, но самообладание Дафны — нет. Она была практичной девушкой, шла по той же дороге и, вероятно, одобряла предстоящее замужество сестры.

Но Астерия на долю секунды выглядела явно огорченной отъездом Лето. Северус был удовлетворен.

— Спасибо, профессор, — сказала Дафна. — Мы все очень рады.

Он не стал спрашивать, поедут ли они на свадьбу. Он не получил ни слова о том, чтобы организовать им временный отъезд, а так как Лето забирали из школы для скорейшего замужества, свадьба должна была произойти незамедлительно (если еще не произошла). Стоимость проезда для двух сестер была слишком высока для невесты, ее должен был предлагать оплатить жених; но он либо не предложил, либо не убедил остальных. В любом случае, Северус счел это дурным началом.

— Я догадываюсь, что для вас это должно стать испытанием, — сказал он. — Ваша сестра покинет дом и будет для вас потеряна.

Невидимость Астерии снова пошла рябью. На этот раз даже у Дафны дрогнули веки.

— У вас, мисс Гринграсс, есть союзники, которые смогут вас поддержать, — слизеринцы редко использовали слово «друзья»: они считали его слишком детским и ненадежным. — Ваша сестра, однако, оказалась в более деликатном положении.

Взгляд Дафны дернулся к Астерии, которая неподвижно смотрела в пол; ее лицо и вся фигура сигнализировали о напряжении, которое она прикладывала, чтобы не вскочить и не сбежать.

— Я назначил поработать с ней Гарриет Поттер, — холодно закончил Северус.

Глаза Дафны, округлившись, тут же сосредоточились на нем, и, судя по выражению лица, она подумала, что он сошел с ума. Астерия же приобрела глубокий алый оттенок.

— Гарриет Поттер? — повторила Дафна. — Я… — она явно мучительно пыталась решить, уместно ли спорить. — Сэр… Прошу меня извинить… но я сомневаюсь, что это хорошая мысль…

— Мисс Поттер уже однажды помогла вашей сестре.

Дафна моргнула.

— Когда? Я… — затем ее лицо озарилось пониманием. Она повернулась к Астерии, которая еще старательнее пыталась спрятаться у них на виду. — Так это она тогда была? — сказала она так, словно на повисший вопрос только что ответили.

Северуса отвлекла короткая вспышка тепла в нагрудном кармане. Пока Дафна и Астерия общались безмолвными напряженными взглядами, он достал блокнот, который деканы использовали в случае незначительных происшествий.

Почерком Минервы там говорилось: «Нужно узнать, какие зелья можно совмещать с Женским Утешением, которое могло вызвать мигрень».

— Можете это обсудить, — сказал Северус сестрам. — Однако я должен сообщить, что данные встречи обязательны и что ваша сестра должна посещать их без вас. Я свяжусь с вами и назову время первой встречи.

Дафна выглядела оглушенной, Астерия — заледеневшей, почти парализованной. Так он их и оставил, с ощущением, что выбросил на снег котенка. Но это было необходимо; он знал, что это было необходимо. Если он позволит Дафне сопровождать Астерию, то обо всем будет заботиться Дафна, и они не сдвинутся с места. Учителя были того же мнения, что и она: благодаря бесконечной доброте Астерия однажды привыкнет к интернату, заведет друзей и вырастет сильной молодой женщиной. Однако Северус знал, что люди устроены не так: большинству необходимо было либо жестокое потрясение, либо страстное желание хоть немного измениться. Астерия желания меняться не демонстрировала. Предоставленная самой себе, она так и осталась бы одинокой и замкнутой, и Дафна добровольно взвалила бы на себя всю тяжесть заботы о ней. Слизеринцы были до неврастении преданны чувству долга.

Покинув гостиную, он полез в очередную неловкую ситуацию, которые в этот день крутились вокруг девочек-подростков. Раз спрашивала Минерва, значит, пострадала либо Грейнджер, либо Гарриет Поттер.

Он написал на странице: «Лучше подождать, пока первая доза выйдет из организма, только потом давать что-то еще».

«Если есть иные варианты, — тут же ответила Минерва, — я предпочла бы их, чем заставлять бедняжку страдать от мигрени».

«Зелья от боли, а Женское Утешение по большей части именно таковым и является, содержат ингредиенты, которыми нельзя перегружать организм, что произойдет, если дать ей зелье от мигрени».

«Где ты? — написала Минерва. — Не застала тебя в твоем кабинете. Приходи в лазарет».

Он пошел, но только потому, что, будь они в обратной ситуации — если бы, например, какого-нибудь слизеринца трансфигурировали в бобра, и Минерва сказала бы ему просто подождать, пока ученик не разбобрится сам по себе, — он бы лично выследил Минерву.

— Жаль, что Поппи задерживается, — сказала Минерва вместо приветствия, когда он вошел в лазарет. — Я не могу вспомнить и половины этих зелий. Мне действительно нельзя ей ничего давать, Северус?

— Нельзя, — уверенно сказал он. — Женское Утешение — анальгетик и стимулятор. Если дать ей еще зелья от боли, у нее будет реакция и на них тоже, а снотворные зелья в сочетании со стимуляторами приводят к катастрофичным последствиям.

Минерва одарила шкаф с лекарствами Поппи мрачным взглядом, словно он саботировал нарочно.

— Пусть делает, что обычно, — сказал Северус. — Ну или что написала в ее карточке Помфри.

— У нее не было раньше такой проблемы, — Минерва закрыла дверцу шкафа и заперла заклинанием замок. — Ее тетя, предположительно, тоже страдает от мигреней, но она, разумеется, просто принимает маггловские лекарства.

Это все еще не определяло, о какой из девочек речь, но Северус заподозрил, что знает ответ. Была извращенная последовательность в том, что именно ему выпало разбираться с этим вопросом, и именно с ней.

— Весьма вероятно, что мигрень вызвана зельем. Оно влияет таким образом на три процента ведьм.

— Да, я в курсе.

— А если бы дело было в ее обычных симптомах, — продолжил он, чувствуя себя глупо и игнорируя это ощущение, — зелье бы помогло от нее. Мигрень прекратится, когда зелье выйдет из организма.

— Спасибо, Северус, — со вздохом ответила Минерва.

Он ушел, ощущая странную неловкость от собственной бесполезности. Это была обычная биология, с которой ничего не поделаешь. К его крайнему раздражению, ни от самой этой мысли, ни осознания ее правильности легче ему не стало.

* * *

— Ты уверена, что мне не надо остаться? — беспокойно спросила Гермиона, взбивая Гарриет подушку.

— Полностью уверена, — Гарриет опустилась на ставшую еще комковатее подушку. — Ты тут ничем не поможешь. Иди обедать, со мной все будет нормально. Сможешь наконец-то поговорить с кем-нибудь, кроме меня и своих учебников по нумерологии.

— Не сказать чтобы я рвалась в компанию Лаванды и Парвати, — сказала Гермиона.

«А как насчет Рона?» — подумала Гарриет. Но она не намеревалась этого говорить. Они с Гермионой никогда не разговаривали о мальчиках, при том что «мальчики, мальчики, мальчики» составляли 48% разговоров Лаванды и Парвати. В тот единственный раз, когда Гарриет упомянула Локхарта, Гермиона как можно быстрее сменила тему.

Иногда Гарриет была бы не против поговорить о мальчиках. В ней копошилось беспокойство, что она ненормальная, раз все эти мальчики, о которых болтают Лаванда и Парвати — Локхарт (он, правда, скорее мужчина, но все равно), Седрик Диггори, Роджер Дэвис, Майкл Корнер — совсем ее не интересовали. Они казались ей скучными, до непривлекательности никакими.

— Ну… вдруг тебе что-нибудь понадобится, — неохотно сказала Гермиона, начавшая теперь мять одеяло Гарриет.

— Составлю список и отдам тебе, когда вернешься. Проверь перед уходом, чтобы у меня было перо и свиток пергамента.

У Гермиона дрогнули губы — она почти улыбнулась. Она наклонилась, поцеловала Гарриет в щеку и вышла, приглушив заклинанием лампы. Гермиона, может быть, и происходила из магглов и бесилась от того, как волшебники к ним относились, но как ведьма она была лучше, чем многие магорожденные девочки (и мальчики).

Гарриет погрузилась в не-вполне-сон. Ее головная боль ослабла, но боль в нижней части тела усиливалась по мере того, как отпускала мигрень. Профессор Макгонагалл объяснила, что ей нельзя будет принимать Женское Утешение, оно будет вызывать у нее мигрень, но общий анальгетик должен будет справиться с большей частью боли. Ей можно будет попробовать его, когда перестанет действовать Женское Утешение.

Она окончательно проснулась через некоторое время от сосущего, жгучего ощущения голода в животе. Проклятие. Как ей теперь достать что-нибудь…

Она осторожно открыла глаза. Точки наконец-то исчезли, от света не было больно. В комнате потемнело, только луна лила призрачное серебро сквозь заиндевелые окна.

— Добби? — сказала она.

Крак!

(Хорошо, что голова уже меньше болит.)

— Мисс Гарриет Поттер! — закричал Добби.

Недостаточно меньше. Она поморщилась.

— Добби, привет, ты не мог бы говорить шепотом? У меня мигрень.

Он опять сунул уши в рот.

— Что Гарриет Поттер хочет от Добби? — прошептал он так тихо, что ей пришлось напрячь слух.

— Как там Нюхач? — спросила она, взглянув на укрывающий подоконник снег.

— Добби кормит Нюхача пять раз в день, — объявил он, как будто поведал об исполнении священного долга. — Нюхач очень добрый и благородный, как и Гарриет Поттер! Он доверил Добби много важных тайн и сказал Добби: «Ты должен защищать Гарриет Поттер, пока я не могу быть с ней».

Гарриет, моргнув, поглядела на его сияющее, воодушевленное лицо. Она всегда подозревала, что Нюхач умнее других собак, но не знала, что он умеет говорить с домовыми эльфами. Может быть, он частично круп? А может, домовые эльфы умеют разговаривать с животными. Их магия точно отличалась от человеческой.

— Спасибо, что заботишься о нем, Добби, я тебе очень признательна, — она снова посмотрела на призрачно сияющий снег. — Он мерзнет?

— Он спит в Воющей хижине, — объяснил Добби. — Гарриет Поттер должна быть осторожна.

Гарриет хотела полушутя спросить, куда делись призраки из хижины, но он смотрел так искренне и серьезно, что она растерялась.

— Нюхач говорит, что в Хогвартсе опасный человек, слуга, — он задрожал, — Т-того, Кого Нельзя Называть. Он скрывается и обманывает многих людей уже много-много лет. Он злой, хитрый волшебник-предатель. Нюхач почти поймал его в прошлый раз, но волшебник-предатель превзошел Нюхача, это так, и теперь Нюхач пришел его отыскать и защитить Гарриет Поттер.

Гарриет была до того потрясена, что смогла только несколько раз моргнуть.

— Нюхач тебе все это сказал? — слабо спросила она.

Он так яростно закивал в ответ, что, будь он Сэром Ником, последний кусок плоти, удерживающий его голову, наконец бы оторвался.

— Нюхач доверяет Добби много важных тайн, чтобы он мог защитить Гарриет Поттер! Добби умрет за Гарриет Поттер!..

— Никому не надо за меня умирать, — что-то в животе у нее сжалось, и спазмы тут были явно ни при чем — все дело было в сияющем лице Добби. Он говорил всерьез.

У нее вдруг пересохло во рту.

— Правда, — сказала она. Он благоговейно смотрел на нее. — Я серьезно. Это приказ, Добби, ладно? Не знаю, правда, могу ли я приказывать…

— Добби сделает все, что Гарриет Поттер пожелает! — воскликнул он.

— Тогда ладно, — решительно сказала Гарриет. — Если ты за меня умрешь, Добби, я… это разобьет мне сердце. Так что я не хочу, чтобы ты делал что-нибудь в этом роде. Хорошо?

Глаза у него расширились и налились слезами. Странное выражение появилось у него лице — наполовину страдание, наполовину экстаз.

— Жизнь Добби ничего не будет стоить, если умрет Гарриет Поттер и выживет Добби, — сказал он с трепетом.

Гарриет не представляла, как на это ответить. Эти слова, словно веревки, обвили ее сердце и потащили его глубоко-глубоко вниз.

— Я не так много значу.

— Для Добби Гарриет Поттер значит именно столько, — его большие глаза были совершенно серьезны. — И для Нюхача. Мы будем следить, чтобы Гарриет Поттер была в безопасности. Злые темные волшебники не повредят Гарриет Поттер, пока Добби и Нюхач дышат. Добби… — из его глаз полились слезы, и он задрожал. Гарриет очень забеспокоилась. — Добби… — выдавил он. — Готов пообещать Гарриет Поттер все что угодно… но не может… Гарриет Поттер должна жить!

Выражение его искаженного личика взволновало ее даже больше, чем надрыв в его рыдающем голосе. Гарриет выбралась из постели как раз вовремя, чтобы помешать ему врезаться головой в ее тумбочку.

— Добби извиняется! — взвыл он. — Жизнь Добби ничего не стоит, если он не служит Гарриет Поттер!

— Ладно! — Гарриет изо всех сил пыталась его удержать. — Ладно, я не… Я беру свои слова назад! Беру назад, — Добби обратил на нее свои громадные глаза, продолжая плакать. Гарриет ощутила, как покрылись мурашками руки. — Ты можешь… делать, что хочешь. Хорошо? Просто…

Она была в полной растерянности. Ей страшно было думать, что он зашвырнет себя во что-то темное и опасное из-за… из-за любви. Ощущение было такое, словно открылось окно и ее завалил снег. Почему-то захотелось плакать.

— Можешь хотя бы пообещать, — сказала она наконец, — что постараешься найти другой способ? Прежде чем умирать. Это можешь?

Он молча кивнул.

— Добби обещает, — прокаркал он.

* * *

Когда Гермиона вернулась, Гарриет сидела на кровати и ела из большой корзины, которую принес ей Добби. Она уже была не так голодна, как прежде, но еда так вкусно пахла…

Подумать только, она всего лишь позвала Добби, чтобы заказать ужин.

После его ухода она чувствовала себя крайне уныло.

— Привет, — запыхавшись, сказала Гермиона, словно пробежала всю дорогу от Большого зала. Ее брови взлетели при виде корзины. — Н-да, это намного лучше, чем я принесла, — она показала промасленную салфетку. — Добби?

— Угум, — Гарриет проглотила кусок чего-то, что показалось ей паштетом. — Мне кажется, он такое готовил для Нарциссы Малфой, когда у нее… ну, знаешь. Тут есть пироги с фазанами. И только глянь на эти эклеры…

Эклеры были поверх шоколада украшены крошечными замысловатыми розочками из взбитых сливок. У Гермионы расширились глаза.

— А это все трюфели, — Гарриет открыла коробку. Каждый был украшен засахаренной фиалкой. — И шоколадный мусс… Хочешь?

Они ели из корзины, пока не услышали, как цокают по лестнице Лаванда и Парвати — словно стадо диких зверей; тогда Гермиона, быстро сунув в рот хвостик эклера, поставила корзину с другой стороны от кровати, подальше от взглядов.

Она отвернулась, глотая остаток эклера, а девочки тем временем ворвались в комнату. Они устремились к постели Гарриет с сияющими глазами.

— Гарри! — произнесла Лаванда приглушенным трепещущим голосом. — Гермиона нам сказала.

— Это прекрасно, — радостно сказала Парвати. — Теперь мы наконец сможем его провести!

— Кого провести? — растерялась Гарриет.

— О нет, опять эта чушь, — раздраженно вмешалась Гермиона.

— Это не чушь, — фыркнула Лаванда. — Это древнее искусство.

— Что «это»? — спросила изумленная Гарриет.

— Какой-то ритуал из прорицаний, — ответила Гермиона с явным неодобрением.

— Для него нужны три ведьмы, — сказала Парвати Гарриет. — С месячными.

— Чего? — Гарриет не знала, рассмеяться или спрятать голову под подушкой.

— Гермиона так и не согласилась с нами его провести, — Лаванда бросила на Гермиону мрачный взгляд, а та приняла вид отрешенного высокомерия.

— Что… что он делает?

— Дает возможность лучше увидеть будущее, — вполне серьезно сказала Парвати, и Гарриет вспомнила, что ее мать зарабатывала прорицаниями на жизнь. — Три — священное число, а наши тела в этот период лучше проводят силу магии жизни. Мы оказываемся ближе всего к центру круговорота жизни.

Это звучало так нелепо, что она чуть не расхохоталась. Но потом вспомнила, как Добби объяснял ей, что, по его понятию, с ней происходит: «Магия меняется, Гарриет Поттер. Этого никогда не происходит с волшебниками, но с ведьмами… домовые эльфы знают». И он вовсе не казался смущенным (правда, Гарриет краснела за них обоих).

— Ну… — Гарриет раньше размышляла: если предсказания действительно ерунда, как говорит Гермиона, почему их до сих пор преподают в Хогвартсе? Трелони выглядела бессовестной грязной мошенницей, но дело ведь не в ней, а в предмете? — Попытка не пытка.

Лаванда и Парвати запищали. У Гермионы был такой вид, словно она не могла поверить в происходящее.

— Это будет потрясающе! — провозгласила Лаванда.

— Сделаем, когда у нас у всех будет одновременно, — сказала Парвати, сверкая глазами. — Могу поспорить, теперь у нас месячные будут в одно время, раз у тебя началось, Гарриет…

Они вдвоем начали свой шумный распаковочный процесс, а Гарриет в молчании смотрела на Гермиону. Они делили мысли без слов, и им не нужно было слияние жизненных сил, чтобы понимать друг друга.