Тюрьма из Стекла (джен)

Эми оказалась в ловушке, окружённая, закрытая со всех сторон. Она не могла двигаться, не могла дышать, не могла думать. Она безуспешно хваталась за свою силу, её спутанный разум с трудом сортировал данные, которые получал. Её клетка тряслась, какой-то сильный удар резонировал через стены, звуки битвы и крики, что Эми пыталась отчаянно оттолкнуть. Её окружала плоть, штука, что заключила её в тюрьму, была жива, и она могла сбежать, если бы только она смогла…

Она смогла бы…

...сбежать и получить помощь! Но папочка сказал оставаться в шкафу, спрятаться, пока он позаботится обо всём, спрятаться, несмотря на крики, звуки разбитой мебели и сломанного стекла, оставаться спрятанной и тихой вне зависимости от того, что она услышит или увидит. Прятаться, даже пока стены превращаются в плоть, пульсируют, пока они раздираются на части, кровь проливается, пропитывая её ночную рубашку. Молчать, даже когда дверь распахивается, отрываясь от дерева, гибкий, колкий язык, тянувшийся к её талии и утаскивавший её во тьму, и, наконец, она кричит, когда шкаф открывается...

И там её папочка, пронзённым мечом из света, окружённый тенями, но она не может увидеть его лицо, она не помнит его лицо, гдееголицо?!

— Если бы ты только спряталась лучше, — поддразнила тень. — Если бы ты только оставалась тихой, если бы ты только следовала простым правилам, что он установил для тебя.

И меч из света оказался у шеи её папочки, срезая плоть и кровь, и это её вина, всё её вина, он защищал её, и она не смогла спрятаться. Она ненавидела их, монстров, которые взяли его! Она хотела сокрушить их, сломать их, пожрать их! Она прыгнула к ним, крича, погружая их под свою тушу, врываясь в них дюжиной голодных ртов, разрывая их на части острыми когтями, втягивая их в себя внушительными щупальцами и...

...и она пиналась, и кричала, и плакала, но тени оттаскивали её дальше, дальше, дальше, дальше...

Нет…

Нет!

И затем она снова стала Эми Даллон, беспомощной Эми, но она могла видеть снова; видеть монстра, который окружал её, ощущать клетки внутри. Она наблюдала, как появлялись внутри тюрьмы тела из плоти, наблюдала, как образцы брались из их плоти, миллиард очков информации, передаваемый одним вкусом. Она видела, как формировалась жизнь, масса вытаскивалась из какой-то бесконечной пустоты, сформированная в сознание за простые мгновения, действие столь прекрасное и ужасное, что Эми заплакала одновременно от радости и ужаса. Это оскорбило её на первобытном уровне. Они были неправильны, это всё, что она могла понять. Всё о них было неправильно, и она должна была прекратить это. Она потянулась, ища знакомое чувство силы, контроля, господства, что она держала над плотью...

Но её разум был столь… медленным, словно зыбучий песок, словно проход через грязь, словно она пьяно спотыкалась в темноте после жестокого сотрясения, словно...

— ...железный стержень прошёл весь путь через левую сторону мозга и из вершины черепа. Финеас Гейдж пережил этот несчастный случай, но пострадал от так называемой смены личности, что его друзья отметили, что он «не был более Гейджем».

Профессор здравоохранения оглядел класс.

— Человеческий мозг полностью не изучен. О точных причинах изменений мистера Гейджа можно лишь догадываться, но я умоляю вас всех понять это: мозг — хрупкая вещь, и у вас нет никакого права вмешиваться в него.

Учитель уставился на Эми, его лицо исказилось в жестокую улыбку.

— Каждый раз, как вы изменяете чей-то мозг, вы убиваете их дюжину раз. Каждая ошибка делает вас убийцей, каждое изменение — жестокость для тех, которых они оставили позади. Вы оставляете трупы на своём пути, мёртвые тела, управляемые искусственными разумами.

Эми пошатнулась в своём сиденье, неуверенно опровергая: она бы никогда не стала... она бы никогда не смогла...

Улыбка расширилась, заострилась, лунный серп повис на его лице.

— Люди увидят вас как спасителя, идеального целителя, даже пока вы уничтожаете их разумы. Их семьи поблагодарят вас, пока они ведут незнакомца домой, мясную куклу, наполненную монстром вашего собственного создания.

Один за одним, окружающие ученики осели. Они упали на землю, словно тряпичные куклы, куклы, чьи нити были обрезаны, куча без костей.

Один за одним они встали снова, изменённые, другие, таким образом, что лишь Эми могла видеть. Они заняли вновь свои места, улыбаясь как роботы, уставившись вперёд, и никто не знал о мерзости...

Прозвенел звонок, отпуская класс, и Эми сбежала в ужасе. Почему она убегала? Было ли это... из-за того человека? История ужаснула её, осознала она. Как легко было изменить кого-то, убить кого-то. Как ощущала себя его семья, задумывалась Эми, когда они узнали правду. Когда они осознали, что он умер в том несчастном случае, а мужчина, стоявший перед ними, являлся незнакомцем.

А сам мужчина?

Вынужденный жить вот так, знал он, как сильно изменился? Осталось ли хоть что-нибудь от того, кем он был? Его это вообще заботило?

А если бы она была там, смогла бы она исправить его?

Нет.

Это путь к безумию.

Она не могла думать вот так. Её не было там, это не было её виной. И даже если бы она оказалась там, даже если бы она попыталась исправить его, это не был бы он, не так ли? Идеальная копия всё ещё являлась копией. Никто ещё бы не знал, но не она.

Она бы знала.

И та мысль была ужасающей.

Нет, она не будет, не может рисковать этим. Мозги пересекали грань. Слишком много вещей, что могли пойти не так, слишком много способов, которыми она бы могла убить кого-то, и никто бы не знал, кроме неё. Никто не должен был иметь подобную силу, особенно она.

Мозги пересекали грань, это станет её правилом.

И она не нарушит его ни за что.

Даже не сейчас, когда ужасные вещи формировались рядом с ней. Даже не сейчас, когда их мозги рождались порочными, преднамеренно заторможенными, разрезанными на части, словно у Гейджа. Они не имели возможности для любви, или смеха, или счастья. У них отсутствовало оборудование для обработки позитивных эмоций, отсутствовала способность формировать эмоциональные связи с другими, отсутствовали необходимые требования, чтобы даже зваться людьми. Они являлись кошмарными штуковинами, которые знали лишь о том, как вредить.

Они являлись монстрами, и Эми ненавидела их!

Больше и больше формировалось, бесконечный цикл, непрерывная система.

Она хотела, чтобы это прекратилось.

Прекратилось!

ПРЕКРАТИЛОСЬ!

ПРЕКРАТИЛОСЬ!

Каждая унция её воли была посвящена остановке процесса, завершению этого ужаса. Она не могла больше этого выдерживать, сидеть и наблюдать. Она могла остановить это, она будет останавливать это.

Она могла спасти жизни...

...каждый раз, направляясь в больницу! Это было столь замечательно! Она могла сделать так много простым прикосновением, она могла помочь столь многим людям, изменить так много судеб! Когда она завершала, они будут смеяться, и плакать, и обнимать её, и их счастье станет практически физической силой. Наркотиком, почти, если бы радость можно было назвать подобным. Она торчала от жизни!

И каждый раз, возвращаясь домой, Кэрол будет награждать её одобрительным кивком, редкой улыбкой, и теплота будет расцветать в её груди.

Было тяжело и выматывающе, но она могла продолжать это. Она могла продолжать, даже когда улыбки прекратили приходить, когда кивки стали резкими, когда тёплый блеск одобрения поблёк в холодную скуку.

Она могла продолжать, когда её чудеса стали обыденностью, когда радость других стала утомительной, когда её жизнь стала безжизненной.

Она спасала людей.

Потому, она могла лишь продолжать.

И она продолжала, через видения и боль, через приглушённые рёв и крики, через это всё Эми Даллон упорно продолжала.

Она жила таким образом два года.

Это? Это было ничем.

Она не заметила, когда клетка прекратила трястись. Она не заметила, когда шум стих. Она не заметила, когда монстр, в котором она обитала, восстановил свои чувства. Она не заметила, как злость девушки превратилась в страх, превратилась в отчаяние.

Она сфокусировалась на своей силе и том, что она требовала от этого. Жизнь более не формировалась, больше никаких ужасов не возникало. Это потребовало от неё всех усилий, весь её фокус, чтобы выполнить эту самопоставленную задачу.

А затем её контроль был сорван.

Сила захватила её клетку, что-то неприкосновенное, неумолимое. Мускулы, окружавшие её, корчились, кричали, а их нервы светились, словно рождественские деревья. Это была агония, чистая и простая, навязанная её похитителю чем-то гораздо более могущественным, чем Эми могла постигнуть.

А затем была дана одна команда, негласная, но ясная.

Тюрьма из плоти лопнула, словно мыльный пузырь, квадрильон клеток атаковавших самих себя и самоуничтожившихся. С влажным шлепком Эми упала на землю.

Внезапно она могла дышать вновь, отчаянные вдохи и рвота, заглатывая зловоние внутренностей, что окружали её. Внезапно она могла чувствовать вновь тепло, и влагу, и прикосновение крови. Внезапно она могла думать вновь, туман её заключения медленно спадал.

Рука обернулась вокруг её плеча, и её подняли, покачнувшись, на ноги. Она находилась где-то под землёй или, может быть, на складе, окружённая сталью, и бетоном, и высоким потолком. Заборы окружали её, двадцать футов в каждом направлении, покрытые мерцавшим непрозрачным полем.

Пол был залит кровью.

Там же тоже были тела, почти дюжина, разбросанные по земле. Люди промчались мимо неё, неизвестные кейпы и персонал СКП, державшие технарские устройства, запускавшие сканирование и в замешательстве говорившие путаницу.

У одного из тел отсутствовало всё ниже живота; старшая девушка, плакавшая от боли, или в ужасе, или в горе. Она не могла, скорее всего, прожить долго вот так. Другой кейп появилась над ней, низкая, тем не менее совершенно внушительная, шептавшая что-то на ухо девушке, но Эми вытащили из комнаты прежде, чем она смогла понять, что происходило.

Её… гид?.. являлся блондинкой, кейпом, одетой в сидящий по фигуре, облегающий костюм и простую маску-домино. Эми провели вверх по каким-то ступенями и к душевой кабинке, блондинка говорила мягко, давая ей тихие заверения, пока Эми вымывала кишки из волос. Звучали слова, и в будущем она сможет даже припомнить их, но всё, что хотела теперь Эми, это сон.

Откуда-то появилась смена одежды, тёплая и уютная, и Эми, словно робот, переоделась в неё. Больше нежных слов, оставленных на хранение, чтобы обработать позже, и карточка, что была положена в её карман. Очередной извилистый коридор, и Эми прищурилась от солнечного света. Мгновение спустя она почувствовала перед собой знакомое присутствие.

— Я рада, что ты в порядке, — стоически сказала Кэрол Даллон, оглядывая Эми. — Ты не ранена? Хорошо, — Кэрол сделала шаг вперёд, оглядываясь. Эми смутно заметила людей с камерами, выжидающе наблюдавших. — Моя д... Твоя сестра была ранена. Давай провожу тебя к ней.

Кэрол обняла её, неловко, и жёстко, и формально.

И холодно.