Дети Греха (джен)

11 августа 2018 г. 16:08

Рэн

Мы остановились на поляне, огороженной от черты города лесополосой с пушистыми кронами лиственных деревьев. Небольшая компания расположилась под тенью дерева у озера перед костром, разбрасывающим рыжие языки. Спокойная водная гладь отражала солнечные лучи. Пели птицы на ветвях. Ещё и с погодой повезло, только лишь прохладный ветерок огорчал. Красивое и тихое место. Даже жаль, что я о нём не знала раньше, можно было сюда как-нибудь съездить. А то потащила кота в мрачный лес смертников, когда были такие мирные места. Стоило признать, выбор у меня и в самом деле был какой-то нездоровый.

— Добрый день, мы не помешаем?

Улыбнувшись, я спустилась на землю, а за спиной вернулся в свой привычный облик и Куро. Только цепь всё ещё парила рядом.

— Рады вновь видеть, располагайтесь, — радушно отозвался Кранц, но и с некоторым удивлением смотрел на моего кота, пожавшего его протянутую руку.

Понимаю, есть чему удивиться: видел лишь маленького котика, а тут здоровая туша маячила перед глазами. Да и самого Куро он ещё не знал в лицо.

— Падший ангел, демон, — приветственно кивнул Лихт, что-то увлечённо уминая за обе щеки. Только я прекрасно видела и брошенный внимательный взгляд на кота.

Улыбнувшись, я забрала у Куро рюкзак, позаимствованный у Тэцу. Вместе с Кранцем, разговаривая о незамысловатых бытовых вещах, мы быстро расстелили наш плед, а я сразу выставила заготовки, заказанные на кухне гостиницы. При этом строго заявила мужчинам, чтобы угощались. Так и собрали общий стол.

— У Ангелочка хорошее настроение, — на диво благодушно ехидничал сверкающий глазами Беззаконие. — Пользуйтесь моментом! Великодушный ангелок сегодня и пинки не раздаёт.

— Пасть закрой, от тебя много шума, — столь же спокойно отвечал ему Лихт.

«Какая идиллия», — не могла я не умилиться.

Удивительно, но в этой компании мне и в самом деле было гораздо уютнее, чем с Махиру. Разговор был лёгким. Кранц и Лихт рассказали о прошедших концертах, Беззаконие вставлял ехидные комментарии. Один лишь Куро отрешённо сидел под тенью и меланхолично всматривался в небеса.

— Ку, — тихо позвала я, привлекая его внимание. — Ты разрешишь показать Лихту одно твоё воспоминание? Про... конфликт.

— Делай, что считаешь правильным. Мне всё равно, — пожал он плечами, даже не взглянув на меня.

Кивнув, я перебралась к заинтересовавшемуся пианисту. Показать я, может, и многое из воспоминаний кота хотела, — свежий взгляд всё же был бы полезен, — но всё-таки они не мои, потому и решила остановиться лишь на одном моменте.

— Лихт, это магический артефакт.

На моей ладони из воздуха возникла Книга, на которую заинтересовано посмотрели присутствующие. Кстати, видели они истинную форму артефакта.

— Я хочу показать тебе одно воспоминание с его помощью. Так как ты ева Жадности, возможно, тебе это будет полезно.

Беззаконие заинтересованно подал голос:

— И чего вы собрались смотреть?

— Что нужно сделать? — как всегда, лаконично и спокойно отозвался Лихт, вот только глаза сверкали детским интересом.

— Просто дать мне руку, — улыбнулась я ему, совместно с пианистом игнорируя недовольно бухтящего сервампа.

Стоило ему неуверенно взять меня за ладонь, хотя мне и самой было на это трудно решиться, рука всё же дрогнула, как Книга открыла страницу Архива и затянула нас в мою память. Хотя, наверное, правильно будет звучать в воспоминание о воспоминании. Радужные краски отступили, и мы оказались всё в том же зале, где проходило собрание сервампов. С той лишь разницей, что тут ещё были мы с Куро, просматривающие его.

— Это воспоминание. Все здесь присутствующие — сервампы.

— Мрачно и столько демонов. Вполне достойный их антураж. Разве что, бокалов с кровью не хватает, — ухмыльнулся Лихт, изучая зал, но более внимательно присматривался к вампирам.

Я же поспешила ввести его в курс предыстории. Рассказала заодно и о личности Колдуна, а также представила всех здесь присутствующих сервампов, упомянув и кто сейчас их евы. То, что мне известно, во всяком случае. Тодороки на мои слова кивал, хмыкал и фыркал, чем немало напоминал мне моего кота. Тем временем воспоминание стало оживать. Лихт прислушивался к беседе сервампов, но его внимание в большей степени оказалось сосредоточенно на одном колючем вампире. И чем яростнее звучали слова Беззакония, тем больше хмурился Лихт.

— Герой драмы… — буркнул он по окончании и явно проглотил какое-то ругательство.

— Прошлое сервампов далеко не радужное. Не знаю, как складывалась жизнь твоего напарника, но ты же видел его взгляд?

Только в этот раз я заметила, что с самого начала Жадность пребывал в каком-то оцепенении, будто поражён чем-то, ранен, и эта боль кривила его лицо. Его глаза были расширены. Нервные и рваные движения. Он кричал обвинения не братьям, а, казалось, себе.

— Его же колючки, все эти подколки — это способ защититься. Сделать так, чтобы ему больше не было больно.

Я плохо знала психологию, но где-то и что-то подобное слышала. Беззаконие яркий, пылающий… и ядовитый.

— Ангелы не спасают демонов, — Лихт сразу отсёк мои аккуратные попытки призвать его к разговору с напарником.

Вот уж кто намёки сразу понимал, к несчастью.

— Беззаконие такой колючий… Он не мой сервамп, мне трудно понять его. Но кот… Знаешь, Куро чем-то похож на него, но в тоже время другой. Если Хайд, видимо, — я замялась на секунду, подбирая слова, — боль и тяжесть веков… или чего-то ещё превратил в колючки, то мой кот…

В моём разуме вновь зазвучали его слова, что мы, люди, для него тлен. Что мир уже не удивляет его. Всё наскучило.

— Мой кот похоронил в себе всякие желания, мечты. Он похоронил себя.

Ведь воспоминания делают нас нами, а он их закопал, укрыл кровавыми песками, как и всё подсознание. И живёт с могилой в душе.

— Когда мы познакомились... Лихт, ты бы видел эту скуку на его лице! Он, конечно, воплощение греха лени, но ему же было всё безразлично! Мне с огромным трудом удалось добиться его доверия. Хотя, конечно, он всегда… всегда лишь говорит, что я его развлекаю.

Усмехнувшись, обхватила я себя руками, краем глаза видя, что Лихт меня внимательно слушал.

— Но всё равно он немного открылся. Вот тогда-то я и поняла… Скука, безразличие, нежелание чего-либо делать — всё идёт из прошлого. Тяжесть времени, воспоминаний, грехов… — я покачала головой. — Куро мне показал лишь несколько воспоминаний, но я уже…

— Показал? — перебив, нахмурился Лихт.

От этого невольно вздрогнула и замерла, не понимая, почему разоткровенничалась. Но всё же нашла в себе силы улыбнуться. Надо было всё-таки объяснить детали.

— Сервамп и ева связаны духовно, — заговорила я и повела рукой. — Всё вокруг нас — это я увидела, когда Куро позволил просмотреть воспоминания. Звучит, наверное, фантастически. Но сервампы могут видеть души, погружаются в сознание и подсознание. Это словно другой мир с другими правилами.

Чтобы лучше пояснить, я воспользовалась артефактом и показала воспоминания с чёрным озером лотосов в моём сознании. Ради сравнения продемонстрировала коридор Куро. Показала, каким он предстал в самый первый раз, когда я получала оружие, и как изменился после нападения создателя. Как на сознание влияла окружающая реальность: цветущие лотосы, болото сомнений, розовая муть очарования Лили.

По глазам Лихта было видно, сколь и ему хотелось узнать, как выглядит его сознание и внутренний мир. А ведь это возможно, если Жадность заведёт его в тени. Собственно об этом я ему и сказала, с улыбкой выдержав обжигающий взор синих глаз.

— Так чего ты хочешь? — прямо спросил Лихт, но, не дав мне ответить, добавил: — Хочешь ты сама, а не хочешь от меня.

Невольно опустила голову. Хотела-то его попросить поговорить с Жадностью.

— Чего я хочу? — переспросила я.

Опять этот вопрос поднялся. Желание стать сильнее поутихло. Сейчас я могла отбиться от вампиров и защитить себя и тех, кто рядом. Хотя, конечно, мне ещё расти и расти. Но всё-таки считаю, что у дома Аяме свой экзамен на срез начальных знаний я сдала.

Желание поговорить с отцом теперь мне уже… недоступно. Развитие в магии упиралось в нехватку информации и отсутствие времени: ночью всё же в тягость заниматься с Аспидом. А как разберусь с соглашением, так и начну воплощать желание увидеть мир. Тем более кот меня сам подталкивал к этому. Оставалось только подумать над образованием для Шина.

Нет, это всё не то.

Куро говорил, что видел меня насквозь, слышал мои желания и страхи. Вот и я хотела его услышать. Хотела понять, узнать о чём он мечтал, какие у него цели. Ведь должно быть что-то!

С момента нашей встречи Куро и в самом деле изменился. Если вначале со мной стал жить ленивый, раздражительный и раздражающий парень, за которым приходилось мусор убирать, то сейчас возле меня был взрослый… мужчина, который поддерживает и защищает. Да, он любил меня дразнить, развлекался за мой счёт, но… Но перед глазами всё ещё висела картина, как кот… разобрался с Лили.

Это не Мик мне наставник, а Куро. Если Аспид, как школьный учитель, делился знаниями, то именно кот помогал мне усваивать их. Всего несколькими замечаниями подсказывал, как лучше использовать навыки или разрешить проблемы. Именно к нему я и могла обратиться с просьбой о совете или попросить помощь. Куро был тем, кому я могла доверить даже свои мысли.

Но я всё ещё мало знала о нём.

Я не видела его настоящего, без этой приросшей к его лицу маски. Хотелось понять, каким человеком он был, умел ли он не только глазами улыбаться. О чём мечтал раньше, чего желает сейчас.

Старое дитя и Любовник, потеряв силы, по словам Куро, вероятно, стали похожи на тех, кем были до становления. Но мне не нужны такие жертвы со стороны кота, чтобы увидеть его настоящего. Нет, я просто…

— …хочу дотянуться до настоящего Сонного Эша, — закончила я уже вслух.

Дыхание перехватило от простого осознания настоящего желания.

Мне мало уже имеющегося робкого доверия.

Мне нужно больше.

Казалось, на меня вылили холодную воду. Так пробрало от простого понимания, что я застыла в оцепенении.

И когда я стала такой жадной?

— Тц, связываться с демонами… — Лихт недовольно цыкнул, привлекая внимание, и резко повернул голову в сторону. — Если тебе так этого хочется. Если ты желаешь этого…

Вокруг пианиста аурой замерцало светлое мягкое сияние.

— Хочешь — вперёд. Если тебе это надо — используй любые методы. Не сомневайся. Делай, что желаешь. Добивайся своего, чтобы потом не жалеть об упущенном.

Желать? Что за странные разговоры в последнее время. Лили напомнил, что живём, чтобы любить. Лихт, говорит о желании. Куро об открытости и доверии…

Желаю…

Да, я желаю дотянуться до Куро. Он мне дорог. Пусть меня и роднила кровь с Шином, но Куро связан с моей душой, с моей сутью. Едва ли кто сможет мне стать ближе него. Мне даже страшно представить, что Куро мог меня оставить. Что наши пути могли разойтись…

Меня окутывало равномерное сияние, расходящееся от пианиста. Пришло и запоздалое понимание одной простой истины: Лихт — маг. Пока ещё слабый, но он уже инстинктивно вкладывал магию в свои слова, движения, игру на фортепиано. Его силы ещё не оформились, они сыры, но уже пробирали и дотягивались до сути людской. Именно поэтому его музыка столь ангельская. Через прекрасные мелодии пианист пропускал свою магию, и она задевала сердца и души людей, пробуждала чувства и воспоминания. А сейчас загадочная сила вытянула из меня мои желания и стремления, вскрыла глубины души, потянула меня на откровенность.

Его беспощадный свет ослеплял и просвечивал душу.

Ангел.

Лихт заслуженно взял себе это прозвище. Жестокий ангел… Ангел, вытянувший из меня мои сокровенные желания, опасения, о которых я, может, и подозревала, но не решалась озвучить даже в своих мыслях.

Но что уж тут. Я ведь подсознательно знала всё то, о чём думала сейчас. Просто Лихт своими жуткими силами придал мне смелости взглянуть правде в лицо. Увидеть мои страхи и желания. Вот и всё. А ведь сегодня ещё и затмение, когда на небе Лев. Оно тоже взывало к решению проблем.

Прикрыв на мгновение глаза, я постаралась отбросить не самые лёгкие мысли. Им придёт время, но не сейчас. Хотя сколько я уже таких мыслей отбросила, а времени не нашла. Но пусть. Сейчас передо мной ева Жадности. Сперва надо решить вопрос с братом Куро.

«Так-с, где мои красивые слова? Ну, давай, вдох-выдох. Ты сможешь».

— Лихт, — позвала я его и, переборов себя, неуверенно взяла его за руку, отчего он вздёрнул бровь. — Кто, как не ангел, может излечить душу, даже если эта душа темна как ночь? — мягко говорила я. — Разве нести свет и исцеление не обязанность ангела? Ты дотянулся до душ людей своей... пронизывающей музыкой. Твоя сила удивительна. Так что же ты ею не сможешь излечить от яда душу демона? Близкого тебе демона?

Пианист лишь нахмурил брови на мои последние слова и произнёс:

— Я тебе уже говорил, что ненавижу его, — и, наклонившись к моему лицу, он сурово предупредил: — Кстати, если твой демон опять поглотит твою душу — спасать тебя тоже больше не буду. Одного раза должно было хватить, чтобы ты поняла, насколько опасны демоны.

— За прошлый раз спасибо, но спасать меня от моего кота и не нужно, — вымученно улыбнулась я, ведь его тени в любом случае станут мне могилой из-за договора с Блэки.

— Я тебя предупредил.

— Лихт, ты просто упускаешь важный момент. Ева и сервамп связаны узами. Вы связаны с Хайдом, Лихт, — повторила я, заглядывая в глаза. — Ты свет, а он — тьма. И твой свет станет ещё ярче, если рядом с тобой будет настоящая тьма. Только она сейчас слаба и способна лишь плевать ядом и укалывать, — кивнула я в сторону застывшего у стола Беззакония, провожающего больным взглядом Куро. — Подумай, ты же Ангел, Лихт.

Тема света и тьмы, сил ангелов точно была к месту. Тодороки задумался, решая достойно ли это деяние его, а я не отпускала его руку и не отводила глаз, дожидаясь вердикта.

Если кот сможет пересилить себя и объясниться с Жадностью, то, возможно, это немного снизит напряжение между братьями. Только оставался огромный промежуток жизни Беззакония, который скрыт временем. Гордыня говорил, что Жадность убивал своих ев. На то должна быть причина. Как и в том, почему на этом собрании у него такие больные глаза. Мне он не откроется. Куро… Не знаю, сможет ли Беззаконие в ответ открыться брату. Но Лихт самый близкий сейчас для него. Только он способен перетряхнуть душу ежа. А просвечивающая сила Ангела уж точно поставит мозги на место. Проверено на мне.

Я всё же верю, что удастся вернуть Куро его брата.

Угрюмо рассматривая застывших в воспоминании сервампов, Лихт недовольно сморщился и, цыкнув, дёрнул головой. А я почувствовала облегчение от этого незамысловатого движения.

Ангел решил взяться за душу демона.

* * *

11 августа 2018 г. 17:44

Сонный Эш

Сонный дьявол отвлёкся от хаоса в своих мыслях, вызванного просьбой Рэн. Внимание притянула сама девушка. Вернее, книжка в её руках. Было довольно интересно наблюдать, как внешне выглядел просмотр воспоминаний через артефакт. На первый взгляд, казалось, что молодые люди просто замерли над книгой, но чем внимательнее всматривался сервамп, тем отчётливее видел мягкий радужный свет, испускаемый страницами. Появилось ощущение, что молодёжь смотрела некое кино. А Беззаконие даже поводил руками перед лицами их хозяев, но они и бровью не повели.

Свет потускнел и, втянувшись обратно в артефакт, выпустил Рэн и жестокого ангела из её памяти. Молодые люди молча переглянулись, и жестокий ангел кивнул. Искривив губы в улыбке, Рэн быстро бросила взор уже на самого Сонного дьявола. Только он не успел понять, что скрывалось за этим. Но ведьма уже пересела обратно к нему. Пианист так же был задумчив и внимания на немые вопросы в глазах француза и Беззакония не обращал.

И ни одного слова. Ни от жестокого ангела, ни от ведьмы.

Нахмурившись, Лень налил из термоса чай и передал в руки Рэн. И опять ни слова, лишь благодарный кивок. Невероятно сильно хотелось вытянуть её управление, чтобы если уж не прочитать, то понять, какие мысли в её голове.

Но Сонный дьявол отбросил мысли о вопросах, подкинутых проблемной девчонкой. Сейчас они, увы, не одни, а потому и не вытянуть из неё правду. В конце концов, если будет нужна его помощь — обратится или даст понять.

— Ладно, чего тянуть, — сервамп рассеянно размял мышцы шеи, собираясь с мыслями.

Просьба Рэн открыться брату, не ей, оказалась всё-таки неожиданной. Логика была, конечно. Только разум почему-то намекал, что таким благородным порывом, как вернуть их хорошие отношения с Беззаконием, Рэн прикрыла и своё любопытство.

Хах. Всего двое суток назад выворачивал перед ней воспоминания, а теперь ведьма просила большего. Почему-то Лень это даже как-то подсознательно ожидал, но всё-таки полагал, что пройдёт какое-то время. Но сервамп прекрасно помнил её угрожающее обещание разобраться с его памятью, снисходительно озвученное в глубине его души.

Только он не рассказчик. Фокус с воспоминаниями здесь не провернуть. Пусть и природы они одной с братом, но это не Рэн, которую он мог пустить в душу. Довериться настолько сильно Беззаконию он не смог бы. Вот только как объяснить и что поведать, сервамп так и не придумал.

— Рэн говорила, что вы хотели что-то рассказать Хайду и нам? — доброжелательно улыбнулся француз.

Лень безучастно кивнул, вырываясь из размышлений, и не стал акцентировать внимание, что поделиться-то он «хотел» — хотя скорее «готов» — только с ведьмой, но и отказать ей в просьбе не мог, не получалось. А ещё отметил один настораживающий момент: Рэн спланировала заранее, предупредила жадных и только потом подтолкнула его самого к разговору. Растёт.

— Мы вас внимательно слушаем.

— И о чём же старший братик хочет поведать нам? — с подковыркой спросил Беззаконие и ухмыльнулся, продемонстрировав клыки. — Я заинтригован.

— Как верно мне напомнила моя ева, — не удержавшись, сервамп чуть фыркнул и скосил на неё взгляд, а через пару секунд вернул его к Жадности, — я задолжал тебе одно объяснение. Пусть это не самые приятные воспоминания, но… Нам надо расставить все точки над i.

Сонный дьявол с сомнением всмотрелся в лицо скривившегося брата, но всё-таки его больше удивляла своя же податливость к пожеланиям евы, как и готовностью терпеть вот это вот зубоскальство из-за этого. Если он ещё хоть немного расслабится, то ведьма начнёт из него верёвки вить.

Лень, поджав под себя одну ногу, а другую согнув в колене, рассеянно перевёл взгляд на пламя костра. Рядом встрепенулась Рэн. Покров затянул её тьмой, и ведьма, подсев поближе, облокотилась о его плечо. По связи пришла тёплая волна поддержки с пряной ноткой любопытства.

Забавная. Неужто боялась, что передумает, не видя отдачи от слушателей. Как будто подобное его волновало. Но это помогло примерно наметить, о каких вехах поведать. А ещё напомнило: рассказ не только для брата, но и для неё. Беззаконие спокойно отреагирует на его повествование. Пианист и француз примут его слова как факт и забудут через какое-то время. Но Рэн воспринимает всё, что с ним связано, через эмоции. Вот и его рассказ пропустит через себя. А потому усилившиеся узы могут отравить её трупным смрадом его памяти, ведь она уже чувствует его в покрове.

Здесь он мог сделать лишь одно.

И в сознании взметнулась стена тьмы, закрыла мраком открытый водоём и лотосы от могильного холода и крови, пропитавших его суть. Но от этого в груди поселилось давящее ощущение неправильности. Насколько же привык уже к открытости и доверию.

— Я многого не помню. Наверняка среди забытых воспоминаний были и важные вещи… — с трудом начал Лень.

— Ба, братец, мы — вампиры, — перебивая, хохотнул Беззаконие. — Сказки не рассказывай. Наша память идеальна, даже о человеческих днях.

Сонный дьявол выдохнул и провёл ладонью по лицу. Знал ведь, что будет сложно: Беззаконие не даст ему рассказать, будет сбивать с мыслей.

Стоило ему только на пару веков отойти от дел, пожить в тишине, как родственнички всякий страх потеряли, распустились и границы позабыли. Вчера ему пришлось преподать урок Похоти, посмевшему использовать свои силы на Рэн, сегодня Жадность напрашивался на трёпку. Кого ещё нужно будет мордой по земле повозить?

Сервамп поднял голову.

— Свои комментарии оставь при себе и не перебивай меня, — холодно велел Лень.

От злости на лице брата заходили желваки, но он промолчал и стёр усмешку: помнил, кто здесь старший, и как выглядело его недовольство. Тем лучше для него. Ладно уж, если Рэн говорила, что Жадность мог воспринимать Колдуна любящим отцом, — а в этом был смысл, — тогда он расскажет, каким создатель остался в его памяти.

— В отличие от тебя, Беззаконие, моя жизнь до становления вампиром для меня тайна, — вновь взял слово Лень, теперь уже гораздо увереннее. — Я не помню, кем я был. Даже своё имя забыл. Создатель же никогда меня не просвещал. Единственное, я знаю, что был его сыном.

Слушатели сосредоточили внимание на нём. Беззаконие уже не пытался влезть, а Рэн обняла его руку, на которую он опирался на землю.

— Я не помню первые дни, а может, недели или месяцы. Осталось только что-то размытое и неясное. Но это прекрасно компенсировалось первыми отчётливыми воспоминаниями, что я при всём желании не могу забыть, — поднял он ладонь к лицу и сжал кулак. — Отец, похоже, страстно хотел, чтобы я запомнил, кто я в его глазах. Где моё место. Даже только стоит подумать, как память сразу подкидывает ощущения из тех дней. Они всё ещё сильны и совершенно не потускнели со временем. Ты прав, Беззаконие, — поднял он на брата глаза, и Жадность отшатнулся, — наша память идеальна, и будь она проклята…

Тусклый свет свечей. Тёмное помещение каменной лаборатории. Безжалостный взгляд синих глаз. Обжигающий холод освящённого серебра кандалов, удерживающих его на столе, пропитавшимся его кровью. Нож, кромсающий тело, и создатель, пытающийся разобраться в возможностях своего творения. Боль туманила разум, но проклятая регенерация не позволяла впасть в беспамятство. О смерти он и вовсе мог только мечтать. Горячая кровь струилась по его холодеющей коже. Хлюпала под его телом. Сонный дьявол захлёбывался ею, задыхался, а умереть, опять же, не мог.

Он уже тогда возненавидел кровь.

Лень довольно быстро перестал молить о смерти, понял: это бессмысленно. В глазах безумца не было никакой жалости, лишь пылал интерес к бессмертному телу, которое само себя излечивало, сколько тяжёлые увечья он бы ни получал.

Время тянулось бесконечно медленно, а ощущение, что он туша, которую разделывал мясник, так и не покидало его. Была только боль от множества опытов. И запах крови, которым он пропитался насквозь. Сонный дьявол так и не понял, как остался в своём рассудке, пережил безумные интересы создателя. Так и не разобрался до сих пор, что его удержало.

Погрузившись в воспоминания, рассказывая слушателям, Лень слышал в своей голове голос рассуждающего отца, склонившегося над его телом и размышляющего вслух. Видел равнодушные синие глаза. Отец не считал его за человека, разумного. Живым существом в его глазах он тоже не был: к свинье, которую растили на убой, и то больше заботы и внимания. Даже игрушкой не являлся, ведь ту хотя бы протирали от пыли и грязи, ремонтировали. Просто материал. Ресурс.

Усилием воли он загнал вытащенные из глубин памяти самые отвратительные и тяжёлые воспоминания. Не было необходимости в полной мере рассказывать всё то, через что прошёл он, его тело… Обе формы. Это излишне. Того, что уже сказано, достаточно, чтобы понять с чего начался его путь сервампа. Откуда произрастал его конфликт с отцом.

Сонный дьявол рассеянно отвёл волосы Рэн, попавшие ему в лицо, когда девушка столь нетипично для себя в порыве перебралась на его колено и крепко обняла за шею. Приобняв за талию одной рукой, а второй успокаивающе поглаживая её по спине, он продолжил сухо рассказывать, как Колдун оттачивал его навыки и умения как оружия. Вскользь упомянул, как выяснялись принципы работы цепей, как отец создал и впаял в его суть магические конструкты на запреты и покорность еве. Как подавлялись его редкие бунты, характер, непокорность. Выжигались любые эмоции, ведь оружию они не были нужны.

Он был первым. Он был любимым творением, на котором оттачивал мастерство создатель.

И как бы он хотел всё это забыть.

Лень чувствовал, как прошлое постепенно отпускало. Рассказ перешёл на создателя. Сам отец много путешествовал. Обучался у небольших закрытых сообществ магов. Проводил исследования. Посещал руины древних магических государств, которые пали ещё века назад. Погружался в глубины магии. Экспериментировал.

Начинался путь Колдуна довольно мирно. Это лишь его тело изучал он досконально с долей садизма, будто мстил за что-то. А ещё казалось, что в своих странствиях отец искал знания, которые были ему жизненно необходимы.

На протяжении этих путешествий его и сопровождал Лень. Создатель им расплачивался за предоставленные услуги или обучение. Сервамп был натасканной псиной, которую сдавали служить очередным новым хозяевам.

Люди не менялись. Их всегда во все времена интересовало одно: власть, деньги, телесные удовольствия. Война прекрасно помогала заполучить всё, что желанно. Он же, сервамп, был живым оружием. Вот и применение его было соответствующее. Сонный дьявол даже начинал испытывать скуку, ведь желания и цели разных хозяев были похожи между собой: нападение на богатого соседа, расширение территорий, разорение казны проигравшего, женщины или смазливые мальчишки для плотских утех — никакого разнообразия, только смена декораций.

Нередки были случаи, когда и сам чёрный маг использовал его в качестве живого оружия.

В любом случае, где бы создатель ни останавливался на продолжительный период, там обязательно появлялся дом и лаборатория, и такие места оказались разбросаны по всему материку. Фактически Сонный дьявол постоянно нёс службу недалеко от отца. Евы-то долго не жили, быстро умирали с такими-то обыденными греховными желаниями, а спасать и беречь сервамп их не собирался. Иногда даже помогал свернуть шею. Так что он практически всегда заставал родителя в ближайшем доме.

Однажды Сонный дьявол имел неосторожность вернуться к отцу слишком рано, тогда и стало ясно, что только изучением его тела создатель не удовлетворился. Его встретил смрад гнили разлагающихся трупов, какой-то химии. Лаборатория, пол которой был липким от крови, ящик с гниющими человеческими останками и операционный стол со вскрытым телом всё ещё живой беременной женщины.

У сервампа уже в те дни были проблемы с эмоциями, а людские муки его не волновали, но тогда... Даже для него, убийцы с огромным кладбищем за спиной, увиденное было омерзительным. Впервые вспыхнуло желание прикончить монстра с лицом его отца… Ведь даже глаза родителя стали менять цвет, становились фиолетовыми, будто кровь проступала и окрашивала естественный синий.

Тогда в первый раз он выступил против создателя… Но ничего не смог сделать. Отец был подавляюще силён, а ошейник на шее сдерживал уже самого сервампа. Потом была темнота и боль — дрессура и установки подавили в нём волю и… человечность на долгое время.

Изучением трупов отец не ограничился. Обучаясь у восточных магов, он заинтересовался химерологией, гибридами и другими смежными отраслями, завязанными на соединение различных видов. То, что многие межвидовые скрещивания невозможны и некоторые твари только внутри своего вида могли принести потомство — совсем необязательно, когда вмешивалась магия. Создание гибридов Колдуна заинтересовало очень сильно. Особенно когда одна половина принадлежала человеку.

Сонный дьявол вовремя вспомнил, кому рассказывал, и не стал вдаваться в подробности о процессе появления гибридов и полукровок. От одних воспоминаний даже его мутило. Меж тем эта тематика надолго увлекла создателя. Каждый раз, возвращаясь домой, сервамп находил всё более отвратительные результаты его опытов.

Благо, что хоть творения химерологии долго не жили, требовалось довольно-таки много энергии, чтобы магия поддерживала жизнь в искусственных созданиях. Энергия от смертей здесь не подходила. Иной же источник Колдун не нашёл, и это его невероятно злило. Только почему-то виноватым отец назначал его, словно сам сервамп лишил его некоего источника. Смешно! У него даже из личных вещей почти ничего и не было. Лень даже в период увлечения создателем химерологией был рад службе евам, ведь он находился вдали от дома, где не было гнева родителя.

Много позже другой гранью исследований Колдуна стала некромантия. Поднятый погост и скелеты, подчиняющиеся его воле — это ерунда. Игрушки, не более. А когда из плоти и крови создавались чудовища, которые современным авторам ужастиков и не снились, это уже серьёзно. Как и тела-марионетки, одержимые духами. Но отцу всё это быстро надоело. Разлагающиеся трупы слишком много вони создавали. Да и клирики с нежитью легко расправлялись.

Так и курсировали они по материку. Сонный дьявол служил, Колдун погружался в магию и исследования. Отец любил шутить над их переездами, говорил, что просто позволял на других местах восстановить популяцию людей, ведь большинство его опытов и исследований были связаны с человеческими телами, жертвами, кровью и смертью.

Столкновений с магами и слугами Церкви — инквизицией — было много. Как правило, даже его участие не было необходимостью. Большинство магов ничего не могли противопоставить Колдуну. Отец уже тогда был бессмертен, а раны его быстро заживали.

Но встречались и те, кто загонял создателя в угол. Тогда он и использовал самого сервампа. Магия тех людей была невероятна, вырвать победу было трудно. Лень смутно помнил окончание подобных сражений. Как правило, он просто безжизненно падал, где стоял и забывался на длительный период. Шрамы, полученные от этих магов, никогда не исчезали.

К слову, отец явно искал встречи с ними. Откуда они, непонятно. Да и его помощь нужна была отцу лишь против первых трёх столь сильных магов, позже отец и без него начал справляться с ними, даже кого-то захватил живыми. Правда, те всё равно умудрялись сбегать от него в смерть.

Колдун порой пропадал и на десятилетия — лучшее время, когда Лень мог отдохнуть. Иногда и сам сервамп забывался на продолжительный период. После таких случаев Сонный дьявол всегда отмечал, насколько сильно менялся быт людей, одежды — он выпадал из потока времени. Но сервамп, на самом деле, не особо следил за датами, столь любимыми людьми. Трудно сказать и когда он стал вампиром, а уж в каком веке он ещё был человеком и подавно.

Совсем неожиданно Колдун принялся за опыты и исследования, как позже стало ясно направленные на создание других сервампов. Казалось, что, сотворив его, первого, отец позабыл, как ему дал нежизнь. Или, быть может, создал в порыве вдохновения, не озаботившись записями в лабораторных журналах.

На новые опыты ушли десятилетия. Безуспешные. Упыри и прочая нечисть Колдуна не устраивали. Не хватало какой-то детали для него. Так продолжалось, пока ему не попался один израненный высокомерный пожилой маг. В то время у самого сервампа появился новый хозяин, и Лень не знал, через что пришлось пройти пойманному. Просто по очередному возвращению создатель ему сообщил, что у него появился младший брат.

Не самое удачное творение отца. Неизвестным ритуалом Колдун откатил возраст мага. Хотел слегка подкорректировать, но переборщил. Из пожилого мужчины с убелёнными сединой волосами получился ребёнок лет пяти. Его восприятие и психика были искажены. Со временем они выровнялись, конечно, но некое расстройство осталось до сих пор. Впрочем, отец был доволен и нарёк его в насмешку Старым дитя.

С появлением второго сервампа Колдун нащупал путь, который он использовал ранее при его создании. Так появились на свет и остальные родственнички. Единственное, отец сам искал и подбирал тех, кого позже Сонный дьявол назвал братьями и сестрой.

Взяв небольшую паузу, Лень обдумал, стоило ли поведать некоторые вехи о себе. Вроде уже рассказанное должно было пояснить, почему он выбрал устранение отца. Вот только… Он чуть покосился на прижавшуюся к нему ведьму и, погладив её по волосам, всё же решил приоткрыть своё прошлое. Уже сказанное должно было пояснить Рэн, какое он на самом деле чудовище. Но на случай если найдутся те, кто решит вывалить на неё правду о его похождениях, стоило первому признать за собой непрощаемые грехи. Поэтому он собрался с мыслями и продолжил рассказ.

Одно время, после выжегшей всё лишнее в нём дрессуры, Лень равнодушно взирал на зверства, устраиваемые Колдуном: выжженные чувства, подавленная воля — он ни на мгновение не сомневался в приказах. Да что уж там, сервамп и сам устраивал, пусть и по команде, не меньшие кровопролития. Убивал и по своей воле перешедших ему дорогу магов, клириков и простых людей. Себя Сонный дьявол оправдывать не собирался.

Но всё-таки однажды он споткнулся на одном бесстрашном ребёнке, маленькой девочке, отдавшей жизнь с желанием убить монстра. Возможно, она ещё и была магом, ведь сила её посмертной воли оказалась столь велика, что не будь он бессмертным, то точно бы сдох. Но он вампир, а потому не мог умереть. Её желание, её кровь вывернули его душу, и Сонный дьявол медленно, словно со дна бездны, начал выбираться из эмоционального забытья. Лень помнил странное состояние, когда на него обрушивалось осознание того, что он творил. С одной стороны, глоток свежего воздуха. С другой — понимание, какой он монстр. Не упасть вновь помогли дети, братья той девочки, которых он взял на воспитание.

Всё же, вернув власть над чувствами, Сонный дьявол сам загнал их в жёсткие рамки, чтобы отец не догадался, что заботливые наставления выветрились чересчур быстро. Скрывал и желания уничтожить создателя и обрести свободу. Сервамп прекрасно помнил, сколь легко отец справился с ним раньше. А уж о сдерживающем ошейнике никогда и не забывал.

Заметив на лице брата тень непонимания, Лень решил пояснить этот момент. Другие сервампы были свободны. Их ограничить могли только евы, а век людской короток. Отправившись в вольное плавание, братья и сестра вполне могли жить без хозяев. Но вот сам Сонный дьявол об этой свободе мог только мечтать.

Сколько Лень себя помнил, на его шее всегда был строгий ошейник, благодаря которому отец в любой миг мог его скрутить и поставить на колени. Этот поводок не имел ничего общего с цепями евы. Он подавлял. Если отец приказал служить еве, а после смерти хозяина возвращаться к нему, то он физически не мог ослушаться. Боль за задержку была столь сильна, что подавляла рассудок, и он, не осознавая, всё равно возвращался, даже если приходилось ползти.

Именно поэтому, начав вспоминать о свободе, ему пришлось укротить свои порывы, скрыть даже мысли. Лень уже сам подавлял в себе эмоции, но при малейшей возможности позволял себе слабость человечности.

Чтобы расшатать внутренние ограничения, магические закладки на верность, взрастить в себе волю идти против приказов создателя потребовались века — колоссальное время. С каким-то мазохизмом Сонный дьявол испытывал терпение хозяев, выражал непокорность, привыкал к боли. С каждым разом по песчинке приобретал силы перебороть волю Колдуна.

Появился Похоть. Стоило брату покинуть создателя, как Лень почувствовал, что его сил достаточно, чтобы сбросить внутренние цепи, порвать их, выступить против, пойти наперекор подавляющей воли.

У него получилось сорваться с поводка.

Но он и понимал, что всё ещё не мог побороться с отцом.

Долгие годы Сонный дьявол просто наслаждался чувством свободы, изучал окружающий мир, следил за людьми. Искал способ избавиться и от личного ошейника, всё ещё причиняющего боль и вынуждающего его вернуться к отцу.

— …После был заказ магов, — продолжал Сонный дьявол, а голос его немного охрип. — Я, как никто другой, знал, насколько он опасен и что может сотворить. Колдун — чудовище, и ещё до вашего рождения он перестал быть человеком. В нём случались иногда проблески человеколюбия: он лечил и обучал людей, баловал детей, брал учеников, чтобы передать им своё наследство. А уж расположить к себе людей отец и подавно умел, — признавал сервамп. — Многие открытия, созданные устройства и медицинские препараты, как сейчас бы сказали, были революционными. Они улучшали жизнь людей. Он был не только чудовищем, но был и гением. Я не могу этого не признавать.

Лень тяжело вздохнул и потёрся носом о плечо всё ещё обнимающей его ведьмы.

— Но всё равно, его безжалостность и кровавые исследования перечёркивали все его гуманные деяния. Хотя не мне, конечно, говорить о крови. На моих руках, наверное, её даже больше, — невесело фыркнул он и посмотрел на Беззаконие. — В любом случае я должен был вам ещё на собрании объяснить. Но тогда мне не хватило сил поделиться этой правдой. Вы с ним редко пересекались, да и появились, когда его исследовательский пыл немного поугас. Так что вы видели лишь верхушку его изысканий. К вам он был... добр.

Ну вот, пожалуй, и всё.

— Доверить вам исполнение заказа я не мог. Даже с учётом того, что маги немного потрепали отца, вас бы создатель мгновенно вбил бы в землю. Разобрал бы на джинов. Тем более для меня это был личный вопрос. Я не мог вас вмешивать. Так я отправился в Японию, где и отыскал его. Но память меня опять подводит. Я не помню, как его убил. Пусть и точно знаю, что я это сделал. Вот как-то так, — закончил он довольно скомкано.

Как и прежде, тяжёлый рассказ, завязанный на размытые воспоминания прошлого, выпил из него все соки. Пусть он многое опустил в своей рассказе, прошёлся по верхам, упомянул лишь основные вехи… Только осталось полное опустошение. Но как ни странно, стало легче. Может, и не зря у людей существовали исповеди?

Как там Рэн говорила? Хм… А, «промыть от гноя рану» — в этом определённо что-то было.

Его история была явно тяжёлой не только для него, но и для его слушателей. Красивых сказок и весёлых моментов, увы, в его памяти не нашлось, чтобы развеять повисшую атмосферу в воздухе. Хотя можно было вспомнить чудачества ведьмы, уж она-то веселить его умела. Но, вместо него, за созданные управлением клавиши взялся жестокий ангел. Уже первые ноты избавили всех от тяжести его рассказа. Спасибо, что хоть к земле не придавил своей силой.

Француз хмурился и был задумчив. Беззаконие, умничающий и кривляющийся в начале его повествования, под конец и вовсе затих и стал похож на свою форму: свернувшийся в клубок ёж, выставивший иголки, чтобы защититься. Сонный дьявол ещё раз провёл по волосам Рэн, и она наконец разомкнула крепкие объятия, отстранилась. К счастью, в покрасневших от слёз серых глазах не было жалости — он бы этого не вынес. Но была вина, ведь она заставила его вспомнить. Как и злой огонёк ненависти тлел где-то глубоко. Повезло, что создатель мёртв, не хотелось бы видеть, как ведьма бы начала тонуть в этом злом чувстве.

В закатном небе разлилась кровь с пеной облаков. Яркий и зловещий цвет лишь немного поблёк, когда край почти зашедшего алого солнца безжалостно обкромсало чернотой луны. Не осталось и шанса увидеть закат, глубокие сумерки разом опустились на землю. Пусть и не видно полное затмение, но повеяло пробирающим холодом. Тьма внутри в восторге задрожала.

Наступил час, когда властвовали тёмные силы.

Солнечное затмение.