Бесконечная дорога (джен)

Только когда всплыл из озера корабль Дурмстранга, взволновав воду и разбив отражение луны, Северус осознал, насколько же ему не хотелось, никогда и ни за что в жизни, видеть Каркарова.

Когда по берегу разнеслось эхо от сброшенного в воду якоря, ему показалось, что что-то у него внутри было к нему привязано — и теперь тонуло, тонуло, тонуло.

Опустился трап, по нему спустились неповоротливые фигуры, а за ними — еще одна, высокая, стройная, сияющая в свете полной луны (или просто луны, как ее звал Люпин). Северус представил, что все они — давние грехи его прошлого, сдерживаемые все эти годы и теперь наступающие на него. Та зеленая вспышка заклинания в небе над лагерем, Муди, топающий по коридорам, Каркаров, поднимающийся по берегу… Все они — следы прошлого в настоящем, преображенные и изменяющиеся, но суть их была та же.

Темный Лорд идет, — шептали они. — Он возвращается.

Постоянное беспокойство из его сознания, потрескивающий белый шум подозрения, наполнило его с головы до пят. Он ощущал его уже два месяца. Просыпался от него по ночам — от приглушенного гула на заднем фоне кошмаров.

Мисс Поттер, перешептывающаяся с Грейнджер в четырех рядах впереди, все еще была очень и очень юной; до того юной, что у него щемило от этого сердце.

Каркаров вышел на свет, лощеный, сияющий, изящный, улыбаясь лицом, но не глазами. Он постарел. Волосы у него теперь стали чистым серебром, как и меха на плечах. Северус буквально ощутил, как внутри, в животе, запульсировала ненависть.

— Дамблдор! — сердечно воскликнул Каркаров, протянул руку для рукопожатия. Оба были высокими и стройными, оба любили собирать юных и талантливых любимчиков, но Дамблдор мог из ненависти и подозрений ковать цепи преданности, а Каркаров, вооруженный всей своей лестью, с трудом пробуждал разве что вялую привязанность.

— Как вы, любезный друг, — сказал он Дамблдору, — как поживаете?

— Спасибо, превосходно, профессор Каркаров.

— Старый добрый Хогвартс, — Каркаров улыбнулся замку. — И не упомнить, сколько лет я его не видел. А уж сколько седых волос с тех пор приобрел, точно не счесть, — он рассмеялся; звук этого смеха вызвал у Северуса отвращение, напомнив о нескольких безумных неделях, когда ему казалось, что Каркаров почти недостижим для презрения.

Лжец, лжец: ты считал его умным и забавным, как и Люциус, и Регулус, как все они, те, что в свой черед притворялись, что считают забавным и умным тебя.

— Виктор, — Каркаров повернулся к сгрудившимся ученикам, — пойдем в тепло… Вы не против, Дамблдор? Виктор подхватил небольшой насморк…

Он поманил вперед одного из учеников, явно нового фаворита… и когда мальчик вышел на свет, Северус увидел, в чем дело.

Ученики Хогвартса забурлили от возбуждения — в вестибюль прошел Виктор Крам. Некоторые, включая его слизеринцев, костерили глупых учителей, заставивших их оставить сумки наверху, оставив их к приезду Виктора Крама без перьев.

— Как думаешь, он распишется мне на блузке губной помадой? — спросила одна девочка с Рейвенкло у подруги.

Получается, в дополнение к проклятому Турниру и двум лишним группам гормоновырабатывающих заводов у них объявилась еще и икона квиддича. Северус прикинул, удастся ли ему запретить ученицам разговаривать с гаденышем. Вероятно, нет.

Он приказал ученикам присоединиться к потоку, движущемуся к замку. После долгого стояния снаружи яркий свет в вестибюле ослеплял — там повесили хрустальную люстру вместо старого и привычного железного чудовища. Ученики бурлили вокруг него шумной толпой подросткового восторга. Он прошел сквозь скопище малявок, как нож сквозь масло, и у дверей Большого зала присоединился к Минерве.

— Что ж, полагаю, могло быть намного хуже, — сказала она вместо приветствия. — По крайней мере, пока нигде не загорелось.

— Раз ты об этом сказала, теперь точно загорится, — он осмотрел толпу в поисках мисс Поттер, но не увидел ее.

— Перестань. Тебе хорошо, Северус. Можешь сидеть за ужином один и в свое удовольствие делать мрачный вид, ни с кем не заговаривая. А мне придется быть дипломатичной.

— Не знал, что твой факультет в этом силен.

— А он не силен… почему, думаешь, я жалуюсь?

Увидев, что Дамблдор подал им сигнал присоединиться, она вздохнула, но, подходя к нему, Максим и Каркарову, все-таки сделала лицо, которое могло бы сойти за дипломатичное. По крайней мере, для Минервы. У него получилось бы еще хуже.

Они зашли через боковую дверь, пройдя псевдовеличественной процессией вдоль преподавательского стола. Все ученики уже до определенной степени расселись. Светлые мантии Бобатона и кроваво-красные — Дурмстранга создавали впечатление, что людей в зале больше обычного, а свечи над пустыми головами паршивцев казались ярче положенного.

Вероятно, только из-за нарастающей головной боли он стал до того невнимательным, что он в итоге оказался сидящим рядом с поганым Циклопом. Тот, возможно, был не худшим соседом по столу, чем Каркаров, но и лучше точно не был.

Муди с ним здороваться не стал, только сложил руки на столе и праздно озирал зал; но по его мрачному лицу блуждала легкая улыбка — такая бывает, когда думаешь о плохих, но приятных вещах.

Дети были возбуждены — за исключением, возможно, малолетних снобов из Бобатона; однако подопечные Каркарова явно получали удовольствие, а местные были в хорошем расположении духа, что у подростков проявляется в виде шума и беспардонности. Дурмстранг расселся рядом с его слизеринцами, и Драко тут же стал увиваться вокруг Крама, который, похоже, никакого встречного душеного порыва не испытал. Он, напротив, выглядел угрюмым, смущенным и необщительным. Северус чуть не успел подумать о Краме хорошо, забыв на время о собственных неприятностях. Но нет: его слава принесет им больше проблем, чем паразит того стоит.

Дамблдор встал, и по залу прошла волна, утихомирившая даже иностранных гостей. Мисс Поттер, сидевшая среди прочих гриффиндорцев, выглядела такой же возбужденной, как и все. Северусу показалось, что она быстро взглянула в его сторону, но это, вероятно, была всего лишь игра света.

— Добрый вечер, леди и джентльмены, призраки и, в особенности, гости, — поприветствовал всех Дамблдор. Даже его улыбка, казалось, светилась. Северус закрыл глаза. — Я крайне рад приветствовать всех вас в Хогвартсе. Надеюсь и верю, что всем здесь будет хорошо и удобно.

Слишком много хочешь, — подумал Северус.

— Турнир будет официально открыт по окончанию пира. Теперь предлагаю всем есть, пить и чувствовать себя как дома.

Стоило Дамблдору сесть, как Каркаров наклонился и затянул его в разговор. Максим сидела с другой стороны от Дамблдора, справа от нее была Минерва — точнее, Северус предполагал, что она там: за огромным телом Максим можно было рассмотреть только руку Минервы, протянувшуюся к тарелке пирога с мясом и почками.

— Каркаров — старый твой дружок, да? — тихо и непринужденно спросил Муди, накладывая себе капусты.

— С удовольствием столкнул бы его под автобус, — Северус стиснул пальцы на ножке кубка. — Вы нравитесь мне в равной степени.

Улыбка у Муди была как разрез на лице.

— Ну же, Снейп… Пожирателям смерти надо ведь вместе держаться.

Северус слишком мало спал, чтобы допустить, чтобы его еще и стошнило от таких мерзких оскорблений. Так что он налил себе воды, а от еды отказался вовсе.

Каркаров весь пир старательно монополизировал внимание Дамблдора, против чего Северус не возражал. На самом деле, если Каркаров решит его игнорировать все то время, что пробудет в Хогвартсе, он тоже возражать не станет. Ему не хотелось бы, чтобы в придачу к бывшему аврору за ним таскался еще и бывший Пожиратель.

Лучше бы тебе к этому привыкнуть. Такова жизнь двойного агента, глупец.

* * *

Воск стекал по свечам, заливая каждую потеками, но ни разу не падая им на головы, а голубой огонь Кубка отбрасывал холодные яркие отблески на лицо завершавшего речь Дамблдора:

— И последнее, — он обвел их мрачным взглядом, который в странном освещении казался еще мрачнее, — я хочу, чтобы вы все осознали — к участию в Турнире нельзя подходить легкомысленно. Чемпион, выбранный Кубком огня, будет обязан пройти Турнир до конца. Бросив свое имя в Кубок, вы заключаете магический контракт, который нельзя разорвать. Потому хорошенько подумайте, действительно ли вы хотите участвовать в Турнире, прежде чем бросать в Кубок свое имя. Ну а теперь, пожалуй, пора по постелям. Всем доброй ночи.

На такой зловещей ноте пир завершился. Все вокруг, напряженные и кипящие от волнения, разбились на шумные кучки, направляясь, возможно, и правда по постелям, но уж точно не для сна. У Гарриет не было ни желания, ни возможности самой бросить имя в Кубок, но в голове все равно искрилось и сверкало.

Она поплелась за Гермионой и Роном — тот все продолжал вытягивать шею, глядя поверх голов. Повезло ему, что он такой высокий: Гарриет видела сплошные плечи.

— Где он? — спросил Рон, балансируя на цыпочках. — Дамблдор же не сказал, где народ из Дурмстрага будет спать?

— Думаю, он счел, что нам все равно, — сказала Гермиона.

— Шутишь? — спросила Гарриет. — Вся школа думает только о том, где будет спать Виктор Крам.

Гермиона хихикнула, но Рон этого, к счастью, не расслышал.

— Вон он! — выпалил он полузадушенным от восторга голосом — толпа разошлась, и им удалось бросить один бесценный взгляд на сидящего за слизеринским столом Крама, накидывающего свои меха. Он выглядел вполне нормальным, усталым и немного раздраженным.

— Ну, теперь мы знаем, что он сидит со Слизерином, — буднично заметила Гарриет. — Кстати о постелях, я бы не отказалась, не стоять же всю ночь тут.

Рон, разрываясь между желанием заполучить автограф Крама и естественным страхом перед тем, чтобы его попросить, ее не услышал. Но директор Дурмстранга спас его от сомнений, или, вернее, заслужил его вечную неприязнь, поспешив к столу.

— Давайте обратно на корабль, — сказал он своим ученикам. — Виктор, как себя чувствуешь? Хорошо поел? Заказать тебе с кухни глинтвейна?

Крам только потряс головой и встал; шуба свисала с плеч, из-за чего он казался намного крупнее и массивнее, чем был на самом деле. Гарриет решила, что он ей вполне нравится. Ему, похоже, тоже неуютно было быть знаменитым.

— Профессор, а можно мне глинтвейна? — попросил с надеждой один из дурмстранговцев.

— Тебе я не предлагал, Поляков, — отрезал Каркаров. — Я обратил внимание, что ты опять заляпал едой всю мантию спереди, гадкий мальчишка…

Он повернулся, чтобы уйти, и чуть не споткнулся об Гарриет.

— Смотри, куда идешь, — раздраженно сказал он, едва на нее взглянув. Но потом он застыл. Неподвижность сковала его с головы до пят, а взгляд замер на ее лбу.

Теперь на них пялились все его ученики, пытаясь выяснить, что превратило в статую их директора. Потом мальчик, испачканный спереди едой, подтолкнул локтем девочку рядом с собой и показал пальцем, и Гарриет захотелось трансфигурироваться в воду и просочиться в пол.

— Ага, это Гарриет Поттер, — проворчали сзади.

Каркаров подпрыгнул. Он обернулся к Муди, и потрясение на его лице сменилось ненавистью, смешанной со… страхом?

— Ты! — он уставился на Муди так, словно был так же выбит из колеи его видом, как и встречей с Гарриет, и гораздо больше недоволен.

— Я, — ответил Муди. — И, если тебе нечего сказать мисс Поттер, Каркаров, шел бы ты восвояси. Дорогу загораживаешь.

Это была правда: половина учеников в зале теперь ждала за ними, пытаясь рассмотреть, от чего задержка. Но Гарриет не из-за них переживала: поверх столпившихся голов она заметила Снейпа, стоящего у края учительского стола, и на лице у него была угроза. Озадаченная, она проследила за направлением его взгляда… он смотрел на отступающего Каркарова.

Ну что… не было ничего нового в том, чтобы Снейп смотрел на кого-нибудь с ненавистью. По крайней мере, он так не смотрел на нее.

Нет, такого он никогда не сделает, потому что для этого ему для начала придется перестать тебя игнорировать на время, достаточно долгое, чтобы что-то почувствовать.

Она повернулась к Снейпу спиной и вышла за Гермионой и Роном из Большого зала.

Судя по разговорам мальчиков, которые они услышали, пока поднимались наверх, ночью по спальням вовсю строили планы, как преодолеть возрастную линию. В спальне Гарриет, однако, были заняты совсем другим.

— Виктор Крам! — Лаванда взвизгнула на последнем слоге. — Поверить не могу.

Гермиона так закатила глаза, что было странно, что замок не содрогнулся.

— Я не знала, что ты интересуешься квиддичем, — сказала Гарриет Лаванде.

— Да нет, конечно, но этого и не нужно, чтобы узнать, что он самый молодой ловец… вообще. Поверить не могу, что он будет участвовать в Турнире!

— Ты этого не знаешь, — Гермиона вынула из-под одеял угольную грелку и понесла к очагу — высыпать жар.

— Если не будет, то это просто преступление, — ответила Лаванда ей в тон, так же надменно, но Гермиона не слушала: она нахмурилась на грелку, отложила ее и одарила долгим оценивающим взглядом, после чего вернулась к постели.

— Ты считаешь его привлекательным? — спросила Парвати, наморщив нос. — Я и не знала, что он такой… неуклюжий. Ходит, как утка.

— Мне он понравился, — рассеянно сказала Гарриет, тоже работая грелкой. От запаха горящего угля щипало в носу.

— Бывает, — сказала Лаванда, причем не вполне добродушно.

— Серьезно? — с любопытством спросила Парвати. — Он выглядит таким сварливым. Он даже не красивый.

— Ему и не надо, — Гарриет не хотелось признаваться, что она защищает Крама, потому что он не похож на Локхарта и ему безразлична слава… Но потом, подумав еще, предположила, что ей в некотором роде понравился его мрачный и задумчивый вид. Не настолько, чтобы просить расписаться помадой на блузке, но было в этом что-то странно подкупающее. С ударением на «странно», потому что у нее от этого появлялось чудное чувство, как будто живот заполнился пауками.

Она пожала плечами на вопрос Парвати и вынула из шкафа ночную рубашку.

Гарриет проснулась рано в темной, тихой спальне. Лежала в теплой темноте своего балдахина, не до конца проснувшаяся, но уже не спящая. Память щекотал сон — бело-голубой свет и золото…

А потом, словно лопнул мыльный пузырь, умиротворение исчезло.

Сегодня у нее было второе занятие со Снейпом.

Живот медленно наполнился гусеницами. Нет, не бабочками — нежные бабочки порхают, а это чувство было совсем не таким: оно бугрилось и извивалось.

В это раз она правда учила. По-настоящему. Она была решительно настроена справиться с повторением зелий так же хорошо, как с остальными предметами. Профессор Макгонагалл улыбнулась ей и сказала, что она молодец, а трансфигурация была для нее вторым по сложности предметом после зелий. Снейп так никогда не поступит, но она заставит его об этом задуматься.

Так она надеялась.

В субботу все встали намного раньше обычного — посмотреть, как там Кубок огня. К тому времени, как она, Рон и Гермиона пришли, в вестибюле уже толпились ученики со всех факультетов. Все смотрели на Кубок огня — он стоял на пьедестале, окруженный легкой золотистой линией. Огонь в Кубке подсвечивал воздух синевой. Тепла от него не было — даже напротив: от него в вестибюле казалось холоднее. Гарриет вспомнился сон, но, кажется, он не был с этим связан: просто сочетание голубого света и золота о нем напомнило.

— Кто-нибудь уже бросил имя? — спросил третьекурсник с Гриффиндора.

— Все, кто из Дурмстранга, — ответила какая-то девочка, — но из Хогвартса пока никого не видела.

Как оказалось, вблизи Кубок был не слишком интересным. Прошлой ночью его вид наполнил Гарриет невесомым волнением, но сейчас он просто стоял и светил синим. Она заподозрила, что дело в ней.

— Я пойду на завтрак, — сказала она Гермионе и Рону. — У меня потом занятие со Снейпом.

Рон сочувственно скривился.

— Тяжко тебе. Я тут подожду — Фред и Джордж сказали, что сперва попробуют свое старящее зелье.

Гарриет повернулась к Большому залу, и тут передние двери со стоном открылись, и по толпе прошел ропот. Оглянувшись, она легко увидела величественное лицо мадам Максим — так она над всеми возвышалась. Ее ученики шли за ней гордым изящным строем.

Голова Рона крутнулась в сторону бобатонцев. Гарриет видела только его затылок, но могла предположить, какое у него выражение лица. Трудно было определить, кто больше его вчера восхитил — Виктор Крам или похожая на вейлу девушка.

Гермиона вдруг оказалась рядом с Гарриет.

— Пожалуй, я к тебе присоединюсь, — сказала она напряженным, деревянным голосом и быстро ушла в зал.

Гарриет опасливо покосилась назад, как раз увидев, как похожая на вейлу бросает свое имя в Кубок. Бело-голубое пламя всколыхнуло ей волосы. Голова Рона повернулась вслед за ней — сперва к Кубку, потом от него.

Она вспомнила об их разговоре с Гермионой, о ее порозовевшем лице и о том, как она с отчаянной решимостью уводила разговор от себя, и совсем не удивилась.

* * *

Сны потревожили сон Северуса задолго до рассвета. Дни становились короче, ночи — длиннее… и сегодня был Хэллоуин.

Проклятый Хэллоуин.

Он смял пятую за утро сигарету. Может быть, рак легких придушит его раньше, чем доведется увидеть возвращение Темного Лорда.

Обычно он не курил так много в начале дня. Одну перед кофе, иногда вторую — после, если ночь была особенно плохой или приходилось видеть за завтраком то, что было у Муди вместо лица, или если у него был урок у мисс Поттер…

Сегодня утром она придет на повторение. Полная жесть. Он несколько недель назад поменялся с Флитвиком — сделал все, чтобы оттянуть встречу. Да, это правда — ее сложнее было игнорировать, когда она была единственной ученицей в классе, когда поблизости не было еще двадцати тупоумных кретинов, которые ослабляли бы силу ее взгляда. В четырнадцать она уже была близка к тому, чтобы превзойти Минерву. К двадцати она сравняется с Дамблдором.

Если доживет до двадцати.

Сигарет больше не было, давить стало нечего, так что он зашвырнул в камин пепельницей. Она была стеклянной и отлично разбилась.

Он выдохнул, один раз, медленно, и кашлянул. Чертовы сигареты.

Заперев за собой дверь, он пошел к классу. Мисс Поттер уже была там — стучала, не получая ответа. В этот раз она принесла с собой сумку. Что ж, он не говорил ей этого не делать.

— Вы рано, — сказал он, заставив ее подскочить.

Она отодвинулась с его пути, чтобы он мог снять с двери чары; всем своим существом она излучала тревогу.

— Все встали рано, посмотреть Кубок, — ответила она чуть погодя. Сделала паузу, решая, стоит ли заговорить?

Северус не сделал ответного усилия. Зажег огни, проходя через комнату, и палочкой указал на ту же парту, за которой мисс Поттер сидела в прошлый раз.

— Сядьте.

Дойдя до своего стола, он оглянулся и посмотрел на нее. Губы у нее были сложены решительно, а глаза из тревожных стали… внимательными. С прошлого их занятия она проводила все его уроки, явно пытаясь привлечь его внимание: сперва с упрямством и энергией, разбивавшимися о его внешнее безразличие и внутреннее смущение; затем нарастающим огорчением, когда он отказался подать хоть какой-то знак, что он ее заметил, одобрил или оценил. Теперь он видел, что мисс Поттер жаждет его одобрения, но, как и в первый день, совершенно не представлял, что с этим делать.

Что-то в том, как она сидела, как смотрела на него, напомнило ему тот самый первый ее урок в этой комнате. Он тогда был злобным без повода, и она глядела на него со смесью храбрости и опаски. Волосы у нее теперь были длиннее, очки поменялись; она стала старше, но недостаточно, все еще слишком маленькая и худенькая, слишком открытая, уязвимая, такая, какой ей быть не надо было.

— Орех бетеля, — холодно сказал он. — В каких зельях он является ключевым ингредиентом?

Вопрос был с подвохом. Было совсем нечестно начинать с него.

И она это тоже поняла — он заметил, как что-то в ее глазах затвердело.

— Мы не проходим их в школе, потому что они психотичные.

— Усугубляют психозы, — сказал он, примешав в голос снисходительности с такой же аккуратностью, как добавлял ингредиенты в аконитовое. — Омела.

— Ядовита для центральной нервной системы. Часто применяется в приворотных зельях, — добавила она.

— В списке были приворотные зелья?

Он услышал, как она скрипнула зубами.

— Ягоды применяются в зельях, стимулирующих кровообращение, таких, как румянящий настой.

— Женьшень.

— Эликсир милосердия.

— Почему?

— В случае передозировки вызывает бессонницу. При умеренном употреблении не дает уснуть, только пока действует зелье.

— От чего зависит время действия зелья?

— От метаболизма, — она прожгла его взглядом.

— Нет. Это совсем другой фактор.

— Но они часть одного и того же. Время действия зелья зависит от того, сколько потребуется на его усвоение в организме…

— Это две части одного понятия, но не одно и то же, — сказал он так, словно она была дурой, и тут же увидел, что ответ ее обидел. — Данная дисциплина требует конкретности, мисс Поттер. Если вы не можете почувствовать значительную разницу между двумя понятиями, то чем вы занимались последний месяц?

Она боролась то ли с обидой, то ли со злостью. Отчасти ему хотелось, чтобы она этого не делала, чтобы просто выдала все, что чувствует, как всегда бывало раньше. Ему хотелось, чтобы угрюмая и злая мисс Поттер вырвалась из этой тонкой, надорванной кожицы, из этой девочки, так отчаянно воюющей за его одобрение…

— Сок пиона, — почти жестоко сказал он.

— Замедляет свертывание крови, — голос ее под конец дрогнул. (Злость, пусть это лучше будет злость.) — Используется в кроветворном зелье.

— И почему все эти зелья используют ингредиенты, которые вызывают те самые проблемы, которые они призваны исцелить?

— Для этого нужны все остальные ингредиенты — чтобы их уравновесить. И помешивание, и все остальное…

— Я спросил о другом, мисс Поттер.

У нее заходили желваки.

— Они являются ключевыми ингредиентами, так как все зелье создается для того, чтобы изменить их действие на обратное. Так они работают. Поэтому, если нарушить равновесие, они не работают, а делают только хуже, смешиваясь с остальным, и можно кого-нибудь отравить.

— Формулировка крайне неточная, — холодно и пренебрежительно сказал он, — но суть верна.

Она ничего не ответила. Она смотрела на него, но не так, как всегда. Казалось, она хотела опустить голову, но не давала себе этого сделать, или хотела посмотреть на него смело и гордо, но не могла. Что-то у него внутри дрогнуло — как в прошлую ночь, с Каркаровым, но иначе.

— Вашу работу, — он протянул руку.

Она покопалась в сумке, вынула несколько свитков и вложила их в его ладонь. Их было четыре, и они были довольно толстыми.

Он посмотрел на них, и что-то внутри оборвалось.

— Я проверю ее и верну вам с комментариями, — холодно и отстраненно сказал он. — Можете идти.

Она не возражала. Просто закрыла сумку, встала и ушла, не сказав ни слова.

Когда она ушла, он рухнул в кресло и уронил голову в ладони.

— Чертов ублюдок, — пробормотал он.

* * *

— Чертов ублюдок, — процедила сквозь зубы Гарриет.

Не сработало.

Последние два месяца она больше выкладывалась на зельях. Она старалась игнорировать его и привлекать внимание; кричала и делала вид, что все в порядке. Ничто не сработало. Снейпу по-прежнему было плевать.

Ему просто было все равно.

Нет… даже хуже. Прошлым вечером она подумала, что Снейп ее хотя бы не ненавидит… но разве стал бы он в этом случае так себя вести? Что она сделала? Она старалась, так старалась, а он…

Глаза защипало. Не от злости, но она готова была весь этот чертов мир убедить, что именно от нее. И что с того, если всем миром был в данный момент пустой коридор в подземельях Снейпа.

А потом она притворилась, что ей тоже все равно.

Она не пошла сразу наверх. Оставалась внизу, в зябком сумраке подземелий, пока не взяла себя в руки, потом медленно и долго поднималась в гриффиндорскую башню.

Когда она забралась в дыру за портретом, Рон раскатывал Гермиону в шахматы.

— Уже закончила? — спросила Гермиона, а потом насупилась на доску — одна из пешек Рона взяла ее ферзя.

— Ну, хотя бы в этот раз было подольше, — заметил Рон.

— Что? — растерянно спросила Гермиона.

— В прошлый раз она намного раньше вышла.

Гарриет забыла, что так и не рассказала Гермионе, что случилось в прошлый раз.

— Просто не хотелось сразу возвращаться с башню. Снейп, он… — в этот раз ей им тоже рассказывать не хотелось. — Непростой.

Рон фыркнул.

— Самое большое преуменьшение с постройки Хогвартса.

Гермионе не понравилось, что Рон знает то, чего она не знает — если Гарриет верно поняла залегшую между ее бровями складку. Гарриет решила сменить тему.

— Сходим к Хагриду? — предложила она. — Он не будет против, если мы придем пораньше.

* * *

Хагрид был рад увидеть их пораньше, он даже накормил их на обед ужасным рагу. В его хижине было тепло, из-за холодного дождя снаружи топился очаг, так что было действительно уютно. Рон приставал к Хагриду насчет Турнира, пытаясь вытянуть из него сведения про таинственные задания, но Хагрид был готов к таким атакам и уклонялся от них с нехарактерной изворотливостью. Это должно было быть довольно интересно, и Гарриет притворилась, что так и есть. Но уже к чаю она узнала, насколько безуспешны были ее попытки, потому что Рон ее спросил:

— Гарри, у тебя все нормально?

Удивленная, причем довольно неприятно, Гарриет оглянулась узнать, слушают ли остальные; но Хагрид был занят — доставал из буфета свои жуткие кексы, а Гермиона делала чай.

Гарриет не собиралась рассказывать ему, что не так.

— Просто устала немного, — она попыталась улыбнуться.

— Вся эта учеба здоровью во вред, — мрачно ответил он. — Я пытался тебя предупредить.

— Ты был прав, о мудрейший.

Гермиона принесла чай. То ли Гарриет удовлетворила любопытство Рона, то ли тот понял, что она не хочет об этом говорить (или даже больше, если учесть, что он не спрашивал, пока могли услышать Гермиона или Хагрид), но он переменил разговор и больше об этом не упоминал.

Гарриет припрятала несколько кексов в карман, пока Хагрид не видел, чтобы он не узнал, что она за все годы ни одного из них не смогла съесть, и отхлебнула слишком сладкого чая. Рон развалился в кресле, почесывая Клыка за ушами, а тот слюнявил ему штаны. Хагрид затеял штопать носки. Было и правда уютно слушать, как шумит по крыше дождь и потрескивает огонь. И здесь были ее друзья, которые с возмущением встали бы на ее сторону, услышь они, как разговаривал этим утром Снейп, с жестокостью в голосе, в чертах лица… Она этого не заслужила, она хорошо все сделала, и знала это. За что же ее…

Она потрясла головой и стиснула зубы. Она не собиралась сидеть тут и думать об этом. Она сказала себе, что не будет. Сказала, что притворится, что ей все равно. Она не справится, если ей больше не о чем будет думать.

Она оглянулась узнать, заметили ли остальные. Хагрид продолжал штопать, Рон задремывал на своем кресле, Гермиона с задумчивым видом смотрела в огонь. Выражение лица у нее было такое же, как вчера вечером, когда она высыпала из грелки угли.

— Хагрид, — вдруг произнесла она, заставив Рона заморгать. — Как давно в Хогвартсе есть домовые эльфы?

— С самого начала, — Хагрид казался удивленным. — Сама Хельга Хаффлпафф их привела. Хотела им дать работу хорошую, чтобы с ними всегда прилично обращались. Ну, так рассказывают.

— Ты спрашиваешь про Хогвартс? — Рон приподнял голову со спинки кресла. — Ты? Что скажет «История Хогвартса», если узнает, что ты ушла за информацией к другому?

— Ты хочешь сказать, «Цензурированная история Хогвартса». Или «Очень выборочная история, замалчивающая самые некрасивые аспекты школы», — в голосе Гермионы как будто спрятался осколок стекла.

— Ты о чем? — спросил Рон.

— В ней нигде не упоминается о том, что здесь живет больше сотни рабов, — острый край стал видней, — уже тысячу лет.

Лицо у Рона прояснилось.

— Это все из-за той ерунды с Винки?

Гарриет могла бы поставить сотню галлеонов на то, что у Гермионы при этих словах вспыхнут глаза, и выиграла бы.

— Ах, ерунда? Тебя, значит, не волнует, что тебе стелют постель, разводят огонь, готовят еду и делают уборку рабы?

— У них в природе за людьми присматривать, Гермиона, — мрачно сказал Хагрид. — Уж такие они есть, ясно?

— Но это же рабский труд! Им не платят, у них нет отпусков, нет даже нормальной одежды. Их хозяева имеют право их бить, когда захочется, быть с ними жестокими и бессердечными, насколько им в голову взбредет, и никто ничего не делает!

Гарриет моргнула, и даже Рон растерялся. Гермиона смотрела на него так яростно, что тот пододвинулся поближе к Гарриет.

— Только злодеи жестоки с бедными малышами, — еще мрачнее сказал Хагрид. — Очень уж они любят за людьми смотреть, только за это с ними добрее будешь. Только, Гермиона, для них это счастье — приносить пользу. Это у них в крови.

— Им промыли мозги! — яростно возразила Гермиона. — Им только кажется, что им нравится! Если обучить их как положено, если показать, каково это, когда в вечной работе есть перерывы, есть оплата труда, они поймут, какую отвратительную, какую паршивую сделку с ними заключили!

Рон, похоже, не смел ничего сказать. Хагрид не рассмеялся и не пожал плечами; он отложил носки и прямо посмотрел на Гермиону.

— Коли попытаешься заплатить домовику или лишить его работы, сильно его обидишь, Гермиона, и оскорбишь, — сказал он, и Гарриет видела, что он глубоко серьезен. — Их работа для людей, раз они нужны, раз от них зависят — очень важная часть их самих. Забери ее у них, и будешь так же жестока, как те ребята, которые над ними издеваются. Это будет неправильно.

— Добби хотел стать свободными, — глаза у Гермионы стали ярче, но Гарриет не знала, от слез или от злости. — Он хотел зарплату, и отпуска, и порядочное отношение…

Но даже Добби не нужно было слишком много денег и слишком много свободы, — вспомнила Гарриет. Дамблдор предлагал ему больше, чем Добби решился взять. Он отказался от большей оплаты и лишнего свободного времени. И он хотел освободиться от Малфоев так же, как Гарриет — от Дурслей.

— Домовики — не люди, Гермиона. Их магия, и нужды, и души у них так же отличаются от твоих, как от кентавра. Неправильно думать, будто мы знаем, что для них лучше. Мы должны дать им жить так, как они сами хотят.

Он снова взял носки и принялся штопать. Гермиона больше ничего не сказала, но Гарриет видела, что ее не убедили. Рон опустился на колени на пол, чесал уши Клыку, глядя куда угодно, только не на Гермиону. Тишина поднялась вокруг них, как вода, выливающаяся из слишком маленькой чашки.

— Хагрид, а какой он — Бобатон? — спросила Гарриет.

— Так не скажешь. Сам не видал. Говорят, замок богатейший. Хогвартс шлет письма всем детям-волшебникам в стране, но в Бобатон, говорят, отбирают. Надо сперва себя показать.

— То есть элитарная школа, — довольно едко сказала Гермиона, и Гарриет чуть не вздохнула. Выходит, попытавшись сменить тему, чтобы отвлечь Гермиону от домовиков, она только перенаправила ее раздражение.

— Может, и так, — Хагрид начал штопать вязаную шапку.

Через окно Хагрида Гарриет смотрела, как темнота опускается на поля и деревья вокруг. В окнах бобатонской кареты зажглись лампы, замерцали через стекло.

— Ну, пора на пир? — Рон безуспешно попытался скрыть облегчение.

Гарриет вместе с остальными поставила кружку в раковину и вышла на вечернюю прохладу, мечтая, чтобы ей до сих пор был не безразличен выбор чемпионов, Турнир — и все остальное, как было еще вчера вечером.

* * *

Северус ненавидел хэллоуинский пир больше всех остальных событий в Хогвартсе, даже больше начала учебного года.

Когда он вошел вместе с остальными профессорами, мисс Поттер уже сидела со своими приятелями Грейнджер и Уизли. Конечно же, только из-за мигрени ему показалось, что она выглядит подавленно. Пир и предстоящий беспредел Турнира должны были выветрить из ее головы все тревоги.

Или, возможно, ты достаточно по-скотски себя повел, — подумалось ему.

Пир тянулся в томительной мгле из света и шума. Наконец, ну наконец-то Дамблдор встал и приказал внести Кубок. Его принес Филч — холодный свет озарил тысячу возбужденных лиц, переплавил огонь свечей в серебро.

— Как мне кажется, Кубок почти готов принять решение, — сообщил Дамблдор ожидающей, наблюдающей толпе.

Все, как по команде, уставились на Кубок. Даже Северус, хотя он едва мог осознавать, что видит.

Затем холодный синий огонь вспыхнул горячим и красным, выплюнув в воздух обгорелый по краям обрывок бумаги. Северусу показалось, что он чувствует его запах — острый запах сгоревшей бумаги, хотя на самом деле он был для этого слишком далеко, а пахло слишком слабо.

— Чемпион Дурмстранга, — провозгласил Дамблдор, — Виктор Крам!

Зал взорвался приветственными криками. Каркаров даже вскочил, крича: «Я знал, что ты справишься, Виктор, мальчик мой!» — пока Крам вставал на ноги. Буря аплодисментов продолжалась, даже когда тот скрылся в узком коридоре, ведущем из Большого зала, и стихла только когда Кубок снова вспыхнул красным.

— Чемпион Бобатона, — объявил Дамблдор, поймав второй кусок бумаги, — Флер Делакур!

Из-за стола Рейвенкло встала девушка с серебристыми волосами, гордая и уверенная, в отличие от Крама, и царственно прошла через зал; некоторые из ее одноклассниц опустили головы в ладони и расплакались от разочарования.

Коллективное возбуждение в Хогвартсе затаило дыхание — Кубок вспыхнул в последний раз. Если при объявлении чемпионов Бобатона и Дурсматрага предвкушение висело в воздухе, то теперь оно не давало вдохнуть.

Дамблдор поймал последний клочок бумаги уже в падении. Он всегда имел склонность к театральности. Прочтя написанное, он, прежде чем поднять взгляд, улыбнулся, и это увидели все.

— Чемпион Хогвартса, — он сделал легчайшую паузу; Северус удивился, что свечи еще не погасли от нехватки кислорода, — Седрик Диггори.

Разразившееся после этого было не описать словами. Северус изумился, что с потолка не посыпалась штукатурка из-за одного лишь стола Хаффпаффа; Спраут свистела громче учеников. Диггори встал, как и предыдущие, только он скромно улыбался.

— Три чемпиона были выбраны, — произнес Дамблдор, перекрывая (медленно) стихающий шум; демонстрацией уважение школы к директору было то, как все, даже Хаффлпафф, сразу замолкли при звуке его голоса. — Уверен, я могу рассчитывать, что все вы, и в том числе оставшиеся ученики Бобатона и Дурмстранга, изо всех сил поддержите своих чемпионов. Приветствуя своих чемпионов, вы действительно способствуете…

Дамблдор прервался. Прошла секунда, прежде чем Северус увидел, почему. Дамблдор заметил происходящее раньше, чем все остальные: Кубок снова засветился красным.

Четвертый клочок бумаги взлетел в воздух, Дамблдор поймал его, казалось, машинально и, потому что больше делать было нечего, прочел. Лицо его опустело. Это не было потрясение, неудовольствие — ничто; полное отсутствие реакции. Северус ощутил, как пустота отразилась у него внутри, словно удалив все органы. Этого не может быть, не может быть…

— Гарриет Поттер, — прочел Дамблдор вслух.

Но было.

Каким-то образом Северус добрался от своего места в Большом зале до уединенной комнаты, где все чемпионы… все четыре чемпиона… три чемпиона и мисс Поттер… ожидали. Людо Бэгмен, счастливый и веселый, ликовал до неприличия. Крауч походил на восковую маску с покойника. Крам был угрюм, Каркаров — обозлен, Максим и ее протеже — оскорблены и в возмущении, Диггори вежливо озадачен. Северус отметил их где-то на периферии сознания, отложив на потом их поведение и глупость: привычка, его извечная привычка. Но в первую очередь, войдя, он посмотрел на мисс Поттер; другие говорили, двигались, ссорились, угрожали — он смотрел на мисс Поттер.

Она была бледна, это было первое, что он заметил; бледна — и невредима, хотя выглядело так, словно она испытала жестокий шок. Когда она шла по проходу в зале, лицо ее под серебряными свечами было бескровным; сейчас оно было потрясенным и встревоженным, но при этом отстраненным, словно она еще не охватила весь размах произошедшей катастрофы. Когда бобатонка сказала «эта маленькая девочка», лицо мисс Поттер вспыхнуло от раздражения. Она поворачивалась к тому, кто говорил — сперва к Дамблдору, спросившему, не бросала ли она свое имя в Кубок («Нет», — сказала она сперва, и потом, когда мадам Максим сказала: «Она, конечно, лжет!» — еще раз, злее: «Не бросала»). Смотрела на Каркарова, когда тот шипел сквозь зубы, на Муди, рычавшего свои проклятые мрачные предсказания, на Минерву, сказавшую: «Разумеется, ее участие исключено, Дамблдор? Возрастное ограничение…»

— Оно было наложено только в этом году как мера безопасности, — тихо ответил Дамблдор. — Ради этого ограничения я и провел Возрастную линию. Нет правила, мешающего Кубку принять имя любого ученика любого возраста.

— Тогда либо вы ошиблись с линией, Дамбльдорр, либо эта девочка заставила старшего ученика положить имя за нее! — заявила Максим, и ее подопечная задрала свой заносчивый подбородок, словно говоря: «Именно так».

— Я этого не делала! — в третий раз сказала мисс Поттер, так, словно ей хотелось топнуть ногой.

И она взглянула на Северуса, когда тот сказал:

— Все остальные чемпионы положили свои имена сами, так? — Плавность его голоса удивила его самого. Он ожидал такого звука, словно у него полный рот битого стекла.

— Oui, — сказала Максим, — я сама следила.

У Каркарова дрогнули веки, когда Северус заговорил, но он коротко кивнул, сплетя пальцы на коленях, укрытых подбитой мехом мантией.

— Возможно, тогда мистер Крауч скажет нам, — холодно продолжил Северус, хотя в ушах горячо гремела кровь, — распространяется ли контракт на чемпиона, чье имя было внесено посредником.

Все головы повернулись к Краучу — кроме Дамблдора. Тот с нечитаемым лицом смотрел на Северуса. Мисс Поттер теперь смотрела на Крауча с отчаянной надеждой — совсем не так, как все остальные.

— Контракт заключается между Кубком и чемпионом, — отсутствующим, приглушенным голосом отозвался Крауч. В косом свете огня был виден только один его глаз, щека и лоб. — Не между Кубком и куском бумаги, на котором написано имя. Это просто символ. Когда имя мисс Поттер было названо, когда она встала, она приняла приглашение Кубка. Контракт был заключен. Его нельзя разорвать без значительных потерь.

Мисс Поттер увяла. Максим колыхнула грудью; Каркаров был бешенстве.

— Что ж, Барти знает правила от корки до корки! — весело вмешался Бэгман, этот клинический идиот. Северус наверняка был не единственным, кому захотелось шмякнуть его тупой головой об камин.

— Я настаиваю на повторной возможности внести имя для моих учеников, — сказал Каркаров. На лице у него отразилось нечто мерзкое — знакомый вид, Северус хорошо его знал. Вот и второй череп, который он не прочь расколоть, как яйцо… — Вы снова выставите Кубок огня, и мы будем продолжать, пока у каждой школы не будет по два чемпиона. Это всего лишь справедливо, Дамблдор.

— Но, Каркаров, — возразил Бэгман, — Кубок не так работает…

Скандал, ограничиваемый их вопросами и требованиями, завихрился и закрутился вокруг, втягивая Максим, Каркарова и Муди.

— После всех наших встреч, переговоров и компромиссов я не ожидал ничего подобного! Я уже наполовину готов уйти!

— Пустая угроза, Каркаров, — прорычал Муди. — Ты не можешь оставить своего чемпиона, и забрать его тоже нельзя. Он будет участвовать, они все будут участвовать. Неразрываемый магический контракт… удобно, а?

— Удобно для Хогвартса — два раза укусить от одного яблока! — от мощи голоса Максим зазвенела люстра.

Головная боль у Северуса стала острее. Он даже не мог толком насладиться тем, какие все вокруг кретины. Мисс Поттер, похоже, хотелось, чтобы все вокруг уже заткнулись на хер и дали ей уйти.

Девица из Бобатона топала ногой в такт своей тираде. Несмотря на все подростковые выверты мисс Поттер, ей хотя бы хватило зрелости, чтобы от этого удержаться.

Дамблдор позволил ссоре немного разрастись, пока Муди не испытал его терпение чуть больше нужного.

— Аластор! — предупреждающе произнес он, и Муди притих, хотя на лице у него мелькала угроза, и он продолжал пялиться на Каркарова (который избегал его взгляда) с ненавистью — без явных следов удовлетворения, которые всегда были заметны в его взгляде, когда он смотрел на Северуса.

— Как такая ситуация возникла, — решительно сказал Дамблдор в возмущенном молчании, — нам неведомо. Мне, однако, кажется, что у нас нет выбора, кроме как ее принять. И Седрик, и Гарриет были выбраны для участия в Турнире. Следовательно, они участвуют.

Северус закрыл глаза — на секунду дольше, чем надо для моргания.

— Ах, но, Дамбльдорр…

— Дорогая моя мадам Максим, если у вас есть другой вариант, я с удовольствием его выслушаю.

Максим нечего было ответить, но в ней было достаточно огорчения, которое требовало выхода. То же было с Каркаровым — лицо у него вспыхнуло. Северус вспомнил несчастные случаи, случавшиеся с чемпионами в предыдущие столетия. У него всегда было в запасе несколько неотслеживаемых зелий…

— Ну как, тогда приступим? — радостно сказал Бэгман. — Надо же дать чемпионам инструкции. Барти, окажешь честь?

— Да… — отсутствующе ответил Крауч. — Да… первый тур…

Северус знал, что включает чертов первый тур; все учителя знали. Минерва двадцать минут подряд шумела на эту тему в учительской. «Драконы! Жуткие, проклятые, чтоб им в аду гореть, ДРАКОНЫ!»

Он не в силах был отравить долбанного дракона. Он даже не представлял, как его убить. Ему никогда не требовалось знать об этом раньше. Придется выяснить.

Максим убралась вместе со своей чемпионкой, как только были розданы указания; обе тараторили по-французски. Каркаров закутался в меха жестом, который он сам, вероятно, считал властным и полным достоинства, и погнал Крама прочь.

— Оба по постелям, — сказал Дамблдор Диггори и ссутулившейся мисс Поттер. Она все еще вела себя заторможено, но теперь в ней было видно смирение. Северус снова вспомнил утро в его классе, то, как ей удалось сочетать два совершенно несочетаемых состояния — хрупкость и храбрость, потрясение и смирение.

Она ушла с Диггори; тот был заметно ее выше. Северус чуть не пошел за нею сразу же, но все же задержался ненадолго. Она и Диггори должны разойтись в вестибюле; нужно подождать, пока мальчик уйдет.

— Дамблдор, — заговорила Минерва.

— Знаю, Минерва, — ответил тот, и голос у него звучал так, как и положено для ста тридцати лет. — Знаю.

— Можно ее снять с Турнира? — спросила Минерва Крауча.

— Нет, — сказал он твердо. — Для контракта это равносильно отказу.

— Но имя было внесено против ее воли! Должны быть какие-то оговорки на такой случай!

— Нет. Для Кубка не имеет значения, по своей воле внес чемпион свое имя или был принужден, — судя по голосу, ему это было так же безразлично, как и Кубку. — Это магический артефакт, которому сотни лет. Деревянному волшебному Кубку неважно и неведомо, что с ним будут делать люди, — после чего он, видимо, решил, что закончил с Минервой, и обернулся к Дамблдору, холодно сказав: — Уже поздно. Мне пора уйти.

— Разумеется, — сказал Дамблдор.

— Благодарю за гостеприимство, — с полным безразличием произнес Крауч.

— Хогвартс всегда рад гостям. Доброго пути домой…

Северус ускользнул прочь. Диггори, должно быть, уже оставил мисс Поттер.

Нельзя дать ей уйти.

* * *

Большой зал был пустым и обширным в озаренной факелами тьме. Гарриет вспомнила, как голубой свет Кубка ложился на их лица, и ее пронизала дрожь.

— Ну что, — вдруг сказал Седрик, и она подскочила от неожиданного звука. — Теперь мы противники.

Он улыбался, но Гарриет не тянуло улыбнуться ответ. Ей казалось, что ее голова — это комната, которую перевернули вверх дном, рассыпав все по полу, и кто-то бродил по ней — неверяще, в ужасе.

— Похоже, — пробормотала она.

В пустом вестибюле гуляло эхо. Кубок теперь убрали, и свет шел только от факелов.

— Ну что… — повторил Седрик, но теперь другим тоном. — Как ты положила свое имя в Кубок?

Гарриет уставилась на него. Он был очень высоким.

— Никак. Я правду сказала.

— А… ладно, — он явно ей не поверил, но был слишком вежлив, чтобы об этом сказать. — Ну… тогда увидимся.

Он не стал подниматься по мраморной лестнице, а повернул к двери справа. Гарриет стояла, слушая звук его шагов в тишине. Утренние гусеницы вернулись, стали только больше и слизистей. Ей никто не поверит, кроме Рона и Гермионы?

Кто-то схватил ее за руку.

Она чуть не заорала — как ей хотелось надеяться, нехорошее слово — и ее сердце совершило судорожное сальто, когда она увидела, что это Снейп. Лицо его казалось бескровным. Тени прорезали его, как ножи, и что-то светилось в глазах, как огонь на дне глубокой, очень глубокой пропасти. Сердце у нее с каждым ударом врезалось в ребра.

Взгляд Снейпа метнулся по вестибюлю. Потом, не выпуская ее руки, он подошел к стене и вынул один из факелов из кронштейна. Без каких-либо разъяснений он повел ее в холодный мрак лестницы в подземелья.

Она пошла.