Бесконечная дорога (джен)

Записка, пришедшая от Блэка в последнюю скучную ночь перед отбыванием срока в классе (ее гораздо позже заката доставила блэковская сова, насквозь промокшая и измочаленная), почти пробудила у Северуса любопытство:

Приходи на ферму, понял. Без разговоров. Добавляю ПОЖАЛУЙСТА.

Северус поиграл пергаментом, размышляя, как поступить. Не хотелось бы создать у Блэка даже тень впечатления, что простой вежливости достаточно, чтобы пользоваться его услугами. Однако проигнорировать просьбу Блэка просто из принципа, чтобы его позлить, было бы излишней жестокостью.

Он точно начал стареть, раз останавливается перед возможностью проявить излишнюю жестокость.

В конце концов он пошел, взяв сову с собой. (Ну в самом деле, Блэку и Люпину нужно достать что-нибудь покрупнее, чем этот снежок, слепленный первоклашкой с Хаффлпаффа.) Он сунул ее в карман плаща, где та, съежившись, дрожала напротив его сердца, пока ветер и ледяной дождь сражались с наложенными им от непогоды чарами.

Может быть, это розыгрыш Блэка, подумал Северус, поскользнувшись на обледенелом склоне. Вытащить его наружу в такую отстойную погоду в надежде, что он упадет и сломает себе шею…

Блэк, глупо моргая, впустил его в домик.

— Ты что, правда пришел? — спросил он, словно не мог в это поверить. Он даже как будто не расстроился, когда Северус целенаправленно стряхнул с себя воду заклинанием ему на штаны.

Северус демонстративно огляделся в поисках Люпина: тот относительно вертикально сидел на диване, укрыв колени одеялом. Вид у него был такой же изумленный.

— Я подумал, что Люпин загнулся, — сказал Северус. — Хотел сам посмотреть на это дивное зрелище. Так зачем ты меня сюда вытащил?

Лицо Блэка, которое от удивления оставалось более-менее открытым, потемнело — он вспомнил о ненависти. Хорошо. Северус, может, и пришел, но он еще заставит пса пожалеть о своей просьбе.

— Спасибо, что пришел, Северус, — устало произнес Люпин. — Присядешь? Может быть, хочешь что-нибудь выпить?

— Просто скажите, зачем я вам тут так понадобился, что Блэк сподобился быть почти вежливым.

— Что-то ни хера не заметно, чтобы ты был готов на то же самое, — количество ненависти в голосе Блэка было лестно большим.

— Да, это вряд ли.

— Прошу, — Люпин жестом указал на кресла по обе стороны дивана.

Они сели, глядя друг на друга. Северусу послышалось, что Люпин вздохнул.

— Ну и? — нетерпеливо сказал Северус.

— Дамблдор сказал, что толку от тебя больше не будет, Снейп, — Блэк, похоже, решил отбросить последнее подобие любезности. Он не попытался скрыть, насколько приятно ему было получить от Дамблдора эту информацию. — Он считает, что мы должны поговорить с другими, кто сможет помочь лучше. В жизни не знал никого умней его.

Северус понимал, что сказать, что идея принадлежит ему, значит заставить Блэка отказаться от нее вовсе, а ведь как раз начало походить на то, что он от них вот-вот избавится. Может быть, он скажет об этом Блэку, когда (если) тот вернется, при условии, что оборотни не порвут его в клочья. Возмущение шавки порадует его почти так же, как новость, что его растерзали — или, еще лучше, поймали.

— Я все еще считаю… — начал Люпин, но Блэк его перебил: — Так что я пойду пообщаюсь с оборотнями.

— Тебе понадобилась прощальная вечеринка? — спросил Северус. — Проводы героя? Будешь выходить, проследи, чтобы дверь не поддала по твоей песьей заднице.

— Мы хотели поблагодарить тебя за все, что ты сделал, — сказал Люпин.

Северус в этом сомневался:

— Не благодари заранее. Возможно, Блэк еще узнает, что тебе снова нужна моя помощь.

— Чертовски надеюсь, что нет, — заметил Блэк.

— Сириус, — сказал Люпин — и закрыл глаза, словно эта маленькая резкость причинила ему боль. Блэк нахмурился. Его взгляд рыскал по жалкому, измученному телу Люпина; в глазах было столько чувства, что человек послабее отвернулся бы, устыдившись, что стал свидетелем такого личного момента. Северусу же за то, что его вытащили слушать удручающе обильный лай и наблюдать, как пес тошнотворно строит глазки своему оборотню, захотелось навсегда приклеить Блэку глаза к черепу — задом наперед.

— Все это ты мог написать в своей гребаной записке, Блэк.

Блэк уставился на него, словно решая, что сказать дальше. Это было необычно. Северус сомневался, что Блэк обладает способностью рассудочно мыслить.

— Ты знаешь, что я тебе не доверяю, — произнес он.

Северус начал вставать, пообещав себе, что еще пять секунд, и он проклянет Блэка.

— Даже для тебя это новая вершина в искусстве зря тратить мое время.

— Я собираюсь уйти, — продолжил Блэк, когда Люпин, кажется, хотел вмешаться. — Оставлю Ремуса… — Люпин бросил на него резкий взгляд. — Оставлю Холли-берри. — Он кивнул на руку Северуса. — Как там твоя татуха?

Северус, не отвечая, посмотрел на него. Глаза Блэка сощурились в улыбке, похожей на острие ножа.

— Опасные времена, — сказал он, — требуют опасных мер.

Северус ощутил, как в сознании словно улеглось что-то легкое, как будто в соседней комнате призрачная рука опрокинула костяшку домино.

— И какую опасность ты собираешься накликать на меня перед своим уходом? — спросил он негромко.

Люпин встревоженно смотрел на Блэка. Значит, с ним Блэк это не обсуждал. Еще один из их хронических социальных провалов.

— Я хочу убедиться, что Холли-берри будет в безопасности, пока меня не будет.

— Полагаю, она будет в безопасности точно так же, как все прошедшее с ее младенчества время, что ты провел в тюрьме.

Что-то в глазах Блэка дрогнуло, хотя его поза осталась совершенно неподвижной. Значит, по-настоящему проняло.

Когда он заговорил, его голос был абсолютно ровным:

— Я хочу, чтобы ты дал Непреложный обет защищать ее ценой своей жизни.

Северус моргнул.

Люпин сел прямо.

— Сириус, нет…

Блэк не обратил на него внимания.

— Дамблдор сказал, что мы можем тебе доверять, — он безуспешно попытался пронзить Северуса взглядом. — Что Холли-берри может тебе доверять. Я никогда ему не верил, ни на одну сраную секунду. Ну, Снейп… что дальше?

Люпин смотрел на Северуса с каким-то сложным, непонятным выражением. Возможно, из-за того, что он улыбался.

— Хорошо, — сказал Северус.

Лицо Блэка обессмыслилось сильнее обычного.

— Я поклянусь. Что ты дашь мне взамен?

Блэк явно не рассчитывал, что он согласится. Он прищурился.

— Надо действительно поклясться, Сопливус. Нельзя просто сказать, что, мол, поклялся.

— Да, Блэк. Меня родители не шлепали Непреложными обетами, чтобы я не какал на мебель, но с этим понятием я знаком. Что ты предлагаешь взамен? Ничего? Не слишком дипломатично.

Люпин молчал, словно погрузился в некое пространство внутри себя, откуда все происходящее выглядело далеким сном. Блэк все еще хмурился, оценивающе прищурившись на Северуса.

— Что ты хочешь? — спросил он наконец.

— Фиал твоей крови.

— И что ты с ним можешь сделать? — губы у Блэка изогнулись, словно он мог бы назвать несколько неприятных ответов.

— Очень многое.

Блэк обдумал предложение; лицо его при этом было почти зловещим. Затем он сделал один мрачный кивок:

— Договорились.

Люпин закрыл глаза.

— Ремус, — Блэк начал закатывать рукав — левый. — Ты закрепляешь.

Люпин, ни слова не говоря, взял палочку. Тоже задирая левый рукав, Северус подумал, что тому не надо прилагать воображение, чтобы понять, насколько преданность другому человеку может переменить само твое существо.

Однако преданность Люпина его ослабила.

В озаряемой огнем темноте дома Метка выглядела почти такой же черной, как когда Темный Лорд в последний раз его призывал.

Они с Блэком взялись за руки — вероятно, одна из самых отвратительных вещей, которые Северусу приходилось делать за последнее время. Блэк, похоже, был того же мнения. С суровым и мрачным лицом он так стиснул ему руку, словно хотел раскрошить кости в порошок. Северус в ответ постарался впиться ногтями в нежную кожу между костяшек руки Блэка. Блэк даже не вздрогнул.

— И в чем еще ты планируешь заставить меня поклясться? — полушепотом спросил Северус.

— Как ты и сказал, Снейп, — усмешка Блэка была достойна его предков, — я вырос, зная последствия этого говна.

Он так сжал кости в ладони Северуса, что боль достигла висков. В ответ он сильнее вонзил ногти, стараясь пропороть кожу.

— Ремус, — взгляда Блэк не отвел, — ближе.

Ремус шагнул к ним, поднял кончик палочки над их руками, сплетенными в безжалостной хватке.

— Снейп, — губы Блэка растянулись в оскале, словно он не хотел, чтобы их коснулось его имя. — Клянешься ли ты заботиться о Гарриет Лили Поттер?

— Клянусь.

Первая огненная нить стекла с палочки Люпина, оплетая их запястья. Если на лице Люпина при этом что-то и отразилось, увидеть этого Северус не мог: он смотрел в лицо Блэку, в его глаза, в то мрачное искалеченное нечто, в которое превратилась его душа, когда ожившие кошмары его собственного Ада содрали с него всю браваду.

— Клянешься защищать ее от любого вреда, похер, кто его причиняет?

— Клянусь.

Вторая нить обернула их запястья, опаляя жаром и холодом.

— И, если понадобится, — хватка Блэка и его взгляд напряглись, — клянешься защищать ценой своей жалкой никчемной жизни?

Северус почувствовал, что улыбается снова.

— Клянусь.

Третья нить опутала их, стянула остальные и разгорелась вспышкой света, загнавшей тени обратно Блэку в глаза и вымаравшей из мира Северуса белые полосы.

* * *

Гарриет прокралась в гостиную в половине второго. Если не считать угасающего камина, было темно. С началом занятий никто не засиживался так поздно, даже чтобы целоваться. Пол усыпали мятые фантики; на стене, распространяя запахи малины и ментола, поблескивали потеки, оставшиеся от взрыва после последнего устроенного Фредом и Джорджем разгрома; а перед мышиной норкой сидел Живоглот и хлестал хвостом.

Опустившись на колени у огня, Гарриет с сомнением осмотрела обугленные поленья. Сириус предупредил, что нельзя дать им погаснуть, но когда она в последний раз попыталась поддержать огонь, то только загасила его, и ей пришлось устраиваться под боком у Ремуса. С крайней осторожностью она потыкала в поленья кочергой. Огонь не погас, но и не разгорелся.

Ну, оставалось надеяться, что этого хватит. Спрятав руки в рукавах, она скорчилась на полу, прижавшись спиной к дивану.

Ее совсем не радовало, что снова начинаются уроки. Турнирная паника, привыкшая гудеть на задворках ее сознания, вернулась, когда наступил новый год и Второй тур стал ближе. В этот вечер она не один раз сдержалась, чтобы не дать по зубам Гермиониной библиотечной книгой тем, кто стенал из-за начала занятий, потому что им больше не из-за чего было переживать — разве что из-за плохого настроения Гарриет. У некоторых тут проблемы посерьезнее, например, риск завалить смертельно опасное испытание меньше чем через два месяца.

Но, может быть, вызванная уроками тревожная сумятица и ее приближающаяся кончина помогут ей отвлечься от всей этой истории с Гадом-которого-нельзя-называть.

Или нет, потому что завтра на уроке она увидит… его.

Ей точно не хотелось, чтобы занятия начались.

Или, может, хотелось…

Совершенно нет.

Полено осыпалось. Подняв взгляд, она увидела в огне голову Сириуса.

Гарриет чуть не заорала, но она уже видела что-то вроде этого у Уизли. Но все равно было жутенько.

— Холли-берри, — сказал он, и с его словами от углей поднялся дымок. Угли как будто сложились в улыбку, но она не могла сказать наверняка. Потом он помолчал. Она смотрела в огонь, пытаясь рассмотреть его лицо за языками пламени.

— Сириус?

— Бледно выглядишь, — голос у него был хриплым. — Не надо было мне так допоздна тебя задерживать.

— Я в последнее время постоянно такая, — Парвати то и дело пыталась убедить ее накраситься, чтобы «не быть такой страхолюдиной», и в первую очередь — консилером под глазами.

— Ну, тогда не буду тебя задерживать, — еще более хрипло сказал он, словно, пока молчал, нажевался наждака. — Я просто хотел… То есть должен был сказать — до свидания. Ненадолго.

Гарриет выпрямилась.

— Что?

— Для Лунатика надо поговорить с оборотнями. Зелья Снейпа ни хрена не помогли, — при имени Снейпа его голос скрипнул, обнажая мрачный подтекст; у Гарриет подвело живот. — Но другие оборотни обязаны что-нибудь знать.

— Что-то насчет аконитового? — Гарриет снова наклонилась, присев на корточки, чтобы их с Сириусом лица были на одном уровне. — Я думала…

— Не-а, ничего такого. Это насчет… как быть волком. Что можно сделать без аконитового.

В ее памяти всплыл разговор у Снейпа в ту ночь, когда туда пришел Дамблдор — что-то про то, что Ремус стал больше, и про оборотней, и про то, что они знают недостаточно. Снейп настаивал, что он не специалист по оборотням… ну, он говорил это снова и снова. Его кресло скрипнуло по полу, чуть ее не опрокинув, и он швырялся в Дамблдора ядовитыми колкостями про Ремуса, и про Сириуса, и про опасность.

Люди, считающие себя порядочными волшебниками, плюнут на Люпина, узнав, кто он.

— Все будет хорошо, — сказал Сириус. Может, голос у него просто от огня такой хриплый. Ха-ха, ага, может, Снейп просто беспокоился.

Она снова вспомнила свой сон о золотом песке в пустой комнате, названия которой никто не знал.

— Я просто хотел сказать до свидания, — повторил Сириус. — Уйду затемно. Вернусь до Второго тура, не переживай… и когда увижу тебя снова, так обниму, что ребра захрустят и больше обнимашек не понадобится.

— О, ну, жду с нетерпением.

Он улыбнулся так широко, что она смогла разглядеть улыбку между языками пламени.

— До скорого, Холли-берри. Потискай при встрече Лунатика. И… — пауза, и его голос стал более жестким, почти свирепым: — Береги себя, слышишь?

— Ага, — она обняла коленки так крепко, что руки заныли с внутренней стороны. — Ты тоже себя береги… слышишь?

Совсем хрипло он ответил:

— Обещаю.

Огонь в камине осел, угас, оставив облачко пепла, и вместе с ним исчез свет.

* * *

Северус потер запястье, отбросив плащ куда-то в сумрак. Не время было переживать из-за плащей и их судеб.

Он не чувствовал клятву на физическом уровне; но на каком-то непостижимом измерении она была здесь, огнем обжигала самую его суть. Он подумал о том, утихнет ли жар со временем, или угроза для мисс Поттер так и будет разжигать пламя, постоянно напоминая о принесенном обете.

Резким взмахом он зажег огонь и осмотрел свою библиотеку, ища книгу о распространенных клятвах. Он был лучше знаком с темными узами (левая рука казалась тяжелее под весом двойного обязательства), а Непреложные обеты были привычнее для чистокровных. Ему известно было только то, что преступивший его умирает.

Он недооценил Блэка. Сегодня тот доказал, что он умен, жесток и изобретателен. Неожиданно для себя Северус был впечатлен.

Блэку следовало бы включить в клятву превентивные меры, которые не дали бы Северусу перерезать псине горло. Тут он поступил по-гриффиндорски.

В некотором роде он и Люпина недооценил. Тогда не обратил внимания, но сейчас его удивляло, почему он решил, будто Люпин не пойдет на то, чтобы кто-то клялся жизнью. Блэк гарантировал, что Северус так или иначе умрет за мисс Поттер: либо потому, что нарушит клятву ее защитить, либо пожертвовав собой, чтобы ее исполнить.

Дамблдор будет очень недоволен ими обоими. Северус расскажет об этом, когда Блэк вернется со своей оборотневой прогулки. В противном случае ярость директора успеет остыть.

Вот оно: «Распространенные клятвы чистокровной знати». Северус нашел главу о Непреложных обетах и был относительно приятно удивлен. Темные заклинания заставляют чувствовать свое присутствие постоянно, как биение собственного сердца в тихой комнате; это же заклинание, находящееся где-то между Светом и Тьмой, заявляет о себе, только когда обет может быть нарушен, и выражается как тянущая слабость в сердце поклявшегося. Иными словами, если мисс Поттер окажется в смертельной опасности, он узнает об этом по полученному им ущербу.

Это может оказаться непросто, потому что для мисс Поттер смертельная опасность — своего рода хобби, а также она участвует в Турнире и так далее. Но он переживет. Он переживал и худшее. Цели его всегда оставались неизменными. Если выбирать между своей жизнью и мисс Поттер, ее жизнь всегда перевесит… Но умереть — это просто. Это доблестно, величественно и символично, но просто.

Жить ради кого-то намного сложнее.

* * *

Ветер и дождь всю ночь хлестали ферму. Ремус лежал в постели; его охватила властная бессонница, никак не связанная с погодой.

Сириус-Бродяга свернулся клубком в изножье кровати, тем самым давая Ремусу понять, что он рядом и рассчитывает на сочувствие. Сириус всегда умел совмещать мотивы.

Как ты мог? Слова кружились в его сознании, словно их швыряло взад-вперед бушующей снаружи бурей. Он не знал, говорит он их Сириусу, себе самому или им обоим. Подошло бы для обоих.

А в памяти солнечной, обжигающей яркостью отпечаталась странная улыбка Снейпа, стальной звук его уверенного ответа, несокрушимая твердость взгляда. Все это должно было успокоить глодавшие Ремуса сомнения, которые никак не могли улечься, как бы он ни верил в Дамблдора. Эту клятву Снейп не сможет нарушить без фатальных последствий; и не это ли он пообещал уже Дамблдору?

И все-таки…

Сириус после ухода Снейпа не заговаривал. Он сидел с непроницаемым выражением лицом к двери, сложив руки на коленях, — оцарапанные Снейпом костяшки кровили. Ремус оставил его там и свернулся у себя на постели, чтобы снова и снова переживать миг, когда он должен был сказать нет.

Понимание того, что они совершили нечто предосудительное с точки зрения морали, терялось в тени осознания, что они сделали то, о чем впоследствии пожалеют — по причине, которую он пока не мог понять.

В ветреной тьме еще не забрезжил рассвет, когда Сириус превратился в человека и пошаркал вниз. Топая тяжелыми зимними ботинками, он вернулся в спальню, где Ремус продолжал лежать без движения. Остановился в дверях, затем протопал к камину и разжег огонь беззвучным заклинанием.

— Мне пора бы, — хрипло сказал Сириус. — Обязательно передавай Холли-берри привет, самоненавистник ты безмозглый.

Ремус кивнул. В глазах защипало от того, что он смотрел на огонь.

Сириус вцепился ему в плечо.

— Не надо… не надо, в общем. Знаешь, о чем я. Никто, кроме меня, не представляет, сколько в тебе упрямства. Примени его для разнообразия себе на пользу, ладно?

Сириус не отпускал, и Ремус, дотянувшись, сжал пальцы на крепких костях его руки.

— Если бы да кабы, — прошептал он хрипло.

Пальцы Сириуса сжали его до боли. Миновало несколько долгих секунд, отмеченных биением их сердец.

— Знаешь, зачем я так поступил? — спросил Сириус. Голос хрустел, как гравий.

Даже не представляю, — не ответил Ремус.

— Я тебе говорил, что больше никого не потеряю. Я ухожу, чтобы помочь тебе. Я не могу бросить Холли-берри без… ты знаешь, что я никогда ему не доверял. Кто-то там есть, Ремус, в школе. Только и ждет, чтобы ей навредить. Волдемортов…

Он умолк, но хватки не ослабил. Ремус представил, что если он оглянется через плечо, то увидит, как Сириус смотрит в окно — на мир, где Волдеморт ждет Гарриет с ненавистью и смертью в сердце.

— Ты видел Метку Снейпа, — сказал Сириус. — Он набирает силу… он возвращается.

Ремус снова не ответил. Все это он знал. Еще знал, что есть границы, которые преступать нельзя.

Никто из них — он сам, Джеймс, Сириус и Питер — никогда этих границ не различал.

Сириус наклонился и быстро поцеловал его в висок, столкнувшись с ним скулами.

— Доживи давай до моего возвращения, — выдохнул он Ремусу в ухо; затем отстранился. Его тяжелые шаги прозвучали на лестнице, пересекли домик и затихли, когда захлопнулась дверь.

Ремус накрыл ладонью призрак тепла на плече и еще долго после рассвета, вдохнувшего в мир свет и заблестевшего на окнах, лежал, глядя на огонь.

* * *

Северус лег в постель не столько потому, что думал, будто выспится, сколько из-за того, что знал: если лечь, рано или поздно уснешь. Сон, может быть, и не будет долгим или крепким, но это лучше, чем ничего.

Горящее воспоминание об обете преследовало его во сне.

Огненная веревка оплетала его плечи и грудь. Мисс Поттер, в сверкающе белом бальном платье и бриллиантовой короне, восседала на чем-то вроде трона. Она блистала, как иней и лед, лицо было белым, как кость, вьющиеся волосы черны, как свежая земля. Она смотрела отстраненно и со странным самодовольством.

— Будешь ли ты служить мне преданно, Северус? — спросила она. — Поклянешься ли в верности? Отдашь ли мне свою душу?

Я уже отдал все, — подумал он; огненная веревка, захлестнув горло, не давала говорить. — Все.

Она подала ему что-то маленькое и белое: свою туфлю. Когда он сомкнул на ней пальцы, подошва клеймом отпечаталась на его ладони.

Мисс Поттер взглянула на него в ужасе. Он обернулся, но там никого не было. Вокруг них протянулись длинные полосы живой изгороди. В вихре серебристой белизны мисс Поттер исчезла, умчалась прочь, а он был связан и не мог последовать за ней, и туфля все жгла и жгла…

Он резко проснулся и чуть не сорвался с постели, прежде чем успел прийти в себя. Шевельнув кистью, в темноте провел пальцами по сухой прохладной коже. Он ждал ощущения, описанного в книге — парализующую сердце боль, означающую, что ему грозит нарушить клятву.

Ничего. Мисс Поттер не была в опасности, а он не горел.

Просто… сон.

Он провел рукой по лицу. Образ мисс Поттер в кресле с высокой спинкой, ее жестокая улыбка, обращенная ему, и сказанные ей слова… слова, который однажды сказал ему Темный Лорд, и кресло, с которого он их произнес в ту ночь, когда принял его клятву верности.

Он засветил палочку, чтобы посмотреть на часы у кровати. Для порядочных людей еще было слишком рано, но после такого он больше спать не собирался.

Он вяло оделся, чувствуя тяжесть во всем теле. Домовые эльфы всегда присылали кофе, когда замечали его утренние шевеления, в котором бы часу они ни происходили. Он выпил кофе до последней капли, накурил полную пепельницу, пытаясь как-то проснуться, взбодриться. Об дверь стукнулась утренняя газета, доставленная заспанной совой; он встал ее взять — просто чтобы отвлечься.

Развернув ее, он обнаружил нечто большее, чем простое отвлечение.

Профессор Хогвартса соблазнил юную чемпионку Турнира? — стояло в заголовке.

Без удивления он ощутил укол мрачного чувства при виде слов: «пишет специальный корреспондент Рита Скитер».

Он просмотрел колонки текста. Ничто в них не несло фактических обвинений, только спекуляции, даже близко не убедительные… если только не знать, что кое-что из этого было на самом деле. Мисс Поттер, бродящая по коридорам подземелий, тот факт, что они с ней столкнулись в саду во время…

Во время бала…

В том проклятом саду, где он с мрачным удовольствием терроризировал распутничающих студентов, он приказал ей идти внутрь; она, как всегда, ответила с упорным нежеланием подчиняться. Он даже снизошел до того, чтобы убеждать ее, упрямую соплячку — привилегия, которую он никому не оказывал… и увидел, как она уставилась на него с расползающимся по лицу ужасом, который он тогда не смог объяснить…

Нет

Он спустился по лестнице фермы, занятой Люпином, и обнаружил ее на корточках за диваном; когда она поняла, что он ее увидел, ее лицо застыло от страха и стыда. Она бросилась мимо него вверх по лестнице, чуть ли не раскидав Люпина и Помфри, и заперлась в туалете. Помфри спросила, что он ей сказал

не может быть

Слонялась в коридоре у него под дверью, преследовала его в любое время суток, вламывалась к нему, жаждала его одобрения, огорчалась, не получив его, обижалась из-за его отчужденности…

что эта невероятно безрассудная девчонка

Взлелеянная ей святая вера в то, что он способен помочь Люпину… «Вы, может быть, и не знаете всего об оборотнях, но вы почти все знаете о зельях, правильно? Тогда почему все думают, что ничего, если давать его оборотням? Если вы не знаете, как оно работает, то никто не знает…»

не может разумеется

Письмо Нарциссы, его ошибочные наблюдения, унылая апатичность мисс Поттер, оценивающие взгляды мисс Грейнджер через зал…

быть такой беспросветной ДУРОЙ.

Он осознал, что тяжело дышит, и в руках у него пусто — чашка из-под кофе лежит, расколотая, у его ног, остатки из кофейника капают на ковер, стол перевернут. Что-то дымило в камине… газета.

Она же не могла…

…но ведь могла. Он знал, что это так. Все факты сходились, все нелепости учитывались, все объяснялось именно этим.

Мисс Поттер не влюблялась в Драко Малфоя. Сама эта идея была смехотворна, но истина была еще абсурднее и отвратительней, чем он мог себе вообразить.

Мисс Поттер… влюбилась… Мисс Поттер решила (в своей ужасающей глупости, своим размягчившимся мозгом), что она… возможно…

Дыхание сбилось в его груди; он ощутил проклятия, рвущиеся с губ, энергию, кипящую на кончиках пальцев. Ярость, равной которой он не ощущал годами, разгоралась в крови, жгучая и требовательная, как нить магии от заклинания Блэка, вплетенная в его душу.

Он заставит этого сумасбродного ребенка глубоко пожалеть об этом омерзительном порыве наиглупейшего сердца.

* * *

Сон Гарриет прерывали плохие сны: не вполне кошмары, но их хватало, чтобы она подскакивала снова и снова. Когда Парвати и Лаванда начали болтать за своим утренним ритуалом красоты, она чувствовала себя так, словно только что сомкнула глаза.

Вытащив себя из постели, кое-как оделась, потом легла обратно. Их голоса плыли мимо, в том числе голос Гермионы, шепчущей ее имя. Гарриет хотела что-нибудь ответить, но она, кажется, все-таки не проснулась.

Позже она проснулась одна, в тишине. Спросонья опрокинула что-то со своего столика, потянувшись за часами. До урока все еще оставалось пятнадцать минут. Гермиона, наверное, решила дать ей проспать завтрак… но почему она не вернулась? Пятнадцать минут — придется спешить всю дорогу от гриффиндорской башни до хижины Хагрида… а Гермиона никогда ничего не забывала…

Гарриет надела поверх формы еще один свитер, затем тяжелую зимнюю мантию, и уже застегивала плащ, когда дверь спальни, скрипнув, открылась. На пороге стояла Гермиона, белая, как простыня.

— Что такое? — встревоженно спросила Гарриет.

— Я… — Гермиона смотрела с мукой. — Я…

Гарриет подошла к ней, чтобы поискать следы заклинаний.

— Тебя кто-то проклял? Тебе надо к Помфри?

Гермиона потрясла головой. Губы ее шевелились, но звука не было. Она… дрожала?

— Это Рон? — резко спросила Гарриет.

— Нет, нет…

Сердце у Гарриет провалилось в пятки.

— Ремус. Сириус. Их…

— Нет! — Гермиона заламывала руки. — Они… насколько я знаю, они в порядке.

Секундное облегчение сменилось новым страхом:

— Что-то с ребенком? Твоя…

— Нет! Ох, прости, я все только порчу… — порывшись в школьной сумке, она вытащила… газету? Газета была сложена, и она прижала ее к груди, сложив руки поверх нее. — Рита Скитер… ну, знаешь, та вредная поганка, которая называет себя репортером? Она написала… статью…

— Что? — Гарриет растерялась, не понимая, чем это может расстроить Гермиону, но только на миг. — Про меня?

Закусив губу, Гермиона кивнула, но рук с газеты не убрала. Ее поведение было таким серьезным и беспокойным, что Гарриет ощутила сильную тревогу. Что ж… она ведь с драконом сразилась, или как?

— Что там? — спросила она ровно.

Взгляд Гермионы скользнул по ее лицу. Она сделала глубокий вдох…

И резко выдохнула, когда кто-то за ней робко произнес:

— Эм, извините. Гарриет Поттер?

На лестнице стояла, переминаясь, крохотная второкурсница.

— Эм, Гарриет Поттер? Профессор Дамблдор просил вас попросить… в смысле, сказать, что он зовет вас к себе в кабинет. Эм, прямо сейчас?

И она порскнула прочь — чтобы тут же вернуться.

— И, эм, он любит ириски, — выпалила она.

Затем она умчалась снова: не то чтобы бежала, как от смерти, но около того.

Гарриет уставилась ей вслед. Гермиона как будто окаменела.

— Это из-за той чертовой статьи? — спросила Гарриет. У нее внутри разгоралась злость, а тревога словно пустила в нее длинные прочные корни. Затем, не дожидаясь ответа Гермионы, она выхватила у нее из рук газету.

— Нет!.. — отчаянно воскликнула Гермиона, попыталась ее отобрать, но Гарриет развернулась спиной, чтобы Гермионе пришлось тянуться за нее.

Профессор Хогвартса соблазнил юную чемпионку Турнира?

Заголовок выжег след в ее мозгу. Фотографии — ее, Снейпа — не вместе, по отдельности, бок о бок…

О.

Все в ее голове исчезло, стянулось в крошечную иглу света посреди бесконечной пустоты. Она замерла, застыла, но в то же время продиралась сквозь черноту, сплюснутая безжалостной тяжестью, к точке света… и пока точка становилась больше, пока она к ней приближалась, она поняла, что та белая от жара, от обжигающей, ослепительной ярости…

Гермиона гладила ее руки, пытаясь вытащить из них газету.

— Ты сделаешь себе больно, — шептала она со слезами в голосе. Ей удалось вытянуть газету…

Гарриет рванула ее на себя так бешено, что почти порвала пополам.

— Что за сраный БРЕД… — ее голос был таким громким, что Гермиона вздрогнула. — С ЧЕГО ОНА РЕШИЛА, ЧТО ЕЙ МОЖНО…

— Нам… — взгляд Гермионы заметался по комнате, словно в поисках помощи. — Нам надо встретиться с профессором Дамблдором. Нам надо идти туда сейчас, прямо сейчас. Давай… пойдем?

Мягко взяв Гарриет под руку, она повела ее из комнаты. Гарриет спотыкалась на ступеньках, почти не замечая, куда они идут, перед глазами плясали строчки порванной газеты, которые она пыталась понять; но до нее доходили только некоторые фразы. Возможно, во время полуночных прогулок по сверкающим Рождественским садам или сырым коридорам подземелий, и сомнительная идея, без сомнения, навеянная безупречным выступлением юной чемпионки, и непристойное соблазнение амбициозной восходящей звезды…

Ее сейчас стошнит. Разве можно писать такое? Разве можно писать так?

— Никто же в это не поверит, — тупо произнесла она. — Никто же… он взрослый.

Воспоминания о нервном, напряженном лице миссис Уизли на Кингс-Кросс, о тревожном взгляде Ремуса в вымерзшем домике накатили на нее со страшной силой.

— Меня сейчас стошнит, — сказала она. — Не, хер там, меня не стошнит, я пойду найду эту тупую суку Риту Скитер и вытащу ей кишки через горло.

Гермиона моргнула. Только тут Гарриет поняла, что она висит на Гермионе, закинув руку ей через шею, а Гермиона полуведет, полунесет ее по коридору.

— Когда-нибудь я выясню, где ты узнаешь эти фразы, — слабо проговорила Гермиона.

У Сириуса… ох ты ж мать, СИРИУС. Что если он это увидит?!

Гарриет уперлась обеими ногами в камень пола и выпрямилась. Она немного пошаталась, а Гермиона стояла, протянув руки, чтобы ее ловить.

— Мне надо встретиться с профессором Дамблдором, — сказала она.

— Мы туда и идем, — в отчаянии ответила Гермиона.

— Хорошо, — произнесла Гарриет и пошла не в ту сторону. Гермиона схватила ее, повернула, куда надо.

К тому времени, как они увидели гаргулью, газета в кулаках Гарриет превратилась в потные обрывки.

— А… — Гермиона уставилась на гаргулью.

— Ириски, — глухо сказала Гарриет. Гаргулья отскочила; Гермиона тоже подпрыгнула.

Они с Гарриет шагнули на вращающуюся лестницу, закружились вверх, вверх, вверх. Чтобы не вырвало, Гарриет цеплялась за убийственную решимость терзать Риту Скитер, пока от нее не останется только неузнаваемая кучка внутренних органов.

Гермиона, милая, храбрая Гермиона постучала в дверь кабинета Дамблдора наверху лестницы.

Он открыл им сам. Он не удивился, увидев их обеих.

— Мисс Грейнджер, — мрачно, но очень ласково сказал он. — Спасибо, что пришли. Надеюсь, вы не станете возражать, если я поговорю с Гарриет наедине, совсем недолго?

— Н-нет, сэр.

— Благодарю, — искренне сказал он и сотворил ей для ожидания удобное кресло. У ее локтя образовался столик с чайничком чая (или, может быть, какао) и тарелкой печенья. — Мы вскоре увидимся.

Гарриет предположила, что Гермиона села и что она, вероятно, взяла печенье. Но как-то получилось, что между ними закрылась дверь, и она оказалась с одной стороны, а Гермиона — с другой.

В кабинете, если не считать их, было пусто. Снейпа не было.

Это, наверное, было очень, очень, очень хорошо.

— Спасибо тебе, что пришла, — сказал профессор Дамблдор и ей тоже. От того, как он это сказал, она могла бы почувствовать себя вполне взрослой, если б не ощущала себя так, словно в ней два дюйма роста и она состоит из одной скомканной ярости.

Он указал на кресла у камина. Она каким-то образом оказалась в одном из них. Он сотворил чаю и предложил ей чашку, но она не смогла ее взять. Ее руки не могли выпустить газету. У нее, наверное, эти ужасные и мерзкие слова потом на ладонях отпечатаются.

— Это все вранье, — сказала она.

— Естественно, — ответил профессор Дамблдор так, словно ни на миг не подумал ни о чем другом. Гарриет чуть не растеклась по спинке кресла от облегчения. — Рита Скитер никогда не гналась за истиной, даже самого грязного толка. Она стремится разозлить и спровоцировать.

Гарриет решила, что здесь и сейчас ей не следует распространяться о своем желании убить Риту Скитер.

— Так значит, ей никто не поверит? — спросила она с отчаянной надеждой.

Но лицо профессора Дамблдора не озарилось успокоительной улыбкой. Она ощутила, как надежда рассыпается в пепел, оставляя за собой что-то холодное и скользкое, что-то намного хуже злости.

— Мадам Скитер пошла на многое, только чтобы сделать предположение о пикантной возможности, — сказал он. Гарриет сомневалась, что когда-нибудь прежде слышала в его голосе отвращение, но была уверена, что именно это чувство только что слабо в нем прозвучало. — Она не вынесла никаких обвинений, только, как говорится, болтала чушь. Все это исключительно спекуляции, и именно так она их и преподносит.

Гарриет обнаружила, что это не слишком утешает. Она по-прежнему чувствовала себя так, словно проглотила целую миску скорпионов.

— Тем, кто тебе важнее всего, тебе не придется ничего объяснять, — сказал профессор Дамблдор.

Она подумала о Сириусе и ощутила себя настоящей предательницей, порадовавшись, что он, можно надеяться, далеко.

— Как будут реагировать остальные, решать только им самим, — твердо продолжил он, — и тебя это никак не касается.

Она не представляла, о чем он, но подозревала, что ни о чем хорошем.

— То есть некоторые поверят… в это, — она злобно посмотрела на обрывки бумаги, зажатые в ее руке. — Тут… написано, как будто… мы оба…

— Как я сказал, — отвращение в голосе профессора Дамблдора на миг стало сверкающе ярким, — Рита Скитер не посягает на правду.

За что она и должна умереть. Мучительно.

— Я рассудил, что с моей стороны лучше будет не проявлять к статье внимания. С околесицей именно так и следует обращаться. Ты можешь поступать, как сочтешь нужным… И помни, что, если тебе понадобится поговорить со мной о чем бы то ни было, ты можешь обращаться ко мне когда угодно, неважно, в ранний час или в поздний.

Гарриет сомневалась, что где-нибудь найдет утешение по этому вопросу, уж точно не в этом роскошном кабинете, но сказала:

— Да, сэр, — потому что это правда было с его стороны очень великодушно. Только вот великодушие не раздавит череп Риты Скитер в кашу.

— Сн… у него, значит, не будет проблем? — спросила она.

— Со стороны закона — ни в коем разе, — Дамблдор говорил ободряюще, но Гарриет невольно подумала, что он так выразился только потому, что у Снейпа могли быть самые разные проблемы неофициального характера.

— Ладно, — сказала она, думая о том, какие есть у Пожирателей смерти вредоносные заклинания. — Спасибо, сэр.

— Вам с мисс Грейнджер можно выяснить, чем еще осталось насладиться на уходе за магическими существами, — произнес профессор Дамблдор, пока она вставала, шатаясь. — Дружеское лицо может быть тебе на пользу.

— Да, сэр, — повторила она. Хагрид, может, и дружеское лицо, а вот Панси Паркинсон и Малфой — точно нет.

Она бросила изуродованные останки газеты в камин. Профессор Дамблдор ее не отругал. Они оба смотрели, как слова и двойная фотография — ее лицо рядом со лицом Снейпа — разгораются и корчатся в пламени.

— Спасибо, сэр, — сказала она и вышла из тепла его кабинета в мир, который мог в это поверить…

И, возможно, хуже всего было поднимающееся подозрение, что если бы она не чувствовала то, что чувствует, если бы просто держалась от него подальше, как он всегда просил, то ничего этого никогда бы не было.