К Еве (гет)

Ева свернула на стоянку и съехала вниз, припарковалась между двух черных джипов. Ее красной спортивной красавице тут и место, хотя она просила Уильяма не дарить спорткар.

На лифте от подземной стоянки до тридцать третьего этажа, поправить волосы, зайти домой. Не думала, что кто-то уже объявился, думала, как обычно встретит тишина и пустота, но удивилась, еще раздеваясь и слыша разговор, правда, слыша слишком плохо, чтобы разобрать.

Зои лежала на кожаном диване, большая плюшевая игрушка под головой, явно притащенная из ее комнаты. Фрэнсис сидел на полу, спиной касался дивана, в руках ноутбук, рядом валялись два телефона. Еве увиденное показалось странным, они близко. У Зои полная возможность беспрепятственно наблюдать, что Фрэнсис делает в ноутбуке, даже не поднимаясь, и оба их телефона вместе.

— Привет, — Ева обратила на себя короткое внимание и, больше не собираясь отвлекать, направилась к кофемашине. Жутко хотелось выпить капучино и расслабиться. Пока возилась с приготовлением, слушала чужую беседу, не смущаясь. Если в комнату не ушли и не шепчутся, значит, можно, да?

— А потом? — спросила Зои и, не дожидаясь ответа, поинтересовалась еще: — Я буду действовать, как ты сказал, но до какого момента?

— Всегда.

Завибрировал один из телефонов, и Зои с некоторой тревогой произнесла:

— Опять он. Может, взять?

— Даже не думай, — Фрэнсис развеселился, судя по довольному голосу, и на секунду поднял телефон, чтобы удостовериться, кто звонит. — Не будет момента, когда ты сможешь перестать. С ним никогда. Если ты хочешь быть собой — будь. Только в своей комнате, когда одна, со своими подружками, когда ни с кем не разговариваешь. А если ты хочешь быть с ним, забудь, кто ты есть, и дави его. Другого он не воспринимает. Не будешь прогибать, не обретешь плоть и кровь для него.

— Вы, парни, странные существа, — выдала Зои с философским видом.

— Нет, это нормально. Иначе не получится, потому что он не твой человек, — непосредственно ответил Фрэнсис. — Такой, какая ты есть, он не подходит.

— Ммм, — удовлетворительно промычала и не без лукавства спросила: — Тебе-то есть с этого польза?

— Ну, — закусил губу, поморщился и, вероятно, не увидев причину утаивать, заявил: — Он меня порядком достал. Лезет во все дыры вокруг меня. И я очень хочу, чтобы в твоей дыре его и прихлопнуло.

— Ты так мил.

Еве было любопытно, о ком они говорили, кого обсуждали, для кого такой план выстроен. Но не могла спросить, ведь раз они общались так, будто ее здесь нет, значит, она появиться и не может. Села в кресло возле панорамного окна, наслаждалась видом, кофе и творением своих рук — согласием Зои и Фрэнсиса. Это ведь в какой-то степени ее заслуга, да? Она повлияла на Фрэнсиса, убедила его обратить внимание на сестру, верно? Улыбка не сходила с лица, приятно.

Зои сделала две чашки кофе, для брата и для себя, и устроилась на полу рядом с ним. Они вместе что-то смотрели в ноутбуке, смеялись время от времени, и все разговаривали, но гораздо тише. Или Ева просто перестала прислушиваться, ведь все и так хорошо.

Уильям вернулся домой поздно. Дети уже разошлись по комнатам, на диване осталась лишь игрушка Зои.

Уставший, сразу направился в душ, сообщив, что поужинал, и поинтересовавшись формально, как прошел ее день. Ева чувствовала, что он в действительности не с ней, не в их спальне. Он зачем-то взял телефон в ванную, а прежде чем лечь спать, вообще его отключил.

Подозрительно.

Поцеловал в щеку, завалился в кровать, накрылся одеялом, уткнулся в подушку и, кажется, сразу засопел. Так быстро. Ева только успела облачиться в ночную кружевную сорочку и осознать, что ей-то спать хочется не так сильно.

Она надела легкий халат и вышла, чтобы попить воды, а затем не стала возвращаться в спальню. Три коротких, очень тихих стука в чужую темную дверь, без особой надежды, что он услышит. И надеясь, что тогда не услышит никто.

Но Фрэнсис открыл и молча пропустил внутрь.

Светлые стены, черные шторы, выглядящие тяжелыми и массивными, словно не ткань, а камень, весь потолок в маленьких круглых, плоских лампах. Большая кровать посреди комнаты, светло-бежевая мебель, никакого бардака, ничего лишнего. Мягкое для босых ног ковровое покрытие.

— Ничего, если я побуду с тобой? — Ева прошла чуть дальше в комнату, не находя себе места. — Уильям уже уснул, у меня же никакой сонливости.

Фрэнсис пожал плечами, давая понять, что не возражает. На нем лишь домашние свободные серые штаны.

— Я была рада сегодня видеть тебя с Зои, — аккуратно развернула стул у письменного стола и села на самый краешек. — Спасибо.

— Я сделал это ради себя, — ушел в ванную комнату.

Он держал себя холодно, это было трудно не заметить, и Ева подсознательно ощущала вину. Что сделала? Наверное, лучше всего уйти, зачем вообще пришла? И только решила вернуться в их с Уильямом спальню, как Фрэнсис вышел из ванной и заговорил:

— Вам там неуютно, поэтому вы пришли ко мне? Или есть другая причина?

— Фрэнсис… — хотелось многое рассказать. Все опасения и подозрения, вылить беспокойство, но она помнила, к чему привело прошлое общение, в котором доверяла она ему, открывалась.

Его телефон, лежащий на столе, напомнил о себе и Ева вздрогнула:

— Это эра мобильного помешательства?

— Нет, — улыбнувшись, Фрэнсис подошел к столу, посмотрел на дисплей и улыбнулся снова. Ева неосознанно посмотрела туда же, и внутри все полыхнуло. «Минха».

— Зачем она тебе пишет? — поднялась, а Фрэнсис перевернул телефон, и сам повернулся к Еве:

— Не накручивайте себя, просто есть одно дело.

— Какое дело у учительницы может быть к ученику после школы? — хотелось протянуть руку, взять телефон и прочитать, что же она ему написала почти ночью.

Фрэнсис усмехался ей в лицо и ничего не собирался объяснять. Уверенный, наглый, он стоял на своем, и Ева сомневалась, что хоть когда-то он доверял ей. Какая же я дурочка.

— Фрэнсис, для тебя это игра, но такое недопустимо между вами, — серьезным тоном, не терпящим возражений, рассчитывая на то, что он покажет ей сообщение сам, но Фрэнсис, заходя дальше, отвел руку и толкнул телефон к противоположному углу.

— О чем вы думали, заходя ко мне в поздний час в такой одежде? Когда муж уже спит, — чуть подался вперед, чуть сокровеннее и протяжнее: — Мы только вдвоем, никто не зайдет, никто и не подозревает. И вы поняли, что я прав. Отец вас не видит и не слышит.

Ева отступила, немного, незаметно, а Фрэнсис сжал ее руку в своей, не отпуская:

— Только теперь вы все осознали, да? — и видя желанный ответ в ее глазах, прочитав в ее испуге, заговорил тише: — Вы ошиблись, и вы это поняли.

— Фрэнсис... — прикрыла глаза и не выдержала, наверное, женщины все-таки слабы. — Это не любовь, должно быть, у нас с ним не любовь.

Она не пала в его объятия, но достаточным оказалось лишь потянуть, и вот полностью в его руках. Фрэнсис обнял, провел ласково по волосам, утешая, но с лица его не сходила улыбка, с такой улыбкой не утешают. Ей было тяжело, нечем дышать, и дело не в воздухе, сложившая ситуация душила, она и не верила, что ей полегчает, но все равно пришла за этим. Задыхалась и таяла, не зная, что Фрэнсис не переживает вместе с ней вовсе. Ощущает, но не разделяет, не пытается утихомирить ее тянущую боль, а переживает собственный очередной триумф и наслаждается этим. Сколько ему еще осталось до цели? Шаг?

Поцеловал в макушку, прижал крепче, улавливая, что телефон снова завибрировал, но больше не собираясь его трогать сегодня.

— Я не буду врать, что все наладится, Ева, — заговорил с ней, — что бы ты ни делала, отца не изменить. И меня не изменить. Только себя.

— Почему ты так жесток? — сделала безвольную попытку прекратить физический контакт, но Фрэнсис сразу привлек к себе сильнее. — Почему ты не врешь мне? Ты же отравляешь мне жизнь.

Больше ждать не было нужным. Он поцеловал ее, влажным языком провел по губам, и не встретил сопротивления. В беспомощности Ева царапала его кожу, не отдавая отчета в этом. Как и в том, что начала отвечать на поцелуй, едва, слегка проводя языком по его, чуть больше раскрывая рот, наклоняя голову для удобства, и вот все уже переросло в полноценную страсть.

Слишком много всего, слишком много любви, слишком много запретного. Ева гибла и оседала, только Фрэнсис поддерживал в ней силу и жизнь, давал шанс на перерождение. Почему она не уделяла внимание тому, что стало с Евой после вкушения яблока? Она их ела постоянно, или отравилась одним единственным?

Это могло продолжаться не только всю ночь, но бесконечно, Фрэнсис оторвался от нее, не растеряв самоконтроля, сжал предплечья:

— Тебе надо идти, иначе мы не остановимся, а нам обязательно следует быть осторожными.

Ева не помнила себя, когда вернулась в спальню к Уильяму. И когда легла в постель. И провалилась в сон, будучи по-прежнему не собой, но сон оказался сладким. Словно древний, райский плод.