Letum non omnia finit (джен)

Мои надежды, что все происходящее — лишь сон, разбились вдребезги о скалы жестокой реальности.

Синее пламя больше не причиняло боли, приняв вид тонких, но от этого не менее прочных цепей, сковавших меня по рукам и ногам, тяжёлым грузом повиснув на шее и не давая ни малейшей возможности пошевелиться. Дикий зверь в клетке чувствует себя свободнее… И все это в непроглядном мраке.

Абсолютная тьма, в которой, казалось, погибнет любой лучик света, окружала меня капканом, как не так давно это делало синее пламя. Цепи же были недостаточно яркими, чтобы хоть чуточку рассеять эту чёрную мглу. Они просто мерцали мягким сиянием, и теперь напоминали не огонь, как вначале, а невесомую дымку, завораживающую любого, кто посмотрит на неё, чего я не осмеливалась лишний раз делать, опасаясь потерять свою личность. Вместо этого я вспоминала, прокручивала свою жизнь в памяти, чтобы не забыть. Розовый торт-мишка на четвёртый день рождения. Лучшая подруга и я в одинаковых платьях с подсолнухами. Мальчик, в которого я была влюблена в детском саду. Первый поход в школу и разочарование от жестокой школьной реальности. Первые выступления, грамоты и награды. Вечеринки с подругами. Ссора с отцом. Потом с матерью. Посиделки с крёстной. Рождение двух двоюродных сестёр. Голубое платье, как у Золушки, и корона королевы бала на выпускном. Первая любовь, первое разочарование. Поступление в университет. Встреча с девочками. Диплом. Работа. Одна, другая, третья… Весёлые разговоры ни о чём… Походы в кафе и кинотеатры… Как же я скучаю по всему этому…

Интересно, а души могут сойти с ума от одиночества?

Проверять это на себе не хотелось, поэтому я говорила, вспоминала прочитанные книги и фильмы, пела, рассказывала стихи… В общем делала что угодно, чтобы слышать хотя бы свой голос в этой давящей тишине.

Главное — не сдаваться. Цепи не смогут держать меня вечно. И когда они ослабнут, я вырвусь на свободу. Жизнь обычного призрака уже не казалась мне столь ужасной. Да, он существует лишь в астральном мире… но, по крайней мере, он может двигаться, видеть этот мир. И небо. Серое от дождя, тёмное грозовое, белоснежное от огромных облаков, похожих на мягкую перину… И яркое голубое, приводящее в восторг и дарующее ощущение бесконечности небосвода.

В одном я была права. Не знаю, сколько времени прошло с момента моего заточения, но цепи начали терять силу, постепенно исчезая во мраке. И как только ненавистные оковы ослабли настолько, что давали возможность двинуться, я резким движением разорвала их. Моей радости не было предела. Теперь нужно отсюда выбираться. Я встала, пошатываясь, разминая затёкшие мышцы. Затем сделала глубокий вдох и побежала вперёд. Правда недалеко. Момент появления золотой клетки я пропустила, поплатившись за это. Прутья моей новой тюрьмы были объяты ярким оранжевым пламенем, которое обожгло меня, когда я, набрав скорость, влетела в него. Оно было таким ярким, что мои глаза начали нестерпимо болеть всякий раз, когда я смотрела на него.

Но ещё больший шок меня ждал впереди.

Когда золотая клетка захлопнулась над головой, я начала слышать голоса. Первой мыслью было " Так и есть — с ума сошла, спятила, чокнулась!»

Было страшно. Долгое время отягощённая одиночеством, я вдруг испугалась, что возможно оказалась не одна. Я боялась разрушить уже устоявшуюся зону комфорта, мой уже ставший привычным мирок, боялась перемен.

Забившись в угол клетки, я со всей силы зажмурила глаза и зажала уши руками, лишь бы ничего не слышать и…

— Тсуна-кун, ты проснулся! — я увидела красивую женщину с каштановыми волосами и карими глазами, которая с лаской и любовью смотрела… на меня?

Это было очень странное ощущение. Я не могла управлять телом этого ребёнка, но чувствовала его каждую клеточку, каждую эмоцию, каждое прикосновение, как свои собственные. Меня переполняла огромная радость от появления этой женщины, и такая сильная любовь к ней, что я не могла понять, где заканчиваются мои чувства, а где начинаются чувства малыша… Когда-то я читала, что детские эмоции намного сильнее, чем у взрослого… но к такому я не была готова. Это был сплошной эмоциональный поток, в котором легко было потерять себя и раствориться в чужих чувствах без следа.

Осознав это, я резко распахнула глаза. Наваждение исчезло. Почти. Отголоски эмоций ребёнка даже в таком состоянии ощущались предельно отчётливо.

Постепенно я училась отличать мельчайшие оттенки изменения эмоционального состояния малыша. Которого, как оказалось, зовут Тсунаёши. Через него я постепенно познавала мир, окружающий полугодовалого кроху. Начала учить японский язык благодаря его матери, Нане. Эта потрясающая женщина находилась рядом с малышом каждое мгновение, рассказывая Тсуне что-то, читала ему книги, играла… Даже невооружённым глазом было заметно насколько дорог для неё сын и насколько ей нравится проводить с ним время. Вдвоём.

Для меня было странным, что примерно за месяц моего наблюдения за мальчиком мы видели отца Тсуны только однажды. Неудивительно, что и я, и Тсуна здорово перепугались, когда Нана вручила ребёнка в руки какому-то дядьке бандитского вида с колючей щетиной. Тсунаёши тогда зарыдал не своим голосом, а я не находила себе места от беспокойства. Даже слова Наны «Тсу-кун, это же твой папочка!» меня совершенно не успокоили.

Когда ты живёшь эмоциями и чувствами другого человека, а тем более маленького ребёнка, то хочешь того или нет, ты обязательно привяжешься к нему, как к родному. Так случилось со мной. Я уже воспринимала Тсунаёши как маленького братишку, практически близнеца, которого у меня никогда не было. Когда смеялся он, смеялась и я. Когда он плакал, хотелось только одного — обнять и утешить. Когда ему становилось страшно, я пыталась пробиться из клетки, раня себя, чтобы защитить малыша, уберечь его от опасности.

О побеге из золотой клетки даже мысли не было.

Я просто знала, что не могу оставить мальчика. И что рано или поздно я найду способ связаться с ним, подружиться, помогать, поддерживать в трудную минуту и просто быть рядом.

Всегда.

* * *

Время неумолимо летит вперёд.

У Тсунаёши сегодня день рожденья. Ему исполняется четыре. Нана, окрылённая не столько праздником, сколько приездом Емитсу, отца Тсуны, которого не было уже полгода, порхает по кухне, что-то нарезает, что-то смешивает, что-то жарит. Я искренне восхищаюсь этой женщиной. Она одновременно может стирать, убирать, готовить, при этом ни на секунду не оставляя без внимания сына, а её лицо всегда украшает лучезарная улыбка.

Пока мама готовит, Тсуна играет в соседней комнате. До этого малыш гулял на улице, но упал, разбив коленку. Такие травмы уже давно стали обыденностью для этого ребёнка. Да, Тсуна рос весьма неуклюжим мальчиком, который, казалось, не приспособлен абсолютно ни для каких подвижных игр. Так все говорили. А в это время я ощущала всю боль и обиду ребёнка, которого дразнят сверстники, и сердце моё сжималось. Да, он неуклюжий. Да, много чего боится. Но, боги, он всего-навсего ребёнок, который старается узнать что-то новое. А издёвки этому явно не способствуют. Нана защищает своё дитя, но она не панацея. А отца, который должен учить своего ребёнка хотя бы защищаться, носят непонятно какие черти неизвестно где. Что не радовало.

Но отставим меланхолию в сторону! Тсуна доволен и счастлив, значит и у меня не должно быть повода грустить.

В данный момент Савада-сан был занят. Да, именно Савада-сан, а не Тсуна! Все дело в том, что он решил перебарывать свой страх перед соседской собачонкой, которая несмотря на то, что была весьма малых размеров, пугала Тсуну почти до паники. И сейчас Тсунаёши упорно рисовал эту псину, убеждая себя, что больше не боится. А главное, что он решил избавляться от страха сам, а не по чьему-то указанию, что меня, без сомнения, радовало. В такие моменты Тсуна преображался: место пугливого мальчика занимал серьёзный и вдумчивый ребёнок, упорно делающий все, что задумал. Мне нравилось видеть его таким. Золотые прутья моей клетки в это время горели ярче обычного, освещая место моего заточения, не оставляя ни одного тёмного уголка. Вот только, жаль, что такие моменты наступали нечасто…

От раздумий меня отвлёк звук открывающейся входной двери. Тсуна поднял голову и, после секунды размышлений, отложил рисунки, направившись в прихожую, куда уже вышла Нана.

— С возвращением, дорогой! — она обняла мужа, по которому, без сомнений, очень скучала. Это ж какой свиньёй надо быть, чтобы так надолго бросать жену в одиночестве! Что-то сегодня не о том я думаю…

Второй пришелец снял шляпу и тут же завладел моим вниманием. Вроде обычный старик европейской внешности… Поздоровался с Наной, представился как Тимотео, извинился за вторжение, потрепал по голове Тсуну, улыбался доброй улыбкой… Ага, я подобную улыбку уже видела у «хорошего» дяди Люцифера и не скажу, что была от этого в восторге. Нужно проследить за этим стариком. Я не позволю ему навредить мальчику, даже если придётся сжечь все тело, в попытках выбраться из этой чёртовой клетки.

Пока я строила планы, как обезопасить малыша, несмотря ни на что, все собрались за столом. Под недружные аплодисменты Тсунаёши задул свечи, пожелав… найти хоть одного друга. Моё сердце сжалось в комок. Бедный мальчик! Он просто хочет, чтобы его приняли… чтобы с ним дружили… В который раз я пожалела, что не могу даже поговорить с Тсуной. Как бы я хотела рассказать ему, какой он замечательный, смышлёный и добрый ребёнок.

Словно в ответ на мои чувства, Тсуна вдруг горько заплакал.

— Тсуна! Ты мужик! А мужик не должен рыдать как девчонка! — да, Емитсу совсем не умеет обращаться с детьми. Нана только хотела обнять сына и успокоить, как случилось неожиданное: Тсунаёши оказался на коленях у старика Тимотео. От удивления мальчик перестал плакать, а я зависла в неком подобие ступора. Во-первых, от поступка Тимотео. Может, мои подозрения к нему ошибочны? Надеюсь на это… а во-вторых, меня не оставляла в покое мысль, что слезы Тсуны вызнаны именно моими эмоциями, потому что мальчик даже не думал грустить в тот момент. Такое произошло впервые. Но разберёмся с этим позже… Все равно не хочу оставлять Тсуну без внимания в присутствии людей, которым я не доверяю.

А в это время малыш стянул с руки Тимотео массивный серебряный перстень, инкрустированный большим камнем голубого цвета. Внутри камня можно разглядеть некое подобие герба, но я не уверена.

Когда Нана ушла на задний двор, снять высохшую одежду, Тсунаёши услышал лай той самой собаки. В тот момент, когда Тсуна перепугался за мать, кольцо в его ручках загорелось. И это было то же самое пламя, что не давало мне покинуть клетку. Какого черта тут происходит?!

Емитсу и Тимотео переглянулись с таким видом, что я поняла: эти двое явно знают ответ на мой вопрос.

Я не успела разозлиться на них, как Тимотео сделал быстрое движение рукой, прикоснувшись средним и указательным пальцем ко лбу Тсуны. Короткий всплеск знакомого оранжевого пламени и… все в который раз летит к черту.

Резко пропали все эмоции Тсунаёши. Сердце пропустило удар.

«Я его не чувствую…» — прошептала я, чувствуя, как страх за себя, за Тсуну, накатывает волнами. Появилось знание, что если погибнет мальчик, то исчезну и я.

Подхваченная волной паники, я носилась по клетке, ища хоть одну жалкую лазейку. Пламя, охватившее прутья, начало гореть ярче и ярче, сжигая, практически уничтожая клетку, вместе со всем, что находится внутри. И это за считанные секунды.

Страх сковал мышцы, руки и ноги занялись дрожью. Жар, уже опаляющий кожу, отрезвил. Сжав посильнее зубы, закрыв что есть мочи глаза и защищая лицо руками, я бросилась в самое пекло, ломая своим телом истончившиеся прутья столь ненавистной мне клетки. Адское пламя обжигало мне лицо, руки и тело, приносило нестерпимую боль, но я не останавливалась, чётко осознавая, что не имею права погибать здесь.

Ещё шаг и огненная клетка остаётся позади. Мгновение — и она с оглушительным грохотом взрывается яркой вспышкой света. Ослеплённую, обгоревшую, меня подхватывает взрывной волной и ударяет обо что-то твёрдое.

Последней мыслью было: «Этому старику ни за что нельзя доверять».