Хроники Эверона. Песнь Феникса (гет)

«Правильного выбора в реальности не существует — есть только сделанный выбор и его последствия».

© Эльчин Сафарли. Мне тебя обещали

Придворные лекари не могли найти причину столь резкого улучшения состояния королевы. Они неустанно пытались выяснить это у матери Адрии, но та с мягкой улыбкой отвечала:

— Всего лишь мята и ромашка, приправленная материнской любовью.

Будь король хоть чуточку внимательнее, он бы непременно заподозрил неладное, уж очень заученным казался ответ Дейдры. Но Эдрику не было дела до леди Астер, главное — теперь его наследнику ничто не угрожало. Его даже не особенно волновало состояние королевы. В первую очередь — благополучие будущего сына.

И теперь, когда король больше не сидел часами у ее постели, у Адрии наконец появилась возможность прогуливаться в саду, облагораживанием которого садовники занимались по строгой рекомендации молодой королевы. Ей совсем не нравилось то, что было при предыдущих правителях, она хотела создать нечто иное и совершенно прекрасное.

Чаще всего компанию в таких прогулках ей составляла Мария Аллен. Эта молодая очаровательная девушка с огненно-рыжими волосами и задорными зелеными глазами быстро завоевала доверие своей госпожи. Спустя какое-то время она даже стала хранительницей самых сокровенных тайн королевы. Адрия знала, что всецело могла доверять ей.

— А ты не задумывалась о новом замужестве? — как-то спросила королева у леди Аллен. — Ты еще молода, но так будет не вечно.

— Я бы не хотела покидать вас, миледи, — застенчиво отозвалась фрейлина. Адрия понимала, что жалование, которое Мария получала на службе у нее, частично идет на покрытие долгов ее деда. Было бы просто кощунством лишить эту семью возможности расплатиться со своими кредиторами.

— Значит надо найти тебе кого-то при дворе, — довольно произнесла Адрия. — Тогда ты сможешь оставаться моей фрейлиной.

В этот момент они заметили приближающегося Дункана Дейномена. Королева перехватила взгляд, который Мария бросила на секретаря. И это было не в первый раз. Она узнала бы подобный взгляд из тысячи, ведь так смотрит только влюбленная девушка на предмет своих воздыханий. В ту же минуту у Адрии появилась замечательная идея.

— Почему ты так смотришь на меня? — спросил Дункан, когда Мария, по приказу своей госпожи, оставила их вдвоем. Улыбка на его лице выглядела немного глуповатой.

— Что ты думаешь о Марии? — спросила Адрия, внимательно посмотрев на друга.

— Я думаю, она достойная леди, — немного подумав, ответил Дункан. — А что?

— Да вот, хочу выдать ее замуж.

— За кого?

— Что ты скажешь, если я скажу, что за тебя? — и, глядя на опешившего Дейномена, королева добавила: — Она давно влюблена в тебя. Да и тебе уже пора остепениться.

— Все это как-то слишком неожиданно, Адрия, — он даже не заметил, что осмелился обратиться к королеве по имени. — Я никогда не приглядывался к ней…

— А вот теперь присмотрись, — улыбнулась она в ответ, ласково взглянув на друга.

Дункан посмотрел на идущую позади Марию. Она смотрела под ноги и потэому не видела его внимательного, изучающего взгляда. Ну что он мог сказать? Красивая, милая, привлекательная девушка, вот только вряд ли он сможет подарить ей свою любовь, ведь сердце его навсегда принадлежит той, что идет подле него. Той, которой никогда не суждено принадлежать ему…

* * *

Зима, проведенная в замке Ладлоу, была крайне тяжелой для леди Каллисты. Этот небольшой путевой дворец никогда не славился теплыми стенами и разгоряченными каминами. Здесь всегда слышалось гулкое завывание ветра в мрачных и серых коридорах, которые, в отличие от Тартесса, не были украшены ни картинами, ни статуями.

Каллиста старалась лишний раз не покидать своей комнаты, ведь здесь было все самое необходимое. Правда, она измучила своих новых прислужниц просьбами посильнее растопить камин. А вот в прогулках по этому отвратительному каменному замку и прилегающему саду она не нуждалась. Каждый день она мрачно смотрела в окно, ожидая, когда приедет гонец короля с известием, что ее ссылка окончена.

Но проходили дни, и ворота замка открывались лишь для слуг, которые в очередной раз приносили для своей новой госпожи провизию с ближайшего рынка. И единственной связью с королевским дворцом были многочисленные письма от Фриды. Каллиста редко отвечала, но всякий раз напоминала о своей болезни, в надежде, что Доминик смилуется над ней.

Но сын был непреклонен. И в этом вдовствующая королева винила Минерву. За свою достаточно долгую жизнь Каллиста привыкла во всех своих бедах и несчастьях обвинять Маркеллов. И совсем неважно, что долгих тринадцать лет дети Софии и Филипа были вынуждены скрываться от тирании и результатов узурпаторства Неопалонисов. Что бы ни случилось, эта семья, по мнению Каллисты, всегда и во всем будет виновата.

Однако жизнь в этом замке имела и свои преимущества. Так, например, путевой дворец Ладлоу находился совсем неподалеку от родового имения династии Касарос. А Пенелопа, вдова давно умершего Альберта Касароса, некогда была не только одной из фрейлин королевы Каллисты, но и ее ближайшей подругой. А посему эта уже немолодая, но еще достаточно привлекательная женщина часто навещала свою бывшую госпожу, скрашивая ее досуг.

Пенелопа рано овдовела, оставшись с пятью маленькими девочками на руках. Ее муж, увлекавшийся азартными играми, задолжал половине королевства, и для покрытия его долгов пришлось раздать половину имущества. К счастью, имение, благодаря протекции короля Себастьяна и его супруги леди Каллисты, оставили вдове. Пенелопа была бесконечно благодарна своим благодетелям, а потому старалась служить им верой и правдой.

Но тяжелые годы, наступившие почти сразу после замужества Пенелопы, закалили характер этой простой с виду женщины. Она стала холодной, расчетливой и, главное, умной и хитрой интриганкой. Именно эти качества и отличали ее от эмоциональной и несдержанной Каллисты.

Благодаря таланту к плетению интриг, Пенелопе удалось успешно выдать замуж трех старших дочерей. Две младшие жили с ней в ожидании, когда на глаза их матери попадутся достойные партии для дочерей Альберта Касароса.

Однако был у Пенелопы и другой талант, о котором мало кто знал. Женщина была сведуща в вопросах магии. Но, в отличие от королевы Минервы Маркелл, которая принадлежала к линии леди Морвены, первой обладательницы магии черного воронового крыла, Пенелопа являлась дальним потомком некой леди Урсулы. И как все дети Морвены, дети Урсулы были похожи на нее: серые внимательные глаза, светлые, отливавшие на солнце золотом, волосы. А средоточием жизненных сил ведьм этой династии был белый голубь.

Черный и белый. Два контрастных цвета. Но это совсем не значит, что магия потомков леди Морвены темная, а у детей леди Урсулы — светлая. Нет, такая вещь, как магия, сама по себе является мрачной материей. А уж каким силам — добра или зла — она служит, зависит от самой ведьмы и от мотивов ее поступков.

Нет света без темноты. И не бывает добра без зла. Это извечный танец двух противоборствующих сил. И нет конца этой битве. Покуда существует наш мир, здесь всегда будет идти борьба меж светом и тьмой. И каждому из нас дано право выбирать свою сторону.

Но странная особенность этого мира такова, что, будучи на стороне добра, все непохожее и непонятное мы причисляем ко злу. И наоборот. А без света не бывает тьмы. И даже самые яркие звезды светят в густом мраке.

Быть может, и вовсе не существует никаких сторон? Такие понятия, как «добро», «зло» — все они относительны. Палитра красок жизни намного шире. И помимо белого и черного цветов, есть еще серый. Цвет, который стоит между ними, на границе добра и зла…

— Ты сегодня крайне бледна, дорогая, — обеспокоенно проговорила Пенелопа, садясь напротив Каллисты. — Что говорит лекарь?

— Я очень теплолюбивая, — кашляя, ответила женщина. — И этот промозглый замок стал причиной воспаления легких.

— Твой сын, должно быть, гордится собой? — недовольно фыркнула подруга, протягивая Каллисте серебряный кубок со свежезаваренными травами. — Довести мать до такого состояния…

— Думаю, он и не знает, — Каллиста передернула плечами и снова закашлялась. — Виной всему эта проклятая ведьма. Ненаглядная дочурка Софии.

— На любую ведьму найдется другая ведьма, — после непродолжительного молчания вдруг заявила Пенелопа.

Каллиста была единственной, кто знал о даре, которым обладала леди Касарос и ее дочери. Именно она пыталась избавить ее от проклятья бесплодия, которое София перед своей смертью обрушила на семью Неопалонисов. Но Пенелопе этого так и не удалось, ведь, как известно, родовое проклятье способен снять лишь человек, наславший его, и в редких случаях это удавалось сестре или дочери проклинавшей.

— Что ты хочешь этим сказать? — Каллиста резко выпрямилась в своем кресле.

— Вот увидишь, дорогая, я найду способ избавиться от девицы, которая так нагло выгнала тебя из дворца.

Каллиста благодарила Богов за то, что они послали ей свою благодать в лице Пенелопы. Она верила и надеялась на ее помощь. Но, кажется, слепая вера в леди Касарос и ее добрые намерения совсем затуманила разум вдовствующей королевы. Она не замечала очевидных вещей: у Пенелопы была своя цель.

Согласно древним обычаям Эверона, когда король отправляется на войну, его семья, а также часть придворных сопровождают его до лагеря, а затем, в день, когда войско выступает в поход, провожающие возвращаются во дворец, где продолжают вести привычную размеренную жизнь. Так в начале апреля небольшой отряд, во главе которого ехал король Доминик со своей супругой, покинул стены дворца и направился к Холмам Дерека Великолепного. Замыкала шествие просторная карета, где ехали юные наследники престола, а также их тетя — принцесса Фрида.

— Ты чем-то обеспокоена, дорогая? — спросил король, видя, с каким напряжением Минерва вцепилась в поводья своей лошади.

— Все в порядке, — королева слабо улыбнулась в ответ. — Скорая разлука тревожит меня.

— Не печалься, милая, мы вернемся с победой, — вдохновенно произнес Доминик. — Обязательно.

— Лорд Вейнворт останется при дворе?

— Ему приказано охранять вас и порядок в столице, — ответил король. — А почему ты спрашиваешь? Помнится, раньше ты и на дух его не переносила.

— Я доверяю ему, — Минерва пожала плечами. — После того случая.

Прошло уже довольно много времени с того дня, как Доминик выслал свою мать из столицы. Он мог простить многое, но только не предательство. Адмет и Тора — будущее династии и всего королевства в целом, и король никак не мог взять в толк: за что леди Каллиста так ненавидит собственных внуков? Неужели гнусные слухи о неверности Минервы породили у этой женщины такую злобу, что она заплатила наемным убийцам за смерть двух пятилетних детей?

Доминик и Минерва почти никогда не говорили о том, что случилось около полугода назад. Но король знал, что его супруга стала больше заботиться о безопасности детей. Как сообщил ему лорд Вейнворт, королева потребовала усилить охрану принца и принцессы и старалась не подпускать незнакомых людей к своим детям. Тот случай сделал Минерву более чем подозрительной. И виной тому Доминик считал свою мать.

От Фриды он не раз слышал, что леди Каллиста тяжело больна и просит разрешения вернуться во дворец. Король разрывался между своим долгом и сыновними чувствами.

— Мой отец всегда говорил, что величие императора заключается в умении прощать (1), — как-то раз сказала Минерва, видя внутренние терзания мужа. — Покажи подданным настоящего благородного короля. Однако, не забывай, предателям свойственно предавать дважды.

— Люди меняются, — ответил тогда Доминик.

— Меняется мир, но не люди, — отозвалась молодая женщина с улыбкой.

Вступая в брак с леди Маркелл, молодой король Неопалонис и не рассчитывал получить в супруги верную и надежную жену. Он считал своим долгом сохранить порядок в королевстве при помощи этого союза. Но простой народ верил в великую любовь короля и королевы, и рождение долгожданных наследников, по всеобщему мнению, стало ее доказательством.

Но все-таки брак с Минервой оправдал его ожидания. То ли благородное происхождение и великие предки, то ли воспитание Софии позволили леди Маркелл стать достойной королевой Эверона. Народ любил ее, придворные — восхищались, а Доминик — ценил за мудрые советы и поддержку в каждом его начинании.

Да, у них бывали ссоры, как, впрочем, и у любой семейной пары. И пускай между ними никогда не будет настоящей любви, чувства, которое наполняет сердце теплотой и при случае сжигает все внутри дотла, но взаимное уважение будет всегда. И на страницах истории Минерва Маркелл навсегда останется принцессой, в один миг утратившей все, а в другой — возвысившейся до небес. Благородная королева, достойная супруга, мать двух наследников величайшего из всех королей Эверона.

— Лорд Вейнворт и Регулус Глэвум остаются в столице, — сказал Доминик. — Тебе не о чем беспокоиться, — уверенно добавил он.

— Ошибаешься, — она ласково посмотрела на короля. — Ты уходишь на войну, и я буду переживать. За тебя и моих братьев. За всех воинов.

Доминик вдруг решил спросить: переживает ли она за него так же сильно, как и за Клеона Дейномена? Но очень вовремя передумал. Он верил в верность своей жены. И никакие отвратительные сплетни не могли переубедить его. Поверить в предательство можно, лишь став его свидетелем. Нельзя бросаться ложными обвинениями, не имея веских доказательств.

Однако он все-таки решил спросить Минерву о другом инциденте, о котором неустанно твердили дворцовые слуги:

— Что происходит между тобой и Фридой?

— Ничего особенного, — быстро отозвалась Минерва. — Мы не сошлись во мнениях в одном деликатном вопросе.

— Не в моих правилах влезать в женские ссоры, но уже очень давно мне не дает покоя один вопрос: почему ты не сказала мне об унижении, которому тебя подвергла моя сестра? — Доминик говорил о той злополучной пощечине, которую Фрида с размаху влепила Минерве на глазах у всего двора.

— Откуда ты знаешь? — спросила женщина, изумленно посмотрев на мужа. — Я же велела всем молчать.

— Помимо своих королевских обязанностей, я иногда слушаю сплетни, — усмехнулся он в ответ. — Но, надо признать, это лорд Вейнворт, — видя, как исказилось от злости лицо Минервы, он поспешно добавил: — Леонат посчитал своим долгом рассказать о конфликте, который зреет в семье короля, — но, кажется, это совсем не смягчило Минерву.

— Я бы сама разобралась с Фридой. Она была очень опечалена отъездом матери, и я приписала ее поведение расстроенным чувствам, — с трудом сдерживая недовольство, отозвалась королева.

— Как король, я должен поддерживать порядок не только в стране, но и в собственной семье, а как муж, я должен заботиться о своей жене. Никто и никогда не посмеет унижать тебя, запомни, Минерва.

Те же слова он сказал Фриде, когда та, виновато опустив голову, стояла в его кабинете и выслушивала гневную речь брата.

— Минерва — моя жена и твоя королева, так будь добра, проявляй к ней должное уважение, — сквозь зубы процедил он.

— Она ведь не любит тебя, — со злостью выпалила девушка. — Маркеллам всегда нужна была только власть.

— Когда-то у тебя было совершенно иное о них мнение, — фыркнул Доминик.

— Я повзрослела.

— И поглупела, — в тон ей ответил брат. — Я вынужден назначить тебе наказание. Я не хочу отсылать тебя, как я поступил с нашей матерью, ведь твой проступок не так тяжел, однако ты лишаешься части своего содержания, — кажется, это совсем не расстроило Фриду. Она продолжала с вызовом смотреть на короля. — И начинай готовиться.

— К чему? — удивленно спросила принцесса.

— Как только завершится война с ортейцами, ты станешь супругой Рагнара, — объявил Доминик.

— Нет, никогда, я не отправлюсь на эту варварскую землю, — запротестовала Фрида. — У тебя нет власти распоряжаться мной.

— Ошибаешься, милая, — с нажимом произнес он. — Я могу.

— Но не моим сердцем и душой.

— Только если понадобится. А теперь, будь добра, покинь мои покои.

Доминик не слышал, какими проклятьями его осыпала сестра, да это было и неважно. Союз уже был заключен, осталось только выиграть войну…

— Но почему ты не сказал мне об этом раньше? — спросила Минерва, когда Доминик сообщил о своем решении относительно Фриды. — Я, как первая леди двора, должна заниматься подготовкой к свадьбе.

— Я верю в успех моего дела, однако не хочу лишний раз искушать судьбу, — мягко отозвался он, накрыв ладонью холодную руку Минервы, которая по-прежнему крепко цеплялась за поводья, словно впервые ехала верхом. — Ты можешь заниматься предстоящей свадьбой, но не переусердствуй, пускай все идет своим чередом.

Тем временем их небольшой отряд спустился вниз вдоль небольшого ручья, текущего от самых стен королевского дворца. В широкой долине, где они оказались, родник впадал в небольшую речку, которая на востоке впадала в могучую полноводную реку, огибающую горную гряду. Приближался полдень. Солнце поднималось над горизонтом, а его яркие лучи все сильнее прогревали прохладную после сырой ночи землю. И вот уже вдалеке на западе виднелась возвышенность, куда были стянуты все военные силы Эверона.

Через полчаса они наконец добрались до лагеря. Здесь, на плато, по обе стороны дороги стояли шатры и палатки, предназначенные для воинов и их предводителей. Все это чем-то напоминало Поле Золотой Парчи, где традиционно проходили встречи между народом Эверона и эльфами, вот только там не было столько воинов, облаченных в серебрянные доспехи, и не было слышно звонкого лязга металла повсюду.

Доминик помог Минерве спешиться, а затем, взяв жену под руку, вместе с детьми направился к просторному шатру, который специально подготовили для королевы и наследников. Он находился слева в окружении девяти палаток поменьше и трех огромных шатров в центре.

— Вы можете отдохнуть немного, — сказал он, ласково потрепав сына по макушке.

— Но я ни капельки не устал, отец, — уверенно заявил Адмет. — Я хочу все-все здесь посмотреть.

Доминик и Минерва переглянулись. Их сын был очень непоседливым и слишком активным. Иногда король сомневался, что его сын сможет стать спокойным и усидчивым юношей, а в свое время — и достойным правителем королевства. Но Минерва уверяла его, что все это пройдет с возрастом, просто мальчик еще слишком мал для методичного изучения серьезных наук.

— Лорд Вейнворт будет с тобой, — король кивнул наставнику своего сына. — А чем займетесь вы? — теперь он обращался к жене и дочери.

— Пожалуй, мы тоже прогуляемся по лагерю, — пожала плечами Минерва.

— Будьте осторожны, — кивнул Доминик, нежно поцеловав жену в лоб.

Вряд ли кто-то из его воинов осмелится посягнуть на самое ценное, что есть у короля. Но война есть война. А мужчины всегда остаются мужчинами. Воины с обагренными кровью руками никогда не чтут ни возраст, ни титулы. В такие моменты всегда больше всего страдают дети и женщины. Доминик обещал Рагнару, что поможет ему вернуть трон и корону, и ни один простой ортеец, живущий в деревне, не пострадает при этом. Но исполнить обещание будет крайне трудно, как и удержать тысячи своих воинов от ненужного кровопролития.

Принцесса Тора, сидя в ногах матери, завороженно слушала рассказы короля Амилариса о лесном народе, их обычаях и традициях, о древних легендах, которые они передавали из поколение в поколение. Минерва также внимательно слушала эльфа, мысленно отмечая, что часть этих историй она уже слышала в далеком детстве от своей матери. Иногда королева бросала несколько обеспокоенные взгляды на сына, который скакал неподалеку. Любопытный принц засыпал рыцарей и кузнецов множеством вопросов, на которые те не очень-то хотели отвечать, но, видя грозный взгляд лорда Вейнворта, словно тень, сопровождавшего молодого господина, все-таки отвечали.

Эвмент, стоявший в стороне, хмуро наблюдал за происходящим. С того дня, как Минерва узнала о его тайном браке с леди Асгерд, их отношения были несколько натянутыми. За полтора месяца они едва обменивались сдержанными фразами. От внимательного Бренна не скрылось, что между сестрой и братом словно кошка пробежала. Напрасно он пытался выяснить причину их ссоры, ведь ни один, ни другая не желали признаваться. И все-таки Минерва не сказала ничего ни Рагнару, ни Доминику, хотя Эвмент очень боялся этого. Сестра предоставила ему шанс самому разбираться со всеми последствиями.

Но Эвмент страшился своего скорого отъезда. Молодой лорд Маркелл боялся, что за время его долгого отсутствия сестра может сама взяться за решение этого вопроса. И все осложнялось тем, что Асгерд подозревала у себя беременность.

— Еще слишком рано, чтобы знать наверняка, — отмахнулся Эвмент, услышав о ее подозрениях.

— Быть может, вы в Эвероне узнаете о беременности только на третий месяц, но у ортейцев есть свои методы, — ответила молодая женщина, поглаживая живот, где, по ее мнению, зрела новая жизнь. — Ты разве не рад? — она присела на кровати и внимательно посмотрела на него.

— Рад, — с грустной улыбкой отозвался он. — Вот только боюсь, дяди и тетя этого малыша вряд ли будут рады прибавлению в семье.

— А это совсем не важно, — тихо ответила Асгерд. — Главное, что мы будем любить его.

Эвмент притянул молодую жену к себе. Когда чувства к молодой воительнице вспыхнули в его сердце, он был готов свернуть горы, лишь бы быть с ней. Но любовь настолько затуманила разум, что он забыл, какие последствия бывают после бурной страсти. Впервые в жизни ему хотелось отступить. Эвмент остро осознал, что не готов стать отцом, и не готов к осложнениям, какие непременно возникнут, когда вся правда вскроется.

Но Дориан, который в раннем возрасте заменил троим Маркеллам отца и мать, учил братьев всегда отвечать за свои поступки. И если Эвменту хватило смелости принести в этом мир нового человечка, он должен сделать все возможное и невозможное для его благополучия. А для этого придется непременно побеседовать с сестрой. Придется переступить через собственную гордость и признать свою ошибку.

— И зачем ты нас собрал здесь? — тяжело вздохнув, спросил Бренн, глядя, как младший брат вот уже минут десять нервно ходил по шатру, стискивая кулаки и бормоча себе под нос что-то невнятное.

Молодой человек посчитал, что присутствие старшего брата будет необходимо, чтобы сдержать волну негодования Минервы, которая непременно обрушится на него, когда он во всем признается.

— Эвмент, скажи уже наконец, что стряслось, — устало проговорила сестра, настороженно наблюдая за странным поведением младшего брата.

— Расскажи ему все, — Эвмент резко остановился и посмотрел на нее. — От начала до конца.

Минерва, скрестив руки, нехотя поведала Бренну историю, которая и послужила причиной их ссоры. Брат слушал внимательно, не перебивая. Было сложно определить его эмоции, ведь всякий раз, когда его брови удивленно поднимались вверх, а глаза выражали искреннее изумление, он старался быстро скрыть все за привычной маской спокойствия и некоторой отрешенности.

— Таким образом, можешь поздравить нашего брата со свадьбой, — Минерва бросила на Эвмента очередной недовольный взгляд.

— А еще Асгерд, возможно, беременна, — сообщил Эвмент, закрыв глаза и приготовившись к смерти, которая непременно должна последовать за подобной новостью.

— Именно так, — машинально ответила сестра. Но когда до нее дошел смысл сказанных им слов, женщина медленно повернула к нему голову и посмотрела на него округлившимися от удивления глазами. — Подожди, что?! Асгерд беременна?! — кажется, она совсем забыла, что там, за тканевыми стенами шатра, ходят тысячи людей, которые могут их подслушивать. — Ты спятил?! Как?! Как такое могло произойти?!

— Уж тебе ли не знать, как это происходит, — неудачно пошутил он в ответ. — Ты и сама не без греха, — Эвмент неприятно оскалился, глядя на сестру. — Ты будешь обвинять меня в безответственности, а сама-то? Сама?!

— Немедленно прекратите! — воскликнул Бренн, с силой ударив ладонью по столу. Брат и сестра ошеломленно посмотрели на него. — Оба замолчите! — спокойно выдохнув раза три, он посмотрел на Минерву и сказал: — Объясни, о каком грехе этот идиот сейчас говорит?

— Я бы попросил… — начал было самый младший из Маркеллов, но, видя, как старший брат разъяренно сверкнул глазами, тут же умолк.

— Это совсем не важно, — попыталась было отмахнуться Минерва, но Бренн не сводил с нее настойчивого взгляда.

И сестра, и брат, сдавшись, поведали ему все то, что так тщательно скрывали. И между Маркеллами не осталось больше тайн и недомолвок.

Спустя какое-то время все трое молча сидели, уставившись в одну точку. Каждый думал о своем. Эвмент мысленно молился, чтобы вся эта ситуация наконец разрешилась. Минерва чувствовала угрызения совести и просто не могла посмотреть на Бренна, который, казалось ей, откровенно считал ее шлюхой. А сам Бренн, в свою очередь, думал о Дориане, который всю свою жизнь был их защитником. Каждого из них он оберегал по-своему. Будь он рядом, он бы непременно решил, что делать дальше. Он бы нашел правильное решение каждой из этих ситуаций. Но его не было. Наверное, будь Дориан рядом, они бы не опустились до подобного. Хотя, навряд ли…

— Итак, — начал Бренн. — Что мы имеем? Адмет и Тора не являются детьми Доминика, — как можно тише проговорил он, помня о безопасности. — А Асгерд носит ребенка Эвмента.

— Не факт, — выпалила Минерва. — Прошло не так много времени.

— Разве женщины ошибаются в подобном? — Бренн вопросительно изогнул бровь. Сестра ничего не ответила, лишь поджала губы и опустила голову.

— В ситуации с Минервой все очевидно: остается только молчать и уповать на благодать Богов, — Эвмент и сестра согласно кивнули в ответ. — А вот что касается тебя, мой дорогой братец… Этот ребенок — продолжение рода Маркеллов, мы не можем отказаться от него.

— Будем надеяться, что ваш поход продлится достаточно долго, и Асгерд успеет родить за это время, — уверенно произнесла Минерва. — А затем она покинет Эверон, оставив тебе дитя.

— Она ни за что не откажется от ребенка, — Эвмент опустил голову.

— Но ей придется, — согласился с сестрой Бренн. — Твоя репутация известна всему королевству, так что появление у тебя ребенка вряд ли вызовет недоумение.

— Зато подарит чуточку уважения со стороны окружающих, — хмыкнула Минерва. — Какой благородный жест: признать дитя от одной из своих многочисленных любовниц.

— Прекрати, и так тошно, — взмолился самый младший.

— А теперь давайте разойдемся по своим делам, — предложил Бренн, поднимаясь со своего места. И братья вместе с сестрой покинули шатер, предназначенный для королевской семьи, в надежде, что никто не услышал ни слова из их разговора.

* * *

(1) «Величие императора — в умении прощать» — фраза, сказанная Октавианом Августом, римским императором.