Хроники Эверона. Песнь Феникса (гет)

«Привязанности опасны для мира в душе».

© Филиппа Грегори. Ещё одна из рода Болейн

— Сын, Ваше Величество, у вас родился сын! — с радостной улыбкой громко возвестил Дункан Дейномен, вбегая в Малый зал, где собрались все лорды во главе с королем.

Они провели в этой просторной, но такой душной и темной комнате почти целый день. Роды у королевы начались еще ранним утром, но, по сообщениям главного лекаря, проходили очень тяжело. Была велика вероятность того, что Адрия покинет этот мир, забрав с собой и наследника.

Эдрик не то что был бы рад ее смерти, однако он и не испытал бы особой печали. Потеря была бы куда более тяжелой, если бы вместе с ней умер его будущий и, вероятно, единственный наследник.

Но Боги милостивы к тем, кто возносит молитвы и слезно просит их о поиощи. Эдрик молил о рождении здорового и выносливого ребенка, и Боги даровали ему мальчика, который с этой минуты является его наследником, продолжателем славной династии Майнер.

Он непременно наречет его Ричардом. В честь славного короля Ричарда I Великолепного, внука и наследника Арриана де Клера, или Ричарда II, который всю свою недолгую жизнь занимался расширением границ Эверона. Предки этого мальчика были великими и мудрыми правителями прошлого. И его сын, Ричард III, непременно будет таким же. Он оставит славный след на страницах истории Эверона.

Если бы только Эдрик мог знать, как страшно все обернется! Быть может, тогда он бы не был столь удручен его возможной смертью.

* * *

Клеон Дейномен, с остервенением нажимая на пергамент, перечеркнул остатками грифеля рисунок — вернее, портрет. Начав по памяти рисовать лицо Минервы, он спустя полчаса упорной работы вдруг понял, что ему совсем не нравится то, что получается. Из-под его руки выходил определенно красивый портрет молодой женщины, но во взгляде нарисованных глаз было что-то такое, что его злило. Она, как и в жизни, была далека, недосягаема. Клеону хотелось, чтобы хотя бы эта Минерва, изображенная на отрывке сухого пергамента, всецело принадлежала ему.

Но, раз это невозможно в жизни, видимо, не получится и на портрете. Всю его жизнь Минерва ускользала от него, подобно ловкой молодой лани, которая грациозно уворачивается от стрел многоопытного охотника. Будучи еще совсем мальчишкой, едва осознавшим внезапную смерть отца, он, получив известие о гибели Филипа и Софии Маркеллов, думал, что эта импульсивная и вечно задирающая нос девчонка, их дочь, тоже погибла. Ходили слухи, что дети Маркеллов нашли где-то укрытие, но он считал все это пустыми домыслами.

Когда на трон сел Доминик Неопалонис, он потребовал разыскать внуков Адрии Астер, истинных наследников престола. Клеон не верил в успех этого дела. Но, когда перед ним предстала повзрослевшая Минерва — а это определенно была она, уж этот взгляд голубых глаз он не спутает ни с чем и никогда — он просто не поверил своим глазам. Она снова появилась в его жизни, так же стремительно, как и исчезла.

Но Боги никогда не были милостивы к их союзу. Разлучив их однажды, они продолжали ту же игру. Подле Клеона отныне была Кирена Вейнворт. Она не была столь притягательна, как Минерва, обладавшая особенным шармом, загадку которого он не мог разгадать ни в далеком детстве, ни сейчас. У Кирены его не было, хотя, надо признать, она была в своем роде прелестна — однако, бесспорно, уступала Минерве в красоте.

Клеон смотрел на королеву издалека и мечтал, чтобы всего этого не было. Чтобы корона на ее голове не стесняла движений, чтобы она бегала со своими детьми не в дворцовом саду, а в маленьком, но такому тихом и уютном палисаднике в поместье Дейноменов. Иногда ему и вовсе чудилось, что наследники Эверона — его дети. Было во взгляде принцессы Торы что-то от его сестры Олимпии, а густые курчавые темные волосы Адмета напоминали его собственную шевелюру. Но разве это возможно?

— Красиво получилось, — Клеон, чуть не упавший со стула от неожиданности, резко обернулся.

На пороге его одиночной каюты стоял Рагнар, держа в руках тот самый кусок пергамента. который Дейномен от злости скомкал и швырнул за спину.

— Очень похоже, — заключил ортеец, внимательно взглянув на грифельный портрет королевы. — Не переживайте, Клеон, я никому не расскажу о вашем… — он на мгновение замялся, — творчестве.

— Спасибо, — неловко кивнул Клеон в ответ.

— Позвольте спросить, чем же вам так не понравился этот портрет? — поинтересовался Рагнар, уверенно проходя ближе к письменному столу, за которым сидел Дейномен.

С самой их первой встречи на пристани Рагнар испытывал симпатию к молодому лорду, который, по приказу короля, стал их проводником в мир, где им с сестрой предстояло прожить почти год. Клеон не был болтлив и многословен, но его вид говорил о многом. Рагнар неплохо разбирался в людях. А потому мог с уверенностью сказать, что преданному Дейномену он бы доверил свою жизнь.

Кроме того, симпатию вызывала и его искренняя привязанность к Минерве. Рагнар по своей природе был достаточно внимателен к деталям, которые другим могли показаться мелкими и незначительными. Он видел, как Минерва настойчиво изучала Клеона взглядом, хотя, казалось бы, все ее внимание должно быть приковано к гостям. Несколько раз Рагнар, допоздна засидевшись где-то, наталкивался на эту пару в коридоре, однако не решался нарушить их уединение. Клеон и Минерва не делали ничего предосудительного, но все же ортейцу казалось, что их встречи носили близкий доверительный характер.

Потребовалось все его природное обаяние, немного комплиментов и пара болтливых служанок, чтобы молодой воин узнал во всех подробностях о давней детской любви, которая связывает Минерву и Клеона и по сей день. Рагнар питал особенную слабость к историям о несчастной любви, считая, что в таких обстоятельствах проявляется истинное лицо человека. Кто-то сдается, опускает руки или делает еще что похуже, а кто-то, более смелый, продолжает жить с этим чувством, что раздирает грудь изнутри. Королева Минерва вызывала у воина восхищение. А как иначе? Любя одного человека, она вынуждена провести жизнь с другим. Но она не совершает ошибок, ибо долг и честь превыше всего.

— Он слишком правдив, — грустно отозвался Клеон, тяжело вздохнув и исподлобья посмотрев на Рагнара.

Ортеец ничего не ответил, лишь молча похлопал его по плечу и положил пергамент на стол.

— Готовы вернуться домой, милорд? — спросил Дейномен, поднимаясь со стула, пытаясь таким образом отвлечь Рагнара от разговора о Минерве. Ему совсем не хотелось поощрять его интерес. Вряд ли он, конечно, сообщит об этом королю, но Клеон не был готов дать ответы на некоторые вероятные вопросы. И не потому, что опасался за свою жизнь, а потому, что на многие из них он просто не знал ответа.

— В последнее время мне часто снится Ратоткан — мой родной дом, — грустно улыбнулся Рагнар. — Но вернуться туда будет намного сложнее, чем покинуть.

— Не верите в успех нашего дела?

— Не верю, что смогу поднять меч на своих соплеменников. Они ведь не виноваты, что трон обманом занял мой дядя. Они будут выполнять свой долг перед своим королем, потому что это дело чести.

И Клеон ничего не ответил. Потому что не знал, что тут можно сказать.

Доминик ненавидел себя за то, что чувствовал себя таким уязвимым перед бескрайними морскими просторами, перед тихими волнами, легко покачивающими их корабль из стороны в сторону. Он ненавидел себя за то, что нелепый инцидент в далеком детстве до сих пор влияет на него. Король, который ведет свое многочисленное войско на войну, должен быть храбрым, смелым, бесстрашным. Он должен внушать уверенность тем, кто следует за ним. А о какой уверенности тут может идти речь?

Так размышлял Доминик, сидя в своей просторной, роскошно обставленной каюте и делая вид, что занят изучением карт. Он боялся, что, выйдя на палубу и ощутив на лице морские брызги, встав за штурвал и увидев перед собой бесконечные синие просторы, он испугается и потеряет уважение в глазах своих подданных.

В это мгновение ему вспомнилась фраза, которую Минерва сказала в ночь перед их отбытием из дворца, когда Доминик, лежа рядом с ней, внезапно решил поделиться своими страхами: «Каждое утро через эти двери проходят слуги, которые приносят тебе позолоченную тарелку с водой. Ты умываешься, опускаешь в нее свои руки. Разве ты испытываешь страх? Нет, ведь это всего лишь тарелка. Так вот представь, что море — та же вода в той же позолоченной тарелке. Ты не должен этого бояться».

В тот момент он не придал ее словам особого значения. Да и сейчас это было трудно. Но Минерва, зная о его потаенных страхах, никогда не высмеивала своего мужа, что было удивительно, при ее непростом характере. Она всегда поддерживала Доминика. И теперь он ненавидел себя за то, что предал ее, бросившись в объятия леди Реи Касарос. За то, что поддался чувствам, потеряв разум. Ведь Рея — не просто одна из девиц, которые побывали в его постели за время их с Минервой брака. Его к ней влечет не просто сиюминутное желание обладать ее телом, а нечто большее. Это и пугало Доминика.

Он должен заботиться об успехе их экспансии, а не забивать голову глупостями. Все сложности его личной жизни ничего не значат перед делами государственной важности.

А тем временем на город Нобилисс опустился сумрак. Ставни на окнах многих домов уже закрылись, пропуская наружу лишь неяркие полоски света от пламени свечей, стоявших на подоконниках. Открываются двери увеселительных заведений, оттуда доносятся томные голоса девиц, что, покачивая бедрами, расхаживают между столами, и дикий гогот, даже не похожий на обычный человеческий смех. Торговцы и ремесленники закрывают свои лавки, стараясь как можно быстрее вернуться домой, дабы не наткнуться на безжалостных людей, не гнушающихся и убийством. Жизнь продолжает идти своим чередом. Только теперь она окутана в темный плащ, усеянный яркими далекими звездами.

И трое всадников, меньше всего желающих оказаться узнанными, покинули дворец Тартесс во мраке ночном. Но они не пустили своих лошадей вниз по склону в сторону города, а направили их вверх к таинственному и пугающем лесу, именуемого Дубб-Эйл, туда, где неподалеку от деревьев, помняющих великие события и скрывающих ужасные тайны прошлого, возвышалось величественное поместье семьи Маркелл.

Эта идея с самого начала казалась Минерве безумной и дикой, но, не видя иного выхода, она была вынуждена согласиться. Сжечь дотла особняк, который долгие века был семейным достоянием Маркеллов, передавался из поколения в поколение? Филип и София пришли бы в ужас, узнай они, что задумала их дочь.

И вот, стоя у порога родного дома, Минерва смотрела на него с каким-то грустным восхищением. Разве можно предать огню то, о чем мечтала холодными и одинокими ночами, будучи в изгнании? То, за что так боролась, вернувшись в Эверон? Маркеллы сотни лет жили здесь. Ее дальний предок Корнелий, прославившийся своей смелостью и отвагой в битвах под командованием короля Ричарда II, заполучил в свое владение это славное поместье, сделав его единственной резиденцией семьи. Этот дом хранит сотни тайн и загадок былого, и они совсем скоро сгорят в огне — который станет спасительным для одного из Маркеллов.

Леонат Вейнворт, согласившийся сопровождать королеву, стоял рядом и искоса поглядывал на нее. Она не обращала на это внимания, продолжая неотрывно смотреть на особняк. Для него это был всего лишь дом из камня и дерева, которым он владел чуть больше года. За все это время Леонат почти не жил здесь. Но для Минервы и всей ее семьи он значил намного больше. А он даже не мог понять сильную привязанность женщины к этому месту, ведь, в силу обстоятельств, у него самого отчий дом ассоциировался с чем-то отвратительным и ужасным.

Так почему же он решился сопровождать Минерву? Наверное, потому, что не доверял Персею Дертосу — простому конюху, который внезапно появился из ниоткуда и к которому все Маркеллы испытывали определенную привязанность. Быть может, это ревность? Леонат не знал ответа на этот вопрос, да и не хотел знать. Его долг — защищать королеву и ее детей в отсутствие короля. Именно так и думал рыцарь, пытаясь отделаться от назойливого внутреннего голоса, твердившего совершенно иное.

— Надо начинать, — тихий, но уверенный голос Персея, стоявшего по другую сторону от королевы, нарушил звенящую тишину.

Минерва слабо кивнула в ответ и последовала за другом, который уверенно следовал к дому, чтобы приступить к делу, ради которого они сюда прибыли в столь поздний час.

— Миледи, — Леонат схватил королеву за руку, остановив ее. — А что будет с людьми, которые служат вашему брату?

— То, что и случается с людьми, которые не успели выбраться из огня, — неуверенно отозвалась она, скептически посмотрев на большую мужскую руку, перехватившую ее тонкое запястье.

Ошеломленный Вейнворт резко отпрянул от нее. Неужели она сейчас серьезно говорит об убийстве как минимум пяти ни в чем не повинных людей? Неужели они заслужили заживо сгореть в огне только лишь за то, что им не посчастливилось попасть в услужение к Маркеллам? Его глаза, полные ужаса, испуганно смотрели на королеву.

— А что вы предлагаете, лорд Вейнворт? — грустно усмехнулась Минерва. — Заплати я им, они все равно когда-нибудь расскажут правду. Прикажи я им уйти, они сопоставят факты, когда станет известно о событиях этой ночи. Что же тогда делать?

— Это убийство, — выдохнул мужчина.

— Это спасение для моего брата, — с этими словами она развернулась и последовала за Персеем, оставляя пораженного Леоната позади.

Наконец Леонат сумел совладать с собой и все-таки вошел в дом. Пятеро слуг стояли перед своей королевой на коленях. Одна молодая служанка все время всхлипывала и утирала слезы своим маленькими кулачком, а старый садовник едва не терял сознание.

Раньше Вейнворт считал себя жестоким человеком. Он редко испытывал сострадание или сочувствие к тем, кто плакался ему о своих бедах, делился горестями. Воспитанный жестоким отцом-пьяницей, он не знал любви в детстве и не мог подарить ее миру сейчас, будучи взрослым.

Но Минерва… Она ужасала своей бесчеловечностью и бессердечием. До этого момента он испытывал к ней уважение, симпатию, привязанность. Но сейчас Леонат даже не смотрел в ее глаза, боясь увидеть в их синеве ту же жестокость, которой сверкал злой взгляд карих глаз его отца.

— Я хочу подняться наверх, — нервно сглотнув, выдавила из себя женщина. — В последний раз, — тихо добавила она, направившись к винтовой лестнице, ведущей на второй этаж.

Когда-то в детстве они с Дорианом, звонко смеясь, скатывались вниз по этим перилам, чем вызывали раздражение матери и снисходительную улыбку отца. Когда-то она перепрыгивала через эти ступеньки, чтобы броситься в объятия отца, который безумно любил свою единственную дочь…

Третья дверь справа по коридору. Ее спальня. Минерва, скрепя сердце, тихонько приоткрыла ее. Ах, как бы ей хотелось вновь очутиться именно в этой комнате, которую она когда-то, вся в слезах, стремительно покинула… Но там не осталось дорогих игрушек, которые Филип всегда привозил из Нобилисса своей дочурке. От прошлого сохранилась лишь деревянная кровать, о которой она грезила, лежа на неудобном твердом матрасе в доме Сесилии Лигера. Присев на ее край, Минерва грустно осмотрелась по сторонам, остановив взгляд на сломанном зеркале, искажающем отражения.

Выйдя из своей детской спальни и тихо прикрыв за собой скрипучую дверь, королева двинулась дальше по коридору. И остановилась, лишь дойдя до двери, за которой скрывался кабинет ее отца. Филип строго-настрого запрещал детям переступать порог этой комнаты, но природное детское любопытство брало вверх, когда Минерва и Дориан оставались на попечении няни, которая частенько засыпала после обеда. Когда-то книжные полки ломились от количества старинных фолиантов, пожелтевших от времени пергаментов. Над столом отца всегда висела огромная карта Эверона, на которой аккуратным витиеватым почерком были выведены названия всех городов и маленьких деревушек, всех рек и озер, гор и равнин. Но сейчас здесь не осталось ничего, напоминающего об отце.

Минерва уже собиралась выйти, как вдруг ее внимание привлекли два портрета, которых она, как ей показалось, не видела прежде. Филип и София Маркелл. Подойдя ближе, женщина всмотрелась в лица. Отец был здесь таким молодым. Художник умело передал его особенную, спокойную и едва заметную улыбку. Глаза Филипа вселяли уверенность.

Да и София вышла на этом потрете такой, какой и запомнила ее Минерва. Гордая, статная. Во взгляде темных глаз — высокомерие. Губы женщины на портрете были плотно сжаты. Лицо бледное, без румянца. Все так, как было на самом деле.

Минерве вдруг вспомнился разговор с некой пожилой дамой, которая, как и многие подданные, прибыла во дворец на второй день рождения наследников и, как оказалось, когда-то была фрейлиной в свите ее бабушки — Адрии Астер.

— Слышала я, что вы, мадам, на Софию сильно похожи, — с улыбкой произнесла она, похлопав молодую королеву по руке. — Но вы — не ее копия, вы и есть сама София. Только лишь цвет глаз другой. У вашей матушки был более холодный оттенок.

Она снова посмотрела на портрет матери. Неужели она и есть София? Мать бы непременно сожгла этот дом вместе с этими людьми. Она бы и глазом не моргнула. А что же Минерва? Неужели она такая же жестокая, как и мать?

— Нет, нет, я не похожа на тебя, мамочка! — сквозь зубы процедила она, обращаясь к портрету. — Я никогда не пожертвую своей душой для магии! — ей показалось, или взгляд Софии стал разочарованным? — Лорд Вейнворт! Лорд Вейнворт! — громко позвала она, выбежав в коридор.

— Миледи? — испуганно произнес он, стремглав вбежав по лестнице наверх.

— Где слуги? — словно забыв о своем положении, Минерва бросилась к Леонату и нетерпеливо схватила его за рукав туники.

— Внизу, мы ожидаем лишь вашего приказа, — нахмурившись, ответил он.

— Хорошо, — облегченно выдохнула она. — Там, в кабинете, — она кивнула в сторону комнаты, дверь которой была открыта нараспашку. — Есть портреты моих родителей. Прошу, снимите их. Мы возьмем их с собой.

Леонат, все еще ничего не понимая, быстрым шагом направился в кабинет Филипа Маркелла, а Минерва, подхватив подол пышного платья, бросилась вниз.

— Ну, наконец-то, — закатив глаза, произнес Персей, поднимаясь с дивана, на котором нетерпеливо сидел вот уже почти полчаса.

— Замолчи! — приказала Минерва, бросив на него грозный взгляд.

Подойдя к той самой служанке, которая все еще продолжала всхлипывать от безнадежности, от своей горькой участи, она громко объявила:

— Сейчас вы немедленно покинете этот дом, а завтра явитесь во дворец. Я каждого обеспечу работой, — пообещала королева. — Но если хоть один посмеет сбежать или просто не прийти — я отрублю головы всем вам. И никто, запомните, никто не должен знать о том, что вы работали здесь.

Все пятеро испуганно взирали на Минерву.

— Миледи, мы не подведем вас, — пообещала заплаканная служанка и принялась целовать ладони правительницы, но та, брезгливо скривившись, быстро отдернула руки.

Леонат Вейнворт, быстро выполнив приказ Минервы, стоял у подножия лестницы, отряхивая ладони от пыли, и с трудно скрываемым восторгом смотрел на королеву. Он не знал, что именно сподвигло ее изменить принятое решение, но был рад, что королева не упала в его глазах. А вот Персей Дертос был явно недоволен оказанной ею милостью.

— Но почему? — спросил он, отведя Минерву чуть в сторону. — Ведь ты была так близка к тому, чтобы обрести всю силу своей магии, — он непонимающе уставился на нее.

— Я не готова подвергнуть смерти ни в чем не повинных людей, увы, — покачала головой она.

Уже через час их небольшой отряд в условленном месте ожидал доверенных эльфов короля Амилариса. Вдалеке над деревьями виднелся густой черный дым, но Минерва предпочитала не смотреть в ту сторону и не думать о догорающем семейном особняке. Ее сердце сжималось всякий раз, когда она представляла дом, охваченный пламенем.

Королева виновато поглядывала на старшего брата, который своим поведением напоминал ей ее собственных детей. Его глаза были полны страха, но когда он поворачивал голову в сторону сестры, на лице появлялась такая детская искренняя улыбка. Минерве меньше всего хотелось, чтобы Дориан закончил свою жизнь, как их дядя Ричард. И все, что произошло этой ночью, она сделала ради старшего брата.

Будучи погруженной в собственные размышления, она не заметила, как зашевелились кусты, как обнажили свои мечи Леонат и Персей, и как из густого сумрака ночи показался эльф.

— Ваше Величество, — поприветствовал он Минерву. — Лорд Дориан, прошу, последуйте за мной, — старший Маркелл испуганно повернул голову к сестре, которая со слезами на глазах смотрела на него.

— Мой милый Дориан, ты должен идти, — с трудом выдавив из себя улыбку, произнесла она, подойдя ближе к брату. — Так надо. Но я обещаю, мы вскоре увидимся, ведь так? — она посмотрела на эльфа, который с мягкой улыбкой кивнул ей в ответ. — Прошу, иди, иди…

Она, с трудом сдерживая рыдания, заключила брата в объятия. Ей было так хорошо, так тепло, так не хотелось отпускать Дориана… На мгновение она вдруг решила и вовсе отказаться от этой затеи, но тут же, вспомнив, сколько всего ей пришлось совершить, закрыла глаза и резко отпрянула от старшего брата.

Не в силах смотреть, как эльф уводит Дориана в гущу ночной тени, как брат, испуганно расширив глаза, продолжает оборачиваться в ее сторону, Минерва, подхватив подол, бросилась в лесную чащу. Она не раз гуляла здесь в детстве и знала о небольшом кристально чистом озере, спрятанном от посторонних глаз. Сейчас ей хотелось оказаться именно там. Прикоснуться к холодной глади воды и остудить огонь своей утраты.

Персей хотел было последовать за ней, но Леонат умелым движением остановил его.

— Но ведь она там совсем одна, — недоумевал Дертос.

— Поэтому пойду я, — объявил Леонат. Встретившись с его вопрошающим взглядом, он добавил: — А ты, раз уж ты конюх, последи за лошадьми.

Он долго бродил по окрестностям озера. В его голове уже рисовались ужасающие картины. Он не представлял, что скажет королю, да и всем остальным, если вдруг окажется, что королева пропала в лесной чаще. И, заметив знакомый женский силуэт на камне перед каким-то мелким озером, больше напоминавшем большую лужу, Леонат облегченно выдохнул.

Она сидела там, обхватив руками колени и положив на них подбородок. Совсем не по-королевски. Но разве это так важно? Внимание рыцаря привлекла маленькая струйка крови, стекающая по ее ноге. Вероятно, она наткнулась на одну из колючих ветвей, что царапали его руки и лицо две минуты назад.

— Они ушли? — тихо спросила Минерва, отчетливо понимая, кто стоит за ее спиной.

— Да, миледи, — кивнул Леонат. — Мы должны вернуться во дворец, моя госпожа. Близится рассвет.

— Да, лорд Вейнворт, сейчас, — отозвалась она, не поворачивая головы.

— Но прежде мне надо кое-что сообщить вам, — со вздохом произнес он и встретился с непонимающим взглядом королевы.