Надежда Пигмалиона (гет)

Когда моей души коснулась мгла,

вода ушла в песок, погибли корни,

я чуял кожей — та мне не лгала:

все демоны мои тебе покорны.

Я спутал жизнь и смерть в один клубок,

и отыскать не мог его начала,

но обе нити — там, у женских ног,

ты у всего в источнике стояла.

И стоило тебе меня призвать,

Как я вернулся от преддверий ада,

чтобы за все до капельки воздать!

Но ты и этому была беспечно рада.

И ярость гасла, и поджав хвосты,

скулили церберы, твои лизали руки.

Замкнулся круг — всему причиной ты.

В тебе — исход из этой горькой муки.

И я блуждал, иссушенный внутри,

по пустошам своей великой боли,

и лгал другим, что в мире нет любви,

и мне почти на все хватило воли…

* * *

Зеленый свет разливается повсюду, колышется, дышит, дрожит.

— Гарри, знаешь, на днях я читала перед сном и кое-что нашла. Кое-что странное… Ты только взгляни!

Девушка роняет на стол тяжёлый том с золотым оттиском «История Хогвартса» и нетерпеливо ищет нужную страницу.

Две макушки склоняются над живой картинкой.

— Кандида Когтевран, ну и что?

— Ты ничего не замечаешь?

Красивая темноволосая колдунья, увенчанная изысканной диадемой, чарующе улыбается читателям и распускает волосы. Они рассыпаются по плечам тяжелыми локонами.

Гермиона делает взмах палочкой. По рисунку бежит рябь, он меняется.

Зелёные глаза удивлённо распахиваются. Гарри шумно вздыхает и чуть отстраняется.

— Ну? Теперь видишь?

— Это просто рисунок, Гермиона. Выдумка. Совпадение.

— Так и знала, что ты это скажешь. Поэтому написала Полумне. Знаешь, у них в гостиной есть ее статуя. Колин сделал колдографию… И вот.

С этим она достаёт из кармана снимок и кладёт его на соседнюю страницу. В комнате повисает тревожное молчание, так что слышно лишь тиканье кухонных часов да отдалённый рокот прибоя.

Гарри нервным жестом запускает руку в волосы.

— Это, конечно, все очень здорово и интересно, Гермиона, но немного бесполезно. Меня куда больше волнует, что было в том последнем сне, когда Волдеморт искал Непобедимую палочку и убил Гриндевальда… Понимаешь, Гермиона, Он ищет палочку, которой невозможно проиграть. И она у Дамблдора! Значит, мы можем его победить?

— Гарри, мне кажется, что тебе стоит более… Более критически относиться

к тому, что ты слышишь. Даже такой великий маг как Дамблдор может ошибаться. А может быть, он хотел, чтобы Сам-Знаешь-Кто так думал. Это просто сказка! Выдумка. Даров Смерти не существует! Нет никакой Непобедимой палочки. Нельзя воскрешать мёртвых и скрываться от Смерти под мантией…

— Зато твоя теория с переделанной картинкой очень убедительна, — огрызается Гарри. — Все это странно. Все! Я вижу его, когда он испытывает сильные эмоции — они прорываются в мое сознание, и я не могу это остановить! Чувствую его тоску, страх и сомнения. Дамблдор не говорит, что это. Считает, что мы должны этим пользоваться… Хочет, чтобы я подсматривал в Него… Но я боюсь… — сбивчиво говорит он.

— Гарри…

— Нет, послушай! Если бы я тогда не набросился на Малфоя, мы вероятно снова бы встретились с Ним!

Гермиона примолкает, увидев горящий взгляд друга, и участливо сжимает его плечо. Но он продолжает, распаляясь сильнее. И слова рвутся из него сплошным потоком:

— Я не хотел его убивать! Но у меня будто пелена перед глазами встала, заклинание само сорвалось с языка. Я откуда-то знал его, понимаешь?! Была какая-то книга, я даже помню цвет обложки и как держал ее в руках, и что оно было в ней написано чернилами сбоку… Все это будто кто-то нарочно подстроил!

— Я нигде не нашла упоминаний о нем. Но это Темная магия, Гарри. Возможно, ты как-то посмотрел в Его голову. Может, Сам-Знаешь-Кто знал это заклинание?

Сизые мохнатые тучки быстро бегут от снеговых гор, обещая скорую грозу.

Узкая каменистая тропинка вьется в предрассветной мгле. А по ней спешат невесть куда две фигуры в чёрных плащах.

— Может, это к лучшему? В сказке ее владелец погибает…

В ответ лишь шелестит холодный ветер и камни хрустят под неверной ногой.

— Что он имел в виду? Почему назвал меня чужим именем? Разве он мог быть знаком с кем-то, похожим на меня? Такое встречается? Может, это как-то связано с тем, что я умею?

— Он просто полоумный старик, как и его закадычный дружок — Дамблдор, — раздаётся раздраженное шипение из тьмы под капюшоном.

Яркий и слепящий зеленый свет вспыхивает и угасает, превращаясь в тусклый зеленоватый пятачок света на досчатом полу, падающий от засаленной масляной лампы, вокруг которой вьются мелкие ночные мошки. И в этом свете видно, каким бледным делается старик, укутанный в голубую вязаную шаль, при виде позднего посетителя.

— Ох, Гаррик, дружище. Рад тебя видеть!

— Альбус?

— Я могу войти?

Хозяин несколько мгновений колеблется, поджав губы.

—Заходи, не стой на пороге, — суетливо машет он рукой наконец и, с опаской выглянув на улицу, поспешно запирает дверь на засов и заклинание.

На дворе уже темно. Улица тускло освещена масляными фонарями, а в окнах немногих открытых магазинов и пивных уныло мерцает свет зажженных ламп.

— Поверить не могу, что ты пришёл! Ты хоть представляешь, насколько это опасно? Чем обязан?

— Мне жаль, но я не мог не прийти. Дело не терпит отлагательства, — серьёзно отвечает Дамблдор, оправляя подол темно-фиолетовой мантии, и меняет тон на более добродушный, — очень милая шаль. Сам вязал?

— Нет, это моей жены… — чуть поморщившись отвечает хозяин, старательно прикрывая бордовые рубцы на руках.

— О, превосходно. Напишу ей письмо, чтобы показала схему, — беспечно обещает гость, не замечая нервозности собеседника. — Угостишь меня чаем?

— Да… Да. Проходи, располагайся. Я только закончил работу.

В просторной некогда комнате нет ни единого свободного места. Железный котел, вмазанный в низенькую печь, чуть дымится, на полу — два долбленых корытца и деревянный ковш для воды, на всех столах и стульях железные резаки, стамески, напильники, ложки, метелочки и брошенные тряпки. Повсюду по полу разбросаны ветки, перья и спиральки древесной стружки. А на стенах — нелепо огромные портреты в золотых рамках с чернильными подписями: мистер Дж. Олливандер, мистер Дж. Олливандер…

Странное убранство ничуть не смущает позднего посетителя: он благодушно кивает портретам, пока старый мастер ищет чайник.

— О, это твой дед? Красивый. Ты похож на него. Не возражаешь?

Лёгкий взмах палочки сотворяет из воздуха пару кресел и столик с печеньем и чашками. Хозяин, чуть прищурившись, смотрит, и в глазах его впервые просыпается любопытство.

— Хм… Чудесная палочка, Альбус, не припомню, чтобы мы делали такие. Разве твоя не была из дуба?

— Ты абсолютно прав, дорогой друг, эта палочка досталась мне по наследству, — охотно ответил Дамблдор, не спеша убирать в рукав заинтересовавший хозяина предмет и позволив наметанному взгляду профессионала облюбовывать его.

— Кажется… бузина. И правда, большая редкость. Позволишь взглянуть?

— О да, конечно. Тем более, именно из-за нее я и имею радость тебя видеть.

— Не слушается? — интересуется Олливандер, деловито разглядывая и ощупывая палочку. — Так… Волос фестрала. Интересно…

— Нет, что ты! Просто я старею и становлюсь сентиментален и забывчив. А она дорога мне как память, поэтому я хотел бы использовать ее лишь дома в особых случаях — например, для вязания носков. Ах, видел бы ты, как она замечательно выплетает узоры! А для прочих дел мне понадобится еще одна… Я хотел было взять мою прежнюю, но представляешь, не смог найти…— всплеснул руками старый волшебник и пригладил длинную бороду.

— Так пойдем в лавку, я подберу тебе что-нибудь, — задумчиво хмурясь и не отрывая глаз от палочки, предлагает мастер. — Длинная… Целых пятнадцать дюймов… Редкий, очень редкий экземпляр.

— Да нет же, я очень привык к этой, а своим привычкам я не изменяю.

— Так чего же ты хочешь от меня?

— Я подумал, что будет здорово обзавестись еще одной такой же. И, по счастью, я знаю мастера, которому под силу это сделать.

— Копию?! — ужасается мастер. Портреты на стенах возмущённо перешептываются. — Я не занимаюсь ремесленничеством, мое дело — это моя страсть, искусство, мечта, если хочешь. Я не делаю пародий. Это было бы насмешкой над моей фамилией!

— Неужто ты не можешь сделать одно исключение для старого друга? Клянусь, мне бы не хотелось обращаться с этим к Кидделлу или кому-либо ещё…

Олливандер жуёт тонкие губы и с опаской поглядывает то на портреты, то на наглухо задернутую жёлтую занавеску на окне.

— Нет, Альбус. Я не могу.

— Ну что ж, — разочарованно говорит Дамблдор, забирая палочку и поднимаясь с кресла, — был рад тебя видеть.

— Я провожу тебя.

В коридоре по-прежнему тускло светит и чадит умирающая масляная лампа. Стоит полумрак. Скрипят половицы.

— Он уже приходил ко мне. Он ищет ее.

— Я знаю.

— Две недели, Альбус. Я постараюсь помочь, — шепчет старый мастер, вновь принимая палочку из сухих узловатых рук посетителя и вздрагивает от постороннего звука.

— Это ветер воет в трубе. Я знал, что на тебя можно положиться, дружище. Итак, две недели.

И, не говоря больше ни слова, Дамблдор растворяется в сумерках.

Падают первые капли дождя. Все уже залито тьмой. Городские крыши сменяются полями и перелесками. Вспыхивают молнии, озаряя все светом и зеленью. Шумит прибой. Фигура в фиолетовой мантии уверенно и привычно идет по тропинке к пляжу. И через мгновение безо всякого стука попадает в маленький уютный дом. Его уже ждут.

— Рад видеть вас, мисс Грейнджер, мистер Уизли. Я бы хотел поговорить с Гарри наедине.

— Вам не опасно ходить в одиночку, сэр? — участливо спрашивает Гарри, пока бывший директор усаживается на высокий табурет, с любопытством оглядывая маленькую уютную кухню.

— А что они мне сделают? — усмехается в бороду Дамблдор. — Арестуют? Для них это будет весьма затруднительно. Впрочем, я должен был сообщить тебе, что через пару недель уеду.

— Как? Куда?! — встревоженно вскидывается парень, чуть не пролив на себя кипяток из чайника.

— Не могу тебе сказать, как не могу сказать и когда вернусь, но надеюсь, что без меня ничего экстраординарного не случится. Скажу лишь только, что это очень важно.

Голос старика звучит приглушенно и мягко.

— Думаете, что нас могут подслушать?

Дамблдор смотрит на него в ответ пронзительным и лукавым взглядом.

— Видишь ли, смотреть в замочную скважину некультурно, но интересно. У меня нет секретов от тебя и твоих друзей, но это дело мне нужно сделать самому. Новых видений не было?

Гарри отрицательно мотает головой и устало взъерошивает на голове и без того торчащие отросшие волосы.

— Он искал палочку и рассердился, узнав, что она у вас.

Дамблдор коротко кивает.

— Следи за ним. И если будет что-то новое — сразу сообщай.

— Я ненавижу эту связь, — сквозь зубы говорит парень и ставит кружку с чаем на стол так резко, что жалобно звенит ложка.

Но под пронзительным взглядом голубых глаз прорвавшееся отчаяние стихает.

— Ты слышал пророчество, Гарри. Ты Избранный. Только ты можешь одолеть его. Ты и никто другой. Так решил ОН САМ. Он сам выбрал себе врага и снабдил оружием…

— Да нет у меня никакого оружия! — горячо восклицает Гарри.

— Вот именно, что есть…

— Любовь?! — снова перебивает парень.

В лице его раздражение мешается с горькой насмешкой. Дамблдор глубоко вздыхает и откидывается назад, обводя блуждающим задумчивым взглядом стены, украшенные ракушками.

— Послушай, Гарри, это очень важно. Перед нами стоит задача одолеть страшного человека, великого волшебника, наделенного редкостным могуществом и редкостным же изъяном. Да, он великий волшебник, Гарри, — поймав удивлённый взгляд, подтвердил Дамблдор, — я никогда не отрицал очевидного. Но сколь он велик в области Темной магии, в той же степени беспомощен в области простых человеческих чувств.

Старый маг поднялся, пригладил длинную бороду и, убрав руки за спину, принялся медленно прохаживаться, продолжая разговор будто с самим собой.

— …А именно они порой играют решающую роль. Кто знает, какие сюрпризы таятся в хитросплетениях людских страстей, порывов и привязанностей? Тот, кто поймет чувства каждого, сможет править целым миром… Ты ведь посмотрел те воспоминания, что я давал тебе? — будто очнувшись от мыслей, спрашивает Дамблдор.

Гарри поспешно кивает и говорит нерешительно:

— Сэр, я только… Я только хотел сказать, что видел его. Тот медальон из воспоминания. Он был в доме Сириуса.

Дамблдор поднял седые кустистые брови. Несколько мгновений они молча смотрят друг на друга.

— И где же он теперь?

— Сириус подарил его Арте. Я подумал, может быть, это важно…

— В самом деле? Что ж, ты совершенно прав, Гарри. Это важно, потому как медальон — одна из голов гидры. Но в данный момент это не меняет дела, — хмуро говорит себе под нос старый маг и, прочистив горло, продолжает:

— Мне потребовалось немало времени, чтобы собрать эти воспоминания и осмыслить их. Я много думал над его собственными словами о бессмертии. И нашел, как мне кажется, ответ в одной книге. Прежде всего, хочу сказать, что все, что ты услышишь — большая тайна Волдеморта. Сведений по интересующей нас теме крайне мало, во многом потому, что область этих знаний лежит за рамками обычного зла, и я, признаться, не большой в ней специалист, поэтому мне пришлось проконсультироваться.

— Вам пришлось проконсультироваться? — искренне изумляется Гарри.

Дамблдор грустно улыбается в бороду.

— Один мой старый знакомый смыслил в таких вещах куда больше меня. Но не в этом суть. К сожалению, в моей маленькой коллекции не хватает самого главного воспоминания. Мне не удалось получить его, потому как Том на сей раз опередил меня. И без него все было бы бессмысленно, ведь наша задача усложнилась бы тысячекратно, если бы не одно любопытное обстоятельство, так удачно закравшееся в наше решение… Кроме вашей связи, разумеется.

— Простите сэр, но я не понимаю, о чем вы говорите.

Дамблдор останавливается у окна, глядя в ночь, и принимается говорить так, словно хочет поведать старую детскую сказку. Ему подпевают холодный осенний ветер и шум волн.

— Когда я пришёл в приют в гости к юному Тому, меня предупредили, что он необычный, даже странный ребёнок. Местная смотрительница миссис Коул отметила тогда, что он никогда не плакал, даже когда был совсем маленьким…

— Да, я видел, — нетерпеливо вставил Гарри.

— Том, насколько я его узнал после, всегда был подозрителен, скрытен, предпочитал действовать в одиночку, когда дело касалось серьёзных вещей. Никому до конца не доверял. За годы в Хогвартсе он так ни с кем и не сблизился по-настоящему, кроме, разве что, своего декана, к которому проникся уважением. Именно его воспоминания нам не хватает. Но все же… все же, волею судьбы Он оказался долгое время зависим от одного человека, руками, милостью и бескорыстными стараниями которого он родился заново и вновь обрёл чудовищную силу. А с тем и заимел слабость.

— Вы хотите сказать, что… — хмурясь начал Гарри.

— Я просто хочу сказать, что он, вероятно, познал то, чего не было в его прежней жизни — заботу, сострадание и искреннюю помощь. Змея родила его и осталась с ним, чего не сделала настоящая мать. А те забота и преданность, которые он получил от маленькой девочки, оставили на его извращенной Тёмной магией душе огромный след. Девочка рисковала жизнью, выручая его. Это намного больше, чем сделала для него родная мать. А потому не стоит исклю­чать возможность того, что он привязался, настолько, насколько вообще может привязаться. Змея и девочка… Мы уже убедились, что он старается держать их подле себя. И все попытки отделаться от этого пристрастия, одной из которых, очевидно, было отправление Арты в Хогвартс, не возымели успеха. Все его мистические настроения сходятся на ней. Они оба змееусты, как и ты, — Дамблдор оборачивается на мгновение и кивает, сверкнув стёклами очков. — В ее случае Он, ты сам слышал, считает это «перстом судьбы». А девочку, очевидно, — своим талисманом. Он дорожит ею, иначе и быть не может, ведь не будь это так, она была бы давно мертва, и уж точно не пережила бы возвращения к нему после вашей летней встречи. А еще, мне совершенно ясно, что трагическая смерть Седрика Диггори ложится в копилку этой истории.

— Волдеморт его убил?! — восклицает Гарри, с ужасом глядя на старого волшебника. Пальцы его до дрожи впиваются в кромку стола.

— Я совершенно уверен в этом, — спокойно отвечает Дамблдор. — Мисс Руфи дружила с ним, так?

— Ну… Они гуляли, да… — опустив голову, говорит Гарри.

— Ее появление в доме на Гриммо точно совпадает с его смертью. Сдается мне,

что она не пожелала мириться с необузданной жестокостью Тома, с его жадностью и слепым яростным желанием обладать. Весь его мир перекосился в одночасье. Его разрывала жажда власти. Она разрывает его и теперь. Вот только, вопреки всяким суждениям, владеть одним живым человеком сложнее, чем даже… чем даже целым миром. Думаю, Том должен это почувствовать теперь.

Дамблдор смолкает, давая Гарри осмыслить услышанное. Парень сидит неподвижно и смотрит в одну точку. Под потолком монотонно жужжит и кружится муха. Что-то падает на втором этаже, от этого Гарри вздрагивает и, достав из вазочки печенье, принимается машинально хрустеть.

— Его мать Меропа сгорала страстью к его отцу маглу, — негромко продолжает Дамблдор. — Это ты уже знаешь. И не найдя никакого способа добровольно получить желаемое, она решилась на насилие, хоть наверняка и не была жестока по натуре. Она желала владеть им безраздельно, деспотически, без мысли о прошедшем и будущем. Она растворялась в одном дне и не думала о будущем. Это мучительное стремление к обладанию, которое не могло быть удовлетворено, потому как требовало полного растворения одного в другом. И только отравив разум объекта своего вожделения, получив все без остатка, она вдруг поняла, что сама загнала себя в ловушку. Создала фальшивку. И не смогла жить с этим знанием. Ей пришлось отказаться от зелья. Морок спал. И обнажилась правда. Правда, оказавшаяся столь невыносимой, что лишила ее всех магических сил и жизни в конце концов. Удивительно, что она могла мириться с унижениями и побоями в семье, голодом, нищетой, сиротством своего ребёнка и собственной смертью. Но смириться с безответностью чувств, с тем, что она не может владеть желаемым, не смогла. Как видишь, эгоизма в этом куда больше, чем какой бы то ни было любви.

— Вы хотите сказать, что он… Что он может испытывать что-то подобное?

— Я просто хотел рассказать тебе о том, какую неоднозначную роль играют порой в нашей жизни чувства, — мягко отвечает Дамблдор. — Но твой шрам является неоспоримым доказательством их могущества. Только любовь может стязаться со смертью. И это величайшая магия в мире! Что до тебя, сдаётся мне, та ночь оставила не только этот след.

Старый маг указывает длинным крючковатым пальцем Гарри на лоб.

— Простите, сэр, но я снова не понимаю, о чем вы?

Спокойный и ясный взгляд Дамблдора тяжелеет, становясь строгим и колючим.

— О самом Темном, о самом страшном, Гарри…

Сверкнула зелёная вспышка и отразилась в очень знакомых испуганных глазах.

* * *

Меня разбудил настойчивый стук в дверь. Он вырвал меня из сна, как рыбу из воды крюком за жабры.

Несколько секунд я лежала, тяжело дыша, с закрытыми глазами, и пыталась подавить раздражение. Стук смолк. В голову закралась нежная крамольная мыслишка, что противный побудчик ушёл, и мне все-таки получится досмотреть самое интересное. Я перевернулась на другой бок, усиленно призывая Дамблдора продолжить. «О самом Тёмном, о самом страш…»

Стук повторился громче. «Тьфу! Ну кто такой непонятливый? Ведь сплю я!» Тут сон слетел окончательно, и мне вдруг очень ясно вспомнилось, как вчера мы с Барти до поздней ночи, до десятого пота гонялись в дуэльном зале. В Гринготтсе все было не гладко, и гоблины строили козни новому начальству. Он хотел спустить пар, чтобы «не перебить всех мелких уродцев».

А до этого Нарцисса взяла с меня клятвенное обещание пойти с ней на благотворительный обед, который почему-то начинался в одиннадцать, и на который она никак не могла пойти одна. Я распахнула глаза и уставилась на часы. Без пятнадцати одиннадцать. «Черт! Кто меня проклял?»

Подскочив с кровати, я попыталась за пару мгновений сотворить что-то, чтобы хотя бы сделать вид, что не только сейчас проснулась, а уже начала собираться. Но не слишком преуспела и уныло поплелась к двери.

— Доброе утро, миссис Малфой, — самым бодрым голосом поприветствовала я.

И сникла, увидев блистающую при всем параде Нарциссу. Лицо ее при виде меня вытянулось.

— Доброе. Я надеялась, что ты хотя бы начала собираться. Нас уже ждут. Мы должны быть там ровно через пятнадцать минут, а лучше через пять. Я буду говорить речь сразу после Толстоватого. Там будет половина Министерства и много уважаемых волшебников, иностранцы! Я сама пригласила многих.

— Я мигом…

Нарцисса направилась в комнату следом за мной, проигнорировала кресло и встала у окна, чтобы не помять подол.

— Бартемиус будет тебя сопровождать?

— Нет, а зачем? — удивилась я. — У него много работы. У них там седьмая гоблинская война назревает…

— Две дамы на приёме в одиночестве — это нонсенс. И Люциус сегодня в Париже… Хорошо, что я уговорила Северуса. Но я считаю, что в твоем случае прийти с Бартемиусом было бы правильно.

— Почему это… в моем случае? — спросила я, прекратив от удивления натягивать чулки.

Нарцисса посмотрела на меня с какой-то снисходительной улыбкой, от которой мне почему-то стало не по себе, и снова отвернулась к окну. А я вдруг поняла, что она скажет, еще до того, как прозвучал ответ.

— Полагаю, мистер Крауч собирается сделать тебе предложение. Вы об этом еще не говорили?

— Н-нет. Нет, — помотала я головой для убедительности и принялась изо всех сил собираться, избегая больше смотреть на Нарциссу и чувствуя себя при этом очень неловко, словно меня уличили в чём-то нехорошем.

Если она и заметила мою перемену, то ничего больше не сказала, то ли из тактичности, то ли потому, что у нее были проблемы поважнее.

У меня вот они были совершенно точно, потому как я буквально лопалась от переполнявших меня противоречивых эмоций. В груди, точно змеи в клубке, кишели дурное ликование и муторное предчувствие. «Нет. Нет. Не может быть. Лорд не мог. Это не про него… Он просто не может. Для него есть только Он, его слуги и его власть. Он же Лорд. И он слишком далёк от всех нас, даже от меня и Нагайны. Дамблдор ошибся на этот раз. Но ведь он и не соврал, я сама все это видела…»

От этих мыслей у меня кружилась голова и размывалась реальность. Мне срочно нужен был мой верный безгласный собеседник-дневник. Я воровато косилась на него и прикидывала, будет ли возможность записать все в него до того, как закончится мероприятие.

Нарцисса тоже явственно нервничала и теребила в тонких пальцах перчатку. Иногда ее голос пробивался сквозь мои измышления:

— Это была идея Люциуса, и я ее полностью поддерживаю, — с гордостью говорила она, — мне тоже было не всегда легко справляться с Драко. Он был ужасным непоседой в детстве…

Но я была не в силах сосредоточиться на разговоре. Хотелось плакать и смеяться одновременно, меня трясло от холода и бросало в жар, так что я долго не могла понять, что нужно надеть, пока Нарцисса сама не выбрала мне платье и тёплое манто.

— Сейчас мы будем спонсировать дошкольные классы, а потом, кто знает, может, они станут второй школой. Если все пройдет хорошо, и станут видны результаты, к нам поедут дети из других стран. Позже они могут захотеть остаться, чтобы учиться в Хогвартсе со своими друзьями. Возможно, это решит проблему с беженцами и потерей населения…

— Вы хотите сделать детский сад? — уточнила я, незаметно пряча дневник в расширенный чарами карман.

— Детский сад? — удивилась Нарцисса.— А это замечательная идея, проводить первые уроки в прекрасном саду!

Она так увлеклась этой «моей идеей», что рассуждала о ней всю дорогу, дойдя в своих измышлениях до необходимых сортов роз и бегоний.

Сама я тем временем пребывала в состоянии, близком к прострации, и изо всех сил старалась поменьше думать о привязанностях Лорда. «Зачем нужна вторая Бузинная палочка? И что такое «самое Темное»? Медальон… Как голова гидры? Что?»

Сколько я ни билась, мне не удалось вспомнить ничего про медальон, кроме того, что он был. Ни как он выглядел, ни чем был так примечателен, что мне его подарили, ни даже сам момент дарения. Это было странно. Зато моя голова снова начинала болеть. И я с наслаждением ощущала на ноющих висках прикосновения октябрьского ветра.

Осень все больше вступала в свои права. Небо все чаще заволакивалось тучами, окрестности тонули в туманном сумраке; потоки дождя шумно лились на землю, отдаваясь однообразным и грустным гулом. По дороге в парке я увидела Бекима, сидящего на гибкой, усыпанной красными ягодами ветке шиповника. Он чистил длинным носом перья крыла и зорко высматривал добычу чёрными глазами.

Мы трансгрессировали за воротами, и когда меня перестало сдавливать, как струю воды в шланге под напором, я с любопытством огляделась. Место, куда мы попали, было чем-то вроде огромной, украшенной лентами веранды с куполом, защищавшим от дождя, и трибуной по центру.

Повсюду сновали официанты, мелькали разноцветные мантии и платья, шелестели юбки, звенели бокалы, слышались картавые голоса. Нарцисса уверенно направлялась куда-то в самый эпицентр этого хаоса.

Среди гостей я разглядела знакомую и легко узнаваемую издалека фигуру Снейпа, который был, как всегда, в своем чёрном импозантном сюртуке и в скверном настроении. Весь его вид говорил о том, что он спокоен за демографию и вообще считает, что Магическая Британия была бы куда лучшим местом, если бы в ней было поменьше детей. Нас Снейп приветствовал коротким кивком, после чего заскользил через толпу нарядных волшебников к самому дальнему столику, умело уворачиваясь от протянутых рук, локтей и круглых животов.

— Дамы-дамы-дамы! — протянул толстый Яксли, завидев нас, и склонился над рукой Нарциссы. — Какая приятная встреча, не ожидал вас здесь увидеть.

— Я вас тоже, Корбан, — дежурно улыбнулась она.

Среди Пожирателей часто шутили, что кто бы ни устраивал приём, Яксли на нем обязательно появится, хотя бы с тем, чтоб похвастаться. И он об этом знал, но все равно делано удивился:

— Почему это?

— Вы не директор и у вас нет детей, — машинально ляпнула я, забывшись, что передо мной не Барти.

— Я — начальник Управления магического транспорта! — громко запротестовал он. — И должен быть в курсе всех передвижений, скоплений и… Ах, а неимение детей недолго исправить! — захохотал он и принялся здороваться с кем-то ещё.

— Веди себя прилично, — немедленно осадила меня Нарцисса.

Решив поскорее убраться, чтобы не сморозить еще чего-нибудь, я отпросилась и стала пробираться к столу, который занял для нас Снейп, своим хмурым видом отпугивающий от него других гостей.

Я уселась по соседству и, так как беседы не предвиделось, со спокойной душой выудила свой дневник и принялась строчить. К нам было подсел ухмыляющийся Долохов с бокалом пунша, но его разговоры про скорую и вероятную свадьбу ни на кого не произвели впечатления, и он перетек за соседний столик. Вопросы дошкольного образования его беспокоили не многим больше, чем моего невольного соседа. Но дармовые закуски, вино и компания могли бы сделать из него самого ярого поборника просвещения.

«Две недели для создания копии, через две недели он уедет… Куда? К ним? Лорд не говорил о палочке с тех пор, но это не значит, что он отказался от…»

— Сочиняешь роман? — скучающе ухмыльнулся Долохов, перекинувшись через спинку своего стула.

— Я… Нет. Это дневник, — рассеянно отмахнулась я, возвращаясь к потерянной мысли.

"Самое темное... Нужно обязательно узнать, что самое тёмное..."

На трибуне тем временем вдохновенно выступал новый Министр Магии.

— Мы хотим воспитывать сильных и умелых волшебников. Министерство Магии считает, что открывать таланты и учиться волшебству и магическим законам необходимо с самого раннего детства, с самого раннего детства…

«Привязался, настолько, насколько вообще может…» Пока я сижу дома, ему и дела нет. Он вечно чем-то занят и приходит, только если я куда-то ухожу. Начинает расспрашивать… Вот и вся привязанность. Наверняка сегодня заявится, может быть, даже уже…»

Мне сразу вспомнилось, отчего я так легко согласилась пойти сюда с Нарциссой. Это был отличный повод повидать вечером Лорда, ведь прогулки по мрачному и наполовину закрытому Косому переулку мне порядком осточертели. А отправиться в Хогсмид я почему-то не решалась.

«И, все-таки, этого не может быть. Потому что не может быть никогда. Мои чувства здесь — только моя проблема…» Я думала так, но внутри все тихо млело от счастья.

— Вас что-то беспокоит? — неожиданно спросил Снейп так, что я чуть не подпрыгнула, хотя говорил он тихо.

— Нет. Нисколько, — ответила я и сама почувствовала, насколько фальшиво это прозвучало.

Он пронзительно посмотрел на меня из-за завесы сальных прядок, упавших на лицо, но больше не проронил ни слова.

А скоро к нам подсела довольная Нарцисса, чьё выступление, к своему стыду, я совсем не слышала, но все равно сделала ей комплимент.

— Браки между ними и истинными чародеями или волшебницами снижают потенциал их потомков… — доносился резкий голос темноволосой ведьмы в остроконечной шляпе, которая выступала на трибуне.

Нарцисса тем временем переговаривалась со Снейпом насчет Драко.

А я вдруг заметила, что за несколько столиков от нас начало разворачиваться странное действо. На веранду поднялись люди с министерскими значками — таких здесь было много, но эти пришли в компании трёх рослых авроров, преградивших выходы. Люди со значками без всяких церемоний стали подходить к столикам и что-то говорить сидящим за ними волшебниками, на что те что-то отвечали или нехотя протягивали свои волшебные палочки. Вскоре уже все внимание собравшихся было направлено на них.

— Сохраняйте спокойствие, уважаемые гости! Это всего лишь маленькая производственная проверка! — громко прокричал Яксли со своего места.

Но слова его будто возымели обратный эффект, и публика начала явственно волноваться. Кто-то вставал с мест и даже порывался уйти.

— Позвольте ваши палочки, господа, — сказал служащий, когда очередь дошла до нас. Над служебной мантией со значком ни глаз, ни рта, только колыхались и взволнованно вздрагивали обвислые щеки.

— Кто вы такие? — сухо спросил Снейп.

— Отряд по выявлению маггловских выродков, господин директор. Мы действуем по распоряжению Министра Магии.

Снейп молча смерил его презрительным взглядом, от которого у любого резко случилось бы несварение, но только не у этого туго набитого чем-то растаявшим мешка со значком.

— А что такое? В чем дело? — в недоумении перевесился через спинку Долохов и с любопытством стал смотреть, как от прикосновения палочки разворачивается на пергаменте служащего широкое ветвистое дерево родословной Нарциссы.

У Снейпа ветка была длинная, но одна, и не очень кустистая, будто все его предки остерегались заводить детей.

Меня, примерзшую к стулу, никто будто бы не замечал, и во мне поселилась глупая надежда, что если не шевелиться, то все обойдется.

— Утренний приказ министра Магии, — прогнусавил служащий Долохову, возвращая палочку Снейпу, достал блокнотик, послюнявил толстый розовый палец и принялся искать страничку. Крякнул и, зачем-то снова послюнявив палец, принялся что-то записывать.

Тут служащий обратился ко мне, и я почувствовала, как растёт вокруг градус напряжения, хотя внешне все оставались спокойны. Скользкими ледяными пальцами я вложила в протянутую руку свою палочку и уставилась в пространство перед собой.

— Мисс, у нас на ваше имя не зафиксировано никаких родственников или родственных фамилий. Ваше фамильное древо при вас?

— Мое древо вам придется поискать где-нибудь в албанском лесу, — тихо пробубнила я.

— В таком случае вы считаетесь грязнокровкой и будете немедленно удалены из Магического Государства.

— Вы ошиблись, здесь маглорожденных нет и быть не может, — нарочито равнодушным тоном протянул Снейп. Он расстегнул пуговицы и закатал рукав, демонстрируя на худом предплечье яркую Тёмную метку. — Я сопровождаю этих дам и могу поручиться за них и их происхождение.

— Да, мы можем поручиться, — подхватила Нарцисса.

Щеки заколебались, на них поступил лоснящийся цвет зари. И тут во мне проснулось вдохновение.

— Фамилия моего опекуна Реддл, сэр. Он сможет все подтвердить.

По тому как служащий без колебаний начал искать в списках эту фамилию, я поняла, что он не знает, кому она принадлежит. Тогда как Пожиратели, услышавшие ее, разом сделались бледны и нервны.

— В таком случае мы должны будем поставить в известность вашего опекуна о назначении вам дисциплинарного слушания, он должен будет представлять ваши интересы, а так же все данные о вашей родословной.

У меня вырвался нервный смешок.

— Хорошо. Мы придём.

Я забрала палочку из маленькой круглой ладони и только из-за Нарциссы поборола желание вытереть ее салфеткой.

* * *

Догорел долгий осенний закат. Погасла последняя узкая багровая полоска, рдевшая на самом краю горизонта, между сизой тучей и землей. Из приоткрытого окна запахло острее: полынью, холодным дождём и прелыми листьями.

— Да... Улик Гамп начал это, когда избрался первым в истории министром магии. Он был почти что сквибом, но очень хотел оставить свой след в истории... — увлечённо вещал Лорд.

— Я все-таки не понимаю. Вы же так хотели этой власти. Захватить и возглавить министерство. Все сражались за это много лет. А теперь вы просто отдали должность министра магии другому, а сами тут, со мной, рассказываете мне историю магической Британии. Я не понимаю... В чем смысл?

— Я никогда не хотел быть министром магии. Это скучная, бессмысленная и ничтожная цель. Если бы я хотел, то стал бы им лет сорок назад. Но мои цели были куда более значительными. Я желал победить законы бытия, которые делают нас слабыми и зависимыми. Победить смерть.

— Вы добились этого. Но что дальше? Чего вы хотите теперь?

Лорд бросил на меня сумрачный взгляд и впервые не ответил. Я оторвала взгляд от горизонта, уселась поглубже на подоконнике и, распрямив пачкающую руки газету, зачитала вслух:

— «Воровство Магии»

Сегодняшним приказом Министра Магии учреждается обязательная регистрация волшебников с последующим получением Сертификата о Статусе крови, а также обязательное обучение юных волшебников и волшебниц. Детей, не достигших одиннадцати лет, родители и опекуны обязаны приводить на утренние классы для прохождения предшкольной подготовки. Министерство снимает все ограничения на использование магии несовершеннолетними волшебниками. Все магические поселения будут в кратчайшие сроки очищены от маглов и магловских выродков. На период проведения всеобщей регистрации ношение Сертификата о статусе крови либо свитка с родовым древом обязательно! Получить заверенный Сертификат со своей фамилией можно в новом Отделе Министерства Магии по учету волшебного населения либо по почте.

«Политика Министерства в отношении образования юных магов долгое время оставалась неизменной. Однако как бывший директор школы Хогвартс хочу отметить, что умения юных волшебников за последние годы существенно понизились. Это указывает не только на серьезный кризис образовательной системы, но и на другую, более опасную проблему — воровство магии. Исследования Отдела Тайн показывают, что магическими способностями могут обладать лишь дети, рожденные от истинных волшебников. Следовательно, грязнокровки, не имеющие родословной и не способные ее доказать, получают магический талант воровством. Но уверяю вас, беспокоиться не о чем. Сегодняшним указом Министр наделил нас весьма широкими полномочиями, и я уверяю, что наш мир будет очень скоро очищен и закрыт от их пагубного влияния…» — комментирует начальник новоучрежденной Комиссии по Учету магловских выродков Долорес Амбридж…»

Прочитав это, я замолчала и снова взглянула в окно, там землю начинало заволакивать плотной туманной дымкой. В зале было так тихо, что можно было бы подумать, что я в нем одна. Но это было не так. Потому как в кресле сидел Лорд.

Письмо из министерства прямо в его руках вспыхнуло и превратилось в пепел. Теперь Он равнодушно отряхивал его с бледных ладоней на ковёр и чуть кривил бескровные губы в усмешке. Огни свечей дрожали в его глазах.

— Ну и что дальше? — бесцветно спросила я.

— О чем ты? — рассеянно переспросил Лорд, отпив глоток темного почти чёрного в сумраке вина.

— Хочу знать, когда настанет мой черед. Начинать очищать мир от грязнокровок надо с меня. Я ближе всех, — безрадостно усмехнулась я.

Лорд лишь поморщился, будто услышал какую-то досадную глупость.

— Ты слишком наивна. И все принимаешь за чистую монету. Им нужна цель и они ее получили. Тебя это не касается.

— Нет. Касается. Я — грязнокровка. А вы сегодня приказали устранять их.

— Не придирайся к словам. Тебя больше никто не тронет. Тебе нечего бояться. Те глупцы уже наказаны.

— А я и не боюсь.

Он снова усмехнулся уголками губ.

— Вот только некоторые уже давно подозревают о моем происхождении, и если вскроется правда — будет неловко, — сказала я, стараясь напустить в голос больше равнодушия.

Лорд нахмурился, смерив меня колючим взглядом.

— Твои особенности сами говорят об обратном. Твое происхождение тебе неведомо, и не надо об этом. Даже если это все-таки так, то исключения лишь подтверждают правила.

— Нет никаких исключений. То, что я грязнокровка, — это абсолютная правда. А то, что здесь написано — ложь, — тряхнув газетой, сказала я.

— Абсолютной правды не бывает. Никогда, нигде и нипочем ее не сыскать. Бывает только абсолютная ложь. Да и ее так глупо сторонятся, — флегматично прошипел Лорд.

— Террором не построить общество, они будут сопротивляться и ненавидеть вас и всех остальных. Страх и отчаяние — разве это то, чего вы хотите для волшебников? Позавчера в Косом переулке снова кого-то побили, я сама видела. А сколько будут продолжаться эти убийства? — указала я на другой заголовок и отбросила газету на дальний край стола.

Но даже оттуда с передовицы на меня с мерзкой улыбочкой посматривала глава комиссии по учету магловских выродков. От нее веяло холодом и опасностью, но не той опасностью, которую представляет серьёзный враг, а той, которую приносит самодурство.

— Столько, сколько нужно, чтобы несогласные прекратили сопротивление и сдались. Нельзя изменить общество без радикальных мер. Любые, даже самые благие преобразования на первых порах встречают отпор. Но вечность все простит. Волны превращают камень в песок, и ветер носит его по свету.​ Только сила может стязаться с вечностью.​ Все​ превратится в прах, а великие дела останутся. Вечности нет дела до слабых. Они исчезнут без следа. Сегодня, завтра, через тысячу лет...

Уровень убеждённости в истинности произносимого в его голосе рос, а шепот становился все тише, предупреждая бурю. Но я все равно упрямо ответила:

— Что ж, великие империи тоже рушились без следа и великие люди становились никем. Значит, даже у «вечности» есть справедливость.

— Это значит, что они оказались слабы. Есть только победитель и проигравший. Справедливости нет, — закончил разговор Лорд и направился к двери.

Я тоже поднялась следом, не желая вновь оказаться запертой и внутренне жалея, что ввязалась в бессмысленный спор, так скоро окончивший этот вечер. "Я боюсь его и борюсь с ним. Как много мне здесь не нравится... Но где эта эфемерная грань между "не хочу" и "хочется", между "ни за что" и "всегда"? Я прихожу сюда и хочу быть с ним даже теперь, когда исход этого все очевиднее... И не делала бы этого, если бы не... Значит, относиться к человеку хорошо, ещё не значит его... А обратное?" Мелькнула шальная мысль — сказать. Просто, чтобы проверить.

— Может, поэтому меня и убьют, — тихо пробормотала я, не особо надеясь на внимание, но Лорд вдруг остановился как вкопанный и медленно обернулся.

— Убьют? С чего ты взяла? Снова твои мистические сны?

Лорд говорил так, будто хотел поддеть меня, но в его взгляде не было издевки. Он казался напряжённым.

Я только пожала плечами.

— Говори, — с нажимом потребовал он.

— Я просто вижу. Вижу во снах, как в меня летит зелёная вспышка, и всё.

Он вдруг стремительно и неслышно подошёл ко мне и положил бледные руки мне на плечи. Они слегка подрагивали. А может, и я сама.

— Кто? Когда?

Но я не могла ответить, потому как на меня вдруг обрушилось оглушительное понимание слов Дамблдора о Нем. В один ослепительный миг доводы, бывшие иллюзорной дымкой, вдруг приобрели вес и рухнули с гипотетических небес на реальную твёрдую землю. «Так это… правда?»

— Арта?

— Я не знаю.

Лорд смотрел на меня пристально, на дне его глаз я вдруг прочла мучительную свирепую борьбу сомнения, страха, и чего-то дикого, звериного. Того, что повисло в воздухе, как меч, занесённый над головой преступника.

— Арта… — вновь сорвалось едва слышно с его​ бледных губ.

Он не пытался читать мои мысли, просто смотрел. Долго и безнадежно. В лице его плескалось отчаяние на грани с ожесточением. Я видела, что Он хотел что-то сказать или сделать, но не смел. Или ждал, что я это сделаю.

Что-то дрогнуло у меня в груди, какая-то то ли эмоция, то ли ощущение, которое мне было не описать. И всем существом я поняла тогда, что уже нет возврата с этого места, что чья-то чужая, огромная воля привела, протащила меня сюда и теперь нет силы, которая могла бы заставить Его вернуться назад.

От этой мысли меня обуял какой-то суеверный страх, такой, который, вероятно, чувствуют люди, делающие шаг с края бездны. Казалось, что мы оба попали в какой-то страдальческий, болезненный сон. Но мне не хотелось проснуться… Хотелось протянуть к нему руку, сказать какие-то важные слова, может, даже сделать еще один маленький шаг вперёд. И этот миг слабости решил бы многое. Вот же он! Прямо сейчас завис над нами. Но я лишь стояла, глядя в его бледно-голубые глаза и не могла шелохнуться. И видела, как то, что билось и горело в них, вдруг угасло, словно кто-то в глубине наглухо запер ставни.

Рвано втянув воздух, Лорд покачал головой и, скривившись, резко отпрянул. Теперь лишь пламя поленьев полыхало в его ледяных глазах. А Он снова стал невообразимо далёким. Нереальным. Момент был упущен.

Я потупилась, слушая бешеное клокотание собственного сердца под рёбрами, и чувствовала, как душно стало в комнате и как горят щеки.

Лорд распахнул окно настежь и уставился в чернеющий проем, оперевшись руками на подоконник. На меня он избегал глядеть.

Мы погрузились в молчание, пока я не вспомнила, зачем еще пришла.

— А Дамблдор узнал, что вы искали палочку и убили Гриндевальда, — тихонько сказала я, надеясь разрядить этим обстановку, и даже глянула на его спину исподтишка.

— Я в этом не сомневался, — откликнулся он.

Решив, что это хороший знак, я покусала губу и добавила:

— Теперь он хочет сделать фальшивку.

Лорд издал короткий смешок.

— Старый дурак. Меня больше не интересует эта палочка. Она далеко не так могущественна, как о ней говорят.

Обрадованная этому диалогу, я открыла было рот, чтобы спросить, какая магия самая Темная, но Лорд опередил меня:

— Уходи.

Я замерла, решив, что ослышалась, и это свист ветра сыграл злую шутку. Лорд никогда не прогонял меня.

— Убирайся сейчас же, — прошипел он громче.

Дальнейшее я помню очень смутно: размытой серой картинкой, жарким всплеском эмоций. Просто сначала ко мне приблизилась дверь. Потом под ноги бросилась лестница. Потом — снова дверь, и под конец навстречу рванула кровать. Я крепко закрыла глаза и стиснула зубы. Было темно.