Надежда Пигмалиона (гет)

Мое молчанье слышится повсюду, Оно судебный наполняет зал,

И самый гул молвы перекричать

Оно могло бы и, подобно чуду,

Оно на все кладет свою печать.

Оно почти мою сожрало душу,

Оно мою уродует судьбу,

Но я его когда-нибудь нарушу,

Чтоб смерть позвать к позорному столбу.

* * *

Недуги бывают разные. Болезни тела вполне излечимы. Гораздо труднее излечить раны души. Червоточины пагубных пристрастий, искаженное восприятие неприглядной действительности, страстную жажду несбыточного. Справиться с ними своими силами практически невозможно. И невозможно предугадать, кто станет нашим целителем… И придет ли он вообще.

Мне трудно дышать, трудно идти, тело замерзло и устало, и никакая​ магия не исправит этого. Я уже не чувствую​ в себе никакой магии. Она вся вытекла и размазалась по этому тяжёлому серому воздуху, по бесчисленным пространственным воронкам моих трансгрессий. И ноги мои тяжёлые, непослушные, будто заедающий на каждом шагу проржавевший механизм. И единственное, что приводило его в движение — мысль о том, что я могу не успеть.

Добравшись минувшей ночью до берегов Франции, я стащила из местной лавочки пару булочек и какую-то шаль, потому что ужасно замёрзла и даже чары меня не грели.

Жёлтые огни берегов на горизонте чернильно-темного моря, приставшие ко мне на ломаном английском мужчины, которых пришлось угостить проклятьем, и сверкающие водовороты временных воронок — теперь мне казалось, что это было по крайней мере позавчера. Совершалось всё так, как всегда во сне, когда перескакиваешь через пространство и время, через законы бытия и рассудка, и останавливаешься лишь на точках, о которых грезит сердце.

Я перемещалась десятки раз, чтобы сбить со следа тех, кто мог искать меня, а потом ещё десятки, чтобы наконец увидеть утренний сумрак окраин Лондона и пустые дикие немые улицы, будто вычищенные чумой, ​торжествующее мёртвое молчание.

И вот уже который час я брела по улицам вдоль Темзы мимо Гринвича и Национального морского музея и дальше — к Лондонскому мосту и за него. Должно быть, я прошла миль десять, наблюдая за тем, как оживает город. По улице бурчат и грохочут мусоровозы, над головой захлопываются ставни, в парке стрекочут весенние птицы, по всему городу в спальнях звонят будильники. Грузчики, высунувшись из фургонов, шмякают толстыми пачками «Таймс» и «Дейли Ньюс» об асфальт возле газетных киосков. Раздается женский визг при виде раздавленной змеи на дороге.

Не то чтобы мне хотелось наблюдать за этой милой жизнью маггловских обывателей. Просто я все больше опасалась попасться своим невидимым врагам — поэтому прятала под украденной шалью обветренные щеки и потрескавшиеся в кровь губы и продолжала идти, глубоко, с шумом вдыхая сырой утренний воздух.

Оставалось совсем недалеко до улицы Уайтхолл, и мне пришлось ускорить шаг. От волнения и усталости у меня дрожали руки, и это вовсе не добавляло энтузиазма. Мне предстояло пробраться в Министерство, а все пути туда, несомненно, кишели охраной.

«Поднявший меч от меча и погибнет» — гласила реклама на какой-то афише.

«Выкрутимся… Верно говорят: кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Если мне не удалось разбиться, сломать шею и быть отравленной, значит, мне уготована какая-то иная судьба»

Я шла и видела, как ползёт стрелка на часах башни. И шпиль — тусклый и серый среди клочьев​ облаков.

Огромный циферблат на вершине смотрел из облаков, ухмыляясь стрелками. Я свернула в переулок, и навстречу мне вдруг зашагал странный человек: у него было что-то с головой — волосы покрыты запёкшейся коркой крови, совершенно безумный взгляд и счастливая улыбка.

Чей-то пронзительный крик:

— Стоять!

И раньше, чем я успела сообразить — вдруг цепи, стены справа и слева. Сильной​ волной проклятья меня неожиданно​ сбило​ с ног. Я упала, как шла, вперед. Так что в голове​ все зазвенело​ и затокало, будто какой-то механизм​ сошёл​ с резьбы.

— Разве я дал команду?! Сколько раз тебе повторять?! — рявкнул кто-то.

Голос показался мне смутно знакомым. Кто-то сбивчиво оправдывался в ответ.

— Всего лишь очередная​ министерская сошка…

— Да какая это сошка, это маггла, оборванка какая-то, нечего ей здесь мешаться.

Несмотря на оглушенность, я вдруг почувствовала в груди тепло. «Свои…»

Сильная рука дернула меня​ за шиворот наверх.

— Мерлинов хрен, да это ж Руфи!

Меня осторожно перевернули на спину, с закрытыми глазами я чувствовала дыхание и взгляды нескольких магов.

— Похожа. А кто тогда в яме?

-​ Да черт их разберёт, — недовольно откликнулся смутно знакомый голос. — Может, Дамблдор провернул ту же​ штуку​, что когда-то Барти. Сейчас выясним… Ну ты и кретин, ты ей голову рассек.

Послышалась возня и бормотание.

— Репаро! — с чувством произнёс кто-то.

Я наслаждалась минутами​ расслабленного лежания и старалась не расхохотаться.

— Да не этим! Отойди! Энервейт!

От заклинания меня слегка тряхнуло, туман в голове рассеялся.

Я увидела склонившихся надо мной шестерых магов, лица их были закрыты белыми масками, палочки нацелены мне в грудь.

— С добрым утром, — крякнул смутно знакомый голос, и я вдруг поняла, что он, скорее всего, принадлежит Селвину. Видимо, он и был главным в этой группе. Я приподнялась на локтях, разглядывая его.

— Кто ты такая?

— Разве вы не узнали меня? — спросила я очень удивлённо.

На что один из Пожирателей вытащил из кармана мантии свежий «Пророк» и сунул мне в нос. Там были мои фотографии, а также снимки Барти и Руквуда до поимки и в арестантских рубашках.

— Кажется, вас должны судить прямо сейчас, если, конечно, вы настоящая мисс Руфи, — заметил незнакомый мне пожиратель.

— Настоящ-щ-щая, — прошипела я, чтобы разом снять все вопросы и, когда они разом отпрянули, продолжила: — Как раз направляюсь в зал суда. На помощь нашему Лорду. А что вы здесь делаете?

— Не знаю, зачем вам это, но если хотите успеть на горячее, тогда вам стоит поторопиться, Темный Лорд уже там. Нас поставили здесь, сторожить выход из Министерства на случай, если понадобится подкрепление.

— Как уже?! И давно?!

Эта новость окатила меня холодным потом, и я вскочила на ноги.

— У вас кровь идёт, мисс, — осторожно заметил какой-то совсем молодой, судя по голосу, пожиратель, но я отмахнулась.

— Несколько минут назад щипало метку, вы разве не заметили? — скептически спросил Селвин.

— Да, но я была в плену и не знала, что этот сигнал значит! И где же этот выход?!

— Прямо по улице через два перекрёстка будет поворот, там на углу красная будка, код 62442.

Я было бросилась туда, куда он указал рукой, но остановила себя.

— Если вам сказали стеречь выход, почему вы так далеко от него?

— Там дежурят авроры и нам нет резона привлекать их внимание.

— Вот как?! Я иду в зал суда и мне нужна помощь. И не только мне, но и тем, кто уже там! Вы пойдёте со мной?

За масками я видела лишь их глаза и страх, что отразился в них от моего предложения. Селвин кашлянул и сказал:

— Приказ ясен, им может понадобиться наша помощь тут, когда они будут выходить. Тогда мы их поддержим. Никто не знает, что мы здесь, в этом наше преимущество.

— Нет никакого преимущества! Оттуда никто из них не выйдет живым, им нужна помощь!

— Но с ними Темный Лорд, мисс, разве этого мало? — удивленно спросил тот молодой.

— На этот раз…

— Тогда прошу меня простить, но, боюсь, не в моих силах изменить ситуацию. Я подчиняюсь Темному Лорду и никому более. Если хотите, можете остаться здесь или уйти.

От бессилия у меня слова застряли в горле, хотелось закричать, бросить в него Круциатус, но я просто ушла. Бороться со своими не было ни времени, ни лишних сил.

Я шла туда одна, абсолютно измотанная и грязная. Каждая мышца в теле дрожала от усталости. Платье пропиталось потом, ​морской солью и свежей кровью. И некому было мне помочь. Меня терзала мысль: «А смогу ли я изменить что-то? За кого буду говорить я? Что я хочу сказать​ им всем и зачем? Ох, как тяжело одному знать правду…»

Но Правда, почуяв меня издалека, вдруг вскинула свое страшное лицо и, подняв убогие лохмотья, увязалась вслед за мной. Теперь мы шли вдвоем. Я чувствовала ее взгляд, буравящий мою спину, она надеялась на меня, хотела, чтобы я сказала всё за нее. Ведь у Правды нет языка. Его давно отрезала коварная ложь. Но глаза остались. Они видели все и все помнили.

У меня начинала кружиться голова то ли от усталости, то ли от удара. Но​ ​минутами казалось, что я спешу​ на какой-то праздник; ​наряду с тоскою и​ ужасом радовалась смутно тому необыкновенному, что сейчас произойдет. Будто какой-то древний демон, дряхлый дух всех безумств упоенно веселился в предвкушении разрушений. И действительность искажалась, рождая призраки неминуемой​ ​смерти и иллюзорной​ жизни.

В этот раз я сработала чётко.

— Экспеллиармус.

Палочка, чуть торчавшая из рукава неизвестной прохожей, покатилась по асфальту под ноги прохожим, которые совершенно не заметили вспышки из-за света фар и рекламных щитов. Не заметили они и то, с каким суеверным ужасом посмотрела на меня незнакомка, волосы которой из серого вдруг приобрели тревожный жёлтый цвет.

— Тонкс?

Она не ответила, но это было и не нужно. Мне не хотелось ей вредить, где-то в глубине души я даже скучала по её искренности и смеху. Наверное, мы могли бы подружиться, как несколько лет назад.

— Ты?!

Она так изумилась, что даже забыла про палочку.

— Это я, Тонкс. Настоящая. Я иду в Министерство.

— Разве тебя не… — начала она, но спохватилась. — Ты не можешь туда попасть, тебе это не удастся, вход сторожат люди из Ордена и аврората. И прости, но я должна тебя задержать. Я так рада, что ты жива! — добавила она в конце.

— Я тоже рада тебя видеть, — искренне ответила я, понимая с тоской, что время на исходе. — Тонкс, ты не поняла. Мне НАДО попасть туда.

«Даже если мне придётся убить их всех…»

Как ни странно, но она как будто поняла мои мысли. И взгляд её, обращенный на меня, стал вдруг серьёзен и грустен.

Кто думает, что пожалеть — ничего не стоит и ни к чему не обязывает? Иногда мы исполняем обязанности дружбы, чести и сострадания просто по велению души, вовсе не ожидая, что кто-то однажды вспомнит о них и посчитает обязательным вернуть должок.

Она решалась всего мгновение.

— Хорошо. Жди тут. И не отсвечивай.

Она схватила свою палочку и помчалась назад. Только я успела набросить на себя дезиллюминационные чары, как из-за поворота послышался топот десятка ног.

Я не увидела, сколько их было, но тревожный голос Тонкс следовал впереди, вереща: «я там их видела! они точно вон там!» И вся их группа последовала в ту сторону, где дожидались своего доблестного часа Пожиратели.

Мне оставалось лишь прошмыгнуть в переулок, оглушить двух оставшихся на карауле авроров и добежать до красной телефонной будки. Где-то на задворках сознания, на окраине мозга — крик с серого неба. Предостерегающий и тоскливый крик авгурея. Я не стала поднимать голову.

Черная трубка с оторванным шнуром протрещала мне в ухо. Послышались гудки.

— Добро пожаловать в Министерство Магии, — сказал неживой голос из маленьких дырочек, и пол поехал вниз.

Когда кабина остановилась и двери закрылись, отрезав мне путь назад, передо мной предстал Атриум. Сперва мне стало не по себе от представшей моему взгляду картины: десятки волшебников лежали повсюду на полу, на парапете фонтана, друг на друге. Я приняла их за мертвецов. Здесь были министерские клерки, писаки, владельцы магазинов и кабаков, игроки в квиддич, зеваки и те, кто призван был хранить их безопасность — все они мирно спали и похрапывали, по воле Того, кого они так боялись называть, на чей суд они не смогли не прийти.

Но стоило мне сделать пару шагов, как мощные чары стали рассеиваться, послышались протяжные зевки, отверзались сонные веки. Я взмахнула палочкой — и метель закружилась в зале. Чуть только их коснулись первые снежинки, волшебники снова погрузилась в глубокий сон, а я бросилась к лифтам.

Пока кабина неслась, постоянно меняя направление, меня одолевало странное чувство, будто жизнь и мир теперь как бы зависели от меня. Можно сказать даже, что мир сейчас словно для меня одной и был сделан: не справлюсь я, пропаду — и мира не будет, по крайней мере, для меня. А может быть, и действительно ни для кого ничего не будет после меня. И весь мир угаснет, как призрак, только лишь угаснет мое сознание, ведь, может быть, весь этот мир и все эти люди — я-то сама одна и есть. А потому вместо страха во мне пробудилась ответственность. «Мне нельзя убивать, даже случайно».

— Отдел Тайн, — сообщил голос в лифте.

— Остолбеней, — мысленно приказала я. Мощная вспышка вырвалась из кончика палочки, сметя оказавшегося на ее пути мага. Проклятья полетели в меня со всех сторон. Безмолвные стражи в серых плащах стояли вдоль стен.

Но палочка в моих руках была безотказна. Редкая сила рвалась из неё искрами и пламенем. Она билась в руках, как раззадоренный бес, разила их, ослепляла, окручивала цепями, легко принимала удары и разворачивала проклятья. Щиты её дрожали, но не рушились. Не было заклинания, которое не вышло бы лучшим из всех, что можно было наколдовать. Вольная сила ее дарила пьянящее безрассудное чувство власти и безнаказанности, туманила разум.

«Вот ты какая, Непобедимая палочка… Что ж, меня тебе не победить». Я прекратила атаковать, боясь оказаться жертвой её коварства, окружила себя защитным куполом и побежала по темному коридору, туда, где была круглая зала с чёрными дверьми. За мной гнались серые призраки настоящих и минувших сражений, но не могли меня достать. Я ничего не слышала, кроме топота собственных ног и уханья сердца в груди.

Когда я вырвалась в круглую комнату, мне снова пришлось вступить в бой. Они стояли у каждой двери, и я в очередной раз подивилась тому, насколько продуманным был этот фарс.

«Свежие бойцы… Они не встречали Лорда здесь, а просто пропустили внутрь без боя».

Драться с ними было непривычно, они владели странной тактикой боя — то исчезая, то появляясь вновь, и только плитка со стен разлеталась в пыль. И те, в кого, как мне казалось, удавалось попасть, просто пропадали, а на их месте возникали новые или те же. Сложно было сказать наверняка. Но у меня создалось чувство, будто они бесконечны. А драгоценное время — нет. Тогда я придумала другой способ.

— Сезам, откройся!

Двери одна за другой разлетались в щепки. Вот тогда серые маги, кажется, занервничали и усилили натиск. Если бы не палочка, у меня не было бы шансов.

«Трудно быть гуманистом с таким оружием в руках, ох, трудно… и страшно…»

— Сезам, откройся!

Многие ставят перед собой благородные цели — ценить добро, правду, милосердие, бороться за них и защищать. Но когда маленькую цель подносят слишком близко к глазам, и она заслоняет собой весь мир, человек забывает, что в борьбе за добро главное не борьба, а добро…

— Сезам, откройся!

Но повсюду, где человек ломится за стены своего жалкого бытия, возникают двери, двери, двери.

— Сезам, откройся!

Очередная чёрная дверь слетела с петель — и мои противники все разом исчезли, будто сквозь землю канули. А круглая комната вмиг заполнилась криками и звуками боя.

Я бросилась внутрь, в древний судебный зал, которой сейчас был полем боя всех со всеми. Сверху было видно, как часть магов жмется к стенам, среди них были репортёры, члены Визенгамота, министерские служащие. В амфитеатре сражались авроры, маги в сером и пожиратели, а в центре бури оставалось спокойно.

Там Снейп склонился над бессознательным Гарри, а Барти рвался из сковавших его цепей.

Председатель суда присел изумленно на краешек кресла подсудимого рядом с Руквудом и в страхе косился на длинную фигуру темного мага, имя которого боялся произнести, хоть вокруг него и стояли кольцом серые стражи. Председатель все никак не мог понять, как он согласился участвовать в подобном, и что будет, если Тот теперь очнется. Над всеми ними возвышался спокойно и терпеливо Дамблдор, как древний жрец, готовый карать и миловать, чья мудрость и сила оставались непоколебимы. Пустая арка что-то шептала за его спиной.

Я спускалась ступень за ступенью, расталкивая и отбрасывая от себя дерущихся. Их крики сами собой постепенно стихали. Бой понемногу остановился, будто по безмолвному приказу. Я увидела на мгновение слинявшие, выцветшие лица, застопоренные рты и чувствовала на себе взгляды сотен округленных от ужаса глаз, но это только придавало еще больше какой-то отчаянно-веселой силы.

Когда я увидела на полу ЕЕ, мой взгляд​ сначала​ скользнул небрежно, но быстро вернулся, будто столкнувшись с кирпичной стеной.​ Она была и такая​ же — и нет. Я совершенно​ точно могла​ бы сказать, что знаю это тело. У нее точно такие​ же руки, брови, губы, родинка​ на щеке, глаза. На это хватило бы и взгляда. И при этом в чем-то явно ощущалась фальшивка. Это тело мое. И не мое. Мне вспомнились​ слова Гермионы о моей​ внешности. Она считала ее жуткой. Сейчас я поняла​ ее. Девушка на полу​ была жуткой​ не только​ потому, что была моей​ мёртвой копией, но и потому что в ней все было​ идеально. Будто кто-то нарочно хотел сделать ее хорошо, чтобы​ нравилась, но забыл про мелкие человеческие недостатки — и в итоге получилось ненатурально. У Этой даже моя одежда, которая исчезла с меня, была чистой и не мятой, волосы у нее были тоже чистые​ и разметались​ аккуратными волнами.​ Никаких​ синяков под глазами, никаких ссадин. Словом, мне до такого​ великолепия​ было еще расти и расти. Стало даже немного обидно, что я настоящая выгляжу хуже, чем поддельная. Я флегметично разглядывала​ мёртвую себя, пытаясь представить себя там, на полу, и​ не испытывая отчего-то ни сожаления, ни страха.

«Кажется, я опоздала на собственную​ смерть».

— Ох, мисс Руфи, вы решили вернуться? Должен признаться, не ожидал вас здесь видеть, — просто сказал Дамблдор, будто мы встретились в школьном коридоре во время занятия. Он первый обратил на меня внимание.

— Ты?! Ты! Вернулась… Вернула себя! — вдруг исступленно вскричал Барти, завидев меня. В глазах его были страх, восторг и что-то такое, на что было стыдно смотреть. Я так и не поняла, сошёл ли он с ума или лишь убедительно изображал буйнопомешанного.

Снейп вскочил на ноги, пронзая меня острым взглядом.

— Но позвольте, как это возможно?! — возмутился председатель, указывая то на меня, то на мой труп.

— Я — настоящая обвиняемая. И хочу добровольно дать свои показания.

Правда снисходительно похлопала меня по плечу и выжидающе уселась в первый ряд партера.

— Что ж… Это можно. Но… Мы берем вас под стражу! Немедленно! — воскликнул председатель, и за моей спиной тут же очутились серые люди.

— Соблюдайте тишину! Заседание не окончено! — сказал он громко, приложив палочку к горлу.

Но и без него все вокруг уже смотрели продолжение спектакля, а мне предстояло взять на себя скучную роль резонера.

— Поклянитесь перед Магией и законом говорить только правду!

— Клянусь.

Я посмотрела на Лорда. Люди в сером будто нарочно расступились так, чтобы мне было видно его жемчужно-бледное лицо со вздувшейся жилкой на лбу и капли пота на висках. Он был ещё жив, но терпел муку.

«У каждого своя чаша с ядом…»

— Суд готов выслушать вас. Говорите! Но прежде объясните, почему вы не присутствовали на первой части заседания и кто был тут вместо вас? И знаете ли вы, какие обвинения предъявлены вам?

— Я не могла присутствовать здесь, потому как ещё вчера утром находилась в плену. В Риме. И лишь пополудни мне удалось покинуть его пределы.

По залу пронеслись шепотки.

— Но как вы оказались там?

— О, боюсь, это моя вина, — повинился Дамблдор. — Это я попросил наших друзей забрать на время настоящую мисс Руфи, опасаясь того, что её могут убить раньше, чем начнётся суд. Но ее присутствие было необходимо, поэтому я попросил добровольца подменить её. Что ж, уверен, его жертва не будет напрасной…

— …Ради общего блага, — закончила я себе под нос.

Дамблдор на мгновение посмотрел мне в глаза и замолчал.

Я вздохнула поглубже.

— Я хочу дать свои показания прежде, чем меня осудят.

Я замолчала на пару мгновений, собираясь с мыслями.

— Все знают, чем закончилась Первая магическая война. Точку в ней поставил маленький мальчик, живший в Годриковой Впадине, за это вы все почитаете его. Слава, дарованная с пеленок и не померкнувшая спустя столько лет. Гарри не просил ее, но получил, он не стремился к роли избранного, ему пришлось смириться с ней. Но эта история началась намного раньше, задолго до рождения Гарри Поттера и Лорда Волдеморта. Одним​ знойным летним полднем двое молодых людей играли в шахматы. Диалог их, однако, значил много больше, чем игра. Они обсуждали власть. Один считал, что цель оправдывает средства, ведь ради общего блага можно и поступиться моралью. Другой не соглашался с ним…

— Позвольте, что вы говорите? Какое отношение это имеет к делу?! — возмутился Председатель.

— Самое прямое, сэр. Я рассказываю вам о причинах. К концу Первой магической войны чаша весов склонилась не в пользу действующей власти. Все больше и больше волшебников становились на сторону Темного Лорда. И когда Дамблдор понял, что надежды на Министерство больше нет, он создал свой Орден Феникса. Но и его силами не удалось бы долго удерживать сопротивление. Кроме того, Ордену позарез нужен был шпион, ведь без него они были слепы и не могли предугадать следующий удар. Вот тогда-то и родился этот план.

— Какой ещё план, что за вздор?! Вы должны говорить о причинах ВАШИХ преступлений! — взвился председатель. — Говорите толком!

— О, ещё пара минут — и вы все поймёте, сэр, — заверила я.

— План состоял в том, чтобы одним несложным ходом отвлечь внимание Тёмного Лорда и тем выиграть время в войне, а под шумок провести шпиона в ряды Пожирателей. Дамблдор знал слабые места противника. А потому решил создать такую угрозу и опасность, которую тот не смог бы игнорировать. Самый страшный противник — это противник придуманный. Итак, Ордену нужен был шпион. К тому же пользующийся достаточным доверием, чтобы получить Тёмную метку и сидеть за одним столом с Темным Лордом. Достаточно​ талантливый и не привлекающий ненужного​ внимания. Он непременно должен был быть вхож в Орден, иначе не смог бы быстро завоевать покровительство нового господина.

Я посмотрела на Дамблдора, но не увидела его глаз за блеском половинчатых очков и не могла знать, кто и в какой момент сделает последний смертельный удар. И тогда поможет ли мне Старшая палочка? В битве с самым изощренным противником заклинания были бессильны.

— Вам нужен​ был шпион, сэр. Что ж, это дорогая фигура. Она стоила жизней​ двух семей Ордена Феникса. И жизни вашего шпиона — Питера Петтигрю. Вы посчитали себя вправе отдать их, потому как они добровольно отдались в ваши руки и добровольно рисковали собой. Ради общего блага, разумеется. Это было продиктовано острой необходимостью, ведь честно в этой битве вам было не победить. Но без вас сопротивления не было бы вовсе, а потому, как бы ни была хороша или плоха ваша голова, замены ей не было и рисковать ей не стоило. Кому-то вы пообещали защиту, кому-то Орден Мерлина, и игра началась. А чтобы ловушка была притягательнее, ей нужно было придать​ вкус опасности, важности, судьбоносности. Вот так и прозвучало знаменитое Пророчество.

Вокруг стояла такая мертвенная тишина, что собственный голос казался мне скрипучим и старым.

— Питер Петтигрю? Но… Он давно мёртв, — заметил председатель. — И награждён посмертно.

— Не так давно, как вы думаете, — ответила я. — Петтигрю был в ту роковую ночь в Годриковой Впадине и был единственным свидетелем убийства. Именно он стал хранителем Тайны дома Поттеров. Он, а не Сириус Блэк, которого в последний момент отговорил Дамблдор. Раскрыв эту тайну, Петтигрю в момент заручился доверием Темного Лорда и получил метку, а после забрал палочку Темного Лорда и доложил Дамблдору о смерти семьи Поттеров. Вот только… Он побоялся превращаться из крысы в человека, а потому не увидел, что Гарри остался жив.

Председатель совершенно растерялся. Я видела, что он сомневался, больше даже не в сути сказанного, а в моей вменяемости. И почему-то была уверена, что такие же мысли бродили в головах большинства присутствующих. Но, отмахнувшись от этих мыслей, продолжила, обращаясь на сей раз к самому Дамблдору:

— Хорошая мать легко отдаст жизнь за свое дитя и привлечёт​ тем просто гигантский​ выплеск​ древней жертвенной магии, которого, ​возможно, ​будет достаточно, чтобы уничтожить врага. Может, потому текст Пророчества так благородно дает равные​ шансы выжить двум мальчикам, но в то же время в два раза​ увеличивает ваши. Вас можно понять. Чего стоят​ две семьи добровольцев, если на кону целая страна? И вы решили, что пора забыть о морали, и представили их просто фигурами из волшебных шахмат. Скорее всего, вы и сами не знали, как удачно все выйдет, как сильно заинтересуется противник, и, уж конечно, предположить не могли, что Лорд Волдеморт проиграет схватку, но не погибнет, а​ ваш гамбит затянется на много лет. Всего​ один шаг, одна правильная​ смерть отбросила вашего противника на шестнадцать лет. Заставила сделать много неверных шагов! Сорвала столько планов! Но и вам пришлось долго ждать, прежде чем продолжить эту партию. Вы спрятали Питера Петтигрю в семье членов Ордена, вы обрекли Сириуса на смерть в Азкабане как лишнего свидетеля, вы всем лгали…

— Позвольте, — снова вклинился председатель. — Ваши обвинения

столь серьёзны, что требуют не менее серьёзных доказательств. Возможно, все было именно так. Или иначе. Или не было вообще.

Скрывая волнение перед взорами сотен магов, я остановилась, чтобы перевести дух. Толпа, смолкнув, ждала. А я в душе понимала: что бы ни было мною сказано сейчас, поймут это немногие, а ещё меньше — поверят. Они ничего не знают и ничего не хотят знать, а если узнают, то поужасаются десять минут и снова вернутся к привычной реальности. Для них все это лишь история, не имеющая к их жизням прямого отношения, а потому что правда, что ложь — все едино. А те, ради кого я пришла сюда, были сейчас не способны меня услышать. И я просто продолжила.

— Теперь, когда Темный Лорд​ вернулся и восстановил свою мощь, вы решили продолжить старую игру — опутать Его сомнениями, дать символ окружающим. Им будет​ несомненно​ легче идти на верную​ смерть, если они будут​ считать, что победа предрешена, раз Гарри среди них. Знаете, я долго думала… Почему ребёнок? Почему вы не сделали приманкой какого-нибудь взрослого, опытного мага? Ну не во имя же мировой​ кровожадности? А недавно поняла, что только так можно было сохранить эффект непредсказуемости. Магический потенциал младенца невозможно предугадать. Черт его знает, что из него вырастет. Может, сквиб, а может, еще один Темный Лорд. Герои вечно будут убивать чудовищ, и каждый будет считать героем себя, а всех остальных чудовищами…

Кто-то в зале громко присвистнул.

Я внутренне поежилась, предвкушая зелёную вспышку, которая обдаст меня холодом. Но Дамблдор почему-то медлил и молчал, крутя в пальцах вторую Старшую палочку.

Председатель не решился больше защищать его и в немом удивлении воззрился на него, по залу загулял жужжащий гул. Судьи переговаривались и строили друг другу страшные глаза, щелкали камеры, кто-то сдавленно хихикал: «Дамблдора приперли к стенке», «кажется, она помешалась…»

Правда поднялась со своего места и, махнув на прощанье, исчезла.

— Что вы можете сказать мне? Скажете, я вру? Или я вероломная убийца?

Дамблдор склонил голову и посмотрел на меня чуть исподлобья поверх очков.

— Что ж, я удивлён: неужто вы проделали такой долгий путь ради милой беседы о путях и средствах? Расскажите лучше, как вам удалось покинуть Рим и пройти мимо моей стражи?

— Должно быть, мне стоит сказать «спасибо» за вашу медвежью услугу, потому как без Неё покинуть то место было бы не так уж просто. Да и в вашей страже существуют бреши.

— Вот как? — живо поинтересовался он. — Должно быть, вы блестяще сражались.

Я промолчала, а он пригладил рукой длинную бороду и заговорил снова:

— Итак, поговорим начистоту. Ваши доводы местами звучат складно, но все же в большинстве своём ошибочны. Вы, мисс Руфи, глубоко мне симпатичны. И то, что я пытался спасти вашу жизнь, тому доказательство. Так же, как я пытался спасти Лили и Джеймса и, конечно, Сириуса, ведь не очутись он в Азкабане, то непременно встретил бы ваших нынешних друзей и погиб бы от их рук. Что в конце концов и произошло. Наш разговор мог бы быть долгим и удивительным, однако мы заставим публику скучать. Поэтому я скажу — никто из нас в своих стремлениях не застрахован от ошибок. Даже такие старики, как я. Но так как мне пришлось в своей жизни совершить больше ошибок, чем вам, я лучше их вижу. И вижу, что вы боитесь. То, что вы отважились прийти сюда — достойный, очаровательный поступок, и все же вам страшно. Темный Лорд ещё жив, и вы страшитесь его отмщения. А потому вновь предлагаю вам — переходите на правую сторону. Мы забудем то, что было вами сделано и сказано, и су­меем укрыть вас так основательно, как вам и не сни­лось.

Дамблдор чуть улыбнулся в бороду и посмотрел на лежащего у его ног Лорда.

— Еще скажу, что никому не дано измерить силу любви. Той, что облегчит любые страдания, Той, ради которой идут на любые жертвы, Той, что толкает приличных людей на самые страшные преступления и оправдывает любые грехи. Мы все ищем любви, даже если найдя её, горько об этом…

— Авада Кедавра!

Струя зеленого пламени озарила все вокруг и ударила Дамблдора в грудь. Старого мага подбросило в воздухе, на секунду он будто завис в проёме древней арки, а потом занавесь сомкнулась, и он исчез.

Разом грянули вопли ужаса и восторга.

На мгновение я увидела резкие черты лица Снейпа, в них застыло выражение гнева и презрения. Но лишь на мгновение. Он махнул палочкой — и цепи упали с Руквуда и Барти.

— Поднимайтесь живее! Мы уходим! — закричал он.

Всё в миг оживились. Руквуд, точно зверь, бросился на растерявшегося председателя. Серые маги пришли в движение. Долохов, оставшийся без палочки, по-маггловски замахнулся​, резко и сильно ударив кого-то в челюсть. Я увидела в суматохе Гарри. Он очнулся и был напуган, но к нему подбежал кто-то, и серебристая ткань упала на него сверху. Больше его никто не видел. Барти что-то ликующе кричал и смеялся, бросая в спины врагам смертельные проклятья.

Мой взгляд упал на Лорда. И я сразу поняла, почувствовала, что в нем что-то изменилось. Борьба ушла с его лица, черты застыли, заострились, став подобными маске. Он будто чуть вздохнул и голова его безжизненно повалилась на бок.

Нечленораздельный вопль вырвался из моих лёгких и потонул среди чужих криков незамеченный. Драгоценные секунды ушли на то, чтобы вытащить палочку, увернуться от проклятий пролетевших у моей щеки и у бедра, отбросить преградивших мне путь серых стервятников.

Я упала рядом с Ним на колени, и в этот миг мне стало все равно, кто победит здесь и выживу ли настоящая я, и кто уже целится в меня. Не нужно было представлять смерть, потому что она уже отражалась в опустевшем дорогом лице.

— Нет! — взревел совсем рядом голос Снейпа. И проклятья свернули с пути, не коснувшись меня. Кончик Непобедимой палочки упёрся в грудь Лорда.

— Creber ferio!

Заклинание вышло слабым. Палочка подчинилась будто нехотя — должно быть, непривычно ей было выполнять такой приказ. «Если ты и впрямь так сильна, неужто не можешь сделать это?!»

— Вы видели Поттера? — напряжённо спросил Снейп, пока я тщетно пыталась прощупать пульс.

— Его забрали!

— Пойдёмте! Нам нужно спешить! За пределами этого зала я смогу трансгрессировать в Хогвартс.

— Тогда уходите! — зло рявкнула я, продолжая наколдовывать медицинские чары. Я злилась от бессилия.

Но он не тронулся с места, вновь отправляя прочь чьи-то проклятья.

— Anapneo!

— Вы можете левитировать его, пойдемте, многие уже…

Вдруг рядом очутился запыхавшийся Барти.

— Что с Темным Лордом?!

— Не подходи сюда… — угрожающе начал Снейп. Но не закончил, нас плотным кольцом окружали серые тени.

— Не смей мне приказывать, двуликий сукин сын! — отбиваясь от нападавших, кричал Барти.

— Creber ferio!

Яркая синева залила все вокруг. В лицо дохнуло жаром. И вдруг все тело Лорда сотрясла судорога, волной прошедшая от шеи до согнутых ног. Глубокий хриплый вздох вырвался у него из груди. Пальцы его совершили чуть заметное движение, в них немедля скользнула белая палочка. Потом он вдруг открыл глаза, гортанно вскрикнул и, приподнявшись, схватился за грудь.

Пару мгновений Лорд щурился, ослепленный огнями диагностических чар и проклятий, а потом увидел меня. И, посмотрев серьезно и долго, обвил рукой мою шею, притянул немного к себе, словно хотел сказать что-то. Но тут я не выдержала и заплакала от облегчения, от пережитого страха, от усталости. Точно все накопившееся и сдавленное во мне ждало только этого мига, чтобы прорваться. И, устыдившись, что он увидит эти слезы, я поспешно отпрянула и отвернулась.

— Мой Лорд! — воскликнул Барти, падая на колени, чтобы поцеловать подол мантии. — Вы так напугали нас!

«Повелитель! С нами Темный Лорд! Да здравствует Темный Лорд!» — разнесся клич по залу. Оставшиеся в живых Пожиратели воспряли духом.

«Бейте их! Пусть ни одна серая мразь не уйдёт отсюда! За Темного Лорда!»

Я оглянулась и увидела, что зал уже в некотором роде опустел. Кто не погиб — сбежал, и лишь серых магов будто стало больше.

— Уходим! Живее! — взревел Снейп. И Лорд оказался с ним солидарен. Он поднялся не без труда, но помощи не принял. Огненный змей, сорвавшись с его палочки, успел лизнуть серые балахоны вокруг, превратив их в пепел.

Мы взбирались наверх по древним ступеням, под шквальным огнём, спотыкаясь о тела, лежащие сплошь в нелепых позах. Я оступилась и чуть не упала вниз. Барти удержал меня за шкирку. На секунду мне показалось, что мы не выйдем, завязнем и утонем среди мягких рук, ног, голов. Красное. Липкое. Сладко пахло горелым и грозой. Может быть, это праздничные, красные, синие, золотые ракеты, а может быть, взлетели вверх клочья человеческого тела. Тут главное не думать, не думать, не надо думать. Пусть глаза только видят, ​ отражают, но не пускают внутрь, как зеркало.

Нам оставалось футов двадцать до круглой комнаты с дверьми. До нашего шанса на спасение. Но Лорд вдруг пошатнулся и схватился за меня, так что мы оба чуть не упали, и прошипел на выдохе:

— С-с-снова…

Я попыталась вести его дальше, но он не мог даже стоять. У моего виска просвистело проклятье. Снейп сбил нападавшего с ног белым хлыстом.

— Дьявол, уходите, я вас прикрою! Снейп, помоги Господину! Уходите отсюда! — закричал Барти, видя, что дела совсем плохи.

— Хорошо, — кивнул тот, наколдовывая носилки.

Рядом возникли два серых мага. Мы с Барти разом выбили из них дух.

— Я рад вновь сражаться с вами бок о бок, отважная мисс! — сказал он мне.

И, пока Снейп левитировал носилки с Лордом наверх, а кто-то вновь целился в нас, Барти вдруг взял мою руку и на мгновение порывисто припал горячими губами к запястью.

— Прости меня! Я был слеп!

Улыбнулся напоследок ослепительно и ринулся вниз, преграждая путь десяткам противников.

— Да здравствует Темный Лорд!

Я ахнула в испуге и хотела бежать следом, но Снейп схватил меня железной хваткой за запястье и поволок за собой. Лорд растянулся на носилках, снова впав в забытье. Мы выбрались из ямы и проскочили вслед в круглую комнату. И раньше, чем нас успели достичь яркие вспышки пламени, я почувствовала, как пространство вокруг схлопывается, стихает грохот. В последний раз донесся до моего слуха голос Барти:

— Да здравствует Темный Лорд!..