Надежда Пигмалиона (гет)

Мне снилось, что змея ест сердце мне,

А ты с улыбкой смотришь в стороне.

На серых бетонных стенах каземата тускло светили лампочки, позволявшие рассмотреть сырой коридор и выделявшиеся по бокам чёрные решётки.

— …Ничего. Наша история ничем не отличается от сотен и сотен таких же. Я и в прошлый срок испытывал что-то вроде гордости. Беспокойных людей, которые решались поднять свой голос против произвола и тирании, осмеливались выступать за свободу и права, всегда запирали в каменные мешки, тесные узилища, душные темницы или вовсе ссылали на долгие годы в далёкие и глухие края. В темницах томились знатные вельможи, когда-то всемогущие правители, ближайшие родственники коронованных особ, люди с громкими именами… Вы чего молчите? Совсем приуныли? Или спите? Там, наверное, уже рассвело… — хрипло поинтересовался мужчина из дальнего угла.

— Когда закончится война, мистер Руквуд? — отозвалась девушка издалека.

Голос её гулко проплыл под сводами каземата и не заглох, а как бы растаял.

— Война будет всегда, пока на земле есть люди. Мир противен нашей природе, он скучен, светел, в нем нет тайны, и он​ к тому же мужчина. А война — это женщина, она коварна, будоражит фантазию, и​ неотвратима, ​как​ зев могилы…

— Значит, надежды нет?

— Отчего же? У нас есть в загашнике еще один козырь. Слушание открытое, так что нас посадят на стулья и будут допрашивать по очереди. В зале помимо нас троих​ будет​ кто-то ещё. Возможно, ​ Снейп или Малфой. Так? Когда делали эти стулья у нас, в Отделе Тайн, я уже работал младшим помощником — помню, сколько мороки с ними было. Они хотели сделать очень надёжные цепи. Но потом сменился министр магии, и по его приказу было решено смягчить процедуру. Тогда мы придумали заговор, ​ослабляющий их, чтобы дать преступнику​ возможность​ указать​ на сообщника​ или взять стакан​ воды. Если очень изловчиться, можно​ выскользнуть из-под них. А дальше дело техники…

— Мы не успеем отобрать палочки​ у авроров. Два слова​ — и ты уже мчишь на тот свет, — отозвался из соседней камеры третий узник. Он сидел, ссутулясь, упершись спиной в холодный камень, и поигрывал золотой цепочкой часов. Растрепанные волосы падали ему на лицо.

— Это правда. Если бы нас поддержали из зала, шансов было бы больше. Малфой вряд ли станет это делать…

— Проклятая скользкая мразь!

— …а Снейп, быть может, если Темный Лорд​ позволит ему.

— Они, конечно, спросят, признаем ли мы свою вину. Если отречься, то они наверняка назначат второе заседание с допросом под Веритасерумом. Можно выиграть время…

— Я никогда​ не трусил! И не предам моего Лорда.

— Не трусил ты потому, что знал: казнить​ тебя не будут. Чего говорить, твой папаша​ был жёстким человеком, но убийства сына он бы не допустил. Кстати, Лестрейнджи должны быть тебе благодарны, если бы вы не шли​ по одному делу, их бы ждал​ поцелуй…

— Мой папаша! Мой папаша был гнусным мерзавцем! Лучше​ бы я прошел сквозь арку, чем смотрел годами​ в его жующее лицо за ужином, не имея возможности его прикончить!

— Это ты сейчас так говоришь. Перед аркой люди меняются, многое уже не кажется важным там. Я видел​ это не раз.

— Не-е-ет! Нет! — безумно вскричал молодой человек. — Я не уподоблюсь этим трусливым тварям! Если уж я кого и ненавижу​ больше​ своего​ папаши, так это их! Предателей и трусов! Они разбежались, точно крысы, когда Он пропал, когда Он был слаб. Они не помогли ему! Но я! Я готов​ был страдать за моего Лорда в Азкабане​ тогда, в восемнадцать, ​и я готов​ пойти за него на смерть​ сейчас! ​Я готов на всё!

— Думаю, для Темного Лорда мы все нужнее живыми. Кто бы ни были эти люди и кто бы за ними не стоял, я уверен, Он попытается изменить обстановку. Так скажите нам, Бартемиус, долго ли нам ждать их правосудия?

Молодой человек чуть вздрогнул и щелкнул крышечкой золотых часов. В тишине некоторое время было слышно лишь его неровное дыхание.

— Так что там?

— Два дня.

— Странно, и чего только они так долго ждут? — задумчиво протянул Руквуд.

— Должно быть… Мой день рождения, — ответил таящий голос.