Надежда Пигмалиона (гет)

Боясь, что девицу замучает враг,

Врата открывает влюбленный дурак,

Пасть бездны ему распахнулась навстречу,

Его поглотил торжествующий мрак.

Поэты говорят, что мир спасется любовью.

Но нам с тобой иной пример известен пока.

Мир залитый кровью,

Сожженный войною

Из-за любви дурака.

* * *

Колокол звенел, отсчитывая отчаянные минуты. Кто спал к тому часу — проснулись, кто был занят — бросили свои дела. Все прилипли к окнам, наблюдая удивительную картину: сверкающий молниями огромный купол раскинулся над Хогвартсом и дрожал, будто живой, под натиском заклятий. До ушей обитателей замка доносились раскаты. Невиданная гроза разразилась над замком.

К ночи у Лорда случился новый приступ тяжелее предыдущих. Он лежал совершенно неподвижно, ​сцепив зубы и обливаясь липким потом, ​который​ я не успевала обтирать. В голубых и белых отсветах, мелькавших за окнами, Лорд казался жемчужным. Дыхание его стало тяжёлым и шумным. Нагайна молчала, но беспокойно свивалась в петли и пробовала воздух языком. Мне казалось, что я понимаю все её мысли: «Быть может, прямо сейчас в купол летит последнее заклятье? Быть может, они уже в замке? А может, это последняя Его ночь?»

В дверь кто-то негромко постучал. Но я все равно вздрогнула, прислушалась. И Лорд каким-то чудом очнулся от этого звука и мгновение смотрел на меня затуманенным взглядом.

— Никто не должен видеть… Арта…

От его хрипловатого шепота меня снова пробила дрожь. Он будто​ силился подобрать какие-то слова, ​но больше ни единого звука​ не слетало с его губ. Лорд затих, а мои диагностические чары стали тревожно мерцать. Я достала спрятанную в рукаве Старшую палочку.

«Вот так и приходится делать добро из зла. Но что, если палочка не подчинится на этот раз? Что, если у него не выдержит сердце?» Лорд стыдился быть слабым. Перед своими врагами, перед слугами и даже передо мной. «А может, больше всего передо мной?»

А виновата какая-то тоненькая стена лжи, которую мы оба долго по очереди строили, разрушали и перекладывали. Стена, становившаяся всё толще и непоколебимее. Пока она чуть было не отделила меня от единственного по-настоящему родного человека в этом безобразном мире. Но вот она рухнула. А мы, как будто по привычке, продолжаем подносить камни. И поэтому Он сейчас не кричит от боли, не просит моей помощи и не желает ничего объяснять.

«Он пошёл туда из-за тебя», — подсказывал осуждающий голос совести. Я не благодарила его. Потому что знала, что благодарности этой Он не примет и не поймёт. Ведь Он желает оставить все как есть, а я готова подыграть. Вот только все вокруг от этого рушится. Гремят не громовые раскаты. Страх обступает плотным кольцом. Лучше просто сидеть вот так в продавленном старом кресле, поджав ноги, вдыхать горький дым прогоревших головешек в камине.

Светало. В этот синеватый заутренний час наконец стало тихо. Кто бы ни пытался прорваться через защиту замка — теперь он отступил. Поля и дорожки заволокло густым туманом. А может, это был дым?

Я стояла, держась за край стола и всматриваясь в бескровные веки Лорда. Тени серо-фиолетовые, как тени заката, все ярче стали расцветать под ними, и мелкий, точно ртутный, пот выступал росой. На щеках пятнами играл горячечный румянец​. Но дыхание его стало ровнее и глубже.

«К чему пустые рассуждения о любви? Слова ничего не стоят. А кто назовёт​ ей цену? Если цена ей жизнь, то он ее заплатил. Но я все равно его спасу. Это не обсуждается. Это личное».

Подстегивая себя этими мыслями, я тихо покинула комнату и направилась искать единственного человека в замке, который также имел на все личные причины. А может, просто сбежала, опасаясь, что Лорд скоро проснётся. Тогда я ещё не знала, что никто не сбежит от своей судьбы.

Обойдя впустую половину замка, я была вынуждена спуститься в подземелья. Дверь распахнулась сразу, как я в неё постучала. Снейп стоял за ней и был в расстегнутом сюртуке​ и белой рубашке с распахнутым воротом​. Он выглядел​ беззащитно. Я поняла, что никогда не видела его более разбитым, даже когда была в его доме.

Все это время моя голова была занята Лордом и собственными чувствами, я совершенно не думала о том, что происходит со Снейпом. Одной магии известно, что он чувствовал, убив того, кому долго всецело доверял не только свою жизнь, но и все стремления и надежды. Я разрушила его иллюзии, а с ними, должно быть, и все, на что он в своей жизни опирался. Снейп спас нас всех, но что ему осталось?

— Что вам нужно, мисс Руфи? Говорите быстрее или уходите, — ворвался в мои мысли его раздраженный голос.

— У вас есть сердечные настойки?

— Вам плохо с сердцем?

Его взгляд прошёлся по мне.

— Нет. Они нужны Темному Лорду.

Снейп нахмурился и молча впустил меня внутрь. Пока он звенел какими-то пузырьками в соседней комнате, я стояла и осматривала эту более чем скромную комнату. Воспоминания о моем прежнем приходе сюда, хоть и подернулись дымкой, вновь были живы. На глаза мне попалась дорожная мантия со свежеподпаленным подолом. В воздухе ещё пахло жженой шерстью. Маленькое окно под потолком. Пустая клетка. Я заглянула сквозь ржавые прутья. Там, на дне, среди пшеничных зёрен, соломы и шелухи, лежал давно высохший пыльный бутон розы. Я, сама не зная зачем, повела над ним Старшей палочкой.

— Вот, держите, и передайте Темному Лорду, что я заходил… — говорил Снейп, возвращаясь в комнату.

Звонкий потревоженный щебет разорвал тишину подземелий.

Снейп вздрогнул и замолчал, бросив пристальный взгляд на птицу, а потом на меня.

— Должно быть, там, куда вы заходили, вас встретили тепло и даже угостили Инсендио? — спросила я.

Настала короткая пауза.

— Ах, вот оно что, вы пришли меня допросить. Снова боитесь, что я наврежу Темному Лорду? Избавлюсь для верности от всех?

Снейп криво усмехнулся и сложил руки на груди.

Я лишь пожала плечами и взглянула в мутное высокое окошко, на ржавые прутья клетки, на белую птичку с одним темным пятном.

А Снейп не выдержал. Разочарование, гнев, обида, копившиеся в нем, стали рваться наружу.

— Друг наполовину — наполовину враг, так вы думаете? Что ж, можете спать спокойно и верить мне. А можете сказать Темному Лорду, и все разрешится ещё проще. Я сделал то, что должен был… А вы… Как знаете. Довольны? Если желаете других объяснений, то предупреждаю: их не будет… — говорил он медленно и раздельно, впившись взглядом в моё лицо, и казалось, что какая-то капля отделяет его от крика, от бешенства, от сумасшествия.

— Нет, я лишь хотела узнать, куда вы теперь намерены податься? — перебила я его. — И думала, что убедила вас в том, что со мной можно быть откровенным. Но да ладно… Надеюсь, Гарри не вернулся в окрестности Хогвартса. Скоро там станет очень опасно.

Опять настало долгое молчание. И пока Снейп пребывал в недоумении, я думала, как много отчаяния скрывала эта внешняя бравада. «Он стыдится, что убил близкого человека. И если не взять поводья, конь этот, пожалуй, затопчет всадника и сам сиганет в пропасть… Нужно теперь сделать так, чтобы он хотя бы думал, что с ним считаются, что его боятся и уважают, что он здесь не один…»

— Почему вы полагаете, что я уйду? — тихо спросил Снейп наконец.

— То, что вы делали... На это вас толкнули не ваши идеалы и стремление к выгоде, а только личные причины. Думаю, вы их в некотором роде разрешили. Поэтому не станете помогать Ордену, раз Гарри ничего больше не угрожает. Если он, конечно, не захочет сам продолжить войну. Служить Лорду вы не будете. Значит…

— Почему я, по-вашему, не захочу больше служить Темному Лорду? Разве не все люди — рабы по своей сути? Разве не все зависят от своих страстей, корысти, власти, богатства? Кто-то даже раб своих рабов, — он чуть дёрнул уголком рта, в подобии улыбки. — Я не уеду из Англии.

— Вас не оставят здесь в покое. Война ещё не закончилась.

Он горько усмехнулся.

— А это мне подходит. Вокруг​ умерло​ столько людей, которым точно этого не хотелось, а я все ещё​ жив. Столько возможностей и шансов. И все — мимо. Какая ирония.​ Я ходил по краю, врал в лицо Темному Лорду, потом Дамблдору, врал всем.​ Я предлагал себя смерти, ​а она побрезговала. В войне нет для меня ничего нового и страшного. А теперь я собираюсь поспать хотя бы пару часов, с вашего позволения, разумеется.

Не найдя никаких подходящих слов, я сделала​ несколько шагов к нему. Очень быстро, чтобы не передумать. Не струсить. И обняла его​ — худого, деревянного, и такого неожиданно и​ непривычно​ теплого. Ощущая под щекой грубую ткань чёрного сукна. Он так и стоял​ как истукан, не сопротивлялся и​ совсем​ не шевелился, будто и не дышал, только​ жилка​ на шее сильно-сильно​ билась.

Наконец, забрав баночки с настойками, я вышла из комнаты, ощутив, как накрывает странное чувство облегчения и разочарования, будто было решено важное дело, хотя на самом деле должно было постоянно оставаться настороже. Неужели ни у одного хозяина нет преданных и лояльных слуг, кто просто не может по преданности и лояльности сунуть нож под ребро? И опять возникло тянущее чувство потери, хотя и приобретения-то никакого пока не было, а было ощущение — как будто утренний густой туман рассеялся…

Я поднималась по лестницам из подземелий. Сначала все было по-прежнему тихо, только мои шаги. Потом в этой напряженной тишине выделился звук, другой, третий… Потом — мальчишка: вылетел весь вперед, под нижней губой — тень, вывернуто все лицо — он ревет — и от кого-то со всех ног — за ним топот… Зелёные галстуки и белые лица.

— Надо их предупредить, чтобы не ходили туда! — крикнул один из них на бегу.

Ещё не понимая, в чем проблема, я отправилась дальше, но лестницы и коридоры сами наполнялись испуганными возгласами картин, их шёпотом и негодованием: «Ужасно! Череп совершенно раздроблен… Что же такое сталось?! Чудовищно…»

Сбежав по лестнице, ведущей в вестибюль, я увидела распахнутые двери, а за ними в футах тридцати у дороги стояли спиной ко входу двое. Они смотрели под ноги. Там, на зелёной, серебрящейся от росы траве, лежали ровными рядами люди.

Я подошла молча, не решаясь нарушить оглушительную тишину, чтобы рассмотреть получше, и в ужасе замерла. В лицах убитых мне с трудом узнавались знакомые черты.

— Вернули всех до единого, — тихо сказал хриплый голос, в котором я узнала Долохова.

Он закашлялся.

— А что им, не богатые трофеи… Надо, чтобы кто-то доложил… Надо будет хоронить.

— Если есть родственники — пусть забирают и хоронят потом как героев в фамильных склепах. Остальных зарою я, — поддакнул Макнейр.

— Потом? Лучше сделать это прямо сейчас и без лишнего шума. Может статься, не будет «потом». Нет уверенности в завтрашнем дне. Какое оно будет — завтрашнее дно? — невесело усмехнулся Долохов.

— Это верно. Жизнь даётся один раз, а удается ещё реже…

Дальше слушать я не стала, бросилась прочь. Назад. Наверх. Бегом по угрюмому замку. Ворвалась в сумрачную комнату, где Лорд уже очнулся и стоял у остывающего камина, держа в руках дневник в чёрном переплёте, тот, что я однажды купила у Малфоя, так похожий на мой собственный.

— Там внизу принесли убитых! — воскликнула я с порога.

Но Лорд не был ни удивлен, ни раздражен. Он взглянул на меня и отвернулся.

— Вы не пойдете к ним?

— Зачем мне идти к мертвецам? С мертвецов немного толку, — тихо прошептал он.

Меня поразило его равнодушное спокойствие.

— Но ведь они погибли по вашему приказу…

— Разве кто-то из земных вождей брал с собой тех, кто не готов умереть за него? — спросил Лорд, но потом поймал мой взгляд и нахмурился.

— Подойди.

Я подчинилась, подавив рвущееся возмущение.

Вдоль​ моей груди тянулись бледные лучи, тот самый шрам, почти незаметный на коже. Такие раны заживают, рубцуются, но как только ты о них забываешь, переменяется погода, и они снова ноют. Лорд чуть коснулся его и тут же снова​ убрал руку за спину.

Я бесчисленное количество раз говорила себе, что это глупо, прежде чем пришла в себя настолько, чтобы не терять голову при одной мысли о близости. Меня несколько успокаивало то, что, похоже, сам Лорд не придавал ей никакого значения в теперешних обстоятельствах и не искал в ней повод погрузиться в воспоминания. Разумеется, я понимала, что Он ведет себя именно так по более заслуживающим признательности причинам, и тем более ценила его молчание, однако сам тот факт, что прошлое мое было предано забвению, значил для меня гораздо больше, чем причины, это объясняющие.

— Послушай, — выдохнул он. На лице его проступал горячечный румянец, который смотрелся на нем совершенно дико. Он снова был в лихорадке. — Мне нет дела до них. Во всем замке я доверяю только тебе. Мы должны думать только о том, как защитить нас. От тех, кто рвётся в замок, или тех, кто решит предать. Они все — едины. Не убирай оружие и будь все время начеку. А лучше просто будь здесь. Ты ведь веришь мне?

Под его настойчивым взглядом мне оставалось только согласно кивнуть.

— А теперь я должен кое-что проверить. Ты поможешь мне, — удовлетворённо прошипел Лорд.

Мы в молчании медленно брели по коридорам замка, поднимались по лестницам вдоль опустевших картин. Лорд сосредоточенно думал о чем-то, лицо его с каждым шагом становилось все более хмурым и несколько раз он останавливался, чтобы отдохнуть.

— Как вы могли так неразумно поступить и пойти туда, зная, что там ловушка? — не выдержала я, когда он в очередной раз опасно покачнулся.

— Ты ведь тоже пошла туда.

В словах Лорда мне почудилась насмешка.

Я отвела взгляд и ничего более не спрашивала. Только лишь когда мы забрались на шестой этаж и повернули в нужный коридор, я догадалась, что мы идём в Выручай-комнату.

— Сейчас я покажу тебе один из секретов этого замка, который не знал даже Дамблдор, проведя здесь больше полувека. В этом замке их немало. Я открыл все.

Было странно наблюдать за тем, как Лорд ходит туда-сюда, вызывая нужную дверь. Комната не заставила себя долго ждать. Лязгнуло тяжёлое стальное кольцо, и дверь открылась. А за ней были знакомые мне горы хлама.

«Интересно, что ему здесь нужно? Может быть, исчезательный шкаф откроет коридор в другое место?» Пронеслась мысль о том, что Лорд затеял побег с тонущего корабля. Этакая дрянная, гаденькая мыслишка… мелькнула и скрылась, как судорога.

Лорд не пошёл к исчезательному шкафу, вместо этого он оживился и осматривал гигантские кучи старого хлама, будто надеясь найти среди них что-то нужное.

— Что мы ищем?

— Сокровище. Реликвию… Одну из четырёх…

— Без карты сокровищ мы будем искать его пару лет.

— Я сам его спрятал, много лет назад…

С этими словами он выудил из горы хлама изящную чёрную шкатулку и, водрузив её на старую парту, стоявшую рядом, открыл. Там на бархатной подушечке лежала тонкой работы вещица с письменами и крупным синим камнем по центру.

Залюбовавшись, я даже не сразу заметила тёмную трещину, расколовшую ее надвое. Из неё сочилась жидкость, похожая на кровь, темная и липкая. Лорд схватил её, но хрупкий металлический ободок вдруг распался у него в руках. Он подержал обломки с минуту, размышляя о чем-то. И бросил. Швырнул прочь, не глядя и с яростью, от которой воздух вокруг вскипел и обрушился на мгновение. Я отпрянула. Осколки брызнули на пол и с мелодичным звоном покатились по каменным плитам под старый стул с отломанной ножкой.

— Пустой хлам. Пойдём. Здесь нечего делать, — холодно прошипел Он.

— Разве её нельзя починить? — сморозила я от испуга.

Лорд наградил меня взглядом, в котором было столько, что не знаю, как я не исчезла, и пошёл прочь.

Тогда я поняла с ужасом, что план Дамблдора работал даже из могилы. Крестражи рушились, а с ними погибал Лорд. «Трус умирает тысячью смертей…» Эту мысль я с позором выгнала сама.

— Пошевеливайся, у нас ещё много дел, а я должен успеть их сделать, — донесся его высокий голос.

Повинуясь порыву, я подняла обломки диадемы и, сунув их в карман, поспешила за Лордом.

— Но что вы собираетесь делать? — с отчаянием спросила я, твердо зная, что когда ему что-то не нравится, Он немедленно принимает меры…

— Мои слуги не могут мне помочь, значит, придется делать все самому. Но знаешь, когда тебе больно, очень трудно проявлять интерес к чему-то еще. Наступает боль, и вот на свете нет ничего важнее способа справиться с ней. Она значительно упрощает восприятие мира. А потому у меня мало времени.

Через четверть часа в Большом зале было собрание. Лорд сидел на высоком кресле Дамблдора, вцепившись в подлокотники, а на него хмуро и испуганно взирали преподаватели и безропотно — Пожиратели. Головы, обметанные серой щетиной, и головы чёрные, желтые, лысые, спелые. Он их быстро всех в горсть — одним взглядом.

В Тайную комнату Лорд спускался один. Уговаривать его было бесполезно, он лишь сказал, что я могу все испортить и одного змееуста там будет достаточно. Потому мне пришлось дожидаться его на краю чёрной пропасти, а когда он взлетел из неё и повалился на пол без сил, мне снова стало очень страшно.

— …как только стемнеет, приказываю закрыть ворота. Всех студентов следует укрыть в Большом зале и не выпускать до рассвета. В колокол больше не звонить. Очистите коридоры и не подходите к окнам, не покидайте своих комнат… Это касается всех, кто не желает умереть следующей ночью. Объявляется комендантский час…

Его голос всегда производил на меня какое-то гипнотическое действие, я могла смотреть на него, не отрываясь, и слушать часами. Вот и остальные, независимо от своего отношения, теперь стояли перед ним будто в оцепенении. Как всегда, в тот момент, когда Он начинал говорить, в зале установилась мёртвая тишина, и каждый из присутствующих вдруг ощутил себя кроликом, впавшим в ступор перед раскачивающимся перед ним удавом.

— Северус, позаботься о том, чтобы в замке погасили весь свет. Мы должны раствориться в темноте. Ах, Макнейр, не спеши копать могилы. Наши павшие ещё сослужат нам службу…

И, как прежде, ты уходишь после на подгибающихся ногах с ощущением, будто тебе только что сделали грандиозный подарок.

О том дне я помню ещё тяжёлый стоячий воздух лазарета, пропитанный острым духом мазей, настоек и хриплым дыханием спящих раненых. Все остальные мои хлопоты и мысли были сметены начисто и похоронены под лавиной того, что случилось позже, то есть темной майской ночью, когда весь замок наконец застыл, как зачарованный, во мраке и молчании. Только глухой шум, неустанный, ровный и какой-то безнадежный, рвался откуда-то издали, со стороны Запретного леса, наполняя трепетом и дрожанием сырой воздух мглистой ночи.

Среди безмолвия, прерываемого лишь отдаленным гулом, воем ветра и скрипом фонарей, слышалось унылое журчание воды, стекавшей со всех крыш, крылечек, желобов и карнизов. Ни души не было ни вблизи, ни вдали, да казалось, что и быть не могло в такую пору и в такую погоду.

Тогда я, валясь от усталости, зашла в комнату Лорда. Он полулежал в кресле. Перед ним, торопливо поедая дерево, горел огонь, сзади навалилась на окно тьма, окутав лес и небо. Лорд, широко открыв глаза, неотрывно смотрел в пламя невидящим взглядом, весь дрожал — казалось, что остатки жизни нетерпеливо рвутся из его груди, стремясь покинуть тело, источенное душевным недугом. Отблески пламени дрожали на его лице, не оживляя мертвенно-бледной кожи. Только глаза его горели ярко, отражая огонь.

— Я видела, как заперли Большой зал. Слизнорт как раз бежал туда с медовухой… — сказала зачем-то я. Мне очень хотелось разрушить эту ужасную тишину. — Почему вы до сих пор не спите?

— Сон — это маленькая смерть.

Снова повисло это тягостное молчание, но Лорд нарушил его сам.

— Что тебе теперь говорят твои сны?

— Ничего. Я больше их не вижу.

Говорить о том, что не сплю вторые сутки, я не стала. Но какой-то особой, приобретенной интуицией я чувствовала, что мы оба понимали эту недосказанность. Осадок невысказанных слов, осадок немого крика в злую пустоту, так и не сорвавшегося с губ.

Я топталась на месте и не могла понять, остаться мне или уйти. Наконец решила, что даже василиск не запретит мне прийти чуть позже, когда Он уснёт, и это не будет выглядеть так, будто я навязываюсь или очень боюсь.

— Ладно. Я тогда пойду.

Стоило мне толкнуть дверь и занести ногу в тёмный провал коридора, как меня догнал его усталый голос.

— Может, уже довольно бегать от меня?

Мне удалось подавить лёгкий ступор и панику от того, что придется ответить что-то глупое вроде: «я не бегаю, у меня вообще-то важные дела». Но оправдываться и не пришлось.

— Сядь.

Он махнул рукой как-то лениво, и рядом появилось второе кресло, в которое я села, ощущая себя отчего-то очень странно и неловко. Лорд заговорил не сразу и так медленно, тихо, сбиваясь и будто с трудом подбирая слова.

— Знаешь, я понял одно: когда что-то долго хранишь в душе — лишаешься покоя. Забавно, когда я встретил тебя, то не мог подумать… Наш с тобою союз, несмотря на все сложности, оказался весьма успешен.

— Мы победили Дамблдора, — улыбнулась я, желая его подбодрить, но, поймав на себе его странный взгляд, прикусила язык.

— Неужели ты думаешь, я не чувствую ЭТО между нами? Есть какая-то глубокая связь, смысл которой раньше я даже не пытался понять. Мы просто приглядывали друг за другом… А теперь… Что же? Ведь желания — мучительны, не так ли? Я хочу…

Он говорил как-то за меня, разворачивал до конца мои мысли. Но было в этом что-то такое жуткое, едва выносимое.

Настала пауза.

Первый раз я видела, чтобы слова давались​ ему нелегко, но и сама не могла ни вдохнуть, ни шелохнуться.

Взгляд Лорда, блуждающий по потолку, стал твёрже. И он заговорил снова. Голос его упал почти до шепота:

— Хочу, чтобы так было впредь. Однако мы оба понимаем, что эти наши… отношения… иначе трактуются моими слугами, а кроме того, не имеют некоторых более-менее четких рамок, приемлемых для нас самих… И я считаю… В известном смысле, может быть, естественное продолжение исправило бы это неудобство.

Существует, вероятно, некоторый предел способности к удивлению. Мои пальцы вцепились до боли в край мантии. Это придавало хоть какое-то ощущение реальности. Сознание отказывалось воспринимать это безумие и все твердило об усталости, причудливой игре воображения, галлюцинациях и вычурной фигуре речи, выписанной им ради красного словца. Бледное лицо Лорда отчётливо застыло в моем затуманенном мозгу, словно для того, чтобы остаться в нём навсегда.

Положение мое в это мгновение походило на положение человека, стоящего над страшной стремниной, когда земля под ним обрывается, уже сдвинулась, уже покачнулась в последний раз, и увлекает его в бездну, а между тем, у несчастного нет ни силы, ни твердости духа отскочить назад, отвести свои глаза от зияющей пропасти. И бездна тянет его вглубь, и нет возможности противостоять чарующей силе, она влечет его к себе загадочной опасностью, и он прыгает, наконец, сам, ускоряя минуту своей погибели.

— Зачем тебе это? — выдавила наконец я.

Лорд досадливо скривился и поднялся, не только потеряв терпение, но даже как бы забывшись.

— Не стоит беспокоиться о благочестивости моих намерений…

— Я не об этом. Просто не понимаю, почему вы говорите это теперь? И к чему такие… сложности? Ведь можно просто взять, не спрашивая, и не создавать проблем. Стереть память и всё. Ведь это проще, — я говорила очень быстро и сбивчиво, но обида так и рвалась из моего сердца. Горели щеки.

На лице Лорда застыла какая-то странная​ эмоция, похожая на сожаление или на опасение, словом, он не ждал такого ответа. Его глаза расширились от внезапной догадки.

— Ты уже делал это, — припечатала я.

Он молчал и не отрицал.

— И что же пошло не так в этом безукоризненно удобном плане?

— Я не хочу так.

С минуту я просто хватала ртом воздух, как бегун, сошедший с дистанции. У меня бешено колотилось сердце, ​кружилась голова, в горле пересохло, но вот чего не было совершенно — злости на него.

— Всего пару раз… И если уж ты помнишь, ты сама начала это, я не делал ничего особенно… предосудительного. Просто не хотел проблем тогда. Ты очень чувствительная. Я щадил твою скромность.

Потеряв силы, Лорд тяжело вздохнул, сел на кровати, расставив руки по бокам для устойчивости, и упрямо смотрел на меня.

— Я думал, что если получу то, что хочу, то это пройдет. Но так не случилось. Ты забыла, а значит, для тебя ничего не было. А это не то, чего я хочу. Итак?

Он выжидающе замолчал. В груди моей бушевала какая-то дикая смесь из страха, восторга, обиды и радости. Мне не верилось, что мы вообще можем говорить об этом.

— Значит, у меня есть выбор?

— Не то что​ бы очень большой… — еле слышно ответил Лорд. Взгляд его стал тяжёлым​, тлеющим, упрямым. Маска спокойствия все же дала трещину. Последнее — глядя прочно, твердо в глаза мне: — Так ты будешь моей?

Сердце ухнуло. "Он думает это конец". На секунду — все глубже падая в какую-то воронку, все кругом сжималось. Я не могла вынести — и с усилием вытащила из себя «нет».

Он засмеялся резко, громко — слишком громко. Быстро, в секунду, дошел до какого-то края — оступился.

Пауза.

— Я не ждал другого. Но все же повторю иначе. Но учти, я сделаю это в последний раз. И в твоих интересах, чтобы все осталось в этой комнате, так что отбрось на сей раз свои выкрутасы для другого случая… Арта…

Помню — Он что-то ещё говорил мне. И лицо его живое и глаза — яркие звезды. И слова в них не смысл в них — душа как живая плоть бьётся.

* * *

— Успокойся. Завтра у тебя будет время подумать и после. Но не отходи от меня теперь. Ляг рядом, — прошептал Лорд, опускаясь на подушки. Силы совершенно покинули его. Но теперь он успокоился, будто усмирились в нем все чувства и та ужасная мука, которая, как поразительное исключение, является иногда в природе и рождает великое, но в перешагнувшем за грань мечтаний обращается в бесплодную жажду, которая делает человека способным на ужасные злодеяния.

«Успокойся!.. Но разве можно успокоиться? И разве можно будет сегодня ночью уснуть? И как далеко до завтра, до после-послезавтра!»

Секунды, минуты, мили — синее небо быстро твердеет, наливается темнотой, каплями холодного серебряного пота проступают звезды…

И вот — жуткая, нестерпимо-яркая, черная, звездная, лунная ночь. Как если бы внезапно вы оглохли.

Быстрее всего на свете проходит радость. Грызть себя, жаловаться и зудеть можно сутками, неделями, а радость пришла и ушла сразу. Но все ж она была, несмотря даже на то, что в этом непривычном для меня состоянии я сдержалась на этот раз и не сболтнула то, что сидело у меня на самом кончике языка, то, чего Он никогда не говорил, а мне в общем-то и не нужно было слышать это. В этой комнате. В этот час. Вслух.

Я постоянно мысленно только убеждала себя, что это все взаправду. И потому я беспрестанно гладила мантию у него на груди. То ли пытаясь утешить его боль и дрожь, то ли чтобы утешиться самой. И Он где-то гладил меня по голове, плечам, по лицу — оно мокрое. И говорил, что чувствует, что будет жить, потому​ он-то​ очень большой, а я — маленькая — маленькая часть его же самого.

Утром я проснулась и первым из того, что увидела, были наши сплетенные пальцы. Лорд крепко спал, лицо его расслабилось, дыхание было спокойно. Я встала. И все никак не могла нащупать педаль сцепления с реальностью. Пока вдруг с ужасом не обнаружила в темном дальнем углу под столом мертвую Нагайну.​ Я не смогла сдержать слез. Так и сидела на полу. Плакала. Вертела между пальцев большое уродливое кольцо с чёрным камнем.

Не оглянувшись, я закрыла за собой дверь комнаты. Сердце колотилось о ребра, как обезумевшая птица. Замок был пуст. Идя по нему в одиночестве, я чувствовала себя призраком. Рамы портретов были пусты. Повсюду царила призрачная тишина, как будто все дыхание жизни, еще оставшееся здесь, стеклось в Большой зал, где спали студенты и мои ровесники, чьи головы не были забиты тяжёлыми мыслями, ведь за них было кому подумать. Они могли себе позволить крепко спать.

Но были и другие, кто тоже, как и я, не могли теперь сомкнуть глаз.

В глубокой нише, из которой тянуло ледяным холодом, кто-то застонал и загремел цепями. «Вы это прекратите», ​ — строго сказал Снейп. Я припала к холодной стене и накинула на себя маскирующие чары.

— Чёртов Пивз снова распоясался…

— Хочешь потерять всю свою власть и влияние? Ты же так гордился своей дипломатической миссией, Люциус. Что же случилось теперь? — сухим и неприятным голосом осведомился он.

— Брось! Ты и сам что-то разнюхивал в Хогсмиде прошлой ночью. Лучше с умным потерять, чем с дураком найти. Этот неврастеник тянет нас за собой в могилу. А те господа понимают толк в дипломатии, я смогу договориться с ними и спасти свою семью! Неужели ты сам не видишь, что Он загнал нас в ловушку?! Нам уже давно нужно идти на переговоры, а не бросаться пустыми угрозами!

— Темный Лорд верит в победу… А ты хочешь просто пустить их сюда?

— Темный Лорд все равно что мёртв. И ты сам это знаешь, а без него мы проиграем. И все поляжем вслед за Краучем и Лестрейнджем, которые тоже очень верили в Его победу! — тихо, но яростно выговаривал Малфой. — Тебе всегда доставало отваги и хитрости, чтобы умело уходить от плетей тех, кому ты служил, но ты никогда не был безумцем, Северус. Все уже открыто говорят о близком конце, только ты теперь молчишь и «веришь» в победу Лорда. Брось это дело, Северус. Брось! Мы встали поперёк дороги не одному Дамблдору, а огромной организации, всю мощь которой даже ты, при всем своем уме, не в состоянии постичь! Пора выходить из игры! Иначе нас растопчут! А если тебе этого мало, то взгляни за ворота, там лежит туша василиска — вот вся Его надежда!

— А как же твоя вера в идеи Темного Лорда? В превосходство чистокровности? То, о чем ты говорил со мной все эти годы?

— О, мне будет, несомненно, приятно и легко говорить о них до конца моих дней, где-нибудь в предместьях Франции в надёжном убежище за бокалом Мерло у камина. Когда я буду уверен, что мой сын продолжит мой род! И мой осиротевший племянник, которому ещё нет года, вырастет у меня на глазах. Мне есть что терять, Северус.

— Тогда беги. Беги. Я постараюсь объяснить твое отсутствие. Но я остаюсь здесь. Я не покину Хогвартс.

Я оторвалась от холодной стены и медленно пошла прочь.

Мы знаем о героях с самого детства, читая о них в сказках. И любим их по разным причинам: иногда за решительность, иногда за смелость, иногда за благородство. Но в основном мы любим героев, потому что мечтаем о собственном спасении. И очень негодуем, если они оказываются не способны нам его дать. Но есть и те, кто давно перестал верить в сказки и понял, что никто не придёт его спасать.