Надежда Пигмалиона (гет)

Пей, пей от сердца полноты,

Покуда чувства оживятся!

Ты с дьяволом самим на «ты».

Тебе ли пламени бояться?

* * *

Берегитесь ревности, синьор.

То — чудище с зелеными глазами,

Глумящееся над своей добычей.

Сполохи розово-золотые плавают в воздухе, вспыхивают, кружатся по круглой комнате, свисают с потолка. Звон ложечки. Шелест страниц. Их восемь за круглым столом.

— Всякий раз, когда кто-то начинал делать людей умными, добрыми и благородными, то неизбежно приходил к желанию истребить их всех.

— Это потому, что все чаще, проходя мимо ростков зла, мы довольствуемся тем, что обрываем листья, но вовсе не интересуемся корнями.

— А чего вы хотите от нас, Дамблдор? Воцарения справедливости? Равенства? Всеобщего блага?

— Это недостижимо…

— Я с вами не согласен. Это очень просто достижимо. В могиле наступает справедливость и равенство для всех, — бросает горбоносый господин в сером. И глаза его блестят ярко, как отточенная сталь.

— Уверен, все здесь понимают, что разумно, а что нет. Также я уверен, что мы сможем договориться о сотрудничестве, — в голосе старого мага звучит печаль, он хмурится, глядя на собравшихся из-под густых седых бровей. — Разве что кому-то из здесь сидящих выгодно существование опаснейшего и неконтролируемого противника. В таком случае я немедленно признаю его победу и покину Англию.

— Не пылите, Дамблдор. Неужели вы считаете, что принесли нам неслыханные новости? Мы давно наблюдаем за ситуацией, — небрежно возражает человек с красным цветком в петлице.

— И она безусловно волнует нас, — подхватывает господин с пышными усами. — Но мы считаем, что это как раз тот случай, когда проблема израстет себя сама.

— Если бы вы потрудились рассмотреть проблему поближе, уверен, что вы, так же как и я, отнесли бы ее к разряду тех, в случае с которыми промедление смерти подобно, — возражает Дамблдор.

— Какой интерес нам ввязываться в это? Что получим мы за оказанную помощь?

Старик позволяет вопросу повиснуть в воздухе. В глубине голубых лукавых глаз появляется то ли тоска, то ли ожидание неизбежного. Под потолком кружится и жужжит муха. Тикают часы. Дамблдор молча поднимает голову и улыбается какой-то особенной, сожалеющей улыбкой.

— Что ж, это справедливо. Полагаю, у меня есть то, что окупит ваши старания…

* * *

Небо пустынное, далёкое, прозрачное. В холодном воздухе струятся чёрные траурные кружева деревьев.

Я — камень, сорвавшийся с горной кручи под откос с другими, и покорно лечу вниз, бешено вращаясь по пути, цепляясь за каждую знакомую ветку, развилку, уступ. Так мой разум день за днем цепляется за каждую знакомую мелочь, за хрустящий лед под ногами, за острые шпильки в волосах Нарциссы, обращаясь то к нежным голубым стенам, то к безмолвным головам статуй и черным затылкам егерей, хватается за прозрачный ледяной воздух, рвущийся из окон, за вытянутые в небо светлые иглы башен мэнора.

— Ты клюешь носом. Опять не спала?

— Спала, — одними губами отвечаю я.

— Сегодня или вчера?

На этот вопрос ответ нашёлся не сразу. Воспоминания слились и превратились в жирные тягучие серые кляксы, с желтоватыми всполохами: маргаритки в вазе, жёлтое платье, в тарелке желток, жёлтые огни Рождественских гирлянд, гнилые жёлтые зубы егеря: «Настоящий Гарри Поттер!»

«Не помню…»

— Опять болит? — не получив ответа, спросила Нарцисса.

Я мысленно простонала, проклиная ее прозорливость и постоянные вопросы.

— Да.

Словно в отместку за признание, мне снова пронзило спицей висок. Я невидяще уткнулась в страницу дневника, надеясь, что разговор окончен.

Голова болела не стихая уже несколько дней. Я не помнила, сколько их прошло, но могла сказать с уверенностью — ровно столько, сколько минуло с последнего собрания Пожирателей. В память врезалась чёрная мантия и остро очерченное белое открытых рук и угол груди. И это кривое слово сбоку. Наспех. «Крестраж». Подчеркнуто. И большая чёрная клякса, от которой я почему-то не могла оторвать взгляд.

Строки расплывались, как узкие лесные тропинки, размытые дождем. По ним уже нельзя было пройти. Я не могла прочесть написанное. «Когда я написала это? Зачем? И что оно значит?»

— У меня остался один флакончик обезболивающего, нужно попросить Северуса сделать ещё. Но все же лучше тебя обследовать, не понимаю, почему ты отказываешься. Возможно, это все еще последствия того проклятья. Северус снимет их.

— Он уже сделал все, что мог. Снейп мне не поможет. На мне нет проклятий.

«Всего лишь последствия вмешательств в память…» Я знала это наверняка. Ведь сперва я искала помощи у того, кто отлично разбирался в проклятьях.

Руквуд выслушал меня и глубокомысленно изрек: «Дискретная контрамоция иногда возникает из-за противоположных потоков времени, когда путешественник движется вдоль одной стрелы времени, а фрагменты времени — обратно, тогда контрамот, взаимодействуя с ними, знает будущее, но не помнит, что было вчера. Но у вас совсем не это…»

Вмешательства в память. Множество колдомедицинских книг сходились на этом, ведь зелья и целительная магия оказались бессильны.

— То, что ты это проверяла, еще не значит, что…

— Это не проклятье!

Собственный крик резанул слух, я вдруг отчётливо увидела перед собой озабоченное лицо Нарциссы и маленькую детскую шапочку, на которой она вручную вышивала герб. Мужской разговор, доносившийся слева стих.

Укол совести отрезвил меня и заставил вспомнить, почему я сижу здесь в приёмной гостиной, а не у себя наверху. Нарцисса не хотела оставаться одна, приглядывая за двумя субъектами странной наружности. Егеря развалились на диване и маялись бездельем уже битый час. Один то напевал фальшивым баском какой-то мотив, то принимался насвистывать и обмениваться со своим напарником короткими, отрывистыми словами, раздававшимися так странно и глухо, как будто бы они выходили из глубокой норы. Вместе они бросали говорящие взгляды на меня. Думая, что я не замечаю, и нарочно привлекая к себе внимание. Я действительно не смотрела на них. Все мы ждали, пока Макнейр и Мальсибер добьются спадения наводной личины с очередного «Гарри Поттера».

Теперь его искали и находили всюду. Лишь его призрак мешал Темному Лорду ощутить всю безраздельность своей власти. Аврорат под командованием Лестрейнджа держал в страхе не только магическое, но и маггловское население Британии, подавляя последние очаги сопротивления. Дементоры вились в небе, как стервятники, отряды егерей прочесывали леса, марионетки в Министерстве контролировали транспорт, почту и кровные узы.

Лавочки закрылись, опустели улицы. Воцарился комендантский час, но не для тех, кто привык прятаться в тенях.

— Простите, миссис Малфой, но мистер Снейп правда не сможет мне помочь.

«Лорд. Ведь это его рук дело. Но разве я решусь? Решусь подойти к нему? Сказать? Нет. Никогда»

Во мне цвела безусловная уверенность, что делать этого нельзя, и даже мое желание быть ближе не могло пересилить этого. Тем временем, мне все сложнее было отличить реальность от того, что было вчера или неделю назад, от того, чего вообще не было, потому что оно приснилось или только будет.

Я отложила перо и прикрыла глаза. Яркие солнечные блики тотчас заиграли там и сям на стёклах, столе, золотых часах. Алые, пурпурные, розовые — на абажуре, белых воротничках и потолке, украшенном розой, и в надувшейся парусом кисейной занавеси. Их семеро. Они проступают медленно сквозь тёплую искристую дымку. Их замершие, растрескавшиеся лица, ворочающиеся кругами одуревшие блестящие глаза, вывороченные протянутые руки.

Горбоносый внимательно рассматривает маленькую фотографию, задумчиво вертит между пальцев и без слов протягивает ее соседу.

— Да. Это оно.

— Немыслимо. Невозможно!

— Дамблдор, конечно, продолжил начинания своего заклятого друга и, как мы и предполагали, нашел Дары. Но откуда ему знать про НИХ?! — восклицает человек с красным цветком.

— От Фламеля, — коротко отвечает горбоносый.

— Но что если это какое-то колдовство, если он обманул нас?! — возмущается толстяк, — как мы могли проглядеть это?

— Не будем заниматься схоластикой и казуистикой. И Дамблдор прав, есть только один путь: мы должны немедленно проверить это. А что вы думаете об этом, милейший? — говорит усатый старик молодому господину со светлыми волосами. Но тот не слышит вопроса, увлеченно и благоговейно лаская скрюченными пальцами узловатую волшебную палочку, взоры его соседей также обращены к ней.

— Может, нам не стоит спешить, подождём, пока завершится то, зачем он появился? — отвечает вместо него рыжий с цветком.

— Когда оно завершится, Странник может исчезнуть, — отрезал сухо человек в сером костюме. — Мы ничего не узнаем. Нужно действовать быстро.

— Позвольте, милейший, но разумно ли приглашать в дом беду?

— А что если Дамблдор нас обманул и это не настоящая Старшая палочка? А?!

— Ну сколько можно, дайте же взглянуть, вы здесь не один! — не выдерживает

толстяк. — Да не девчонку! — Палочку!

Он небрежно отбрасывает живую фотографию молодой девушки. Толстые лоснящиеся щеки раскраснелись, глаза гневно выкатились из орбит.

— Спокойствие, господа, все посмотрят… Соблюдайте правила заседания, — примирительно говорит усатый господин

Молодой человек, поколебавшись, передает волшебный предмет по кругу.

— Палочку, разумеется, следует тщательно изучить…

— А что насчёт того, что у него есть и второй?

— Уверяю вас, даже если у него все три, они не имеют значения, если есть Странник, вы согласны со мной? — обращается горбоносый к господину в странном зелёном камзоле. Тот кивает, не отводя глаз от фотографии. Там белокурая девушка смотрит зелено, печально и светло.

* * *

Дверь разверзлась с треском и выстрелила в комнату злого, как водяной черт, Мальсибера. Он тяжёлыми шагами пересёк зал и с брезгливой гримасой на лице приказал егерям выметаться вон. Упираться они не стали и покорно поплелись к выходу.

— Долго еще к нам в дом будут тащить всяких оборванцев и утверждать, что это Гарри Поттер под оборотным зельем? Я не могу готовить дом к празднику, когда здесь постоянно творится такое, — возмущённо выговаривала Нарцисса. — У меня сестра на сносях с первенцем, а я караулю всякое отребье вместо того, чтобы быть с ней.

Мальсибер отвечал ей что-то невнятное. А я сползла со стула и, прихватив дневник, быстро ушла.

В громадном холле царила прохлада и тишина, только стук моих каблуков отдавался звонким эхом в высоких потолках, лепнине, мраморных каминах, зеркалах и люстрах. Предки Малфоев взирали на меня со стен с привычными надменными минами. Я почти миновала холл, как вдруг услышала тихий стук и повернула голову.

Там, над верхней ступенькой лестницы, ведущей в подвал, появилась голова, а затем и вся высокая сухопарая фигура. Тело, укутанное в серый плащ, плыло по воздуху. Лица у него не было. На груди серыми нитками вышита роза. Оно обогнуло меня и направилось к выходу, а я поспешно отвернулась.

В высоком окне по небу быстро плыли клочьями тучи, будто зубчатые обломки какого-то небесного замка. Его защитники давно сдались и стяги пали к ногам победителей, низвергнувших в пропасть его башни, шпили и цитадели. Но пропасть так глубока, что обломки будут падать долго, дни, а может, годы. Внизу хлопнула входная дверь.

Праздник. Большой приём в честь победы. Его победы. Мне претила сама мысль о том, что в суровые дни расцвета преступности и произвола мэнор будет полыхать праздничными огнями и сотрясаться от бесконечных вальсов и кадрилей, но иного выхода не было. Темный Лорд лично объявил дату на собрании.

Я добрела до своей комнаты и попыталась записать то, что привиделось мне в гостиной. Но Странники, Дамблдор, и отданная Бузинная палочка волновали меня куда меньше, чем одно единственное слово на полях. Оно было важным. Голову снова пронзила острая боль.

«Возьми себя в руки! Нужно найти лишь одну маленькую логическую ниточку, но нельзя, нельзя бросать, пока не запишешь, не обдумаешь все, что случилось… Ты знаешь, что это, нужно только вспомнить или найти заново… Мерлин, как же болит голова!»

Стол усеивали свитки и книги. Все руки у меня были в укусах и ожогах из-за чересчур агрессивных фолиантов, попадавшихся мне на полках, которые я раньше обходила стороной. Все они были посвящены тёмной магии. А по ночам мне мерещились жуткие существа и кровавые ритуалы. Теперь я уже не помнила, ради чего делала все это и добилась ли успеха.

«Крестраж. Нужно найти только это, тогда я точно вспомню… Не могу писать. Не хочу…»

Проходили дни, и зачарованный серебряный снег уже покрывал пухлыми шапками перила лестниц, доспехи и рамы картин, кружась, падал с потолка и не таял. Мэнор сиял как никогда. Сладкие разноцветные сосульки свисали со светильников и карнизов. Пахло еловыми ветками, миртом и лимонным пирогом с корицей. Изумрудные шары, кристаллы и серебряные ленты сверкали на колоннах и арках. Все было готово к празднику.

Нарцисса суетилась и раздавала последние показания эльфам и каким-то волшебниками в министерских мантиях, ухаживала и угадывала желания бывшей на сносях Беллатрисы. Сперва я пыталась ей помочь, но постоянно все забывала и путала, а она раз за разом отправляла меня отдохнуть. В конце концов я смирилась и оставила свои попытки.

В назначенный день мой беспокойный сон прервался тихим щелчком, с которым эльф доставил свертки с парадным платьем и мантией.

К обеду у ворот стали появляться волшебники в дорогих разноцветных нарядах, отороченных мехом и расшитых блестящими нитями. Они прилетали на метлах, зачарованных экипажах и появлялись группами с помощью порталов. Среди них были дамы с живыми светлячками в замысловатых причёсках, в остроконечных шляпах, украшенных птичьими перьями и вуалями. Мужчины с серебряными тростями и саламандрами в трубках. Все они как по мановению волшебной палочки начали появляться изо всех закоулков и стекаться в приемный зал, который пришлось магически расширить для такого случая.

Я вышла из комнаты за полчаса до начала и бродила, разглядывая чудную, шумную и пеструю толпу волшебников, их магию и подарки. Там были животные в золотых клетках, старинные книги, драгоценности, ковёр из волшебной плесени, на которой вырастал сыр, был даже гроб с болтливой мумией, без устали травившей анекдоты. Две большие джарви наперебой кричали грубости всем проходящим мимо волшебникам: «Куда вырядился, чмошник?! Штаны подтяни! Хватит жрать! Ты уже священная в Индии!

Я подкралась к ним и попыталась незаметно потрогать торчащий из клетки кончик пушистого хвоста.

— Мнэ-э… Нэ советую, гражданка. Съедят, — сказал мне губастый мужчина в чёрном фраке и белой розочкой в кармашке. Он стоял в небольшой нише коридора и благодушно наблюдал за происходящим. Я опустила руку, и он тут же растянул свои толстые губы в ослепительной улыбке.

— Не слушай его, — проскрежетала появившаяся откуда ни возьмись древняя сморщенная старуха. — То, что должно случиться, случится все равно. Никак нельзя сберечься. А тому, чему не суждено свершится, не бывать никогда. — Она посмотрела на меня своими мутноватыми влажными глазами и добавила: — Но если уж пьёшь вино, то заедай его сахаром!

Тут мой палец пронзила острая боль, я охнула и отпрыгнула от клетки с джарви.

— Пшла прочь! Смерть белобрысая!

— Глупый хорёк! — с обидой бросила я, заметив вдруг, что и старуха, и толстогубый уже исчезли, и тоже поспешила уйти от зашедшегося в ругательствах зверя.

Палец болел и кровил. Пока я брела по коридору, залечивая рану, впереди послышались знакомые голоса. И разговор их заставил меня навострить уши.

— Как служба? — спросил Яксли.

— Прекрасно. По крайней мере, я почти отучил волосатоухих тунеядцев бесцельно бродить из отдела в отдел, жаловаться на судьбу и рассказывать анекдоты, — с лёгким смешком ответил Барти.

— Да, это получше, чем у Руквуда, слыхал, его эксперимент провалился. Вся группа испытуемых прототипом эликсира бессмертия скончалась после продолжительной болезни. Темный Лорд очень им недоволен. А я всегда говорил ему, что спешить не стоит. Хотя, может, я просто циник.

— Все циники — дураки. А вам просто не хватает фантазии, Корбан.

— Просто прелесть! Как там ваши матримониальные планы, Бартемиус?

— Я планирую сделать официальное предложение в ближайшее время…

— Вы уже говорили об этом с Темным Лордом? — поинтересовался Яксли, провожая взглядом очередную колдунью.

— Как раз собираюсь сделать это сегодня после банкета…

— Поторопитесь, не то это сделаю я.

— О, вам придётся потрудиться, Корбан, когда я вызову вас на дуэль.

— Дуэли не будет, я просто выкуплю у вас это право.

— Деньги интересуют меня сейчас меньше всего, — задиристо отозвался Барти.

— Слова истинного казначея!

Они захохотали, и голоса их растворились в музыке, вырвавшийся из двери гостиной.

«Нехочунехочунехочунехочу…»

Я резко свернула на лестницу и побежала вниз, желая затеряться среди волшебного вертепа. Но там будто и не было ничего. Чисто. Голо. Весь полный волшебников, пестроты, гама, еды и богатств дом показался мне абсолютно пустым.

Я могла думать только о том, что совсем скоро увижу Его. Издали. И это будет больно, потому что меня неудержимо тянет… В моем мозгу лязгали и скрипели перегретые шестеренки мыслей, шипела и клубилась паром вода. Мне казалось, что я тоже испаряюсь. Кто-то стёр во мне что-то важное мокрой тряпкой, наспех. И эта вода высыхала, оставляя белые разводы, палочки, петельки, точки — все, что осталось от того, что когда-то было важной частью меня.

«Как душно и болит голова. Нарцисса… Нужно найти Нарциссу. Я забыла принять обезболивающее…»

И снова: толпа, головы, ноги, руки, рты. Выскакивают на секунду лица — и пропадают, лопаются, как пузыри.

Я петляла среди нарядной толпы, но не нашла Нарциссу ни на лестнице, ни в парке. Хозяйки мэнора нигде не было видно. Как и других членов ее семейства.

Я остановилась у окна, выходящего на центральное крыльцо, наслаждаясь сквозняком, доносившемся с улицы. Рядом стоял зачарованный фонтанчик с пуншем, усыпанный фруктами и цветами. Возле него уже толпились несколько волшебников.

— Чем раньше грязнокровка попадёт в наш мир, тем больше шансов, что из нее получится что-то толковое. Но профессии, сопряженные с владением магией выше уровня СОВ, будут им недоступны. В Хогвартсе будут учиться только дети волшебников, — говорил один. Двое других поддержали его.

— Все равно, как по мне, от грязнокровок больше вреда, чем пользы. Для мелкой работы есть домовые эльфы, в конце концов…

Сладкие розовые искры напитка скрасили мое одиночество. Я вдруг почувствовала характерное покалывание и, повернув голову, столкнулась с прямым внимательным взглядом. Внутри что-то тревожно екнуло.

Это был тонкий высокий юноша в чёрном фраке и белоснежной рубашке; на аристократическом носу с небольшой горбинкой поблёскивали изящные очки в золотой оправе. Золотая заколка — цветок у горла. Мне в память врезались оттопыренные розовые уши — единственное, что портило его. Он замер на мгновение, приветственно кивнул и растворился в толпе. Я проводила его взглядом.

— О, ты уже знакома с ним? Нет? — спросил выскочивший будто из-под земли Барти. — Это Франц Фукс. Он будет сейчас музицировать для нас. Пойдем. Все уже собрались.

С этим он схватил меня под руку и потащил за собой. В зале и правда оставалось мало свободных мест. Мы сели за центральный стол, где кучковались пожиратели. Места, предназначавшиеся для Лестрейнджей и Малфоев, пустовали.

— Где они все? — недоуменно спросила я.

— О, мне шепнули, что мадам Лестрейндж вот-вот разродится наследником, — тихо ответил Барти.

Я изумленно уставилась на пустующие места, понимая вдруг, как неизбежно и безвозвратно меняется что-то в мире. И что я являюсь этому причиной.

Вскоре длинные белые пальцы залетали над клавишами, извлекая из рояля какие-то удивительные цветные, прозрачные, хрустальные звуки, слушая которые, хотелось взобраться на стол и, попирая все эти соусники, блюда и рюмки, взмахнуть руками, подняться, взлететь прямо к потолку, сверкающему праздничными огнями зала…

— Он немец? — спросила я, сбросив оцепенение, и посмотрела на музыканта.

— Австриец. Красив, разумен, благонравен, знает несколько языков и играет на фортепиано, кроме того, одарён самыми блестящими магическими способностями. Я могу познакомить вас, уверен, его интеллект тебя поразит.

— По-моему, он просто самолюбивый индюк.

— Просто он прекрасно обо всем этом знает, — усмехнулся Барти. — А ты чего такая хмурая?

— Голова болит. Так какими же способностями он обладает? — скептически спросила я.

— Он метаморф, убийца и шулер. К концу второго предложения он очаровывает тебя так, что может делать все, что заблагорассудится. Молод, но уже сколотил целое состояние. Обвел вокруг пальца нескольких наивных мамаш, уверяя, что обладает одним из легендарных Даров Смерти и может воскресить их детей. Что ж, стоит признать — он правда великолепен. Хоть и в половину не так сильно, как одна юная и чересчур прозорливая леди.

Барти продолжил бы рассыпаться в комплиментах, если бы его не отвлек Яксли, который млел и изнывал при виде каждой «рельефной» дамы, а тут с ним сделался чуть не столбняк.

— Ах, какая красавица!.. — шептал он, набирая воздуха. — Только взгляните, Бартемиус! Я сейчас положу к ее ножкам свое многогрешное сердце. Ах, какая дама, какая дама… Так и съел бы ее прямо со шляпкой.

Я отвернулась, оставив Барти наедине с бурными излияниями, и потянулась за вторым бокалом пунша. Слева от меня болтали Руквуд и Долохов.

— Слыхал новость? Говорят, Дамблдор покинул Англию…

— Да, мы доложили Лорду сразу же. Но его дом ещё не обыскивали. Он может вернуться в любой момент.

— Думаешь, он не капитулировал?

— Дамблдор? Не-е-ет. Старый лис что-то замышляет.

— Думаешь, он ищет сторонников?

— Он ищет, мы ищем…

Речь Руквуда прервал их сосед:

— …пг`едставьт`е только, какой властью в своих к`угах обладают эти люди!

— Ха! Даже не буду трудиться, но охотно представляю, сколь они ничтожны по сравнению с возможностями того, кому я имею честь служить. Я счастлив, счастлив служить Темному Лорду!

— За Темного Лорда! — выкрикнул Барти.

Это тост вдруг подхватили все, он прокатился мощной волной по залам и коридорам, разговоры обрывались на полуслове, волшебники замирали и расступались, кто-то в ужасе вытаращивал глаза. Я обернулась и увидела Лорда, молча подходящего к тому, что можно было не кривя душой назвать троном.

В груди у меня разлилось ощущение засасывающей пустоты. Ему подали бокал, и, обведя взглядом зал, он произнес:

— Сегодня я позвал вас всех, друзья, чтобы отпраздновать становление нашего нового мира. Нам пришлось вести упорную борьбу с невежественной, отживающей свой век властью. Мы отстаивали своё существование и независимость, мы несли невосполнимые потери в борьбе за свободу и шаг за шагом двигались к нашей благородной цели — защитить волшебный мир от грязнокровок и предателей. Мы дали бой противникам, превосходящих нас числом. Но исход битвы был определен нашей правдой. Мы обратили в бегство никчемных защитников гнилого магглолюбивого строя. И сегодня я поднимаю тост за славное будущее наших семей и всей магической Британии.

Я не поднимала на него глаз. Боялась, что он узнает, что я догадалась. И знаю, что Он сделал.

Повсюду раздавались восторженные возгласы. Вино и пунш полились рекой, зазвенел хрусталь и женский смех. Вскоре у пирующих развязались языки. Барти громко и восторженно пересказывал всем в сотый раз детали нашей битвы в Лютном, восхищался мной и бросал лихорадочно блестящие взгляды. Позже начались танцы. И мне не удалось избежать их. Я долго танцевала с Барти, потом меня неожиданно пригласил Долохов.

Среди кружащихся пар мелькали розовые уши, несколько раз мне казалось, что я ощущаю на себе взгляд, но тут же убеждала себя, что ничего не было. «Он будто нарочно сел за этот столик, с него мое место хорошо видно. А сзади на том же месте тот, с толстыми губами, который наблюдал за мной в коридоре…»

— Что за бред, а?! — воскликнул захмелевший волшебник в сиреневом колпаке, сидевший рядом со Снейпом.

И это «бред» у него — такое ярое и убежденное. Я вдруг подумала: «Не бред ли все, что творится со мною и вокруг меня за последнее время? Все, о чем я думаю?» А волшебник в колпаке продолжал, фамильярно похлопывая Снейпа по плечу, отчего тот застыл и сделался похожим на каменную горгулью.

— Ну вы, душенька, и враль! Должно быть, услышали это в баре. Так я вам скажу как на духу: «Нет ничего хуже сплетен в барах!». Это ж кто до такого додумался? Ликантропия — проклятье? Даже школь… ик…и знают, что это болезнь! Но вы-то профессор!

В этот момент объявили белый танец. Я почувствовала, как Барти по левую руку выпрямился и завибрировал в ожидании. «Ну уж нет…» Я не хотела танцевать, но хотела сломать некие планы, а потому поднялась и отправилась спасать Снейпа.

Когда я подошла, он вскинул на меня черный непроницаемый взгляд и мгновение взвешивал меня им, а потом поднялся, оставляя шумного соседа.

— Как пожелаете.

— Уже похоже на традицию, правда, сэр? — спросила я, чтобы снять неловкость.

Но «спасенный» не оценил моего жеста.

— Нет ничего нелепее, чем ваши занятия благотворительностью, Руфи.

Я проигнорировала шпильку. Заиграла музыка, но уже на первых ее тактах мне стало невыносимо. Где-то в центре зала оглушительно-неслышно лопнул сгусток концентрированной чёрной зависти, ненависти и просто всего злого, что таится в уголках каждой человеческой души. Руки Снейпа напряглись — он тоже почувствовал что-то.

Я задержала дыхание, повернула голову и встретила пронизывающий взгляд Лорда. Как молния, сверкнул этот взгляд — жадный, злой, холодно-презрительный. Он говорил о том, что я совершила непростительную ошибку. Черты его исказились теперь больше обычного, напоминая змеиные, я списала все это на игру света. Лорд растянул губы, мелькнул такими злыми белыми зубами. Улыбка — укус. Улыбка — проклятье. Улыбка-в мелкие клочья. Я быстро спрятала взгляд в белый воротничок Снейпа. «Нелепость!»

Как будто невидимая сила сковала мне ноги, резко стало тяжело стоять, я чуть было не повисла на Снейпе.

— Вам дурно?

— Нет, ногу свело, — ляпнула я. Снейп не стал слушать мои оправдания и оттащил меня на место еще до того, как закончилась музыка.

Барти что-то говорил, но я плохо слышала, пила, не ощущая вкуса, и в конце концов удалилась под благовидным предлогом.

Ледяная вода под напором хлестала из крана, брызгая на пол, на подол платья. Бледными пальцами я цеплялась за фаянсовый край раковины, зная, что бой уже проигран. Это был призыв. И меня влекло, тащило невидимыми крюками на лестницу, наверх, в полутемную гостиную, где меня ждало… То, чего я знать не могла. Руки соскользнули с мокрого края.

Вот я перешагнула порог. Щелкнул замок на двери. Он обернулся.

В его полупрозрачных глазах, как в зеркале, отражалось пламя, неясные тени — и я. Я была в центре, окружена льдом и тьмой. В зрачке.

— Что же ты так рано? Не веселят гости? Так я прикажу — они станут веселы. Скажу, и они будут танцевать до утра, — прошипел он.

— Вы позвали меня…

— Я позвал? — будто удивился Он. — Ах, да. Не желаешь ли потанцевать еще? Давай. Я же вижу, что Снейп ушёл слишком рано, — шипел он быстро, взахлёб, словно боялся не успеть.

Я заглядывала в его лицо, пытаясь понять смысл того, что он говорил. Догадка уже бродила по краю сознания.

— Я пригласила его по традиции. Как в Хогвартсе. Разве что-то случилось от этого?

— По традиции, — зло передразнил Лорд. — Что? Это все? Все?! Что еще можно было ожидать? Конечно! Великая сила, ну еще бы! — Его грудь вздымалась от частого дыхания.

Мне вспомнились наши частые разговоры о таинствах магии, удивительных и страшных вещах, которые ему довелось видеть, о власти и силе. Он мог говорить о чем угодно. Но тут я со всем ужасом увидела, что он беспомощен, беспомощен как ребёнок, пусть жадный, капризный и жестокий, но ребёнок. Он совсем не мог описать своих чувств. Но я уже поняла, О ЧЕМ Он говорит.

— Так я не должна была этого делать?

Короток был взгляд запавших глаз, короток был и ответ, — но столько было в нем страшной правды, столько злобы, столько голода ненасытного.

В нем билось пламя, но не пламя камина, отражавшееся в осколках льда, а глубже. Внутри. В ледяной пещере какой-то глупец набросал смолистых веток и бревен, разложил костры, а потом долго-долго высекал искру. И вот занялось. Полыхнуло. Жарко и весело.

— Помнишь, мы договаривались быть честными друг с другом. Я буду честен сейчас. Знаешь, что меня мучает? — голос его сейчас стал низким, со срывами. — Меня мучает возможность. Возможность… А ее не должно быть, Арта. Я иду один и не беру попутчиков. Не имею права их брать. Понимаешь? Я убил свои слабости. — Он усмехнулся.​ — И хочу​ убить тебя. Хочу, чтобы больше не было надежды. Мне она не нужна! Между нами ничего невозможно! Ты делаешь меня слабым! Уязвимым! Ты отравляешь мне жизнь. Мои мысли! Ломаешь планы! — выплевывал эти слова мне в лицо так, будто они были отвратительным ядом, способным убить в доли секунды.

Я чувствовала его напряжение и злость. Загнанный в угол зверь опасен.

— Мы задержались слишком. Это надо было сделать давно. Я должен был это сделать!

Горло мое до боли сдавило какое-то чувство на грани обиды и злости.

— Так в чем же дело? — процедила я с вызовом.

​Лорд моргнул, отпрянул и, обойдя меня по кругу, встал за спиной. Так близко, что я ощущала его прохладное и неровное дыхание. Теперь его голос раздавался прямо у меня в голове.

— Я не сказал… Дело в том, что я никогда ещё не бывал в подобном положении. Если я чего-то хочу, то беру это. Но сейчас со мной происходит что-то странное. Ты и так моя! Тебе некуда деваться и ты останешься, ты сама говорила.​ Но… Мне этого мало. Ты понимаешь меня, Арта? Ты уже не маленькая.

Кончики его пальцев коснулись моей шеи, сначала едва, а после требовательнее. Он запустил пальцы в мои волосы и вытянул одну прядь из причёски, пропуская ее сквозь пальцы.

— Это мой каприз, который я не хочу исполнить. Это слабость. А власть не терпит слабости. И ты, конечно, знаешь, что я выберу. Но если я возьму то, что мне надо? Избавит ли это меня от проблемы или усугубит её? ​ Скажи мне? Что ты думаешь? Как мне поступить? Ты ведь всё знаешь, моя Арта… Шепот в голове стал совсем тихим. Лорд заправил прядь мне за ухо, и провел пальцем по моей щеке. И снова, и снова.

Дрожь прошла по моему телу от этой неприкрытой ласки, так он гладил только Нагайну. И я завидовала ей.

— Так чего вы хотите?

— Не понимаешь?! — Раздражение и нетерпение так и вырвались из него.

Он смотрел тревожно, даже болезненно.

— Если все так, как говорят… Тогда бы ты не могла забыть все только из-за одного вечера. Десятка минут… Тогда ты должна знать это все равно! Скажи это!

О, я понимала. Я понимала теперь все и упивалась мгновениями ослепительного прозрения. Я знала, чем это кончится. Горькая радость затопила мое сердце. Должно быть, так радуется смертельно раненый победитель, созерцая на последних вдохах свой триумф. И в этот раз я погибала не одна.

Я взглянула на него, послав в ответном взгляде все, что настоялось и выкристаллизовалось в душе.

Лицо его на миг осветилось шальной исступленной радостью. Он отступил на шаг и, схватив меня за запястье, потянул за собой. На кресло. На острые колени. И вино из его рук было терпким и сладким. Он смотрел на меня снизу. У него были чуть приоткрыты губы. И глаза из хрусталя, а под ним бесшумно и быстро неслось что-то буйное, огненное и лохматое. Оно пенилось и брызгало. А он все смотрел и говорил-говорил что-то про Албанию, про приют, про глупую плаксу Миртл и — почему-то про маггловские самолёты.

А я знала, знала все это. И чувствовала такое пьяное и тягучее блаженное счастье, что сама не могла поверить в существование этого мгновения, минуты, эры, эпохи. Я была недосягаема сама для себя. Полна всклень. Паря в причудливой, мягкой невесомости, я была всем на свете, и все на свете принадлежало мне. Было для меня. Так приятно и естественно скользить пальцами по шее под черным воротом. И запоминать, запоминать глазами, руками, губами. И чувствовать это свежее, новорожденное, радостное. Знать, как счастливо сейчас все вокруг. И это кресло, и бокал и, несомненно, подсвечник, и каждая снежинка за окном в парке счастлива.

Он тоже откуда-то все это знал. Сжимал мою руку, а в глазах вопрос: «Ты ведь не забудешь? Ты всегда будешь это помнить?»

«Да…»

В тот момент я была в этом совершенно уверена. Стояла тишина. Только вдруг где-то далеко-далеко, на другом конце вселенной-комнаты, в углу что-то тихо звякнуло, дрогнуло.

Я запомнила, как поморщился Лорд, запомнила его длинные пальцы и палочку. Как он помедлил прежде. Я запомнила. А после — только звон стекла и огонь, пляшущий в осколках.

Я шла по опустевшим ночным коридорам, хватаясь за косяки, перила и стены, усыпанные серебристым не тающим снегом. В голове звенели стекла, лязгали металлические шестеренки, бились и шелестели тысячи крыльев. В глазах слепяще мерцали зелёные отсветы. Среди этих бликов передо мной вдруг оказалось белое как мел лицо Нарциссы с огромными, будто совиными глазами. Она чуть вздрогнула от неожиданности.

— Миссис Малфой? Где вы были?

— У Беллы, — просто сказала она.

У меня промелькнула какая-то холодная, скользкая, оцепеняющая мысль.

— А… а я вас искала. А вы, оказывается, здесь, — зачем-то добавила я, понимая, что говорю не то и зачем-то оттягиваю главный вопрос. — Как прошли роды?

Губы Нарциссы дрогнули, она улыбнулась.

— Мальчик родился здоровым.

— А как мадам Лестрейндж? — спросила я.

Улыбка истаяла с ее лица. Она опустила голову, словно задумалась, поднесла платок к губам, и судорожные рыдания с потрясающей силой внезапно исторглись из ее груди… Нарцисса бросилась лицом на диван, стараясь заглушить их, но ее тело все билось и билось. А я ничего не могла сделать. Теперь во мне все было совершенно тихо и пусто. Так бывает, когда все уходят из дома, а ты остаёшься лежать один, больной. И слышишь только шипение в голове. Треск перегорающей лампочки.

— Это из-за меня она умерла, — сказала я, будто вытащила занозу, сидевшую под сердцем.

Мне казалось, что случилась какая-то ошибка. Нарцисса рыдала взахлёб, уткнувшись в подушку, за окнами мэнора вспыхивали и с грохотом взрывались разноцветные праздничные фейерверки. Доносились радостные возгласы. Славили Темного Лорда и победу. Тихо падал зачарованный снег и зачем-то таял у меня на щеках.