Зачем создавать аккаунт, если приносить посты можно прямо сюда в комментарии?

Asteroid
Нет, это насилие. Некрасивое насилие. А вот открыть клуб поклонников таланта и обсуждать все, что захочется, это уже другое д

Клайв Льюис - о Дюма и романтизме :

"Недавно, пролежав несколько дней в постели, я попытался, по настоятельной рекомендации Уорни, прочитать «Трех мушкетеров», но не только устал от этой книги, но и нашел её отвратительной. Все эти тщеславные мерзавцы, живущие на деньги своих любовниц, тьфу! Невозможно понять, насколько хорош Скотт, не попытавшись прочитать Дюма. Вы заметили, что в романах Дюма напрочь отсутствует какой бы то ни было фон? У Скотта, помимо приключений главного героя, всегда есть общество соответствующей эпохи, с городами и деревней, пуританином и кавалером, саксом и нормандцем, со всем колоритным юмором второстепенных персонажей, а за всем этим стоят еще более общие вещи – сельская местность, горы, погода, само ощущение путешествия. У Дюма, если вы попытаетесь заглянуть хотя бы на один дюйм за основную интригу, вы не найдете вообще ничего. Вы находитесь в абстрактном мире отваги и приключений, который не имеет корней — никакой связи с человеческой природой или природой вообще.

Когда действие переносится из Парижа в Лондон, нет ощущения, что ты попал в новую страну, нет смены атмосферы. И я не думаю, что есть хоть один отрывок, показывающий, что Дюма когда-либо видел облако, дорогу или дерево. Одним словом, если бы вас попросили объяснить, что мы с вами подразумеваем под «уютом» в литературе, вы почти могли бы ответить: «Это означает противоположность «Трем мушкетерам». Но, возможно, я слишком суров к тому, что было написано только для развлечения. Я полагаю, что есть определенная заслуга в динамичности и накале сюжета, даже если мне это не нравится.

Я говорил об этом с Толкиеном, который, как вы знаете, вырос на Моррисе и Макдональде и разделяет мои вкусы в литературе. Мы оба отметили, как странно, что слово «романтизм» используется для описания таких разных вещей, как Моррис, с одной стороны, и Дюма или Рафаэль Сабатини – с другой: вещей не просто разных, а настолько разных, что трудно представить, что один и тот же человек способен любить обе. Мы сходимся на мысли, что для того, что мы подразумеваем под романтизмом, должен быть хотя бы намек на другой мир — нужно действительно «услышать, как трубят рога Эльфланда» (с)

(мой дилетантский перевод с английского - по сборнику "Collected lettres of C.S.Lewes", volume II)

Я сам, надо сказать, люблю не только Льюиса, но и Дюма. Однако, думаю, в общих чертах он совершенно прав насчет сверх-схематичного, напрочь лишенного какой-то атмосферы, глубины или реалистичности мира «Трех мушкетеров». Этот мир – настолько схематичный и условный, что, в зависимости от сиюминутных потребностей автора, другие персонажи то с первого взгляда опознают в д’Артаньяне нищего гасконца, то не испытывают никаких сомнений, когда д’Артаньян выдает себя за графа де Варда (момент, где д’Артаньян предъявляет начальнику порта отобранные у де Варда бумаги и называется его именем. И это при том, что его собеседник – по его же собственным словам – был предупрежден агентами кардинала о беарнском дворянине д’Артаньяне!..).

Правда, Дюма не везде настолько же поверхностен. Думаю, попадись Льюису вместо «Трех мушкетеров» «Граф Монте-Кристо», у него сложилось бы более благоприятное впечатление об авторе – если не как о моралисте, то, во всяком случае, как о художнике. По крайней мере, после «Графа Монте-Кристо» не приходится сомневаться, что Дюма случалось в своей жизни «видеть облако, дорогу или дерево». Море и марсельская природа там описаны с большой любовью, а Париж очень сильно отличается от французского Юга и Италии – и природой, и погодой, и нравами своих обитателей. Посещение же д’Артаньяном Лондона выглядит так, как если бы автор взялся описывать визит ГГ в Киото, Самарканд или Бангкок – в какое-нибудь место, где он не бывал и о котором имел крайне смутное представление – и потому решил схитрить и просто избегать любых деталей.

Но тут вопрос скорее в том, насколько аморален он был для своего времени

и за такие фокусы сидеть бы его героям в тюрьме, да не пересидеть.

Пост был изрядно иронический, я немного удивлен, что его столько людей восприняли серьезно.

Просто я несколько раз ловил себя на мысли, что хотелось оставить комментарий, но автор возможность разговора прочно закрыл

По-хорошему, надо бы высказывать только зрелые точки зрения, да и то не всем подряд, а только тем, кому это могло бы принести пользу.

Маркетологам-то невыгодно, чтобы люди умнели.

Маркетологам-то невыгодно, чтобы люди умнели.

Да, по нынешним временам Дюма изрядно аморален, и за такие фокусы сидеть бы его героям в тюрьме, да не пересидеть. Но тут вопрос скорее в том, насколько аморален он был для своего времени. Тогда в зоопарках, например, негров в клетках показывали.

Кстати, по результатам обдумывания реакции на пост и разделения на чувствующих иронию и не всегда, нарисовался вопрос: а что если обучить нейросеть понимать иронию?

*Хорошо бы для такого получения секса обманом, но без насилия все-таки иметь отдельное слово, кмк. Фокусы такого рода по крайней мере в Англии вполне преступлением признавались

Это называется "соблазнение", восьмой круг ада по Данте

закон велит, чтобы всякий, кто совершит насилие над свободным - взрослым или ребенком, уплатил вдвое больше, чем за насилие над рабом, а ведь сюда относится и насилие над женщиной, в то время как ее соблазнение карается смертью. Вот, судьи, насколько снисходительнее законодатель к насильникам, нежели к соблазнителям! (33) Последних он приговорил к смерти, а первых - лишь к возмещению ущерба деньгами, исходя из того, что жертва насилия по крайней мере ненавидит насильника, а соблазнитель настолько развращает свою жертву, что жена к нему привязывается больше, чем к мужу, отдает ему в распоряжение весь дом, и даже на детей падает подозрение - то ли они от мужа, то ли от любовника. Вот почему таким людям законодатель назначил смерть.

Как будто люди-то всегда выкупают иронию. Или не иронизируют в проброс, чтобы потом контроверсивное утверждение можно было убедительно отрицать.

Не всегда, именно поэтому повторение этого in silico интересно, как пример задачи на общение более высокого порядка. И пример более глубокой рефлексии.

культурная капитуляция биологического вида

Ally-Buffy
Нет, соблазнение - это соблазнение, то есть возбуждение похоти в другом человеке и поддержка в ее удовлетворении. С точки зрения древних - штука похуже изнасилования.

"...И все их восхваляли"

Средневековая литература поражает тем, что авторы - и, видимо, читатели - считают очень интересным заунывное перечисление того, кто с кем сражался и кто кого победил. Схватки могут происходить как в битве, так и на турнире, а описывают их примерно так:

"И выехал на них первым сэр Грифлет, а навстречу ему рыцарь по имени Ладинас ... и совершили они немало удивительных подвигов. Потом и сэр Кэй выехал на поле с пятью рыцарями, и вместе они повергли наземь других шестерых. И совершил сэр Кэй в тот день столь много ратных подвигов, достойных изумления, что никто более в тот день так не отличился. А против них выступили Ладинас и Грациан, два французских рыцаря, и тоже явили превосходное искусство, так что все их восхваляли. После того выехал сэр Плацидас, добрый рыцарь, против сэра Кэя, и поверг его наземь, и коня и всадника, и тогда разгневался сэр Грифлет, выехал на сэра Плацидаса и с такой силой его поразил, что рухнул тот наземь вместе с конем. А пятеро рыцарей сэра Кэя, завидев, что он лежит поверженный, разгневались превыше меры и, ринувшись в бой, поразили каждый по рыцарю"

и тд и тп. "Смерть Артура", 1485, Томас Мэллори

Сухость, однообразие и даже просто тупость этих описаний не подлежит никаким сомнениям. Из всех героев, упомянутых в этом отрывке, персонажем в настоящем смысле слова является только Кэй - только он был представлен автором читателям и совершал какие-то поступки до турнира. Остальных - всех этих Грифлетов, Плацидасов и Грацианов, вообще упоминают в первый раз.

Никто из них ничем не отличается от остальных. Никто не испытывает к своему противнику каких-то личных чувств (как, например, Ивейн, сражавшийся с Гавейном у Кретьена де Труа). Словом, никакой драмы и интриги нет не предвидится. Весь смысл в том, что все эти сэры Абракадабры бились очень доблестно, и сэр Абракадабра1 поверг Абракадабру2 и "совершил немало подвигов, достойных изумления". И все их восхваляли.

Вот мне (и, возможно, вам) сейчас смешно, а людям, вероятно, в самом деле было интересно и нисколько не надоедало. Доказательство тому - то, что такие описания встречаются и в ранних текстах, вроде "Песни о Роланде" и жестах об Эймери Нарбоннском, и в таких произведениях, как "Смерть Артура" и "Освобожденный Иерусалим". Про Ариосто сейчас говорить не будем, там такой прием уже используется, как пародия (хотя читателям "Безумного Роланда" ничто не мешало наслаждаться этой пародией всерьез и не считать ее комичной). Но и без Ариосто список получается очень внушительным. На протяжении долгих веков люди были готовы с большим интересом проглотить сухое, конспективное перечисление того, кто кого поразил, или рассек от шеи до бедра, или же трахнул мечом по башке, и проявил на поле боя "удивительную доблесть". A зарубил B, а C одолел D, а E собрался с силами и отомстил за F, впервые появившегося в повести в той же строфе. И все их восхваляли.

При этом поражает то, что та же самая средневековая литература может и умеет создавать живые, полнокровные конфликты (Ганелон-Карл-Роланд), показывать острые, противоречивые и глубоко насыщенные эмоциями отношения (Гильом Оранжский/король Людовик, сэр Гавейн/Зеленый рыцарь/хозяйка замка, Ивейн/Гавейн/жена Ивейна, Марк/Тристан/Изольда и тд) и, если уж на то пошло, создавать замечательные образы отдельных, парных схваток, в которых мгновенно подключается сопереживание героям (Гильом-Корсольт, Ивейн-Гавейн, Танкред-Клоринда, Брандимарта-Ринальд и тд, можно найти пример в произведениях любого жанра и любого века на всем протяжении существования средневековых жест и рыцарских романов).

И совершенно не понятно, зачем им на этом фоне нужно было все это убогое литрпг с Абракадабрами и заунывными перечислениями цифр - Абракадабру2 сопровождало 700 рыцарей, Абракадабру3 - 600, Абракадбра 5 привел с собой целую тысячу, и бла-бла-бла. А потом они все сражались очень доблестно, и проявили "чудеса отваги", каких ещё не бывало на земле (если не считать предыдущие и следующие страницы той же рукописи, где о любом сражении, турнире или стычке говорится абсолютно теми же словами, с такой точностью, что даже эротические сцены в исполнении авторов с Фикбука могут показаться креативными). А потом все их восхваляли.

Итак, Герута обрела любовь, они с новым супругом наслаждаются обществом друг друга, в королевстве мир и процветание, и даже королевский сын чувствует себя замечательно и развлекается с друзьями, совершенно позабыв про смерть отца, поскольку, откровенно говоря, наследник вовсе не убит горем. Король был не только плохим мужем и правителем, но и плохим отцом. И вот тут-то появляется призрак убитого, который требует от сына кровной мести, потому что даже после смерти не может перестать гадить окружающим. Используя guilt trip и манипулятивные приемы, он сводит сына с ума, мстит своему убийце и разрушает счастливый брак своей жены.

самостоятельное послание urbi et orbi, взращивая новый дискурс на обломках старых смыслов и неся абсолютно иной посыл

И я взял и собрал людей и перетасовал их, и все они стали жить так, чтобы ты смеялась и плакала.

Короче, не ходите, дети, облучаться пропагандой, а то потом будете ходить и светить вот таким вот во все стороны. Это касается любой из сторон. Аксиома Эскобара.

Можно быть гениальным поэтом и взмывать в такие высоты, что твои стихи будут помнить сотни лет спустя, и пока ты эти стихи записываешь, можно многое понимать про жизнь, очень многое. А потом помереть на глупой дуэли по случайному поводу.

Он серьезный математик, и как математика его работы не ставят под сомнение.

Если бы "изыскания" Фоменко скрыто не поддерживали власти, он бы вылетел из науки как пробка.

Scaverius
Занятно. С одной стороны, а зачем бы им? С другой стороны, у конспирологического сознания особая логика. Оно полно иррациональных сомнений в официальной версии, и даже сами носители этих официальных версий (но только по работе) не могут избегнуть сомнений в них же. И поэтому могут неформально поддерживать такую оппозицию. Но это не точно.

В очередной раз думаю, что внешний отклик больше всего нужен автору в застойные периоды, когда не пишется. Когда автору "пишется", то он вознагражден своей работой больше, чем ему способны дать другие люди. Никакие похвалы, издания, экранизации и премии не могут перевесить эйфорию истинного вдохновения. Это все заурядные, земные радости, которые немного стоят рядом с счастьем, которое измеряется не в относительных, а в абсолютных величинах. Но автору же нужно чем-то жить в отсутствии огня с небес. И именно в подобные моменты он становится особенно чувствителен к обратной связи, нуждается в похвалах и во внимании к своему творчеству - оно напоминает ему, что он сделал что-то безусловно важное, передал настигшее его чувство истинного счастья другим людям. Что теперь, когда он придал ему форму, оно уже не исчезнет вместе с остальными его мыслями и чувствами, а будет всегда доступным для него и для других.