Пакт (джен)

«Чёрт. К чёрту их. К чёрту это всё».

Несомненно, это была машина родителей или дяди. Её припарковали в самом начале длинного подъёма к Дому-на-Холме, прямо поперёк подъездной дороги. Воплощенная метафора всей моей жизни. Всего того, от чего я сбежал.

Это дядя… Да, думаю, это он перегородил въезд, чтобы заставить остальных искать место для парковки.

Я посмотрел вдоль улицы. Территорию огораживала невысокая каменная стена, доходившая мне до плеча, и примерно той же высоты причудливая кованая ограда в виде лозы, вьющейся между металлическими столбиками. Забор, когда-то чёрный, с годами стал пёстрым от ржавчины и отслоившейся краски. По всей улице, куда ни глянь, стояли знаки «Стоянка запрещена».

Я уже пожалел, что вернулся. «Чёрт», — подумал я уже в который раз.

На углу, чуть дальше по улице, несколько местных жителей что-то обсуждали. Любопытно, что смотрели они при этом на меня.

Под их бдительным взором я протащил мотоцикл между машиной и оградой и поставил его на траву, прислонив к забору.

Я не торопился. Я уже давно пообещал себе: свой темп они мне не навяжут. Неторопливо снял шлем, вытер со лба пот. Проверил карманы, чтобы убедиться, что не забыл ключи, наткнувшись в процессе на смятые бумажки. Я вытащил их и принялся сортировать: банкноты, чеки и квитанции с заправок, скопившиеся по пути сюда.

Тянул время.

Дом, согласно своему названию, располагался на вершине холма. Здание притягивало взгляд не размерами, а тем, как гордо оно возвышалось над захолустным, провинциальным городком. В нём не было ничего тёмного или зловещего. Если не считать запущенного сада, облезлой ограды и деревьев, утративших со времен постройки дома свой когда-то причудливый, но милый декоративный облик, это был просто уютный старый дом. Я какое-то время встречался с девушкой, которая мечтала стать архитектором, — всего лишь мимолетная интрижка. Я не так много запомнил из её рассказов, но с некоторой долей уверенности мог бы назвать это строение «особняком в викторианском стиле». Три этажа и возвышающаяся над ними на ещё один этаж угловая комната-башня. Фасад с окрашенной в серый цвет деревянной обшивкой, резные деревянные карнизы и перила крыльца, высокие узкие окна с открытыми ставнями.

Я снял куртку, потом свитер. Открыл замок на сиденье мотоцикла, откинул его и нашёл там заранее приготовленную рубашку. Надел её поверх чёрной футболки. Сложил остальную одежду и направился к дому, застёгивая на ходу пуговицы.

Припаркуйся дядя ближе к дому, он избавил бы и себя, и всю свою семью от пешей прогулки. Но возможность досадить остальным была для него важнее — и это меня не удивило. Мне скорее показалось бы удивительным, если бы он не выкинул чего-нибудь подобного.

Пока я шёл к парадной двери, доски крыльца натужно скрипели под моими ботинками. Я остановился, чтобы вытереть ноги о дверной коврик. Надписи «Добро пожаловать» на нём не было. Вместо этого на коврике красовались изображения роз с колючими стеблями и инициалы «Р.Д.Т.»

На самом деле смотрелось это крайне уместно: никакого уважения к гостям — исключительно самолюбование.

Дверь была не заперта. Я снял ботинки, миновал прихожую и направился вглубь дома, на ходу заправляя рубашку в джинсы.

Мои прежние впечатления об этом месте быстро менялись. Обычный дом. Множество книг: полки почти в каждой комнате, везде, где только можно их разместить. Здесь встречались и старинные тома с потрескавшимися корешками, и кое-какие новые, только вышедшие бестселлеры. Книги были отсортированы по алфавиту и году издания, будто они стояли в библиотеке, а не в обычном доме.

Анахронизм. Подходящее слово, чтобы описать обстановку. Старое и новое.

Яркая коробка с хлопьями для завтрака между тостером и кухонным телевизором. Напротив телевизора — столик, накрытый тёмно-красной кружевной скатертью.

А ещё кошачий лоток и игрушка рядом с ним. Чистый кошачий лоток, что довольно странно, если вдуматься. У меня фантазии не хватало представить, что кто-то из них почистил этот лоток. Совершенно не в стиле нашей семьи.

Когда я пересёк зал, сверху стал слышен гул раздражённых голосов множества людей. На крик они не переходили, но и не стеснялись громких слов и крепких выражений. Я вздохнул, сунул руки в карманы и стал подниматься наверх.

Фотографии. Ни одного семейного снимка. Вместо этого, контрастирующие с лакированными вишневыми половицами и бордовыми шторами сине-зелёные снимки природы. Цветовой контраст создавал эффект насыщенности, но был чрезмерным и раздражающим.

Поднявшись по лестнице, я увидел их. Единая семья, разделенная на четыре фракции. Все в чёрном.

— Ну ни хрена себе, — Пэйдж удивленно распахнула глаза.

— Возвращение блудного сына, — съязвил дядя Пол.

Это была последняя внятная фраза, которую я услышал, прежде чем возобновилась перепалка.

— Даю десять к одному, что ему нужны деньги на дозу.

— Раз уж ты затронул эту тему, Стеф, давай вспомним об Элли.

— Иди в жопу, Ирэн, — почти выплюнула Элли тёте. — Что ты вообще знаешь, сучка необразованная.

Они бросались оскорблениями, пытаясь сдвинуть зыбкие границы, установить новые правила, закрепить завоёванные позиции или ударить соперника в слабое место.

Меня не было три года. Такая же грызня была, когда я уходил, она продолжалась и сейчас.

Она никогда и не прекращалась.

Девять двоюродных братьев и сестёр, разделенных на три противоборствующих лагеря: дядя Пол, его бывшая жена и его сестра, она же моя тётя Ирэн.

У дяди Пола была куча детей: четверо от первого брака и двое от второго. Старшая дочь уже успела стать мамой, тогда как самому младшему исполнилось всего двенадцать. Пэйдж и её брат-близнец Питер по возрасту попадали как раз в середину этой шестёрки. Уверен, что эти двое уже поступили в колледж.

Пэйдж, кажется, хотела подойти ко мне, но для этого ей пришлось бы протиснуться между затеявшими перебранку дядей Полом и тётей Ирэн.

Я не прислушивался к их разговору. Времени прошло немало, но их песни я знал наизусть.

У тёти Ирэн были свои дети, но я заметил только двух. Молли, моя ровесница. Когда-то мы много общались, а теперь я с трудом узнал её. Она была так поглощена собственными мыслями, что, кажется, даже не заметила меня. Обхватив колени пальцами, Молли нервно постукивала ногой по полу. Её мама пыталась остановить этот неровный ритм прикосновением. Похоже, нервозность Молли передалась и её младшему брату — он выглядел столь же обеспокоенно. Вся семья — с каштановыми волосами. Молли казалась бледнее обычного, а её чёрная одежда это только подчёркивала.

Семья дяди Пола, его первая жена Стефания, моя тётя Ирэн — все при детях. Три группы, три фракции.

Четвёртая группа — за неимением лучшего определения — «моя». Даже двоюродная сестра узнала меня раньше, чем они. Мои родители.

Они подошли ко мне, и я вдруг заметил, что мать держит укутанного в одеяло ребёнка. Я не слишком разбирался в возрасте детей. Но ушёл я три года назад.

— Всё в порядке? — спросил отец.

— В порядке, — ответил я, не отрывая глаз от ребёнка.

— У тебя нет никаких проблем? — спросила мама.

— Никаких, — ответил я. — Удивительно, не правда ли?

— Не считая того, — заметил отец, — что ты ушёл на одну ночь, а пропал на три года.

Я хмуро посмотрел на него.

— Смотрю, ты сделал татуировки, — решил сменить тему отец.

Я посмотрел вниз. Контуры татуировок проглядывали сквозь ткань рубашки. Я закатал рукав до предплечья, демонстрируя рисунок:

— Акварельные тату. Подарок от друзей. Моя знакомая художница, которой я многим обязан, предложила эскизы, а ещё один друг их набил.

Я установил для себя правила, чтобы не дать втянуть себя в привычную манеру общения моей семьи, но всё же начал дразнить отца. Было заметно, как тяжело ему удержаться от ответной реплики. Вопрос в том, решится ли он критиковать мои татуировки сразу после моего возвращения?

— Что ещё? — спросил я.

— Рад, что у тебя всё хорошо, — отметил отец почти равнодушно. — Ты же знаешь, я никогда на тебя не сердился.

— Знаю, что не сердился, — я прикусил язык, чтобы не сказать лишнего. «У нас ведь и проблем-то никогда не было?»

Я пожал плечами, сунул руки в карманы и посмотрел на младенца.

— А это кто?

— Это Айви, — ответила мать. — Ей полтора года.

— Привет, Айви, — сказал я.

В ответ Айви уткнулась головой в плечо мамы.

— Впитываешь нашу особую атмосферу? Лет через десять сможешь рассказать своему психотерапевту много интересных историй.

— Блэйк, — голос отца прозвучал предупреждающе.

Не отводя взгляда от Айви, я спокойно, почти мягко, так, чтобы не напугать её, ответил:

— А не особо-то вы меня искали, папа? Мама? Знаете, я ведь поддерживал связь с парой-тройкой старых друзей. Хотел быть в курсе, что происходит. Мои друзья — те из них, кому вы всё-таки звонили, — говорят, что вы перестали спрашивать обо мне уже через месяц.

— Ты был почти совершеннолетним. И твоё исчезновение не заинтересовало полицию. Мы обзванивали твоих знакомых, пытались узнать, где ты, но у нас ничего не вышло. Не знаю, что ещё мы должны были сделать?

Я слегка улыбнулся, поскольку Айви потянулась за моей протянутой рукой. Она обхватила ладошкой указательный палец, протянутый ей, и я покачал им, словно здороваясь с Айви.

Ну да, зачем беспокоиться о сыне, когда можно просто начать всё заново? Родить замечательную маленькую дочурку, о которой вы так мечтали.

— Ты немногословен, — заметила мать.

— Мне нечего сказать, — отозвался я. — Ничего, если я буду присылать Айви подарки время от времени? На дни рождения, Рождество?

— Ты не можешь выбрать что-то одно и отказаться от всего остального, — возразил отец. — Семья — это либо всё, либо ничего.

— Ну и ладно. Если это выбор из двух вариантов, то я просто уйду. Снова.

— Блэйк! — отец повысил голос.

Айви вздрогнула от внезапного возгласа, отпустила мой палец и скривила личико. Слёз не миновать.

Вот чёрт. Так легко проникнуться этой атмосферой, сорваться, начать сводить счёты.

— Прости, папа. Прости, мама. Извини, Айви, это я виноват, — спокойно сказал я и не дожидаясь ответа отошёл от родителей.

Из дверей ближайшей комнаты вышел Калан. Увидев его, я остановился. Вслед за ним вышел человек в белом халате.

— Элли, — позвал он.

Калан был старшим сыном Ирэн и вторым по старшинству среди всех внуков. Если за ним следовала Элли, значит, они идут по списку, от старшего к младшему. Я наблюдал, как Элли встала. Она, похоже, чувствовала себя не в свой тарелке, ей было явно некомфортно в этой одежде, которая ей совсем не шла. Элли густо подвела глаза и накрасила губы слишком яркой для её кожи красной помадой. Её привычка сутулиться и тощая плоская фигура вызывали ассоциацию с хорьком. Элли тоже была заметно встревожена, но совсем не так, как Молли.

Дверь была не из полой фанеры, как это часто бывает в жилых домах. Это была увесистая деревянная дверь, и она захлопнулась за Элли с тяжелым глухим стуком.

— Да ладно! Блэйк? — воскликнул Калан, когда я попытался его обойти.

— Привет, — отозвался я.

— Ты напялил джинсы? Да ещё и заляпанные краской? В такое время?

Я взглянул на джинсы — на одном из колен отпечатались тонкие разноцветные полоски краски — и посмотрев в глаза Калану, пожал плечами:

— А это так важно?

— Какого чёрта ты вообще припёрся? — спросил он. — Мы тут уж решили, что ты помер или типа того.

— Мне позвонили, — сказал я, взглянув на своих родителей. Юрист нашёл меня без особых проблем, живого и здорового. — Мне стало интересно, как поживает наша семья, и я подумал, что возможно, это последний раз, когда мы соберёмся все вместе. Думал, зайду, посмотрю, как обстоят дела, скажу всё, что должен сказать.

— Если ты вообразил, что сможешь примазаться…

— Если бы я этого хотел, думаешь, стал бы я надевать эти джинсы? — оборвал его я и добавил, раздраженный сильнее, чем прежде: — Отъебись, Калан. Прибереги силы, чтобы наезжать на других. Я тебе не угроза. Честное слово.

Калан нахмурился, но всё-таки отвалил. Он отошёл к скамье и сел напротив Молли. Прикоснулся к её руке, нагнулся и что-то прошептал на ухо.

Я отошёл от столпившихся у тяжёлой деревянной двери родственников и направился в дальний конец коридора. Пэйдж последовала за мной. Я остановился возле узкого окна: тусклый свет заходящего солнца просачивался сквозь тюль и между занавесок.

— Ни хрена себе, — сказала она уже во второй раз.

— Привет, Пэйдж.

Она распахнула руки для объятий, а я отшатнулся от неё. Отступил назад и врезался в стену, чуть не оборвав висевшую на ней картину.

Пэйдж выглядела ошарашенной, её руки опустились. У неё была французская коса, и её платье смотрелось на ней насколько хорошо, насколько плохо смотрелась одежда на старшей сестре. С ней всегда так. Ей даже двадцати не исполнилось, но я легко мог представить, с какой гармоничностью она вольётся в мир маленьких чёрных платьев и брючных костюмов.

— Прости, но… — сбился на полуслове я. — У меня... рефлекс.

Я заставил себя обнять Пэйдж. Неуклюжий и крайне неестественный жест. Она довольно болезненно ткнулась мне в ухо головой и с преувеличенной осторожностью обняла меня.

— Что случилось? — спросила она, когда мы разжали объятия.

Я понял, о чём именно она спрашивает, но предпочёл ответить на другой вопрос:

— Не нашёл причин остаться, потому и ушёл.

— Ты сбежал из дома!

Я пожал плечами. Это движение стало повторяться слишком часто, как навязчивая привычка. Такое ощущение, что все мои попытки принять происходящее превратились в спектакль.

— Каждый раз, когда я слышу фразу «сбежал из дома», мне представляются маленькие дети с перекинутыми через плечо узелками на палках.

— Ни строчки, ни звонка? Я, конечно, понимаю, что мы никогда не были особо близки, но я думала, ты хотя бы весточку передашь — просто чтобы я знала, что у тебя всё в порядке.

— Я ни от кого не прятался. И решил, что вернусь, если кто-нибудь заморочится достаточно сильно, чтобы меня найти. Но никто не стал искать — и я не вернулся.

— Ты нашёл себе новое жильё или… — она замолкла, словно не рискуя нарушить ещё одну невидимую границу, как это случилось с внезапными объятиями.

— Я жил на улице, правда, совсем недолго. Это было хуже, чем ты можешь представить. Потом я встретил людей, которые мне помогли. Теперь знаю: мне чертовски повезло, что я выкарабкался.

Так странно говорить об этом с кем-то, кто ещё не знает этой истории.

Я увидел в её взгляде что-то очень знакомое. Жалость, но не только её. Попытку понять, обречённую на неудачу. Не было способа дать понять, насколько плохо мне было, не объясняя, почему я всё же не попытался вернуться домой. Причиной была гордость, но того особого сорта, которая тащит на дно, вместо того, чтобы помочь подняться.

— Сейчас у меня всё настолько хорошо, — сказал я, чтобы отвлечь её и чтобы избавиться от пристального взгляда Пэйдж, — что я позволил себе сделать своё первое серьёзное приобретение.

Мне пришлось прижаться к стене, чтобы увидеть из окна мотоцикл, прислоненный к ограде. Я показал Пэйдж куда смотреть, и отошел, освобождая место.

— Мотоцикл?

— Ага, а ещё права и страховка. Возможно, это самый хреновый, маленький и дешевый в мире мотоцикл, да ещё и подержанный, но это не важно. Он мой. А у тебя как дела? Что с университетом?

— Второй курс. Экономика. Возможно, юриспруденция в будущем, если повезёт, — она показала мне скрещённые пальцы.

— Ты всё ещё общаешься с теми ребятами из школы? Шенон? Миракл?

— Мира. Она наконец-то сменила имя. Больше не будет шуток, что иммигрантам надо запретить выбирать имена своим детям. Ты в курсе, что она всё ещё спрашивает о тебе?

— Ну, хоть кто-то спрашивает, — улыбнулся я.

Мне показалось, что Пэйдж решила меня толкнуть в плечо, но она сдержалась, вспомнив мои проблемы с объятиями.

— Вообще-то, я тоже спрашивала, придурок.

Молли встала со скамьи и подошла к нам.

— Ну вот, — сказала Пэйдж. Она улыбнулась и передёрнула плечами, проявляя нехарактерное волнение. Или даже некоторое нездоровое оживление. — Мы трое снова вместе, впервые за… девять лет?

— Десять, — поправил я.

Пэйдж была на год старше меня, Молли на год младше. Мы всегда играли вместе — в те времена, когда семья ещё не разделилась.

Впрочем, Молли не казалась счастливой. Она обнимала себя руками и выглядела нездоровой.

— Ты как, нормально? — спросил я.

— Хочу, чтобы это всё уже закончилось, — ответила Молли. Она оперлась о косяк двери, но уже буквально спустя мгновение выпрямилась. Нервничает.

— Помню, как мы сочиняли истории про это место, — сказала Пэйдж. — Страшилки.

— Ага, — отозвалась Молли, обнимая себя ещё крепче. — И не все из них были выдумками. Помните ту, про прадедушку и прабабушку, которые были родственниками?

Меня слегка передёрнуло.

— Спасибо за напоминание.

— Или про дуэль, на которой кто-то из предков кого-то убил? — продолжила Молли.

— Застрелил. Не думаю, что это считается убийством, если это происходит во время дуэли, — сказала Пэйдж

— Вопрос определения, — сказала Молли.

— Люблю спорить об определениях, — злорадно ухмыльнулась Пэйдж. — Не провоцируй меня.

Шум разговоров в противоположном конце коридора затих. Тишина и звук шагов. Из комнаты вышла Элли.

— Пэйдж и Питер, — сказал человек в халате.

Брови Пэйдж поползли вверх.

— Вместе с братом-близнецом, — отметил я.

— Я слегка напугана, — натянуто улыбнулась Пэйдж. — Что ж. Пожелайте мне удачи.

— Пэйдж, — обратилась к ней Молли, и Пэйдж повернулась к ней. — Не вздумай! Я не могу объяснить. И прозвучит глупо, если попытаюсь, но главное: не принимай предложение.

Пэйдж нахмурилась.

— Пэйдж? — повторил человек в халате. Питер уже стоял рядом с ним.

Блондин, как и Пэйдж, того же роста и комплекции, даже черты лица схожи. Но когда дядя Пол и тётя Стеф расстались, каждый из них взял одного из близнецов. Питер был чуть грубее сложен, и потому, каким-то образом, он казался старше Пэйдж. Он был чем-то неуловимо похож на Элли, которая тоже осталась жить с матерью. И в строгом костюме он выглядел столь же нелепо, как его старшая сестра.

Они с Пэйдж вошли вместе.

Мы с Молли остались одни в этом конце коридора. Гул разговоров с противоположного конца стремительно нарастал. Шёпот в уши союзников, колкости в сторону противников. Когда я заговорил, то и сам почти перешёл на шёпот:

— Эй, Молли... Что случилось?

— Не знаю, слышал ли ты, но моя мама устроила нам переезд. Чтобы мы были поближе. Пыталась получить преимущество. Так что Калан, я и Крис, мы часто бывали в этом доме. Обычно когда мама напрашивалась в гости.

— Я догадывался о чём-то подобном, — сказал я.

— Не думаю, что Калан это понимает, он ведь уехал несколько лет назад. А вот мы с Крисом ходили в местную школу. Здесь происходит что-то странное. Слишком много вещей не сходится. Незнакомые люди знают, кто я, и относятся недоброжелательно. И я не понимаю почему.

— Уверен, это всё из-за дома.

— Не только из-за него. Бабушки на улице провожают меня странным взглядом. Дети прогоняют Криса с детских площадок. И делают это так быстро и так подло, что мне кажется, в этом нет никакого смысла. Каждый раз, как я выхожу из дома, я чувствую, будто прорываюсь из окружения. Кажется, что каждый третий считает меня заклятым врагом.

На меня накатили воспоминания о ночёвках на улицах. Как я искал места, где можно было бы устроиться на ночлег подальше от чужих глаз. Даже при свете фонарей мне постоянно казалось, что где-то за пределами видимости таится опасность, и что на меня нападут, как только я засну. Даже в тех тихих районах, которых не достигал шум большого города, в глубоких тенях могло прятаться всё, что угодно. Чувство страха там было даже сильнее: и дважды оно оказалось вполне оправданно. Оба раза это были люди.

Худшие из людей. У меня до сих пор остались шрамы. Некоторые из них — физические.

Я понимал, что чувствует Молли, столкнувшись с таким же страхом, пусть и в меньшем масштабе. Когда тебя все презирают, когда любой без видимых причин может проявить к тебе агрессию. Или когда тебя начинают преследовать. Я вспомнил, как местные смотрели на меня, когда я парковался.

— Ты и есть их смертельный враг, Молли. Мы все их враги. Это маленький город, у людей от любой мелочи крыша едет, а мы — совсем не мелочь. И когда ты одна, быть уязвимой куда страшнее. Не хочу преуменьшать твои…

— Я о другом говорю! — перебила она.

— Но все именно так, Молли. Поверь мне. Маленькие общины часто творят страшные и бессмысленные вещи, для которых не нужен повод. Ты напугана, но у твоего страха есть причина. Это нормально. И не забывай о том, что стало первопричиной всех этих бед.

Молли, стоявшая рядом со мной, выглядела очень несчастной, беспокойной и нервной.

— Скоро всё закончится, — попытался утешить её я.

— Я только... — начала она и, оглянувшись, замолчала. — Мне надо присесть. Хочу привести мысли в порядок до того, как придёт мой черёд.

— Конечно, — сказал я.

— Я так рада, что у тебя всё хорошо, Блэйк, — продолжила она, выдавив из себя улыбку. — Спасибо.

Я проследил, как Молли возвращается на своё место.

К чёрту их. К чёрту это всё.

Я почувствовал, как во мне вновь закипает злость. Злость на дядю, на тёток, на родителей, на всё в этом доме. Пока я ждал, становилось только хуже.

Когда дверь открылась, и Пэйдж и Питер вышли, они немедленно начали ссориться.

— Паскуда ты ёбаная, Питер. Мудак проклятый! — орала Пэйдж. Даже с противоположного конца коридора были видны слёзы на её глазах.

Питер ухмыльнулся:

— Но всё, о чем я говорил — правда.

— Да ты ничего не знаешь, придурок! Гондон! Мне, мне это нужно!

— Элли всё это нужно больше.

— Потому что Элли — пиздоболка, которая ни дня в жизни не работала? Я пытаюсь получить образование, Питер! Ты наврал, чтобы меня подставить? Ты же мой брат-близнец! — в конце фразы Пэйдж почти сорвалась на визг.

— И что? Ты думала, я буду тебе подыгрывать? Тебе нужны деньги только потому, что Пол настрогал детей больше, чем способен обеспечить. Ведь так, папа?

— Я думаю, ты и Элли только что отлично продемонстрировали, что не оправдали затраченных на вас усилий, — ответил дядя Пол спокойным голосом. Он подошел к Пэйдж и положил руку ей на плечо.

Пэйдж отстранилась от отца. Сейчас она уже рыдала:

— Я думала, что ты, Питер, по крайней мере, будешь играть честно. Может быть, вы и заодно с Элли, раз уж выросли вместе. Но я надеялась, что ты будешь поступать со мной честно. Мы же должны быть связаны!

— Никогда не слышала про близнецов, которые поедают друг друга в утробе? — возразил Питер. — Может, я съел чуток твоих мозгов? Поэтому что это пиздец как тупо.

Пэйдж потрясенно уставилась на брата. А потом она ему врезала. Со всей силы.

Это словно послужило сигналом для начала всеобщей драки. Время язвительных колких комментариев и взаимных обвинений прошло. Тётя Стеф с криками попыталась схватить Пэйдж, но та ускользнула из захвата и побежала прочь.

Я бросился за ней, пытаясь догнать.

Человек в халате, безучастный до этого момента, шагнул вперёд, загораживая мне путь. Он выкрикнул всего одно слово:

— Стоп!

И в ту же секунду стало тихо. Слышен был лишь звук шагов Пэйдж, сбегающей вниз по лестнице.

Я вместе с Молли попытались пробраться сквозь толпу.

— Молли, — произнёс человек у двери. — Она приглашает тебя следующей.

Мы оба замерли. Молли побледнела ещё сильнее.

Пэйдж была раздавлена, Молли была смертельно напугана. Да и остальные тоже. Все были на взводе, доведены до предела.

— Сейчас моя очередь, — произнёс я. — Я Блэйк Торбёрн. Сходи пока за Пэйдж, Молли. Не думаю, что надолго там задержусь.

— Без очереди лезешь, Блэйк? — выпалил Калан. — Похоже, ты наврал, когда говорил, что тебе ничего не нужно.

Я показал ему средний палец. Молли посмотрела мне в глаза, кивнула и бросилась вдогонку за Пэйдж.

Человек в халате заглянул за дверь, чтобы что-то уточнить, потом повернулся ко мне:

— Она сказала, что примет тебя, Блэйк.

Я прошел в спальню, и дверь с грохотом захлопнулась за мной. Не намеренно — просто дверь была действительно тяжелая.

Бабушка не походила на человека при смерти. В комнате было свежо, из распахнутого окна с видом на сад пахло цветами.

Она сидела на кровати, опираясь на стопку подушек. На ней была старомодная ночная рубашка с рукавами, расширяющимися у тонких, как тросточки, запястий. Волосы она собрала в тугой пучок. Её взгляд, изучающий меня, оставался острым, а руки, которыми бабушка подносила чайную чашку к губам, были твёрдыми. Медбрат в халате стоял слева от кровати. Бабушкин юрист, индус в безупречном деловом костюме, расположился справа. Её серый холёный кот — наверное, самый большой кот из всех, что я когда-либо видел, — лежал на кровати, положив голову на бабушкины колени.

Она изучала меня. Оценивала. Холодно, расчётливо.

— О, хоть какое-то разнообразие, — наконец сказала она. Звучный голос. Совсем не старческий. И уж точно не голос девяностолетней старухи. — Остальные оделись так, будто дождаться не могут моих похорон. Или, может быть, они слишком скупы, чтобы приобрести несколько костюмов для разных поводов.

— При всём моём уважении, — начал я, осторожно выбирая слова, — Меня твоё мнение не ебёт, мерзкая, паршивая, злобная, вонючая пизда.

Я видел, как напрягся медбрат. Юрист же даже бровью не повёл. Притворная вежливость исчезла с лица моей бабули. Она поднесла чашку к губам и сделала глоток. Потом передала чашку медбрату, который с большой неохотой отправился к столику у окна, чтобы приготовить ещё чая.

— Всё сказал? — спросила она.

— Я думаю, нам обоим очень повезло, что тут есть двое этих мужиков, — ответил я, поставив ногу на деревянный сундук, стоящий перед кроватью. — Потому что я настолько зол, что мог бы вон тот графин швырнуть тебе в рожу.

Я кивнул в сторону столика.

— Мне кажется, это очень грубо, — ответила она. — Более воспитанный человек предпочёл бы напасть на меня при помощи слов.

— А есть такие слова, на которые тебе не плевать? Разве способен я сказать что-то, что сможет тебя задеть? Честно говоря, я и представить не могу, что такого можно сделать, чтобы ты хоть на секунду осознала ту боль, которую причинила стоящим за этой дверью людям.

— И ту боль, которую причинила тебе? — спросила она. — Полагаю, ты, по большей части, прав. На свете осталось мало слов, которые могут меня задеть.

— Ты не заслуживаешь достойной смерти, старая сука, — сказал я. — Никто из них тебе этого не скажет, потому что ты играешь с ними. Но, раз уж мне единственному насрать на эти деньги, выходит, только я и могу прийти и сказать всё, что о тебе думаю. Ты — мразь и единственная причина всего, что там происходит.

Я указал на дверь, из-за которой доносились глухие крики.

— Я бы сказала, что они сами — корень всех своих проблем. Не я сделала их жалкими, и не я сделала их жадными, — ответила она и с лёгким вздохом добавила: — Эти глупые денежные споры.

— Но ты использовала их слабости, вовлекла их жизни в свою ебучую игру. Это ты установила правило, что дом и миллионы с его продажи унаследует только один человек. И это ты потом сказала, что это будет кто-то из твоих внуков.

— Мои дети бесполезны, — заметила она буднично, с легким пренебрежением.

— А потом ты взорвала бомбу, заявив, что это должна быть девочка. Ты разрушила семью, и сделала это вполне сознательно. Ты стравила их между собой, а теперь наслаждаешься, растаптывая их, разрушая их надежды.

Она нахмурилась, но продолжала улыбаться. Мне почти захотелось ударить её. Я бы не стал её бить, но мне очень захотелось.

Медбрат передал ей чашку чая. Она улыбнулась ему:

— Спасибо, Рич.

Рич повернулся ко мне:

— Я могу предложить чаю и вам, если вы пообещаете не бросаться чашкой.

— Тогда не нужно мне ничего предлагать, спасибо, — ответил я и посмотрел на бабушку. — Мне от неё ничего не нужно. Ни чая, ни наследства.

— Для ясности, — сказала она, — я неоднократно подчёркивала, что моя наследница будет женского пола.

— Могу представить, что ты просто водишь нас за нос, бабуля. Думаю, ты уже что-то обещала Каллану — просто, чтобы посмотреть, как на это отреагируют остальные. Кроме того, у тебя херово получается изображать умирающую. Не уверен, что кто-то мог бы купиться.

Если я и мог сказать что-то, способное её задеть, то это, похоже, было оно. Я увидел, как напускное веселье исчезло с её лица:

— Ты обвиняешь меня во лжи, господин Блэйк?

Никогда прежде не слышал, чтобы кто-то говорил лукаво, но она справилась. Она даже назвала меня между делом «господин Блэйк», используя титул словно по старой привычке.

— Я хочу сказать, что от тебя можно ожидать чего угодно.

Она вздохнула. Еле слышно, но её кот отреагировал на вдох.

— Должна признать, что ты не так уж далёк от истины. Но, по крайней мере, сама я себя считаю честным человеком.

— А ты разве не была юристкой?

— Я и сейчас юристка, господин Блэйк, и останусь юристкой до самой смерти. Но я разочарована, что ты обвиняешь целую профессию.

Я не нашёлся, что ответить. Я взглянул на медбрата — тот нервно переминался с ноги на ногу. Ссоры ему, что ли, не нравятся?

— Что ж, — продолжила бабушка, — полагаю, извиняться ты не собираешься?

— Только после тебя, — ответил я. — А у тебя это займёт очень много времени, так что советую начать побыстрее.

Она отпила немного чая, поморщившись от жара, облизала кончиком языка свои тонкие губы и откинулась на стопку подушек.

— Ты напоминаешь мне моего отца, — ответила она. — Он всегда страстно жаждал справедливости.

— А ещё он свою кузину трахал, если я правильно помню.

Она слегка улыбнулась.

— Ты об этом слышал? Да. Это он.

— Зачем ты всё это делаешь, бабушка? Хочешь восстановить отношения? Всю жизнь нас игнорировала, а теперь хочешь подружиться?

— Я просто хочу прежде, чем приму решение, узнать своих наследников.

— Очень жаль, но ты не сможешь в нас разобраться за один день. Что тебе нужно сделать — так это продать дом. Пусть городские власти снесут его, сравняют холм, высушат болото и расширят территорию. Пусть город получит то, что хочет. Раздели деньги между детьми и внуками. Дай нам то, чего хотим мы. Хочешь посадить нас на сковородку и понаблюдать за реакцией? Вот так и поступи. И тогда, может быть, ты заслужишь хотя бы капельку прощения.

— Этот вариант неприемлем, — она гладила кота, почёсывая ему спину у хвоста. — Дом останется. Сейчас я выбираю девушку, которая сможет о нём позаботиться.

— Тогда выбери Пэйдж, — сказал я. — Она умна, трудолюбива и независима. Если ты ищешь в наследницы свою точную копию, которая станет следить за домом, я готов поспорить, она отлично подойдёт. Правда, Пэйдж — не стерва, но я думаю, на какие-то уступки всё-таки придётся пойти. Кроме того, если уж кто-то и сможет извлечь хоть какие-то деньги из этого куска камня, не нарушая твоих правил, то это именно Пэйдж. Взятки брать будет или придумает способ, как высушить болота, не снося дом — после того, как окончит юридическую школу.

— Пэйдж не подходит, — отозвалась моя бабушка. — Кто ещё?

Я уставился на неё. Просто взяла и отмахнулась от моих аргументов?

— Тебе это нравится. Играть нами, — наконец сказал я.

— Я бы не советовала спешить с выводами, Блэйк. Это опасно.

— Раз ты такая честная, посмотри мне в глаза и скажи, что я не прав. Что в тебе нет ни капли злорадства и ты не получаешь ни грамма удовольствия.

Она посмотрела мне прямо в глаза. И не сказала ни слова.

— Я так и думал, — сказал я. — Прощай, бабушка. Когда ты сдохнешь, надеюсь, это будет достаточно паршиво.

Я повернулся, чтобы уйти.

— Блэйк, — услышал я оклик.

Я замер, хотя уже и взялся за дверную ручку. Я сразу же пожалел об этом.

— В самом начале ты сказал «при всём моём уважении». Ты говорил серьёзно?

Я не стал оборачиваться.

— «При всём моём уважении, ты, гнилая старая пизда»? На все сто процентов.

Я открыл дверь, и захлопнул её за собой с такой силой, что на стенах закачались картины.

Родственнички прожигали меня взглядами.

— Если я кому-нибудь понадоблюсь, — сказал я, многозначительно взглянув на Пэйдж и Молли, стоявших рядом, — то я буду снаружи, у въезда.

Я вышел из дома, спустился по длинному проезду и присел, опершись спиной о стену рядом с мотоциклом.

Жаль, что я не мог вздремнуть. Даже ночью в квартире, с тщательно запертыми дверями и окнами, мне это не всегда удавалось. Но я все же расслабился и прикрыл глаза. Я словно сбросил с себя тяжёлую ношу.

* * *

Уже давно стемнело, когда за мной спустились. Я закрыл пазл, который собирал на телефоне. В глазах зайчиком белело пятно от яркого экрана.

Без десяти полночь.

— Она хочет собрать всех вместе, — сказала Пэйдж.

— Ты собираешься делать то, что она хочет? — спросил я, не вставая.

— Мне очень нужна чья-то поддержка, — ответила Пэйдж. Вся её прежняя уверенность исчезла. — А если бабушка выберет Молли, к ней я, сам понимаешь, обратиться не смогу.

— Понимаю, — я встал и потянулся. Наверняка, завтра всё тело болеть будет. — Можешь не объяснять.

— Спасибо, — ответила она.

Когда я обернулся, то увидел, что улица опустела. Странно, у меня осталось чувство, что на нас кто-то смотрит. Не стоит и сомневаться, весь город сейчас ждёт, чем всё закончится.

Мы поднялись обратно по подъездной дороге. Я хотел придумать тему для разговора, но в голову ничего не пришло. Пэйдж в каком-то смысле стала для меня совершенно чужой. Три года — долгий срок.

На этот раз в спальне собрались все. Мы с Пэйдж присоединились к Молли. Пэйдж и Молли взялись за руки.

— Должна сказать, что я ужасно разочарована, — начала моя бабушка.

Никто не нашёлся, что ответить.

— Не волнуйся. Эти чувства взаимны, — сказал я. Кто-то же должен был что-то сказать.

Мои тёти и дядя, как и некоторые из старших детей уставились на меня.

— Молли, — произнесла моя бабушка.

— Нет, — воскликнула Молли.

— До момента, когда тебе исполнится двадцать пять, это имение и всё сопутствующее имущество, мои счета, а также прочие активы, описанные в соответствующих документах, — моя бабушка постучала по бумагам, которые держал юрист, — переходит под управление мистера Бизли и его фирмы. До тех пор ты получаешь ограниченный контроль над этими активами, со свободным доступом ко всем средствам, довольно скудным, должна признать, а также полный контроль над недвижимостью — за исключением права на продажу. Когда же тебе исполнится двадцать пять, ты вольна распоряжаться всем как сочтёшь нужным.

— Мне это не нужно, — сказала Молли, шагнув вперёд.

— Молли! Не глупи! — одёрнула её тётя Ирэн.

— Мне это не нужно, — повторила она снова и схватилась за изножье кровати. — Нет.

— Молли, не болтай ерунды.

— Если ты ничего из этого не хочешь, у тебя есть право на отказ, — сказала бабушка. — Мистер Бизли? У вас всё готово? Условия, дополнительные соглашения?

— Всё подготовлено и подписано.

Моя бабушка кивнула.

— Рич, ты был бесподобен. Я уже отложила часть денег, чтобы поблагодарить тебя.

Медбрат выглядел ошарашенным. Он посмотрел на моих родственников.

— Нет. Это запрещено.

— Я настаиваю. Возьми их и, если уж не для себя, то пожертвуй на благотворительность.

Он всё ещё выглядел несколько ошеломлённым.

Наверное, думает, что, если он возьмёт деньги, то моя семья сведёт с ним счёты.

Возможно, бабушка сделала это специально. Оказывая такое расположение медбрату, она оскорбляла нас.

— Если Молли не хочет, то я возьму, — встрял Калан. — Она может переписать права на меня…

— Да хер тебе! — отозвалась Элли.

— Бабушка? Почему ты не выбрала меня? — подала голос маленькая Роксана. Самая младшая, не считая моей новой сестры Айви.

Я почувствовал, как Пэйдж вцепилась мне в руку.

— Ты в порядке? — прошептал я.

Она помрачнела, губы сжались в тонкую линию, взгляд упёрся в пол. Пэйдж кивнула.

— Бабушка! — Роксана почти визжала. — Ты так меня не любишь, что вообще ничего мне не подаришь?

Именно так она себе это и представляла. Каждый играл свою роль, а чем младше были внучки, уже способные говорить, тем «трогательнее» они выглядели. Или паршивее — это смотря как посмотреть. Совершенно неверный подход, с учётом того, кем была моя бабушка, но сейчас это уже вряд ли имело значение.

Бабуля никак не отреагировала. Я нахмурился.

— Блэйк? — ко мне подошел отец. — Где ты планируешь остановиться на ночь?

— Домой собираюсь, — ответил я.

— Если хочешь, можешь поужинать и переночевать у нас.

— Нет, — ответил я. — Не хочу.

— Как скажешь, — отозвался отец.

Я смотрел, как медбрат подходит к постели и прикасается к бабушкиной руке.

Мгновенно наступила тишина. Медбрат Рич взглянул на часы.

— Две минуты первого.

Его отвлёк наш спор. Он опоздал на две минуты. Моя бабушка и её кот — оба были мертвы.

— Мне нужно позвонить, — сказал медбрат и вышел из комнаты.

Тишину нарушал только звук его удаляющихся шагов и шелест бумаг, которые юрист укладывал в свой портфель.

— Послушайте, — начал мой дядя, прерывая молчание. — Мы должны сесть и спокойно поговорить о продаже собственности, когда это станет возможным, а также о разделении средств…

Тётя Ирэн залилась смехом:

— О, теперь ты заговорил про разделение средств? Помнится, всего пару часов назад ты сказал мне, что это неприемлемо.

Снова споры, снова этот идиотизм. И почему я думал, что со смертью бабушки всё закончится?

— Убирайтесь, — сказала Молли жестко.

— Ты слышал мою дочь, — сказала тётя Ирэн. — Убирайся. Теперь это её дом.

— И ты тоже, — продолжила Молли. — Все вон.

Казалось, тётю Ирэн хватил удар. Дядя Пол, напротив, усмехнулся.

Когда я обсуждал с подругой, стоит ли мне ехать, она спросила меня, не буду ли я потом жалеть, что не успел попрощаться. Но после смерти бабушки я чувствовал скорее злость, чем сожаление. Впрочем, всё же жаль, что у меня было мало времени высказать ей в лицо всё, что о я ней думаю.

Столько бессмысленного идиотизма.

— Она не может нас прогнать, — начал дядя Пол. — Нас сюда пригласили.

— Я могу вызвать полицию, мисс Торбёрн, — предложил юрист. — Отныне я к вашим услугам.

— Это не потребуется, — ответил дядя Пол.

— Просто уходите, — сказала Молли. — Идите. Вы не будете сводить тут свои счёты. Вы не будете планировать как лишить меня наследства. Не сегодня. Я устала говорить. Я устала слушать. Уходите, и оставьте меня в покое. Когда придумаете план как на меня наехать, сначала расскажите его моему юристу. Не мне.

Мои дяди и тёти, мама и папа, и все бабушкины внуки и внучки потянулись к выходу из комнаты.

Пэйдж, сжав и отпустив мою ладонь, направилась к выходу.

— Молли, — сказал я. — Послушай.

Она взглянула на меня. Даже сейчас она выглядела напуганной. Бледной, почти больной. Словно она так и не отошла от потрясения.

— Почему умер кот? — спросила она.

— Я не знаю, может, он уже давно сдох, а она просто пудрила нам мозги.

— Не похоже, — отозвалась она.

— Послушай, Молли, в семье все должны поддерживать друг друга. Мне кажется, я мог бы тебе помочь. Я не особо привязан к какому-то месту и у меня нет ни перед кем обязательств. Если ты волнуешься, что местные зададут тебе жару, если тебе нужна помощь, я могу остаться ненадолго.

— Ого, — вставил Калан от дверного проёма. — Умный ублюдок. Тебе не нужно наследство. Ты просто хочешь подлизаться к тому, кто его получит.

— Отъебись, Калан, — ответил я.

Но я заметил, как изменилось выражение лица Молли. Сомнение. Тусклая тень сомнения.

— Я не хочу с этим сейчас разбираться. Ни с чем. Совсем.

— Лады, — ответил я. — У юриста есть мой номер. Если тебе что-то понадобится, спроси его и позвони. Ладно?

Молли кивнула.

Я уходил последним. Молли проводила меня вниз и стояла в неловком молчании, пока я надевал ботинки.

— Пока, — сказал я. — Рад был тебя увидеть.

— Пока, Блэйк, — сказала она.

Я смотрел на её силуэт в сужающемся проёме, пока дверь не захлопнулась.

Я начал спускаться по подъездной аллее. Машина дяди проехала мимо, я заметил его младших детей, таращившихся на меня из окон. Я замер, когда увидел мотоцикл.

Он был опрокинут, на боку — отметины от удара о каменную стену. Передняя и задняя фары разбиты.

Судорожно вспоминая, не видел ли я где-то поблизости ремонтную мастерскую и будет ли вообще что-то открыто в такой час, я приступил к мучительно медленному путешествию к центру Якобс-Бэлл.

* * *

Прошло четыре месяца.

Я дёргался и ворочался в постели, пытаясь выпутаться из-под одеяла. У меня не получалось. Я чувствовал, как на меня что-то давит, прижимая к кровати. Мои движения были вялыми.

Я крепко спал, когда неумолимая тяжесть начала сдавливать меня со всех сторон, выталкивая на границу бодрствования, но не позволяя проснуться до конца.

Я открыл глаза, но не увидел своей спальни. Я ощущал своё тело, простыню, обмотавшуюся вокруг ноги, тяжело вздымающаяся грудь, но видел совершенно другое место.

Сидевшие по разные стороны стола обменивались взглядами. На одном конце — женщина и несколько разновозрастных девушек, все светловолосые, в однотипной одежде зеленого, белого и синего цветов. На противоположном — более разношерстная компания. Мужчины и женщины, старые и молодые. У них был разный цвет волос, и одеты они были совершенно по-разному, но чувствовалось, что это одна семья.

— Ха, — сказал один из мужчин. Член семьи. — Я надеялся, она всё-таки допустит ошибку, в её-то почтенном возрасте. К сожалению, она приняла дополнительные меры.

Блондинка, сидевшая напротив него, сложила перед собой ладони:

— Это событие… трудно было не заметить. Очень мило с её стороны дать нам подсказку, но её действия никогда не отличались простотой. Прежде, чем мы предпримем следующий шаг, нам нужно узнать, что именно она сделала.

— Согласен, — отозвался мужчина. Он открыл карманные часы и бросил взгляд на циферблат. — Пока пусть всё остаётся, как есть. На карту поставлено достаточно, чтобы вынудить кое-кого вступить в игру.

Светловолосая женщина кивнула. Она обратила своё внимание на пару, сидевшую по другую сторону стола, блондинку и черноволосого парня. Потянулась, чтобы взять их за руки:

— Думаю, теперь можно вернуться к планам на свадьбу?

Я осознал, что задержал дыхание, опасаясь, будто меня услышат. Когда же я наконец вдохнул, вдох оказался слабым и недостаточно глубоким, чтобы наполнить лёгкие воздухом.

Я закрыл глаза, пытаясь отвлечься. Когда я снова открыл их, то увидел комнату, словно лежащую на боку. Неряшливое жилище, повсюду валяются коробки из-под пиццы и другой мусор. Парень и девушка, обоим лет по двадцать. Они подошли ко мне так близко, что их лица закрыли всё остальное.

Я качнулся, и картинка стала вертикальной.

— Что с метрономом?

— Только что случилось что-то серьёзное, — ответила девушка. — Я же тебе говорила. Вот прямо сейчас говорила.

— В последнее время ты это постоянно повторяешь. Но это не значит, что мы должны сразу подрываться и куда-то бежать.

— Кто из нас двоих родился с яйцами? Нам нужно сходить на разведку, а чтобы обеспечить безопасность, возьмём оружие.

— Я не… Нет, Ева. Слишком опасно и...

— И что? Мы не должны ничего замечать?

— Это опасно.

— Мы тоже опасны, братишка. Мы тоже, — ответила она.

Девушка откинула крышку подоконника у окна гостиной и достала оттуда арбалет. Кинула его юноше.

— Блядь! — выпалил он. — Ева!

— Он не заряжен, дебил, — она взяла револьвер и крутанула барабан.

— Что нам брать? Серебряные пули, заговорённые пули, воспламеняющиеся пули…

— Хладное железо, — отозвался он тоскливо, — Кость, бумагу. Каждый Иной подчиняется своим законам. То, что выглядит как гоблин, может оказаться демоном, или призраком, или грёзами. Ты же помнишь тех западных «вампиров»?

— Которые оказались феями? Конечно.

— Ты не понимаешь, что я хочу сказать. Если они могут даже себя убедить, что они вампиры, если они верят в это так сильно, что в некоторой степени это становится правдой — ну, если забыть про светящуюся кожу — значит, они легко убедят в этом и нас. Вот что меня беспокоит. Никогда нельзя быть ни в чём уверенным, на них не получится навесить ярлыки. Поэтому мы и зовём их «иными». Ты не можешь описать...

— А мы попробуем. И раз мы смогли убить свихнувшихся фей, то мы сможем убить что угодно.

— Даже если это будет человек?

— Из нас двоих это же у тебя должен варить котелок? Всё, что может сбить метроном, уже не человек, ну или ему недолго осталось быть человеком. Предположим, я всё-таки пойду. Что мне взять?

Он сел, откинулся назад и тяжело вздохнул:

— Можешь взять всё. Можешь и меня с собой прихватить.

— Вот это другой разговор, — сказала Ева, улыбаясь.

Я повернул голову и схватился за матрац.

Я заставил себя выпрямиться, словно пытаясь вынырнуть, чтобы глотнуть немного воздуха. Но всё ещё ничего не видел. Когда зрение стало проясняться, увидел я уже новое место. На этот раз не помещение.

— Это ещё что за чепуха? — спросила девушка. Она стояла посреди заснеженного поля, и её клетчатый шарф затвердел на морозе в местах, где на него попадал пар от дыхания. — Я ощутила, будто что-то движется.

— Кто-то движется, — ответил молодой мужчина. — Ну, давай же. Ты сама знаешь. Всё имеет свою цену в этом мире, Мэгги. Даже ответы на тупые вопросы.

— Ясно. Спасибо, — сказала она. — Я сама это выясню, Падрик. Надеюсь, это новенький. Будет славно, если я перестану быть салагой среди дембелей.

— Забавная штука, Мэгги, — сказал Падрик. Чем шире он улыбался, тем неестественнее это выглядело. Улыбка слишком широкая, разрез глаз слишком длинный и узкий. — Когда случается что-то значительное, это похоже на молнию в ночном небе, разгоняющую туман и облака до самого горизонта. Твой взор проясняется… но когда ты смотришь, они тоже смотрят на тебя.

Мэгги застыла:

— Они смотрят. И слушают. Гадство! Теперь мне придётся что-то делать.

— Этот совет я дам тебе бесплатно. Ради того, чтобы увидеть выражение твоего лица.

Он протянул руку, чтобы прикоснуться к лицу девушки, но Мэгги резко отбросила её. Этот лёгкий толчок развеял сцену.

Без передышки, я сразу же увидел другую. Девушка или женщина, закутанная в зимнюю одежду. Она кричала, тыча во что-то пальцем.

Палец указывал на кролика, сидящего на покрытом снегом камне.

Кролик повернулся, и девушка повернулась вслед за ним.

Согнувшись, она пошарила под снегом и подняла небольшой булыжник. Она бросила его прямо в центр «картинки», прервав мое видение.

И сразу же новая сцена. Они начинались и заканчивались всё быстрее.

Индейская женщина с обветренным лицом, расчёсывающая гребнем с толстыми зубьями волосы молодой девушки. Сцена была бы обыденной, если бы не происходила глубокой ночью.

Женщина взяла в руки цепь, сковала девушке запястья, кивнула наблюдателю, и взмахом руки рассекла изображение.

Теперь мужчина. Он восседал на троне. Высокий, с вытянутым носом. У его ног сидела длинношерстная собака. Комната на вершине башни продувалась сильным ветром, и длинные волосы мужчины развевались, как и собачья шерсть.

Неподвижная сцена, тишина. Видения стали замедляться.

Под его ногами простиралось небольшое поселение. Якобс-Бэлл. Но не совсем. Кое-что было иным. Здания, вместе с их украшениями и отделкой, словно отражались в кривом зеркале. Арки, шатровые и остроугольные крыши выгибались в дуги и зигзаги. Всё это освещал багровый закат. Но с наступлением ночи декорации изменились.

Пёс взглянул наверх и произнес:

— Йоханнес.

— Ммм? — отозвался человек на троне. — Привет, незнакомец. Слушай, я бы не стал верить всему, что они про меня говорят. Если нужна помощь, я могу тебе её оказать.

— Не бесплатно, — добавил пёс.

— Не бесплатно. Сопротивляйся желанию несерьёзно отнестись к тому, что только что увидел. Ты и так сейчас в нелёгком положении. А теперь, сделай себе одолжение — проснись.

И я проснулся. Я сидел на краю кровати, задыхаясь.

Чувство, про которое Молли рассказывала четыре месяца назад? Ощущение западни? Теперь я её понимал. Так же плохо, как эти странные видения. Или что это вообще было? Меня напоили? Отравили? Может, я заболел?

У меня тряслись руки. Заметь я такую реакцию у кого-то другого, подумал бы, что он придуривается: настолько преувеличено это выглядело. Что-то почувствовав, я оглянулся через плечо. Но никого и ничего постороннего в моей квартире-студии. Ни галлюцинаций, ни странных незнакомцев. Ничего подозрительного.

Я чувствовал себя так, словно снова оказался бездомным, снова спал под мостом, где не было света, способного рассеять наступающую тьму.

«Сопротивляйся желанию несерьёзно отнестись к тому, что только что увидел».

Я поднялся с кровати, и, пошатываясь, побрёл в ванную. Когда я туда добрался, дрожь в руках прекратилась. Я замер, словно испуганный лесной олень при виде опасности.

Сердце забилось медленнее, взгляд перестал метаться по сторонам. Я посмотрел в зеркало.

В зеркале над раковиной отражалось не моё лицо. И не моё тело. На меня смотрела девушка. Лоб сморщен в тревоге. Из одежды на ней были только майка и пижамные штаны. И выглядела она до боли знакомо.

Я прикоснулся к собственной груди, чтобы убедиться, что в зеркале и правда не моё отражение. На мне не было футболки, и штаны были другими. Она не повторяла мои движения.

Более того, она ударила кулаком по противоположной стороне зеркала.

— Беги, — сказала девушка, голос казался слегка приглушенным. — Доберись до дома. Живо.

— До какого дома? Кто...

— Молли мертва, — перебила она меня. — Ты — следующий.

Уверенность в её голосе не оставила у меня сомнений в том, что девушка говорит правду.

— Молли мертва? — я ощутил, как срывается голос. — Она должна была позвонить, если у неё начнутся проблемы.

— Блэйк, я всё понимаю. Правда. Но ты — следующий, ясно? Бабушка подготовила дополнительные меры, и некоторые из них только что вступили в силу. Дом теперь твой, так же, как и все её враги. Ты понял? А у неё их много. В доме ты в безопасности. Молли погибла, потому что запаниковала и покинула безопасное место. Не повторяй ту же ошибку. Беги. Быстро.

— Но...

— Беги! — она ударила по зеркалу, и оно треснуло.

На столешницу и в раковину с моей стороны посыпались осколки.

Я побежал.