Иное (джен)

Вечнореализующий Поток проходит сквозь бесчисленные вселенные, меняя их и обогащая своим волшебством. Это похоже на ветер открывающихся возможностей — в противовес ветру перемен и искажений, которому открыт был ИМ-лист, пока ещё существовал. Поток бесцветен и необъятен. Он определяет и являет собой объемлющее вселенные пространство. Он есть пространство, но он же есть движение и время.

Поток «был задолго до» появления Леса и «будет после» него. Разумеется, это абстракции: Поток и Лес существуют в фундаментально разных системах отчёта; есть локальные системы отчёта, в которых Лес был до Потока, есть и такие, в которых он был после: и тех, и других ровно бесконечность. Лес и Поток — это две разные, друг с другом переплетённые метареальности. Множество причинно-следственных петель соединяет их, и именно это не позволяет сказать, что было раньше — Лес или Поток. Определено только одно: они не являются единым целым, там, где есть Лес — нет Потока, а там, где есть Поток — Леса нет.

Объемлющее пространство-время Потока обладает высокой внутренней стабильностью. Любые временные петли в нём возможны только через нечто внешнее. Можно считать, что Лес является уязвимостью Потока или говорить о том, что он просто стал ещё одним способом могущественных сущностей внутри Потока переписать своё прошлое. Одной из таких сущностей, возможно, самой великой на рассматриваемом промежутке и является Инфуцор.

Объемлющий, соединяющий вселенные Поток пронизывают странные конструкции. Кажущиеся чуждыми этой безграничной свободе, они чёткими линиями прочерчивают Поток, входя во вселенные и выходя из них, точно миры — это бусины причудливого ожерелья! Строгие геометрические формы из воплощённых, доопределённых, материализованных идей соединяются в многомерном пространстве. Ажурные узоры окружают ткань вселенных и проникают внутрь. И движение Потока, хаотичные его ветра, успокаиваются близ них, подчиняются их упорядочивающей силе. Подчиняются Системе.

Миллионы миров соединяет собой Система. И таков масштаб её вмешательства в Поток, что до Системы он напоминает ураганный хаос, а после — спокойно текущую реку. Система извлекает энергию из хаоса, а взамен стабилизирует Поток.

Но нити в многомерном пространстве — это не только энергосборники и потоковые стабилизаторы, это ещё и информационные, транспортные магистрали между мирами. Отдалённо это напоминает «Осушитель» Строителей — вероятно, именно он, по замыслу Ивицера, должен бы стать зародышем Системной структуры. Но Система возникла не по замыслу Ивицера. И по магистралям, соединяющим миры, редко перемещалось что-то материальное. Это не было нужно: обычная практика — синхронное перемещение энергии и отдельно информации, во что энергию стоит воплотить.

Но вот магистрали рассматриваемого нами участка вспыхнули. Таков был напор энергии и информации, что их проводимости, заложенных Архитектором резервов прочности — едва хватило. А тот, кто мог бы наблюдать за трансляцией, уловил бы тень чего-то неизмеримо великого. Эта тень прокатилась по магистралям всей Системы, от её Сердца и до самых крайних уголков — как будто жидкость, обычно разлитая по всему стакану равномерным слоем, самопроизвольно собралась в одном его крае.

И жидкость эта была сущностью, соизмеримой с самим Инфуцором. Сущностью, которая собирала себя, фокусировала свою волю-и-существование в одном-единственном мире, одном-единственном дженуме. Чтобы хотя бы проводить её, даже не вмещать, локальной Системе этого дженума пришлось почти полностью очистить все фрактум-сервера, архивировать фактически всех, кроме самых необходимых агентов. Это был один из редчайших случаев, когда в материальный мир манифестировался архонт.

На одиноко блуждающей между звёзд планете, ледяной, но небезжизненной, где и находился дженум Системы, бушевали вихри энергии. В такой концентрации сам Поток становился видимым, переливаясь всеми цветами, вообразимыми и нет. Потоковые вихри нехотя сливались воедино — яркость сияния нарастала. Дженум был вынужден активировать защиту, но и она едва справлялась, отклоняя энергобурю от леса переплетённых геометрических фигур, напоминающих футуристический город.

«Город» выстоял. Свет Потока медленно, будто нехотя сфокусировался в одной точке, образовав вполне человеческую фигуру, а затем и самого настоящего человека — по крайней мере, внешне. Человек этот чем-то отдалённо напоминал среднего агента Джеймса — однако в лице его гармонично переплелось мужское и женское. Впрочем, так было лишь миг — архонт моментально выбрал мужской пол, соответственно изменив и облик. Сиреневая футболка с надписью «Система — это круто», джинсы классического кроя и кепка-бейсболка — сейчас зависший над дженумом человек напоминал кого угодно, но только не архонта. И вид его был демонстрацией того, что моё и ваше незримое присутствие — не секрет.

Без вспышек и прочих спецэффектов архонт транслировал свой облик в межзвёздную пустоту, в точку, где чуткие сенсоры агента-наблюдателя Араао-Ил зафиксировали нарушение пространственно-временной связности, а затем и вторжение извне. Архонт удовлетворённо улыбнулся, когда увидел, что за объект совершил вторжение. Он аккуратно взял объект и вышел из мира. Струи Потока заставляли трепетать футболку Арбитра и светлые волосы девочки на его руках.

А потом из дружелюбной бездны Потока сфокусировалось нечто или даже некто, это дружелюбие нарушающее и искажающее. Одним свои появлением оно разорвало нити магистралей. Его внимание, впрочем, мельком лишь коснулось структур Системы — едва явившись, оно полностью сосредоточилось на архонте и его драгоценной ноше. Ударило по ней!

Поток взбурлил. Энергоинформационные конструкты, идеи деструкции и рассеивания, желания боли и страдания, воплощения ненависти и презрения — всё это устремилось к беззащитной Луну Лавгуд. Но Арбитр, прижимая ношу одной рукой, поднял другую ладонью вперёд. И улыбнулся. И такова была сила этой улыбки, что Поток просто стих. Поднятый им шторм прекратил существовать. Архонт улыбнулся шире. И оно — посланник Нелуны, способный одним своим присутствием трансформировать миры — дёрнулось в сторону, подальше от взгляда. Только сбежать было невозможно. Невозможно было и атаковать. Хаотически пульсирующее нечто под улыбкой архонта, под источаемой им гармонией скукожилось, уплотнилось и замерло бессильной чёрной кляксой.

Арбитр совсем по-человечески кивнул. Через пару тысяч субъективных лет эта «клякса» окончательно реупорядочится и сможет войти в Систему на правах полноценного агента — или выбрать свой, уникальный путь. Да, это уже не обладает безграничной свободой изменения и поглощения, ныне оно отдельно от Нелуны — зато стабильно, индивидуально, личностно теперь. И это, безусловно, хорошо.

Человеческое тело Арбитра распалось, обратилось мягко-зелёным вихрем листьев. Вихрь этот подхватил спящую Лавгуд и понёс её сквозь бездну Потока, мимоходом согласовывая его движение, касанием своей сущности уменьшая свободу, отделяя от Нелуны новых посланников, подобных тому, первому. По мере движения архонта плотность системных магистралей вокруг нарастала, а впереди его ждало самое их сосредоточие. Его ждало Сердце Системы — место, где измерения пересекаются.

Энергоинформация заполняла магистрали по мере его приближения, заполняла плавно и неторопливо. Новая сущность манифестировалась в Сердце — и она никуда не торопилась, куда тоньше и глубже управляла распределением своего существования, нежели Арбитр, могла совершить воплощение быстрей и безопасней. Там, в центре, в начале, месте происхождения Системы, её первом мире, — или в том, чем этот мир стал — архонта встретит архонт, Арбитра встретит — Архитектор.

— Грэм вошёл, — подняла ты голову. Том легонько улыбнулся. Тёмная Луна неопределённо хмыкнула:

— Круг замыкается? Мы почти пришли, Джин-Джин — готова увидеть местных?

— Это будет непросто, — заметил Том. — Они наверняка защитили убежища. Если бы я замораживал себя до лучших времён, то сделал бы так, чтобы любой гость к моему убежищу дошёл бы только в виде пепла.

— Намечается интересная задачка? — ухмыльнулась Луна. — Ломать то, что сломать нельзя — это вот по мне!

— А ещё, — ответил кривой ухмылкой Том, — я бы позаботился о системе самоуничтожения, чтобы такие, как ты, не полапали моё замороженное тело.

— Решаемо! — самоуверенно отмахнулась Луна. — Не веришь в мой гений, полупризрак?

Том лишь покачал головой. И ты поддерживала этот скепсис. А ещё тебе не хотелось, чтобы Луна случайно или «случайно» убила всех в убежище, а потом объяснила каким-нибудь экспериментом! Она была полезным спутником, но ты начинала подумывать, а не лучше ли было бы без неё? Сложней, конечно, но никто всё не испортит по сиюминутной прихоти.

Короткими рывками вы передвигались над густым лесом, которым как-то незаметно сменилась травянистая равнина. Солнце клонилось к горизонту; фиалковое в полдень, небо потемнело до фиолетового. Интересно, оно станет исчерна-фиолетовым ночью — или будет как обычное ночное небо? Вы перепрыгивали километры и километры леса. Вокруг ощутимо похолодало — ты это знала, а не чувствовала: жизнехран странным образом сообщал о температуре, при этом не позволяя ей тебе мешать.

Жизнехран… Где сейчас ХОД-Дамблдор? Ты так и не узнала, как жизнехраном управлять и не истощается ли у него заряд. А остальные? Ты вспомнила, как вы четверо ещё там, на родной Земле, шагнули в открытый Луной портал вместе с профессором Райсом и Фло. Энтони, Грэм и Луна здесь, в сеансе, и Луна куда-то пропала, но она хотя бы здесь, до неё можно добраться, помочь… Фло уже ничем не поможешь. А профессор? Что случилось с ним? Он вообще жив, он пережил ловушку Строителей? Как же хотела ты это узнать, вместе с тем понимая, что не время волноваться и бояться — сейчас от тебя зависит Кристалл Жизни, от твоей «игры» (как же это игра?!) — исход чего-то большего, и даже Тёмная Луна не знает, чего…

Ты понимала всё это, но продолжала отрешённо прыгать вперёд, рассыпаясь и собираясь стаями бабочек («Так мило, так мило!» — замечала Тёмная Луна) — и думать, вспоминать, гадать. А как там мама с папой? Хогвартс-корабль добрался до Земли, ты попросила Луну найти родителей и братьев, но так и не спросила, получилось ли у неё. А сейчас она пропала, Элиза занята и… Они живы? Ты вспомнила образ мамы во внутреннем мире и поёжилась. С ними должно быть всё хорошо!

А Гарри? Ты иногда вспоминала его — пусть теперь он не был так тебе интересен, ты всё равно беспокоилась за него. С ним же всё было в порядке? Как прошёл Турнир Трёх Волшебников? Ты знала, что с Три-Эм-Землёй всё стало плохо — но насколько? Там ведь остался Дамблдор, Министерство, в конце концов, — в нём же есть авроры, есть нормальные чиновники, вроде Дона… Как там Дон, интересно? А может быть, он встретился в итоге с твоими родителями? Он ведь тоже Уизли, он стал тебе родным за эти три года — а Хогвартс вошёл в сеанс. С ним, с Хогвартсом, с Доном, с леди Слизерин и со всеми-всеми-всеми — всё в порядке? Ты отчаянно жалела, что не игрок времени — они ведь могут находиться в нескольких местах одновременно?..

— Не кисни, Джин-Джин, — напомнила о себе Тёмная Луна, появляясь рядом. — Я немного в ноосфере твоей планетки пошарилась, пока Алиска-сосиска меня не прогнала — что хочешь знать?

— Мама и папа! — вырвалось у тебя.

— Хм.

Этот хмык Луны ты сразу поняла правильно. Неужели… Неужели всё зря? И… Почему, почему ты не игрок времени!

— В руки себя возьми, дура, — жёстко бросила Луна — и взгляд её, игнорируя жизнехран, обжёг щёку, как пощёчина. — Лучше?

— Мертвы? — прошептала ты.

— Только отец, — спокойно сказала Тёмная Луна. — Если очень интересно — как герой, хе-хе, магглам помогал, когда их недоинферналы на части рвали.

— Папа… — протянула ты. Слёз не было. Ты вообще умела плакать? Та, прошлая Джинни — она умела, а ты, Разбойница Джин — могла? Ни слезинки. Папа…

— Молли твоя родимая — живая и невредимая, — хмыкнула Тёмная Луна. — Если ваши десантники вовремя успели — такой же и осталась, ждёт не дождётся тебя где-то там, у Грэмчика в краю. Радуйся, что выжила — у вас там такое веселье было… хах, жаль, не поучаствовала — Алиске только бы забавы обломать!

— Мама, — слабо улыбнулась ты. С мамой всё было в порядке. — Братья?

— Тебе живых или мёртвых перечислять? — усмехнулась Луна. Но это было совсем не обидно. Ты понимала, что ей просто всё равно твоё горе — она просто такая, какая она есть. Просто скажет всё, как есть, без эвфемизмов и увёрток.

— Мёртвых, — и сжала зубы, ожидая приговора. Том положил руку на плечо, и стало немного легче.

— Рональд, Фред, Джордж, Чарли, — равнодушно перечислила Луна. — Рональд — героически, Чарли — случайно, Фред-Джордж — обыденно. Пожалуй, ты бы сочла, что они прожили достойную жизнь — все четверо. Довольна?

Хотелось всхлипнуть и зарыдать — но не получалось. Просто в груди поселилась холодная пустота, и руки сжались в кулаки.

— Кто виноват? — спросила ты.

— Ай-ай-ай, маленькая мстительница? — рассмеялась Тёмная Луна. — Ивицер Творцев — знаешь такого? Он же — Ив, брат Марка Творцева, легендарный некромант и основатель Тихого Дома. Решил повеселиться перед входом. Веселиться Марков братец ух как умеет — устроил настоящий зомбиапокалипсис! Мне есть чему у него поучиться, не находишь? Ну и Волдемортик подсуетился, да только не думаю, что он жив — там было кому позаботиться о всяких лордах.

— Ивицер, — прошептала ты. — Он здесь? В сеансе?

— С братцем Марком. Что, будешь убивать брата на глазах у брата? Только не сразу, хорошо? Мне нужно кое-что у Ивицера узнать — ты же не против капельки пыток, Джин-Джин?

— Не против, — оскалилась в ответ на её улыбку. — Ты поможешь мне?

— Ивицер — моя цель, — пожала плечами Тёмная Луна. — Я долго искала его и долго нагоняла. Здесь, в сеансе, конечная станция — здесь ему не убежать. Ну что, Джин-Джин, повеселимся вместе? — и протянула тебе руку.

И вы взялись за руки, не подруги, не враги, а просто товарищи, объединённые общей целью — и сделали очередной рывок.

…Том вздохнул. Малышка Джин была очень упёртой, отговорить её от мести не получится и теперь придётся следить, чтобы она об Ивицера не убилась вместе с Тёмной Луной. О том, что они вдвоём смогут победить того, кто, по «справке» спрайта, в своё время едва не покорил весь лист, Том очень сомневался.

Тебя зовут… ты не уверена. Луна? Кажется, Луна? Ты бредёшь между серых течений смутных сомнений под яркими звёздами чуждых вер, и ты окончательно запуталась в себе. Твоя мечта — или видение, или реальность — а чем видения отличаются от реальности? — а есть ли реальность? — разбилась. Вокруг лишь тени да струящаяся боль, и ты не чувствуешь собственного тела. Тело? Что такое тело? Ты не уверена. Все и вся оставили тебя — будто осталось лишь зёрнышко, лишь искорка того, что было тобою прежде. И ты одна, и никто не поможет тебе…

— Почему же? — чья-то улыбка вырывает тебя не то из полудрёмы, не то из настоящего сна. Чем сон отличается от реальности? Ты… забыла? — Ты не одна, Луна. Я здесь. Есть и другие, те, кто спят или заперты, есть та, кто несёт им свет, но свет этот — такая же иллюзия, как и всё вокруг. Позволь, я покажу тебе всё.

И она показывает. Хоровод видений и инсайтов пролетает сквозь тебя. И ты видишь. И ты понимаешь. Проникаешься всей душой.

Ты видишь центр вселенной. Ты видишь Спящего. Ты видишь Абраксаса. Ты видишь Творца миров, каждая грёза которого неотличима от реальности. И никто не в силах определить, настоящее ли то, о чём он грезит — или только сон, мечта, воображение спящего демиурга? Грёзы окружают его, окутывают саваном видений, и вселенные грёз вращаются вокруг его, в его спящей власти, равным образом внутри и вовне. И настолько же нельзя вырваться из этих грёз, как нельзя вырваться из-за горизонта событий чёрной дыры (ты понимаешь, что это такое — без колебаний делится этим собеседница) — нельзя, будучи уже вовлечённым в бесконечное грёзовращение округ Абраксаса.

Глубока и далека мысль Абраксаса, велико его воображение, и сила Надежды способна вытянуть любой мир из мироздания — по-настоящему или лишь вообразить. Но нет границы между воображением и реальностью, поэтому для тех, кто уже в грёзе, всё равно, оригинальны ли они. И видишь, как сами реальности изгибаются, перетекают друг в друга, увлечённые грёзовращением, и размываются границы, не исчезая до конца, но прогибаясь друг в друга, как разрываются, смешиваются реальности, на самом деле не смешиваясь до конца… Чем ближе к Абраксасу, тем быстрее этот процесс: подле него нет (не)реальности размеров человека, а в отдалении кружится череда мирков, втянутых из обречённой линии давно мёртвого листа…

Девять миров, девять реальностей, девять частей совершенно разных вселенных было втянуто Абраксасом в этот сон. Внешняя, первая сфера, или, как мыслит об этом сама… сама… кто? Твоя собеседница откликается на безмолвный вопрос: среди общающихся звуком разумных (людей) её звали Мэрэди. Красивое имя! В ответ тебе прилетает толика усталой благодарности — и ты осознаёшь, насколько же твоя собеседница вымотана! Ты пытаешься направить свои силы, помочь ей — но наталкиваешься на непроницаемую стену. Нельзя. И ты понимаешь, почему — она вымотана именно тем, что вложила в тебя! И если ты отдашь эти силы обратно, а то всё пойдёт прахом! Ты ощущаешь её спокойный, на фоне бесконечной серости вокруг, свет, и вновь слушаешь-осознаёшь рассказ.

Круги. Так называет их Мэрэди. Девять кругов, от внешнего первого до внутреннего девятого, и чем дальше, тем изменчивее и опасней. Первый круг — одиночество. Люди мирков генерального расхождения (ты не очень-то понимаешь, что это такое, но точно что-то страшное!), люди, закутавшиеся посреди останков родной реальности в собственные страдания и страхи. Были и другие, те, кто разворачивал свои мирки вовне, фантазёры и мечтатели… они умерли. Когда реальности сталкиваются, обычно не выживает никто, а порой происходит что-то хуже смерти…

Если бы у тебя было тело, ты бы задрожала. Если бы у тебя были глаза, ты бы широко их раскрыла. Но ты можешь лишь дрожать внутри, слушая о страшном, и мягкая, спокойная, усталая поддержка Мэрэди вырывает из плена серого страха и тёмной печали. Ты должна слушать, ты должна видеть, ты должна понимать! Почему должна? Кому должна? Ты просто знаешь, что сдаться — это неправильно.

— А вот это — правильно, — одобряет Мэрэди. — Я не сдалась — и я ещё жива! Прости меня за это — но я считала и заблокировала твою память. Ты должна меня понять — здесь, в этом месте, нельзя просто взять и довериться кому-то.

И ты понимаешь. Ты понимаешь, что тем, закутанным в страхи и страдания, доверять было нельзя. А ты — откуда-то ты знаешь, что появилась точно там же. Отголоски памяти? Ты понимаешь Мэрэди — но оттого не меньше хочешь вернуть утраченное.

— Конечно, — соглашается она с твоим стремлением. — Это не так сложно, но — позже, намного позже, Луна. Ты ведь хочешь исполнить то, ради чего ты сюда пришла, ради чего столкнулась со мной? Память помешает тебе, поверь. У тебя были близкие друзья, там, позади, остались привязанности и привычки — но здесь и сейчас они будут только мешать. Знай, что у каждого круга есть свой страж, и я — страж второго круга, Круга Покоя, ищущая тех, кого можно поймать в ловушку из других кругов — но не для того, чтобы убить. Я ищу тех, кто может встать вместе со мной, тех, кто со мною вместе найдёт Предел Надежды — единственное, что поможет войти в последний круг, разбудить Абраксаса, сделать нас всех не рабами грёзы, а настоящими, живыми и свободными! Но память… — печаль Мэрэди тёмными змейками овивает тебя и ускользает прочь, в бесконечное море слёз человеческих. — Я лишила себя большей части — я лишила её тебя и многих, многих других моих последователей. Здесь, в грёзах Абраксаса, наша память — наша величайшая уязвимость, и я лишаю её всех нас. Те, кто дойдут до конца, смогут вернуть её назад, а пока же…

Какая-то часть тебя соглашается с логичными словами, а другая — бунтует. Ты видишь её душу насквозь, она не может лгать — но может ли молчать?

— Это так. Тебе остаётся лишь довериться мне — или идти самой. Я могу вернуть тебя утраченное — но ты сгинешь здесь, в этих призрачных краях. Что выберешь ты, Луна?

У тебя — смутные ощущения. Ты не помнишь, что было раньше, но уверена, что доверие — это хорошо! Только так можно стать друзьями, и тебе кажется, что, доверившись однажды, ты не пожалела об этом никогда. В конце концов, ты чувствуешь её искренность. Не открытость, да — но искренность-то точно!

— Как и всем до тебя, я предлагаю тебе союз, цель которого — путь отсюда на свободу — путь для тебя, для меня и для всех нас.

У тебя мелькает мысль, но она мгновенно отвечает:

— Грёзы Абраксаса не исчезнут, будто дым, если пробудится он. Просто станут реальным краем — таким же, в которых раньше жили и мы все.

— Я согласна, — решаешься ты.

У тебя нет руки, чтобы протянуть её своей новой… союзнице — но вы не нуждаетесь в руках. Ваши души соприкасаются на миг, и вы ощущаете друг к другу только приязнь. Ваша приязнь переплетается, соединяя вас в союз, и ты чувствуешь, что такими же узами Мэрэди едина и с другими. Или не такими? У вас с тобой это узы союза, но видишь узы наставничества-ученичества, родительские узы, узы дружбы и узы крови — с десятками душ соединена Мэрэди, и это лучше любого доказательства, что она искренна с тобой. Не откровенна, может быть, но ты откуда-то помнишь, что есть вещи, о которых нельзя рассказывать просто так.

Вы улыбаетесь друг другу, и Мэрэди молвит:

— Мы во втором круге, круге покоя и безмолвия. Позволь мне показать каждый из них и очертить, что сделать мы должны.