Пакт (джен)

Я уселся так, чтобы большая часть кафешки оказалась у меня за спиной. Идея была в том, чтобы иметь возможность смотреть в окно. Так будет проще заметить опасность и отследить возможное возвращение Роуз. Её отсутствие тревожило меня всё сильнее.

— Знаешь, — сказал я, — не знаю как ты, а я себе все мозги вывернул, пытаясь придумать, о чём бы нам поговорить, но так и не придумал. Тема семьи — не вариант; чем мы зарабатываем на жизнь — мы уже обсудили; и насколько я понимаю, ни ты, ни я не строим каких-то долгосрочных планов…

— Со мной то же самое. Правда, я, наверно, не столько обо всём этом думаю, сколько пытаюсь хоть как-то собраться с мыслями.

— Извини, — сказал я.

Трудно было судить, была ли она такой всегда, или это сказывалось моё присутствие. Её описание было очень похоже на то, как я чувствовал себя рядом с Позом. Радиация?

— Но я не против просто побыть здесь. В компании.

— Не против?

— Нет, — ответила она, не поднимая взгляда.

— Я… эээ… думаю, что я не особо хорош в таких делах, — сказал я. — В общем и целом.

— Мне кажется, это вообще первый раз, когда я пошла куда-то с парнем. Это если не считать того раза в пятом классе, когда я дружила с одним мальчиком и воображала, будто это мой парень. И я выставила себя дурой, и там была его мама… и я не знаю, зачем я всё это рассказываю.

— Всё нормально, продолжай.

— А у тебя это первый раз? Э… первый раз, когда ты вышел куда-нибудь с девушкой?

— Нет, было несколько раз. Ещё в школе, с подругой моей кузины. И потом, когда жил на улице, тусил с одной девушкой, пока она не решила меня обокрасть.

— Ох ни фига себе, мне очень жаль!

— Да ладно.

— И это тебя не отпугнуло от свиданий, или… ой, извини, глупый вопрос.

— Думаю, если бы я сейчас с ней столкнулся, мне было бы всё равно. Тогда было паршиво, но я рад, что она со мной рассталась, если так можно выразиться. Хм. Когда моя жизнь начала налаживаться, были ещё несколько девушек, с которыми меня познакомила Алексис. Певица, архитекторша, «старшая сестра».

— Старшая сестра?

— Я даже сейчас не совсем понимаю, что это было такое. Каждый раз, когда мы с ней разговаривали, она говорила только о детях, которых она воспитывала — о её младших брате и сестре. Мы по сути даже и не расстались. Просто виделись всё реже и реже, пока однажды я не осознал, что с тех пор, как мы общались последний раз, прошло уже два месяца.

— Ох. А дети были большие?

— Три и пять, если я правильно помню.

— Может, они были её собственные? Она не могла соврать?

Эта мысль застала меня врасплох.

— Чёрт, — сказал я. — Наверно, ты права. Я об этом даже и не подумал.

— Мне не стоило про это спрашивать.

— Да мне всё равно, — сказал я.

— Я имею в виду… у нас же свидание, да?

Я пожал плечами и нагнулся над чашкой кофе, чтобы лучше слышать Тиффани в шуме университетского кафетерия. Чтобы медальон не бросался в глаза, я накрыл его ладонью другой руки.

— Ну да. Вроде того. Давай считать, что берём лучшее от обоих вариантов.

— Так вообще бывает?

Я улыбнулся.

— А почему нет, чёрт возьми? Если сработает, будем считать, что это свидание. Если нет, тогда мы просто парень и девушка с одной общей знакомой, которые вместе проводят время и, возможно, станут друзьями.

— Я вообще всё делаю неправильно. Не надо было спрашивать о бывших.

— Не страшно. Думаю, это должно быть допустимо, если не застревать на этом, или если твой собеседник не страдает от неразделённой любви, или что-нибудь в этом же духе. Обсуждая эту тему, мы можем поделиться парой жутких историй, сгладить нервозность, может даже слегка намекнуть на то, что нам делать не следует.

— Не следует делать?

— Ну, ты уже знаешь, что не стоит приходить на следующее свидание с детьми.

Он издала нервный, удивлённый смешок.

— Не проблема. Детей нет.

— Уф, видишь, какое облегчение. А насчёт певицы, это была просто ужасная комедия ошибок. Начать с того, что почти весь период наших, так сказать, отношений у меня болело ухо. Так что когда она выступала, я не мог её толком слышать, поэтому вечно приходилось выкручиваться. А потом она не проявила деликатности, когда мне не захотелось торопиться на… эээ… интимном фронте, и это меня просто убило. Я думаю, «комедия ошибок» — неподходящее слово. Теперь, когда я об этом вспоминаю, мне не особо смешно.

— Алексис о чём-то таком вскользь упоминала. Я не была уверена, стоит ли об этом говорить, а если стоит, то как.

— Вот видишь, разговор о бывших не так уж плох, раз он даёт возможность поднять эти темы, верно?

— Ну да.

Чтобы не смотреть ей в глаза, я перевёл взгляд на чашку.

— Если бы у нас было что-то вроде свидания, я мог бы сказать, что эта тема насчёт «не торопиться» всё ещё в силе.

— Хорошо. Я… примерно так и предположила.

— Предположила?

— Я имею в виду… даже то, как ты себя держишь, сейчас и тогда.

— Если ты о тех… ребятах, то тут всё сложнее.

— Я про вечеринку и про то, что сейчас ты какой-то напряжённый.

Напряжённый? Я обратил внимание на то, как я сижу, нависая над столом с кофейной чашкой, обе руки на столе. Похоже, это могло выглядеть как защитная поза.

Я сменил положение, выпрямился и подвинул стул поближе к столу. Заставил себя слегка расслабиться, хоть и остро ощущал, как за моей спиной взад и вперёд ходят люди.

— Не надо… пожалуйста, не надо из-за меня вести себя по-другому. Мне от этого нехорошо. Делай, как тебе удобно.

— Всё нормально. Мне самому не нравится выглядеть так, будто я защищаюсь, потому что некоторых людей именно это и провоцирует задираться. Если подумать, это кое-что объясняет.

— Ты сейчас про эти дела с домом твоей бабушки, о которых ты так толком ничего и не рассказал?

— Об этом, — подтвердил я, — и о том, что с ними связано.

— И про которые ты говорил, что не хочешь вдаваться в детали, — добавила Тиффани. — Извини.

— Всё нормально, — сказал я. — Ты же не докапываешься и не напираешь. Меня беспокоит, что рано или поздно остальные потеряют терпение. Джоэл уже вроде как начал раздражаться.

— А кто ещё докапывается? Я не слишком хорошо всех знаю.

— Алексис.

— Серьёзно?

— Алексис классная. Но она умеет быть доставучей. В хорошем смысле, из добрых побуждений. Этим она мне и нравится, но всё-таки она может слишком напирать.

— Я с таким не сталкивалась. Она мне очень помогла.

— Это потому, что она помогает тебе оставить плохое и найти хорошее. Это касается и места жительства, и твоего состояния — физического, ментального, эмоционального и даже духовного, если ты признаёшь такие вещи.

— Честно говоря, нет.

Я слегка кивнул.

— Однако постепенно всё меняется, дела налаживаются, а она всё равно хочет помогать. Чтобы жизнь стала не просто хорошей, а прям отличной. Звучит вроде неплохо, но, знаешь, после всего, чего ты натерпелся, иногда хочется просто насладиться тем, что есть. И не хочется каких-то волшебных пенделей.

Я не стал говорить о том, что иногда просто не нужно, чтобы тебя сводили с певицами и архитекторшами или ненавязчиво предлагали тройничок.

Тиффани кивала, но, судя по всему, встревожилась.

— Похоже, я понимаю, о чём ты. Ты… ты на неё злишься?

— Нет. У нас с ней бывали просто жуткие споры, пожалуй, самые яростные в моей жизни, но и хорошие моменты были, честное слово. Я бы рассказал подробнее, но это привело бы к разговору о семье, а этого мне не хочется.

— Мне тоже.

— Так вот, возвращаясь к Алексис. Были моменты, когда после этих безумных споров я на неё злился, и мне понадобилось много времени, чтобы понять, отчего я так реагирую. Она хотела, чтобы я вылез из своей скорлупы, но скорлупа ведь существует не просто так, верно?

— Точно, — сказала Тиффани. — Мне это отлично известно.

— Не пойми меня неправильно. Алексис, пожалуй, претендует на звание самого близкого мне человека. Я обязан ей… почти всем, что у меня есть хорошего.

— Ага. Я знаю, — сказала она.

Она согласилась со мной, потому что была такого же мнения об Алексис, или по какой-то другой причине?

— Она… — продолжала Тиффани, — боюсь спрашивать, вдруг это тебе неловко или секрет, но…

— Встречались ли мы?

— Нет! О боже, я не это хотела спросить. Даже не знаю, хочу ли я знать.

— Мы не встречались, — сказал я.

— О, — выдохнула она. Её нервозность моментально рассеялась. — Ладно.

— Так что ты хотела спросить?

— Я… хотела узнать, не она ли делала твои татуировки.

Не раздумывая, я засучил рукав.

Сердце ёкнуло. Я слишком расслабился, слишком привык к повседневному. За тем, чтобы не лгать, я следил, но как-то начал забывать, что многое теперь было по-другому.

Птицы, что сидели в ветвях на моих предплечьях, выглядели… несколько более потрёпанными. Грязные перья топорщились, глаза блестели больше обычного. Фон смотрелся куда краснее, чем следовало.

— Более напряжённо, чем я ожидала, — заметила Тиффани. — Хотя прорисовка замечательная.

Я решил сменить тему, чтобы отвлечь её и отвлечься самому.

— Мне кажется, у тебя могут возникнуть кое-какие противоречия с Алексис. Поверь тому, кто через это проходил — она желает добра. Прими это как есть, как должное. Я стараюсь давать ей шанс, позволяю ей время от времени помогать, но мне постоянно приходится устанавливать границы. Вежливо и настойчиво напоминать о своих принципах.

— У меня проблемы с тем, чтобы принимать что-то как должное. И с настойчивостью тоже.

— И как ты тогда справляешься?

— Не… блестяще? Начинаю мяться и делать глупости.

— Ну, в идеальном мире я бы пообещал, что буду присматривать за Алексис и приду на помощь, как только она создаст тебе сложности, но я не…

Раздавшийся рядом грохот застал меня врасплох. Я вскочил со стула, спиной к стене, отступив от двух сцепившихся в драке парнях в куртках с капюшонами. Они уже рассыпали гору подносов, и те разлетелись по полу до самого входа. Началось всё с чересчур агрессивного дружеского пинка или толчка, а закончиться грозило кровопролитием.

Я было понадеялся, что радиация беса действует только на животных, уверил себя, что Тиффани взъелась на Сфинкс за её авторитарность, и на тебе…

Списывать подобное поведение на случайность могло быть опасно.

Некоторые люди вокруг слишком уж возмущались дракой, громко выражали недовольство тем, что их толкали и не давали есть.

— Тиффани, — позвал я.

— Хочешь уйти?

— Надо улизнуть, пока нас в это не втянули, — сказал я.

Она кивнула.

Я ждал, наблюдая, как поднялся из-за стола кто-то, кому уже досталось слишком много толчков от этих двух парней.

Люди начали оглядываться. Потасовка привлекла всеобщее внимание.

Я нацелился на дверь. Те двое продолжали бороться, перемещаясь то туда, то сюда, и у меня было чувство, что как только мы с Тиффани пойдём к двери, они повалятся на нас, и мы попадём в общую кучу-малу.

Я увидел, как их повело в другую сторону; подождал, чтобы убедиться, что они опять не врежутся в мусорку, и поспешил к выходу, чтобы придержать дверь для Тиффани.

Она прошмыгнула под моей вытянутой рукой.

Проклятье. Уже второй случай. Надеюсь, университетская кафешка не станет местом побоища только из-за того, что я там побывал.

Я очень надеялся, что не стану причиной бунта.

И я очень, очень, очень надеялся, что всё это скоро прекратится. Я ощущал себя так, будто вляпался в дерьмо и повсюду его растаскиваю.

— Дурдом! — сказала Тиффани. — Блин, как же я не люблю такого рода вещи.

— Могу понять, — ответил я.

Я бросил взгляд на витрину магазина, втайне ожидая увидеть там Роуз, надеясь обменяться с ней хотя бы понимающими взглядами. Роуз не было. Как же всё-таки легко привыкаешь к воображаемым людям, живущим в зеркале.

— Ты говорил что-то о личном, о том плохом, от которого мы стараемся уйти? Вот моё «плохо» как раз такое.

— Драки, насилие? — спросил я.

— Ну да… я снова чувствую себя семилеткой. Отчаявшейся и беспомощной. Знаешь, меня не так просто вывести из себя…

Я начал было отвечать, но оборвал себя. Сказать что-нибудь вроде «знаю» было бы ложью, потому что совсем недавно я в этом усомнился.

— Да, ты производишь такое впечатление, — наконец произнёс я.

— И мне никогда не приходилось драться… драться вот так… Но это меня бесит. Хочется им врезать. Отделать их до потери сознания за то, что они тупые настолько, что решают проблемы кулаками. А сейчас я боюсь, что говорю как чудик или как идиотка. Или и то и другое сразу, не знаю.

— Я же здесь не для того, чтобы тебя оценивать, не забыла? — спросил я.

— Легко сказать, вот только ты не можешь меня не оценивать хотя бы капельку, когда я в очередной раз ляпаю что-нибудь тупое вроде этого.

— Есть простое правило: можешь считать, что окружающих людей не волнует то, что ты делаешь, или, по крайней мере, не в той степени, как это волнует тебя.

— Да, мне это часто говорят, только легче не становится.

— Станет. Слушай, не хочу вдаваться в детали или затрагивать чувствительные темы, но мне кажется, ты пытаешься измениться?

— Ну да.

— Долго ли ты двигалась туда, где находишься сейчас?

— Всю жизнь, то есть, получается… девятнадцать лет?

— Девятнадцать лет. Ага. И ты хочешь измениться в одночасье. По-моему, это несправедливо по отношению к самой себе.

— Возможно.

— Я… я знаю, что некоторых раздражаю тем, что меняюсь так медленно. Но мне кажется, что куда хуже предавать самого себя, ожидая, что можно запросто исправить целую жизнь, наполненную дерьмом. Извини за мой французский.

— Ce n’est pas grave.

— О, да у нас тут франкофон!

— У нас двуязычная страна.

— Тогда скажу по-другому: у нас тут кто-то, кто сколько-нибудь бегло говорит по французски и не забыл то немногое, чему его научили в старших классах.

— Ой, да ладно, — сказала она, но всё-таки слегка улыбнулась при этом. Забавно, насколько сильно на неё подействовала такая небольшая похвала. Возможно, это была заслуга, которую она не могла отрицать.

Стоило попробовать сделать ещё один шаг в том же направлении.

— Не пойми меня превратно, Тиффани… мне кажется, я понимаю, почему ты нравишься Алексис. И по мере того как я узнаю тебя лучше, мне ты тоже начинаешь нравиться. Мне кажется, ты классная.

— О боже. Не говори так, а то я умру прямо не сходя с места.

— Не будь так строга к себе, — сказал я. — Думаю, даже если ты останешься такой, какая есть, твоё общество будет и дальше доставлять мне удовольствие. Но если ты намереваешься измениться, то дай этому время, учитывая твои предыдущие девятнадцать лет. Хорошо?

— Я… боюсь, что я такая лентяйка, что, если не буду над этим работать, скачусь к старым привычкам.

Это был неявный, ненамеренный камешек в мой огород. Неодобрение моего способа справляться с проблемами.

— Делай так, как у тебя получается, — сказал я. — Если не накручивать сложности, то всё сводится именно к этому.

— Хорошо. Это я могу.

Я посмотрел в очередное окно, в котором не было ни моего отражения, ни Роуз.

Беспокойство достигло критической отметки.

— Слушай, извини, но…

— …У тебя дела. Серьёзные дела, если судить по твоим вчерашним намёкам.

Серьёзные дела. Именно. Отличное определение.

— Ага. Не против, если когда-нибудь повторим сегодняшнее мероприятие?

— Возможно, — она решила подстраховаться.

«Возможно»? Такого я не ожидал. Она же вроде интересовалось мной, пусть я и не вполне понимал что её во мне привлекало, за исключением одинаково скверного прошлого — но она была такой милой и в целом покладистой, что я не ждал ничего кроме согласия.

— Возможно… Но ты должен кое-что пообещать.

— Я сейчас как-то не очень насчёт обещаний.

— Ладно. Но по крайней мере сначала выслушай. Первое обещание — чтобы ты простил меня за то, что я cваляла дурака и почти превратила нашу встречу в сеанс психотерапии.

— Мне так не показалось, — ответил я. — Если это было по моей вине, то извини.

— Нет. Не знаю. Да. Но это неважно.

— Ну, я уже говорил, что постараюсь не обращать внимание на мелкие непонятки и тому подобное. C этим обещанием у меня проблем нет.

— Ладно. Во-вторых, ну, я хочу, чтобы ты не сводил меня к какому-то ярлыку типа «певицы» или «старшей сестры». А то я боюсь, что он мне совсем не понравится.

— Это не… я не хотел никого «сводить к ярлыку». По крайней мере сознательно.

— Ну… я не думаю, что ты эти прозвища со зла придумал, и они не выглядели злыми, но я не хочу оказаться «странной девушкой», или «пугливой», или «девушкой, которая слишком долго ест пончик, потому что нервничает».

— А ты нервничала?

— Ощущения были такие.

— А я и не заметил. Короче, настоящим клянусь, что в той мере, насколько от меня это зависит, ты не станешь для меня «девушкой с пончиком».

— О боже. Девушка с пончиком, — повторила она. Но по крайней мере с улыбкой. — Это прозвучало так веско и содержательно!

— Именно так, — ответил я. — Слушай…

Я протянул руку, помедлил, потом обхватил её ладонь своими.

— У меня не очень хорошо это получается, но… мне понравилось. Я получил гораздо больше, чем можно выразить словами. Я... эээ… не такой, чтобы с разгону целовать девушку сразу после удачного первого свидания — и мы вроде так и не договорились, считать ли это свиданием — но если бы я был, и если бы мы…

— Ох, — ответила она, опуская взгляд. — Ты опять начал говорить эти вещи.

— …То я бы прямо сейчас подарил тебе короткий невинный поцелуй.

Она покраснела до ушей.

— Прости, — сказал я. Сжал её руку, потом отпустил. — В другой раз? С этим торопиться не обязательно?

Она очень коротко кивнула, не поднимая взгляда.

Мы разошлись в разные стороны.

Я тут же принялся обдумывать произошедшее.

Всё прошло глупо и обыденно.

Но мне это было необходимо, так же как и вчерашняя вечеринка. Я поел, вспомнил, кто я такой, то есть в каком-то смысле сделал всё возможное для восстановления личного резерва силы.

И кстати, я стал лучше понимать, что происходит с моими татуировками. Они были чем-то вроде барометра, своего рода индикатором моего состояния на мистическом уровне.

Я не имел не малейшего понятия, чем это грозило и к чему могло привести в дальнейшем, и всё же сомнений не оставалось — состояние татуировок и воздействие Поза явно были каким-то образом связаны.

Раньше, когда моя личная сила была истощена, а защитные средства на минимуме, когда меня самого словно оставалось меньше, Роуз говорила, что я будто бы выцветаю, а татуировки, наоборот, становились более яркими и чёткими. Моя защита до сих пор не восстановилась, а значит, Позу было проще влиять на меня. Может быть, мой облик снова изменился? И как вообще способно меня изменить воздействие демона?

Я представил, как это могло бы выглядеть: волосы встают дыбом, словно перья у тех птичек на татуировках, взгляд неуловимо меняется, становится холодным и хищным…

Хм.

Ход беседы с Тиффани как-то не вязался с подобной картиной. Она нервничала, но лишь потому, что всегда нервничала в подобных ситуациях.

Я снова закатал рукав и осмотрел птичку, ближайшую к запястью.

Сказать что-то определённое было сложно, потому что на именно эту птичку я раньше внимания не обращал… но мне показалось, что вроде бы её насыщенность несколько уменьшилась. Не оттого ли, что радиация и аура конфликта мало-помалу стекали с меня, переходили к ни в чём не повинным шавкам и посетителям кофейни?

Или же дело было в том, что я подкрепил свои личные силы?

Вынужден был признать, что существовал и третий вариант — что всё это лишь игра моего воображения вкупе со стремлением принять желаемое за действительное.

Я отправился к себе домой. Это было не так далеко от университета.

Оставалось надеяться, что Роуз придёт в себя и приступит к изучению разнообразных книг о сделках с дьяволами. Моя же часть работы состояла в том, чтобы выяснить, как быстро и эффективно нарисовать круг с помощью подручных средств.

Кроме того, мне нужно было как-нибудь себя защитить, поскольку ни при каких обстоятельствах нельзя было позволить себе подхватить новую дозу излучения.

Мысли о татуировках навели меня на пару новых идей.

Обдумывая их, я незаметно добрался до дома. Войдя в подъезд, я направился вверх, к дверям квартиры.

Я не хотел кричать, поскольку тонкие стены хорошо пропускали звук, поэтому просто обошёл квартиру, заглядывая во все имеющиеся зеркала.

Пусто. Её нигде не было.

Что ж, это не стало такой уж неожиданностью. В конце концов, по всем правилам она могла быть только где-то возле меня или в Доме-на-Холме.

Я посмотрел на часы. Предполагалось, что я отправлюсь к бесу «вечером», а закончу всё не позже полуночи.

А ведь связанную тварь ещё нужно будет успеть доставить к Завоевателю.

У нас с Роуз оставалось несколько часов на подготовку. Несколько часов, чтобы отточить до совершенства текст контракта. Но слишком многое в этом деле оставалось неопределённым.

Я порылся в карманах, выудил билеты на метро и выложил их на обеденный стол.

В метро я вошёл без десяти девять, добрался до нужной станции в девять сорок. Добавим полчаса на то, чтобы дойти пешком до нужного района…

С запасом на непредвиденные обстоятельства выходит примерно полтора часа.

До которого часа мне следовало выйти из дома? Долго ли продлятся переговоры по контракту и последующий ритуал? Насколько быстро нужно будет с Позом подмышкой добраться к Завоевателю, чтобы тот не объявил задание проваленным?

Стаскивая с себя футболку и свитер, я прокрутил цифры в голове.

Из-под кухонной раковины я извлёк бутылку отбеливателя.

Неясно было, сработает ли это вообще, но мне приходилось действовать наугад. Изучением книг у нас заведовала Роуз, которая теперь числилась пропавшей без вести.

Я аккуратно разложил футболку на столе, разгладил ткань и приступил к работе. Вылил каплю отбеливателя на донышко перевёрнутого стакана, взял гвоздь и начал аккуратно царапать ткань.

Отбеливатель оставлял на ткани светлые следы. Одни линии соединялись с другими, образуя тщательно выверенные геометрические построения, узоры…

Поз был бесом, диким и гадким. Существом бессмысленного хаоса. Перевёрнутого с ног на голову порядка. И он оказался достаточно слабым, чтобы его стало возможным сдержать с помощью «подобных» элементов — в нашем случае шерсти, крови и дерьма. Именно поэтому и сработал кроличий круг. Но Роуз когда-то говорила мне, что куда лучший способ сражаться — это использовать противоположные качества.

Я полагал, что отбеливатель — ну, или результат его действия — в идеале был способен сыграть роль противоположности. Он создан человеком, а не природой; способен очищать, то есть работать против гниения, застоя и грязи.

Покрывая футболку узорами, я придерживался рисунка из треугольников, вписанных в круги.

Получалось не особо быстро, но это было не критично. Время давало Роуз возможность найти меня и передать свои наработки. Если она подготовила контракт для связывания Поза, мне нужно будет его переписать, что тоже требует времени.

В котором часу начинать беспокоиться? Половина восьмого вечера вроде бы подходящее время для выхода, но сколько уйдёт на переписывание контракта?

Мне не хотелось даже думать о том, что будет, если Роуз так и не появится.

Я начинал жалеть о том, что не разузнал побольше о зеркальном мире и его взаимодействии с Роуз.

Я закончил вытравливать линии на майке — вышла какая-то фигня, отдалённо напоминающая магический круг — и взялся за пару чёрных брюк. Часы неумолимо шли вперёд. Когда я вернулся домой после раннего завтрака с Тиффани и короткой прогулки, была половина первого.

В два часа я отложил брюки в сторону, изрисовав их изнанку даже сильнее, чем майку. Более грубая, плотная ткань давала больше свободы, а я уже немного приноровился к работе.

Было совершенно непонятно, что хорошего принесут эти узоры, и принесут ли вообще. По моему замыслу линии и вершины треугольников должны были быть направлены в сторону нижней кромки брюк, чтобы сделать их прочнее. Но теперь я спрашивал себя, не станет ли протравленная ткань, наоборот, слабым местом.

Если строишь мост, что лучше — тупо брать самые прочные материалы или пытаться вместо этого рассчитать нагрузки, использовать особенности рельефа?

Нафиг. Я слишком много думаю. Кроме того, дело уже сделано.

Руки щипало. Костяшки пальцев, которые я держал в одном положении, сжимая гвоздь, побелели и даже слегка распухли. Я сжал кулак, и суставы хрустнули.

Всё ещё без майки, ощущая, как движение воздуха холодит потную спину, я направился в ванную и врубил горячий душ.

Пока вода нагревалась, я достал из шкафа свою единственную парадную рубашку и повесил её рядом с душем. Влажность, пар, тепло.

Не для того, чтобы убить микробов — для этого понадобился бы кипяток. Но горячая вода могла служить символом чистоты, и раз уж я решил перед встречей с Позом использовать все мыслимые меры предосторожности, стоило ещё раз принять горячий душ. Смыть грязь и радиацию.

Хотя бы попытаться.

Покончив с душем, я второй раз побрился. Уделил время уходу за собой — подстриг ногти, побрил подмышки, почистил зубы щёткой и нитью. Потом невероятно долго воевал со своей непокорной шевелюрой. Ну и копна.

Я задумался, не стоит ли мне просто побриться налысо?

Нет, всё-таки не стоит.

Мой враг специализировался на противодействии естественному ходу вещей. Значит, мне следовало демонстрировать приверженность атрибутам цивилизации.

Нервно расхаживая взад-вперёд по квартире, я подровнял острые края ногтей пилочкой. Потом вернулся в кухню.

Уход за собой был в целом завершён.

Прочие атрибуты цивилизации могли немного подождать. Как был, в одних трусах, я направился к ящику с инструментами.

Акриловые краски, акварель?

Нет. Я не верил в то, что краски подействуют, и не был уверен, что они не вызовут аллергической реакции.

Я собрал все ручки, какие только нашлись в квартире. Часы на «паршивой маленькой плите», как я её неласково называл, сообщили мне, что сейчас уже три часа.

Не будем усложнять.

Собрав ручки в кучу, я нарисовал несколько линий рядом со всё ещё воспалённой раной, которой не давала зажить цепочка медальона. Каждая ручка оставляла свою линию. Я максимально аккуратно сложил все ручки по порядку.

Я выждал минуту, делая наброски того, что я хотел получить. Рисунки были так себе, но мне и нужен был всего лишь примерный план.

Для чего-то сложного времени нет.

Приходилось действовать в условиях ограничений.

Послюнявив подушечку большого пальца, я провёл по всем нарисованным линиям сразу.

Одна из линий смазалась меньше других, значит, чернила высохли лучше. Жирная чёрная линия была объявлена победителем.

Циркуль, транспортир, какая-то дребедень, чтобы закрепить ручку в циркуле, и розовый кусочек ластика, оторванный от карандаша.

Пристроив ластик на иглу циркуля, чтобы не проткнуть самого себя, я нарисовал окружность на левой стороне груди, вокруг сердца.

Печень, поджелудочная, пупок.

При помощи угольника я соединял линии между собой. Весь процесс сопровождался ощущением холода от металла, касающегося кожи.

Двадцать минут четвёртого.

Роуз по-прежнему нет.

Она разбила два окна.

Расколотый лёд на пруду отнял у неё все силы.

Но два окна, одно за другим…

Я не видел никаких признаков её присутствия. Когда она разбила окна, она тем самым уничтожила отражения, которые позволяли ей находиться рядом со мной. По её словам, когда лёд на пруду треснул, её перебросило в другое место. Насильно выбросило на ближайший безопасный пятачок.

Так почему же она до сих пор не нашла дорогу ко мне?

Тщательно вымеренный треугольник, с не вполне точными углами, но всё равно нарисованный очень аккуратно. Линии чуть-чуть не совпали, поэтому, чтобы не получилось разрыва, следующую линию мне пришлось сделать толще.

Рисовать на пояснице было долго и муторно. Поэтому я сжульничал — на несколько секунд навалился спиной на край обеденного стола, пока на коже не появилась отметина, затем, чтобы провести прямую, приложил к отметине ребро угольника. Когда закончил, оказалось, что часть линии не прорисована, и пришлось долго, нудно, стараясь не промахнуться, повторять весь процесс заново.

Смысл построения требовал нарисовать на спине треугольник, вершиной указывающий на заднюю часть шеи. Непонятно было, хватит ли на это времени…

Обратив внимание на чернила, оставшиеся на угольнике, я разломал ручку и измазал металлическое ребро угольника. Потом очень аккуратно прижал его к спине, покатал туда-сюда, чтобы проникнуть во все углубления и впадины, проверил результат, затем повторил процесс.

Четыре часа.

Ноги, руки, ладони, ступни — не исключая и подошвы. Добраться до них было проще, но скорость доступа нивелировалась неудобным расположением линий и тем обстоятельством, что рисовать приходилось именно на тех конечностях, которые использовались для этой операции.

Роуз так и не появилась, чтобы спросить, что же такое я, чёрт возьми, с собой вытворяю.

Она не явилась, чтобы взвизгнуть, увидев, как я раскрашиваю себя, сидя в одном исподнем.

С момента, когда я начал беспокоиться, прошло уже слишком много времени.

Одежда.

Я напялил майку, расправил складочки на парадной рубашке, надел её и застегнул на все пуговицы.

Отбеливатель не жжёт. Отлично.

Я закрепил на себе ножны для топорика, потом натянул брюки. На коленях линий не было, так что я не рисковал стереть рисунок или перенести на кожу слишком много отбеливателя. А вот за прочие места я не был настолько уверен.

Ладно, не супер, но вроде бы шаг в верном направлении.

Ах да, галстук. Я выбрал красный.

Жаль, что гоблинская флейта и бумажные гоблины были не мои — сегодня они бы пригодились.

В этот раз мне приходилось тщательно выбирать, что взять с собой. Всё-таки ёмкость карманов ограничена. Я выбрал самое основное — ручки, бечёвку, шурупы с крючками.

До пяти. Жду до пяти и начинаю действовать.

Я приготовил пару свиных отбивных с брюссельской капустой и пожарил толсто нарезанный сладкий картофель — в основном чтобы не сидеть без дела. Ну и чтобы удовлетворить базовые потребности. Здоровое тело — залог хорошей сопротивляемости демону, который борется с естественным порядком вещей!

Четыре двадцать. Не думал, что управлюсь так быстро.

Я помялся в нерешительности, затем решил, что, пожалуй, должен использовать все доступные мне ресурсы.

Рывком выдвинув ящик комода, я схватил книгу. Единственную книгу, которая у меня была.

«Кровь чёрного агнца».

Вот же блядь.

Я принялся читать, вышагивая по квартире с открытой книгой в руках.

Дойдя до середины предисловия, я притормозил у холодильника, чтобы вызволить из заточения в пластиковом контейнере ещё одно пирожное.

Снова в путь, до конца предисловия.

Остальную часть книги я читать не стал. Просто пролистывал, надеясь отыскать схемы или что-то ещё, применимое на практике.

Но книга, честно говоря, оказалась не особо магической. Никаких тебе диаграмм, рецептов или построений. Ни даже полезных терминов, чтобы за один час составить хоть какой хреновенький контракт.

Ничего из того, что мне требовалось, в ней даже близко не было.

Мне необходима была Роуз. Нам нужно было разработать план игры.

Я гипнотизировал глазами стрелку часов на «паршивой маленькой плите», отмеряющую последние минуты до отметки.

Пять часов. Пора.

Я продолжал пялиться на циферблат до одной минуты шестого.

— Роуз Торбёрн, — провозгласил я, — я призываю тебя.

Ничего, ни малейшего проблеска.

А вот это меня встревожило.

Отпечаток — вещь хрупкая.

С Роуз уже и так жестоко обошлись: затащили в странное измерение Завоевателя, посадили на цепь…

Я немного помедлил, подвинул туда-сюда цепочку медальона.

— Роуз Торбёрн, силой связи, что соединяет тебя со мной и меня с тобой, я вызываю тебя.

Ничего.

— Роуз Торбёрн, ты — это я, а я — это ты, между нами один шаг, и я вызываю тебя.

Даже с Леонардом, призраком пьяницы в бутылке, и то было проще.

— Роуз Торбёрн, ради всего твоего недовольства мной, ради клятв, которые я дал тебе и которые ты дала мне, я желаю, чтобы ты возвратилась сюда.

— Роуз Торберн…

Я не знал, что говорить дальше.

— Чёрт побери, Роуз, мне нужна твоя помощь. Не бросай меня так.

Я взял книгу, снова начал её читать, потом отложил. Ещё через десять минут, нервничая, снова схватил.

Я начал подумывать о том, чтобы обратиться за помощью к юристам.

А может, именно на такое развитие событий они и рассчитывали? Или даже способствовали ему?

Я бы не удивился, если бы оказалось, что они каким-то образом стали сообщниками Завоевателя, что они подстроили всё это, чтобы подтолкнуть меня к нужному им пути.

Мне пришлось подчиниться Завоевателю, иначе он убил бы меня и Роуз.

Именно следуя приказам Завоевателя, я оказался на нынешнем пути — на том самом пути, который и завёл меня в ситуацию, когда я вынужден буду просить юристов о помощи и согласиться на их сделку. Чтобы работать на других дьяволистов.

И куда же приведёт этот путь?

А если я не приму предложение помощи? Что ждёт меня тогда?

Вероятнее всего, смерть.

Вмешаются ли дьяволисты, чтобы спасти меня? Они хотели, чтобы я к ним присоединился. И даже довольно много для этого сделали.

Я осторожно натянул перчатки, не забывая о рисунках и медальоне — равно как и о порезах и ссадинах, которые ещё не зажили.

Теперь куртка. Лучше бы пальто — но эту куртку вполне можно было бы одеть с костюмом, и выглядела она хорошо. Почти как пальто, разве что длиннее. Только очень пристальный взгляд мог обнаружить отсутствие под ним пиджака или углядеть просвечивающую из-под рубашки футболку.

Я пригладил светлые вихры, вырвавшиеся из плена геля для укладки, хотя и знал, что лежать ровно они всё равно не будут. Пошевелил губами, проверяя, не осталось ли невыбритых мест. И неважно, что брился уже дважды.

Раз уж я решил облечься в броню самоидентичности, значит, я должен быть чертовски хорошо выбрит. Живя на улице, я слишком долго носил жиденькую тинэйджерскую бородку, и этого мне хватило. Я собирался быть наилучшим Блейком Торбёрном, какого только можно вообразить. Таким, который мог прилично выглядеть в своём почти-что-костюме, и всё же был готов снять парадную рубашку и заняться сооружением каркаса новой инсталляции, подготовкой театрального реквизита или ещё чем-то подобным. Я оденусь в броню своего собственного идеального образа, и пусть он придаст мне храбрость в ситуации, когда мне её так недостаёт.

Нарисованные на коже магические диаграммы тоже смогут пригодиться в качестве защиты.

По крайней мере буду надеяться, что смогут.

Я поправил галстук.

Всем этим я лишь оттягивал неизбежное. Пошёл восьмой час, а у меня не было ни малейшего представления, что принесёт мне вечер.

Роуз удалилась со сцены — то ли Завоеватель ставит мне палки в колёса, утянув её от меня при помощи своей цепи, то ли произошло что-то ещё.

Я сложил в свой лучший рюкзак всё необходимое — книгу, бумагу, несколько ручек и кое-какие инструменты, которые никогда не помешает иметь с собой. Вскинул рюкзак на плечо и вышел из дома.

Ни одна собака не залаяла на меня, пока я шёл пешком до подземки. Я слышал карканье ворон, но так и не понял, дразнили ли они меня или просто вели себя как обычно.

За время поездки не случилось ничего связанного с радиацией, никаких драк. Обычный поток пассажиров, работавших допоздна, а теперь спешащих домой.

Я тянул время как только мог, впустую ожидая, не произнесёт ли голос Роуз моё имя.

Из вагона я выскочил, когда двери уже начали закрываться.

Я шёл по улицам, пока не начал замечать явные признаки воздействия Поза. Ворон и животных, наблюдавших за мной. Занавески в каждом доме были наглухо задёрнуты, а если нет, то во всех окнах горел свет.

Дом Доута был единственным, где не было видно ни единого проблеска света. При моём приближении стаи ворон разлетелись в стороны, но ни одна не напала на меня.

Прежде чем ступить на подъездную дорожку, я достал из рюкзака книгу и жёлтую бумагу в линейку, вытащил ручку.

Как только я постучал, дверь открылась. Внутри было так же холодно, как и снаружи.

Помещение было более грязным, и каким-то образом более диким по сравнению с территорией вокруг дома.

Отломанные ветки, замёрзшие отпечатки лап на полу среди снега и грязи. Экскременты, потроха, кости.

Вонь стояла такая, что к горлу подкатила тошнота. Едкий, животный запах настолько забивал все чувства, что казалось, будто блевануть будет проще и даже чище, чем терпеть всю эту мерзость.

Я положил бумагу на жёсткую обложку книги и двинулся вглубь дома. В смежных комнатах на полу в беспорядке валялось мясо в магазинных упаковках. Кошки и крысы шипели и рычали, когда я проходил слишком близко от их еды.

Он оказался в комнате напротив входной двери, в дальнем конце дома.

Сломленный старик, явно истощённый настолько, что ему следовало бы отправиться в больницу. Кошка запрыгнула ему на колени, чтобы сожрать с его тарелки что-то, что вряд ли можно было назвать едой, поскольку непохоже было, чтобы это хоть как-то готовили. Старик пошевелился с большим запозданием. Его руки были испещрены ранами от укусов животных. Некоторые раны были воспалены.

Воняло от него так, словно он обгадился.

Стол был накрыт для праздничного обеда — правда, сам обед давно протух. Зато «гости» были на месте, шныряли по углам комнаты, на шкафах и под стульями, пялились на меня.

Поз примостился на спинке стула, как раз за плечом Доута.

— Похоже, я сегодня один, — сказал я.

— Я в курсе, — ответил Поз, подтвердив подозрения, о которых я не решался сказать даже самому себе.