Пробуждение Зверя (гет)

В зале было темно — и это казалось настолько привычным, что иного и не припоминалось за всю долгую историю императорского дворца; кроме, быть может, времен правления слизне-демона, когда мрак воцарился повсюду. Разумеется, светлый Архос, обходя по кругу свои владения, заглядывал и в этот зал, но в очень ненадолго, в самом начале дня. А сейчас уже перевалило далеко за полдень, да и тяжелые витражные створки пропускали лишь малую часть лучей, к тому же причудливо окрашивая их во множество цветов, порой не самых ярких и праздничных. Углы же невеликого помещения тонули в полумраке, скрадывая и большой округлый стол темного дерева со скрытыми под ним скамьями, отделанными тяжелой бархатистой тканью, и многоцветную карту страны на стене, и пеструю шкуру давно вымершего саблезубого льва на почетном императорском месте, как раз за спиной неподвижно замершего у окна темного силуэта. Сливаясь с наводнившими зал тенями, он и сам казался одной из них, самой темной и мрачной, самой величественной… Впрочем, кто скажет, что жизнь — всегда праздник, а тьме не найдется места рядом со светом?

Тишина и полумрак — то, чего порой так не хватало в дворцовой мишуре и суете… жаль, что явление это было столь недолгим даже здесь, в отдаленном уголке замка. Скрипнула в отдалении дверь, слуха коснулись еле различимые звуки шагов, постепенно становящиеся все громче, все отчетливее. Темный силуэт, заслоняющий окно, пошевелился, и косо падавший через приоткрытую верхнюю створку свет пустил стайку веселых оранжевых зайчиков по стенам от блестящего купола шлема и острых лезвий стальных пластин, укрывавших руки от локтя до запястья, окрасил в густо-бордовый оттенок мантию на плечах. Лишь сумрачный взор под забралом шлема не изменился ни на толику.

До начала очередного заседания оставалось еще порядком времени, а в иное время сюда по своей воле не наведывался никто, значит… Скрытый в потайном отсеке наруча тонкий стилет стальной змеей скользнул в ладонь, замер в терпеливом ожидании. Как и человек, державший его; впрочем, стоило шагам приблизиться и остановиться перед дверью, коварное оружие снова скрылось в предназначенном ему месте. Отступив на шаг от окна, окончательно слившись с тенью, силуэт полуобернулся… и медленно, тяжело выдохнув, немного расслабил плечи. Спору нет, никто из приближенных не достоин полного и безоговорочного доверия, от советника и личной стражи до последнего подметальщика, но не узнать шагов собственного сына…

Дверь зала отворилась, на удивление бесшумно, впустив в помещение яркие отсветы светильников и звяканье брони очередной смены стражи. Досадливо поморщившись под маской, обитатель помещения, однако, шагнул вперед, к так надоевшим ему шуму и сутолоке. А вернее, к вошедшему в помещению — мальчику восьми лет (хотя за счет роста и серьезного выражения лица он казался заметно старше).

Рассмотрев незнакомца, мальчик радостно улыбнулся и уже хотел было броситься бегом навстречу, но, вспомнив о подобающем правящему роду поведении, лишь почтительно склонил голову. И дождавшись ответного кивка, неспешным шагом приблизился. За спиной его мелькнул силуэт стражника с копьем, но краткий повелительный жест человека в мантии — и непрошенный свидетель поспешил скрыться, притворив за собой дверь.

— Рад видеть вас в добром здравии, ваше величество, — чуть запинающимся от волнения голосом проговорил мальчик. Когда же собеседник ободряюще похлопал его по плечу, добавил увереннее, со слабой улыбкой: — и не занятой важными делами также…

— Боюсь, это счастье ненадолго, — отозвался тот мелодичным бархатистым голосом. И с усталым вздохом, отцепив сначала маску, снял шлем, открывая собранный на затылке в чуть растрепавшийся узел светлые волосы, в луче света кажущиеся золотистыми, и привлекательное женское лицо. — Но тем радостнее и дороже нам краткие минуты.

Торопливо кивнув, мальчик уставился на женщину вопросительным взором — как мог бы заметить случайный наблюдатель их встречи, похожих на ее собственные, лишь чуть раскосых ярко-голубых глаз. И она, хорошо зная, чего от нее ждут, помедлив секунду-другую, передала шлем мальчику.

— Только на несколько минут, заседание вот-вот начнется.

— Да, матушка. Спасибо! — послушно кивнул тот, не в силах, однако, сдержать радостной улыбки. Глядя на него, женщина не могла не улыбнуться в ответ, но этого мальчик уже не видел. Отойдя к падавшему из окна свету, он осторожно примерил шлем, придерживая его руками, повертел головой, жалея, что в комнате не было ни малейшего подобия зеркала. И снова повернулся к матери.

— Смелее, сын мой, — подбодрила его та. — Потомку Великого Дракона не к лицу страхи простых смертных.

— А я сейчас похож на него, да? — даже в полумраке комнаты было видно, как загорелись глаза мальчика. Но мать помедлила с ответом, и решимость его пошатнулась, в сдержанном голосе появились еле заметные просящие нотки. — Ну хоть немножко…

Элми, признанная императрица почти всего населенного Вархеоса и мать нового воплощения Великого Дракона, медленно склонила голову в знак согласия. Но вслух ничего не произнесла. Пожалуй, за мгновение до вопроса, в шлеме и с решительно-уверенным видом, сын и правда походил на давно сгинувшего захватчика-императора. Хотя признавать этого не хотелось и поныне. С какой тревогой ждала она рождения сына, гадая, сбудется ли задуманное, не унаследует ли тот безумия отца. Боги миловали. С самого рождения юный Лефенрент II был точной копией деда: те же вьющиеся каштановые кудри, мягкий овал лица, пухлые губы, доставшиеся и самой Элми… Лишь пронзительный взгляд стальных голубых глаз унаследовал он от отца да упорство в задуманном… впрочем, кто сказал, что последнее — именно от него?

— Ваше величество, — нарушая их уединение, на пороге вырос низкорослый, удивительно незапоминающегося вида советник. Робко поежился, когда мать и сын синхронно повернулись к нему, но набравшись мужества, закончил мысль: — Вы велели сообщить вам, когда прибудет посол с вестями с востока.

— Да, я помню, — Элми сделала нетерпеливый жест ладонью. Укрывавшая ее сталь снова блеснула, и советник попятился еще на один шаг. — Вели ему подождать, я скоро закончу.

— Вас понял. Еще раз простите, что помешал, — и торопливо кланяясь, тот поспешил скрыться за дверью. Та негромко бухнула о косяк.

— А он опоздал, — неожиданно проницательно заметил Лефенрент и хихикнул. — Наверное, вести, принесенные им, не так хороши, и он боится лишний раз показаться вам на глаза, матушка.

— И правильно делает, — Элми не отрываясь смотрела в окно, и по выражению лица ее несложно было понять, что неприятности посла волнуют ее сейчас всего менее, а мысли бродят далеко отсюда. Задумчивый взгляд скользил по поросшему непокорным бурьяном пустырю, где некогда стояла шарообразная крепость слизне-демона, как там его звали… Долгие годы на месте этом отказывалась расти даже трава — наверняка, не случайно. Именно с этой адской машиной пришло в их мир зло. Но жизнь все же оказалась сильнее, хвала Крону. Не говоря этого вслух, императрица была рада, что наконец-то можно будет разбить на этом месте сад, и одной памяткой о страшных временах станет меньше. Хотя бы одной…

— Матушка, но разве он виноват, что левзеи вновь затевают смуту? — вновь прервал ее мысли Лефенрент. А когда Элми, вздрогнув, вернулась в реальность, закончил совсем тихо: — И они… ведь у них свои законы… ну, как говорит Гарох, — поспешно поправился мальчик, видя, как тут же потемнели, стали непроницаемыми глаза императрицы — верный признак нарастающего гнева.

— Законы едины для всей империи, — сухо отрезала Элми, коротко взмахнула сжатой в кулачок рукой, словно ставя точку под сказанным. — И если иные неразумные готовы поставить свои прихоти выше — что ж, это их большая ошибка…

— Возможно, и последняя, — неожиданно закончил Лефенрент. Еще по-детски пухлые губы сжались, ясный взгляд стал пронзительным — и пораженная Элми только тут заметила, что сходство мальчика с отцом ей отнюдь не привиделось и, пожалуй, заметнее, чем думалось раньше. Но не успела ничего ни сказать, ни сделать — мальчик снял шлем и, аккуратно протерев рукавом, протянул ей. — Но мы ведь дадим им шанс исправиться, верно?

— Конечно, — дрожащими пальцами Элми приняла шлем, водрузила на свою голову. На миг показалось, что холодный металл сохранил тепло головы сына, жар его праведного гнева… — Великий Дракон строг, но справедлив, и мы обязаны поступать так же.

Лефенрент глубокомысленно кивнул и снова о чем-то задумался. Элми нервно оглянулась на дверь. Дела государственные оставляли ей совсем немного времени на общение с сыном, что не могло не волновать ее. Однако и отставить в сторону то, ради чего она пожертвовала всем — свою страну, свой долг перед народом и многими поколениями благородных предков — не могла также. Вечная коллизия, из которой, кажется, нет выхода…

— Матушка, — привлек ее внимание сын, осторожно коснувшись руки. — Люди многое болтают о моем отце, а я… — Лефенрент запнулся, но затем решительно продолжил: — Я не могу представить, как окончился земной путь Великого Дракона. Что с ним случилось?

— Если закончился, — задумчиво поправила его Элми. Не раз сама она гадала, как сложилась судьба Шредера на родной планете, но в счастливый исход верилось не слишком. Не с его безрассудством долгая жизнь, сколь ни была она яркой и величественной. Да и скорее всего, останься он в живых, Шредер все же вернулся бы к сотворенной его волей империи: он не из тех, кто покидает принадлежащее ему по праву.

Сыну она, однако, сказала иное.

— Боюсь, я мало что могу тебе поведать, сын мой, ведь, по сути, я провела рядом с ним всего три года, — Элми помедлила, задумчиво барабаня пальцами по краю наруча, успешно избегая, однако, острых лезвий. — Твой отец был… непростым человеком. В его жизни было разное, доброе и дурное, и их крайне сложно разделить. Но именно он вернул нам величие. Не будь его — не было бы и нас, теперешних, настоящих. Хорошенько запомни это, сын мой, Великий Дракон — не из тех, кого судят обычной мерой. Мы унаследовали толику его величия, и чего бы она ни стоила, должны быть благодарны за нее. И запомнить — в первую и главную очередь — именно это.

Лефенрент внимательно смотрел на нее, весь обратившись в слух, но Элми видела: не это он ожидал от нее услышать. Оно и не удивительно, ведь наследник Великого Дракона — еще совсем мальчик, грезящий о подвигах и приключениях. Об оборотной стороне которых начинаешь задумываться много позже, иной раз — слишком поздно… Но это придет со временем.

— Я уже говорила, что немногое могу тебе поведать, — она с виноватым видом развела руками. — Намного большее могут сказать его деяния — каждое в отдельности подробно освещено в дворцовой летописи, — добавила Элми с намеком. Но он, если и был услышан, то пока не принят во внимание.

— Но вы ведь помните, каким он был? — с нетерпеливым любопытством переспросил Лефенрент.

— Такое невозможно забыть… — проговорила императрица медленно, имея в виду что-то свое. Потом поманила рукой сына и указала ему на статую императора в полный рост, воздвигнутую еще в первый год его правления «благодарными подданными». Про себя Элми считала их лизоблюдами, опасающимися его возвращения. Сейчас же — была даже отчасти благодарна, за такое вот «наглядное свидетельство», каким же был император на самом деле. А в будущем монумент станет неплохим украшением для сада — и лишним напоминанием смеющим забывать, что даже среди мира и покоя всегда есть место войне.

— Он всегда с нами, сын мой. В этом памятном мемориале, в нашем облачении, — рука императрицы скользнула по кованому нагруднику, — во всех наших делах и поступках. Никогда не забывай этого, кто бы что ни говорил.

— Значит, ты носишь броню в память о нем? — Лефенрент восхищенно окинул мать взглядом, словно бы впервые увидев ее. — И у меня тоже будет такая?

— Когда наступит срок, и ты примешь на себя всю полноту власти, — поспешно ответила Элми. Наивный детский вопрос всколыхнул еще одно, ненужное и совершенно не радующее воспоминание, чему еще может служить стальная защита. Равно как и — сколько крови на ее загнутых шипах. Пролитой совершенно заслуженно, можно даже сказать необходимо, но кровь остается кровью, а боль — болью, что бы ни служило оправданием. Хвала Крону, что сын еще так мал и не скоро постигнет истинную цену власти. Которую, пока она жива, всегда готова будет делить с ним. Ради него и блага их всех.

— Это нескоро, — Лефенрент огорченно вздохнул. — Да-да, я помню, что терпение — истинная добродетель государя. И я буду терпелив и обязательно дождусь, буду достоин носить его имя… А как назывался мир, в который он отправился? — неожиданно сменив тему, поинтересовался он.

Удивленная таким вопросом, Элми покопалась в памяти, но, к стыду своему, так и не смогла вспомнить названия планеты, с которой прибыл Шредер. А ведь оно точно было произнесено не раз и не два. Кто же знал, что однажды оно понадобится?.. Для чего только?

— К сожалению, я не помню, — вынуждена была признаться она. С тревогой всмотрелась в глаза сына. — Может, в рукописях твоего отца осталось что-нибудь… А зачем тебе это, сынок?

Мальчик гордо выпрямился, недобро сощурился, и даже не зная, что сейчас услышит, Элми догадывалась, что ее это не порадует. Слишком уж знакомыми были поза и выражение лица. Пожалуй, даже слишком.

— Когда я вырасту и наконец-то стану императором, я отыщу его, где бы он ни был, — тихо и очень четко проговорил Лефенрент, глядя через плечо матери, — как подозревала Элми, на статую императора, точно принося ему клятву. — Его — или малейшую память о том, что же с ним произошло. И виновные в его гибели пожалеют о том, что родились — не будь я Лефенрент, сын Великого Дракона.

Вздрогнув, Элми на миг отстранилась от него, но, поймав непонимающий взгляд, взяла себя в руки и привлекла сына к себе — что делала очень и очень редко. Ошарашенный неожиданной нежностью, мальчик замер в ее объятьях, лишь шумно дыша в ее плечо. Элми отчаянно надеялась, что и забыв обо всем сказанном — но как же хрупка эта надежда! Ей ли не знать об упорстве и настойчивости наследника?

Элми отстранила сына от себя на длину рук, про себя отмечая, что не приходится слишком наклоняться, чтобы оказаться на уровне его взгляда. А ведь только зимой ему будет девять! Как же быстро летит время!

— Великий Дракон завещал нам империю, — начала она серьезно, выделяя каждое слово. Любое из них могло стать решающим, и потому императрица не торопилась, забыв на время и про предстоящее заседание, и о прочих делах, нуждающихся в ее внимании. Есть то, что важнее, что превыше. — Подарил нам величие и надежду, и будет крайне неразумно разбазаривать это ради собственных прихотей. Государство существует для повелителя, но и он в равной мере принадлежит ему.

Лефенрент ненадолго задумался, потом улыбнулся, своей прежней, такой знакомой Элми улыбкой.

— Это будет нескоро, матушка. К тому времени я обязательно что-нибудь придумаю.

— Непременно, сын мой, — Элми устало улыбнулась. — А теперь, пожалуй, нам пора. Тебя ждут твои дела, меня — свои.

— Да благословит их Крон, — Лефенрент снова склонил голову и после ответного пожелания и поклона покинул зал, неслышно притворив за собой дверь. Легкие шаги быстро растворились в тиши коридоров.

Элми какое-то время задумчиво смотрела на закрытую дверь. Растревоженные мысли и воспоминания не спешили оставлять ее, и пожалуй, императрица была даже рада, что советники задержались в пути. Впервые не хотелось торопить их, возвращаться в мир насущный из воскрешенного прошлого. Ведь на очередном заседании совета речь пойдет, скорее всего, об очередных злоумышленниках (с немалой долей вероятности — пресловутых злосчастных левзеях) и новой войне, призванной остановить беззаконие и укрепить государство. И почти так же наверняка — не в последний раз. Сколько лет уж прошло с момента гибели ее несчастного отца, но ничего не изменилось. Да и изменится ли? Большой вопрос.

Глупые простолюдины напрочь позабыли о заслугах первого императора — ее отца, и сама Элми была для них лишь ставленницей Шредера. Ничтожной женщиной, прихотью и забавой повелителя, одной из многих. Она сумела доказать свое право править и повелевать еще при нем, Драконе, но непокорные находились и ныне. Элми привыкла носить броню как вторую одежду, во избежание покушения (хотя изначально надевала ее лишь для заседаний в Совете и представая перед народом — в знак исполнения воли Великого Дракона) и завела особого раба, пробовавшего ее пищу. Она давно не страшилась стали клинка и ядовитой сплетни. Ей ли, прошедшей все круги ада, было бояться неизбежной платы за исполнение мечты?.. Вот только до исполнения этого оставалось, как и прежде, далеко…

Развернувшись, Элми взглянула на видимую в окно линию горизонта, сплошь усеянную множеством домишек и зданий поменьше (город рос как на дрожжах и обещал однажды приблизиться к самым стенам замка), залитую алым светом заката. Где-то там вновь зреет восстание, и земля вновь обагрится кровью. Когда-то она страшила ее… Как давно это было! Прежней робкой девочки Элми больше нет, но сегодняшняя императрица должна быть ей благодарна — ведь без этой девочки она бы не стала той, кто есть сейчас, милостивой, пусть и суровой иногда, правительницей своего народа. Ей — и Шредеру, пусть многое из содеянного им не стоило доброго слова. Но именно он, его безумие и величие, сделали ее настоящей. А это стоит всех понесенных утрат — в прошлом, настоящем, а возможно, и в будущем. И будет стоить далее, как и все лучшее.