Вальпургиев рассвет (джен)

Шлеп. Звяк. Шлеп. Звяк...

Беллатрикс в сопровождении надзирателей медленно поднималась все выше и выше по лестнице. Азкабан с точностью до наоборот напоминает ад из «Божественной комедии». Маггловский поэт изобразил пекло как воронку, уходящую вниз, к новым и новым ужасам. Чем ниже, тем страшнее грехи и изобретательнее муки. В каменном мешке все не так: ужас нарастает по мере подъема на новые этажи. Но девятый круг ада и верхний этаж Азкабана удивительно похожи: там безраздельно царят страх и холод.

Ступням было очень неудобно. За год в тепле Беллатрикс успела позабыть противные ощущения от прикосновения к холодному камню. Противная, липкая стужа угнетала сильнее, чем саднящая боль: на ее шее снова появился номер заключенной.

Шлеп. Звяк. Шлеп. Звяк...

Ведьма мелко дрожала, но не только и не столько от холода. Малфои предали ее. Люциус все знал. Он вхож к министру. Он появился в Хогвартсе в нужное время и нужном месте. Так не бывает, чтобы он и не подозревал, что к его свояченице едут с ордером. Так не бывает, чтобы помощница министра без поддержки начальника связалась с подложными документами.

Беллу затрясло от ярости. Ладно еще Люциус — она могла понять его мотивы, хоть и не принимала их. Лорд Малфой еще прошлым летом недвусмысленно дал понять, что считает Беллатркис непредсказуемой и опасной женщиной. Ведьма, наверное, даже смогла бы поверить в то, что Малфой не смог отстоять ее перед Фаджем. От Люциуса можно было ждать чего угодно, но не от Нарциссы.

Если сестра совершенно не осведомлена о планах ее мужа, то Беллатрикс совершенно не знает Нарциссу. Леди Малфой уже должна была догадаться обо всем, но не сделала ничего, чтобы хоть как-то повлиять на ситуацию. «Она могла хотя бы предупредить, — сокрушалась Беллатрикс. — Она не могла не знать, что это будет не обыск!»

Когда они поравнялись с этажом, на котором до сих пор сидел Сириус, Белла двинулась было к коридору, но ее аккуратно остановил надзиратель.

— Дальше, — произнес волшебник сухим голосом.

Шлеп. Звяк. Шлеп. Звяк...

Чем выше они поднимались, тем острее Беллатрикс ощущала противную, гнетущую тяжесть. Из глубин ее памяти против воли поднимались самые омерзительные и неприятные воспоминания. Хохот Сириуса, встревоженное лицо Рудольфуса после того самого Хеллоуина, «Круцио» от Муди упорно пытались завладеть ее сознанием.

— Я не должна бояться, — Беллатрикс не сразу поняла, что шепчет себе под нос. — Страх ведет за собой смерть.

Она привычным движением закатала рукав и поглядела на метку. Змея оставалась неподвижной, но отчетливо видной. Белла не могла сказать в полутьме, стал ли знак ярче, но вид Волдемортова клейма придал ей сил. Она преодолела последний подьем и увидела дементора.

Длинный коридор на верхнем этаже Азкабана был чуть ли не вдвое выше, чем обычно, и под его потолком вилась тварь. Здесь дементоры не приходили раз в сутки; кто-то из существ всегда оставался рядом с узниками.

— Прочь, — негромко произнес надзиратель.

Дементор тотчас скрылся в проеме под потолком, и конвоиры повели ведьму дальше. Беллатрикс видела знакомые фигуры в камерах. В осунувшихся, исхудавших узниках было очень трудно узнать Мальсибера, Руквуда, младшего Лестрейнджа... Заключенные молча провожали Беллатрикс взглядами. Наконец, напротив Долохова процессия остановилась. Через полминуты за Беллатрикс Блэк закрылась решетчатая дверь. Надолго ли — она не знала.

* * *

Поздний вечер в Азкабане — время, когда темнота и ужас властвуют безраздельно. Дементоры спускаются к каменной громаде, чтобы насытиться, и, хотя их трапеза не длится больше получаса, в представлении заключенных она тянется гораздо дольше. Беллатрикс успела только забраться на топчан и громко поздороваться с соседями, когда прутья решетки покрылись инеем.

Твари влетали в коридор откуда-то сверху, видимо, через отверстия в стенах. Сколько их было — ведьма не видела, но к ее решетке, как к барной стойке, скользнуло сразу два дементора. Они рвались к ней, как свежей пище. Рвались так яростно, что ведьме казалось, будто прутья решетки сейчас погнутся от усилий тварей. Одно дело — знать, что дементорам не хватит сил погнуть стальные прутья, и совсем другое — видеть покрытые струпьями руки, которые тянутся вглубь камеры.

Беллатрикс отодвинулась как можно дальше от коридора. Ведьма опять закатала рукав и уставилась на Черную метку — свой якорь в этой реальности. Но даже со всеми способностями к окклюменции она, как наяву увидела улыбающегося кузена, четко, по слогам выговаривающего: «По-лу-кров-ка!». «Ты останешься здесь, — мягкий шепот коснулся ее разума. — Ты никому теперь не нужна. Малфой сдал тебя в Азкабан, как поломанную вещь. За тобой никто не придет».

По собственным ощущениям Беллы, дементоры лакомились свежей узницей несколько часов. На деле твари провисели у решетки около тридцати минут, оставив Беллатрикс в полной прострации. Волшебница смогла только свернуться в клубок и почти сразу провалиться в забытье.

* * *

Так бывает только во сне.

Беллатрикс видела себя со стороны: похожую на скелет, обтянутый кожей. Сколько времени она уже провела в этой камере — было неясно, но на ней уже не было кандалов. Судя по худобе и седой пряди в отросших волосах — она в Азкабане уже не год и не два. Беллатрикс поежилась, наблюдая, как узница смотрит на налившуюся чернотой метку и неожиданно целует ее.

Где-то в отдалении прогремел взрыв; Беллатрикс подняла голову и тревожно огляделась по сторонам. Вслед за грохотом в коридоре начали с лязгом падать решетки; ведьма поднялась и робко выглянула из своей камеры.

Там, в конце коридора, у пролома в стене, стоял подросток. Ношеную маггловскую одежду сменила мантия, за смешными круглыми очками горели красным глаза, но Беллатрикс сразу узнала своего спасителя. Гарри Поттер, новый Темный Лорд, пришел в Азкабан за своими солдатами...

* * *

...Беллатрикс проснулась от холода и машинально попробовала поправить одеяло. Она недоуменно уставилась на босые ноги, пытаясь сообразить, куда делись носки. Только через полсекунды ведьма осознала, что находится в Азкабане.

— Здравствуй, девочка, — Белла вздрогнула, услышав охрипший, но все еще знакомый голос Долохова.

Беллатрикс поднялась с топчана и аккуратно, стараясь не греметь цепями, подошла к решетке. Глава лордовской боевки здорово исхудал за эти одиннадцать лет; поджарый и жилистый Долохов был будто высушен. Его тонкое небритое лицо было будто присыпано снегом: Беллатрикс даже при слабом свете увидела, что щетина на щеках волшебника поседела.

— Здравствуйте, Антон Михайлович, — ведьма перешла на русский язык. — как вы себя чувствуете?

— Лучше, чем мог, но хуже, чем хотел бы, — слабо улыбнулся волшебник. — Знаешь, я не удивлен тебя здесь увидеть.

— Я даже не успела ничего сделать! — вскинулась Беллатрикс.

— Тише, ты перебудишь остальных, они еще спят, — Долохов приподнял руку в успокаивающем жесте. — понимаешь, Белла, я убежден, что тебя не оставили бы на свободе.

На лице Беллатрикс отразилась целая гамма эмоций, при виде которых маг негромко рассмеялся.

— Беллатрикс, — Антон Михайлович был серьезен, как никогда. — Подумай как следует: твое добровольное вступление в организацию доказано. Если что-то из твоих дел ушло от внимания Крауча, то не ушло от внимания Дамблдора. А если тебя не захотел посадить наш милый Альбус — тебя посадил бы Фадж при первой возможности. Ну или как сейчас, необходимости изобразить бурную деятельность.

Слова Долохова давили на нее не хуже дементора.

— Девочка, такая, как ты, не выйдет из Азкабана. Они, — Антон Михайлович указал взглядом под потолок. — могут сколько угодно рассказывать про то, что Лорд погиб и никогда не вернется, но они на самом деле до сих пор боятся нас. Поэтому, как только Керри зачитал статью в «Пророке», я сразу подумал, что ты скоро окажешься на месте Рудольфуса.

— Керри? — переспросила Беллатрикс.

— Амикус Кэрроу.

* * *

Беллатрикс в очередной раз убедилась, как смена обстановки может повлиять на важность людей. Брат и сестра Кэрроу в лучшие годы организации были немногим лучше пустого места: ни боевых навыков, ни какого-то ценного умения, ни финансов. Но если Фредерик Нотт после перехода от легальной политики к террористической войне остался фактически без дела, то Кэрроу с посадкой в Азкабан превратились в ценнейших людей.

Кто-то из их родственников имел выход на нужных людей, и Амикус с Алекто регулярно получали газеты и посылки. Все одиннадцать лет Кэрроу были для узников единственным источником информации о внешнем мире.

Беллатрикс осмотрела камеру. Хоть убей, она не могла найти ни одного следа, оставленного Рудольфусом. Вообще ничего, что могло хоть как-то отличать эту камеру от той, в которой она провела десяток лет. Азкабан сьел ее мужа живьем, не оставив от него ни единого следа.

— Он был здесь, — прокомментировал Долохов. Волшебник так и не перешел на английский язык. — Я хочу, чтобы ты знала: Рудольф был только рад, что тебя нет в этом коридоре. Хотя Рабастан его в этом не понимал.

* * *

Для сидевших в блоке Упивающихся Беллатрикс оказалась глотком свежего воздуха. Волшебники с неиссякаемым интересом расспрашивали Беллу о новостях магического мира; одно дело слушать пересказ газет, и совсем другое дело — слушать человека, который недавно «оттуда». Беллатрикс отвечала на вопросы до самого вечера, когда дементоры разогнали людей по углам и оставили их обессилевшими. Узники воспринимали ведьму как свежую голову, как старую соратницу, как источник новостей...

...но не как человека, которому можно посочувствовать. Долохов был еще мягок; младший Лестрейндж высказался куда жестче.

— Знаешь, мне даже как-то обидно было, что мы с Руди оказались здесь, а ты смогла отвертеться... — начал было Рабастан, но на него шикнул Антон Михайлович.

Они были совсем не такими, какими их помнила Беллатрикс. И дело вовсе не в худобе и подорванном здоровье; Азкабан уже начал пережевывать их. Треверс с упоением рассказывал о том, как он пытал грязнокровок. Рабастан стал чудовищно раздражительным. Разве что Долохов, Мальсибер и Руквуд, старые, опытные маги, владеющие окклюменцией, еще напоминали себя прежних.

Остальных уже мало волновало, во имя чего они пришли под знамена Волдеморта. Им была почти не важна политика. Их не интересовали причины поражения в прошлой войне. Дементоры выдернули самые черные, самые неприятные стороны их натуры, раздув и обострив их до невозможности. Дрожа от присутствия тварей, Беллатрикс чувствовала, как меняется ее собственное восприятие реальности; улыбка Нарциссы уже казалась ей презрительной, а письмо племянника — полным тонкой издевки. Вместо смеющегося кузена в ее памяти поднималась противная улыбочка Долорес Амбридж, спокойно переступающией через Беллатрикс, чтобы сбросить со стола книгу и развернуть заранее написанный пергамент.

К третьему дню узники, наконец, заинтересовались ее первым сроком в Азкабане и обществу Сириуса Блэка. Беллатрикс не особо запиралась и замалчивала только подробности, касавшиеся семейных дел. Но, рассказывая о спорах с Сириусом, Белла сделала грубейшую, непоправимую ошибку.

Она рассказала про Габсбургов.

Алекто Кэрроу посетовала, что Беллатрикс посадили не в камеру Каркарова. «Тот тоже всех сдал», — упомянула ведьма. Рабастан шумно поинтересовался, сколько лимонных долек скормили Белле, пока та была на свободе. Было непонятно даже, что возмутило их сильнее: упоминание о том, что даже чистая кровь может выродиться или сам факт рассказа про магглов.

* * *

Те, кто еще держался в более-менее ясном уме, тогда обошлись без истерики. Долохов слишком хорошо знал Беллатрикс, чтобы всерьез поверить в ее переход на другую сторону. Но даже он заметил, что Белла выбрала очень неудачную тему и неудачное время. Они вдвоем предпочитали разговаривать по-русски; Долохов уверял остальных, что родной язык помогает ему держаться в Азкабане. Для Беллы же это была возможность избежать подколок Лестрейнджа. Никто особо не возмущался, но и Блэк, и Антон Михайлович старались беседовать по утрам, пока остальные еще спали. Хуже было то, что у Беллатрикс появился насморк. Ожидание под проливным дождем и холод сделали свое дело. Ведьме оставалось только задуматься: что произойдет раньше? Она сойдет с ума или ее доконает развивающаяся болезнь?

Но жизнь в очередной раз перечеркнула планы Беллы. Вечером седьмого дня за ней пришли надзиратели и повели вниз...

— ...Заходи, эта камера как раз недавно освободилась, — надзиратель позволил себе небольшое отступление от правил.

Беллатрикс равнодушно шагнула вперед и уселась на топчан. Когда ключ в провернулся в замке, ведьма заговорила, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Дурак, — равнодушно произнесла она. — Это моя камера.

Надзиратели оставили ее выпад без ответа. Они пошли прочь, и лишь пару раз до ушей Беллы донесся тихий смешок. Беллатрикс повернулась к коридору и слабо улыбнулась, увидев знакомое лицо.

— Привет, Бродяга.

Из камеры напротив на нее обеспокоенно смотрел Сириус Блэк.