День за днем (гет)

Утром Сомова активно барабанит в дверь моей спальни:

— Гоша, просыпайся.

Лежу еще пять минут, потом, все-таки, встаю и выхожу, зевая, на волю. Анюта активно роется в шкафу, вытаскивая то одну шмотку, то другую. Заметив меня, бормочет:

— О, привет.

— Слушай Ань, на хрена ты меня подняла ни свет ни заря? Еще только полвосьмого.

— Как это еще? Уже, полвосьмого! Ты что! Давай, просыпайся, у нас куча дел.

— Каких дел?

— Как каких? Творческих. Ты хоть помнишь, какой сегодня день?

— Среда, по-моему.

— Ну, какая среда, у тебя сегодня come back.

— Чего?

— Сегодня твой come back, возвращение блудного сына, понимаешь?

А ведь она права. Если возвращаться с триумфом, то нужно произвести фурор… С удивлением смотрю на растущую гору тряпок. Откуда Анька все это новое барахло притаскивает-то? Покупает, что ли? Надо деньги ей предложить…

Следуя ее настоятельным советам, покорно натягиваю на себя юбку, новую красную блузку — внахлест, надеваю туфли и смотрюсь в зеркало. Ни хрена себе вырез, капец, сиськи чуть ли не вываливаются. Анька качает головой:

— Нормально. Очень даже нарядно.

Фиг, с тобой. Нарядно, так нарядно. Праздник продолжается, и мы с ней немножко даже кружим в танце. А что поделаешь — по утрам танцуют аристократки и … как там у классиков. Потом принимаемся за макияж. Опять…. Похоже, вся бабская жизнь наполовину состоит из переодеваний и косметических процедур. И я обреченно вздыхаю.

* * *

По дороге в редакцию покупаю букет роз — будем создавать праздничную обстановку в офисе. Пока поднимаюсь на лифте, оглядываю себя придирчивым взглядом — Сомова действительно постаралась. Ощущение что я на высоте, ощущение собственной внешней неординарности добавляет, на удивление, уверенности в себе. Нет, я вовсе не хочу быть привлекательной женщиной, это все бабское, но мне хочется…, не знаю что мне хочется…, может быть не сомневаться в себе…, даже во внешности, если приходится таскать это туловище… А сейчас у меня, несмотря на яркий наряд, имидж деловой женщины — в одной руке оранжевый букет и сумка на плече, в другой — начальственный портфель. Как только выхожу из лифта, сразу направляюсь к секретарской стойке, к лицу издательства:

— Люсенька, привет.

— Здравствуйте.

— Прекрасно выглядишь, держи.

Отдаю ей букет. Пусть запомнит утро новой эры.

— Спасибо.

— Ничего личного, чисто для интерьера.

Иду в кабинет, но потом вспоминаю про оставшиеся за спиной народные массы и оборачиваюсь:

— Всем доброе утро!

Неожиданно в сумке начинает трезвонить телефон. Извлекаю его на божий свет и прикладываю к уху. Там детский голос:

— Алло.

— Я слушаю.

Ребенок видимо ошибся номером. Захожу в кабинет и иду к своему рабочему месту:

— Кто это?

— Это Алиса.

— Алиса. Какая еще Алиса?

Бросаю сумку в кресло, и тут до меня доходит:

— А, Алиса! Привет малышка, как дела?

— Нормально, а у тебя?

— Да тоже вроде ничего. А ты чего звонишь? Что-нибудь случилось?

— Нет, я просто хочу пригласить тебя в гости.

— В гости?

Я растерянно пытаюсь сообразить, как же быть и что ответить. Начинаю метаться туда-сюда по кабинету, а ребенок давит свое:

— Ну, да. Если ты, не против.

— Э-э-э… Ну, я не знаю…, твой папа он…

— Да причем тут папа! Это я тебя приглашаю. Так придешь?

— Э-э-э… Ну даже не знаю…, как-нибудь загляну.

— А как насчет сегодня?

Прессует на каждой фразе.

— Сегодня… Ну, вообще-то сегодня, вряд ли. У меня много работы и…

— Ну, Марго, ну пожалуйста. Ну, я очень прошу.

Сдаюсь:

— Ну, хорошо, я постараюсь.

— А ты пообещай!

— В смысле?

— Папа говорит, когда пообещаешь, лучше стараешься.

— Логично. Ладно, Алис, давай я тебе позже перезвоню, договорились?

Захлопываю мобильник. Как же открутиться-то? В открытую дверь входит Калугин и сразу встает, как вкопанный:

— Марго, привет.

— Привет.

— Уау! Слушай, ну ты сегодня вообще...

Приятно конечно, для того марафет и наводил… Но лучше без этих… без мужских восторгов вслух.

— Так, Андрей, давай все комплименты потом, в письменном виде. Труби всем — через 10 минут совещание.

Спешу на выход — нужно еще успеть кофейку попить. Подбегаю к кухне и тут же торможу — оттуда слышится Галино бормотание и чьи-то всхлипы.

— Успокойся, не надо из-за него так убиваться. Этот придурок ни одной твоей слезы не стоит. Я удивляюсь, как ты его раньше не раскусила.

— А как его раскусишь.

Этот плачущий голос — Эльвирин. Стою, слушаю.

— Что там кусать и так понятно. Это же Гошина школа. Что Ребров, что Зимовский — сапоги с одной ноги.

Кто тут на меня бочку катит? Не выдерживаю и захожу внутрь:

— А причем здесь Ребров? Ну, вы же тут, кажется, брату кости моете? А, девчонки, расскажите, мне тоже интересно, что он вам плохого сделал?

Галина подает голос со своего места:

— Как главный редактор, он нам ничего плохого не сделал. Можно даже сказать наоборот.

— А как кто?

Эльвира вскакивает:

— А как мужик, дерьмо твой брат, ясно? Я это могу ему в глаза сказать!

— Чего это он дерьмо-то?

— А потому, что он ни одной юбки не пропускал! Потому что женщины для него, что клюшки — поиграл, взял другую.

— Да, ладно.

— Что, да ладно. Вот ты его сестра, да? Скажи, вот ты видела, чтобы он с кем — нибудь, когда-нибудь, больше недели встречался?… А нет, 10 дней — максимум.

Что ж так категорично… Я понимаю местные сплетни, но вне редакции? Откуда им знать? Но по большому счету приходится согласиться:

— Ну, да, грешил он этим.

— Вот видишь, чего тогда спрашиваешь?

— Ну, он же никому ничего не обещал!

— А откуда ты знаешь, обещал или не обещал?

— Ну, я в принципе хорошо знаю своего брата. И уж извините, девочки, я его люблю таким, какой он есть.

Галя неуверенно соглашается со мной:

— В принципе, парень то он неплохой. Симпатичный, умный, я бы даже сказала, что красивый.

— Кто, Гоша? Да. Мой брат красавец, просто он видимо не нагулялся еще вот и…

У Любимовой вдруг загораются глаза:

— Может и так, только я вам хочу сказать, что когда Гоша начинает уговаривать — Кашпировский отдыхает.

Эльвира удивленно на нее смотрит:

— В смысле?

— Вот он говорит, говорит, говорит… и бац, ты уже в постели!

У меня даже челюсть отвисла от такой наглости. Мы с Эльвирой переглядываемся. Это она про себя, что ли?

— А ты что, была?

— Где?

— В постели!

— Не-е-ет, я нет, вы что?!

— Ну, а чего тогда. Откуда ты можешь знать?

— Ну, подкатывал, я отказала.

— Гоша к тебе подкатывал?

Это, уже, вообще ни в какие ворота не лезет. Пусть свои эротические фантазии держит при себе!

— Да, а что тут такого?

Галя встает, и я понимаю, что у нас разные весовые категории и сейчас не время вступать в дебаты. Поворачиваюсь лицом к Эльвире и упираюсь рукой в косяк на уровне ее носа:

— Ну, а к тебе, он тоже подкатывал?

Та испуганно отнекивается:

— Нет, ко мне нет.

— М-м-м, хорошо, тогда сформулирую вопрос по-другому. А ты к нему?

— Пхе… Марго, я не понимаю, к чему ты клонишь.

— Ну, тогда я спрошу прямо в лоб. Ты с ним кувыркалась?

— Марго, что ты такое говоришь? Я с главным редактором? Что вы, нет. Нет! Нет!

Что и требовалось доказать.

— Вот видите, а говорите — ни одной юбки не пропустил.

Кладу руку на плечо Эльвире:

— Ладно, девчонки. Все остается между нами — посплетничали и будет.

Разворачиваюсь и топаю в зал заседаний. Кофе сегодня накрылось.

* * *

Народ на оперативку набивается быстро, последним вбегает Валик и спешит к свободному месту. Наумыч стоит у окна, а я торчу позади кресел. Обвожу взглядом присутствующих:

— Так, все, а почему Зимовского нет?

Андрей со своего места тут же интересуется у Кривошеина:

— Валик, я же просил предупредить всех!

— А знаете, я его не смог найти. Но, говорят, что он очень занят.

Наумыч указывает Валику рукой на пустое место Зимовского, и Кривошеин испуганно пытается вскочить, готовый побежать вприпрыжку в поисках Антона. Кладу руку на плечо Кривошеина и, пресекая инициативу, усаживаю обратно в кресло:

— А не надо, Валик. Если мой зам. сказал, что он очень занят, то наверняка мне потом отчитается… И так, пару слов о будущем.

Иду вдоль кресел, и головы сотрудников выворачиваются вслед за мной, как подсолнухи за солнцем:

— Последний выпуск журнала показал, что мы движемся в правильном направлении.

Довольный Наумыч садится на председательское место, предоставляя возможность вести совещание мне.

— Я не предлагаю поступать по лозунгу — победителей не судят, наверняка и в этом номере были какие-то свои недочеты, может быть ошибки. Но, мы добились главного — продажи журнала увеличились в два раза.

Сцепив пальцы опущенных рук, я по-отечески улыбаюсь всем и каждому. По-матерински, слава богу, не умею.

— Друзья — это наша общая победа и здесь есть заслуга каждого из нас.

Калугин смотрит на меня, все время улыбаясь. Это сбивает с мысли.

— Андрей, вы хотите что-то добавить?

— Нет, нет, простите, я внимательно слушаю.

Кривошеин влезает с шуткой:

— Так сказать, за Зимовского и за себя!

Все смеются, и Наумыч поднимается со своего кресла:

— Тихо, тихо, тихо. Все, хватит. Шутки шутками, но Марго, понимаете ли, попала в десятку.

Смотрю на Егорова, потом на Андрея, и теперь мы улыбаемся друг другу, как заговорщики — это наш совместный риск и успех. Егоров продолжает:

— Что тут говорить — это большой успех, а большой успех достигается, когда работает одна сплоченная команда, один большой механизм.

Он обходит весь зал за креслами сотрудников. Говорит и говорит, помогая себе руками… Валик, со своего места, подает голос. Он сегодня в ударе:

— Что бы он работал, этот механизм, его нужно, как минимум, смазать!

Наумыч тут же наклоняется к уху нашего остряка:

— Господин выпускающий редактор, если вы считаете, что я вас не услышал, то вы ошибаетесь.

Кривошеин пугается:

— А что я такого сказал?

Егоров идет дальше, к окну, где стою я, обхватив себя руками, с благодушной улыбкой ожидая, чем же закончатся начальственные намеки.

— А вот вы правильно сказали. Действительно, механизм надо смазывать. И я считаю, что нам нужно сделать это сегодня вечером!

Мокрицкая напрягается:

— В смысле?

Наверно, представила себя с масленкой в руках… Могла бы привыкнуть, что наших халявщиков всегда зажигает один смысл.

— Сегодня у нас в баре корпоратив!

Это вызывает всеобщий вздох восторга и аплодисменты.

— О-о-о!

— Я думаю, что мы себе не простим, если не позволим такой праздник. В общем, я официально разрешаю напиться!

Конечно, все опять аплодируют, а я скромно стою, как будто и не причем, и все это не из-за меня. Егоров, опершись обеими руками на стол, опять нависает над Валиком:

— Кривошеин!

— Да, Борис Наумыч?

— Орг.моменты возьмешь на себя.

— А почему я?

— А потому что киль больше всех должен смазываться. Все, готовимся к празднику!

Народ дружной галдящей толпой поднимается, чтобы отправиться по рабочим местам. Зал пустеет. Когда Калугин тоже встает, я его окликаю:

— Андрей.

— Да?

Мне кажется, я должен расставить все точки над i. Неуверенно двигаюсь к нему, нервно приглаживая волосы.

— Я хотела с тобой поговорить, можно?

Он кивает… Не знаю с чего начать. Язык как чужой. Молча возвращаюсь к окну и стою там, отвернувшись и таращась сквозь жалюзи, на улицу… Но сказать надо, чтобы не обольщался… Калугин за время моего молчания обходит вокруг стола и терпеливо ждет, совсем рядом, облокотившись двумя руками на кресло. Собравшись с мыслями, решительно разворачиваюсь и встаю позади председательского кресла, вцепившись пальцами в его спинку, как в трибуну:

— Андрей. Я хочу тебе кое-что объяснить.

Он кивает головой, подбадривая меня:

— Я... Я слушаю.

— Понимаешь…

Язык вязнет, и вроде собранные в кучку мысли начинают опять расползаться по углам.

— Меня нельзя воспринимать такой, какая я есть.

Иду к нему и жду реакции. Он растерянно смотрит на меня снизу вверх:

— В смысле?

Черт, как же объяснить! Возвращаюсь к окну. Так, собраться, хватит бормотать чушь!

— Ну-у, в смысле… э-э-э…. В смысле я несколько иная, чем ты думаешь.

Заискивающе улыбаюсь:

— Понимаешь?

— Ну…

Потом вдруг отрицательно трясет головой:

— Честно говоря, нет.

Блин, как же c ним трудно. Начинаю ходить туда-сюда — это помогает думать.

— Черт. Ну, как тебе объяснить. Я…, я…, я не такая, как все другие женщины! Вот.

На его лице исчезает растерянность и непонимание, он отпускает кресло, и я вздыхаю с облегчением.

— А, ну это я заметил.

Я взвиваюсь. Черт, он все опять перевернул на свой лад!

— Ну, я не в этом смысле!

— А в каком?

Опять смотрит, как барабан на Якубовича. Совсем запутавшись, иду к Калуге и еще раз пытаюсь вдолбить:

— В общем…, я это не я!

Вижу, что Андрюха пытается вникнуть в смысл моих слов, старается… Глаза вон как тревожно бегают, туда-сюда… И ничего у него не получается. И у меня тоже. Черт! Я кричу, чуть не плача:

— Ну, я не могу тебе объяснить все до конца!

— Марго, подожди, ты так не нервничай. Может и не надо ничего объяснять?

Разворачиваюсь, вздыхая. Может и действительно, не надо объяснять. Или все же надо? Только открываю рот для новой попытки, но Андрей успевает перебить:

— Не, я понимаю, тебе в последнее время тяжело, много работы, как говорится, свалилось. И не каждый мужик это бы выдержал, но я должен тебе сказать — ты большая молодец и ты прекрасно знаешь, как я к тебе отношусь.

Ну, вот, все напрасно. Стою с несчастным видом, уперев руки в бока. Ничего-то он не понял, и все мои усилия ушли в песок.

— А еще хочу сказать, что те слова, которые ты нашла на совещании, они были правильные.

Господи, ну о чем он?

— Какие?

— Ну, о том, что это наше общее дело. Коллегам это необходимо слышать... И потом, что бы ни случилось, я всегда буду с тобой рядом!

Только тебя мне рядом и не хватало для полного счастья. Калугин осторожно интересуется:

— Марго. Я пойду?

Безнадежно киваю:

— Да.

— До вечера.

Андрей выходит из зала, а мне остается лишь злиться на себя.

— Тьфу ты черт, поговорили.

* * *

Иду к себе, мимо кабинета Зимовского и вдруг слышу его громкий голос из-за двери:

— Марго у нас главный редактор. Вот флаг ей и в руки. Ее вопрос — это творчество, а если полезет в финансы, я ей нос обрежу.

Ого, как грозно. С кем это он и о чем? Стучу в дверь и, источая доброжелательность, с улыбкой захожу внутрь. Ну, конечно, и Лазарев тут.

— Слышу слово «Марго» и не могу пройти мимо. Здравствуйте!

— Здрастье.

— Так о чем речь?

Антон не креативен:

— Обсуждаем твое возвращение.

С отрезанием носов? Оригинально.

— Да? И что?

Скромно жду ответа, отведя взгляд в сторону и сцепив пальцы на животе. Ответ Зимовского лаконичен:

— Ничего.

— Нет, в самом деле, Марго, просто констатировали факт.

Лазарев пытается поддержать своего сообщника, но я ему не верю:

— Мужчины, скажите, вы опять что-то мутите?

Переглядываются между собой, аки невинные агнцы:

— В смысле?

— В смысле замышляете, есть еще такой синоним.

Внимательно слежу за их реакцией. Лазарев переходит в наступление:

— Марго, я не понимаю, в чем дело.

— Да ни в чем. Это я так, о своем, о женском. Просто хотела сказать, что я буду работать здесь, пока Гоша не появится, а когда появится Гоша, никто не знает. Поэтому, чем прозрачнее будут наши отношения, тем продуктивнее мы будем вести дела.

Константин Петрович сразу расслабляется и прикладывает руку к груди:

— Вот лично я подписываюсь под каждым вашим словом.

Зимовский присоединяется:

— Полностью согласен с предыдущим оратором.

— Спасибо за понимание.

Не нравится мне все это, нужно взять на заметку… Выхожу от этих заговорщиков и отправляюсь к себе — пора позвонить Сомовой. На мой звонок та откликается быстро:

— Алле, да. Ну как там у тебя дела?

Прикрыв дверь, мотаюсь с трубкой по кабинету:

— У меня две новости — хорошая и вторая.

— А, ну давай с хорошей!

— Прикинь, Наумыч в честь моего прихода, решил закатить банкет.

— Ха, поздравляю. А какая вторая?

— Вторая непонятная. Меня Алиса в гости пригласила.

В голосе Сомовой недоумение:

— Какая еще Алиса?

— Ну, дочка Калугина, я же тебе рассказывал.

Иду к креслу и усаживаюсь, расслабленно откинувшись назад, на спинку. Анька недоверчиво тянет:

— Чего-о-о?

— Я и сам офигел. Прикинь, она утром мне на мобильник позвонила.

— Лихо. Ну, а ты что?

— А я что?

— Надеюсь, ты не повелся?

— В смысле?

— В прямом. Ну, ты что думаешь, это ее идея пригласить тебя в гости?

— Думаешь Калуга?

— Ну, а кто еще?

Неужели он произвел на Аньку такое сомнительное впечатление? Странно. Мне казалось, наоборот.

— Да нет, Ань. Там нормальный смышленый ребенок. И потом, Калуга на такое не способен.

— Давай, я тебе еще буду рассказывать, на что способен мужик, чтобы бабу в постель затащить. Себя вспомни!

У меня даже челюсть отвисает. Во-первых, я не такой, а во-вторых, Андрюха тем более не такой.

— Ань, не ври, а? Я бы на такое не пошел.

— То есть, я так понимаю, что ты уже согласился?

— Да там фигня, заскочу на полчасика.

— Нда, странно это все.

— Что, странно?

— Да, все! Ты раньше, как то, на детей внимания особого не обращал.

Вылезаю из-за стола и подхожу к окну. Сама ты странная...

— Да я и бюстгальтерами раньше не пользовался.

— Ну ладно, решил, так решил. Отзвонись, потом.

Вздыхаю. Пасет каждый шаг…. Мамочка, блин. Выскакиваю из кабинета и буквально натыкаюсь на разговаривающих о чем-то Наумыча с Валиком.

— Марго!

— Да, Борис Наумыч.

— Скажи, пожалуйста, ты любишь сюрпризы?

Смотрю на него с подозрением — такие вопросы меня напрягают в последнее время.

— Э.. смотря какие. А что?

— Ничего.

Егоров делает загадочное лицо и уходит. Блин, у меня каждый день сюрпризы, могу я хоть один вечер расслабиться без них? Спрашиваю у Валика:

— А что он имел ввиду?

— Понятия не имею.

Валик уходит, а я продолжаю смотреть вслед Наумычу, да-а-а… все чудесатее и чудесатее.

Из кабинета Зимовского выплывают Лазарев с Зимовским и не торопясь, мимо меня, следуют к лифту. Смотрю на часы — до конца рабочего дня еще далеко. Интересно, куда это они намылились? Уж не об этом ли у них была Тайная вечеря? Потихоньку двигаюсь вслед с одной мыслью — не упустить бы. Пока они толкутся у лифта, шмыгаю назад в свой кабинет, хватаю сумку и бегом вслед за заговорщиками. Все складывается удачно — когда спускаюсь вниз, оба еще возятся возле машины Лазарева, и я успеваю поймать такси прежде, чем они уезжают. Дорога оказывается недолгой — на 2-ой Песчаной тормозим и я сквозь переднее стекло наблюдаю, как эти два гаврика выбираются из автомобиля, идут, не прячась от легкого дождя, через улицу, а затем скрываются за дверями спортивного клуба. Я тоже без зонтика. Конечно, пытаюсь последовать за ними, но натыкаюсь на несговорчивость охранника:

— Прошу прощения, девушка, но вам туда нельзя.

— Что значит нельзя?

— Вы читать умеете?

Тыкает рукой за мою спину:

— Это мужской спа — центр.

Разворачиваюсь в указанном направлении. Действительно табличка «SPA-центр. Только для мужчин». Окидываю себя взглядом, свой вырез на блузке с выглядывающими в разрез буферами… да, на мужика не очень похож.

— Ну, да, извините.

Отойдя на пару шагов, качаю головой и бормочу под нос:

— Блин, дискриминация сплошная.

* * *

На работу возвращаться уже нет желания, домой, правда, тоже рано — ну, что ж, значит, есть возможность выполнить обещание сделанное Алисе — заскочить к ней на полчасика в гости. Дверь мне открывает Ирина Михайловна. По ее лицу даже не пойму, рада она меня видеть или нет, Зато девчонка так и прыгает, как заводная — и сразу утаскивает к себе в комнату демонстрировать свои девчоночьи богатства. Спустя десять минут в коридоре слышится голос Калугина:

— Всем привет.

Потом возня и тихие голоса. Алиса тут же срывается и бежит туда с воплем:

— Ура, папа пришел.

— Ты моя радость, привет девчонка.

Выхожу из комнаты в коридор тоже. Там Андрей с Алисой на руках.

— Марго... А ты, как здесь?

Не знаю, что и сказать:

— Вот, Алиса в гости позвала.

Калуга явно удивлен, и я спешу назад в комнату. Пусть дочка сама ему что-то объясняет. Они о чем-то шушукаются, а потом Алиса возвращается ко мне. Слава богу, одна. На чем мы с ней остановились? Да! Мы же хотели покрасить ей ногти! Самое подходящее занятие, чтобы уйти от вопроса «На фига я сюда приперся». Располагаемся на ее постели. Сажусь, поджав ногу под себя, кладу детскую руку к себе на колени, подстелив предварительно лист бумаги, и решительными мазками кисточкой закрашиваю один ноготок за другим. Пытаюсь оправдать свою неопытность в этом деле:

— Знаешь, мне вообще девчачьи игры не очень нравятся.

— А почему?

— Ну, как то скучновато. Я в детстве, в основном, с мальчишками играла.

— Так что, с ними интересно?

— Ну, мне было да. В прятки, в футбол, в лапту.

— Ты играла в футбол?

— Ну-у-у… а как же. Я был лучшим во дворе.

— Ты был лучшим?

— Я сказала «лучшим»? Ну, зарапортовалась. Лучшей! Лучшей, конечно. Между прочим, мне все девчонки завидовали.

— А почему завидовали?

Макаю кисточку во флакон и продолжаю свои художества:

— Ну, как? Со мной все мальчищки дружили, считали меня своим…, то есть своей. Хочешь, я и тебя научу в футбол играть?

— А у меня получится?

Я сосредоточенно крашу ей ноготки, но они слишком маленькие, чтобы получилось ровно. Увы...

— Еще бы, конечно. У меня же получилось. Ты знаешь например, как с углового в ворота закрутить мяч?

— А что такое угловой?

Я вздыхаю. Мальчишка бы такие вопросы не задавал.

— Понятно... В общем, купим тебе мяч настоящий футбольный и я тебя научу.

Снова макаю кисточку в пузырек с лаком и берусь за другую руку… К нам в комнату входит Андрей:

— Так, девицы-красавицы. Ну, вы скоро? Алис, Марго нужно успеть доехать домой и переодеться. У нас сегодня вечеринка.

Черт, я их задерживаю что ли? А-а-а, у них наверно какие-то планы, а тут я. Начинаю оправдываться:

— А все! Cейчас, я заканчиваю.

Торопливо домазываю:

— Так, так и так! Все! Готово.

Закручиваю крышку пузырька и делюсь с Алисой собственным небольшим опытом:

— Посиди пять минут… А я полетела.

Чмокаю воздух в воздушном поцелуе и срываюсь в прихожую. Слышу вслед голос Андрея:

— Я провожу!

Но что-то его там задерживает:

— Минутку, сейчас.

Стою, жду. Они чего-то там шепчутся, потом Калуга вновь подает голос.

— Марго, я иду.

* * *

Наконец, спускаемся и выходим из подъезда. Я чуть впереди, с сумкой под подмышкой…. Чего-то в руках не хватает…. Блин, портфель на работе оставил! Рядом раздается голос Андрея:

— Марго.

Оглядываюсь. Пора прощаться:

— Ну, что.

— Что?

Машу руками в сторону арки:

— Э-э-э…, я дальше сама.

— Зачем же, давай я тебя хотя бы до машины провожу.

Он чуть касается рукой моей талии, и я ускоряюсь, ускользая от его прикосновений.

— Андрей, да не надо, я же говорю — я сама.

Не привык я к провожаниям. Он останавливается, не очень довольный:

— Ну…, как скажешь. Ну, что, тогда до вечера?

Я, почему-то нервничаю, да и у него вид какой-то напряженный.

— Да, до вечера.

Разворачиваюсь на выход в арку, но Калуга меня опять тормозит:

— Марго.

Останавливаюсь и смотрю на него:

— Что?

— Да… Ты знаешь, я хотел сказать, что я, в принципе, не очень наш кабак люблю.

Да? А мне нравится. Скромно стою перед ним, сцепив пальцы на животе. Чувствую, что этот его разговор не просто так. Тороплюсь прикинуться чайником:

— В смысле?

— Ну, в прямом…Я… Мне просто там не очень нравится, и я, честно говоря, не часто туда хожу.

Бывает… Значит, сегодня больше не увидимся. Я с облегчением вздыхаю, закругляя разговор:

— Понятно. Ну, тогда до завтра.

Только дергаюсь уйти, как он опять начинает:

— Нет, нет… Подожди, ты не поняла. Я туда приду, но… Приду лишь только потому, что туда придешь ты. Ну, в смысле из-за тебя туда приду.

Да поняла я, поняла… в смысле, понял. Черт, не успел смыться…. И как мне на это реагировать? Стою и молчу, опустив вниз глаза и переминаясь с ноги на ногу.

— Ты меня слышишь?

— Да, конечно.

Заставляю себя посмотреть ему в глаза. Калуга настаивает:

— Ну, может ты, как-нибудь это прокомментируешь?

В башку ничего не идет, и я тяну время:

— А как я могу это прокомментировать?

Он что, ждет, что я ему на шею брошусь? Андрей растерянно усмехается и мотает своими кудряшками:

— Не знаю.

Я тоже нервно смеюсь:

— Увы, и я не знаю…. Гхм…. Ну, ладно, тогда до вечера, да?

— Да, до вечера.

— Ну, давай.

— Давай, пока.

Андрей уходит с огорченным видом. А как ты парень хотел…. Марго девушка не простая. Тьфу, о чем это я... Да, переплет, однако. И я резюмирую себе под нос:

— Поздравляю, Игорь Семенович, вас хотят.

Разворачиваюсь и иду сквозь арку к своей машине.

* * *

Через час я уже дома. Сижу на кухне, в футболке и синих Гошиных трениках. И жалуюсь Аньке на свою жизнь. Сомова хавает картошку прямо из сковородки, стоящей на столе, а мне кусок в горло не лезет. Табуретка узкая, но я все равно умудряюсь подтянуть ногу вверх, к себе, и так горевать, обхватив ее руками.

— Да, блин, только все устаканилось, вернулся в редакцию на свое место, так на тебе, получи. С одной стороны зашил, с другой распоролось.

Анька пытается говорить с набитым ртом:

— Гоша, ты можешь по-русски разговаривать, а?

— Могу.

— Ну, так давай.

— Да Калугин, блин, заколебал.

— Господи, что он там еще учудил?

— Он мне, практически, в любви признался!

Сомова только усмехается.

— А-а-а… ну, понятно. А чего ж ты хотел?

— Да, ничего я не хотел. Что ты мне прикажешь с его любовью этой делать? Я с женщиной, хочу встречаться, понимаешь, с женщиной! А не с мужиком. Ань, у меня две недели не было бабы, понимаешь? Две!

Анюта всплескивает руками.

— Я то, чего могу с этим сделать?

Ну как ей объяснить… Я смотрю на красивых баб, и во мне просыпается Гоша. Я же чувствую это… Все, как и раньше… и томление внутри, и внутреннее напряжение. Гоше нужна разрядка. А мне остается только биться башкой о стену.

— Не знаю….

Отмахиваюсь и отворачиваюсь.

— Ничего!

* * *

Вечером, облачившись в юбку и темную блузку, из тех, что были куплены Сомовой для моего «победного» имиджа, еду на корпоративный фуршет. На работу ходить в ней мрачновато, да и покрой несколько фривольный — левый рукав съезжает в бок, обнажая плечо … А вот в качестве вечернего наряда, по словам Анюты, в самый раз. Даже лифчик к нему купила мне какой-то специальный, без бретелек. Опять общий стол, опять стоим стройными рядами и мое место возле Наумыча, который, конечно же, берет на себя обязанности тамады:

— Друзья мои, у нас сегодня не один повод, а целых два. Первый — это успешный выпуск нашего нового номера. Ура!

— Ура-а-а!

Зимовский интересуется:

— А второй?

— Здрасьте….

Егоров приобнимает меня:

— Это Маргарита Реброва. С возвращением Марго! Ура!

Все опять тянут:

— Ура-а-а!

Я улыбаюсь и поднимаю бокал с коньяком:

— Спасибо! Спасибо, большое.

Все от души веселятся и им уже не до меня. Решаю, что пора бы и мне немного подвигаться, хватит торчать в красном углу иконой и начинаю продвигаться вдоль стола. Когда протискиваюсь мимо Антона, тот придерживает меня за локоть:

— Ой, я смотрю у тебя хорошее настроение?

— А что, должно быть по-другому?

Не обращая внимания на его ворчание, двигаюсь со своим бокалом дальше и обхожу вокруг стола. Но удалиться и передохнуть от гвалта не удается — окликает Егоров.

— Марго!

— Да, Борис Наумыч?

— Ну, народу то скажи пару слов.

Должность и повод обязывают, так что торможу и поднимаю бокал:

— Ну, что тут говорить, друзья, еще раз повторяю — это наша общая победа. Вы все молодцы, так что всем браво. Браво!

— Ура-а-а!

Егоров, перекрикивая шум, объявляет:

— А теперь танцуют все!

Вокруг стола начинается движуха и места в партере пустеют, зато число извивающихся и прыгающих тел в зале резко возрастает. Иду к барной стойке и вдруг замечаю пристроившуюся там, сбоку, симпатичную деваху с коктейлем. Вот это буфера! Я присаживаюсь неподалеку на табурет, закидываю ногу на ногу и говорю бармену Витьке:

— Коньяку.

Алкоголь меня уже порядком взбодрил… или затуманил?... Неважно… Но меня так и тянет посмотреть на эту грудастую козочку, в чем я себе и не отказываю…. Ух ты! Гоша будет рад пополнить свою коллекцию. Неожиданно рядом возникает Калугин и тоже присаживается:

— А мне будьте добры виски со льдом.

— Я думала, ты не пьешь.

— В том то вся проблема.

— В чем проблема?

— Ты очень много обо мне думаешь, но фактически ничего не знаешь.

Я о тебе много думаю? Ну и самомнение… И вообще, Калуга, хватит умничать, не до тебя. Снова бросаю взгляд на девицу. Про себя Андрюха расскажешь в другой раз, а я уже горю от предвкушения — Акелла вышел на большую охоту.

— Или не хочешь!?

О чем это он? Чего я не хочу? Кажется, я теряю нить разговора. Отворачиваюсь и тянусь взять со стойки новый бокал. Неожиданно сзади рядом раздается голос Лазарева:

— Я дико извиняюсь.

Весело смотрю на него, приоткрыв рот — он что, тоже считает, что я много думаю о его персоне?

— Марго, вы у нас сегодня просто звезда, я обязан потанцевать со звездой!

Танцевать? Я представляю его потные ручонки на себе, и меня передергивает. Быстро нахожу выход из ситуации:

— А-а-а… Я тоже дико извиняюсь, но меня уже пригласил Андрей.

Калуга вдруг начинает кашлять. Вот не надо пить холодный виски большими глотками…. О чем это я?... Забыл… А Константин Петрович все никак не угомонится и теребит свою бровку:

— Ну, Андрей, может быть, подождет?

Смотрю на Калугу, но ему, кажется, круги этого лысого упыря по барабану. Придется процесс брать в свои руки:

— Андрей, может быть, и подождет, но я уже пообещала.

Соскакиваю со своего насеста и тяну упирающегося Калугина за собой, мимо обиженного Лазарева.

— Марго, я не умею танцевать. Марго, куда ты меня тащишь? Слышишь ты меня или нет?

— Да ладно, расслабься.

— Я расслабленный, просто не умею.

Мы доходим до эстрады, и я его подталкиваю туда, наверх:

— Да не комплексуй, представь, что у тебя муравьи в трусах.

— И что?

— Не стой, дергайся, давай!

— Оригинально.

Я тоже на сцене. Попиваю коньяк, и пытаюсь делать танцевальные па. Ого, кажется, у меня неплохо получается!… Не останавливаясь, поправляю сползший с плеча рукав блузки — пожалуй, хватит смущать Калугу женскими прелестями. Топчемся под музыку, помогая себе руками, ногами и движением … гхм… таза, и всего прочего. Внизу народ нам аплодирует, и Андрей вдруг говорит:

— А ты классно двигаешься!

Честно говоря, и сам такого не ожидал. Делаю плавные пассы пальцами возле глаз … Ну, вылитый Траволта в «Криминальном чтиве»! Круто! Ловлю на себе заинтересованный взгляд девицы у бара. Кажется у меня хорошие шансы…. Гоша — мужик!!! И Калуга должен это понять раз и навсегда. Надо досказать ему сейчас то, что не получилось днем. Танцуя, я поворачиваюсь лицом к Калугину и перекидываю волосы на плечо. Надо же, раньше они мне мешали, а теперь вроде и ничего, привык. Держу себя за хвост.

— Андрей, я тебе кое-что скажу, но только не в обиду, ладно?

— Ладно.

— Я просто хочу, чтобы ты всегда помнил, что я твой начальник.

— Ну, я помню.

— Я не в этом смысле.

— А в каком?

— Я хочу, чтобы мы с тобой соблюдали дистанцию. Понимаешь, не хочу, чтобы нас все обсуждали.

— Класс. То есть ты сейчас вытащила меня на сцену, только чтобы озвучить эту оригинальную идею?

Я глазею на девицу у бара. Нет, этак мы с Калугой протрендим ни о чем, и весь кайф обломается. Говорю ему:

— Да, ладно расслабься.

Соскакиваю со сцены и пробираюсь среди танцующих. Кажется, Андрей тащится за мной следом. Ну, вот чего, спрашивается, прицепился?

— Марго.

Моя цель — барная стойка и пышногрудая козочка возле нее. Я знаю, когда Гоша выходит на охоту, его не остановить — глаза горят, слух, нюх обострены.

— Ты знаешь, я никогда не думал, что мнение этих людей для тебя важно.

М-м-м… опять. Как бы от него ловчее отвязаться?

— Да нет, тут дело не в этом, тут дело в другом.

— В чем?

Мы, наконец, добираемся до бара, и я присаживаюсь, поближе к девице.

— Я тебе потом объясню, как-нибудь в следующий раз, ладно?

— Ладно.

Я киваю в сторону девицы и интересуюсь мнением Калуги:

— Симпатичная, да?

— Что?

— Я, говорю, девушка красивая.

— Не знаю, ты мне больше нравишься.

Я его уже не слушаю. Не обращаю внимания, хотя он и продолжает зудеть над ухом:

— Марго, Марго…

Я уже навожу мосты — пора закадрить девочку, поворачиваюсь к ней лицом:

— Привет.

— Привет.

Чувствую, как Калуга теребит мой локоть, но все равно не оборачиваюсь. Музыку заглушает голос Валика:

— Господа, минуточку внимания. Ну, что же, я думаю, что настало время заколотить, так сказать, гвоздь нашей программы в крышку нашей вечеринки.

Все вокруг визжат и аплодируют. Антоха вопит:

— Давай, жги Валюха!

— Девушки пристегните ремни, потому что кое-кто хочет их расстегнуть!

Наши тетки визжат как резанные, предвкушают…

— И так, встречаем!

Кривошеин соскакивает со сцены, а туда вылезают стриптизеры… Мне это неинтересно и я, подмигнув своей новой знакомой, отправляюсь в дамскую комнату. Выжидая, стою у зеркала, разглядывая себя…. Покрасневшая взмокшая морда. Отрываю кусок бумажного полотенца и промокаю капельки пота:

— Фу-у-у, как будто час по полю бегала.

Как и ожидал, она не собирается кочевряжиться, заходит следом, буквально через три минуты и, кутая плечи в широкий шарф, пристраивается рядыщком, у стены. С ухмылкой разглядываю ее через зеркало. Девица сразу переходит к действию:

— Ты уже уходишь?

— А что?

Ее улыбка говорит о многом, но мы соблюдаем условия игры:

— Да нет, просто спросила.

Я разворачиваюсь к ней лицом и упираюсь рукой в стенку так, что отрезаю ей пути отступления:

— Ну, если хочешь, я могу и остаться.

Смотрим друг другу в глаза. Что ни говори, аппетитная чертовка. Ладно, приступим ко второму акту нашей пьесы:

— Хотя у меня, просто от этой колбасни… У меня башка раскалывается. Может ко мне?

Она играет бровками, поджимает губки, но ее интерес очевиден:

— А ко мне, это куда?

Скоро узнаешь детка. И с Гошиным сексодромом познакомишься поближе.

— А ко мне, это в мой дом. Поверь, лучшего места на земле просто нет.

— Уверена?

— Хочешь убедиться?

Киваю головой в сторону выхода.

— А что, поехали.

Мы выползаем в общий зал. Там по-прежнему музыка в полутьме, танцы и пьянка. Мы тоже чокаемся и пьем — я допиваю свой виски, а потом забираю у нее бокал, обнимаю мою ночную нимфу за шею и веду ее к выходу. Бросаю прощальный взгляд на толпу — удачной и вам всем охоты.

* * *

По ночной Москве долетаем домой быстро. Усаживаю гостью на диван в гостиной, включаю торшер, обеспечивая интимную обстановку, а сам иду на кухню налить вискаря. Возвращаюсь с двумя бокалами и один отдаю ей:

— Прошу.

— Благодарю.

Сам захожу за диван, ей за спину. Меня уже трясет от желания, отворачиваюсь и дышу в ладошку — не слишком ли разит винищем? Вроде не очень. Обхожу вокруг дивана и присаживаюсь рядышком, с другой стороны, поджав одну ногу под себя. Замечаю, как и она, прихорашивается, поправляя лиф платья так, чтобы подчеркнуть свои выпуклые прелести. Споемся! Киваю на бокал с виски:

— Тебе не крепко?

— А я люблю все крепкое.

Ответ с двойным смыслом. Намек понял, что ж детка у Гоши не заржавеет — все будет и горячо, и крепко. Разворачиваюсь лицом к своей новой пассии, кладу руку на спинку дивана, совсем близко к желанному телу:

— Ну, тогда ты попала по адресу.

— Честно говоря, ты меня удивила.

— Чем?

— Ну, то, что согласилась ехать со мной.

— Ну, вообще-то это ты со мной поехала.

-Ты знаешь, как говориться от перемены мест слагаемых…

Нетерпеливо придвигаюсь к ней потеснее. Смесь запаха виски и запаха женщины меня возбуждает:

— А ты мне нравишься.

— Кстати, Лика.

Чокаемся бокалами.

— Марго.

— Очень приятно.

Смотрю сквозь бокал:

— Я думаю, сейчас, тебе будет еще приятней.

А потом предлагаю:

— Может на брудершафт?

— Можно.

Отпиваем, а потом отставляем бокалы на столик. Я еще держу вискарь несколько секунд во рту, прежде чем проглотить — хочу создать контраст. Вздыхаю от радостного предвкушения, но немного смущаюсь и кошу глазами в сторону.

— Ну что, понеслась?

Тянусь поцеловать эти пухлые губки. Они мягко соприкасаются с моими. Закрыв глаза, я представляю, как беру Лику на руки и несу в постель, а там… Неожиданная мысль вдруг разбивает всю фантазию вдребезги и отрезвляет «На руках? А пупок не развяжется?». Я резко отстраняюсь, мне становится ужасно душно? и я тяжело дышу, глотая воздух. Наваждение начинает рассеиваться.

— Э-э-э…, у-у-у… Извини, я сейчас.

Вскакиваю с дивана. Лика удивленно спрашивает:

— Ты куда?

Смотрю на нее растерянно и хрипло бормочу:

— Я быстро.

Не оглядываясь, бегу в ванную и там, затравлено дыша, таращусь на себя в зеркало. Кого я хочу обмануть?

— Ребров, ты чего, рехнулся? Ты чего делаешь, придурок! Ну, ляжешь ты с ней в койку, а дальше что?

Я, конечно, балуюсь иногда просмотром порнухи, и девочки там вытворяют между собой фигуры разного пилотажа, но превращать свою жизнь в подобное мероприятие, как-то не хочется. Из комнаты доносится:

— Марго, с тобой все в порядке?

Выглядываю на секунду из ванны:

— Да, да, все хорошо.

Потом снова бегу к зеркалу — так будет наглядней. Чуть постояв и сосредоточившись, вскидываю голову и смотрю себе прямо в глаза:

— Игорь Семенович, давайте договоримся на берегу, ты хоть внешне и не мужик, но и не лесбиянка!

Опустив голову вниз, тяжело дышу, мне не хватает воздуха. Прикладываю руки к разгоряченным щекам, хлопаю по ним… и рычу от бессилия:

— Карина, тварь. Ну, молись, чтоб я тебя не нашел.

Решительным шагом выхожу из ванной, иду в гостиную и усаживаюсь на диван, боком к Лике. Если не смотреть, то влечение к этому соблазнительному персику можно перебороть. Громко выдыхаю.

— Фух.

— Слушай, а с тобой точно все в порядке?

Cложив руки на бедра, сижу, напряженно выпрямив спину, и виновато канючу, глядя в сторону:

— Слушай Лик… А давай я вызову тебе такси и отвезу тебя домой?

— Значит, все-таки что-то случилось.

Совершенно в эту минуту несчастный, соглашаюсь:

— Ну, можно сказать и так.

— Не поделишься?

О чем? О том, что Игорь Семенович теперь импотент и евнух, лишенный мужских причиндалов? С трудом выдавливаю из себя:

— Ты знаешь, это слишком личное.

— Странно.

— Что странно?

— Ну, еще пару минут назад все было прекрасно.

— Да все хорошо, все отлично…. Я знаю…

Смотрю на нее с несчастным видом:

— Понимаешь, дело не в тебе.

— А в ком?

В досаде стучу кулаком по ноге:

— М-м-м… если бы здесь был Гоша, все было бы совсем по-другому. А я… Я не могу.

Отворачиваюсь. Как же мне плохо, кто бы знал. Вскакиваю с дивана — все, аудиенция окончена, извини.

— Гоша. А кто такой Гоша?

Лика тоже встает, берет свою сумочку, накидывает на плечи шарф:

— Это что, твой парень?

Я расстроено мотаюсь по прихожей:

— Ну-у-у… да. Парень!

— М-м-м… И что? Ему нравится смотреть, как ты занимаешься любовью?

— Да, нет!

Мотаю отрицательно головой. Надо же такое выдумать. Я разве похож на извращенца?

— Нет, не в этом дело.

Отмахиваюсь от такого предположения двумя руками. Собравшись с духом, выношу окончательный вердикт:

— Ты извини, но у нас ничего не получится.

Лика вдруг светлеет лицом и тянет:

— А-а-а… Я, кажется, поняла.

— Что?

— У тебя с девушкой первый раз, да?

Скажет тоже. У меня девок было, как грязи.

— Не-е-ет…, то есть да. То есть…

Черт, запутался... Морщусь и стучу кулаком себя по лбу:

— В общем, ты извини, что я тебе поломала вечер.

Она ласково проводит пальцами по моему подбородку:

— Да не переживай ты так, все в порядке. Я прекрасно провела время. Я надеюсь, что мы еще увидимся?!

Это настоящая пытка… Отстраняюсь от ее прикосновений… Сейчас готов пообещать все что угодно, лишь бы она ушла.

— Да.

Но не могу сам удержаться и беру ее за плечи. Мягонькая такая, теплая:

— Да, конечно.

— Не конечно, а сто процентов. Ты мне очень понравилась.

— Ты, тоже, очень красивая.

Я говорю совершенно искренне.

— Ну, пока.

— Пока.

Мы тянемся друг к другу и сливаемся…, целуемся в губы… М-м-м… Вдруг слышу, звенят ключи и входная дверь распахивается. Еле успеваем отшатнуться друг от друга, хотя я не уверен, что Сомова ничего не заметила. От стыда не могу поднять на нее глаза. Стоим с Ликой замерев, и молчим. Прямо «Ревизор» в финальной сцене… Пытаюсь сделать хорошую мину, при плохой игре:

— Э-э-э… привет!

Анька и Лика смотрят друг на друга явно без восторга, а мне остается лишь виновато улыбаться обеим. Сомова проходит между мной и моей гостьей в комнату. Взгляд моей новой подруги выдает ее тайные мысли об Анюте — на той рубашка мужского покроя, брюки с подтяжками, распущенный галстук. Ликин взгляд словно сканирует ее и меня — дескать, может это и есть Гоша? Я чуть качаю головой.

— Ну вот, познакомьтесь. Это Аня моя подруга. Это Лика… кхм… тоже моя подруга.

Сомова поворачивается ко мне и буквально буравит глазами. Не глядя на мою гостью, недовольно бормочет:

— Очень приятно.

— Взаимно. Ну что, я пошла?

Веду Лику к выходу:

— А, давай, может, я тебя провожу?

— Да нет, не стоит, к тебе же пришли.

Она, тоже не глядя на Аньку, машет рукой в ее сторону. Я вяло развожу руками:

— А, ну…

Распахиваю дверь, выпуская гостью. Лика, с угасающей надеждой, пытается заглянуть мне в глаза:

— Может, увидимся?

— Конечно.

Выходя из квартиры, она с отчаянной язвительностью добавляет, кивая на Аньку:

— Если тебя подруга отпустит.

— А-а-а.

— До свидания.

Сомова отвечает, чуть присев в подобии реверанса:

— Пока.

Закрываю дверь и, потирая руки, демонстративно спокойно иду на кухню, за бутылкой вискаря. А чего? Ну, зашла знакомая, поболтали и ушла.

— Гхм.

Но чувствую, грозы не миновать. И точно — сразу гром и молнии:

— Ну, и как это понимать?

Оглядываюсь и делаю круглые глаза:

— А?

— Что, дурака включил, да?

— Ничего я не включал.

Откручиваю пробку на бутылке — если нечего сказать, то лучше выпить.

— Ну, а что тогда?

Ну, ничего же не было! Удивленно развожу руками:

— Слушай, Ань, что за претензии?

Сомова стоит руки в карманах, и аж пышет жаром, желая выплеснуть негативные эмоции:

— А, ну, извини, я же забыла.

Она разворачивается и идет в прихожую, и начинает там суетливо разуваться:

— Что ты забыла?

— Я ведь тебе никто!

Блин, а это тут причем? Отворачиваюсь:

— Я этого не говорил.

— А что, ты говорил?

Смотрю на нее удивленно. Я? Это она о чем? Я вообще молчал. Сомова идет к себе в комнату, не обращая внимания на мои попытки ее затормозить. Черт, я же знаю, если с ней сразу не решить ее обиды, потом будет сто раз сложнее.

— Ань, ты куда?

— Я, спать!

И вдруг орет:

— Я устала и хочу спать!

Она хлопает дверью. Черт, как же все неудачно-то. И главное — на пустом месте! Недоуменно качаю головой и, пожав плечами, кричу ей вслед:

— Капец. Полный капец! А чего я, вообще, сделал-то?

Ну, вот, теперь придется все делать самому…. Нехотя плетусь в ванную и пытаюсь разобраться в Анькиной косметике. Пытаюсь прочесть надпись на бутылочке. Может вот это? Кое-как отмыв хрюндик, отправляюсь в спальню, стаскивая на ходу платье — ну и где тут моя любимая пижамка?