День за днем (гет)

Следующее утро проходит в суете и беготне — дел на день запланировано много, и у меня, и у Анютки, а нам еще, до работы, нужно заглянуть в милицию… А это не то место, чтобы заявиться расфуфыренными кралями — мы ж должны быть максимально пришибленными и запуганными, тогда, может быть, доблестные органы заступятся за скромных девушек и засуетятся. Так что утренний имидж у нас на сегодня максимально скромный — Анька в белой рубашечке и комбинезончике, а на мне юбка и зелено-арбузная полосатая блузка, максимально закрытая и спереди, и со спины, с короткими рукавами и фонариками у локтя. Чем-то она напоминает по расцветке то самое платье, в котором мы первый раз с Андреем ходили в ресторан. Анька их в комплекте покупала что ли? Теперь оно мне почему-то активно разонравилось и я его не ношу, а блузка ничего так себе…, в милицию в самый раз. Дополняет мой наряд неяркий макияж и хвост на голове…. Ну, кажется все, можно идти. Уже практически на выходе звонок из редакции — прорывается Люся про какое-то собрание. Капец, надеюсь, мы успеем везде.

* * *

Все наши ухищрения, походу, оказываются напрасными. Пока добираемся до отделения, пока выясняем к кому и куда, пока ждем — Сомовский запал пропадает окончательно, искра уходит в землю. Сидим теперь перед капитаном в кабинете, блеем чего-то несусветное, а тот совершенно не проявляет к нашим страшилкам никакого интереса. Так что настроение у меня, как и гримаса на лице — унылые донельзя. Наверно, еще и потому, что Анькин рассказ тоже выглядит занудным и дурацким:

— Понимаете, мне все время звонит какой-то сумасшедший. Буквально каждый день. Сначала это были звонки на работу, все чаще и чаще. Потом он начал названивать мне на мобильный телефон. Кстати, откуда у него номер тоже вопрос... Вот…, м-м-м… А три дня назад, он оставил под дверью букет цветов!

Смотрю скептически на Сомову — вот так со стороны послушать, какой-то бред получается, совсем нестрашный. Погонят нас отсюда, чувствую, поганой метлой.

— Вчера, в японском ресторане, заказал еду на мое имя и с доставкой к тому же.

Милиционер прерывает тухлый словесный ручеек и благожелательно улыбается:

— Анна Павловна, у меня к вам конкретный вопрос. Скажите, он вам каким-нибудь образом угрожал?

Переглядываемся с Анькой. Вообще-то по ее россказням, то да, по крайней мере, она так и воспринимала эти звонки. Сомова вянет:

— Ну-у-у….

— Ну, а что-то требовал от вас? Ставил условия, угрожал расправой?

Сомова шлепает губами, подняв глаза к потолку. Кажется ей нечем порадовать милиционера.

— Нет, это нет, пока нет.

— Понятно.

Капитан совсем теряет интерес — пришли две дурищи и давай на поклонника жаловаться, не те цветы подарил, не тот ужин заказал. По крайней мере, именно это читается на его лице. Мне даже немножко делается стыдно за нас с Аней и я, опустив глаза вниз, предпринимаю последнюю жалкую попытку привлечь внимание к проблеме:

— Товарищ капитан, вам может показаться, что мы паникуем на ровном месте, но…

— Ну, что вы, что вы, я вас прекрасно понимаю.

Он тычет рукой в сторону окна:

— Будь моя воля, я бы всех этих воздыхателей, которые проходу не дают, сажал бы на пятнадцать суток, а то и на год!

Издевается… Усмехнувшись, оглядываюсь на Сомову.

— Только, увы, простите, камер не хватит.

Не могу смотреть ему в глаза, сама вижу, что Анькины ужастики сплошное шило, но все равно начинаю протестовать:

— Товарищ капитан мне кажется, ваша ирония здесь не очень уместна.

Снова кидаю сочувствующий взгляд на Сомика:

— Между прочим, Анна Павловна у нас — публичный человек.

Анюта задирает глаза к потолку, как скромная звезда, а капитан хоть и косится на Анну Павловну, но воодушевления у него не прибавляется:

— У вас, это у кого?

— Вы, вообще, радио слушаете?

Сомова смущенно поворачивается ко мне и тихо канючит:

— Марго, не надо.

На мой многозначительный выпад, капитан лишь разводит руками — ничего его не берет:

— Девушки, у меня тут пожрать иногда некогда бывает, а вы мне, тут, про какое-то радио, рассказываете.

Да-а-а, тяжелый случай.

— Она «Бессонницу» ведет, очень известная передача. «Бессонница» с Анной Сомовой.

Аня дергает меня за рукав, и я оглядываюсь на нее — ну что, неправда, что ли... Капитан, кажется, нашим присутствием уже утомился:

— Да мне бессонницы еще не хватало здесь!

Он с отчаянием смотрит на нас:

— Скажите по существу, что вы от меня хотите?

По существу? Это можно:

— Мы хотим, чтобы вы установили личность этого психопата.

Милиционер кивает каждому моему слову, и отчаяние в его глазах только растет. Я добавляю:

— И гарантировали нам безопасность Анны Сомовой! Все.

Капитан удивленно пожимает плечами:

— Ну, разве есть угроза безопасности?

— А вы что не поняли, что этот человек больной?

Тот скептически усмехается:

— Все влюбленные больные, это еще Шекспир заметил.

Мои аргументы иссякли. Но Анюту, видимо, задевают его слова:

— Товарищ капитан, я, конечно в восторге от ваших литературных познаний. Только это нашу проблему никак не решает!

— Да я не вижу здесь никакой проблемы. Хотите узнать, что такое проблемы?

Он берет один из листков протокола со стоящего рядом столика:

— Вот… Вот, пожалуйста: «Гражданка Смирнова звонит и заявляет, что муж пытается ее убить».

Сомова опускает глаза к полу, и я понимаю, что нам тягаться с гражданской Смирновой — пустое дело.

— «Приезжает наряд и обнаруживает мужа с черепно-мозговой травмой, нанесенной кухонным топором»!

Мы с Анютой опять переглядываемся, и я усмехаюсь — топор в крови, это тебе не якобы отравленные суши.

— «На что гражданка Смирнова заявляет, что это была самооборона. Он, видите ли, первый надавал ей подзатыльников». Вот это я понимаю у людей проблемы! А у вас что? Цветочки, и в прямом, и переносном смысле.

Смотрю на него, исподлобья, чуть улыбаясь. Даже сочувствую мужику — мало того, что приходится разбираться с подзатыльниками и топорами, так еще наверно толпами ходят такие же тетехи, как мы. И наорать на них нельзя. Анюта, наверняка разочарована результатами визита.

— Ладно, товарищ капитан, спасибо, что успокоили.

Милиционер, конечно, понимает, что просто так в гости к ним не ходят. Что-то Анюту встревожило и может быть небезосновательно, поэтому чуть — чуть отрабатывает назад:

— Ну, конечно… Ну, ладно, вы можете написать заявление.

Он достает из пачки лист бумаги и кладет на стойку перед собой.

— Бумаги не жалко. Только сами понимаете … Ну, есть чем без этого заниматься.

— Ладно, товарищ капитан, мы уж в другой раз, когда топором.

И уходим.

* * *

Приезжаю, наконец, на работу и торопливо спешу к себе в кабинет. Хочется быстрей скинуть туфлю и посмотреть, что там мне мешало всю дорогу. Сразу прохожу к столу, кидаю в кресло сумку.

— Капец, что ж так давит-то.

Туфли совсем новые — когда их мерила в магазине, казалось, сидят идеально. И вот теперь такой облом. Хромай теперь весь день… Замечаю на столе записку, написанную печатными буквами, а под ней шоколадку. Это что? Маньяк на меня переключился? Тоже подкармливает? Походу на маньяков эпидемия началась. Cклонившись, беру записку в руки и подношу к носу:

«СПАСИБО ЗА ВСЕ! ОТ МЕНЯ И ОТ АЛИСЫ. АНДРЕЙ».

Надо же — пористый горький. Так уютно согрело. Улыбаюсь, рассматривая каракули. Спасибо... Неожиданно со стороны двери раздается резкий голос младшей Егоровой, и я вздрагиваю:

— Марго, представляешь, они мне доказывают, что эти негативы…

Испуганно оборачиваюсь и опускаю руку с шоколадкой вниз, чуть отведя ее за спину. Блин, какие на хрен негативы, я тут причем… Врет, наверняка — с негативами это к художественному редактору, а не ко мне. Смотрю на Наташу и чувствую как краснею — будто застали за чем-то неприличном.

— А что это ты там прячешь?

Кошу глаз вниз, на руку, не видно ли.

— Где?

— Где... За спиной!

Наташа, не торопясь, приближается к столу, но мне вовсе не хочется говорить ей про шоколадку.

Чуть пожимаю плечами и срывающимся голосом отнекиваюсь:

— Ничего.

— Ну как это ничего, я же видела!

Так, собраться! Оправдываться не собираюсь. Наклонив упрямо голову вперед, делаю удивленное лицо:

— А ты что-то потеряла у меня в кабинете?

Егорова подходит вплотную, но настаивать не решается:

— Нет, я просто… Извини...

— Если ты по поводу негативов, то я ими не занимаюсь.

Наташа не знает, что еще сказать и что еще придумать, чтобы заглянуть мне за спину. Она кидает взгляд на дверь:

— Я поняла. Просто все на собрании и мне никто не может ответить.

Хочется сказать что-нибудь резкое, но тут до меня доходят ее слова. Еклмн, Люся же говорила, а у меня из дырявой башки вылетело:

— О, черт, собрание… точно!

Ткнув пальцем себе в лоб, разворачиваюсь к Наташе спиной и прячу записку с шоколадкой в сумку. А потом пытаюсь проскользнуть мимо Егоровой к выходу, на ходу цепляя ее:

— А ты чего стоишь? Пошли, пошли….

Но та пытается задержаться:

— А меня никто не приглашал.

Ну, не оставлять же ее здесь.

— Я тебя приглашаю, пойдем, пойдем, пойдем….

Подталкиваю Наташу к выходу все активней, и та, нехотя, сложив руки на груди, и оглядываясь на мою сумку, продвигается к дверям. Понимаю, что тебе любопытно, но не про тебя честь. Это только наше — мое, Алисино и Андрея. Выхожу последней, прикрывая дверь. От секретарской стойки раздается призыв:

— Маргарита Александровна.

— Что-о-о? Люсь, я на собрание!

— Тут из типографии звонят, говорят срочно.

Приходится резко менять курс:

— Слушаю!

— Это Воскобойников, да. Мы тут план-график составляем до конца месяца, вы когда нам сдаваться планируете?

Когда… когда…, не знаю, когда. Такими темпами — никогда. У нас даже темы еще нет. Набрав воздуха в легкие, с шумом выдыхаю:

— Пф-ф-ф…. э-э-э… Яков Семенович, давайте не будем нагнетать, а? Я все понимаю и у нас по этому поводу как раз сейчас собрание. Думаю, сегодня определимся. Подождите, а?

Отдаю трубку Людмиле.

— Если будет снова звонить — меня нет. Переключай сразу на Егорова.

* * *

Буквально влетаю в зал заседаний, но совещание, похоже, уже в разгаре. За столом сидят только Каролина с Зимовским, все остальные топчутся вдоль стен — Эльвира, Галя, Валик, Андрей. У окна, около жены, стоит Наумыч, а вот дочурки не видно — все-таки не дошла, слиняла.

— Разрешите, я прошу прощения, просто…

Все взгляды тут же устремляются на меня, и я тычу пальцем себе за спину, собираясь выложить проблемы с типографией, но Каролина перебивает:

— Да, ты как раз вовремя!

Раз не интересно, затыкаюсь и иду к народу, поближе к Наумычу. Егорова — старшая поднимается из председательского кресла:

— Значит, так! Хочу сообщить всем, что с сегодняшнего дня издательством буду руководить я!

Егоров с презрительным смешком отворачивается в сторону:

— Ха! Комплекс Наполеона. И, по-моему, он не лечится.

Обойдя вокруг кресла с Зимовским, он плюхается рядом с ним. Можно было сюда и не спешить — грызня продолжается. Каролина вскакивает, нависая над Егоровым, и орет:

— Если здесь что-то не лечится, так это тотальный склероз!

Выпрямившись, она оборачивается к нам и оглядывает всех присутствующих. Смотрит и на меня тоже. Сложив руки на груди, стою в общей шеренге, возле Эльвиры, и глаз не прячу.

— Хочу еще раз напомнить, что это мой бизнес, это мое предприятие. Ясно!?

Наумыч, сдерживающийся до сих пор, взрывается, потрясая скрюченными пальцами:

— Да? А напомнить, в какой клоаке был бы твой бизнес, если бы не Борис Наумыч?!

Выпучив глаза, он добавляет:

— Ты бы сейчас колбасой на рынке торговала!

Каролина опять нависает над ним:

— Чего-о-о?

— Того-о-о! А кто кредит выбил на закупку нового оборудования?

Он тычет пальцем в жену:

— Ты, что ли?

Прямо песочница для детей дошкольного возраста. Типография из очереди на печать хочет нас выкинуть, а эти двое делят кубики и фантики. Полный капец!

Неожиданно Любимова срывается со своего места у стены и выходит вперед:

— Хватит! Дурдом на каникулах. Честное слово — это невозможно больше слушать. Я умоляю вас, избавьте нас от своих семейных разборок! Вы себя не жалеете, нас пожалейте!… Мы просто хотим нормально работать!

Похоже, это выступление именно то, что сейчас нужно. Любимова, она же вроде как нейтральная и зубовного скрежета у Каролины не вызывает. В отличие от некоторых, не будем показывать пальцем. Так что Егорова — старшая, молча, проглатывает критику, да и Наумыч скукоживается в кресле и прикрывает лицо ладонью.

— Мне кажется, что нам всем нужно выйти, а вам, наконец, о чем-нибудь договориться. Иначе, в противном случае, мы больше в такой обстановке работать не будем!

Круто. Не ожидала от нее такого. Все-таки, иногда, она характер проявляет. Помолчав, Галина добавляет:

— Все, идем!

И первая направляется к выходу из зала. Я вслед за ней — может, и правда, попробуют договориться?

* * *

Через пятнадцать минут по интеркому звонит Людмила и просит меня вернуться в зал заседаний:

— Маргарита Александровна, вас Борис Наумыч зовет.

Неужели угомонились? Встаю из-за стола, одергиваю блузку, приглаживаю юбку и иду на выход. Странно, что зовут только меня. Ладно, будем решать проблемы по мере их возникновения. Стучу в дверь зала и слышу голос Егорова:

— Да?!

Захожу к ним туда:

— Разрешите?

Наумыч кивает и я, прикрыв за собой дверь, иду в их конец стола. Каролина Викторовна так и сидит на председательском месте, только теперь с ватным кружком в одной руке и с зеркальцем в другой. Довольно мирная идиллическая обстановка. Приходится гадать — перемирие у них или временное затишье, договорились о чем-то или нет.

— Мне сказали, что вы хотели со мной поговорить.

Егоров стоит возле кресла жены, сцепив пальцы у груди, и глядит куда-то в пол.

— Марго, вот скажи, у тебя, как у главного редактора, есть какие-нибудь соображения?

Останавливаюсь позади отодвинутого кресла и упираюсь пальцами в спинку:

— По поводу?

— По поводу, всей этой ситуации.

Каролина что-то там промакивает на своей физиономии и, время от времени, бросает в нашу сторону яростные взгляды. Походу, все-таки, здесь лишь затишье. Задумываюсь — какие тут могут быть еще соображения, кончать надо балаган и все. Начинаю осторожно:

— Я не знаю, мне кажется, вы должны быстрее принять решение.

Перевожу взгляд на Каролину:

— Потому что людей тоже можно понять — они не привыкли работать в таких условиях.

Видимо это как раз то, что хочется услышать Егорову, потому что он разворачивается к жене и, тычет в мою сторону пальцем, тем самым призывая ее прислушаться к моим словам. Каролине Викторовне такой расклад не нравится, и она переходит в наступление:

— Чего ты на меня так смотришь?!

Сразу замолкаю.

— Ты этому тугодуму объясни. Лично я, для себя уже все решила!

Егоров напряженным голосом разъясняет:

— Тугодум — это я.

А потом поворачивается к Каролине и, изобразив руками в воздухе нечто космических размеров, орет:

— А просто у некоторых мания величия!

Ну, сейчас опять начнется. И я, конечно, меж двух огней. Каролина, морщась, хихикает, а потом поднимается из кресла:

— Хэ…Слушай, Егоров, я не собираюсь здесь с тобой пререкаться. Ты прекрасно знаешь, что я права!

Как два бойцовых петуха, они стоят друг против друга.

— Ты прекрасно знаешь, что я прав!

— Ох!

Их опять несет на семейные разборки, и я пытаюсь вмешаться:

— Ну да, вы оба правы.

Они оба резко поворачиваются в мою сторону и Наумыч недовольно бурчит:

— Что?

— Да, так, ничего. Я говорю впервые, за много лет существования нашего журнала, у нас такая задержка по материалу.

Прошло две недели, а в копилке практически пусто. Каролина хватается за последнюю фразу:

— За много лет?

— Ну, да.

— Девушка, а как давно вы тут работаете?

Это меня сбивает. Причем тут это? Мы что сейчас обсуждаем — проблемы журнала или сколько здесь работает Марго? Как-то она так перевела стрелки, что я тушуюсь и чешу пальцем лоб, стараясь сообразить, как ответить лучше:

— Ну-у-у, я…

Каролина переключается на мужа:

— Ты когда взял на работу эту пигалицу!?

Чего это я пигалица? Уж повыше ее то…. Блин, маразм зашкаливает — тетка уже сдвинулась на своей ревности. Егоров патетически взмахивает руками и, издавая междометия, со вздохами и ахами, плюхается в освободившееся председательское кресло:

— Да, подбирай ты выражения!

Хочу разуверить ее в этих подозрениях. Пытаюсь найти просвет в выкриках, но безуспешно — только шлепаю губами впустую. Каролина уже орет на Наумыча в голос:

— Очередная твоя сказка, да?

Егоров обреченно утирает ладонью лицо и губы и молчит.

— Ты же мне клялся, что она здесь несколько месяцев работает!

Эту фурию заткнуть невозможно. Орет и орет и никого не слушает. Да и какие несколько месяцев? Чуть больше двух всего-то. Наконец, набрав побольше воздуха, вмешиваюсь в ее вопли:

— Каролина Викторовна, это действительно так. Просто Гоша мне много рассказывал.

— Давай! Вдвоем тут, вешайте мне лапшу на уши!

Она, как пропеллерами, крутит руками возле своих ушей, и я даже представляю, как на них наматываются слой за слоем лапша и макароны.

— Перед вами тут, полная дура стоит!

Ну, да, не худенькая такая дура, средней упитанности. Наумыч в очередной раз закатывает глаза под потолок, а я решительно пресекаю пустой треп:

— Каролина Викторовна, не хотите верить — не надо, бог с ним. Мы, сейчас, о другом разговариваем.

— О чем, о другом?

— А вы что, не видите? В редакции пожар и его нужно срочно тушить!

Бесполезно. Она слышит только себя. Каролина складывает руки на груди:

— Слушай, девочка! Давай, не ты мне будешь рассказывать, что происходит в моей редакции и как управлять делами.

Капец. Тоже мне VIP бабушка — менеджер драный. Из солярия она вылезла порулить. Но приходится сдержать норов и заткнуться. Отворачиваюсь в сторону и молчу. Егоров со своего места все же пытается жену урезонить:

— Между прочим, это мы ее сюда пригласили.

— Лично я сюда никого не звала! Я сама знаю, как управлять своим бизнесом.

Ну, раз все такие умные, на хрена позвали меня, спрашивается? Сидела бы сейчас кофе пила с плюшками. Поджав обиженно губы, ощущаю себя совершенно в этом балагане лишней.

Егоров вскакивает:

— Между прочим, это и мой бизнес!

Каролина хватает со стола салфетки и швыряет в воздух:

— Заколебал, Егоров!

Я даже подскакиваю от неожиданности. Наумыч тоже хватает со стола порцию салфеток и швыряет их вверх.

— Прекрати…е…прекрати.

Ну, вот и поговорили. Нашли общий язык. Вклиниться в их вопли не получается, да и нет особого желания — тяну руку вверх, пританцовывая, словно школьница, пытающаяся отпроситься с урока в туалет. Теперь очередь Каролины швыряться салфетками и орать:

— Вякаешь тут, мне, вякаешь!

Смотрю умоляюще на начальника, и он безнадежно машет рукой:

— Иди Марго, иди.

С радостью тороплюсь это сделать.

* * *

Даже закрыв дверь снаружи, поплотнее, и удаляясь, все дальше и дальше, продолжаю слышать

невнятные вопли и обвинения. Когда иду мимо кабинета Калугина, не могу удержаться и заглядываю внутрь — хочу поблагодарить за шоколадку. Андрей полусидит, нога на ногу, привалившись к столу, рядом с зажженной лампой, держит в руках раскрытую папку, полную распечаток и разглядывает их по очереди.

— Привет.

Он приподнимает голову и приветливо смотрит на меня:

— Давно не виделись.

Не знаю с чего начать. Как-то так получается, что мы тоже с ним, то ругаемся, то миримся…. Чуть грустно улыбаюсь своим мыслям.

— Ну, что, говорят, ты из самого пекла?

Уже говорят? Быстро у нас.

— В смысле?

Андрей встает и подходит ко мне вплотную.

— Ну-у-у… Разборка в семье проходила.

— А-а-а…

Обсуждать не хочется, и я, обхватив себя руками за плечи, отвожу взгляд:

— Да ну их!

— Что, ругаются?

— Не то слово! Грызутся.

Калуга же у нас теперь жених и я шучу с подковыркой:

— Вот и женись, после этого.

Оба смеемся. По-моему, он не понял, мой намек.

— А…, я чего зашла.

Продолжаю улыбаться и, чуть наклонив голову набок, смотрю на Андрея:

— Спасибо тебе, большое, обожаю такой шоколад!

Моя улыбка расползается все шире и шире, не могу удержаться. Даже не знаю, почему мне так приятно и хорошо, здесь и сейчас…

— Да не за что, на здоровье.

Он тоже встает в дверях, напротив меня, привалившись к притолоке, совсем-совсем близко:

— Спасибо тебе за Алису.

Так бы стояла и стояла …. Черт, что за мысли бабские… Смущенно отвожу взгляд:

— Да не за что. Кстати, а как ты узнал, что я люблю именно такой?

Андрей улыбается в ответ:

— Дедукция.

— Дедукция?

— Ну-у-у…такой шоколад нравится Гоше, а ты говорила мне, что у вас вкусы совпадают.

— А, ну да.

Надо же… По-моему, сочиняет. Откуда ему знать про любимый Гошин шоколад? Вместе перекоп не брали и по девочкам не ходили... Наверно, видел где-нибудь случайно, как я его хряпаю, а признаваться не хочет. Смотрю на него вопросительно, но Андрей лишь пожимает плечами. Ладно, у мужчин должны быть свои маленькие тайны. Кстати о тайнах.

— А, ну слушай, я, когда наткнулась на записку, ко мне как раз зашла Наташа.

Чуть наклонив голову набок и приподняв вопросительно бровь, бросаю на Андрея любопытный взгляд — мне интересна его реакция. Он чуть медлит, отведя глаза в сторону:

— М-м-м…И что?

— Ну, я думаю, что будет лучше, если она ее не увидит…

— Ну да, наверное.

Убираю руки назад и тоже приваливаюсь спиной к притолоке:

— В любом случае, если что, ты всегда можешь на меня рассчитывать.

Калуга без улыбки смотрит на меня, кажется, не понимая. А мне просто хочется, чтобы между нами больше не пробегала черная кошка. Я уважаю его чувства и принимаю его выбор, но дружбу мы же можем сохранить, да? Немного виновато и чуть грустно улыбаюсь:

— Мы ж с тобой… Хэ…

Два бойца в тылу врага. Вон сколько раз из котла вместе выходили, да еще с боями. Глаза Андрея сияют и чего-то ждут:

— Что мы с тобой?

Он пытливо смотрит на меня и мне приходится смущенно отвернуться. Да ничего мы с тобой. Дельфин и русалка. Радостное настроение уходит, и я пытаюсь уйти от ответа:

— Я думаю наша с тобой дружба, не помешает вам с Наташей?

Калугин вздыхает и, отвернувшись, смотрит вглубь своего кабинета. Вглядываюсь в его лицо, пытаясь уловить какие-то знаки.

— Дружба? Да нет…, дружба да, не помешает.

Он срывается с места и уходит внутрь. Прозвучало неоднозначно и я пытаюсь вызвать его на откровенность. Тряхнув головой, говорю с усмешкой:

— Ну, ты как-то иронично сейчас это сказал.

Андрей стоит возле своего стола и оттуда смотрит на меня. Потом говорит:

— Нет, нет, поверь. Я действительно, очень серьезно отношусь к дружбе и…

Он замолкает. Мне вдруг становится неуютно… Переминаясь с ноги на ногу, оглядываюсь в сторону холла. Зачем я пытаюсь растеребить то, что трогать нельзя? Все отлично, все правильно!

— Ну, ладно я тогда пошла. Извини, что помешала.

Киваю ему и делаю шаг назад, в общую суету за пределы уютного кабинета. Андрей меня не удерживает и что он хотел еще сказать про дружбу остается в неузнанном прошлом.

— Нет, нет, ничего.

Поведя плечами, вздыхаю:

— Алисе привет.

— Да, обязательно передам.

Тряхнув хвостом, ухожу прочь. С двойным чувством — и все хорошо, и все плохо.

* * *

Вернувшись к себе, не могу удержаться — после разговора с Андреем на сердце тоска, и я вынимаю из сумочки его записку, чтобы в который перечитать и ощутить ее тепло. «СПАСИБО ЗА ВСЕ. ОТ МЕНЯ И ОТ АЛИСЫ! АНДРЕЙ». Блеск бесцветного лака на наманикюренных пальцах, вцепившихся в клочок бумаги, вдруг начинает расплываться и мутнеть. Это что слезы? Черт! Раздается стук в дверь, я резко опускаю записку вниз и поднимаю голову. В проеме стоит Наташа и вопросительно смотрит на меня:

— Марго ты уже уходишь?

— А что?

Мне не хочется, чтобы она видела мои мокрые глаза и приходится повыше задирать нос. Но голос все равно напряжен и, чувствую, чуть дрожит.

— Тебя мой отец ищет, он хочет с тобой переговорить.

Так, хватит соплей, я на работе. Наконец есть повод взять себя в руки. К Наумычу? Если он там опять вместе с Каролиной, то лучше вообще не ходить. Чуть набычившись, недоуменно, смотрю на Егорову-младшую:

— Опять?

— Ну, я не знаю, опять или снова. Мое дело предупредить.

Капец. Поведя головой из стороны в сторону, мученически поднимаю глаза к потолку — господи, услышь ты меня, наконец:

— Ой, капец, заколебали, а? Из пустого в порожнее!

Чуть отодвинув движением руки, стоящую на пути Наташу, протискиваюсь мимо нее и, зажав записку в кулаке, тороплюсь к выходу. С Егоровым сталкиваюсь буквально в дверях его кабинета.

— У тебя что-то срочное?

— Да, Наташа сказала, что вы меня искали.

— А..., да. Зайди на минутку.

Он прикрывает дверь по плотнее.

— Скажи Люсе, пусть соберет народ через полчасика. В холле. Будет объявление.

— Какое объявление? О чем?

— В общем… Эх… В общем, будем делить с Каролиной имущество. Только это между нами.

— Капец. Приплыли.

* * *

В три часа дня собираемся опять. Похоже, сейчас нас осчастливят основательно. В центре холла и в центре внимания, конечно, Наумыч с Каролиной. За их спинами стоим мы — я, сложив руки на груди, рядом Андрей, Эльвира, Валик, дальше прямо на чьем-то столе пристроился, сидя, Зимовский, сбоку от начальства — Галя Любимова, опять же Люся с блокнотом возле своей стойки. Ну, и рядовой состав тоже болтается неподалеку, прислушивается. Наумыч, наконец, начинает свое объявление:

— Друзья, коллеги. Я хочу, чтобы вы нас правильно поняли.

Сцепив ладошки у груди, он очень волнуется и это видно.

— Мы очень дорожим этим коллективом, который создавался не один год.

Каролина не может утерпеть и перебивает:

— Слушай, лебедь, может, хватит хлопать крыльями? Давай по конкретнее.

Зря она так, да при таком скоплении народа. Егоров оглядывается на жену:

— Давай сама, раз такая умная.

— Могу и сама!

— Давай.

Каролина выступает вперед, идет по холлу в одну сторону, потом назад. Егоров плетется за ней хвостом, с недовольным видом, но сдерживается.

— Значит, так! В руководстве нашего журнала произошли кое-какие изменения.

Она разворачивается и осматривает выстроившийся бомонд.

— Отныне под моим непосредственным началом будут работать...

Она крутит головой, потом тычет пальцем в Антона:

— Зимовский!

Тот поднимается со своего места.

— Калугин!

Андрей удивленно поднимает брови:

— Я?

— Да…и…

Она натыкается взглядом на Кривошеина.

— Виталик!

— Я Валик, Валентин.

— Значит, Валентин….B этот…, мальчик, как его, посыльный.

Егоров, не глядя на жену, уточняет:

— Николай?

— Николя, да.

Она виновато улыбается, оглядывая окружающих:

— Извините, я просто не могу сразу всех запомнить.

Наумыч язвительно добавляет:

— Конечно, когда объем памяти 50 килобайт.

Каролина недоуменно оглядывается на него:

— Что?

— Ничего… Значит так, со мной работают… э-э-э…

Тоже начинает крутиться с поднятым вверх пальцем, готовым тыкать

налево и направо. Смотрит на меня:

— Марго!

Я киваю.

— Марго…, э-э-э… Галина со всем отделом.

Каролина тут же перебивает:

— Стоп! Наташа моя!

Ну, конечно, как же иначе. И Наташа у нее как дочка, и Калугин как будущий зять.

Егоров наклоняется в сторону жены и достаточно громко шипит:

— Дочь твоя, а отдел мой… Значит, так, Эльвира…

Он ее видит не сразу и кричит:

— Эльвира!

Мокрицкая с испуганным видом стоит позади него и молчит. Наконец заметив ее и похлопав по плечу, он еще раз подтверждает:

— Эльвира.

Потом спешит к Люсе и приобнимает ее, вызывая счастливую улыбку на лице:

— Вот и Людмила!

Каролина ехидно цедит сквозь зубы:

— Да, красавчик, всех баб под себя подгреб.

А сама-то? Всех мужиков… Егоров косится на нее и огрызается:

— Гребут кошки во дворе.

Потом задрав нос, изображает улыбку:

— Насчет красавчика — ты права.

Каролина Викторовна вновь берет инициативу в свои руки:

— Значит, так. Все кто работает со мной — любые вопросы, связанные с отделом Егорова решать только через меня. Кому не нравится — с удовольствием рассмотрю заявление об уходе.

Зимовский тут же льстиво влезает:

— Мудро.

Придурок…. Как это все может работать, не представляю. Выпустить журнал — это уйма технических мелочей и без слаженной работы всех вместе бесконечные сбои неизбежны. И вообще, кто все вместе сводить будет? Я или Каролина? Егоров бьет себе кулаком в ладонь и, глядя в упор на жену, язвит:

— Ребят, ну придется нам построить еще один туалет, чтобы вообще не пересекаться.

Заносчивый ответ жены себя ждать не заставляет:

— Если надо будет — построим!

Народ боязливо расступается и она, не глядя ни на кого, марширует к лифту. Егоров, зыркает быстрым взглядом в толпу и дергает головой:

— Так, мои, работать!

Кто-то остается на месте, пребывая в ауте, кто-то расползается по комнатам переваривать и сплетничать. Я же лишь удрученно качаю головой:

— Да-а-а, маразм крепчал, деревья гнулись.

* * *

Вечером, дома, у нас с Анькой только и разговоров про полную задницу, в которую попал «МЖ» и Сомова в этом со мной полностью согласна. Почему-то про Калугина и про его шоколадку мне совсем рассказывать не хочется…

Зато ночью, уже одев пижаму и забравшись в кровать, никак не могу уснуть — потому что мысли то и дело возвращаются именно к нашему разговору и маленькому презенту с запиской. В полумраке горит ночник, и я снова разворачиваю уже истертую бумажку, перечитываю, а потом прячу под подушку…. Андрей так странно это сказал — «дружба да, не помешает»… Как будто есть что-то еще между нами и это что-то может помешать. Есть или нет? Смотрю в темноту, на ночные тени, а потом бросаю взгляд на тумбочку, где лежит молчаливый мобильник. Как же хочется позвонить и узнать, что же он имел в виду…. Но конечно не буду — Андрей уже спит и мой звонок будет выглядеть совершенно странным…Тем более, может быть он и не один, с Наташей… Валюсь на подушку на правый бок. Спать надо, а не фантазировать! Тянусь к выключателю и, погасив ночник, погружаю спальню в темноту. Сквозь шторы пробивается свет луны, и я переворачиваюсь на спину. Блин, слонов, что ли посчитать? Приподняв голову, снова смотрю в темный угол, где меня дразнит мобильник. … Ладно, была, не была. Терпеть невмоготу — пусть лучше отругает. Хватаю телефон и, пользуясь подсветкой, нажимаю кнопки номера. Прикладываю к уху и жду соединения, пялясь в темный потолок. Короткие гудки. С кем ему разговаривать ночью? Наверно, с Егоровой треплется. Ну и правильно. Кладу мобильник назад на тумбочку и накрываюсь одеялом с головой. Спать!