День за днем (гет)

С работы ухожу немного пораньше — нужно еще подготовиться и навести марафет. Покупать новое платье ради этого суслика я, конечно, не собираюсь, найду и дома какую-нибудь тряпку. Если идти покупать платье, то это нужно делать вместе с Сомиком — с чувством, с толком, с расстановкой. А не на бегу, после работы. Зайдя в квартиру, бросаю сумку с портфелем на ящик с обувью и, придерживаясь рукой о стену, сбрасываю туфли — одну, другую. Анюты не видно и я кричу вглубь нашего логова:

— Ань, привет!

С кухни доносится Анькин голос:

— Привет.

Иду к ней:

— Чего делаешь?

Хотя и так понятно — сидит за кухонным столом и режет овощи.

— Курицу решила с картошкой запечь.

Протягивает мне кружок морковки:

— Хочешь?

Увы, сегодня я ужинаю в другом месте, так что кулинарные достижения Сомика не для меня. Иду мимо Аньки прямо к холодильнику:

— Все, что я сейчас хочу, так это застрелиться.

Лезу внутрь, прикидывая, чего бы там взять и выпить. Сомова хмыкает:

— Опять депрессия и суицид, суицид и депрессия.

Она слезает с табуретки и, подхватив тарелку с нарезанной морковкой и миску с очищенной картошкой, идет к плите. Блин, до чего же неохота никуда тащиться… Сидел бы дома, пялился в ящик и грыз Анькину курицу… Так ничего и не выбрав, захлопываю дверцу холодильника и стою там, сложив руки на груди и таращась в пространство:

— Черт, зачем я пообещал Наумычу, а?

— Что ты пообещал Наумычу?

— Да поужинать с этим Верховцевым.

Сомова подходит поближе:

— Зачем тебе ужинать с Верховцевым?

Вот и я говорю, зачем?

— Да Наумыч меня уговорил заняться вшивой дипломатией. Дескать, расположить его, повернуть лицом к коллективу.

Сомова возвращается к кухонному столу и берет оттуда тарелку с помидорами. Слежу за ее перемещениями и раздраженно роняю:

— А этого придурка, понимаешь, я чувствую, как его не крути, все равно придурком останется!

— М-м-м… понятно.

— Ань, что тебе может быть понятно?!

Сомова, склонившись к подошедшей Фиона, теребит ее за голову, а я с горечью вздыхаю:

— Я в кабинет Калугина захожу — а там он сидит!

Да еще в позе лотоса, блин. Развожу руками:

— У меня аж мурашки по коже.

Сомова опять идет к кухонному столику:

— Слушай, не надо сравнивать Верховцева с Калугиным.

Теперь она оттуда забирает блюдо с замороженной курицей и несет засунуть ее в микроволновку.

— Это все равно, что сравнить автобус с диваном…. Абсолютно разные вещи!

Сама ты диван.

— Да я и не сравниваю, мне просто стыдно перед Андреем, понимаешь?

— А что тебе перед Андреем стыдно? Ты же его не увольняла?

Да его и так, наверно, никто пока не увольнял, дело то в другом… Пытаюсь сформулировать, что мне не нравится во всей этой истории:

— Да потому, что не было у меня никакой позиции. Я ходила — и вашим, и нашим. Как баба, ей- богу!

Капец, Сомова стоит со своей курицей, смотрит на меня и ржет. Что тут смешного-то? Я горячусь:

— Надо было поставить вопрос ребром, ударить кулаком по столу, уволиться вместе с ним, наконец.

— Хэ…

И это все что может Анька сказать? Гордо встряхиваю головой, отгоняя волосья за спину. Сомова, продолжая хихиканья, выдает:

— Я, конечно, все понимаю Ребров... Любовь, это страшная сила.

Ну вот, я ей про Фому, а она про Ерему. Смотрю на Сомову с укоризной:

— Какая любовь?!

— Ну, а как это еще назвать?

— Слушай, Сомова, с тобой в последнее время совершенно невозможно разговаривать!

Воздеваю руки вверх и пытаюсь язвить:

— Везде любовь мерещится!

Оставляю последнее слово за собой и тороплюсь уйти в спальню — мне еще в душ надо, причесаться, накраситься, платье подобрать. В спину слышится:

— Хм, что еще раз подтверждает мою мысль.

Достала, уже.

* * *

За окном совсем темно. В разгар сборов Анька приходит ко мне в спальню, как ни в чем не бывало и усаживается на кровать. Ее разговоры о том, что Гоша влюбился в Калугина, как всегда, напоминают мне кто есть кто, и портят настроение. Я уже одел недавно купленное длинное красное платье (сейчас уже не помню мотивировку в магазине для покупки, но сейчас оно оказалось очень кстати) и теперь стою перед зеркалом, сосредоточенно пытаясь накрасить ресницы. Трясу тубой с кисточкой и через зеркало наблюдаю за сидящей на моей кровати Сомовой. Настроение дерьмовое и я продолжаю ныть:

— Ань, ну я не хочу, не хочу ужинать с этим Верховцевым.

— Ну так не ужинай.

— Но я же пообещал!

— Тогда, ужинай.

— Слушай Сомова, ну чего ты заладила то, а?

Анюта вскакивает со своего места и идет ко мне в ванную:

— По-моему не я здесь заладила. Вообще, мне уже надоело слушать твое нытье, знаешь.

Ну, тогда чего притащилась? Сидела бы на кухне с курицей, или в гостиной, или у себя в комнате… Я ж тебя не звал.

— Я вообще-то у себя дома.

Хочу ною, хочу нет.

— А-а-а, так мне уйти, да?

Раздраженно ухмыляясь, она поворачивается ко мне спиной, облокотившись рукой на дверную притолоку. Вот истеричка, чуть что, сразу «уйду, уйду». Поскандалить от скуки пришла? Шантажистка!

— Слушай, Сомова, чего ты из крайности в крайность бросаешься? Ты не видишь — мне хреново!

Анька снова поворачивается ко мне лицом и упирает руки в бока:

— Вижу!

— Я на этого барана лощеного смотреть не могу… Сладкий, скользкий весь.

Сомова слушает меня, отвернувшись в сторону, и я продолжаю выплескивать свой негатив, передразнивая гламурного укурка:

— «Я думал, ты хоть неделю продержишься», тьфу!

— Слушай, просто он пришел вместо Калугина, вот ты и завелась!

Был бы нормальный, я бы не завелась.

— Да я не поэтому завелась!

— А почему, тогда?

Сомова c недоверчивой усмешкой разводит руками, а потом опять складывает их у себя на груди. Анькины слова про Калугина заставляют пнуть Верховцева и с этого бока:

— Потому что, как специалист, он ничем не лучше Калугина, просто его раскрутили вот и все.

Щелкаю себя пальцем по кончику носа:

— Ходит, носом аж потолок задевает.

А как человек, вообще дерьмо. Вон, все наши тетки на него уже зуб имеют и буквально ревут от обиды.

— Я, между прочим, звезд и не такой величины видал! И вели они себя в шестнадцать раз скромнее!

Тычу пальцем в сторону Сомовой, она миролюбиво отрывается от дверной притолоки и подходит поближе:

— Выговорился?

— В смысле?

— В смысле, все сказал?

— Ну, да.

— Ну, тогда, давай сделаем из злой девочки красивую.

Она забирает у меня туб с тушью и машет им у меня перед носом. Я согласно вздыхаю:

— Давай.

* * *

В полвосьмого заказанное такси заезжает за мной, и я, придерживая длинный подол платья и прихватив Анькину маленькую сумочку, куда Сомова уже засунула все необходимое из моей косметики, спускаюсь вниз. В «Sorrento» меня сразу, без задержек, провожают к столику. Вернее к большому вытянутому столу, окруженному диванчиками — за ним действительно вполне могут поместиться шесть человек, а то и больше. Походу, я при заказе погорячился. Хотя так даже лучше — на дистанции, у этого недоделанного «мачо» будет меньше рождаться глупых мыслей. Мой кавалер уже здесь и как всегда креативен — это я весь вечер наряжалась и красилась, он же посчитал, что и так хорош для делового ужина — на плечи накинул свой выцветший свитерок, завязал на груди рукава узлом и все, красава. Рассаживаемся — я у стены под большим зеркалом, Верховцев — во главу стола. Официанты суетятся, быстро приносят белое вино, хрусталь, тарелки с едой на двоих, кувшин с апельсиновым соком. Смотрю на Сашу, который сидит, подперев голову рукой. Ну что, будем наводить мосты? Интересуюсь:

— Ну, и как тебе здесь?

— Ничего так… Конечно, это не настоящий итальянский ресторан, но скажем так — попытка засчитана.

Он тянет руку, что-то поправляя в сервировке на столе, а я не могу удержаться от отрицательных комментариев:

— В Италии есть рестораны и похуже.

— Так ты что, ты бывала в Италии?

Укоризненно смотрю на Сашу:

— Обижаешь.

— А ты неплохо держишься.

Я вдруг напрягаюсь, замечая Калугина с Наташей, пробирающихся среди танцующих пар. Капец, и эта сюда приперлась …. На ней бирюзовое платье с открытыми плечами, на которые волнами спадают завитые волосы. Вцепилась в руку Калугина, словно пиявка. Мне почему-то неуютно от их присутствия — словно меня застукали, здесь, с этим Сашей… Верховцев замечает мое смятение и оглядывается в сторону зала:

— Это дочка Егорова?

Дернул меня черт заказать именно этот ресторан. Продолжаю ерзать и даже чуть приподнимаюсь с дивна:

— А? Она самая.

— А это Калугин, если я не ошибаюсь… Я — его скинул?

Не ошибаешься… Так, нужно взять себя в руки. У нас просто деловой ужин. Усаживаюсь обратно. Судорожно вздыхаю:

— Именно, так!

Саша вдруг поднимает руку и щелкает пальцами, привлекая внимание парочки:

— Добрый вечер!

Калугин оглядывается, Наташа тоже. Как же все не вовремя… Бросаю взгляд в сторону Андрея и, загородившись рукой, прячу покрасневшее лицо. Верховцев встает из-за стола и с улыбкой протягивает подошедшему Калуге руку:

— Саша.

— Андрей.

— Друзья мои! А почему бы вам не присоединиться к нам? Я, думаю, что нам есть о чем поговорить.

Подняв голову, нервно приглаживаю волосы и смотрю на Андрея. А потом, забыв про помаду, облизываю вдруг пересохшие губы. Калуга бросает взгляд на меня, потом оглядывается на Егорову и неуверенным голосом отказывается:

— Все дело в том, что мы уже заказали столик.

Верховцев безапелляционно пресекает все протесты:

— Секундочку, во-первых, заказ можно отменить.

Андрей снова смотрит на пиявку, повисшую у него на руке. Горько усмехаюсь — какая идиллия... И этот человек, всего неделю назад, лез на сцену меня целовать… Саша, тем временем, настаивает:

— А во вторых, раз уж я тебя оставил без работы… Так можно, я тебя, хоть ужином угощу?

Бровь Калугина ползет вверх, и он протестует, пытаясь улыбнуться:

— Стоп, стоп, стоп... Вообще-то, меня никто без работы не оставлял, я сам ушел.

Да ладно, Андрюх, это ты мне можешь трендеть про свое «твердое решение». Не было бы рядом присосавшейся мозгоклюйки, я бы тебя уломал остаться. Ну, а Сашу просто так не собьешь, он заговорщицки усмехается:

— Ты знаешь, ты знаешь, о чем я говорю.

Да все знают, но Калуга упирается и отрицает очевидное:

— Нет... Нет, я не знаю.

Мне его такая настойчивость не нравится. Если он такой принципиальный, твердый и решительный, то и с Егоровой, значит, у него серьезно и давно... А я так, не случившаяся звездочка на фюзеляже... Верховцев вдруг оборачивается ко мне за поддержкой:

— Марго, ну пригласи гостей.

Оно мне надо? Уперевшись руками в диван, приходится подниматься, хотя придвинутый стол не очень этому способствует. Слышу Наташин голос откуда-то из-за Калугина:

— Да не надо нас никуда приглашать. Вам же русским языком сказали — у нас столик заказан!

Усердно киваю — сидеть, весь вечер рядом с Андреем и смотреть, как он милуется с этой кровососущей шваброй, особого желания нет. Но Верховцев все решает по своему — обходит вокруг парочки и приобнимает обоих за плечи. Андрей издает какое-то междометие:

— Та-а-а

Саша ставит жирную точку:

— Не хочу пользоваться запрещенными приемами, но я обижусь.

С другой стороны, у меня накопилось много вопросов к Андрею Николаевичу… Даже слишком много… И меня словно кто-то дергает за язык:

— Ребят, ну действительно, раз так получилось …

Я замолкаю и смотрю выжидающе на Андрея. Он глядит на меня исподлобья, а потом разворачивается к Наташе:

— Ну-у-у…, ладно.

И нежно ей улыбается:

— Только ненадолго.

Тьфу, смотреть противно. Усаживаюсь назад на свое место. Калуга, отодвинув кресло напротив меня, пропускает в него Наташу:

— Давай… Прошу.

Егорова, поглядывая в мою сторону с явным превосходством, садится, и я отворачиваюсь. Тоже мне, победительница... Интересно, кто из них кого сюда приволок — он ее или наоборот? Хотя, какая разница… Калуга, тем временем, располагается за столом напротив Верховцева, по левую от меня руку. Саша берет на себя бразды тамады:

— Друзья мои, место, конечно, не самое гламурное…

Андрей поддакивает:

— Это точно.

Ха, тоже мне, завсегдатай гламурных мест…. Помнится, кубинский ресторан презентабельностью далеко не отличался, скорее наоборот. Саша берет со стола папку с меню:

— Но, раз мы встретились здесь, это наверно не просто совпадение…

Калугин, усмехаясь, мотает головой, пока не натыкается на мой взгляд, который я тут же отвожу в сторону — мне вовсе не хочется демонстрировать, как меня задевает их совместное с Егоровой времяпровождение.

— … И если правильно воспользоваться выбором может оказаться, что это надолго.

Как-то витиевато, я что-то не очень поняла. Или может что-то пропустила? Верховцев, тем временем, передает Наташе папку, а я исподтишка наблюдаю, как Калугин, сжав губы, улыбается своей даме. В мою сторону и не смотрит…. Ну, так Москва большая, пусть тебя твоя мочалка отведет в более «гламурное» место. Пытаюсь подкинуть эту идею:

— Саш, ну мы же не знаем, может, действительно, они куда-то торопятся.

Правда парочка только пришла и у них даже заказан здесь столик, но по мне так лучше пусть катятся подальше. В прошлый раз с ними в ресторане я уже была третьей лишней, больше не хочу.

— Мало ли какие у них планы.

Андрей тут же соглашается и смотрит на свою постельную подружку:

— Да, у нас действительно планы.

Это меня, почему-то задевает, и я пытаюсь съязвить:

— Очень за вас рада!

— Спасибо.

Саша наш с Калугой поединок не замечает и продолжает нести что-то свое, заумное:

— Ну, вот и замечательно! Марго, если у молодых людей есть планы….

Он вдруг тянет свою руку к моей и накрывает ее. Замечаю, как глаза Калугина тут же перемещаются в точку их соприкосновения. Верховцев заканчивает мысль:

— …То это означает лишь то, что жизнь продолжается, да?

Я киваю:

— Трудно спорить.

Тем более, наглядный пример налицо — с одной «любовью» не получилось, всегда под рукой есть запасная. Жизнь продолжается. Саша продолжает нежно сжимать мое запястье и поглаживать руку, и я ее, кому-то назло, не отдергиваю. Калугин не может оторвать глаз от этого зрелища, его как магнитом тянет. Пустячок, а приятно.

А потом он демонстративно поворачивается к Наташе, берет ее руку в свои, и приторно щебечет:

— Дорогая моя, закажи что-нибудь.

Ха, «дорогая»! Он что думает, что уел меня, что ли?

* * *

Сашин треп продолжается и пока приносят заказ, и пока едим. Вот что значит самодостаточная личность — трендит и трендит, и никто ему, по большому счету не нужен. Я даже не слушаю, чего он там вещает...Так, краем уха.

— Поверьте, я не хочу показаться альтруистом...

Держу в руках бокал с вином и смотрю сквозь него на свет. При слове «альтруист» бросаю взгляд в сторону Верховцева — опять себя пиарит? Тот продолжает:

— ….Но деньги всегда для меня были на втором месте — не могу терпеть, когда что-то ограничивает мое творчество.

Он что-то цепляет вилкой в своей тарелке и отправляет в рот:

— Во всем, да... М-м-м, ничего...

Калугин с Наташей тоже жуют и, кажется, им все равно, что вещает наш гуру. Меня же последняя фраза цепляет — кто о чем, а вшивый о бане. Тем более, что надо выполнять наказ Наумыча и наводить мосты. Склонив чуть голову на бок, смотрю на Верховцева и пытаюсь что-то втолковать столь самовлюбленной личности:

— Э-э-э, ну…, творчество творчеством, а когда ты работаешь в системе, она диктует свои условия.

Склонив голову на бок, смотрю на Верховцева с некоторым сожалением — если он не понимает таких вещей, значит, он никогда не решал больших общих задач. Калугин, уткнув нос в бокал с красным вином, меня поддерживает:

— Угу.

— Может быть…, но на Сашу Верховцева это не распространяется.

Капец. Вот, баран! Последняя его фраза неожиданно задевает Андрея:

— Да? А Саша Верховцев вообще в курсе, что «Мужской журнал», в который он пришел, какой год главный по продажам?

Мне приятна поддержка Андрея, и я одобрительно киваю. Но Сашу без масла не слопаешь — он, как всегда, самоуверен:

— Не переживайте, уж что-что, а себя я продавать умею.

Это уж точно. В этом ты мастак. Но мы-то говорим не о тебе, а о журнале. Калугин не может удержаться и бормочет:

— Да кто бы сомневался.

Верховцев, не расслышав, переспрашивает:

— Что?

Андрей лишь отрицательно мотает головой:

— Да так, ничего…

Егорова вдруг решает проявить заботу и продемонстрировать свои претензии на мужчинку справа — берет салатницу со стола и начинает соскребать ее содержимое в тарелку Андрею. Тот оторопело смотрит на ее действия:

— Наташенька, что ты делаешь?

— Кушай, кушай, зелень для мужчин очень полезна.

— Да? Спасибо.

Это что, выпад в мой адрес? Дескать Андрюша трудится по ночам над тобой не щадя сил? Вот выдра драная. Поворачиваюсь к Верховцеву:

— Саша, еще кусочек?

— С удовольствием.

Цепляю вилкой кусок мяса из своей тарелки, и подношу ему ко рту. Саша тут же ловко снимает его губами:

— Прямо тает во рту.

Посылаю Верховцеву ослепительную улыбку. Калугин так увлекся нашим созерцанием, что совершенно забыл про свою заботливую пиявку — а она все накладывает и накладывает. Слышу, наконец, протестующий возглас:

— Достаточно!

Я прямо расплываюсь в счастливой улыбке глядя на Верховцева, а потом смотрю на Андрея. Саша вдруг заявляет:

— Марго в офисе и Марго в ресторане — это два совершенно различных человека.

Андрей, глядя на меня, эту мысль развивает:

— Это точно, Марго вообще очень загадочная женщина.

— Почему?

— Никогда не знаешь, что она выкинет в следующую минуту.

Мы держим бокалы с вином в руках и смотрим друг друга. Уж чья бы корова мычала — вот уж кто фортели по-крупному выкидывает… А у меня так, мелочи… К тому же, тебе-то не все равно? У тебя теперь есть вон сколопендра примитивная как чемодан. Задумываюсь, как бы по ехидней съязвить, но Калугин опережает и поднимает свой бокал вверх:

— Ваше здоровье!

Он пьет, глядя на меня… А я демонстративно отставляю бокал на стол и поворачиваюсь к Саше со слащавой улыбкой. Продолжим наводить мосты.

* * *

Когда подают кофе с мороженным, неожиданно начинается сольное выступление Егоровой. И, конечно, про себя любимую — про жратву, про заграницу, про свои неземные телеса... Это она перед Андрюхой, что ли, выкаблучивается? Или передо мной?

— Вот рыбы и рыбопродуктов я могу съесть сколько угодно, и на мою фигуру это вообще никак не повлияет.

От тоски подохнуть можно… А эти двое, Калугин с Верховцевым, ничего — cлушают, улыбаются, наверно решают, не крашеная ли она блондинка. Язвительно бурчу под нос:

— Чего не скажешь про мороженное.

— А что мороженное?

— Ничего, кушай, кушай.

Егорова, нахмурившись, продолжает трескать пломбир и Верховцев снова берет инициативу в свои руки:

— Девочки, ну давайте не будем говорить про еду и ее влияние на фигуру? Ну, мы же отдыхаем, нам что, больше говорить не о чем?

Калугин, размешивая кофе в чашке, не поднимая глаз, интересуется:

— Например?

— Например, Андрей, лично я тебе даже завидую!

— Да? В чем же?

— Ну, ты же не сразу окунешься в работу? Наверняка устроишь себе небольшой отпуск, а?

С интересом жду ответа и начинаю елозить в кресле. Может быть, хоть сейчас, вылезут причины крутого «решения»? Наташа, улыбаясь, кидает на Калугу игривый взгляд:

— Конечно, устроит.

Андрей, надув щеки, с растерянной улыбкой выдыхает:

— Честно говоря, я даже об этом не думал.

Наташа снова влезает и не дает ему продолжить:

— Ну, а что об этом думать? Отдыхать, тоже надо уметь!

Тебе, выдре, думать действительно ни к чему, да и нечем. Саша радостно подхватывает:

— Вот! А вот я себе позволить такой роскоши не могу.

Мне это не интересно. Поставив локоть на стол, клоню голову вниз и пытаюсь помассировать ладонью шею. Что-то ломит… И затылок тоже… Пора, наверно, заканчивать представление.

Верховцев продолжает себя расхваливать:

— Представляешь, сплю и все равно работаю!

Меня это самовосхваление уже достало… И задницу я уже себе отсидел! Ерзаю, ерзаю… Сваливать пора! Смотрю, как Калугин кивает головой и скептически ухмыляется словам Верховцева. Саша, наконец, перестает говорить о себе и интересуется:

— Ну ладно. … Ну и куда вы хотите рвануть?

Я замираю. В смысле? Как рвануть? Уехать? Вместе?

Наташа радостно подтверждает:

— Куда-нибудь… В Европу.

Они переглядываются с Калугиным и тот, похоже, не возражает. Сижу, открыв рот и ловлю каждое слово. Егорова продолжает:

— Ну, на самом деле, действительно, ненадолго… И мы хотим организовать свое дело!

Мы? Она оглядывается на своего кавалера:

— Да, Андрюш?

Интересно, так да или нет? Но тот, приподняв бровь, смотрит на нее и молчит.

— И, кстати, надо поговорить с мамой — почему бы это не сделать под эгидой нашего издательства? Как-никак, бизнес семейный.

Она переводит взгляд на Сашу и тот понятливо кивает:

— Ага! Значит, вы хотите открыть свое дело?

— Ну, естественно! А зачем время тратить? И потом, такие специалисты, как Андрюша на дороге не валяются.

Калугин от такой похвалы недовольно морщится, а Егорова уже смотрит на меня:

— Правда, Маргарита Александровна?

Захлопываю пасть. Как у них все быстро. Все теперь встает на свои места. Или почти все. По крайней мере, понятно, что она нашептала Андрею для его «решения». Остается только разобраться со странным заявлением… Ну, а то, что такие специалисты не валяются возражений нет. Я лично, валяющегося Калугу, никогда не видела.

— Правда, Наталья Борисовна.

Калугин скромно вздыхает и опускает глаза. Саша тоже решает сделать ему комплимент. Но своеобразно:

— Андрей, я просмотрел твои работы и мне даже очень понравились некоторые из них.

Такая оценка заставляет Андрея скривиться:

— Некоторые?

Верховцев спешит поправиться:

— Скажем так, большая часть.

Калугин невесело кивает:

— Спасибо.

Саше, видимо, кажется, что он несколько переборщил с похвалой — так недолго поднять Андрея и до своих гламурных высот, так что следующая фраза восстанавливает status quo:

— Неплохо чувствуешь камеру, но… Послушай, а ты не хотел бы подучиться в Европе?

Наташа тут же делает стойку и заинтересованно переводит взгляд с одного на другого. Верховцев продолжает:

— Ты не рассматривал такой вариант? Могу помочь.

Тряхнув головой, отбрасываю волосы назад и тоже смотрю на Андрея. С интересом жду ответа. Калуга бросает на меня быстрый взгляд:

— Спасибо конечно, но все дело в том, что у меня маленькая дочь и я думаю, насчет Европы, вряд ли получится.

Вообще, идея о международном статусе, сама по себе, неплоха. И, к тому же, это позволило бы Андрею вернуться в «МЖ», вернуться на равных с Верховцевым, а там, дай бог, дай бог.... Так что не могу удержаться:

— Подумаешь проблема, ты же не на год уезжаещь. А Алиса пока поживет с бабушкой.

Неожиданно для себя добавляю:

— Если хочешь, я могу присмотреть.

И затыкаюсь. Что-то меня несет не в ту сторону. Опять из меня баба лезет. Причем, мозгами совершенно не думает — собирается заботиться о калугинской дочке и в томлении дожидаться папашу. Может, еще письма любовные начну ему писать?

Наташа язвительно поднимает вверх брови:

— А что вы еще предложите Маргарита Александровна?

Многое чего. Например, заткнуться сопливым дурам, которые мнят из себя, хрен знает чего. Сидела бы, жрала свое мороженное, и не выступала. Но ответить хоть что-то не успеваю — Саша перебивает:

— Подожди, подожди, так у Андрея есть дочь?

Калуга разводит руками, и я объясняю:

— Да, Алиса, очаровательная девочка, очень любит папу.

А потом добавляю, стараясь поддеть Егорову:

— И очень не любит всех его невест.

А что? Наумыч ведь сам сказал, что рассматривает его в качестве зятя. Посмотрим теперь, что скажет «жених». Калугин, как всегда, размыт и непонятен:

— Ну, Марго сейчас утрирует, конечно, у папы не так уж и много невест.

Ха, и сколько именно? Вчера одной в любви объяснялся, сегодня другой, завтра третьей? Наташа влезает в нашу перепалку:

— А именно одна.

Калуга кивает:

— Да.

У меня комок в горле застревает. Так он тоже считает себя Наташиным женихом? Я в шоке. Это уму непостижимо! Я... Я совершенно не понимаю Андрея. Ну как так можно... Всего неделю назад лез ко мне целоваться, про чувства какие-то намекал... Иногда он мне кажется таким правильным, таким честным, а иногда бесконечным вруном и бабником... Иногда мне хочется, чтобы он был где-то рядом, разговаривал, смотрел на меня.... Но чаще всего хочется его просто прибить. Вздыхаю... Может Анька права, и туловище в него влюбилось?

А полуголая пиявка продолжает заливаться перед Верховцевым соловьем:

— Вы знаете, лично у меня с Алисой замечательные отношения и….

Опять закладываю руку назад, за шею и тихонько разминаю пальцами. Егорова прикладывает руку к груди:

— Ну конечно она иногда выкидывает кренделя, но я думаю после того, как у нее появится братик...

Чувствую, как кровь отступает от моего лица, превращая его в маску, и отворачиваюсь. Уже и до этого дошло? «Тебе станет легче, если я уйду». Натусик продолжает щебетать:

— … Все будет совсем по-другому. Да, Андрюш?

Вижу, как Калугин смущенно прячет глаза и кивает, косясь на меня. Значит, да.... Мне горько и обидно.... Не могу больше всего этого слушать! Поворачиваюсь к Верховцеву:

— Саша, а ты не хочешь со мною потанцевать?

— Маргарита, ты читаешь мои мысли, прошу.

Он трогает меня за плечо, и мы встаем со своих мест. Протискиваясь вдоль дивана, задеваю стол, заставляя посуду жалобно зазвенеть. Верховцев извиняется:

— Простите.

Оставляю Егорову хряпать мороженное, и иду вслед за Сашей в зал. Сзади доносится:

— Да, да конечно.

Оглядываюсь на Андрея, а потом, протянув руку Саше, иду к танцующим. Мы топчемся в толпе, и я пытаюсь подстроиться. На автомате обнимаю Сашу за талию, как партнершу.

— Ты знаешь, ты своеобразно танцуешь медленные танцы, давай по-другому.

Я что-то сделал не так?

— А, извини.

Ну, что поделать, опыт у меня такой, своеобразный. Я ж ни с кем, будучи Марго, медленные танцы и не танцевал, если не считать Гальяно. Теперь уже Саша кладет свои руки мне на талию, я свои пристраиваю ему на плечи. Мы движемся под музыку, и Саша смотрит на меня сверху вниз:

— Маргарита

Поднимаю на него глаза.

— Вообще-то ты не в моем вкусе.

Очень рада, это взаимно.

— Но… В тебе что-то есть, ты мне очень нравишься.

— Что именно?

— Не знаю…. М-м-м…

Он кивает в сторону, и я вижу неподалеку танцующих Андрея с Наташей:.

— Не знаю... Вот, в ней, например, этого точно нет.

Согласна полностью, и совершенно не понимаю некоторых товарищей, которые этого не видят. Саша вдруг отпускает меня, оставляя посреди зала, и идет к Калугину с Егоровой. Слышу негромкое:

— Позвольте вашу даму.

Андрей с готовностью передает ее с рук на руки:

— Да, конечно.

Верховцев обнимает Наташу, и они продолжают танец. С любопытством жду, что предпримет Андрей. Он делает шаг в мою сторону и разводит руками. Ну, типа, ничего не поделаешь. Вкладываю свою руку в его, чувствуя, как его другая рука скользит по моей спине, и мы начинаем медленно кружиться, стараясь держаться друг от друга подальше. Неожиданно Калугин шипит и смотрит вниз — похоже, нечаянно, я, все-таки, отдавила ему ногу. Останавливаюсь:

— Ой, извини.

— Да, ладно, ерунда.

Ничего себе ерунда, пятьдесят шесть килограммов живого веса. Смотрю виновато:

— Я не хотела сделать тебе больно.

Поправляю рукой сбившиеся волосы, убирая их за ухо. Андрей вдруг отводит глаза:

— Да? Марго, с каких пор тебя стало интересовать, что ты делаешь мне больно?

И облизывает губы. Смотрю на них не отрываясь. Я ему делаю больно? Мне всегда казалось, что это его прерогатива, делать мне больно …. Мой голос садится:

— Я не понимаю о чем ты.

— Не понимаешь? Ну, хорошо…. Я постараюсь объяснить по-другому. Что ты здесь делаешь с Верховцевым?

А-а-а… То есть, у нас ревность? А то, что эта мартышка себя твоей невестой мнит и на бурный секс намекает ничего так? Не мешает ревновать? Пожимаю плечами:

— А что ты здесь делаешь с Егоровой?

— Я вообще-то первый спросил.

Да хоть тридцать второй, ради бога. Со вздохом отвожу глаза и объясняю:

— Наумыч попросил меня утрясти кое-какие производственные моменты в неформальной обстановке.

Снова тяну руку вверх, чтобы поправить упавшую прядь волос. Калугин, поджав губы, недоверчиво тянет:

— А-а-а…, понятно.

И замолкает. Внимательно слежу за его глазами и спрашиваю:

— А на мой вопрос ответ будет?

Андрей отводит глаза:

— А что твой вопрос… Ну-у-у… Она вытащила меня куда-нибудь развлечься, вот и все.

И поэтому стала невестой, обсуждает создание семейного бизнеса и скорое рождение братика для Алисы? Какая-то неадекватная девушка для случайной прогулки в ресторан.

— И ты с радостью, да?

— А что? Ты предлагаешь мне лежать дома, собирать мозги в кучу и пытаться забыть?

Забыть? Мне вдруг становится трудно дышать.

— Забыть, что?

Он смотрит куда-то в сторону, потом опять на меня. Почему-то его глаза становятся большими и влажными. Я вдруг пугаюсь. У него что-то случилось? Блин, а я дура с какой-то хренью все пристаю. Андрей вдруг вздыхает:

— Тебя забыть.

Меня? Зачем? Зачем меня забывать? Что я такого сделала, что меня нужно забыть? Или это из-за Наташи? Я совершенно растеряна и никак не соберу мысли в кучку. Неожиданно, рядом раздается спасительный голос Верховцева:

— Позвольте.

Мы с Андреем расходимся, и я автоматически кладу руки на плечи Саши, продолжая наблюдать за другой парой. Андрей... Сколько раз он мне намекал на свои чувства, но никогда я не испытывала такого, как сейчас. Будто внутри все звенит — Андрей меня любит! И не может забыть, несмотря на все старания Егоровой ... А я… А я чертов мутант, совсем запутавшийся кто я есть на белом свете… В реальность меня возвращает голос Саши:

— И что он такое тебе сказал?

Перевожу взгляд на своего партнера:

— Ничего, а что?

— Да на тебе лица нет.

Конечно, нет. Если я совершенно не знаю, что мне теперь делать. Пытаюсь отговориться:

— Да, ладно, здесь наверно так свет падает.

Опять тяну руки к лицу и суетливо поправляю волосы, сначала с одной стороны, потом с другой. Так, надо успокоиться и поговорить о чем-нибудь нейтральном.

— Саша, если честно, я думала, что ты любишь тусоваться со всякими гламурами.

— Нет. Это скорее всякие гламуры любят тусоваться со мной.

Смотрю на него. В непосредственной близи он кажется не таким противным как за столом, да и ведет себя вполне корректно. Нет, конечно, Андрей и выше его, и симпатичней, но у Саши тоже есть свой шарм. Или я уговариваю себя в этом для Наумыча? Верховцев продолжает:

— Я лично терпеть не могу, когда сидишь с девушкой в ресторане, а кто-то хлопает тебе по плечу и говорит «О, привет, Саш».

— Ну, тогда тебе сразу должно было понравиться это заведение, а ты его критиковал. Потому что цену себе набивал, да?

— Пять баллов! Для женщины ты слишком быстро соображаешь, не удивляюсь, что ты стала главным редактором «Мужского журнала».

Надо же, мои умственные способности поставили практически на один уровень с мужскими. Это меня задевает:

— Я помещу твой комплимент в рамку и повешу его на стену. Ты, не против?

— Если хочешь, я могу даже гвозди купить.

Вот индюк. Это он типа флиртует? Мое мнение о Верховцеве возвращается к прежнему отрицательному… Нет, все-таки ставить его на одну доску с Андреем совершенно невозможно. Странно, что Егоров с Лазаревым этого не видят.

— Нет, ну что ты, вдруг палец себе раскурочишь, а потом работать не сможешь.

— Ты мне нравишься все больше и больше.

Отворачиваюсь в сторону и бурчу под нос:

— А ты мне, все меньше и меньше.

Саша наклоняется, не расслышав:

— Что?

Не могу я больше, вот что! Баба лезет отовсюду. В башке — один Калугин. Вместо того чтобы мосты с упырем наводить, только и делаю, что сравниваю его с Андреем.

— Э-э-э…

Дергаю подбородком в сторону дамской комнаты:

— Я говорю, мне надо на минуточку отскочить, не скучай.

— М-м-м.

Оставляю партнера в одиночестве и поспешно ухожу.

* * *

Подхожу к раковине и поворачиваю кран. Сейчас бы сунуть под него голову, охолониться… Намочив руки, прикрываю воду и наклоняюсь к зеркалу, вглядываясь в его поверхность:

— Так Игорь, где ты, где ты?

Шлепаю мокрыми холодными ладонями себя по разгоряченным щекам… Все активней и активней. Очнись! Вспомни, кто ты есть!

— Я тебя прошу…, черт возьми! Я больше так не могу, меня это все заколебало, слышишь?

Услыхав сзади скрип двери, замолкаю. Неожиданно чувствую толчок под руку, поворачиваюсь и удивленно смотрю на возникшую здесь Наташу. Та, с самоуверенным видом наезжает:

— Ну что как дела?

Девочка наглеет на глазах. Удивленно поднимаю вверх брови:

— Что это было?

— Ты у меня спрашиваешь? Это я у тебя хочу спросить — что это было? Ты еще долго будешь нас с Андреем преследовать?

— А кто вас преследует?

— Ты! Ты нас преследуешь! Куда не придешь — вечно ты.

Наташа отворачивается, истратив запал, и я пожимаю плечами:

— Значит, не туда ходите.

Снова смотрюсь в зеркало, невозмутимо поправляя прическу.... Вот гусеница драная…, туда же, толкаться. Пиявка! Во мне растет злость, и я начинаю демонстративно приглаживать волосы, то с одной стороны, то с другой. Наташа не глядя в мою сторону, по-прежнему источает яд:

— Так, послушай Марго, ты наверно думаешь, что ты одна умная такая? А все вокруг дуры?

Не упускаю возможности съязвить:

— Ну, почему все.

Я бы сказала их у нас наперечет и все с одной фамилией. Это наверно семейное.

— Ты меня еще в гневе не видела! Фирма, в которой ты работаешь, принадлежит моим родителям, а они меня ой как любят.

Налюбовавшись на себя в зеркале, разворачиваюсь к этой убогой:

— И что из этого?

— А то, что ты не заметишь, как останешься и без Андрея, и без работы.

Она ехидно качает головой, глядя на меня:

— Я посмотрю, кто тебя потом подберет.

Вот маленькая злобная дрянь… За такие слова, будь ты мужиком, Гоша бы тебя вмиг по стенке размазал…. «Останешься без Андрея и работы»… Еще бы понять что она имела в виду. То есть сейчас Андрей не с ней? Значит, эта пиявка еще крепко не присосалась, не получается у нее? Сложив руки на груди, интересуюсь у героической девочки:

— А ты знаешь, что такое апперкот?

— Что?

— Просто ты сейчас в шаге от этого великого познания.

— Чего?

— Ничего, дай пройти!

Остались вот рудименты и атавизмы от мужского существования — иду мимо нее, на выход, приборматывая:

— Тебе повезло, что я женщин не бью.

Слышу вслед:

— Чего?

Возвращаюсь сразу к столу — дожидаться на танцполе мужчины нас не захотели и теперь сидят, пьют кофе. На подходе Егорова обгоняет меня, и спешит к Калугину, трогая его за плечо:

— Андрюш, может, мы уже поедем?

Измученный воспоминаниями страдалец тут же накрывает ее руку своей:

— Да.

Я тоже не тороплюсь сесть — сложив руки на груди, останавливаюсь возле Саши и смотрю на Наташу с Андреем, жду их окончательного решения. Верховцев вскакивает:

— Подождите, что значит поедем?

Калугин, все-таки, поднимается. Саша, чувствуя общий настрой пикник закончить, сопротивляется, поглядывая то на меня, то на Наташу:

— Я думал, мы еще заскочим куда-нибудь. Я ж в Москве сто лет не был!

Егорова, похоже, озабочена сейчас одним — увести Калугу как можно дальше отсюда, и от меня в частности. Это заставляет улыбнуться. Идея Верховцева Егоровой активно не нравится, и она пытается убить двух зайцев одним выстрелом:

— Маргарита Александровна, ну покажите Саше Москву!

У Андрея на лице явное желание не торопиться, он обходит Наташу и встает с другого бока, приобнимая ее:

-А, ну, че… В принципе мы могли бы заскочить куда-нибудь, выпить по чашечке кофе, да?

Он с надеждой смотрит на пиявку, но та не оставляет ему даже минимального шанса:

— Андрюш, я плохо себя чувствую.

С ухмылкой смотрю на нее. Какие, все-таки, бабы предсказуемые. Калуга целует Наташу в голову, и я не могу удержаться:

— Да, Андрей, над тобой прямо злой рок висит.

Тот с мученическим видом переводит усталый взгляд на меня:

— В смысле?

— Как только выздоравливает Алиса, сразу заболевает другая девочка.

Тот открывает было рот, не въезжая, но потом, видимо вспомнив наш совместный поход в кубинский ресторан, только поджимает губы:

— А…

Смотрю нежно на Сашу, и он с улыбкой соглашается:

— Нет, так нет... Колхоз дело добровольное.

Краем глаза наблюдаю, как Калугин обнимает Наташу и прижимает ее к себе. Тут же усиливаю свой флирт с Верховцевым, с широкой улыбкой заглядывая ему в глаза:

— Боже мой, Саша Верховцев еще помнит о колхозах!

— А ты что думаешь, я что, на Луне родился что ли?

Смеюсь:

— Ну, я иногда думаю, что даже дальше.

Наташа с Андреем, обнявшись, смотрят на эту милую пикировку. Егорова, с видом мученицы, не выдерживает первой и стонет:

— Андрюш, может быть, мы поедем?

— Да, да конечно. Ну, что ж я рад знакомству.

Он отцепляется от своей плодожорки и протягивает руку Саше, а я чуть отступаю назад, давая возможность скрепить калугинскую радость рукопожатием. Неужели и правду рад? Или врет? Хотя… Помнится с Маратом они уходили от нас с Анькой лучшими друзьями и собутыльниками. Чуть не обнимались. Может ему все мужики — уроды нравятся? Верховцев свое отношение выражает более неопределенно:

— Симметрично.

Калугин бросает на меня очередной быстрый взгляд, кивая головой куда-то в пространство, потом снова обращается к Саше:

— Ну, ладно, удачно оставаться.

А мне, значит, до свидания пожелать, опять желания нет? Бурчу тихонько:

— И вам того же

Саша с поклоном целует Наташе руку на прощение, и Калугин, приобняв свою болезную за плечи, утаскивает к выходу, бросив на ходу общее:

— Счастливо.

Провожаю их взглядом. Кажется, Егорова преувеличивает и Калугин вовсе не со мной. Над моим ухом раздается Сашин голос:

— Ну…, может, закажем что-нибудь еще?

Он кивает в сторону стола, но я отрицательно качаю головой. Все! С меня хватит!

— Знаешь, если честно, мне уже здесь надоело.

— Да?… А поехали!

Да, пора домой. Соглашаюсь:

— Поехали.

— К тебе или ко мне?

Шаз! Вот наглый гамадрил. Вспоминаю его «я думал, ты продержишься неделю». Наглости товарищу не занимать. Хорошо покушал, выпил, теперь марафету и девочку? Смотрю ему в глаза и твердо чеканю:

— Каждый, к себе!

Верховцев легко соглашается, оставляя последнее слово за собой:

— А вот это правильно, не надо форсировать первый вечер….

Он крутит головой, что-то высматривая в зале:

— Ну, ладно, где у нас официант?

Вынужден его разочаровать. Не получится следовать известной мужской традиции, кто девушку кормит, тот ее и танцует. Не глядля на ловеласа, бросаю в пространство:

— Официант не нужен, все уже давно сделано.

— Не понял?

— Ну, что не понял? Все давно оплачено.

И за тебя, и за Калугу, и за Наташу…. Даже за кофе, которое вы с Андреем заказали, но так и не допили… Вру, конечно, времени на это, естественно, не было никакого, но уж больно захотелось осадить нашего ретивого бычка. Естественно, кормить за свои, пиявку с ее «женихом» я не подвязывался — просто Коля, еще днем, отвез сюда гарантийное письмо за подписью Наумыча — кто ж заранее знает, сколько сожрет и выпьет звезда гламура. Мы так и стоим друг возле друга, опершись руками на спинки опустевших кресел Андрея и Наташи. Верховцев, глядя на меня, недовольно гундосит:

— Я привык, что в ресторане платит мужчина.

— А мужчина и расплатился.

— Калугин?

— Нет, другой.

— Какой еще другой?

— Саш, не заморачивайся, а? Поехали.

Прекращаю диспут и иду через зал к выходу. Но недалеко — приходится возвращаться за оставленной на диване сумочкой, иначе Анька меня придушит.

* * *

Долго едем на Сашиной машине. Наконец, преодолев все пробки, подкатываем к обочине возле моего дома. С облегчением вздыхаю:

— Ну, вот мы и приехали.

Сейчас поднимусь, переоденусь, а потом покалякую с Анькой про нашу бабскую жизнь. Саша, чуть нагнувшись вперед, смотрит через лобовое стекло на верхние этажи:

— О-о-о…Хэ… Значит, ты здесь живешь, да?

— Ага…

Киваю своему провожатому:

— Ну, спасибо за все и до завтра.

Пытаюсь открыть дверь, и не получается. Видно, блокировка дверей еще не отключилась. Оглядываюсь на Верховцева:

— Саш, тут закрыто.

— Да, ну?

Или это его выкрутасы?

— Открой, пожалуйста.

Он тянется к ручке двери с моей стороны, нажимает, дергает и все безрезультатно.

— Маргарит, а может, все-таки ко мне? Раз к себе не хочешь.

Внутренне напрягаюсь. Так…, понятно. Вовсе это не сбой блокировки. Не глядя в сторону Верховцева, резко его обрываю:

— По моему, мы уже обсудили этот вопрос … Открой дверь!

Начинаются пустые уговоры:

— Ну, хорошо... Хотя бы пять минут, давай посидим в машине?

Мужик, ты не по адресу. Я тебе не телка, которая ломается и набивает себе цену. Повышаю голос:

— Открой дверь, я сказала.

Саша нагло усмехается:

— Слушай, новая машина, я не разобрался, какую кнопку нажимать, а?

Приходится действовать самому. Общий блокиратор наверняка есть со стороны шофера. Тянусь к панели, чтобы нажать на нужную кнопку и тут же чувствую захват на своей шее. Мое ухо оказывается совсем близко от его мерзких губ, и я, еле сдерживаясь, цежу сквозь зубы:

— Убери руку.

Он конечно сильнее меня, но я почему-то совершенно уверен, что вся его наглость не стоит и выеденного яйца. Резко дергаю головой, выбираясь из захвата:

— Я что не по-русски сказала?

— М-м-м…

Сверкнув зло глазами, открываю дверь со своей стороны и оглядываюсь:

— Заруби себе на носу. Никогда так больше не делай!

Начинаю вылезать из машины и слышу в спину:

— А то что?

Оборачиваюсь и ставлю точку:

— А то останешься без руки!

Выбираюсь наружу и, размахивая сумочкой, быстрым шагом направляюсь к подъезду.

* * *

Захожу в квартиру, захлопнув за собой дверь, включаю свет в коридоре, а потом бросаю ключи на полку. Из гостиной слышится Анькино ворчанье:

— Гоша, погаси свет, ну, ночь же!

И я иду туда к ней:

— Я знаю, что ночь, а ты чего это не в своей комнате?

Останавливаюсь возле дивана в ногах. Заспанная Сомова сначала садится, а потом вообще встает:

— Да я чего-то прилегла, прикорнула и отрубилась.

— Понятно…

Анька резво берет какую-то тарелку со стола и тащится с ней на кухню. Проходя мимо, бормочет:

— Ты что, из ресторана?

Кидаю сумочку в угол дивана:

— Да, из ресторана.

А потом иду следом за Анькой. Та зажигает на кухне свет и, обойдя вокруг стола, направляется к раковине:

— Ну… Ну, как там?

Я же марширую к чайнику:

— Плохо… Кофе будешь?

— Какой кофе… Ночь! Ты, что?

Включаю чайник, разворачиваюсь спиной к кухонной столешнице и, привалившись на нее, складываю руки на груди:

— Кхм.

Сомова, поставив тарелку в раковину, щурясь и размахивая руками, возвращается к кухонному столу и усаживается на табуретку:

— Ну, а чего плохо-то там?

Взгромоздившись, она разворачивается в мою сторону… Я тут же срываюсь с места и начинаю расхаживать по кухне, выплескивая накопившийся негатив:

-Да-а… Я не знаю, по каким Европам возили этого клоуна Верховцева, но как человек он — полное дерьмо!

Анька, зевая, подслеповато смотрит на меня. Добавляю:

— А как мужик вообще — кусок стекловаты.

Замираю, глядя бездумным взглядом в пространство. Чего хотел сказать и сам толком не знаю. Наверно, что в человеке должен быть хоть какой-то стержень, особенно в мужчине. И в Антоне он есть, хоть и отрицательный… Но за свое прет, как танк, не остановишь…. И в Андрюхе есть… Решил из «МЖ» уйти — ушел, решил на меня забить — забил… Раз-два и в егоровские женихи. А в Саше нет, ну, абсолютно… Новый Анькин вопрос возвращает меня на землю:

— А чего тогда ты там так долго торчала?

Отрываю пятую точку от столешницы, подхожу к столу и, поджав губы, хмыкаю:

— А ты знаешь, кого мы там встретили-то?

Сомова лишь пожимает плечами и с любопытством хлопает глазами:

— Откуда же мне знать.

— Калугина с Наташей, представляешь?

Развернувшись на 180 градусов, возвращаюсь на прежнее место.

— Господи, а они-то там что делали?

— Не знаю, наверно случайно зашли.

Потом с издевкой добавляю:

— Эта ящерица его погулять вывела!

Анька недоверчиво чешет нос.

— Ничего себе, бывает же.

Снимаю с подставки вскипевший чайник, чтобы налить кипяток в чашку, но эмоции переполняют, и я его отставляю в сторону. Развернувшись, начинаю расхаживать по кухне, размахивая руками и брызгая от возмущения слюной и накопившейся желчью:

— И уж она передо мной давай выкобениваться, и так к нему подсядет, и эдак!

Сморщившись от отвращения, подношу сложенные в щепотку пальцы ко рту:

— И пупси, и чмоки, и с ложечки кормить! Тьфу, колхозница блин!

Выплеснув все, забыв про чайник, иду к холодильнику и лезу внутрь. Даже не знаю зачем. Из-за дверцы слышу, как Анюта тянет:

— Да-а-а... Тяжелый случай.

Во-во! Пиявка! Выглядываю из-за дверцы:

— Вот и я говорю!

— Это я о тебе, между прочим.

Так и не вспомнив, зачем полез, захлопываю холодильник и недоуменно смотрю на Сомову:

— А что я?

Я на Калугина не кидалась и с ложечки не кормила. Анька качает головой:

— Слушай, Марго, мне кажется все твои проблемы от того, что ты не можешь с ним один раз нормально поговорить.

Да мы с ним каждый день разговариваем. Ну, или раньше разговаривали. И что?

— В смысле поговорить?

— В смысле, Андрей умный мужчина. Ты ему все объяснишь, и он поймет. Ну, я же вижу, как ты мучаешься. Не надо держать это в себе, ну. Соберись и скажи ему.

Что-то я не врубаюсь. Что я ему должен «все объяснить»? И что «умный мужчина» должен понять? Удивленно на нее смотрю:

— Да?

— Да!

Снова складываю руки на груди и, возмущенно приподняв нос, смотрю на Сомову сверху вниз:.

— А как ты это себе представляешь?

Разведя руки в стороны, изображаю удивление:

— Я подойду к нему и скажу «Привет Андрюха, я Игорь Ребров и я тебя очень люблю!?».

Уперев руку в бок, с усмешкой смотрю на подругу.

— Да? Так?

Она сидит, закинув ногу на ногу, и вдруг взрывается:

— То есть ты считаешь, что Игорь Ребров до сих пор существует?

Как быстро она меня записала в покойники. Жил-был и все? И никому не нужен? И никто не вспомнит? Обида и слезы волной подкатывают к горлу. Все вы врете! Существует ли Гоша, существовал ли раньше или будет существовать в будущем — это буду решать я и только я. Я был, есть и останусь внутри Игорем Ребровым, как бы дальше не сложилось. Хмуро поворачиваюсь к Аньке спиной. Скрывать сей факт перед Андреем, притворяясь свалившейся с неба Марго — это значит подло его обманывать. А я… Я всегда буду ждать, и надеяться снова увидеть Игоря в этом доме, снова увидеть его бреющееся физиономию в ванной утром, пусть даже это случится через полгода или год! Яростно разворачиваюсь к Аньке и шиплю, глотая ком в горле:

— Слушай, Сомова, заткнись! Заткнись и никогда так больше не говори, ясно?

И ухожу к себе в спальню, хлопнув дверью.

* * *

Спустя полчаса лежу в постели и пялюсь в темный потолок. Злость на Сомову уже прошла, и я размышляю о Калугине. Что-то определилось про его уход, что-то по-прежнему в тумане. Ну, то, что пиявка рассказывала, озвучивая свои мечты вполне прозрачно и понятно — и вполне может быть, что Андрею ее фантазии про собственное дело, про заграничные мастер-классы вполне нравятся. Да еще Наумыч который рассматривает Калугу в «качестве жениха». Вряд ли это для Андрея секрет... Очень может быть, что у Калуги есть свой план... И он просто использует семейку Егоровых. А потом, раз — и в дамки, да! Он использует их и больше ничего! Все выстраивается — и странное заявление об уходе, и отсутствие приказа на увольнение, и ухаживания за Наташей.... Черт, я так и забыла спросить Люсю про приказ…. Ну, не верю я, не верю — вот так вот, любил одну, а потом за неделю вжик и «жених» другой! Для этого нужны были какие-то особые, очень веские причины. И они у него были — любимая работа!

Удовлетворенно поворачиваюсь на бок. Так и есть!... Но мне не хочется, чтобы Андрей вдруг стал по каким-то причинам обязан работой Наташе, и даже Наумычу, стал благодарным им за возвращение в журнал. Я, как-нибудь устрою все сама. И точка! Поворачиваюсь на другой бок и закрываю глаза… Все, буду спать!