День за днем (гет)

Просыпаюсь по внутреннему будильнику и резко сажусь в постели. Нет, это не сон! У меня вырывается мучительное:

— А-а-а!

Щупаю грудь. Эта хрень, по-прежнему, не исчезла. Услыхав мои вопли, в спальню заходит Сомова с полотенцем на шее — видно после душа.

— Что случилось?

Кроме безнадежного стона я не в состоянии выдавить что-то из себя. Падаю назад на подушки и укрываюсь с головой.

— Что случилось, Гоша? Ну?

Она стаскивает с меня одеяло.

— Ань, как я выгляжу?

Слабая надежда, что у меня глюки.

— Ну, так же как вчера, а что?

— Я этого не вынесу!

— Гоша. Ну, Гоша! Хватит.

— Ну, что-о?

— Я хочу с тобой поговорить.

— Да не с кем разговаривать. Меня нет!

— Вот, подожди. Смотри. Вот, посмотри на себя.

Аня достает зеркало и тычит им мне в лицо. Я уворачиваюсь.

— Вот посмотри. Что ты здесь видишь? Посмотри…. Что ты здесь видишь?

— М-м-м…. Тупик в конце тоннеля!

— Гоша, ты пойми — ты больше не мужик, ты теперь баба, баба!

Чушь собачья!…. Если у меня бабья тушка, то вовсе не значит, что я стал бабой!

— Что ты сказала сейчас?

— Игоря Семеновича Реброва больше нет. Понимаешь, нет! Есть Маргарита Реброва. И отчество тоже надо будет придумать.

— Ань, что ты за ересь несешь? У этой Маргариты, вообще ни хрена нет — ни паспорта, ни трудовой книжки…. Ни водки, ни Родины, ни флага! Ни хрена!

— Зато, у нее есть работа. Посмотри сюда!

Она опять тычет в меня зеркалом. Я отмахиваюсь:

— Работа, родная моя, есть у Гоши. Понимаешь меня? У Гоши! Все!

Откидываюсь на подушку и снова укрываюсь одеялом с головой.

— Вот, если будешь, вот так, лежать бревном, то у тебя не будет ни Гоши, ни работы!

Вылезаю наружу и снова сажусь:

— Ань, я может тупею в женском теле. Объясни, тогда, хоть ты мне — как я могу сохранить себе работу, если я улетел в Австралию!

— А вот у меня, как раз, есть идея! Пошли, хватит лежать.

Приходится вставать и тащится вслед за Сомовой. А там… В общем, она убедительна и уже через 15 минут я разворачиваю ноут, с моим творчеством, в ее сторону:

— Анют.

— А?

— Зацени, свежим взглядом.

— Давай.

Она внимательно читает мои перлы.

— Хорошо. Все отлично. Вот это, просто прекрасно.

— Что?

— Четвертое. А вот следующее, убери.

— Почему, это?

— Что это за «настоящий мужик в юбке»?

— Ну?

— Ну, ты же не шотландец? Ну, давай следующий пункт. Что там еще? Э-э-э… пунктуальна, обязательна…

— Стрессоустойчива.

— Стрессоустойчива,.., не пьет.

— И вообще…

Мы пишем характеристику на меня. Вернее на Маргариту Реброву.

Еще раз, перечитав текст, Анюта погружается в размышления, а потом выдает очередную жирную мысль — не указав опыта работы, я очень проиграю в глазах любого начальника, если, конечно, хочу претендовать на что-то серьезное. Опыт работы? Это заставляет уже меня впасть в ступор — чтобы я не написал, один телефонный звонок и вся моя легенда летит в тартарары. Требуется что-то емкое и сложно проверяемое… Наконец, меня осеняет и я лезу в ящик шкафа с разным мелким хламом — тут у меня куча старых визиток с разных встреч и зарубежных конференций… А вот и она, Паола, «Urban Notizie» — я ее закадрил три года назад, в Пизе, кажется... или Террачини? Неважно… Мысль, такая — Маргарита Реброва два года стажировалась в одном из журналов небольшого городка в Италии, в качестве помощника главного редактора журнала — набиралась, так сказать, живого зарубежного опыта. Журнал с таким названием есть в каждом городке, замучаешься искать, если захочется проверить. А теперь она хочет домой, в Россию, надоело мотаться туда-сюда…. И ищет работу, соответствующую своему опыту и зарплате. По-моему, убедительно. По крайней мере, Сомова не фыркает.

А затем отсылаем e-mail какому-то ее Руслику. Анька клянется, что тот знает, что с ней делать дальше, чтобы было из Австралии. Я смотрю на Сомову с надеждой, а та не дает расслабиться:

— Садись, пора делать боевую раскраску. Сегодня ты выходишь на тропу войны.

— C кем?

— С мужиками.

— Шутишь?

* * *

Вновь прохожу все косметические шаги пятничной экзекуции, облачаюсь в прежнюю униформу — белую блузку и пиджак с юбкой, и отправляюсь в «Хай файф». По дороге звоню Наумычу, вроде как поинтересоваться делами в редакции, и он тут же приглашает меня заехать для важного разговора. Ну, что ж, значит, Руслик не подвел, доставил письмо адресату. Спустя полчаса мы вместе с Егоровым входим в его кабинет, и он делает приглашающий жест, указывая на кресло:

— Присаживайтесь…. Марго. Вы не возражаете, если я буду вас так называть?

— Я, только «за»!

— Тем более, что ваш брат в письме так и пишет.

Делаю удивленное лицо:

— В письме? В каком письме?

— Я сегодня утром получил письмо по электронке…. Из Сиднея.

— Из Сиднея?

— А вы что, не контачите с братом?

— Да, нет, он звонил мне… один раз. Так и что там пишет Гоша? Как там его дела?

— Дела его не радужные. Похоже, Гоша там вообще зависнет. Но есть и приятные новости.

— Например?

— Наше издательство очень заинтересовано в таком специалисте, как вы. Вот, скажите, на каких условиях вы согласились бы работать в нашей редакции?

Я выдерживаю паузу. Как там говорил старик Станиславский? «Держите паузу!»

— А-а-а… с чего вы взяли, что я хочу работать в вашей редакции?

— Ну, мне вчера показалось.

Все, пора идти ва-банк:

— Ну-у… Как минимум, на тех же условиях, что и мой брат.

Лицо Егорова вытягивается:

— Ого!

Я продолжаю давить:

— Борис Наумыч, поверьте, реально я стою гораздо большего.

— Да, да. Я понял на презентации. Но, видите ли, в чем дело…. Гоша в коллективе был авторитет. И не только в коллективе. А вы человек новый и… Мне надо подумать!

Так, только без паники. Наше дело правое, победа будет за нами:

— Разумеется. Вы хозяин издательства, вам и решать.

* * *

Отправляюсь к себе в кабинет. Ого! В моем кресле устроился Кривошеин с газетой в руках. Вот, утконос, еще и ноги задрал на стол! В гневе, я бываю страшен, но тратить энергию на это недоразумение в штиблетах, нет никакой охоты:

— Так, я не поняла. А чего это мы тут расселись?

Мелкий нахал пытается ерепениться:

— А чего это вы без стука в кабинет главного редактора?

Я скидываю его ноги:

— Так, Валентин, если вы закончили уборку на моем столе, тогда освободите помещение.

— Э, э! Полегче, полегче, девочка.

Вот, хамло.

— Какая я тебе девочка?!

— О-о-о, какие пикантные подробности.

Пора переходить к рукоприкладству. Хватаю Валика за шкирку и вытаскиваю из-за стола:

— Так, Кривошеин. Хочешь напрямую соответствовать своей фамилии? Могу сделать.

В столь деликатный момент для имиджа выпускающего редактора, неожиданно заходит Антон:

— Что за реслинг в моем кабинете?

В его кабинете? Я качаю головой:

— Зашибись! Еще один.

Бросаю свою сумку в освободившееся кресло:

— Антох, по-моему, ты ошибся дверью.

— Хо-хо. По-моему, наглость у Ребровых — это семейное.

У меня не заржавеет — где заберешься, там и слезешь:

— А у Зимовских — болтливость. Еще раз повторяю — с сегодняшнего дня я работаю в этом издательстве.

— Замечательно… Маргарита, но только я боюсь, что не в этом кабинете.

Мне смешно и я фыркаю — в этом Антоша, в этом… и ни в каком другом. Антон проникновенно смотрит на меня и заговорщицки снижает голос:

— Маргарита, можно вас, на секундочку?

* * *

Мы выходим из кабинета, и я чувствую как его рука, словно змея, ползет ко мне на талию, но я, извернувшись, уклоняюсь от соприкосновения.

— Понимаете, Рита.

— Марго.

— Без разницы. Запомни — карьерная лестница в этом кабинете не начинается, там она заканчивается. Ты, для начала, рядовым журналистом, не пробовала поработать?

Тоже мне, начальник.

— Рядовой журналист, Антоха, это ты. А я — профессионал.

Зимовский начинает злиться и даже пытается показать зубы:

— Конечно… С ноутбуком Реброва все профессионалы.

Как-то мы неправильно с ним начали. Пытаюсь разрядить обстановку:

— Слушай, Зимовский, ты чего сегодня такая язва? Ты что, не выспался?

Отряхиваю лацкан его пиджака. Но этот мой тон его видимо только сильнее раздражает и он начинает говорить пошлости, рассчитывая меня смутить. Тестирует на вшивость, засранец.

— Да уж, вчера попалась така-а-ая блондинка, не до сна было.

Опять тянет ко мне свои потные ручонки и снова мне приходится уворачиваться. Эх, Антоша, меня не смутишь даже матюгами на оперативке, так что, все мимо. Тем не менее, хочется поставить его на место, и я хмыкаю:

— Так ты что, ей всю ночь анекдоты рассказывал?

У Зимовского вид, словно сел с размаху в лужу:

— Девушка, а, по-моему, ты борзеешь!

— Ты у моего брата, полгода назад, пятьсот евро занял и до сих пор не отдал. Вот это я называю борзотой.

Ответить он не успевает — за его спиной, в холле, материализуется Егоров:

— Одну минуточку внимания. Через двадцать минут производственное совещание. Повестка дня — кадровый вопрос.

Зимовский сразу успокаивается. Самоуверен, как удав перед кроликом, которому некуда бежать.

— Ну, вот теперь мы повеселимся, Маргарита.

Это точно, все решится через двадцать минут. Иду в комнату отдыха, беру кофейник, чтобы налить кофе. Но выпить мне его не дает подошедший Калугин:

— Привет.

— Здорово.

— Как ты?

Он что меня хочет смутить? Или в чем-то упрекнуть? Я уже большой мальчик и в няньках не нуждаюсь:

— Видишь же — живая.

— Ну, да, сегодня на ногах потверже.

— Калуга, давай без подколок, а? Типа ты никогда не перебирал!

— Ну, если бы я выпил твою дозу, я думаю, меня бы не откачали.

— А ты что, считал, сколько я пью?

— После шестой бросил.

Я хмыкаю, не зная, что и ответить. Значит, останусь без кофе. Дергаюсь к выходу:

— Хм... Так… Мы на летучку опаздываем.

Но он меня опять тормозит:

— Да… ну, я просто хотел узнать…, тогда на машине это кто был?

Тебе то, какое дело? Я же не спрашиваю, с кем ты сегодня ночевал.

— Человек.

— Ну, это я понимаю, просто... э-э-э.

— Так, Калугин, ле — туч — ка!

Разворачиваюсь и бодрым шагом иду в зал заседаний.

* * *

Как только все рассаживаются вдоль стола, Наумыч вскакивает с председательского кресла и начинает расхаживать, то вдоль окна, то за спинами сотрудников:

— Ну, что, марксисты — ленинисты…. Значит, все в сборе? Отлично, начнем. Место главного редактора у нас свято, значит, пустовать оно не должно. Так?

Антон, с довольной физиономией, поддерживает:

— Разумеется.

Наверняка в душе уже подсчитывает будущие бонусы и гонорары.

— Должность ответственная, значит, человек должен быть ответственным. Он должен быть в курсе всех наших планов. Короче, это должен быть лидер.

Зимовский снова влезает:

— Естественно, Борис Наумович!

Я скептически ухмыляюсь, а внутри весь трясусь от нервного напряжения. Джекпот или нет?

— Вы знаете, я даже уже посоветовался с нашими инвесторами — то же самое. В общем, в отсутствии Игоря Реброва….

Антон приосанивается.

— Его место займет…

Если он скажет «Зимовский» — это будет полный капец.

Валик выражает общее нетерпение:

— Ну, не томите, Борис Наумович.

— Его место займет… Маргарита Реброва!!!

Егоров аплодирует своему заявлению, я облегченно вздыхаю, встаю и, как на сцене, раскланиваюсь. Эффект, как от бомбы. Станиславский отдыхает. Валик тоже начинает неуверенно аплодировать, подавая пример и другим.

— А…, так а… Правильное решение… Ни секунды не сомневался.

У Антона вид побитой собаки, и Эльвира вдруг поднимает руку:

— Борис Наумыч!

— Есть возражения?

— Борис Наумыч, подождите… Нет, возражений нет, но у меня вопрос по поводу заместителя.

— А что, заместитель? Заместитель никуда не исчезает. Правда, Антон? И вообще, у меня есть такое внутреннее ощущение, что из вас получится отличная связка. Хе-хех. Ну, что ж марксисты, за работу!

Егоров с довольной физиономией выскакивает из зала, а я натыкаюсь на прозрачный холодный взгляд Зимовского. Что там у него за тараканы в башке бегают? Неизвестно. А ведь был же нормальный мужик.

* * *

Выхожу из зала заседаний. Тут же подскакивает Кривошеин, видно поджидал:

— А знаете, Маргарита… э-э-э… Как вас, там, по батюшке-то.

— Пока, никак.

Я набираю скорость, но Валик не отстает:

— То, есть? В смысле?

— Я говорю — рано меня еще по батюшке. Зови просто Марго.

— А, понял… Знаешь, Марго, честно говоря я тоже считаю, что ты лучший кандидат на эту должность.

Я останавливаюсь у туалета:

— Валик, ты — тормоз.

— Чего это я — тормоз?

— А я уже не кандидат, меня уже назначили.

— А-а-а… ну, да, да.

Неужели трудно догадаться, что я пришел к этой двери не просто так. Все-таки, Валик тормоз.

— Знаешь, Марго, честно говоря, я надеюсь, что ты думаешь, что там была шутка. Ну, в кабинете.

Мне это уже надоедает:

— Надейся!

Я распахиваю дверь в туалет, но Кривошеин меня снова останавливает:

— Подожди!

— Что?

— А нет, ничего, ничего, можешь и в мужской.

Мдя… Привычка — вторая натура. Я издаю рыкающий звук:

— Рргкхм.

Перемещаюсь к другой двери, с эмблемой девочки, и захожу внутрь. Валик остается возле двери, и я краем уха слышу его бормотание:

— Я посторожу…. Не баба, а чума!

* * *

Подхожу к зеркалу и окидываю себя взглядом. Действительно, чума. Дверь вдруг распахивается и влетает Зимовский. Вид у него совершенно дикий и я невольно отступаю. Этот урод хватает меня за плечо, довольно больно, и прижимает к стенке, не позволяя трепыхаться:

— Ну, что, курица, добилась своего, да?

Так, спокойствие. И не таких обламывали:

— Руки убери!

Резким движением скидываю его лапу:

— Стоп — машина, я сказал…ла. Чего, вылупился?

Видимо, он рассчитывал меня запугать, и мой отпор заставляет действовать осмотрительней. К тому же, мимо, туда-сюда, прошмыгивают испуганные тетки.

— Да, вот смотрю, реально ты похожа на своего братца или умело косишь. Может, все-таки, объяснишь, кто ты такая?

— А что тебе непонятно?

— Не понятно…, откуда это вдруг у Гоши нарисовалась двоюродная сестра. Он мне про нее ничего не говорил. Что, речь отняло, а?

Я пытаюсь перевести разговор в мирное русло:

— Слушай, Антох, тут...

— Слышь, ты! Не смей называть меня Антохой! Я, для тебя, Антон Владимирович!

— Но, Гоша ведь называет.

— Хватит здесь косить под этого засранца. Я все равно вижу, что ты не его сестра. И я докажу это!

Опять пытается распустить руки, гнида. Кровь бросается мне в голову и всякое желание мирного исхода пропадает.

— Как ты его сейчас назвал?

— А как мне его называть? Этот ублюдок исчез, неизвестно куда, и вдруг появляешься ты и без мыла, слышь, без мыла, сразу в дамки. Что, клоуна решили из меня сделать, да? Я тут пашу больше, чем эта свинья Ребров, а он вместо себя бабу подсовывает?

Урод? Засранец? Это я то?

— А Гоша, вообще-то, считал тебя своим другом!

— Тю… Мне послышалось или у тебя действительно мозги куриные? Это слово здесь вообще не произноси. Здесь нет ни у кого друзей, в том числе и у меня. Я сам себе друг, и то, иногда, сомневаюсь. Короче, золотая моя…, слушай меня внимательно… вы с Гошей не на того напали, ясно? Я тебя, двоюродная сестричка, сгною здесь. Усекла? От тебя здесь только вот этот парик останется.

Он вдруг резко дергает меня за волосы, и я от неожиданности ору:

— А-а-а!

Лицо Антона вытягивается:

— Извини, думал, что тоже липа.

Он быстро ретируется наружу, а я издаю, то ли стон, то ли вздох и прислоняюсь затылком к прохладному кафелю. Капец! И это тот самый Антоха, с которым съеден не один пуд закуски…

Торопливо возвращаюсь в свой кабинет, на ходу приглаживая растрепанные в схватке волосы, на пороге натыкаюсь на Калугина. В его руке чашка кофе.

— Марго!

Андрюх, не до тебя:

— Твой кофе остывает!

Ныряю в спасительный кабинет, и, прикрыв поплотней дверь, извлекаю на свет мобильник. Нетерпеливо нажимаю кнопки, и как только в трубке раздается Анькин голос, торопливо выпаливаю:

— Алло, Анют, привет. Ты чего-нибудь узнала?

— Слушай, в общем, я узнала, что в этой конторе по перевозке вещей, вчера был выходной. Официально у них никакого вызова не было.

— Зашибись! И как это понимать?

— Ну, что мне тебе объяснять — утром деньги, вечером стулья.

Опять никаких концов там и никаких просветов здесь.

— Слушай, Ань, это полный капец. Нам нужно срочно увидеться.

— Подожди, тебя что, раскусили?

— Да есть на это готовые…. Еще полчаса и меня тут сожрут, вместе с твоими туфлями.

— Ну, слушай, это ты сам себе кадры подбирал.

Сам, сам… с усам. Просто, я был мужиком, а теперь черт те что.

— Ань, слушай, мне хреново. Поехали, пожрем куда-нибудь. Пока меня здесь не убили. Или я кого-нибудь.

— Ну-у-у… Мы сейчас гуляем с Фионой, тут на Бауманке, подъезжай.

— ОК, давай у входа, через пятнадцать минут. Ага?

Бежать, бежать. Хватаю сумку с кресла и ходу из кабинета. Возле дверей опять пасется Калугин со своей чашкой.

— Марго, подожди. Я могу, чем-нибудь помочь?

Капец, достал ты меня уже со своей помощью:

— Да, можешь. Допей, наконец, свой кофе! И вымой чашку.

* * *

Мой Range Rover не подводит — ровно через пятнадцать минут я уже сворачиваю на Ново-Басманную к центральному входу в сад имени Баумана, а еще через пять, мы уже идем с Анькой по аллее и я вываливаю на подругу события сегодняшнего дня. Здесь, на солнышке, парит, жарко, и я, глядя на Сомову, гуляющую в одной маечке, стаскиваю с себя пиджак и, свернув его, вешаю на сумку, болтающуюся у меня на плече. Хоть какая-то от нее польза.

— Ну, рассказывай, чего хотел. Как все прошло?

— Нормально прошло, нормально... Наумыч пузыри пускал от счастья… А Зимовского, прямо на летучке, чуть Кондратий не хватил.

— Здорово. Так в чем проблема-то?

— Да, достали…. Представляешь, приезжаю в редакцию, а там уже очередь на мое кресло.

— Очередь? А ты, что?

— А я, что… Кривошеину подзатыльников надавал, Зимовского послал подальше.

Анька осуждающе смотрит:

— Гош…. Гош, так нельзя…

Я ее почти не слушаю, тороплюсь по быстрей выплеснуть накопившиеся проблемы:

— Валик — это фигня. А вот, что с Зимой делать…. Как гондольера этого на место поставить… Представляешь, гонялся за мной сегодня, по всему офису.

— Как гонялся? Зачем?

— Как, как… Ногами. Все Гошу требовал, упырь… Так бы по зубам и врезал!

Ее отповедь, словно ушат холодной воды на мою голову:

— Слушай, я еще раз тебе повторяю — ты уже заколебал со своими мужскими повадками. Ты, почаще, в зеркало смотри.

Я взвиваюсь:

— Слушай, что значит заколебал? Этот упырь назвал меня свиньей, ублюдком и засранцем.

Она смотрит на меня осуждающе, и я недовольно рявкаю:.

— Чего?

— Как ты его сейчас назвал? Как?

— Ань, по-моему, ты не врубаешься ни хрена.

Анька повышает голос, пытаясь убедить меня в своей правоте:

— По-моему, это ты не врубаешься. Если ты будешь продолжать вести себя как мужик, тебе вообще хана!

— Да? А чего ты предлагаешь мне делать? Ходить на цирлах, пока у меня за спиной зубами клацают?

— А у тебя нет других вариантов! Давай уж искать плюсы из сложившейся ситуации. Ну, да, неприятно, конечно… Зато, ты теперь знаешь, кто есть кто.

Мы останавливаемся, и я отвлекаюсь на молоденькую бегунью, ее обтянутые ягодицы ритмично и сексуально двигаются туда-сюда, туда-сюда. До меня доносится:

— Эй, алле, гараж, я здесь.

Анька машет у меня перед носом рукой, и я возвращаюсь из мира грез:

— Ладно. Но, как только я вернусь в свое нормальное тело, я этого Зимовского в трехлитровую банку закатаю!

— Карину.

— Что, Карину?

— Ты Карину в банку собирался закатывать.

— Значит, будет две банки. Поставлю на полку, будет, чем 23 февраля закусить.

Анюта смеется:

— Восьмого марта!

Но мне не до смеха:

— Ань, я не собираюсь в этом мясе пребывать до конца дней своих. Я хочу быть мужиком, а не одной из этих рыхлых амеб!

Сомова обиженно обрывает свой смех:

— Ты кого, сейчас, амебой назвал?

— Ну, не тебя же! Женщин, вообще.

— Слушай, дорогая, ты меня уже достала своими нападками на женщин.

— Слушай, не называй меня дорогая!

— А ты не называй меня амебой!

— Я тебя не называл.

— А кто я тебе? Не женщина, что ли? Или, что я тебе — лошадь, дом?

— Ань.

— Кто я, для тебя?

— Ань… Ань, ну, вот, чтобы ты делала, если бы тебя закатали бы в мужское тело?

— Продолжала б оставаться женщиной!

— Ха-ха.

Вот я и пытаюсь оставаться мужиком! А она — хана, хана…. Вот, ей бы, в мужском туловище, точно настала бы хана.... Потихоньку, шаг за шагом, мы продвигаемся в сторону Анютиной машины. Сомова смотрит с подозрением:

— А что ты ухмыляешься? Между прочим, мне нравится быть женщиной. Мы тоньше, гибче и выносливее вас, если хочешь.

— Боже, какой текст. Ты не хочешь мне статью написать, нет?

— Нет, не хочу.

— Ань.

— Что?

Я вновь останавливаюсь и говорю ей назидательно:

— Запомни, женщина должна виртуозно владеть одним приемом — это выпрыгивать из постели на кухню и обратно.

— Что-о?

— Да это не я сказал, это закон природы!

Кажется, я ее разозлил.

— И я, то же, что ли?

— Ну, ты же — женщина.

— Слушай, Ребров, ты достал меня этой своей идеологией. Иди ты … лесом!

Она ускоряет шаг в сторону своего авто. Все-таки, обиделась.

— Ань.

— Что?

— Ань.

Сомова открывает дверь машины, со стороны пассажира и запускает внутрь своего лабрадора:

— Фиона, давай, вперед, садись.

— Ань, ну…

Сомова обходит автомобиль к водительской двери и оттуда кричит:

— Ну, что?! Вообще, знаешь, мне даже нравится, что ты попал в такую ситуацию. Вот, так тебя, пару раз в постель затащат и кинут потом! Вот, тогда, я на тебя посмотрю.

— Ань, ну, подожди.

— Отстань!

— Ань, ну, не бросай меня одного!

— Не одного, а одну! Одну!

Она, все-таки, садится и уезжает. Предательница. Разворачиваюсь, раздраженно поддаю ногой камешек, и плетусь к главному выходу, к своей машине.

* * *

.

В редакцию возвращаюсь уже в конце дня. Поднимаюсь наверх с ощущением, что чего — то забыл, что-то сделал не так. Когда выхожу из лифта, вспоминаю и рычу:

— Гхрм…

Точно — чертову сумку забыл в машине. Анька, если узнает, втык даст…. Ладно, мы ей не расскажем. Слава богу, никто еще домой не слинял и основные все еще толкутся в холле. Сейчас я их запрягу:

— Извините, что я задержалась. Прошу всех ко мне в кабинет. Это минут на двадцать, небольшая летучка.

Дергаюсь к кабинету, но народ даже не шевелится, а Любимова начинает мямлить:

— Вообще-то, у меня через полчаса бассейн.

Ага, еще скажи гольф и теннис. Неожиданно против моего предложения выступает Мокрицкая:

— Да и рабочий день у нас, вроде бы, нормированный. Пока!

И ведь уходит, стерва. Настроение сразу падает. Кривошеин пытается преданно заглянуть в глаза:

— А я, вообще-то, мог бы еще и поработать.

Отмахиваюсь:

— Так, Валик, давай, катись домой.

— Домой? Хорошо, до свидания.

Галя, дернувшись вслед, вдруг притормаживает и, наклонившись поближе, тихонько интересуется:

— Слушай, извини за нескромный вопрос. Это силикон?

Я недоуменно гляжу на нее, совершенно занятый мыслями о трудовой дисциплине. Вернее об ее отсутствии.

— Где?

— Гхм…

Она бросает взгляд, куда-то ниже моего лица, разворачивается и спешит уйти. Я тоже смотрю вниз, интересно, про что это она? Вдруг, до меня доходит:

— М-м-м, черт!

Как меня все достало! Откуда-то сбоку выскакивает Калугин. Выслеживает меня, что ли?

— О! Марго!

— А ты чего здесь ходишь, паркет протираешь? Давай, иди домой. У вас же здесь у всех нормированный график!

— А теперь, спокойно, можно объяснить, в чем дело?

— А ничего… Я же всем здесь до одного места! Еще вопросы есть?

— Подожди, подожди, подожди. Пожалуйста. Я не знаю как все, но на меня ты можешь рассчитывать.

Ага. Я вот тоже думал, что Антоха мне друг и кореш. С института рядом... А сегодня услышал полную характеристику в свой адрес.

— Калуга, единственный человек, на которого я могу рассчитывать здесь — это я. У тебя все?

— Нет, не все….

Он чуть медлит:

— Сегодня весь день Зимовский окучивает Наумыча в кабинете.

— Фэ… Удивил, дальше, что?

— В общем — то, ничего. Но то, что они сегодня вместе ужинают в кафе «Графин»….

Мой мозг сразу переключается и начинает интенсивно работать. Все остальное прочь! Вот гнида, по кривой обойти захотел. У меня еще не прошла злость на Антоху, за его сегодняшнее туалет-шоу, и я сразу начинаю строить планы контрудара.

— А вот за это спасибо, Андрюха, буду должен.

Иду в сторону лифта и слышу вслед:

— Что… прости?

Оборачиваюсь. Надо же, опять перепутал.

— А-а-а… говорю, должна буду.

Как только выхожу внизу из лифта, сразу набираю знакомый номер:

— Алле, Дин, привет, это Гоша. Э-э-э…, то есть я звоню от его имени, меня зовут Марго. Просто Гоше, очень нужна твоя помощь. Если можно, не по телефону. Давай, через полчаса на нашем месте. То есть на вашем, да… Гхм.

Динка не только горячая девка (мы с ней, признаться, не один раз кувыркались и зажигали), но она еще и умница — когда мы, наконец, через сорок минут встречаемся, в «Café-House», что в Камергерском, ей хватает и пяти минут, чтобы придумать свой план действий. Я ей предоставляю полный карт-бланш и выгребаю все тугрики из кошелька — предпочитаю расплатиться сразу и наличкой. Если понадобится, воспользуюсь карточкой. Бросаю Динку в локальный бой с Антохой, а сам начинаю активную подготовку к масштабному наступлению на Егорова. Один звонок в «Графин» и еще один — Анфисе Трефиловой, мне нужно от нее подтверждение прежних договоренностей с Гошей. Я это секретное оружие долго держал как НЗ, но, судя по всему, пришла пора применить.

* * *

В назначенное для встречи время я уже подъезжаю к 1-ой Брестской и минута в минуту уже поднимаюсь по лестнице в обеденный зал ресторана «Графин». Я во всеоружии, даже успел заскочить домой, где Анька меня слегка причепурила, перечесала, сделав пучок, и подновила раскраску. Наумыч уже здесь и о чем-то разговаривает с официантом. Видимо, выспрашивает о Зимовском.

— Добрый вечер, Борис Наумович.

Тот удивленно на меня смотрит:

— Марго, добрый вечер.

— Я узнала, что у нас здесь заседание редколлегии, только меня почему-то никто не предупредил.

— Да, но вы же сегодня упорхнули , куда-то. Прямо во время рабочего дня.

— У меня была очень важная встреча.

— Вы знаете я, все-таки, обязан знать о всех ваших очень важных встречах.

Не будем нагнетать обстановку:

— Так, давайте, присядем, я вам все сейчас объясню.

— Прошу, вы меня заинтриговали.

Садимся за столик, один напротив другого.

— Гхм. Я сразу к делу — Трефилова готова сняться для нашего журнала.

Наумыч растерянно на меня смотрит:

— Нет, я не понял.

— Анфиса Трефилова, прима русского балета.

— Я знаю.

— Да, будет у нас не обложке.

Егоров недоверчив:

— Смешно. Вы знаете, что Анфиса Трефилова во всех интервью кричит, что отказывается сниматься?

— А у нас снимется, причем в бикини.

— Смешно, Марго, сегодня не первое апреля.

— Я видела календарь, а с ней мы уже договорились о дате и месте проведения съемок.

Затаив дыхание, Наумыч интересуется:

— И о гонораре?

— Ну, какие гонорары могут быть между подругами.

— Кх.

Шах и мат! Бедняга даже поперхнулся.

— Интересно, я не знал, что вы и Трефилова…

— Борис Наумович, у меня очень много подруг, известных и фотогеничных.

— Да?

— Да.

— Вообще-то, Гоша мне говорил, что у него есть выходы…

— Все Гошины выходы были через меня. Ну, что, мы будем пить шампанское или подождем Зимовского?

Наумыч радостно хватается за бутылку:

— Нет, сейчас, конечно! Бутылочка шампанского на двоих, это как слону таблетка. Да? Ну, давайте.

Посидели недолго, но хорошо и плодотворно. А вечером, прямо к нам с Анькой домой, заявилась, нежданно, Дина. С полным фото отчетом. Видимо ей самой все так понравилось, что захотелось с кем-то поделиться. Глядя на голого Антоху, хохотали до слез. Вот это я называю профессионализм!