День за днем (гет)

Проворочавшись полночи без сна, но, так и не придумав, как вести себя в редакции, утром с опаской еду на работу. Сейчас главное сделать вид, что ничего особого не произошло и все как обычно. И хожу, как обычно, и смотрю, как обычно, и вообще сегодняшний образ для меня обыденный и среднестатистический — волосы расчесаны, но не заколоты, на мне брюки и красная запашная блузка, в руках, как всегда, портфель, а на плече — сумка. Когда открываются двери лифта, выхожу, настороженно оглядываясь, и неторопливо иду по холлу, здороваясь со всеми, кто попадается по пути:

— Здрасьте… здрасьте.

Наконец, добираюсь до секретарской стойки:

— Люсь, привет.

— Доброе утро Маргарита Александровна, а это вам.

Она протягивает мне пачку бумаг и большой конверт. Но меня сейчас интересует не почта, а температура в нашей больничке. Наверно, зашкаливает?

— Ага, спасибо… А-а-а…, как у нас дела?

Людмила зависает и смотрит по сторонам:

— Да, знаете, как вам сказать…

— Понятно... Надеюсь, никто стреляться не собрался?

— Вот…, тьфу, тьфу…, пока нет.

— Ну и то, слава богу.

Прихватив бумаги, иду к себе.

* * *

Жаропонижающее требуется после полудня. Слышу в холле какой-то шум, голос Егорова, ответы Лазарева. Срываюсь с места и выглядываю из кабинета: так и есть — оба вцепились друг другу в лацканы пиджаков и практически борются, сопя и что-то невнятно выкрикивая. После вчерашнего, пожалуй, это может закончиться мордобоем. Да, наверняка! Вон, у Лазарева, кажется, уже кровь идет из носа. При этом Валик пытается оттащить Наумыча, а Зимовский Константина Петровича. Только драк тут нам не хватало, с милицией! Тороплюсь к ним, быстрее вклиниться между враждующими сторонами:

— Так! Стоп — машина! Брэк!

Из своего кабинета выбегает Калугин и тоже кричит:

— Ну, все, хорош, стоп — машина!

От энергичного махания руками, блузка ползет вверх, обнажая спину и живот. Капец, мой костюм не предполагает участие в боях без правил! Оба начальника, не обращая на нас с Андреем внимания, продолжают вопить и вырываться:

— Если тут есть мужики, то пошли ко мне в кабинет, поговорим!

— Пойдем, поговорим.

— Пойдем!

— Пойдем, поговорим!

Теперь уже повышаю голос я, пытаясь всех перекричать:

— Вы никуда не пойдете, пока не успокоитесь!

Расставив руки в стороны, не даю бойцам слиться в объятиях в ближнем бою, но они продолжают словесную перепалку:

— А я спокоен!

— А я, между прочим, тоже спокоен.

— Ну и прекрасно!

Наконец немного утихомириваются, но продолжают петушиться и подначивать друг друга:

— Давай, иди.

— Боишься, что ли?

— Я, тебя-я-я? Ха-ха!

— Прошу.

— Прошу!

— Че?

— Давай, давай, после вас!

Лазарев идет вперед, промокая разбитый нос платком, а позади него трусит Наумыч.

— Сейчас, сейчас, сейчас.

По крайней мере, пусть выясняют отношения без свидетелей. Пытаюсь отдышаться и поправить волосы: пока бегала и скакала — запарилась, и волосы свисают паклей. Оглядываю собравшуюся толпу зевак:

— Так! А…, что стоим? Работаем, работаем….

Возвращаюсь к себе.

* * *

.

Андрей, вчера так и не ответил на мой вопрос — ни положительно, ни отрицательно. Хотя его молчание было выразительней многих слов…. Но, все-таки, молчание — это не приговор, это робкая надежда. И если Егорова действительно все поняла, а Андрею так важны мои чувства, то….. То, что? Я зависаю, а потом нахожу выход — а то, что Калугин может вполне воспользоваться размолвкой и объясниться с ней до конца… Да! По крайней мере, я могу сейчас пойти и его об этом спросить. Вот так вот, в лоб: «Ты интересовался, влюблена ли я? А ты?».

Собираюсь с духом и решительным шагом направляюсь в сторону кабинета художественного редактора. Но заглянув внутрь, замираю на пороге. Мой вопрос отпадает сам собой — посреди кабинета голубки слились в нежном объятии и жарко целуются. Тут же разворачиваюсь назад и ухожу, но через пару секунд чувствую, как кто-то хватает меня за запястье, пытаясь удержать. И голос, который бы век не слышать:

— А ну, подожди!

Останавливаюсь и терпеливо смотрю на Егорову.

— В чем дело?

— Это я у тебя хочу спросить, в чем дело?

— Руку, убери.

Вырываюсь.

— О чем ты вчера в эфире вещала? Про какую такую любовь?

Мне не хочется, чтобы Андрей пострадал из-за меня, из-за моих слов, которые никто не должен был слышать вчера, кроме Аньки. Обидно, конечно, за свои фантазии… Он действительно, видимо, объяснился с ней до конца, но совсем не так, как я думала… Наверно говорил, что не виноват, что это я такая злыдня проходу ему не даю, про то, что он уже сделал свой выбор и это она, Егорова, единственная и неповторимая, и больше ему никто не нужен. Ну, а эта мартышка, пользуясь моментом, шипела и полоскала меня последними словами и он испуганно поддакивал… В общем, обычный набор всего того, что говорят мужики своим «невестам», желая заслужить прощение. Картинка меня бодрит, и я повышаю голос:

— Послушайте, девушка. Хочу вам напомнить, что вы живите в XXI веке.

— Причем тут это?

— А при том, что в XXI веке даже школьник знает, что телепередачи монтируют и можно вырвать из контекста любые слова.

Мы стоим друг перед другом в одинаковой позе, сложив на груди руки и, кажется, мои уверенные слова вызывают у Наташи растерянность — может школьники и знают, но для Егоровой это, кажется, откровение. Ставлю точку:

— Вопросы есть?

Разворачиваюсь, чтобы уйти, но от Егоровой просто так не отцепишься:

— Вопросов нет, только пожелание.

Приходится снова останавливаться:

— Мне законспектировать или я так запомню?

— Мне без разницы. Имей в виду — еще одно телодвижение в сторону Андрея…

— И что?

— И ты здесь больше не работаешь!

Скептически поджав губы и опустив глаза вниз, удивленно качаю головой:

— Серьезно?

— Я закачу родителям такую истерику, что через пять минут ты будешь уволена!

Вот, дура! И чего Калугин в ней нашел? Смотрю в упор, в глаза, и ухмыляюсь:

— По истерикам ты у нас знатный мастер.

— Я тебя предупредила.

Егорова с видом победительницы уходит прочь, а мне лишь остается снисходительно проводить ее взглядом. Ну, не дал бог ума человеку, что поделать….

Как мы с Анютой и думали — народ весь день занят собственными разборками и

ковырянием в своих болячках. Не до сплетен, промывания косточек и полоскания белья. Ну, а я решила лишний раз не маячить перед Калугой с Егоровой — закрылась в кабинете и не показывала нос до вечера. Тем более, что дел накопилось предостаточно.

* * *

Зато вечером, дома, только и разговоров, что о маньяке. Не успеваю даже переодеться, как Сомова обрушивает на меня свои новые страшилки. Натягиваю красную майку со штанами и жду пока Анька наговориться и освободит ванную. Но сегодня, кажется, поток пугалок неиссякаем — кто-то написал ей на лобовом стекле авто «Я тебя ждал». С тремя восклицательными знаками! Привалившись к притолоке в проеме двери в ванную, перевариваю услышанное и напряженно грызу ноготь.

— Что, так и написал «Я тебя ждал»?

Сомова смотрит на меня из зеркала.

— Да, так и написал, представляешь?! Помадой написал.

— Помадой?

Не скрываю удивления — у мужика помада? Сложив руки на груди, переступаю с ноги на ногу и пытаюсь сообразить, чтобы это значило.

— А…, а..., а он случайно не гей?

— Слушай, ну какая мне разница, гей он или нет? Главное, чтобы отстал уж от меня.

Как какая разница!? Это ниточка для милиции! Продолжаю расследование:

— А ты скажи мне, а ты надпись стерла?

— Ну, а что мне оставалось делать? Любоваться что ли на нее?

Оттолкнувшись плечом от косяка, иду к Сомовой. Эх, разве с такой тетехой поймаешь преступника...

— Зря ты надпись стерла — это для милиции улика: почерк, отпечатки.

Пытаюсь сообразить, что еще можно выудить из Анькиного рассказа, кроме помады. Похоже, ничего — разворачиваюсь и топаю назад, заканчивая променад на прежнем месте, с тем же недогрызенным ногтем.

— Гоша! Ну, какая милиция?! Ты что не видишь, что всем по фиг?

Вздохнув, снова приваливаюсь к притолоке и складываю руки на груди. С Анькиным аргументом не поспоришь:

— Да, уж.

— Слушай, у меня на нервной почве от этого всего какой-то жор начался. Может, съездим в ресторан, поедим, а?

А у меня, на нервной почве, кажется, наоборот.

— Не-е-е, я вообще ничего не хочу — ни пить, ни есть.

— То есть, ты меня одну в город отпустишь, да?

Она начинает ватной палочкой очищать грим с век, и я понимаю, что если буду дрыгаться дальше, то последует обида и очередной шантаж. Ладно, пожалею страдалицу. Со вздохом снова отрываюсь от дверного косяка:

— Понятно... Пока этот больной будет тебе разрисовывать машину помадой, я, значит, как Санчо Панса должен ползать за тобой по ресторанам, да?

— Молодец, умный мальчик.

Обреченно закатываю глаза к потолку. Сомова добавляет:

— В общем, будь готов через десять минут. Давай!

— Чтобы через 10 минут быть готовым, надо бутылку коньяка из горла и то…

Поднимаю многозначительно вверх палец… И то, от организма зависит. Сомова подходит ко мне вплотную, укоризненно качая головой:

— М-м-м..., очень свежая шутка…

А потом проходит в спальню, на ходу грозя мне:

— У тебя 10 минут!

Со сладкой ностальгией вспоминаю, как мы с Антохой и примкнувшим к нам Валиком как-то выжрали под Новый год две бутылки коньяка, почти без закуски, а потом все вместе отправились к знакомым девкам.

— Да-а-а, были времена.

* * *

Мне одеваться недолго — вскоре опять все в той же красной блузке, что ходил на работу и в тех же брюках, сижу на диване в гостиной, закинув ногу на ногу, правда еще в тапках и жду Сомову. Смотрю на часы — установленное время вышло уже дважды.

— Ань, ну ты скоро там?

Сомова все в том же халате, что и двадцать минут назад, и в каких-то полотенцах, появляется в дверном проеме моей спальни и разводит руками:

— Ну, я же сказала — десять минут.

А потом бежит в ванную. Зачем было время назначать, спрашивается?

— Твои десять минут были полчаса назад

Анька снова возникает на пороге и опять разводит руками:

— Бегу-у-у…

И опять исчезает из виду, но уже в противоположном направлении. Интересно, что она там забыла у меня в спальне и в моем шкафу? Шмоток ее размера там точно нет. Продолжаю ворчать:

— Бежит она… За это время можно было на черепахе вокруг дома объехать.

Неожиданно раздается звонок в дверь. Кого это на ночь глядя? Уперевшись руками в диван, с тяжким вздохом поднимаюсь и иду открывать. Из угла спальни тут же возникает испуганная Сомова, теребящая в руках полотенце:

— Кто там?

Пожимаю плечами и шиплю:

— Откуда я знаю!?

Сомова приседает от страха:

— Подожди, сразу не открывай.

— Что значит, не открывай!?

— Так может это тот придурок!

Анька снова приседает и подскакивает. Смотрю на нее с удивлением:

— И что, я теперь какого-то придурка с губной помадой, испугаюсь?

Сомова, вся перекошенная и трясущаяся, повизгивая тихонько, на полусогнутых бросается прятаться в ванную. Совсем девка со своим маньяком сбрендила.... Но, все-таки, береженого бог бережет — в этом туловище даже мне, с моим боксерским опытом, с маньяками драться не с руки.

Возвращаюсь от двери к кухонному столу, хватаю разделочный нож поздоровее и уже более уверенно иду открывать. Ну что маньяк, держись! Что-то после Анькиных страшилок мне тоже не по себе, даже в туалет вдруг захотелось, по-маленькому. Забыв посмотреть в светящееся окошко домофона, поворачиваю защелку, толкаю створку наружу и сразу отступаю на шаг назад, выставив нож. В квартиру тут же заходит Егоров:

— Добрый ве… О-о-о!

Он почти натыкается на острие и осторожно указывает пальцем на нож:

— А…, можно?

Ложная тревога. Интересно, чего это шефу здесь понадобилось? Убираю волосы с лица и пытаюсь выкрутиться из неловкой ситуации:

— Борис Наумыч, здрасьте, это я на кухне кашеварила.

Вот этим самым тесаком… Черт, мне нужно срочно в туалет.

— Вы проходите, я сейчас.

Егоров поднимает руки, успокаивая:

— Ничего, ничего, все хорошо.

Когда иду мимо кухонного стола, бросаю на него свой тесачок — надо же, чуть начальника не прирезала, а потом следую дальше, туда куда влечет. Через тройку минут, когда уже мою руки и вытираю их полотенцем, слышу за дверью истошный вопль Сомовой:

— Марго, милицию зови! Попался насильник!

Еклмн! Походу Анька с маньяком в гостиной. Как он сюда пробрался-то? Почти бегом скачу к подруге. Полный капец — Сомова забралась верхом на Егорова, нацепила ему на голову свою старую майку и орет, как резанная. Наумыч в ответ рычит, и издает междометия. Тихий ужас — устроили тут эротические игрища, вот и оставляй их наедине. Наконец Сомова слетает со своего коня.

— Ой!

Укоризненно на нее смотрю:

— Ты что, с ума сошла?

Даже не знаю, как и выпутаться из неловкой ситуации. Что-то пытаюсь объяснить, а получается невнятный лепет:

— Борис Наумыч, вы извините…, прямо как-то…

Оглядываюсь за поддержкой на виновато улыбающуюся Сомову, топчущуюся рядом в банном халате.

— Познакомьтесь это — Аня.

Хотя чего им знакомиться — они и так уже сто раз знакомы: уже общались и на награждении журналисток-феминисток и при выведении на чистую воду мошенницы Василисы. Но продолжаю беспомощно бормотать:

— Аня, моя лучшая подруга

Вижу, как Сомова кивает и улыбается, заворожено разглядывая Егорова. По-моему, она не в адеквате. С напором в голосе и помогая себе руками, укоризненно втолковываю ей:

— Это Борис Наумыч, мой начальник!

Егоров, конечно, помнит их предыдущие встречи:

— А мы знакомы, только я не был тогда еще извращенцем, скотиной... Да?

Анюта смущенно винится:

— Гхм... Ну, я прошу прощения.

Хочу поддержать подругу и разъяснить ее странное поведение. Поглядываю то на нее, то на Наумыча:

— Дело в том, что Аню преследует какой-то чокнутый, звонит ей и угрожает.

Аня виновато пожимает плечами:

— Вот я и подумала...

Наши объяснения Егорову не нравятся — у него обиженный вид. Перепутали, дескать, с маньяком.

— Подумали, что он это я, да?

Сомова виновато улыбаясь, обреченно кивает:

— Ну, да.

— А я что, действительно такой страшный?

— Да нет, ну вы просто спиной стояли…, вы ради бога извините.

— Ничего, ничего, все в порядке.

Он вдруг оживает:

— Тем более, знаете, не каждый день мутузит тебя звезда эфира.

Анюта смущенно отмахивается:

— Да ладно вам, звезда.

Стою между ними, улыбаясь, как дура, то на одного посмотрю, то на другого, то на потолок. И все жду, когда же Егоров скажет, зачем притащился в такую даль, с какой такой заботой. Но Наумыч, похоже, настроен на другое и совершенно забыл про дела — глазки Анюте строит:

— Вы еще и скромница.

Сомова смущается еще больше и отворачивается, я же с усмешкой посматриваю на престарелого ловеласа — во дает, флиртует напропалую…. Молчание затягивается, и Егоров вдруг меняет угол атаки:

— А я ведь каждую вашу передачу слушаю.

Сомова снова начинает радостно улыбаться:

— То есть это как комплимент, да?

— Да.

Сцепив перед собой пальцы рук, я уже откровенно скучаю, и меня подмывает спросить у начальника, какого хрена он, все же, приперся. Но диалог парочки так замкнут друг на друге, что приходится сдерживаться и выжидать. Егоров продолжает распускать павлиний хвост:

— Констатация. Слушаю и считаю себя вашим фанатом, да.

Довольная Сомова хихикает:

— Ух, ты! Моим или моего голоса?

— Раньше считал, что голоса.

Он вдруг меняется в лице и с интересом оглядывает Сомову сверху донизу.

— Очень хорошо вам в халатике!

Я в ауте. Во мне начинает подниматься раздражение, и я поджимаю губы. Прямо передача «Давай, поженимся». Анюта опять смущается, теребя полы халата:

— А это я из ванной.

Столько интимных подробностей. Гляжу на нее и не пойму — это она так заигрывает с ним или придуривается?

— Я это …, сейчас.

Встрепенувшись, Сомова, переваливаясь словно утка, скачет в ванную. Чего это с ней? Пользуясь моментом узнать, каким ветром Егорова пригнало в нашу гавань и не пора ли ему раскланяться:

— Борис Наумыч, что-то случилось? Что-то в редакции или...?

Тот, словно проснувшись, смотрит на меня:

— Чего?

— А я говорю вы по делу или так, на огонек?

Егоров начинает мотать головой, и я понимаю, что внятного ответа не дождусь:

— Нет. Я вот туда… А потом вот туда и думал….

Он замирает, поглядывая вглубь квартиры. Дурдом «Ромашка» на выезде. Переспрашиваю:

— Что, думал?

Егоров опять просыпается и глядит на меня:

— Чего?

Смотрим, друг на друга, и я не выдерживаю первой, тычу раскрытыми ладошками куда-то в пол:

— Я говорю — у вас точно все нормально?

Егоров дергается, неверно истолковав мой жест, смущено отворачивается и начинает рукой проверять застегнута ли ширинка на брюках:

— Господи!

Что-то он после телевизионных потрясений совершенно неадекватен.

— Я про редакцию.

Неужели сейчас спросит «Какую редакцию?». Слава богу, в его глазах появляется осмысленность:

— Не, не, все хорошо.

Он вдруг опять ахает, устремив взгляд в сторону спальни, и я закатываю глаза к потолку — в цирк ходить не надо… Егоров кричит вглубь квартиры:

— А я, может быть, вам помешал?

Мог бы и не орать, для ответа я тут, рядом. Ну не то чтобы очень помешал, но и радости особой не принес. Сомова возвращается назад с брюками, перекинутыми через руку и водолазкой на вешалке, и все в том же халате — блин, она, наверно, никогда не оденется.

— Да нет, нет, мы как раз собирались куда-нибудь в город выбраться, поужинать.

Перебиваю ее с прозрачным намеком:

— Да, на ночь глядя.

Но идея приводит Наумыча в восторг:

— Молодцы! Оч... Очень хорошо! Да, я могу подвезти, я в центр еду.

С Егоровым? Капец, это получится на всю ночь. А потом, еще, его пьяного вези к нему домой! Пытаюсь отказаться, отрицательно мотая головой, но мой порыв никто не замечает. Наумыч не отрывая глаз от своей радионимфы, никак не может остановиться:

— Потому что я такой голодный, я сейчас могу …, этого…, мамонта съесть!

Сомова приходит в восторг от такой остроумной шутки. А я, в который раз, закатываю глаза к потолку. Ничего, не понимаю — они столько раз уже пересекались, но так по-идиотски никогда себя не вели. Ладно Наумыч, может уже коньяка принял или таблеток своих наглотался, но Сомова!? Тайная геронтофилка? Анюта словно подтверждает мои предположения и смотрит на Егорова с восторгом:

— Да какие проблемы!? Поехали с нами.

Стоп — машина! Куда, с нами?! На хрена я вам там, тогда? Усиленно кашляю в кулак. И опять мои знаки, словно в пустоту. Сомова, сияя глазами, продолжает зазывать:

— Ну мамонта я, конечно, не обещаю, но баранина там отменная.

Новая шутка a la Egorov:

— А тогда…, бегемота.

Вызывающая дружный смех у них на пару. Приходится мученически выдавливать из себя улыбку. Юморина продолжается:

— Или страуса!

— Ха-ха-ха

— Яйцо страуса.

— Ха-ха-ха

Егоров демонстрирует, как разбивает огромное яйцо, и Аня снова заливается счастливым смехом, прижимая руку к груди и скрючиваясь. Мне неуютно и я не в своей тарелке. Наблюдать за Сомовским ржанием на пустом месте, лишь бы потрафить понравившемуся мужику, мне странно, но я мученически улыбаюсь.

Наконец она убегает переодеваться, а я отправляюсь занять место в ванной — раз пошла такая пьянка, режь последний огурец — все-таки ресторан, мужчина, компания… Вечерний цвет помады и блеск для губ. Заодно и поразмышлять о превратностях судьбы и об идиотическом поведении разнополых индивидуумов понравившихся друг другу. Неужели я тоже так себя веду с Калугиным? Это ж полный капец. Наумыч остается стоять в прихожей, совершенно ошалелый и, по-моему, ему совершенно все равно — куда я делась.

* * *

В ресторан едем на машине Егорова, и это несколько обнадеживает — по крайней мере, крепкими напитками хозяин авто злоупотреблять не собирается. Едем не очень долго, но достаточно, что бы в полной мере осознать и приуныть — обратно пешком точно не дойти и значит, возвращаться придется тоже втроем, и вряд ли Наумыч не напросится на чашку полуночного чая.

Спустя полтора часа мы все еще за столом — я по одну сторону, положив рядом на диванчик сумку, Наумыч с Анькой напротив. Все более-менее выпито и съедено, уныло ковыряюсь вилкой в тарелке, пытаясь хоть что-то подцепить и отправить в рот, а эта парочка никак не угомониться — трендит и трендит всякую фигню. Егоров, сидя в пол оборота к Сомовой, вешает Анютке обильную лапшу на уши, какой он крутой бизнесмен и в какой среде крутится. А она, раскрыв рот от удивления, утираясь салфеткой, старательно им восхищается. Тьфу!

— И поверьте, все, что я буду там говорить — это второй план. Прежде всего, посмотрят на какой машине я приехал, какие часы на руках и в какой обуви. И только после этого решат — иметь со мной дело или нет.

Склонившись над тарелкой, кидаю исподлобья взгляд на нашего супер мачо. Сомова, как по сценарию, пожимает плечами и сдвигает брови:

— Господи, какой кошмар.

— Да, но это не я все придумал.

— Но это же ужасно! Как можно судить о человеке по ботинкам?!

— Не то слово! Я не знаю, с удовольствием приходил бы на работу в кедах, жабо и в буденовке.

Старая шутка. И где же «ха-ха»?

— Но не поймут же, через десять минут сразу «скорая» приедет.

— Да сложно у вас там все, у нас на радио все гораздо демократичней.

Продолжаю что-то отправлять в рот. Меня совершенно не волнуют тяготы VIP-жизни и я пытаюсь перевести разговор на приземленную общую тему:

— Вкусно здесь, да?

Как в пустоту… Егоров восхищенно закатывает глаза:

— Радио... Нет, радио для меня вообще другой мир.

Может мне уйти? Все равно никто не заметит. Погримасничав, в конце концов, отказываюсь от мысли завести совместную беседу. Зато Сомова продолжает благоухать, находясь в центре мужского внимания. Цепляется за каждую фразу для поддержания разговора:

— Как другой…Ну… Хуже? Лучше?

— Не, ну другой и все!

Егоров рубит воздух рукой и опять переходит к комплиментам:

— Анечка, хочу отдать вам должное. Вот, допустим, человек с телевидения — он может покорить телезрителя еще. Возможно, каким-то внешним обаянием…

Сомова смотрит с умилением и активно кивает, чувствуется, как ей нравятся эти дифирамбы.

— А у вас один голос, только один голос.

Наумыч закатывает глаза к потолку:

— Но что вы им творите, боже мой!

Наша скромница буквально тает под жарким напором моего начальника:

— Спасибо, хэ… Там иногда действительно не просто приходится.

Ссутулившись, закинув ногу на ногу, тыкаю вилкой в тарелку. Чего сижу? Делать мне здесь совершенно нечего. Бросив жевать, высовываю ногу из-под стола и рассматривает туфлю — второй раз всего надела и никак не решу, нравятся они мне или нет. Парочка напротив, продолжает гундеть:

— Вот поверьте, что есть люди, которые это понимают.

— Да?

— А давай на ты?

— А…Э-э-э…, поддерживаю.

— О, есть повод.

Они поднимают бокалы и чокаются. Тоже беру бокал и поднимаю. Со мной, кажется, никто чокаться не собирается. У них уже новая тема. И опять без меня.

— Да, кстати... Я, когда первый раз тебя услышал, я представлял тебя совершенно другой.

— Да…, ну…Ха-ха… Извините, если не оправдала.

Мне их флирт по барабану и я откровенно скучаю — разглядываю стены, потолок, смотрю, как медленно ползет минутная стрелка на часах. До меня снова доносится:

— Во-первых, очень даже оправдала, во-вторых, мы только что перешли на ты.

Анька машет рукой, коря себя за забывчивость:

— А!

— Я предлагаю закрепить.

— Повторенье мать ученья, ха-ха-ха.

Они снова поднимают бокалы и чокаются, но я уже не пытаюсь к ним присоединиться. Откинувшись на спинку диванчика, сижу, отвернувшись в сторону и сложив руки на груди.

Вдруг слышу:

— Марго!

Поворачиваю голову и смотрю на Егорова.

— А ты чего с нами не выпиваешь?

Неужели? Удивленно поднимаю брови и, разведя руками, интересуюсь:

— Серьезно? А я разве с вами?

Эти двое смотрят на меня тупо и молчат. И даже переглядываются. Наконец, Сомова переспрашивает:

— В смысле?

— Слушайте, может, пойдем уже, а?

Егоров растерянно тянет:

— Подожди, а десерт? Я Ане мороженное заказал.

На лице Сомовой явное желание продолжить банкет до утра. Когда она еще услышит столько хвалебных слов в свой адрес. Пока они меня еще слышат, хватаю свою сумку с дивана:

— Я думаю, Аня не заплачет, а мороженное мы по дороге купим.

И поднимаю руку вверх, призывая официанта:

— Посчитайте нас, пожалуйста, ага?

Парочка синхронно оглядывается назад, потом переглядывается и Егоров кисло пожимает плечами. Плевать — роюсь в сумке в поисках кошелька и с желанием быстрее отсюда сбежать.

* * *

В тепле машины, пока Наумыч везет нас домой, засыпаю. И сладко сплю. Неожиданно над ухом раздается голос Сомовой:

— Марго, просыпайся, приехали.

Не придя еще, как следует в себя, с трудом вылезаю наружу, одергивая полы куртки — сегодня ночью немного прохладно и, собираясь в ресторан, специально с собой прихватила эту белую, с широким воротником-хомутом и большими черными пуговицами — вот и пригодилась. Тараща глаза, ворчу под нос:

— О… Чего-то меня срубило.

Массирую веки, а потом поднимаю голову вверх, пытаясь отогнать сон:

— Фу-у-ух.

Слышу, как Сомова прощается с Егоровым:

— Большое спасибо за вечер прекрасный.

— Жаль.

— Что, жаль?

— Жаль говорить про этот вечер в прошедшем времени.

— А ну это да, да.

Хлопаю сонными глазами и изо всех сил сдерживаю зевоту. Такси отъезжает, и я провожаю машину глазами — ну и номера у нее… А666ХА… Явно не к добру.

Егоров все никак не угомонится:

— Девочки, а может я, загляну к вам, на рюмку чая, а?

Я уже не выдерживаю:

— Какая рюмка? Ночь на дворе, вы что с ума сошли, что ли?

Он двумя руками изображает бутыль внушительного размера и просяще смотрит на меня:

— Какая рюмка... Ну, ма-а-аленькая такая рюмка.

Сомова, вся светясь, присоединяет свой голос:

— Ну, маленькая, Марго.

Второй час ночи. Пытаюсь хоть как-то их образумить:

— Да мне, завтра, на работу!

Егоров перебивает:

— Маргарита Александровна, я очень хорошо знаю вашего начальника, думаю, смогу договориться.

Молча отворачиваюсь, потом снова смотрю на Егорова — все равно ведь не отстанет. Тот, посчитав церемонии законченными, подставляет Аньке свой локоть и та, бросив в мою сторону благодарный взгляд, игриво цепляется за него.

— Прошу, вперед. Ха-ха-ха…

— Ха-ха…

Тяжко вздохнув, продолжаю стоять и осоловело смотреть им вслед. Потом плетусь в подъезд.

* * *

Дома «веселье» продолжается. Сомова на быструю руку накрывает на стол, выставляя на кухонный столик вазочку с печеньками, мартини и бокалы под винище, а еще какие-то ягоды из-под компота. Коктейль будет делать, что ли? Вешаю куртку в шкаф и отправляюсь в гостиную, где уже бесцеремонно, на диване, устроился Егоров, так и не сняв с себя плащ. Усаживаюсь на боковой модуль дивана — закинув ногу на ногу и сложив руки на груди, покорно жду, когда они устанут и успокоятся. Сама я с ними пить не хочу.

Одной рюмкой естественно не обходится — голубки, устроившись рядышком, пьют свой коктейль через соломинки и трендят, пьют и трендят. Сомова, усевшись по-турецки и уткнув нос в рюмку, по-моему, уже в конец косая. Приходится мучиться и выслушивать всю белиберду, которую они несут. Вот завершается очередная юморная история Егорова:

— Хе-хе, а потом девочка-внучка звонит. « Я хочу передать привет дедушке, поздравить его с днем рождения. Поставьте, пожалуйста, песенку, которая называется «Последняя осень».

Сомова, грызя печеньку, кивает:

— Да-да-да.

Я скоро, от скуки и тоски, выть начну. А Наумыч заливается, как дите:

— Ха-ха-ха!

Надув щеки, пялюсь то на потолок, то на стены. Заметив, что Егоров смотрит на меня, пытаюсь выдать дежурную улыбку, и он тускнеет:

— Не смешно, да?

Сомова машет рукой:

— Да нет, просто шутка старая.

— Да, конечно, рассказывать человеку из радио, анекдоты про радио….

Отодвинув в сторону компотно-ягодное содержимое бокала, Наумыч допивает остатки коктейля, а потом, обсосав трубочку, протягивает мне пустую емкость.

— Марго, принеси, пожалуйста, мартини.

Всю бутылку?! Это же до утра, не меньше! Пытаюсь изобразить кислую улыбку:

— Конечно.

Подхватив бокал и закатив глаза к потолку, слезаю с дивана и плетусь на кухню. Оттуда слышу голос Сомовой:

— А у меня был случай…

— Да?

— Я тогда еще новости читала.

Капец, в воспоминания ударились. Если Егоров подхватит, до утра точно не ляжем. Тем более, официантка к коктейлю прилагается…. Ну, Сомова, удружила! Вспоминает она... И я была девушкой юной, сама не припомню когда…

— Давно, еще на заре было. Да, прямо в прямом эфире, такой текст значит.

Наполнив бокал мартини, несу его в гостиную и, там, стоя у стола и поджав губы, раздраженно оглядываю престарелого Ромео и не очень юную Джульетту. Сомова продолжает:

— Вчера султан Брунея, Али ибн…господи, как его…

— О- хо-хо!

— Прямо этот текст в эфире — «Господи как его»!

— О-хо-хо… «Господи, как его»… Очень смешная фамилия!

Сомова буквально давится от смеха и бьет кулачком себя в грудь:

— Чуть не уволили.

Анька отпивает из своего бокала, а Егоров оборачивается ко мне забрать свой. Но я демонстративно отвожу руку в сторону — баста, пора и честь знать. Наумыч зависает, теряя улыбку, а потом поворачивается к Сомовой:

— Мне пора, да?

Вот, молодец… Молодец! Ставлю бокал на стол:

— А что, отличная мысль, по-моему.

Анька уже изрядно наклюкавшаяся, вдруг выдает, размахивая трубочкой:

— Марго, ну если ты спать хочешь, так ложись.

Ха! Может мне вообще убраться из собственного дома и не мешать? Сцепив зубы, веду головой из стороны в сторону, сопротивляясь желанию громко выматериться, а затем упираю руки в бока. Егоров, пользуясь заминкой, опять начинает, свой бесконечный рассказ:

— А вот мне одна знакомая рассказывала…

Сомова, изображая заинтересованность, широко раскрывает глаза и вся подается ему навстречу — цирк, да и только. Двое на одного, значит?

— Это было давно, это еще в советское время было.

— Ха-ха-ха.

Надув щеки, делаю глубокий выдох, пытаясь сдержать рвущиеся наружу слова, и вежливо перебиваю:

— Уважаемые марксисты-ленинисты. Давайте, вот завтра, созвонимся в прямом эфире, и все это прямо там обсудите.

Егоров соглашается:

— Да, давайте, на посошок.

Взяв налитый бокал со стола, он чокается с Сомовой, но немного отпив, запускает шарманку заново:

— А многие к вам дозваниваются?

— А, ну, по-разному.

Со страдающим выражением лица, закатываю глаза к потолку, беззвучно ругая обоих. Течка у Сомовой началась, что ли? Наумыч, несмотря на все мои ужимки и прыжки, продолжает переть как танк:

— Ну, в среднем?

— Такой статистики, конечно, никто не ведет, все от темы зависит.

— Вот мне всегда интересно, что цепляет народ, вот что ему интересно?!

Скрючив пальцы, Егоров машет своими клешнями в воздухе, вызывая у меня все большую злость и раздражение. Его собеседница достала меня не меньше.

— Всегда по-разному. Иногда думаешь — вообще голяк, такая тухлая тема.

Она рубит рукой воздух:

— Ан, нет — друзья, родственники, как торобанят прямо. А иногда наоборот.

Все понятно, до этих эгоистов вежливыми намеками не достучишься… Значит будем делать намеки грубые! Начинаю демонстративно расстегивать ремень у брюк. Егоров заворожено заглядывая в рот Аньке, удивленно качает головой:

— Ой, интересно! Как это интересно…. Прямо, как у нас сейчас все происходит... Марго, вот она не даст соврать.

Я уже расстегнула ремень и пытаюсь выдернуть его из шлиц.

— Вот допустим взять первый п…

Егоров замирает, уперевшись взглядом в мои расстегнутые штаны.

— Что… Что ты делаешь?

— Я? Спать ложусь.

— А, ну да, конечно.

Отгородив глаза рукой, он, наконец, поднимается с дивана:

— Все.

Сомова тоже встает:

— Я провожу.

Картинно всплескиваю руками:

— Ну, конечно.

Наумыч продолжает ломаться:

— Не надо, чего тут...

Он по-прежнему старается не смотреть на мой свисающий ремень.

— До машины то три метра всего.

Доползаем до прихожей. Анька проявляет заботу:

— Какая машина, мы же это…, надо такси — мы ж приняли.

Она щелкает себя пальцами по горлу. В ответ слышит:

— Мне вот это все, как слону дробинка.

Сомова восхищенно хихикает юмористу. Про меня, кажется, опять забыли. Может мне брюки действительно спустить вниз? Всплескиваю руками:

— Вы уже ушли или у меня галлюцинации?

Процесс прощания идет по новому кругу. Егоров хватает Анютку за руки:

— Спасибо.

— И вам тоже, спасибо.

— Опять началось — на вы.

Сомова кладет ему руки на грудь:

— Прости, тебе.

— Хорошо.

Егоров снова замечает мой взгляд и поднимает обе руки вверх:

— О, все, все, Марго, я ушел.

Он отступает спиной к выходной двери. Но у самого порога останавливается:

— Ах ты, боже ж ты мой, а теперь прогноз погоды.

Сомова прыскает, а потом ржет как лошадь:

— Ха-ха-ха!

Они нашли друг друга. Два сапога — пара. Егоров, наконец, выходит, а Аня поднимает обе руки вверх, прощаясь. Стою, уперев руки в бока, и отсчитываю секунды. Как только дверь захлопывается, даю волю эмоциям и набрасываюсь на подругу с упреками:

— Сомова, ты чего вообще, головой что ли полетела?

Та разухабисто возвращается из прихожей:

— А что такого?

Мало того что пьяная, так и еще и со старпером заигрывает. Тычу рукой в сторону закрывшейся двери:

— Какого черта ты с ним флиртуешь?!

Анька возмущенно округляет глаза:

— Я флиртую?

Теперь моя очередь вытаращить удивленно глаза, указывая на себя:

— А я что ли?

На секунду зависнув, пьяная Анька продолжает буянить и жестикулировать:

— Ну и что, имею полное право... У меня паспорт, между прочим, не проштампован.

Разговаривать бесполезно, пусть проспится. Мысленно плюнув, отправляюсь к себе в спальню переодеваться ко сну.