День за днем (гет)

Утром, еще окончательно не проснувшись, прямо в пижаме, брожу по квартире с чашкой кофе и наблюдаю, как Анька торопливо собирается на работу:

— Ты уже бежишь?

— Ну, конечно. У меня же утренний эфир!

А как же я? Иду за ней хвостом, поправляя на ходу растрепавшиеся волосы, и канючу:

— Слушай Ань, ты не могла бы мне оставить свою косметичку, пожалуйста. Мне же надо как-то face нарисовать!

— Все твое в ванной.

Отпиваю из чашки и киваю. Ясно, постепенно переводит меня на самообслуживание:

— Понял, спасибо.

Сомова вдруг останавливает свою колготню:

— Так!

А потом стремительно бежит к себе в комнату. Забыла что ли чего? Мой мобильник на столе начинает подавать признаки жизни и трезвонить. Тянусь и беру его в руки:

— Что за люди, а? Не успеешь глаза продрать — уже звонят.

Подбоченясь, открываю крышку и прикладываю телефон к уху. Это Егоров:

— Алле, Марго, привет! Слушай, попроси брата, чтобы он срочно мне позвонил.

Блин, да что ж такое-то. Удивленно тяну:

— Как, опять?

Анька, продолжает метаться по квартире, отвлекая от разговора с Наумычем, и я теряю нить его зудения в трубку:

— Что значит опять? Что я с ним, каждый день болтаю по телефону, что ли?

А то нет… Капец, что же делать? Начинаю таскаться по комнате взад — вперед и нести всякую пургу:

— Понимаете, дело в том, что там такая ситуация …, я только что с ним …, в общем, он сейчас в больнице у отца и не совсем удобно разговаривать.

— Я все понимаю, но дело очень срочное.

— А в чем проблема?

— Я не могу открыть документ, а пароль знает только Игорь.

Мимо меня, с листочком в руке, как метеор проносится Сомова. Она спешит к сумке и прячет в нее свою бумажку.

— А-а-а… ф-ф-ф….

Ну, уж этот вопрос можно решить и без звонка. Пытаюсь такой вариант продавить:

— Хорошо, я вас поняла, тогда я сейчас позвоню, спрошу и вам передам.

— Ты не обижайся, просто информация конфиденциальная. Я, честно говоря, хотел бы, чтобы о ней знали только я и Игорь, понятно?

Тоже мне контрразведчик. Я такие твои секреты знаю, о которых ты еще и сам не догадываешься. Но делать то чего?

— А-а-а… хорошо, хорошо, не вопрос.

Брожу по гостиной. Опять подключать Аньку и Руслика?

— Тогда я ему прямо сейчас позвоню и…

— Только это очень срочно.

— Да…, конечно.

— Спасибо, Марго!

— Не за что.

— Увидимся в офисе.

— Увидимся, да.

— Давай, до свидания.

— Хорошо, до свидания.

Захлопываю мобильник. Весело утро начинается. Опять в гостиную влетает Сомова:

— Ну, все, я убегаю, пока.

— Подожди.

— Что еще?

— Ань…

Задумчиво прикладываю палец к губам.

— Пожалуйста, задержись на пять минут.

— Блин.

Я лишь качаю головой. C'est la vie. В темпе одеваюсь, параллельно обрисовывая Аньке ситуацию… Так, а что одеть-то? Стоп! Хватит вчерашних бабских слабостей — одежду берем под жесткий мужской контроль. Строгая юбка, пиджак, белая простая блузка, минимум макияжа, волосы собраны сзади заколкой… Ну, если только с двумя хвостиками по плечам. Вот, так!

* * *

До радио доезжаем быстро. Когда заходим внутрь, Анюта кричит снующим мимо сотрудникам:

— Всем привет.

Проходим в студию:

— Руслик, привет!

— Привет.

Я тоже захожу следом и протягиваю Руслану руку:

— Здорово.

Глядя на наш взбудораженный вид, он интересуется:

— Вы что, с пожара?

Звуковик смотрит на нас выжидающе, и Аня сразу переходит к делу:

— Слушай, помнишь, мы с тобой голос модулировали?

— Ну?

— Ты сказал, что у тебя настройки остались.

— Ну да, валяются где-то.

— Давай, заряжай!

Потом кивает мне:

— А ты — на исходную!

Захожу внутрь аквариума и усаживаюсь там. Все уже знакомо — можно сказать, я почти радиопрофессионал. Руслик недовольно ворчит:

— Мне еще новости на сервак загружать.

Вижу, как Анюта отмахивается:

— Руслик, это три минуты, максимум.

— Ну, а чего случилось-то?

— Да долго объяснять... Там, загрузилось у тебя?

— Пять сек.

Анька подает мне знак:

— Ну, все, я набираю, уши одевай.

Я одеваю наушники и придвигаю микрофон к себе. Сомова машет в воздухе рукой, с зажатой в ней трубкой:

— Поехали!

Слышу голос Наумыча:

— Алле!

Я начинаю говорить, и в студии раздается голос Игоря:

— Добрый вечер, Борис Наумыч. Хотя там, у вас, наверно утро.

— Гоша! Здравствуй дорогой, я так рад тебя слышать!

— Марго сказала, что у вас там стряслось что-то?

— Не-не-не-не, все в порядке. Я просто пароль забыл от папки с бюджетом.

— А-а-а…, понятно, а то я уже испугался.

— Ха-ха-ха… ты знаешь, я, все-таки, не разведчик и пароль не мой конек.

— Ладно, Борис Наумыч, я понял, записывайте.

— Так, давай!

Чуть помедлив, диктую:

— MБ пять три восемь

— И все?

— Все.

— А почему МБ?

— Да-а-а… Это так, личное.

Не будешь же объяснять, что это инициалы одной понравившейся артистки.

— Спасибо, Гош! Да, кстати, отцу передавай привет. Как там папа?

— Спасибо, Борис Наумыч, держится, все нормально. Обязательно передам.

Вижу, как Анюта начинает делать знаки закругляться. Наумыч добавляет:

— Мы скучаем по тебе.

— Да, я тоже скучаю.

— Передай ему наши пожелания побыстрей поправиться.

— Непременно, до свидания.

— Всего хорошего, Гош!

— До свидания и вам всего хорошего.

Снимаю наушники. Вижу, как за стеклом Анька облегченно вздыхает и говорит:

— Ну все, Руслик, можешь заливать свои новости, спасибо.

На меня вдруг что-то накатывает… Разговоры о родителях навевают грусть и нежность. Тысячу лет не слышал мамин голос. Когда еще удастся с ней поговорить, как прежде.

— Подождите, Анют. Набери мою маму.

Я смотрю на нее умоляюще, и она поворачивается к Руслику:

— Можно?

Я тоже его прошу:

— Рус, пожалуйста, это пять сек.

— Да ладно, ради бога.

Аня поворачивается ко мне:

— Ну, ладно, только быстро.

Она набирает на трубке новый номер.

— Давай.

Я одеваю наушники, и как только на том конце снимают трубку, говорю:

— Алло мама? Мам, привет это я.

— Гоша?! Ты? А что с твоим голосом?

Да уж, маму не проведешь. Сердцем слышит.

— Нормальный голос, просто простыл немножечко. Как вы там?

— Да, что мы, ты о себе лучше расскажи.

— Как папа?

— Нормально, нормально папа. Ты то, как?

— Да я тоже, мам. Просто много работы.

— У тебя всегда ее много.

— Ну да, как всегда. Как ты себя чувствуешь?

— Тьфу, тьфу, тьфу, слава богу.

— А папа?

— И папа тоже. Ты про себя, про себя расскажи.

— Ну а что у меня…. У меня дом — работа, работа — дом.

— Ты там еще не женился?

Усмехаюсь. Мама в своем репертуаре.

— Хэ… Нет мам, ну как я мог жениться и не пригласить тебя на свадьбу!

— Ну, а претендентка-то есть?

— Мам, если она появится, я обязательно тебя с ней познакомлю.

— Игорь.

— Что?

— Приехал бы к нам в гости, как-нибудь. Мы ужасно соскучились.

— Да я не знаю, когда я приеду.

— А как там Анечка? Вы по-прежнему дружите?

— Аня да, рядом. Вот, привет тебе передает большой.

Вижу, как Сомова за стеклом машет приветственно рукой.

— Мы с отцом тебя тысячу лет не видели... И не звонишь!

Слышу в мамином голосе слезинку, и самому хочется расплакаться. Что-то в последние дни я стал не в меру чувствителен.

— Извини мам. Я больше не буду пропадать.

— Я тебя очень люблю.

— И я тебя очень люблю!

Сомова вновь посылает мне сигналы закругляться.

— Да, папу обязательно поцелуй.

— Игорь, подожди…

— Все мам.

— Но…

— Мам, мам. Пока, пока.

Снимаю наушники, а на душе тоскливо, как никогда. Руслик с Анькой о чем-то гундят, а я сижу, закрыв лицо руками, и пытаюсь не разреветься… Через минуту Сомова заходит ко мне в аквариум.

— Ну, как ты?

Все, нужно взять себя в руки. Смотрю на гуру через стекло:

— Рус, давай еще один звоночек, последний, а?

— Так стоп, я уже новости качаю.

Поворачиваю голову к Аньке:

— Что это значит?

— Руслан, так это ж не мешает!

— Ну, понимаете, компьютер может подглючивать. Знаешь, сколько этот плагин ресурсов жрет?

Мне очень хочется позвонить и укоротить главного гондольера. Раз уж есть возможность!

— Да я быстро, тридцать секунд.

Смотрю на Аньку, ожидая поддержки с флангов.

— Так, девчонки, хотите — рискните. Я ни за что не отвечаю.

Сомова машет рукой:

— Да ладно, Руслан, прорвемся.

Потом мне:

— Пиши номер!

Царапаю на бумажке мобильник Зимовского. Анька тут же выхватывает его у меня из рук.

— Все, давай. Давай, давай…

Она уходит назад к Руслику, на ходу нажимая кнопки на трубке студийного телефона. Я снова одеваю наушники и придвигаю к себе микрофон. Сомова показывает, что связь есть и я начинаю:

— Алле, Антоха?

Как же мне нравится вот так вот, беззаботно, болтать и слышать у себя прежний нормальный мужской голос, а не какой-то там женский писк. Губы невольно расплываются в улыбке:

— Привет.

— Гоша!? Вау! Здорово, дружище. Ну, как ты там? Как отец?

— Знаешь, в целом без изменений. Хотя врачи говорят, положительная динамика присутствует.

Что-то не так. Голос начинает слегка плавать и искажаться. Надеюсь, это мелочь и Руслик справится. Слышу в голосе Антона огорчение:

— Ясно, так значит ты еще не скоро?

— Это точно. Ты лучше расскажи как вы там. Справляетесь?

— Ой, даже не знаю, как тебе сказать. Ты не представляешь себе, что такое баба — начальник.

Вот упырь. Я откидываюсь на спинку кресла и начинаю размеренно щелкать авторучкой, то выпуская стержень, то убирая. Вижу краем глаза, как Сомова за стеклом суетится, но мне не до нее — нужно этого гондольера, все-таки, поставить на место и Гоша для этого идеальный вариант.

— В смысле? Ты имеешь в виду Марго?

— Ну, а кого еще, конечно ее.

— Скажи, пожалуйста…

Мужской голос в наушниках вдруг начинает уплывать, заменяясь на мой, обычный:

— А чем тебе опять Марго не…

Наконец замечаю за стеклом махающие руки Руслика и Аньки, и замолкаю на последнем слове:

— … Не нравится.

В уши бьет удивленный возглас Зимовского:

— Марго? Это ты?

Снимаю наущники, и испуганно смотрю на Аньку.

— Алле Марго это ты? Черт знает что.

От испуга теряю дар речи и молчу, молчу, молчу… Зимовский продолжает вопить:

— Гоша! Гоша! Алле!

В полной прострации вижу, как Сомова машет рукой, призывая продолжать разговор. Стоп — машина, надо собраться и как-нибудь, хоть как-нибудь, но именно сейчас, отбрехаться. Разгребать плюхи и сопли разводить будем потом. Наклоняюсь к микрофону и говорю, слава богу, опять Гошиным голосом:

— А-а-а… Алло, алло! Антон! Извини старик, мне тут на параллельный звонили… Я говорю, врач из больницы звонил, нужно срочно приехать! Я тебе потом наберу, ОК? Все, всем привет, пока.

Не давая Зимовскому ответить, прерываю разговор. В растрепанных чувствах набрасываюсь с упреками на Руслика с Анютой:

— Капец... Ну, что, хакеры, и что это было?

Анька кидается в контратаку:

— Успокойся, ты сама виновата. Чего побежала звонить то? Руслан тебя предупреждал.

Блин, Сомова, двурушница, сама же подначивала, когда я ее спрашивал — прорвемся, прорвемся. Смотрю на нее, а потом, махнув рукой, отворачиваюсь:

— Черт, это полный капец!

Откидываюсь на спинку кресла и впадаю в раздумья — что же теперь будет?... Мысли скачут, словно белки на елке. Через пару минут Сомова идет ко мне, и я поднимаюсь ей навстречу. Здесь в аквариуме достаточно тесно, Анюта присаживается прямо на рабочий столик рядом с микрофоном и прочими диджейскими причиндалами, а я отступаю к стене и там притуливаюсь, на какой-то тумбе, в раздумьях грызя палец. Сомова уныло пророчествует:

— Что если Зимовский, все-таки, понял?

— Ань, ну понял и понял. Ну и что?

— Как что? Будет скандал.

И чего, спрашивается, сыпать соль в пиво? Поджав губы, отворачиваюсь, а потом пытаюсь успокоить и себя, и ее:

— Какой еще скандал?! Ну, разговаривал он с Гошей, и вдруг, как ему показалось…

Многозначительно поднимаю руку вверх:

— … Он услышал голос его двоюродной сестры. Ну и что?

Мои слова не слишком убедительны и уверенности присутствующим не придают. Анька ворчит:

— Что, что… Гоша в Австралии, а ты здесь!

Будем разбираться с проблемами по мере их возникновения. Отмахиваюсь от Сомовой и пытаюсь подняться со своего неудобного места.

— Так, Ань…

И тут, где-то в боку, справа, чуть сзади, отдается резкая тянущая боль.

— Ой!

Не договорив, хватаюсь за поясницу.

— Что такое?

— Ой-ой-ой!

— Тебе плохо?

— С-с-с…Чего-то мне в бок вступило.

Сомова тоже приподнимается:

— Может врача?

Морщусь… Нет, кажется, успокаивается.

— Ох-х-х!

Тянусь в сторону за своей сумкой, висящей тут же на крючке:

— Какой врач! Жрать надо меньше, вот и все, вот и весь врач.

— Ну, как знаешь.

Протискиваюсь мимо нее и выхожу из аквариума, по-прежнему, морщась.

— Фу-у-у…

Все еще держусь за бок, но уже легче:

— Вроде отпустило…

Жму Анькиному помощнику руку:

— Спасибо, Рус.

— Да не за что.

Говорю Сомовой:

— Я побежала. Ну, пока.

— Давай.

Поднимаем одновременно руки в прощальном салюте, и я топаю к выходу. Уже у дверей слышу в спину Анькин голос:

— Звони, если что.

Не без этого.

* * *

Сегодня я на своих колесах. Залезаю на водительское место и сразу в бардачок — помнится, недели полторы назад, рекламщики раздавали в офисе шоколад и я парочку плиток бросил именно сюда... И как в воду глядел — теперь вдруг приспичило... А, вот они… Быстренько расправившись с той, что поменьше, завожу мотор и трогаюсь с места…

Через полчаса подъезжаю к редакции. Когда пытаюсь вылезти из машины, цепляюсь за что-то своим хвостом, щелчок… и грива рассыпается, портя мой сегодняшний строгий имидж. Блин, заколка слетела, оглядываюсь назад и морщусь — сходу не видать, а ползать под задним сидением не охота. Что за невезуха-то сегодня, а? С тоскливым вздохом разворачиваю вторую шоколадку и отправляю в топку хороший кус... Ну, вот, уже, кажется, легче… Выбираюсь наружу, сумку на плечо, портфель в руку и вперед — к вращающимся дверям в светлое будущее.

От раздумий в лифте меня отрывает ощутимый толчок по ногам. Блин, не зря еще там, внизу, не понравился этот придурок со своим дипломатом. Когда двери открываются, выбираюсь на волю и тут же, тряся лохмами, смотрю вниз, нет ли синяка... Но там, кажется, кое-что похуже. Торопливо иду со своей шоколадкой через холл, мимо секретарской стойки и мимо Люсеньки, с ее бодрым голоском:

— Здравствуйте, Маргарита Александровна.

Хочется поделиться локальным горем и получить немножечко сочувствия. Так что обхожу вокруг стойки, прикрываясь портфелем и заныриваю к Людмиле:

— Слушай Люсь, у меня проблемка.

— В смысле.

— Там, один придурок, мне в лифте прямо своим дипломатом засадил. Посмотри, как!

Приподнимаю ногу, демонстрируя дыру на чулке. Люся чуть наклоняется и проводит пальцами в месте катастрофы.

— Ого!

— Не хилая дыра, да?

— Я не про дыру.

Смотрю на нее недоуменно:

— А про что?

Люся переходит на шепот:

— Я про волосы.

— Про какие волосы?

— Ну, это…

Мы вместе смотрим вниз на мои ноги и я, кажется, начинаю понимать, о чем она. И что мне теперь делать? Ну, да, растут и что?

— А-а-а… Да, ты знаешь, все просто как-то руки не доходят. Да и вообще в Европе, говорят, сейчас это приветствуется.

Люся смеется:

— Знаешь, я не знаю, как там в Европе, но я бы уже давно сделала эпиляцию.

Точно! Тетки ее делают. Эпиляцию эту.

— Думаешь?

— Ну, да. Нет, конечно, у каждого свой стиль. Вот, например, в фильмах Тинто Брасса все женщины ходят волосатые, но я не думаю, что мы к ним относимся.

Я тоже смеюсь, демонстрируя поддержку. Хотя не очень понимаю, о чем это она.

— Ну, да… Это ты точно подметила.

— А если на это вообще не обращать внимания, то вон, в мужиков скоро превратимся!

Занятый мыслями о своих бесконечных напастях, бормочу под нос:

— Да, неплохо бы.

— Что?

Что, что… Кладу ей на стойку не догрызенный шоколад:

— Я говорю, шоколадка неплохая, только забери ее, целый день ем, как не в себя.

Не давая Люсе опомниться, тычу рукой в сторону лифта:

— Вот, гад! Мог бы извиниться, между прочим.

Разворачиваюсь и иду в кабинет. Что же делать? Кидаю сумку с портфелем в кресло у стены, и топаю к столу... Тинто Брасс, Тинто Брасс, тебя бы в бабью шкурку... Ставлю ногу на край кресла, осматриваю и тру место повреждения. Да-а-а, как говориться, сделаешь дырку — не запломбируешь.

— Капец! Евпатий — коловратий.

Как же меня все достало! Поднимаю глаза к потолку:

— Мама дорогая, роди меня обратно!

Залезаю руками под юбку, в поисках края чулка. А вот и он! Цепляю пальцами с двух сторон и начинаю стаскивать с ноги. Неожиданно открывается дверь в кабинет, и внутрь врывается Калугин. Заметив мою позу, тут же отворачивается и делает шаг назад:

— Оп-па! Простите, Маргарита Александровна.

Машу ему рукой — давай, не до церемоний:

— Н-н-н-ничего, заходи! Только дверь закрой, давай быстрей!

— А, ну…

Продолжаю копаться с чулком, сборя его в гармошку и спуская по ноге. Натянутый эластик выскальзывает из рук.

— Ай!

Калугин приближается, прикрывая рукой глаза и отворачивая лицо:

— Вы, извините, что я без стука. Просто тут такое, что…

— Да, ерунда я тебе говорю, ну…

Он садится в кресло у стены, сдвинув, в сторону, мой портфель и стараясь, по-прежнему, в мою сторону не смотреть. Даже рукой прикрывается. Стягиваю теперь другой чулок и бормочу:

— Просто эти чулки… они имеют свойство рваться. В самый неподходящий момент.

Наконец неудачная деталь моего туалета у меня в руках. Со стороны Калугина раздается нерешительное:

— Ну, да…

Ха! Тоже мне эксперт, соглашается он. Оборачиваюсь в сторону Андрея:

— Что, ну да? Ты, когда-нибудь, чулки одевал?

Снимаю ногу с кресла и так и стою с чулком в руках, то растягивая его, то отпуская.

— Да, слава богу, пока не доводилось.

Бормочу отвернувшись:

— Вот и мне, тоже, не доводилось.

Комкаю чулок и швыряю его на стол. Слышу очередной вопрос:

— В смысле?

Калугин смотрит на меня снизу вверх… Епрст, смысл он ищет в моих чулках! Капец, ты чего сюда пришел, белье мое обсуждать?

— Так, Андрей, ты что-то хотел?

Он смотрит куда-то вниз, потом начинает мяться.

— Я хотел сказать, что… У вас очень красивые ноги и… чулки, в общем-то, тебе не нужны.

Блин, еще почище… Ноги ему мои покоя не дают… Почему-то краснею и начинаю поправлять волосы то одной рукой, то другой.

— Так!

— Прости, небольшой дурацкий комплимент, но…

— Стоп — машина, Калуга… Все! Игра в жениха и невесту закончилась!

— Да? А мне показалось, что мы в пятницу неплохо посидели.

Андрей поднимается из кресла, и я тороплюсь возразить:

— Вот, посидели, как раз, отвратительно.

— Это из-за Марата?

— Из-за кого же еще. Кстати, за помощь спасибо. Будем считать, что я тебе должна.

— Серьезно?

Черт, как-то я необдуманно это сказал. Делаю попытку отработать назад.

— Нет, ну ты как настоящий мужчина можешь сказать «Фи, какие долги, нет, не проблема!».

— Я, конечно, как настоящий мужчина могу так сказать, но не скажу.

Он улыбается. А я теряюсь — вот, сам получается, напросился.

— То есть, вот так, да?

— То есть, ты сразу даешь отступного, да?

Cтою перед ним, уперев руку в бок. Ладно, за базар нужно отвечать.

— Не имею такой привычки.

— Это похвально. Тогда, Маргарита Александровна, пользуясь случаем, хочу вас пригласить в кубинский ресторан.

— Куда-а-а-а!

Опять в ресторан? Только вздохнул с облегчением и опять?

— В кубинский ресторан. Там гениальная музыка, там классная кухня и вообще мы…

Опускаю голову вниз, как будто в размышлениях:

— Нет, нет. Нет, нет… Андрей, я сегодня не могу.

Судорожно откидываю волосы то одной рукой, то другой. Блин, где моя заколка!? Хотел же быть максимально строгим, теперь вот дергаюсь, как подергунчик.

— А, понятно… А как же вышесказанное?

— Ну, я… сегодня не могу, понимаешь.

— Ну, хорошо, давай тогда выберем день, когда ты сможешь.

Черт, что же делать? Как вывернуться-то? Понуро опустив плечи, тяжело вздыхаю.

— Фу-у-у-ух.

Наконец, беру со стола ежедневник и начинаю его листать:

— Вот завтра…, завтра…, завтра у меня встреча, послезавтра … мгм…

Задумчиво касаюсь пальцами подбородка. Прямо актер больших и малых театров.

— На следующей неделе все занято… Андрей, у меня куча дел! Я не могу.

Смотрит на меня укоризненно — насмешливо и качает головой:

— У меня тоже была куча дел.

Это он, наверно, про пятницу. Все мои защитные редуты трещат под его напором. Сдаюсь:

— Ладно, давай сегодня.

Вымученно поднимаю глаза к потолку.

— Марго, прямо такое ощущение, как будто сейчас приглашение не в ресторан, а на эшафот.

— Так, давай без литературы, а, Андрей? Я возвращаю тебе долг и все!

Он улыбается:

— За честность, спасибо.

Пожалуйста. Издаю что-то нечленораздельное. Если нечего сказать, лучше промолчать.

— Мгм…

— Тогда, до вечера?

— Да.

— ОК.

Калугин идет к двери, а я усаживаюсь в свое кресло, откидываясь на спинку:

— Ка-пец!

Остается только вздыхать, словно больная корова. Какая тут к черту дистанция!

Ладно, с Калугой разберемся потом. Хватаю в руки мобилу, поднимаюсь из кресла, и набираю номер Сомовой. Наконец, слышится Анькин голос:

— Алле.

Вылезаю из-за стола и начинаю дефилировать вдоль окна, помахивая драным чулком:

— Алле, Ань. Слушай, у меня ноги, как у обезьяны. Почему ты мне раньше ничего не говорила, а?

— Я не поняла, ты о чем?

— Что, значит, о чем? Мне сегодня в лифте какой-то баран чулки порвал!

— Как порвал?

— Ну, не специально, конечно. Я их сняла, а там капец, понимаешь?

— А-а-а… Нет, не понимаю.

— Ань, у меня там, на ногах, джунгли. Эпиляцию нужно делать, ты что, не понимаешь?

— То есть они за одну ночь взяли и вылезли, да?

Блин, кто из нас баба? Мне-то откуда знать за одну они вылезли или за две. Я уже начинаю заводиться и кручу долбанным чулком, как пропеллером:

— Очень смешно, очень смешно! А я вот не разделяю, например, твоего настроения. Между прочим, ты об этом могла мне сказать давным-давно!

— Да, ладно, ладно. Не кипятись ты там... Ну, упустили момент, ничего страшного, все решаемо.

Даю волю эмоциям и хлещу, со всей дури, чулком по спинке кресла:

— Какое к черту, решаемо! Я сижу тут как инвалид. Даже из кабинета выйти не могу!

— Слушай, ну не паникуй. У меня сейчас эфир, это ненадолго. И я потом сразу к тебе, да.

— Жду, Анечка, жду.

— Все, тогда давай, ага.

* * *

В обед появляется Сомова и отзванивается снизу. Прежде, чем загрузиться в машину шерстим вместе заднее сидение и находим-таки, потерю. Со вздохом облегчения водружаю заколку на место и недоумеваю — чего это по каждому пустяку, по всякой мелочи сегодня дергаюсь и психую... Какие-то шоколадки, чулки, заколки, теперь еще эпиляция … хрень какая-то твориться, ей-богу...

Полчаса в пути и мы, наконец, заходим в Анькин косметический салон. Кручу головой из стороны в сторону — прикольно однако, никогда не бывал в подобных заведениях. Кругом тетки, тетки, тетки…

Сомова не дает удовлетворить любопытство и торопит:

— Пошли.

В холле нас встречает сотрудница:

— Здравствуйте.

Объяснения берет на себя Анюта:

— Добрый день.

— Вы на педикюр?

Сомова бросает в мою сторону взгляд, а я поспешно отвожу глаза… Сама ты это слово.

— Нет, мы к Сергеевой на 14.30, я договаривалась.

Стою рядом, опустив голову, и изображая статую «Безмолвие» — все равно я в этих делах полный ноль.

— Хорошо, тогда подождите 30 секундочек.

Сотрудница указывает нам рукой куда-то в сторону:

— Вас пригласят.

— Спасибо.

Идем к стойке с какими-то журналами, цветами и прочими инсталляциями, и зависаем там. Я волнуюсь… 30 секундочек… 30 секундочек... Сомова, глядя на меня, улыбается:

— Ну, что? Новые ощущения?

Мне не по себе:

— Ань, капец. Никогда бы не подумал, что приду сюда клиентом.

— Читаешь мои мысли.

Облокотившись на стойку, окидываю взглядом довольно просторное помещение:

— Мда... Это столько пафоса, чтобы избавиться от волос, да? У нас, мужиков, все просто — взял бритву и з-з-з…

— Это у мужиков, Гоша.

— Нда…

Опускаю голову и вздыхаю:

— Ладно, давай!

— Что, давай?

— Ну, готовь меня морально, чего там со мной будут делать. Глумиться наверно, да?

— Во-первых, успокойся. Ничего плохого с тобой здесь делать не будут. Во-вторых, в этом салоне лазерную эпиляцию не делают. Только воск и фото.

Как будто мне это «во-первых» и «во-вторых» о чем-то говорит. Мимо, покачивая бедрами, проплывает косметическая нимфа в белом халатике, и я, позевывая, провожаю ее взглядом. Гоша от такой бы не отказался. На землю возвращает Анькин небесный голос:

— Чего ты пялишься?

Действительно. Не в коня корм. Поворачиваюсь к Анюте и интересуюсь:

— А…, а лазерную, это как?

— Вообще-то, если честно, я сама не очень в курсе. Потому что пользуюсь воском.

— А почему воск?

— Ну, потому что фото… Там опасно, можно пойти пятнами. В общем, будешь как леопард.

— Слушай, такие перлы, это надо записывать!

Сомова ухмыляется:

— Не волнуйся, скоро ты будешь знать это наизусть.

Нервно вздыхаю.

— Типун тебе на язык!

Меня интересует более актуальная тема.

— Слушай, а воском… там это ведь не больно?

— Ну, как тебе сказать… Неприятно, особенно в первый раз, но на ногах…

Сомова задумчиво кроит рожу и заканчивает:

— …Вполне себе терпимо.

Чувствую, как меня начинает колотить нехорошее предчувствие:

— А что, значит, терпимо?

— То и значит, лежишь и терпишь.

— Ань, ну ты сто пудово — мазохистка!

Сомова усмехается:

— В вопросах красоты, знаешь, мы все женщины — мазохистки. Ну и вообще, извини за банальность — красота требует.

Лежи и терпи….Что-то мне уже расхотелось… И плевать, что она там требует.

— А может вот эту вот, как ты говорила.,. Лазерную, да? Может вот ее поищем?

Как-то она меня плохо готовит. Неуверенно. Сомова молчит, отвернувшись, и на мой вопрос ответить не успевает — к нам подходит очередная сотрудница в белом халатике:

— Здравствуйте. Вы на эпиляцию?

Мой мандраж усиливается:

— А что, уже? Так быстро, что ли?

Сотрудница показывает рукой направление движения:

— Пойдемте.

Анька меня подталкивает:

— Ну, вперед.

Иду с перекошенным от испуга лицом, и все время оглядываюсь на Анюту:

— Слушай, а ты не могла бы это…

Сомова устало тянет:

— Что-о-о?

Маню ее рукой:

— Ну… э-э-э… со мной?

— Гоша, тебе сколько лет?

— Я уже и не знаю.

Анька разводит руками в стороны:

— Это же не кровь сдавать!

Я в ответ оправдываюсь и тоже развожу руки:

— Ну, они ведь тоже в белых халатах бегают!

— Ну, ладно.

Так и идем гуськом к процедурному кабинету.

* * *

В предбаннике я переодеваюсь в халат, и теперь мы с Анютой сидим рядышком на лежаке, спиной к спине, в ожидании процедуры. Чего-то мой мандраж за последние минуты только усилился. Поглаживая ногу, слегка оборачиваюсь:

— Слушай Ань, у меня какое-то предчувствие хреновое.

— Гош, расслабься. Десять минут терпения и ты две недели свободен.

Сомова соскакивает с лежака и обходит его вокруг. До меня вдруг доходят ее слова, и я испуганно вскрикиваю:

— Как две недели? А потом что, опять?

Сомова разводит руками:

— Ну, или три, я не знаю, с какой скоростью они у тебя растут.

— Бли-и-и-ин. Капец!

Новость приводит меня в ступор. Я думал, забуду об этом на год, ну или полгода, по крайней мере. Стоп — машина! Докатился... О чем это, я? Какие, еще, год — полгода? Я что смирился всю жизнь торчать в этой тушке? Поднимаю ногу и рассматриваю ее, чуть поглаживая. Неужели всего две недели?

— Гош, кончай ныть. Я к этой Тамаре два года хожу, отличная тетка. Ты даже не почувствуешь ничего.

Меня всего колотит от предвкушения и я мотаю головой:

— Я уже чувствую.

Из кабинета неожиданно раздается громкий женский вскрик, даже ор:

— О-о-о-о-ой!

Сердце ухает куда-то глубоко вниз, как на американских горках и мои глаза буквально лезут на лоб от страха. Я поворачиваюсь к Аньке, и мой голос срывается:

— Это что, вот так будет?

— Гош расслабься, это просто новенькая, наверное.

Блин, а я что, старенькая? Пулей слетаю с лежака к шкафчику со своей одеждой. Не помню, как одевался, но кажется быстрее, чем норматив в солдатской казарме при объявлении боевой тревоги. И главное — ничего не перепутал…. Бли-и-ин, это называется на уровне автоматизма — совсем, кажется, в бабу превратился…. Спустя несколько минут я уже на улице, иду широким шагом, позевывая, и только слышу топот догоняющей меня Сомовой:

— Гош, Гоша, ну подожди. Ну что ты, как маленький!

Она пытается ухватить меня за локоть. Рублю рукой воздух:

— Аня, не трогай меня!

Но Сомова не отступает.

— Да подожди ты!

— Слушай, я тебе сказал русским языком — я туда не вернусь, все!

Мы останавливаемся посреди улицы и гипнотизируем друг друга.

— Слушай, ну мне неудобно. Это моя знакомая, все-таки, я договаривалась с ней.

— Да хоть родственница! Я не буду рвать на себе волосы.

— Почему сразу рвать?

— А как это называется? Пусть растут, как росли.

— Слушай дорогой мой, между прочим, это была не моя идея.

— Ань, я не думал, что эта процедура решается на уровне операционной.

— Не операционной, а обычного косметологического кабинета!

Да плевать мне как называется эта камера пыток.

— Так все, на этом снаряде мы упражнения закончили.

— Ну и ходи как орангутанг!

С хитрой мордой парирую:

— А их сбрею и все!

Сомова наскакивает на меня, как бойцовый петух. Или бойцовая курица, если такие есть:

— Ну, сбрей, сбрей, только они у тебя снова вырастут! Только еще более густые и жесткие!

Как же меня это все задрало! Шаг в сторону и расстрел. Фыркаю:

— Епрст… Как сложно быть бабой!

— А ты думал?

— Ань, ну чего делать то, блин?

— Я тебе сказала что! И все женщины этот делают. А мужика, как ветром сдуло!

— Не бей ниже пояса.

— А можно и ударить, там у тебя все равно ничего нет!

Это уже грубо и я меняюсь в лице:

— Ань!

— Что?

Но потом опять канючу:

— Ну, нельзя ли как-нибудь, чтобы не так больно было хотя бы?

— Можно, под наркозом!

— Издеваешься, да?

— Нет, издеваешься у нас сегодня ты! Все, мне пора!

Да? А как я теперь на работу? День в разгаре, а я буду по магазинам чулки да колготки шарить?

— Так, стоп — машина.

— Ну, что еще?

— У меня есть одна идея.

— Какая?

— Конгениальная! Пойдем, расскажу.

Я разворачиваюсь назад к салону, а Сомова, семеня рядом трусцой, начинает ныть:

— Мне на радио нужно.

Беру ее за плечо и придаю ускорение.

— Сейчас пойдем на радио, все нормально.

— Меня Марат убьет.

— Марат… Я все беру на себя, все!

Очень убедительно добавляю:

— Пять минут, пятиминутное дело.

Конечно, уговоры и сам процесс заняли не пять минут. Но результат превзошел все ожидания — мы поменялись с Анютой не только одеждой, но и обувью. Не спорю, размерчик одежки не тот, и рядом мы, наверно, выглядим комично… и я в ее короткой маечке и курточке, и она в моем длинном пиджаке и юбке. Но это же только до вечера.

Сомова все время недовольно зудит:

— Гош, я не могу понять, а туфлями то зачем мы поменялись?

Извини, так получилось. Воспользовался ситуацией.

— Потому, что твои удобней.

— Блин, какие-то колодки. Кошмар, а не туфли.

— Во! Прикинь, а каково мне?

— Слушай, Гош, я не дойду так.

— Дойдешь, дойдешь Анечка.

На ходу рукой притягиваю ее голову к себе и целую в висок:

— Слушай, спасибо тебе, огромное.

Обнимаю за плечо дорогую подругу.

— Родная, я побегу, а то меня уже с собаками наверно ищут. Давай, все!

Машу на прощание рукой и убегаю вперед, оставляя Сомика хромать и прыгать. Как, все-таки, здорово-то… Какие же у нее удобные туфли!

* * *

Возвращаюсь в редакцию, в свой кабинет, стаскиваю с себя сомовскую курточку. Смотрю вниз — да, коротка кольчужка, маечка слишком обтягивающая и короткая для местной мужской аудитории. Сзади тут же раздается голос Зимовского:

— Марго!

Чуть вздрагиваю — ну вот, сейчас начнется. Стараюсь выглядеть спокойным и не торопясь вешаю куртку на спинку кресла. Антон извиняется:

— Прости, не хотел тебя испугать.

Изображаю легкую улыбку.

— С чего ты взял, что меня испугал?

— Ну, показалось.

Стоим лицом к лицу и смотрим друг на друга. Я то, знаю, чего ты приперся — видно покоя не дает утренний разговор с Гошей.

— Антон Владимирович, вы по делу или как?

Он с серьезным видом кивает:

— Не поверишь, я по работе.

Поднимаю руку и смотрю демонстративно на часы:

— У тебя есть ровно пять минут.

Антошин взгляд сканирует меня сверху вниз:

— Симпатичный наряд.

Блин, так и знал, что мужики будут пялиться. Прерываю осмотр модных нарядов:

— Время пошло.

Зимовский ухмыляется:

— Понимаю, каждая секунда на вес золота.

Утвердительно киваю, опустив глаза вниз — давай начинай уже. Антон засовывает руки в карманы и в раздумьях делает несколько шагов вдоль стола. Потом приступает:

— Маргарита Александровна, дело в том, что сегодня мне позвонил ваш брат.

— И что?

Настороженно наблюдаю за его перемещениями.

— Да так, ничего. Мы с ним обсудили кое-какие моменты. И... В общем, по новому номеру у него есть некоторые идеи.

Он подходит ко мне вплотную и я с невинным видом интересуюсь:

— И ты хочешь обсудить их со мной?

Антоша не так прост и качает отрицательно головой:

— Нет. Дело в том, что мы с ним не договорили.

— И?

— И он сказал, чтобы я взял у тебя его номер телефона и перезвонил.

Ну, надо же. Гоша ему сказал. Врет и не краснеет. Делаю задумчивое лицо и корчу гримасу, выражающую сомнение:

— Он так сказал?

Антоша изображает честность и искренность.

— Да, так сказал.

Я зажат между Зимовским и креслом и это мне не нравится. Сунув руки в карманы, проскальзываю мимо него, на оперативный простор:

— Странно.

Начинаю расхаживать по кабинету и судорожно придумывать хоть какую-нибудь отговорку:

— Дело в том, что… Странно это все, странно…

— А что здесь странного?

Присаживаюсь на край стола и оглядываюсь на Антона:

— Ну, мы с ним сегодня тоже разговаривали.

— Ага.

— И он об этом даже словом не обмолвился.

Смотрю на Антона, а потом отворачиваюсь. Пять минут прошло, аудиенция закончена. Тот обиженно тянет:

— Ты что, мне не веришь?

Абсолютно. Даже если бы мне Гоша сам сейчас позвонил и повторил твои слова — не поверил бы. Эта мысль заставляет рассмеяться. Зимовский вдруг нависает над столом, тянет руку и хватает мой лежащий мобильник.

— ОК!

А потом с довольной физиономией протягивает мне:

— ОК! На! Позвони ему прямо сейчас и спроси.

Черт! Что делать? Ни одной подходящей мысли в башке. Беру телефон и засовываю его в карман от греха подальше. Демонстративно встаю, поглядывая на часы:

— Время вышло.

Оскал на лице Антона сменяется злобой.

— Маргарита Александровна, я позволю себе напомнить, что Игорь Ребров является главным редактором нашего печатного издания, а я его зам. И я, всего лишь, прощу соединить меня с моим непосредственным начальником! Вот и все.

Ори, ори. Смотрю в его зенки без всякого испуга, и это его еще больше злит.

— Я еще раз объясняю…

Обхожу вокруг Антона и иду к своему креслу. Еще раз — аудиенция окончена!

— …Дело в том, что мой брат находится практически все время в больнице у отца и, сами понимаете, разные звонки ему…

— Маргарита Александровна я еще раз объясняю…

Что же такое придумать-то? Отворачиваюсь к окну, может оттуда прилетит светлая мысль? Зимовский продолжает гундеть:

— Этот звонок не разный, а деловой!

Нет там ничего за окном. Разворачиваюсь к Антоше лицом и выслушиваю очередной довод.

— Более того, издательство «Хай файф» имеет полное право знать номера телефонов своих сотрудников, коим Игорь и является.

Кому надо, тот знает. Но как же, все-таки, быть? Старая пластинка на этого гондольера уже не действует.

— Антон Владимирович, я все понимаю, но…

— Тогда в чем дело? У меня важный производственный вопрос!

Так он мне и не дал присесть, стою тут перед ним, спрятавшись за спинку кресла, и оправдываюсь как школьник... Хватаюсь за последнюю его фразу и, пожав плечами, уверенным тоном декларирую:

— Важные производственные вопросы можно смело обсудить со мной.

Зимовский уже кипит — на каждый его аргумент, у меня находится свой.

— Маргарита Александровна, если вы заметили, я именно так всегда и делаю. Но именно этот момент Игорь хотел обсудить лично со мной!

И ведь не докажешь обратного… При таком раскладе может ведь и к Наумычу побежать жаловаться.

— Ладно, я сейчас его наберу.

Обхожу вокруг Антона, вытаскиваю мобильник и усаживаюсь в кресло. На лице Зимовского, тут же, расползается самодовольная улыбка:

— Будьте добры.

Рано радуешься. Отвернувшись в сторонку, чтобы Зимовский не видел мои манипуляции, набираю под столом случайные кнопки на телефоне и подношу мобилу к уху. Естественно, там молчание. Зима ухмыляется и, покачивая головой , ждет связи с Гошей. Вот, придурок!

Я предупреждаю с серьезным видом:

— Только недолго, учти — Австралия!

И тыкаю пальцем в трубу. Антон тоже с серьезным видом кивает:

— Я понимаю, я понимаю.

М-м-м, кажется, консенсус найден. Подержав трубу у уха, изображаю гримасу разочарования, пожимаю плечами и захлопываю крышку мобильника. Да… Какой актер пропадает…, вернее актриса. Шлю Антону улыбку сожаления:

— Автоответчик.

— Автоответчик?

— Угу.

Даже высовываю кончик языка от старательности. Очень хочется получить приз за артистизм.

— Он, как раз сейчас, я думаю, находится в больнице и поэтому отключил его голосовую связь.

Улыбка Зимовского опять превращается в оскал:

— Ну да, ну да.

Вдруг Антон протягивает руку к телефону:

— Слушай, а дай мне его.

Прячу руку с телефоном под стол.

— А что тебе еще дать?

— Ну, хорошо, хорошо, продиктуй мне тогда номер его телефона.

Он достает свой мобильник и смотрит на меня, изображая терпеливое ожидание. Сейчас! Только шнурки поглажу! Но киваю головой, как китайский болванчик и зависаю, не зная, что же еще придумать.

— Марго, в конце концов, я его друг.

Поднимаюсь из кресла и завожу старую пластинку, за неимением новой:

— Еще раз повторяю, мой брат сказал — никому не давать его номер.

Мотаю отрицательно головой. Зимовский уже шипит от злости и бессилия:

— Слушай, ты наверно считаешь себя очень умной?

Безусловно. По крайней мере, поумней тебя. Буравим друг друга глазами, и в этих гляделках ему не выиграть, сколько бы зенками не сверкал.

— Но поверь мне, со стороны это выглядит так убого.

Взглядом показываю ему на дверь:

— Освободите кабинет.

— Бегу и падаю! Я не выйду отсюда, пока не поговорю с Игорем Ребровым! Звони.

Ну что ж. У меня рука не отсохнет. Опять делаю вид, что набираю номер, а потом захлопываю крышку мобильника:

— Я ж тебе говорю — автоответчик.

Зимовский продолжает нервно метаться вдоль окна:

— Ну, так оставь ему сообщение, он перезвонит.

— Он не перезвонит.

— Почему?

— Потому что…, с мобильного это очень дорого.

— Ну, тогда набирай, снова и снова.

Антон изгибается в мою сторону и заглядывает в лицо:

— Рано или поздно он ответит.

Пытаюсь изобразить смех, но получается не очень естественно.

— Ты что, мне предлагаешь сидеть тут и ему постоянно наяривать, что ли?

— А что, есть другой выход?

Надоедает смотреть на него снизу вверх, я встаю из-за стола и засовываю руки в карманы брюк.

— А ты иди и работай, Антон, иди, работай. Я позову тебя, как только дозвонюсь. Не переживай!

Зимовский начинает кривляться, вроде как, передразнивая меня:

— Ты что? С мобильного это же так дорого, пока ты меня найдешь. А это же Австралия — баблосы, баблосы, баблосы…

Зависаю в раздумьях и, не вынимая рук из карманов, кручусь на мыске, стоя в пол оборота, туда-сюда, туда — сюда.

— Ладно, ладно…

Оглядываю Антона с головы до ног:

— Хочешь правду?

Смотрим друг другу в глаза:

— Очень хочу.

Вот урод! И правда, затаив дыхание, ждет от меня признаний. Не знаю уж каких... Может криминальных. Мне вдруг в голову приходит идея, как утихомирить разбуянившегося… уж не знаю, барана или быка. Барана мне нравится больше. Может и правда организовать еще один разговорчик с Гошей? Хмыкаю:

— Антон, ты не поверишь.

Делаю эффектную паузу.

— Мне срочно нужно в сортир!

Прошмыгиваю быстренько мимо и, включив третью скорость, спешу укрыться там, куда мужчинам вход запрещен. Пусть поскрипит зубами.

* * *

Спрятавшись в женском туалете, набираю номер Сомовой. Как только появляется связь, шиплю в трубку:

— Алле, Аня?

С того конца слышится чей-то чужой шепот:

— Она сейчас не может…

— Это Марго. А когда сможет?

— Минут через двенадцать.

Это наверно Руслан. Но мне некогда ждать — в туалете долго не проторчишь, а под дверью наверняка уже пасется черный демон «Мужского Журнала». Я пытаюсь давить на Руслика:

— Это очень срочно, очень!

Все равно приходится ждать несколько минут, прежде чем раздается недовольное:

— Алло, ну что там еще?

На то, что бы объяснить ситуацию хватает и пары минут.

— Ань, это капец! Мне нужен голос Гоши, прямо сейчас!

— Опять Наумыч? Ну, приезжай.

— Ань, ты не понимаешь. Если через минуту Зимовский не поговорит с Игорем, он меня прямо тут в туалете придушит наверно, или утопит в унитазе!

— Да? Но… о чем мне, то есть Гоше, с ним говорить то?

— Анечка, родная, скажи, хоть что-нибудь! Скажи, что тебе некогда и все! Вешай трубку!

— Ну, хорошо, хорошо... Дай нам пять минут подготовиться. Я перезвоню.

Даю отбой и смотрю на себя в зеркало:

— Так, собраться! Танки тоже горят, а Зимовский далеко не танк.

Когда через пару минут выхожу из туалета, Антон тут, как тут и перегораживает мне дорогу:

— Ну?

— Что, ну?

— Мы будем звонить Гоше или как?

Оглядываюсь по сторонам, оценивая обстановку... А ведь действительно, покусает еще, потом делай сорок уколов от бешенства.

— Слушай, Зимовский, ты меня достал уже.

— Это вы меня достали, Маргарита Александровна.

— Я звоню в последний раз.

Склоняюсь над телефоном, потом снова смотрю на Антона:

— И точка!

— Это, если мы дозвонимся.

Набираю Анькин номер и жду ответа:

— Алло! Алло!

Наконец, на том конце Анюта отвечает:

— Слушай Марго, пока не давай трубку Зимовскому. У нас тут проблема — программа глючит, нам нужно время.

Какое на хрен время, где я его тебе возьму! Начинаю тараторить:

— Алло Гош! Гош привет, это Марго. Еще раз привет, да!

Бедный Сомик пугается и кричит на меня:

— Ты что больная, я говорю — не фурычит. Еще две минуты!

Да тяну я время, тяну:

— Алло, Гош, плохо слышно.

Зимовский, гад, вдруг вырывает у меня трубку прямо из рук и орет:

— Алло, Гоша! Игорь! Это Зимовский!

Смотрю на этого убогого. Ну, что, поговорил?

— Алле Гоша, Игорь!

Анька, видимо, заткнулась от испуга и правильно. Молча стою, сверля глазами злобного упыря. Зимовский отрывает трубку от уха, смотрит на нее в недоумении, а потом захлопывает крышку.

— Черт!

— Зимовский, ты что, себе позволяешь, а?

Антон бросает вокруг быстрые взгляды, а потом вдруг хватает меня за шею.

— Послушай, иди сюда, овца!

И заталкивает назад в женский туалет…

Блин, ты кого овцой назвал, засранец?! Но, возмутиться и дрыгаться возможности нет — Зимовский больно держит за плечо, и прижимает к кафельной стене.

— Или ты мне сейчас расскажешь кто ты такая и где Гоша…

— Или?

— Или я тебе не завидую… Если ты так не понимаешь, то читай по губам — Где…Сейчас…Гоша!?

Я тоже умею орать:

— Слушай, у тебя что, с ушами проблемы? Гоша, сейчас в Австралии!

— Слышь, ты, курица безмозглая, эти сказки венского леса можешь рассказывать детям, если, конечно, они у тебя будут!

Антон опять зыркает по сторонам. Даже здесь в туалете? Он хочет меня запугать, но похоже, боится сам! Это вселяет немного уверенности, придает силы, и я вырываюсь:

— Убери клешни и дай сюда телефон!

Зимовский отставляет руку назад и вверх, так что мне не достать. Скачу, как мартышка, толкаю, но это тельце слишком слабо, а руки, в сравнении с Антошкиными, слишком коротки.

— На Петровке заберешь!

— На какой Петровке?

— Мне не хочешь, там расскажешь, куда ты Гошу дела.

— Слушай, Зимовский, у тебя реально проблемы, тебе лечиться надо!

Пытаюсь изобразить улыбку и поддеть шуткой в тему:

— Я хорошего доктора знаю!

— Боже мой, какой огонь в глазах! Тебе бы в кино сниматься.

Время, время, время! Главное тянуть время!

— Дебилам повторяю еще раз — мой брат в Австралии! Он ухаживает за больным отцом!

Антон продолжает оглядываться по сторонам, боится гаденыш, что кто-нибудь зайдет и застукает его здесь. Будет о чем на кухне кумушкам языком почесать.

— Очень убедительно звучит, но только когда он мне звонил, я слышал твой голос почему-то. Или ты на трамвае съездила в Австралию?

Черт, черт, черт! Главное — не молчать:

— Зимовский, если слышатся голоса, еще раз говорю — лечись!

Мой мобильник в руке Зимовского вдруг оживает и начинает наигрывать мелодию. Наконец-то, Сомова! Дергаюсь вперед, но Зимовский выставляет руку, не давая возможности дотянуться до телефона. Ему, все-таки, удается, отпихивая меня одной рукой, приложить трубку к уху:

— Алло!... Алло!

Мне слышно, как из телефона раздается достаточно громкий и уверенный мужской голос:

— Алло, Антон?

У бедного Зимовского глаза чуть ли не из орбит лезут от радости:

— Да! Гоша!

— Слушаю, Антон.

— Алло, старик! А ты, где сейчас?

Поганец крепко держит меня на расстоянии вытянутой руки, да еще сам, при этом, отвернулся, вместе с трубой, так что мои ручонки оказываются слишком короткими. Продолжаю ими махать и орать:

-Дай, сюда телефон!

Но он лишь злобно огрызается:

— Заткнись!

Гошин голос печально вещает из трубки:

— Я в больнице у отца.

— Ну и как он?

— Врачи говорят — состояние стабильно тяжелое.

— Понятно, значит ты не скоро, да?

Хрен тебе, все равно будет, по-моему. Чуть передохнув, иду напролом, тянусь изо всех сил, но пока далеко, не достать, а бульдозер из меня слишком легковесный. Рычу:

— Руку…

Снова пытаюсь вырваться из цепких клешней этого ракообразного и отпихнуть их от себя. А из трубки продолжает литься грустный голос Гоши:

— Получается, что так.

— Алло, слышь, Игорь!

— Антон, что ты хотел? Говори быстрей! У меня мало времени.

— Алло, слушай Игорь, я… Ну, если у тебя вопрос, ну, любой вопрос, финансовый …, ты звони, хорошо?

— Спасибо старик, я тебя услышал.

— Игорь, слышишь...

— Прости Антон, мне надо закругляться — тут консилиум по поводу моего отца. Я должен присутствовать. Ты звони, если какие-то проблемы по работе, Марго. Она или я все равно, одно и тоже.

Вижу, как счастливое лицо Зимовского тухнет на глазах.

— Я понял, понял, говорю.

— Ну, все пока.

— Подожди, Игорь! Подожди, слышишь!

Из телефона раздаются короткие гудки, но Антон продолжает кричать:

— У меня маленький вопрос. Блин, алло!

Он так расстроен и растерян, что мне, наконец, удается вывернуться из под его цепких пальцев и выхватить свой мобильник:

— Дай, сюда!

Зимовский быстро приходит в себя и орет в ответ:

— Дай трубку!

Прячу телефон за спину:

— Что тебе еще дать?

— Номер покажи!

— У коня под хвостом посмотришь!

— Откуда он звонил?

— От верблюда!

Очень содержательный разговор. Пока этот урод снова не начал распускать свои клешни проскакиваю мимо него к выходу и вылетаю пулей из туалета. Сзади слышу топот:

— Стой! Куда, я сказал!

Хватает меня за руку, пытаясь остановить посреди холла.

— Стой, слышишь!

Ну, это вообще наглость. Приходится снова вырываться:

— Слушай, ты, урод, если у тебя паранойя — лечись.

— Номер покажи, а мы там решим у кого паранойя!

Оказывается, мы стоим возле кухни, откуда на шум высовывается Егоров:

— Тихо, тихо, стоп марксисты, вы что, обалдели?!

Он протискивается между нами, разъединяя, и заставляя Антона от меня отцепиться. И тут же сует Зимовскому в руки свою чашку с недопитым кофе:

— На, держи!

Приобнимает обоих и по-отечески интересуется:

— Так, что случилось?

Ага, сейчас!... Стоит заикнуться про звонки и этот гондольер с чашкой тут же все так извернет, что уже сам Наумыч потребует срочной связи с Австралией. Поэтому бормочу:

— Ничего

Антоша тоже не хочет публичности и моих рассказов про преследования в женском туалете:

— Ничего.

Втроем мы идем по холлу, и я повторяю:

— Ничего.

Останавливаемся у зала заседаний:

— Значит, мне это все показалось, да? Значит, у меня получается галлюцинации?

Засунув руки в карманы, смотрю на Зимовского, что он скажет, его очередь. Антон начинает гундосить:

— Борис Наумыч, ну, это был просто рабочий момент.

Егоров поворачивается ко мне, и я тут же подтверждаю эту свежую мысль:

— Творческий во... вопрос обсуждали, так сказать.

Не люблю врать, особенно Наумычу и стыдливо опускаю глаза. Антон поддакивает:

— Да, немного разошлись во взглядах.

Егоров, в сердцах, сшибает скрюченные пальцы:

— Вижу, как вы разошлись…. Как айсберг с «Титаником»!

Пытаюсь максимально сгладить ситуацию:

— Да нет, мы просто обсуждали новый номер и…

Егоров разворачивается в мою сторону и недоверчиво тянет:

— Обсуждали творческие задачи, да?

Утвердительно киваю несколько раз.

— Я бы с вами тоже с удовольствием, Маргарита Александровна, обсудил новый номер журнала.

— Так это…, завсегда, пожалуйста.

Он почти утыкается в меня, нос к носу:

— А статья ваша, я надеюсь, она уж готова?

Вот, язва! Чешу нос, соображая, как бы вывернуться.

— Да, то есть…

— То есть, нет?

— Нет, просто мне надо еще раз вычитать и я вам ее вечером пульну по электронке.

Для убедительности размахиваю рукой и делаю магические пассы в воздухе. Так все гипнотизеры делают. Вдруг прокатит? Егоров недоверчиво шевелит бровями:

— Вечером?

— Да.

— Хотя нет, давайте утром, знаете. Только запомните — утро у меня начинается в шесть часов утра!

Очень грозно звучит. Я покорно киваю:

— ОК!

Егоров теперь оборачивается к Зимовскому, грозно зыркает в его сторону и, наконец, отправляется к себе. Но недалеко. Как только Зима дергается в мою сторону с желанием продолжить наезд, Наумыч тормозит и оборачивается:

— Антон Владимирович, дамам надо уступать, тем более вы — мужчина.

Благодарно смотрю на Наумыча — золотые слова. Правда, толку от них мало. Егоров уходит, а мы с Антоном снова остаемся лицом к лицу. Он злобно шипит:

— Я тебе с удовольствием уступлю… Только место на кладбище!

Делаю губки бантиком:

— А оно у тебя уже есть? Ух ты, молодец!

Глажу его по лацкану пиджака:

— Здорово, быстренько подсуетился. Кстати, дорого сейчас?

Последнее слово за мной и я с довольным видом марширую мимо Антона прямо к себе в кабинет. В спину летит:

— Вот, сука.

Тогда уж, стерва.

* * *

На сегодня, думаю, впечатлений хватит. Зимовский все равно работать не даст. Собираюсь домой, но неожиданно звонит Анька — интересуется, как все прошло и насколько она попала в роль. Прошло и прошло, и, слава богу. Сквозь жалюзи наблюдаю за Калугиным, о чем-то болтающим с Люсей и вспоминаю о проблеме, которая, увы, так и не решена.

— Ань.

— Что?

— Ну, чего мне с ногами-то делать?

— В смысле?

— Ну, я это… согласен.

— Гош, я так и буду из тебя тянуть каждое слово? На что ты согласен?

— На эпиляцию.

— Звони и договаривайся. Но только сам!

— Ань, а по-другому никак нельзя? Без врачей и белых халатов?

— Ну, если только самообслуживание. Ладно, хорошо… Куплю что-нибудь по дороге. Все, Гош, мне некогда.

Вот так всегда. Осторожно выглядываю из кабинета и осматриваюсь по сторонам. Блин, этот упырь маячит в дверях и явно меня караулит. В темпе выскакиваю и, не давая опомниться, начинаю первым, кричу через холл:

— Антон Владимирович, наконец-то я вас вижу! Где вы ходите? Там отдел моды должен подготовить портфолио с моделями, проконтролируйте, пожалуйста, и передайте Андрею Николаевичу!

Зимовский, никак не может врубиться и пребывает явно в шоке:

— Чего-о-о?

— Антон, да что с тобой? Не выспался? Борис Наумыч просил поторопиться! Чтобы через два часа все было у Калугина! Да и еще он хотел…

Но Антохи уже нет, и дверь в его кабинет плотно закрыта. Жаль!

— Люсь, слышала? Напомни Зимовскому через часок. От моего имени.

— Хорошо, а вы еще вернетесь?

— Иногда они возвращаются… Но нет Люсенька, не в этот раз. Так что, до завтра.