День за днем (гет)

На следующее утро собираюсь на работу с опаской — за завтраком рассказываю Аньке не только о вольном Шервудском стрелке Галушкине, но и об обвинениях Каролины в адрес Егорова и меня. После ее охов и ахов, общим голосованием решаем, что мне нужно занять выжидательную позицию и пока не высовываться — с Наумычем коньяк больше не пить, не обниматься и побыть серой мышкой в присутствии Каролины. Ну, а раз так, то вчерашний деловой имидж менять не стоит — единственно, чтобы освежить образ, светленькую блузку сменить на другую, голубую, например.

Когда приезжаю в редакцию, планы приходиться корректировать — из-за вчерашних боевых столкновений номер так и не доработали и Егоров сразу зовет к себе ожидая услышать мои предложения…. Только откуда им взяться-то, вот так, сразу? Раскладываем на столе листы с распечатками — в центре нутро и оно уже в типографии. А вот по обложке вопрос у Наумыча не только в плохой пропечатке, из-за которой Зимовский вчера устроил цирк с увольнением — теперь Егорову хочется добавить и неординарных структурных решений…. Газ на него так подействовал, что ли. В принципе у меня есть что предложить. Тут, главное, не нарушить общую композицию, целостность главной линии. Еще раз общим взглядом просматриваю каждый лист, елозя по каждому авторучкой. Егоров следит через мое плечо, нависая сзади. Подвожу итог:

— Борис Наумыч, согласитесь, что номер получается не совсем обычный. Хочется это подчеркнуть, начиная с обложки.

Он торкается сзади туда-сюда, но видимо я ему мешаю — чувствую, как он берет меня руками за талию и сдвигает в сторону, чтобы обойти и самому склониться над разложенными бумагами.

— А конкретнее?

— Вот, смотрите. Например, можно перенести логотипы в нижнюю половину — это уже не стандартно. А headline пустить вот так, по вертикали справа.

Егоров опять меня сдвигает, но уже в другую сторону, а сам заходит с другого бока, залезая локтями на стол:

— Подожди, подожди. А если логотип пустим вот сюда, вот посередине, а headline по горизонтали вниз? Прямо вот сюда, а?

По горизонтали вниз это как? Спина все загораживает, поэтому я облокачиваюсь на нее рукой и заглядываю через плечо. В задумчивости тереблю подбородок… Нет, мой вариант мне нравится больше.

— Может, все-таки, сверху?

Внезапно почти рядом раздается голос Каролины:

— Сверху, сверху…

Я тут же сползаю и мы с Егоровым принимаем вертикальное положение. Надо ж так подкрасться?!

— Мы что, Камасутру изучаем? Извините, что помешала.

Нервно переглядываюсь с шефом. Ведь хотел же держаться подальше от их семейных разборок. Егоров старается говорить уверенно:

— Мы с Маргаритой Александровной обсуждаем новую обложку.

— Егоров, а чего ты оправдываешься? Я именно все так и поняла.

Не глядя на эту мегеру, тяжело вздыхаю:

— Борис Наумыч, я, пожалуй, пойду, да?

Каролина ехидно качает головой:

— М-м-м, я вам все-таки помешала.

Пытаюсь улыбнуться, и опять улыбка получается виноватой. Что ж такое-то.

— Да, нет, просто мы все обсудили.

Направляюсь к выходу, но меня останавливает голос Каролины:

— Жаль, так хотелось посмотреть, как работает новый главный редактор.

Оглядываюсь, а потом неуверенно отвожу глаза. Сказать мне нечего. Егоров одергивает жену:

— Каролин, перестань!

Смотрю вопросительно на Наумыча и пытаюсь подчеркнуть официальность нашего с ним взаимодействия:

— А, ну что? Я, тогда, подготовлю пару вариантов? Принесу вам после обеда.

— Хорошо, Маргарита Александровна.

С облегчением выскакиваю наружу — пусть лаются без меня. Иду к себе. Мимо кабинета Калугина. Так и тянет подсмотреть, что там и как. А там, конечно, Егорова. Наверно днюет и ночует. Вон, обсуждают чего-то, смеются…. Мне почему-то казалось, что помирившись вчера, сегодня все изменится. Андрюха будет ко мне заходить, мы будем что-то обсуждать вместе… Вот например, ту же самую обложку, которую сейчас смотрели с Егоровым… А он все с Натальей и с Натальей. Не знаю почему, но меня это напрягает. Засмотревшись на весело болтающую парочку, неожиданно налетаю на Лазарева. Он старается быть галантным:

— Ой, извини ради бога.

— Прошу прощения.

— Ничего, надеюсь, я тебя не сбил с мысли?

Сбил и слава богу. Эти мысли ни до чего хорошего не доведут. Константин Петрович вдруг берет меня под руку, и мы медленно продвигаемся по холлу. Интересно, что ему вдруг от меня понадобилось? Он что-то спрашивал про сбитую мысль?

— Да ее там особо и не было.

Оглядываюсь назад, на Калугина с Наташей, но Лазарев крепко держит за локоть и не дает отвлечься:

— Ну и отлично. Не знаешь, Егоров у себя?

— Да у себя, только там у него сейчас жена.

— Ого!

Он останавливается, отпускает мой локоть и начинает крутить свою бровку.

— М-м-может оно и к лучшему. Ну, обрадую сразу обоих.

Заинтриговал.

— Чем?

Не глядя, он вдруг тыкает в мою сторону пальцем:

— Потом тебя.

И стремительно идет прочь. Только успеваю открыть рот, а его и след простыл:

— А...

Ничего не понял. Еще раз оглядываюсь на кабинет Калугина и иду к себе.

* * *

Сижу за столом и пялюсь в ноутбук. С обложкой, все же, нужно что-то делать. Идти к Калугину, когда там Наташа, не хочу. Звоню Люсе и прошу позвать его ко мне, вместе с Любимовой. Галя приходит первой, и мы отправляемся на поиски Андрея. Буквально сталкиваемся с ним возле двери в мой кабинет. Отдаю Калуге почирканный Егоровым вариант обложки со всеми нашими пометками про логотипы и headline.

— В общем, делаете пару вариантов, а потом покажете мне. ОК?

Андрей кивает:

— Хорошо.

Неожиданно чувствую, как кто-то трогает меня за локоть и оборачиваюсь. Опять это Константин Петрович. Что-то он зачастил в мою сторону. Лазарев доброжелательно смотрит на Калугина, но его просьба звучит как приказ:

— Виноват, я могу похитить у вас эту девушку?

Хочет сообщить мне обещанную радость? Немного растерявшись, оглядываюсь на ребят и приглаживаю волосы. Калугин лишь пожимает плечами:

— А-а-а…

Ладно, они с Галкой дальше сами разберутся и если что, потом уточнят. Вопросительно смотрю на них:

— Ну, мы вроде все обсудили?

— Да, конечно.

Разворачиваюсь к Лазареву:

— Тогда, похищайте.

— Хорошо, пойдемте.

— Да?

Все также, придерживая за локоть, он заводит меня в кабинет. Константин Петрович провожает меня до самого кресла и усаживает за стол, к раскрытому ноутбуку, а сам остается стоять у окна. Становится все любопытней.

— Марго. Я уже поговорил с Борисом Наумычем и надо сказать, он воспринял известие с восторгом.

Известие? Что-то прилетело от инвесторов?

— Какое известие?

— Такое… В «Мужском журнале» согласился работать, можно сказать оказал честь, известнейший фотограф, европейская величина — Саша Верховцев. Вы представляете, какого уровня достигнут тиражи «МЖ» через два-три месяца?

Ого! Но тут же на меня обрушиваются сомнения — не очень-то представляю его роль здесь, у нас в издательстве. Я молчу, и Лазарев отворачивается глазеть на улицу, оставляя меня сидеть и переваривать услышанное. Кручу в руках авторучку, щелкаю ею, то выпуская стержень, то убирая его обратно. Ошарашил меня Константин Петрович, ошарашил… Про Сашу Верховцева я конечно слыхал, но... Но еще неизвестно что это за перец. И потом, в качестве кого он тут будет? Приглашенной звезды или рабочей лошадки? Поджав губы, скептически бормочу:

— Гхм, я даже не знаю. Как-то, в это трудно поверить.

Константин Петрович с довольным видом разворачивается и подступает к моему столу:

— А что тут трудного, не понимаю.

— Ну, я не знаю….

Восторженно поднимаю глаза к потолку:

— Для меня «МЖ» — это «МЖ»!

— Ну?

Опускаю глаза вниз и скептически возвращаюсь к нашим баранам:

— А Верховцев… Это совершенно другая галактика!

— Ну, вот, представь себе, что в какой-то момент две галактики пересекаются.

Лазарев, подняв вверх руки, демонстрирует это столкновение. Не очень наглядно и я пытаюсь его осадить:

— Ага… и происходит большой взрыв.

— Совершенно верно! В результате которого зарождается совершенно новая суперзвезда.

Откидываюсь на спинку кресла:

— Мда-а-а… Планы космические…. НАСА отдыхает.

— Ну, ладно, давай теперь... э-э-э... к нашим делам поближе.

Он усаживается на край стола, рядом с моим ноутбуком и складывает ручки на пузе. Начало тревожное и я внутренне напрягаюсь.

— Я считаю, что Верховцев просто обязан занять место художественного редактора. Ну, по крайней мере, никак не ниже.

Не ниже это как? Главным редактором? Заместителем директора? Да даже если художественным редактором… У меня даже лицо вытягивается от обиды. Это как это? Да, мы этого залетного фрукта даже не знаем!

— Гхм, ну, подождите, у нас у нас эта должность уже занята.

— Ну и что, что занята? Ну, неужели ты думаешь, что Верховцев захочет работать под чьим-то началом?

Хочу возразить и нечем. Только шлепаю губами, как курица…., в смысле, рыба… Ни одной идеи в башке. Лазарев наступает:

— У меня даже язык не повернется сказать ему об этом.

И тут до меня доходят последствия такого назначения. Вскакиваю из кресла и растерянно развожу руками:

— Подождите, подождите, а-а-а…

Тычу в сторону двери:

— Как же Калугин, тогда?

— А что Калугин? Кто его гонит-то? Пусть поработает под началом мэтра.

Лазарев слезает с края стола. Я то знаю — Андрюха бывает обидчив донельзя и на понижение вряд ли пойдет. Бросаю на дверь отчаянный взгляд — бедный, он там пашет и даже не подозревает, какие пакости ему подготовила жизнь. Повышаю голос:

— А вы думаете, он захочет?

Константин Петрович мило улыбается в ответ:

— А вот для этого у нас есть главный редактор.

В смысле? Удивленно прижимаю руки к груди:

— Я?

— Да, ты найдешь, что ему сказать, найдешь нужные слова. Извини, мне пора, дел непочатый край.

Лазарев торопится уйти, оставляя меня в полной прострации. Это же совершенно невозможно! Я? Собственными руками гнать Андрея из «МЖ»?

* * *

В раздрае чувств, звоню Аньке и обрисовываю ужасную ситуацию с Андреем. Но Сомова, почему-то, не впечатляется:

— Гош, ну правда, его ж никто не увольняет… Объясни ситуацию и все.

Как? Ну, как я ему объясню такую подставу? Столько лет проработал и на тебе! А вдруг он не согласится и уйдет? Подумает, что это и мое решение, раз предлагаю. Не хочу быть сволочью в его глазах. Продолжаю метаться, вдоль окна, с трубой у уха:

— Если бы это было так просто.

— Да не паникуй ты, может он наоборот, обрадуется.

Да что ж такое-то. Резко торможу, схватившись рукой за спинку кресла, и повышаю голос:

— Я не паникую, я с тобой советуюсь!

Стук в дверь прерывает наш разговор и на пороге нарисовывается сам Калугин. Приглушив голос, он спрашивает:

— Марго, прости, можно?

Ну, вот и настал час «Ч»… Бросаю тревожный взгляд на вошедшего Андрея и сворачиваю разговор с Анютой:

— А, ладно, вечером созвонимся, у меня люди, все.

Прикрыв дверь, Калугин идет к столу, а у меня нет смелости взглянуть ему в глаза:

— Да, Андрей, проходи.

Тянусь к столу положить мобильник. Приблизившись, Калуга протягивает флэшку:

— А, вот.

— Что это?

— Это снимки для следующего номера. На, посмотри, пожалуйста.

Следующего? Зачем они мне? Мы еще нынешний не выпустили. Ладно, это потом… Язык не поворачивается сказать ему то, что должен и пытаюсь улыбнуться, оттягивая начало разговора:

— Так быстро?

— Ну, так работаем.

Все никак не могу поднять глаза. Надо сказать… Сейчас. Бросаю на него взгляд:

— М-м-м…

Андрюха словно чувствует мой психоз, мою неуверенность и интересуется:

— У тебя все в порядке?

Невнятно мычу.

— Д-да, а что?

Надо, надо сказать…

— Вид, какой — то озабоченный.

Язык словно привязан к чугунной гире. Может, позже?… Качаю головой, цокаю языком, глупо улыбаюсь — все что угодно, лишь бы оттянуть время. Выдавливаю из себя:

— Все нормально…, работаем.

Плюхаюсь в кресло, буквально отшвыривая рукой попавшуюся под руку прядь волос назад…. Вставив флэшку в гнездо ноутбука и жду, пока загрузится окно проводника с содержимым.

— Так, ну что тут у нас-с-с? Давай, посмотрим.

Храбрюсь изо всех сил, но внутри всю так и колотит. Тут не только варианты обложки, но действительно мелькают какие-то картинки…Господи, какая разница — те или эти…. Глубоко вздохнув, пытаюсь успокоиться и заняться работой. Андрей, облокотившись на стол, тоже склоняется к ноутбуку. Почти не глядя, на фото одобрительно киваю:

— Ну что, смотрю неплохо. Даже очень симпатично, я бы сказала.

Калуга с сомнением в голосе переспрашивает:

— Да?

Конечно! Это же Калуга, это же профессионал, а не какой-нибудь заезжий крендель мирового масштаба.

— Угу. Слушай, а вот это вообще отлично. Вот, очень грамотно выставлен свет.

Бросаю на Калугу взгляд. Ну, вот как ему сказать, как? Извини дорогой, но твой номер шестнадцатый?

— А ты знаешь, по поводу света. Я подумал, что может быть на заднем плане все же поприжать чуть-чуть?

Кого поприжать? О чем он? Мысли путаются:

— Ни-ни-ни, не надо ничего. Все отлично, все как раз сделано так, как надо.

Мотаю отрицательно головой и закрываю крышку ноута, все равно сейчас ничего не соображаю. Калуга на меня удивленно смотрит и выпрямляется:

— Да? Ну, тогда спасибо.

Нервно улыбаясь, смотрю на него снизу вверх. Во рту все пересохло:

— Мне за что спасибо? Тебе спасибо.

Калуга вдруг скромничает:

— Да мне тоже не за что… Это, как говориться, всей группе спасибо.

Никак не поймаю момент, чтобы подойти к нужной теме разговора. Сидеть, как начальник перед подчиненным не могу, поднимаюсь из-за стола и… отворачиваюсь к окну. Ну что, раз, два, три…

Он вдруг говорит:

— Знаешь, очень классная команда подобралась.

Блин, не могу… Эта классная команда может скоро накрыться медным тазом. Поворачиваюсь к Андрею лицом и улыбаюсь жалкой идиотской улыбкой:

— Да? Я рада очень.

И снова прячу глаза, пялясь в жалюзи.

— Ну, что? Я тогда пойду работать?

Язык прилипает к небу:

— Конечно, иди.

Когда он делает несколько шагов к двери, глядя ему в спину, все же решаюсь, убрав улыбку:

— Андрей!

Он тут же разворачивается обратно:

— Да, да, да…

И подходит вплотную. Вздохнув, кладу руку на спинку кресла и откашливаюсь:

— Гхм…

Смотрим, друг на друга и вся моя небольшая решимость окончательно рассыпается…. Это не со спиной разговаривать, а глаза в глаза. Он все ждет каких-то слов, а я могу лишь сопеть и молчать… И ругать себя за трусость! Как баба, ей-богу. Так и не могу решиться... Может попозже? Может еще раз поговорить с Наумычем? Цокнув губами, зависаю…

— Ладно, иди, работай.

И глупо хихикаю… Андрей добродушно смотрит на меня:

— Подожди, ты же что-то хотела сказать?

— А-а-а… Да, нет… ерунда.

Отвожу глаза и изображаю деловую занятость.

— Ну, и все-таки.

Позже, все позже… Растерянно усаживаюсь назад в свое кресло:

— Да, ерунда… Даже забыла уже… Хэ…

Снова трясу головой, отгоняя волосы, и пытаюсь изобразить искренний взгляд. Он недоверчиво отводит глаза:

— Да? Ну-у-у, что… Тогда счастливо?

— Да, пока!

— Пока.

Калуга чуть улыбаясь уходит, а я, совершенно разочарованный своей трусостью, лишь качаю головой и расстроено потираю лоб рукой. Ладно, еще не вечер… Хотя мы почему-то и распрощались… Наверно крыша едет не только у меня. Или он куда собрался смотаться? Это даже лучше! Смотрю на дверь, за которой скрылся Андрей… Может, все-таки, еще раз сходить к Егорову? Со вздохом откидываюсь на спинку кресла и смотрю на дверь.

* * *

На ловца и зверь — где-то в четвертом часу дня Люся трезвонит по интеркому и зовет на ковер к начальнику. Наверно Калугин ему уже отдал новый макет. Когда захожу к Наумычу в кабинет, он стоит за своим столом, около кресла и разговаривает по мобильнику:

— Господи, ну что ты еще хочешь от меня услышать?

Все ясно — жена. Он указывает мне пальцем на кресло напротив:

— Маргарит, проходи, садись.

Проговаривая внутри себя целую речь в защиту Калугина, со сосредоточенным видом иду через кабинет. Егоров начинает ехидничать в трубку:

— Да, это пришла Марго.

Застегнув верхнюю пуговицу на пиджаке, сажусь в предложенное кресло и жду окончания их занимательной беседы. Каролина кому хочешь, выест мозг.

— Да, в мой кабинет... Дорогая моя, Реброва Маргарита Александровна работает главным редактором в этом вот издании... Нет, не в моем кабинете!

Откидываю рукой волосы за спину и устраиваюсь поудобней. Надо собраться. Наумыч садится за стол и заканчивает перепалку:

— Все! Считаю этот разговор пустым, глупым и бесперспективным!

Он яростно нажимает кнопку отбоя и бросает трубку на стол, потом виновато смотрит на меня, закидывая в рот очередную таблетку:

— Господи, боже мой, как я устал.

Остается лишь посматривать искоса и сочувственно кивать:

— Ну, да.

— Представляешь, меня разводом пугает!?

Ага. Два холерика, что один, что другая. Судя по всему, я опять оказался камнем преткновения в их взаимных воплях.

— Борис Наумыч, вы постарайтесь не обращать внимания. Просто у вашей жены очень богатая фантазия.

— Легко сказать, не обращай внимания.

Он прожевывает, наконец, все свои таблетки. Но я пытаюсь настроить его к позитиву и без их участия:

— Нет, ну тут уж надо определиться — либо обращать внимание, либо не обращать, третьего не дано. Вы перед ней в чем-нибудь виноваты?

Он удивленно поднимает вверх брови:

— Я? Да, нет.

— Ну, тогда не обращайте.

Мои нравоучения, похоже, его успокаивают. А может таблетки подействовали.

— Ты знаешь, ты единственная женщина, которых я знаю, которые вот так вот, понимают мужиков.

Лишь усмехаюсь — мне ли мужиков, да не понимать. Но говорю другое, весело задирая нос:

— Ну, конечно, я же работаю в «Мужском Журнале».

— Ха-ха… Ну, что есть, то есть… Ладно, чего я тебя вызвал.

— Да, действительно.

— Ты знаешь, я думаю, что вы с Верховцевым сработаетесь.

Черт, переговоры о Калуге, похоже, не начавшись, заходят в тупик. Не станет он меня слушать, не станет… Настроение сразу падает до нуля, и улыбка сползает с лица. Наумыч воодушевленно продолжает:

— Я думаю, вы прямо горы свернете. Ну, согласись — это сто процентов выход на новый уровень! Да?

Все-таки, попытаться стоит. Изображаю скептицизм и, поджав губы, кошу глаз в сторону. Недоверчиво поцокав языком, начинаю излагать сомнения:

— Да, горы то горами…

Однажды оживившийся Егоров, никак не угомонится:

— Так, а что тебя беспокоит?

Поднимаю руку вверх и демонстрирую ему маленькую щелочку между пальцами:

— Да так… Может наметиться проблемка.

— Какая?

— Ну, я же не знаю, с каким настроением он придет сюда работать, Верховцев. Если он придет работать «я звезда, а все остальные — обслуживающий персонал», то боюсь, никакого выхода на новый уровень не получится.

Егоров вылезает из-за своего стола и идет к окну. Неуверенно там топчется, поглядывая то на улицу, то на меня.

— Я, вообще-то, с ним лично не знаком, но в Европе он гремит. Звезда!

— Нет, ну гремит… Погремушки тоже гремят. Дело не в этом! У нас же сплоченный коллектив слаженный. И все личности!... Борис Наумыч, никто не захочет работать … э-э-э… подносчиком снарядов.

Егоров разворачивается от окна и смотрит на меня:

— Ну, знаешь, все-таки Верховцев профессионал. Тем более, работал когда-то в печатном издании.

Ага… Он уже и сам не помнит когда это было. Изображаю восхищение, с примесью издевки:

— Ах, да, да, да...

Наумыча мой скептицизм задевает и он взрывается:

— Ну, знаешь… Давай так — мы будем решать проблемы по мере их поступления. Может он еще окажется отличным парнем.

— Да дай то бог, дай, то бог... Просто я не хочу, чтобы Калугин отошел на второй план. Ну, потому что он тоже профи!

Егоров усаживается назад в свое кресло. Я сижу вполоборота к нему, положив локоть на стол и ногу на ногу, у нас открытый спокойный разговор и я надеюсь, что это поможет прислушаться к моим аргументам без психов и самодурства.

— Ты знаешь, а мне кажется, Калугин умный парень. И работать с таким профессионалом он посчитает за счастье. Вон, сотни мечтают о мастер-классах. Какие бабки платят, а тут… впитывай, учись — не хочу!

Он неуверенно пожимает плечами:

— Причем здесь — первый, второй план…. Мы все делаем одно обще дело.

Он так энергично крутит рукой в воздухе, что аж ветер дует. Но за его словами — ноль, фикция, пустота, одни лозунги. При этом понимаю — переубедить с ходу явно не получится, увы, но серьезных аргументов у меня нет. Пытаюсь хоть что-нибудь придумать и тяну время, кивая:

— Да это понятно. …

В голову приходит новая мысль:

— Кстати, насчет бабок, мы вообще его финансово потянем? Он же наверно запросит ого-го!

Егоров с довольным видом улыбается и примирительно выставляет вперед руку:

— Это не наши проблемы. Лазарев сказал, что это исключительно его дело.

Увы, увы, увы… Хватаюсь за последнюю соломинку:

— Борис Наумыч, а с чего это он вдруг так решил вернуться?

— Лазарев сказал, что это ностальгия, по родине.

Всем своим видом демонстрирую недоверие и качаю головой:

— Да, прямо…

Хорошо бы желтую прессу пошерстить по этому вопросу. Отмахиваюсь:

— Сейчас все космополиты, сел в самолет — вот тебе и родина уже.

Егоров вдруг начинает наезжать на меня:

— Знаешь, я тебя не понимаю.

Он поднимает палец вверх:

— С нами будет работать один из лучших профессионалов в мире! Радоваться надо.

Шеф вдруг скукоживается, втягивая голову в плечи, морщится и начинает подпрыгивать в кресле:

— А ты сидишь — бубубу-бубубу… бухтишь тут.

Это он меня так изображает? Усмехаюсь. Похоже, я передавил:

— Хэ… Борис Наумыч, вы меня не поняли, это я так радуюсь.

— Да... радуется она.

* * *

День пролетает незаметно, вот и вечер. Окончательный вариант номера скинули в типографию печатать, но сейчас всему руководству уже ни до него — пройденный этап, а впереди миражи умопомрачительных горизонтов. Выглядываю из своего кабинета и вижу сладкую парочку, дефилирующей в сторону лифта. Андрей и Наташа, сверкающая голыми плечами. Идут и беззаботно болтают, ни о чем не подозревая. Егорова, похоже, уже собралась сваливать — в руке сумка, а Калуга, видимо, еще нет — несет какие-то бумажки, в которые на ходу заглядывает и комментирует... Днем я с ним так и не смог поговорить, может сейчас самое время? Решаю прервать их милую беседу — торопливо догоняю и трогаю Калугу за локоть:

— Андрей.

Калугин останавливается и оглядывается:

— Да?

— Извини, можно тебя задержать на пару минут?

Он вопросительно смотрит на Наташу, потом снова на меня:

— Охм… Да, конечно, а что случилось?

Даже не знаю, как сказать. Чуть пожимаю плечами, кося глаз в сторону:

— Надо посоветоваться, зайдешь ко мне?

Егорова тут же ехидно влезает:

— А завтра утром никак нельзя?

Можно и утром, хоть это будет уже суббота. Только сомневаюсь, что это придаст мне большей решимости. Молчу, жду, опустив глаза, и не реагирую на пиявку. Без ее разрешения уже никак? Андрей укоризненно смотрит на свою подружку:

— Наташ…

— Что?

— Ну, это быстро, насколько я понимаю… Подожди меня в машине лучше.

Значит все-таки тоже сваливает… При этом на ее машине едут. Интересно, куда это он собрался в своей матросочке и с полуголой дамой? Вижу, как Наташа, сверкнув недовольно глазами, бросает укоризненный взгляд на Калугина, и он примирительно добавляет:

— Я сейчас.

Егорова надув губы идет к лифту, как раз его двери открываются, и оттуда выскакивает Каролина. Ну, и прекрасно: пусть мать и дочь пока займут друг друга. Увожу Калугина к себе в кабинет, и прикрываю дверь. Так, теперь собраться! Андрей уже сел в кресло перед столом и терпеливо ждет узнать, какие — такие срочные советы мне вдруг понадобились. В комнате полумрак, только горит настольная лампа. Ломая руки, начинаю метаться по кабинету, за его спиной, подыскивая слова…. Плохие для тебя вести, Андрюха, плохие… Захожу издалека:

— Андрей… Можно задать тебе один щепетильный вопрос?

Останавливаюсь возле своего кресла. Калуга поворачивает голову в мою сторону, и щепетильный вопрос застревает на языке...

— Э-э-э… Какой именно?

Он оглядывается на дверь — так уж невтерпеж к Егоровой, что ли? Эта мысль сбивает мой настрой и я, отведя глаза в сторону, начинаю мямлить:

— Ну, не столько щепетильный как больше производственный, в общем-то.

Калуга меня торопит, ожидая конкретности и я, наконец, набираю побольше воздуха в легкие, собираясь с силами…

— Ну, давай, давай, заинтриговала.

Блин, Андрюха, опять сбил… Думаешь так просто?!... Наверно, сначала лучше прощупать почву. Внимательно смотрю на него, следя за реакцией:

— Ну-у-у… вот…. Представь себе такую ситуацию, что на твое место приходит человек… Профессионал.

Пытаюсь взять себя полностью в руки и начинаю расхаживать за его спиной:

— … Имя которого ты очень хорошо знаешь…. Причем тебя никто не убирает, ты просто как бы должен … Ну, как бы это…

Наконец нахожу нужное слово:

— Подвинуться!

Я снова перед ним, в его глазах тревога и непонимание. С вытянутым лицом он кивает. Настороженно спрашиваю:

— Ты бы как к этому отнесся?

Калуга отрицательно мотает головой, и я вдруг пугаюсь.

— Тхе... Ты конкретно обо мне сейчас говоришь?

— Нет, нет, это я так, абстрактно, просто абстрактно.

Вижу, с каким облегчением Калуга вздыхает, как на его лице появляется подобие улыбки:

— Ну, странная у тебя абстракция.

Блин, что за дура трусливая, двух слов связать не могу. Мне не до смеха — ну, вот как теперь пойти на попятный, если уж проблеял про абстракции? Придется выкручиваться до конца:

— Ну, ладно, я тебе скажу.

Прекращаю беготню и возвращаюсь к своему креслу:

— В общем, там, у Ани, такая ситуация…, там на радио.

— Угу, угу.

— Они берут вторую девушку — диджея. Очень известная какая-то, то ли Катя Громова, то ли Хромова.

Вру напропалую, даже руками размахиваю для убедительности. Но шило торчит из всех щелей. Капец, неужели он и правда думает, что с ним советуются о какой-то Кате с радио? Калуга мотает головой:

— Ну, понятно… Это не столь важно, я все равно далек… Конкретней!

Он опять нетерпеливо смотрит в сторону двери. Ну да, понимаю, невтерпеж в объятия к Наташеньке. Да и на машинке покататься. Ладно, будем сворачивать эту тухлую туфту. Встаю позади кресла, вцепившись в его спинку руками, и заканчиваю мысль:

— Ну, да… В общем, Аня не знает что ей делать.

И я не знаю. Глубокомысленно чешу голову. Но очень хочу узнать.

— Так… А ты у меня сейчас спрашиваешь совета?

Ну, да, понятно, что несу ахинею. Вон, даже Калуга кажется, заподозрил неладное.

— Ну да, мне, как бы, интересно твое мнение.

Кажется, до него дошла шаткость ситуации, потому что лицо постепенно вытягивается и становится серьезным. Он отворачивается с сомнением в лице, а потом вдруг оживает:

— Подожди, а Аню увольняют, что ли?

Блин, да причем тут Аня! Ты свое мнение скажи!

— Нет… Предлагают работать вместе.

Андрей сразу успокаивается:

— Ну, и в чем проблема?

Усаживаюсь в свое кресло и пытаюсь таки сформулировать вопрос, на который мне очень важен Андрюхин ответ.

— Ну-у-у-у….

Нахожу аналогию:

— Ты даешь… А две хозяйки на одной кухне? Это же всегда проблема!

Он ведет головой в сторону:

— Ну, смотря как, к этому относится.

— А амбиции?

Он опять куда-то кивает:

— А причем тут амбиции. Э-э-э… Амбиции их нужно подкреплять делом, как-то… Потом два профессионала… Аня это сто процентов профессионал…, они могут другу у друга чему-нибудь научиться, подпитаться… Ну, обмен опытом какой-то…

Оч-ч-чень убедительно. Слушаю его, приоткрыв рот. Ну, это же прямо… Ну, словно бальзам на душу!

— А если они характером не сойдутся?

— Ну, это уже другое, это надо психолога.

— Ясно…

Осторожно и вопросительно смотрю на него:

— То есть ты бы к этому нормально отнесся бы, да?

— Ну-у-у… Не знаю … Да, наверное.

Неуверенно смеясь, он трясет головой:

— Слушай, я не понимаю, почему ты все время на меня намекаешь?!

Поднимаюсь из-за стола. На сегодня экспериментов хватит. Я узнал главное — Андрей комплексовать и вставать сразу в позу не будет, а там, со временем, разберемся.

— Нет, я не намекаю абсолютно…, я просто интересуюсь, спрашиваю.

Калугин вылезает из кресла, и я подхожу к нему совсем близко:

— Спасибо тебе, Андрей, в общем.

Полдела сделано, хотя недоговоренность осталась и потому отвожу взгляд в сторону, складывая руки на груди. Значит основной и неприятный разговор переносится на понедельник. Калуга нетерпеливо вскидывает свою сумку на плечо:

— Да, не за что.

Он идет к двери и оттуда оглядывается:

— Передавай привет.

Непонимающе смотрю на него:

— Кому?

— Ну как кому, Ане конечно.

Ане? Я уже и забыл свои фантазии… Хорошо, передам.

— А да…, обязательно.

Он смотрит мне в глаза, словно чего-то ждет. И я смотрю, не могу оторваться. А вдруг я не права и завтра случиться катастрофа и Андрей уйдет? Как я в этом гадюшнике без него? Нет, нет и нет… Не надо об этом думать. Все будет хорошо.

— Ну, я пойду?

— Да.

Он уходит к своей Наташке, оглядываясь, словно ждет от меня каких-то слов. Наверно это мое жалкое лепетание его насторожило. Смотрю вслед, сцепив руки на животе, а потом, вздохнув, отворачиваюсь — ну, отложила проблему еще на пару дней, но это же ничего не меняет… Став бабой, превратился в мямлю и труса, и это огорчает.

* * *

Вечером, уже дома, мысленное самобичевание и размышления на тему, что же будет дальше, продолжаются. Сегодня я женщина в красном — красная майка, красные штаны, потому что футбол по телеку. Думал, отвлекусь, но не получается — мысли зудят и зудят, и ужин с Анькой проходит в обоюдном молчании под бормотание комментатора. Наконец, беготня по полю прекращается и я, выключив телевизор, сижу на диване, таращась в темный экран. Сомова идет на кухню и оттуда подает голос, разрушая тишину. Видно, ей уже невмоготу:

— Слушай Гоша, я вообще не понимаю в чем проблема!?

Она возвращается ко мне, что-то неся в руках.

— Ты — главный редактор журнала. Должна быть счастлива, что с вами будет работать такой человек!

Безразлично бормочу:

— Да, я и так счастлива.

Сомова ставит у меня перед носом баночку с йогуртом и усаживается в боковое кресло рядом с диваном.

— Что-то не видно... На, ешь йогурт.

Нахмурив брови, бормочу:

— Не хочу.

Спать вроде рано, футбол кончился. Сижу, склонившись вперед и положив локти на колени — слушаю Сомову, пожирательницу йогуртов. Не понимаю, в чем она хочет меня убедить? В том, что ради залетной звезды надо сломать налаженный механизм? И ради этого разогнать лучших? Анька продолжает наседать:

— Ты же говорила, что этот Берковский страшно котируется в Европе?

— Верховцев.

— Ну, Верховцев, какая разница. Ешь йогурт.

Она тычет пальцем в баночку на столе, и я уже громче повторяю:

— Не хочу!

— Вашему издательству это должно быть очень выгодно.

Анька многозначительно задирает указательный палец вверх:

— От одного только имени заработаете миллион очков.

Не надо меня убеждать. Я и сам все прекрасно знаю.

— Да я все понимаю.

Анюта уже начинает повышать голос — видимо мое молчание весь вечер ее раздражает:

— Ну, а что тогда?

Отвожу глаза и говорю уже спокойно:

— Мне Калугина жалко.

— Да чего тебе его жалко-то… Ешь йогурт!

— Не хочу!

Как она не понимает, мы с ним столько лет проработали вместе… И сейчас, только он один и поддерживал меня все это время. И вот так его, обухом по башке? Пошел на фиг? Анька, тем временем, продолжает бушевать:

— Да ему вообще должно быть за счастье работать рядом с таким человеком!

С каким, таким? Блин, ты бы на себя примерила ситуацию, а потом бы вещала! Растопырив глаза, изображаю восхищение:

— Слушай, Сомова! Какая ты умная, а?

Анюта воздевает руки вверх и опять вопит:

— Слушай, что я такого опять не так сказала, а?

— Слушай, вот если бы к тебе на радио пригласили работать какую-нибудь … Кандилаки…

Тычу пальцем в жующую подругу:

— И зарплату бы ей положили в два раза больше, чем тебе! Тебе бы тоже за счастье было, да?

— Знаешь что, я конкуренции не боюсь.

Блин, да потому что на ваше драное радио Кандилаки не пойдет, не дура же она.

— Ах, ах, ах!

Откровенно смеюсь. Сомова огрызается:

— И зарплата тут не причем!

— Да, конкуренции она не боится! Знаешь, рассуждать мы все мастаки.

Анька, наконец, перестает жевать и смотрит недобрым взглядом:

— Слушай Гоша, хватит, а?

Не я первый начал.

— Что, хватит-то?

— Хватит, с этим Калугиным носится, как с флагом!

Она поднимает руку с ложкой над головой, словно со знаменем.

— Он не маленький мальчик, сам разберется, а?

Это типа на всех наплевать и моя хата с краю? И к тому же…

— Слушай, кто носится-то?

— Да, ты, носишься!

— Так, все.

Мне это надоело. Ей скучно, видите ли, а я виновата. Нужно было вообще молчать, как молчала. Встаю и поправляю на себе сбившуюся майку:

— Ладно, я вообще эту тему напрасно подняла.

Не глядя в Анькину сторону, напоследок, бросаю:

— Я в душ.

Сомова не может удержаться, чтобы не сказать какую-нибудь гадость вслед. Уже привычно в таких случаях переходит на мужской род:

— Влюбился? Так и скажи!

Я ей что, гей, что ли? Приходится возвращаться:

— Чего-о-о?

— Того!

Она начинает демонстративно наяривать челюстями, пихая в рот ложку за ложкой. Лишь бы натрескаться.

— Слушай, Сомова.

— Что, Сомова?

Тогда бы уж сказала «влюбилась», а не влюбился. И не Гоша, а Марго. Уж определилась бы, кем она меня считает, бабой или мужиком!?

— Да пошла ты со своим йогуртом.

— Сама сказала и сама пошла.

Вот так, правильно. «Сказала и пошла». А то «влюбился в мужика», фу-у-у, блин… Лишь бы последнее слово осталось за ней.

* * *

После душа, заваливаюсь в постель и гашу свет — все меня нет… Будет завтра, будем и думать. Но долго глазеть в темноту и отблески фонарей, пробивающиеся сквозь неплотно задернутые шторы, не получается. Поворочавшись, замечаю вспыхнувшую полоску света под дверью — кажется, Сомова сегодня никак не угомонится… Наверно встала воды попить. Как-то мы с ней чересчур резко разошлись вечером, надо бы помириться. Со вздохом поднимаюсь с постели и, не зажигая свет, выхожу из спальни. Ноги сами несут меня вперед… Господи, где я и что со мной? И почему на мне серый пиджак, брюки, белая блузка? Я что так и лег спать? Ничего не помню… Останавливаюсь возле разложенной диван — кровати… Вот, он, спит красавчик, и в ус не дует. А где эта, выдра? Домой отправил? Присаживаюсь на подлокотник и кручу в руках невесть откуда взявшуюся свернутую газету. Калуга спит на боку, спиной ко мне и потом поворачивается лицом в мою сторону. Вот, тюфяк, нужно же что-то делать, действовать, а не дрыхнуть. Не выдерживаю и с размаху шлепаю газетой его по башке. Это тебе за Егорову!

Андрюха просыпается, вяло садится на кровати и ошалело смотрит на меня. Потом прикрывает сонные глаза рукой:

— Марго?!

Наклонив голову вбок, он трет переносицу, наверно думает, что я привидение. Хрен, тебе! Смотрю на него сверху вниз:

— Да, Марго! А ты кого ждал? Наташу?

Скукожившись, и не открывая глаз, Калугин бормочет:

— Что ты здесь делаешь? Я проспал на работу?

Это ты что здесь делаешь? Наклоняюсь к нему и буквально шиплю в ухо:

— Ты проспал работу, Калуга!

Он ошарашено смотрит на меня, и чувствую, никак не проснется. Ну, что ж, сейчас разбужу:

— Тебя уволили!

Сажусь прямо и отворачиваюсь.

— Как уволили? За что, меня уволили?

Он, то хмурит, то таращит глаза. Мне хочется сказать что-то ободряющее, что еще не все потеряно, но губы сами складываются в презрительную гримасу:

— А кому ты там на фиг нужен, бездарь? Верховцев — фотограф от бога. Кому надо, что б ты там под ногами болтался?

Я снова шлепаю по его голове газетой.

— На, почитай!

Он берет ее у меня из рук и начинает разворачивать:

— Это что?

— Объявления. «Ищу работу» …

Калугин недоуменно смотрит на меня.

— Можешь идти свадьбы снимать, там тебя с руками оторвут.

Поднимаюсь с подлокотника и возвращаюсь к своей спальне. На пороге останавливаюсь:

— Спокойной ночи, лузер.

Захожу в темноту, мне вдруг становится трудно дышать, и я испуганно таращу глаза…

А потом сажусь в кровати и судорожно пытаюсь вздохнуть. Темно. Осматриваю себя — на мне Гошина пижама, никаких тебе пиджаков, блузок и брюк. Это все был сон! Прикладываю ладони к разгоряченному лицу:

— Фу-у-ух

Бессильно роняю руки поверх одеяла. Действительно, ношусь с Калугой, как с писаной торбой. Уже по ночам увольняю.

— Капец, с этим надо что-то делать.

Потом валюсь спиной на подушки и глазею в темный потолок, пока не засыпаю, без сновидений.