День за днем (гет)

Утром я решил не ездить на работу, а удивить народ «новыми подходами». Пусть чувствуют, что "старший брат" за ними следит постоянно. Я собираюсь провести виртуальную летучку, видеоконференцию. Но выглядеть нужно все равно прилично, по крайней мере, в видимой на экране части, поэтому надеваю блузку и какую-то безрукавку, найденную у Аньки в шкафу. Снизу остаюсь в футбольных синих труселях, но это по барабану — все равно никто их не увидит. Подключаюсь, изображения еще нет, но звук уже пошел — слышу голос Мокрицкой:

— Пора сваливать отсюда — кина не будет.

Вот и изображение.

— Кино будет Эльвира Сергеевна, присядьте, пожалуйста.

Все головы поворачиваются в сторону монитора в зале заседаний, с которого я на них сейчас и взираю. Антон делает постное лицо и кланяется:

— Здрасьте.

— Доброе утро, коллеги.

Я слышу Эльвирино ворчание:

— Нормально. Я так понимаю, мы теперь на работу вообще ходить не будем.

Зимовский тоже бухтит:

— Может, у бедной девочки ножки болят.

— Я смотрю вроде все в сборе?

Калугин подходит поближе:

— Марго, классно выглядишь!

Пустячок, а приятно:

— Спасибо, Андрей.

Зимовский опять бухтит, вот неугомонный:

— По крайней мере, лучше, чем вчера.

Они с Эльвирой переглядываются и ржут. Стараюсь не обращать внимания на эти подколки.

— Давайте перейдем к делу. У вас были почти сутки, чтобы подумать над новой темой номера.

Вижу, как в зал входит Егоров. Я его заранее не предупредил и, видимо, его привлек неожиданный трудовой порыв, заставивший всех с утречка собраться.

— Доброе утро. Что делаем? Телевизор смотрим? Новости?

Замечает меня на экране и радуется как ребенок:

— Марго!

Улыбаюсь ему широко, до самых ушей:

— Доброе утро, Борис Наумыч!

— Вот это — пять баллов. Что называется ноу-хау. Браво, Марго!

Вижу и слышу, как Мокрицкая наклоняется к Зимовскому и тихо приговаривает:

— Еще телевизор поцелуй.

Егоров оборачивается в ее сторону:

— Ты чего сейчас сказала?

Эльвира пугается и тычет пальцем в Антона:

— А я ему!

— А-а-а…

Я продолжаю летучку:

— Ну что ж, начнем, пожалуй. Я бы хотела устроить мозговой штурм на тему нового выпуска, «Женщины-ведьмы». Давайте, может прямо сейчас, on-line, побросаем минут пятнадцать.

Егоров усаживается прямо перед экраном и это немного отвлекает. Тем не менее, продолжаю:

— Как вы думаете, что ими движет, или как ими становятся?

Эльвира сегодня в ударе, так и хочется стукнуть в ответ чем-нибудь тяжеленьким. Она опять выступает не по делу:

— Ну, например, если их ставят на высокую должность…

Заметив мое внимание, она тут же тычет рукой в Зимовского:

— А я ему!

— Эльвира Сергеевна, по громче, пожалуйста, вас очень плохо слышно.

— А… я это…, я тут пошуршала по интернету и…. накопала пару статеек по поводу того, как женщины привораживают мужчин.

— Ну, и какие сейчас тенденции?

— Торо…э-э-э…, гадания…, эти… зелья приворотные. Ну, такой белиберды страниц девять, могу переслать.

— Оставь себе. Еще, какие мысли? Валентин?

Он вскакивает с кресла и подходит совсем близко к экрану:

— А.. у меня в подъезде одна бабка живет, на первом этаже…. Говорят, что она ясновидящая. Могу взять интервью.

Пока все мимо. Грызу кончик ручки, но ухватиться мыслью не за что.

— Да, давайте ее еще на обложку шлепнем.

Наумыч тут же машет рукой, отгоняя Кривошеина, а Эльвира, отвернувшись, прыскает в свой кулачок.

— Антон Владимирович, у вас что?

— Как-то знаете, Марго, бог миловал. Я с ведьмами не сталкивался до последнего времени.

— Понятно. Галина?

Любимова спешит выйти на передний план. Она встает перед монитором и поворачивается ко мне спиной. Не слишком эстетичное зрелище.

— Я подумала, что женщины, они колдуют же не только по поводу мужчин, но и по поводу женщин. Ну, там убрать соперницу, например.

Разворачивается в мою сторону и выпаливает:

— Мистика!

Ну, не знаю, не вдохновляет. Но пинать еще и ее не хочется:

— В принципе интересный момент, ты пометь. Что-нибудь еще?

Опять слышу тихое бухтение. Сначала Эльвирино, которая бормочет, шевеля своими тощими ластами вверх-вниз:

— Что-то я не поняла — это она дергается или камера дергается?

Потом Валик:

— Похоже она. У нее кажется там электрический стул.

И, наконец, главный упырь:

— Твои слова да богу в уши. Я бы, не задумываясь, рубильник нажал бы.

Пытаюсь улучшить настройки в программе. Может и правда изображение плавает? Нет, это потом, нужно закругляться:

— В общем, так господа. Я не прошу от вас ничего сверхъестественного. Я прошу только одного, ради чего вас сюда взяли на работу — результата. У меня все.

Зимовский встает:

— Ну, что ж, пойдемте давать результат. Работать!

Наумыч тоже поднимается, он то, как раз, всем доволен:

— Марго! Спасибо! Вот, молодец.

Я довольно смеюсь — результат сегодняшнего «ноу-хау» меня тоже вполне устраивает. Егоров уходит вместе со всеми, зато Калугин остается и, кажется, хочет чего-то сказать. Он близко наклоняется к экрану:

— Марго! Марго! Я тебе вчера весь день звонил.

Так уж и целый день? Загибаешь… Странно, что я никаких звонков не слышал. Вечером — да, зарядка кончилась и мобильник отрубился, но днем — то Анька мне звонила, да и сам я Зимовскому. Все работало.

— Андрюх, ты не переживай, я пиджак тебе верну.

Он перебегает на другую сторону экрана:

— Да дело не в пиджаке.

— А в чем?

— Ну, как тебе сказать. Мне самому вся эта история неприятна и, честно говоря, такого детского сада я от них не ожидал.

А, так он об этом…

— Андрюх, расслабься. То, что было, то было. Спасибо тебе за поддержку, но…

В это время мой Nokia начинает трезвонить — это Сомова.

— Извини.

Я встаю из-за стола, забыв про синие труселя, и отхожу от компьютера в сторону:

— Да, Ань.

— Гоша, мне кажется, что я вычислила ее.

Я чуть не подпрыгиваю от возбуждения:

— Не может быть!

Радуюсь и скачу за диваном, аки горный козел, вернее как коза. Надеюсь, Калуга будет не слишком шокирован.

— Учись, пока я жива…. Это очень странная тетя, очень серьезная и очень дорого берет. Поговаривают даже, что на нее какие-то уголовные дела заводили. Ну, а потом закрывали, за отсутствием состава преступления. Ну, в общем…. Ты слышишь меня?

— Ань, я сейчас в черта лысого готов поверить. Я гадом буду, если всех не обойду. У тебя есть ее адрес?

— Если бы у меня не было адреса, я тебе бы и не звонила. Можем поехать прямо сейчас.

В радостных эмоциях воздеваю руки кверху:

— Анечка родная, я тебя люблю, я тебя обожаю! Я тебя боготворю!

— Давай, я через двадцать минут буду.

Счастью моему нет предела, и это выплескивается в целую бурю эмоций.

— Yes, yes, yes!

Калугин на мониторе начинает мне подавать знаки:

— Марго! Марго!

Бегу к ноуту и усаживаюсь перед ним опять. Андрей вопросительно смотрит на меня.

— У тебя что-то случилось?

Мой голос звенит от радости. Растрепавшиеся от прыжков волосы лезут в лицо, и я их откидываю рукой назад:

— Да нет, все нормально, это подруга позвонила. Десять лет не виделись.

— А-а-а…. Ясно. Слушай, я все-таки хотел сказать.

Отмахиваюсь. Ерунда это все, по сравнению с мировой революцией.

— Да забудь ты, про вчерашнее, господи. Считай, что ничего не было.

— Подожди, как это не было?

— Так, стоп — машина! Калуга, все свои соображения скажешь Гоше.

— Почему Гоше?

Наклоняюсь к ноутбуку:

— Потому что я в редакции, больше не появлюсь!

— Как.. Как это, не появишься?

Походу он не так счастлив, как я, от этого известия.

— Вот, так! Больше ты меня не увидишь. Андрюх, спасибо тебе за поддержку, ты реально классный мужик, я Гоше все передам. Пока!

Выключаю передачу изображения, и у них там экран гаснет. Но на прием мой ноут, по-прежнему, настроен. Вижу и слышу:

— Марго подож….

Нет, Андрюха, померла, так померла. Провожаю его взглядом и собираюсь совсем отключиться, когда раздаются приближающиеся голоса Эльвиры и Зимовского, вот и они.

— Что ты мне хотела сказать?

— Антон, у меня какое-то странное предчувствие.

— По поводу?

— Мне кажется, что Марго знает о нас гораздо больше, чем мы думаем.

Я прекрасно вижу этих гавриков через web-камеру.

— С чего ты взяла?

— А не знаю! Вот подкоркой чувствую.

— Эльвирочка, ты просто устала. Вот, увидишь — еще неделя и мы ее дожмем. Ну, малышка, ну, расслабься.

— Не надо.

Они начинают целоваться прямо перед экраном, а Антон даже чего-то там у нее щупает.

— Массаж.

— Ну, не надо.

Я включаю передачу изображения, пусть они меня тоже видят.

— Я не помешала?

Оба мгновенно поворачиваются к экрану.

— Я прошу прощения, что отрываю. Эльвира Сергеевна, вы не могли бы оставить нас наедине с Антоном Владимировичем.

Мокрицкая фыркает:

— Ой, да, пожалуйста. Господи!

И быстренько сматывается. Антон почти носом утыкается в экран:

— Слушаю вас.

— Мне очень жаль Антон!

— Это вы о чем?

— Мне очень жаль Антон, что я в тебе ошиблась. Я думала, мы с тобой в одной упряжке. Даже в какой-то момент тебе поверила. А ты, оказывается, всю жизнь мечтал на санки залезть.

— Маргарита Александровна, я не понимаю ваших аллегорий.

— Все ты понимаешь, Зимовский. Просто я уверена — Гоша тебя до конца так и не знал.

— Не тебе судить, чего Гоша знал, а чего он не знал!

— Ошибаешься. Мой брат будет неприятно удивлен, когда узнает, какой ты гнилой человек.

— Слушай, ты. Я не знаю, что вы там с Гошей замутили. Но я фибрами чувствую, что ты, на хрен, никакая не сестра.

— Вы забываетесь Зимовский, вы со своим начальником разговариваете.

— Начальник ты для меня вот здесь на работе. А ты сейчас хрен знает где.

Смеюсь. Это его бесит:

— Чего ты скалишься?

— Боже мой, бедный Гоша.

— Чего, он бедный?

— Ему еще твою рожу лицезреть. Хотя знаешь, в свете последних событий, он тебя может и уволить.

— Слышь, ты, ребро Адама. Мои отношения с Игорем, это мои отношения. И не тебе с твоими куриными мозгами сюда лезть. Поняла?

В квартиру входит Аня и кричит мне от двери:

— Гоша, я не поняла, ты что, до сих пор не одет?

Я тороплюсь завершить разговор:

— Не переживай Зимовский, больше ты меня не увидишь.

— Что значит, не увижу?

— То и значит. А вот с Гошей у тебя будет серьезный разговор, готовься.

— Только не надо меня пугать. Я тебя не боюсь.

— А меня не надо бояться. Чего не могу сказать об Игоре.

Выключаю компьютер, извини, Антоха, дела. И бегу в спальню за брюками, раз-два вот и все переодевание.

* * *

Через час мы с Анькой почти у цели. Заходим в арку дома, и идем мимо какой-то помойки. Сомова ежится:

— Да, живописные места. Прямо Гарлем отдыхает.

— Так, стоп — машина. Это где-то здесь.

Оглядываюсь, Маросейка,13. .. Анюта соглашается:

— Ф-ф-ф…Вообще да, вроде.

Мимо нас проходят бритоголовые мальчиши, бандитского вида. Бормочу:

— Интересный контингент.

— Да, ничего себе пассажиры. Ну, пошли.

Наконец подходим к подъезду. Я смотрю на номер:

— Точно здесь.

— Ну и ну. Могла бы себе поприличней хибарку наколдовать.

Дверь открывается, и я тороплю подругу:

— Давай, go, go…

Заходим в подъезд и поднимаемся в нужную квартиру. Дверь не заперта, и Анька смело шагает внутрь, я за ней. Здесь столько старого барахла, что приходится пробираться словно разведчикам. У меня вдруг начинает трезвонить мобильник, и я лезу за ним в сумку — как же не вовремя, черт!

Это трезвонит Калугин, и я торопливо отвечаю, хотя и приглушив голос:

— Алле.

— Ну, наконец-то. Марго, ты куда пропала?

— Калуга, чего ты хотел?

— Я вообще хотел узнать, как у тебя дела, и последний наш разговор, мне совершенно не понравился. Что значит, я тебя больше не увижу?

Мне некогда с ним разводить антимонии:

— Андрей, спасибо тебе большое, что ты для меня делал. Я тебе очень благодарна.

— Подожди. У меня сейчас полное ощущение, что ты со мной прощаешься?!

— Да, я прощаюсь, все, пока!

— Подожди, подожди…, я только хотел сказать, что мы нашли модель…. Это — Даша Морозова!

Захлопываю крышку телефона. Что ж, нашел — молодец, получишь от Игорька шоколадную медаль... Но, потом…

Мы уже в самом центре ведьминского логова. Протискиваемся среди древней рухляди, я больно стукаюсь локтем об очередной антиквариат и морщусь... Вот и бабка. Она сидит за столом и стонет, прикрыв голову рукой:

— Кто здесь?

Анюта боязливо начинает:

— Извините, можно к вам? Простите, вам плохо? Может скорую вызвать?

Скрипучий голос вызывает дрожь:

— Что вы хотели?

Стою с открытым ртом, не в силах сказать ни слова. Наконец Сомова выдавливает из себя:

— А…а…мы ищем женщину-экстрасенса, которая…

Меня вдруг прорывает, не выдерживаю реверансов, и, трясясь и сбивая дыхание от нервного напряжения, влезаю:

— Которая может… превращать одно в другое!

Походу она нас не слышит и продолжает скрипеть:

— Что вы хотите?

Анька вертит в руках, а потом сует ей обрывок визитки:

— Вот смотрите, вот визитка — это ваше? Взгляните, пожалуйста.

— А-а-а.

Бабка воет и сжимает себе голову. Совершенно непонятно — узнала или нет. Я пытаюсь ей растолковать:

— К вам не обращалась девушка, по имени Карина? Ну, типа, ее бросил парень… И она могла попросить вас, чтобы вы превратили его в нее…

Бред какой-то получается. Смотрю на бабку, которая совершенно безучастна к нашим разговорам. Разочарованно встряхиваю руками и шепчу Аньке со слезой в голосе:

— Блин, по-моему, она глухая.

— Да она не глухая, просто ей плохо, ты что, не видишь что ли?

Она кивает на стол заваленный склянками:

— Вон лекарство.

Я уже полон пессимизма.

— По-моему, это не она вообще!

— Но она узнала визитку! Ты что, я видела!

Неожиданно обращаю внимание на противоположную стену, всю увешанную фотографиями. Я вижу Гошу! Голого Гошу. Кидаюсь туда:

— Подожди, подожди, вот, вот.

Тычу пальцем в пришпиленную фотографию:

— Вот это я, посмотрите.

Отрываю ее от стены и тащу прямо старой ведьме под нос:

— Вот, посмотрите, пожалуйста. Вот, это я. Это я!

Чуть не плачу.

— Это был я, пока вы не сделали со мной вот это.

Тычу себя кулаком в грудь, и бабка вдруг оживает, ее лицо разглаживается, она трогает меня за щеку.

— А-а-а…. Хорошая девочка получилась.

Ну, слава богу! Достучались. Киваю:

— Получилась.

Бабка воздевает руки вверх и орет:

— Получилась! Получилась!

Я бросаюсь на колени перед ней. Как же удачно, что я сегодня в брюках.

— Пожалуйста, пожалуйста. Я вас умоляю, пожалуйста!

Беру ее руку в свои и прижимаю к себе:

— Прошу вас! Сделайте! Я вам все, что хотите... Бабуль, давай, роди меня обратно! Я тебе все что хочешь... Умоляю, помогите мне, помогите! Помогите мне, пожалуйста. Умоляю!

Ведьма обхватывает своими жесткими руками мое лицо, и я закрываю глаза.

— Хорошо. Повторяй за мной….

Она отпускает меня и откидывается на спинку стула:

— Ветры…

Повторяю:

— Ветры.

— Земля…

— Земля.

Она вдруг перестает скрипеть и начинает хрипеть:

— Ы-ы-ы.. услышь меня-я-я …а-а-а.

И замолкает. Ее руки отпускают меня и безвольно падают. Я боюсь открыть глаза. Получилось или нет? Зову Сомову на помощь:

— Ань.

— Что? Похоже, умерла.

Я тут же открываю глаза, оборачиваясь:

— Я не умерла!

— Да не ты, старуха умерла. Посмотри.

Я поворачиваюсь к бабке и натыкаюсь на ее мертвый взгляд.

— Что уже? Как?

Анька начинает суетиться:

— Может, пойдем отсюда, а?

Я в полной растерянности. Как же так? Может быть, она притворяется? Может ей нужно искусственное дыхание, массаж сердца? С отчаянием смотрю на бабку.

— Подожди!

Но Сомова неумолима:

— Пойдем, пойдем, валим. Гоша, пойдем!

Она тянет меня за руку, заставляя встать.

— Подожди, Ань!

— Пошли я тебе говорю, валим. Валим!

И мы уходим…

На улице, покинув подъезд, пришибленно плетусь вслед за Анькой, разговаривающей с мобильником:

— Я не знаю, сколько ей лет. Пожилая… Как в арку въедете, направо… третий этаж… Там квартира открыта.

* * *

Спустя десять минут я в полном психическом ауте гоню свое авто по московским улицам.

— Капец! Это — полный капец! Это вообще красная строка… Бли-и-ин! Ну, почему она не могла завтра кони двинуть?! Ну, почему именно сегодня, господи?!

— Гоша, успокойся, а? Ты за рулем едешь, или ты еще хочешь пару покойников?

Напоминание о покойниках заставляют меня отвлечься от причитаний:

— Слушай, а это ничего, что мы оттуда дернули-то? Ее, по-моему, кто-то до нас плотно прессанул.

— Вот именно, что до... Хорошо еще, что скорую помощь вызвали. Или ты хотел с ментами пообщаться?

Анька продолжает генерировать:

— Вообще-то у тебя документов нет. Ты вообще инопланетянин! Тебя вообще нет, понимаешь?

— Супер! После таких слов хочется повеситься, вообще.

Замечаю отмашки, которые делает ДПСник, приткнувшийся на обочине за светофором. Капец, ну, вот чего она ко мне со своими инопланетянами полезла? Торможу:

— Зашибись! Принесла нелегкая. Только вспомни, черт! И чего теперь делать?

— Сиди, я сама с ними поговорю.

Отстегиваю ремень и оглядываюсь на Аньку:

— Я сам, поговорю.

Вылезаю из машины и подхожу к гаишнику. Он строг до безобразия.

— Барышня вы что — красный цвет от зеленого отличить не можете?

Он кивает на светофор, и я заискивающе улыбаюсь:

— Там был мигающий желтый.

— Документы, говорю.

— Одну секунду.

Кладу руки на грудь, на карманы безрукавки, и щупаю…. Блин, лезут тут под руку… Не щупаю, а сам себя лапаю:

— Гкхм

Начинаю хлопать по карманам. Вот было бы здорово, если бы документы вдруг нашлись. И именно на Маргариту Реброву. Но чудес не бывает:

— Черт, ведь были же где-то. Товарищ лейтенант…

— Что, товарищ лейтенант. Для вас по всем каналам объясняли — с 1 января проезд на красный свет — лишение прав сразу!

Тереблю себя за волосы и обреченно вздыхаю — все равно не найду, так чего тянуть?

— Походу я их дома забыла.

Он чуть фуражку не роняет от возмущения:

— Мадам, вы что, рехнулись! На красный, да без документов. Это КПЗ.

Засовываю руки в карманы и пытаюсь отшутиться:

— Лейтенант, ну что ты такой злой, жена доступ к телу перекрыла?

— Чего? Что ты сказала?

Съюморить не удалось. Похоже, он обиделся.

— Да не кипятись, это я по-доброму. У меня самой муж — мент, Воропаев, может, слышал?

— Не знаю никакого Воропаева.

— Майор Воропаев из РУОПа.

Врать, так врать.

— Ну, сейчас на Вернадского была перестрелка, брали какого-то авторитета. Я ему звоню, а он трубку не берет. Мы с подругой быстро за руль. Права остались в другой сумке. Ну, пожалуйста, что ты не человек, что ли?

Очень жалостливая история. Я бы отпустил. За артистизм…. Ура-а! Он машет рукой и отворачивается, а я спешу назад к своей машине. Анька удивленно на меня взирает:

— Ну, что?

Я сажусь за руль, вытираю тыльной стороной руки глаз и мы отъезжаем:

— Отпустил.

— Ни фига себе! А что ты ему сказал?

— Сиськи показал!

Провожу рукой по щеке, смахивая влагу. Анька ржет:

— Да, ну? Чего, правда?

— Сейчас, раскатал губу. Просто товарищ сентиментальный попался.

Вытираю слезинку с другой стороны щеки. Это дает Сомовой лишний раз меня поддеть:

— Ты чего плакал, что ли?

— Да у вас, баб, слезы прямо льются по любому поводу. Капец какой-то.

Сам себе удивляюсь.

* * *

Ближе к вечеру, опять собираюсь в редакцию. Пока Анька меня заново причесывает и подкрашивает, интересуюсь:

— Слушай, а можно их как-нибудь состричь?

— Кого?

— Да волосы эти. Лезут без конца в лицо, мешаются, щекотят.

— Ну, в принципе могу тебя записать к своему мастеру.

— К мастеру?

— Ну да, а ты как думал? Машинкой под ноль и пусть отрастают? За короткой прической тоже следить надо, причем регулярно. Так что, записать?

Представил, как сижу в очереди в парикмахерской среди баб…, с этой с их кастрюлей на башке, как в кино… Чего-то мне как-то расхотелось…. Не такие уж они и длинные.

— Слушай, давай потом. И так хватает заморочек.

— Ладно, потом…. ну, а пока, сделаем тебе хвост.

Легкий светлый пиджак, поверх… э-э-э… в общем Сомик назвала эту темно-серую майку топиком, ну и, конечно, брюки, завершают мою подготовку, и я отправляюсь в путь.

Еще в холле слышу вопль Наумыча из зала заседаний:

— Вы хотите сказать, что Марго сбежала, что ли?

Слышится голос его дочурки:

— Ну, а что еще, пап?

Похоже, ряды контры пополнились. То-то она все крутилась возле Зимовского с Мокрицкой.

— Всем салют! Я тут мимо проходила, услышала, что кто-то куда-то сбежал.

Егоров ехидно-напряженным голосом интересуется:

— Скажите мне, пожалуйста, вы что увольняетесь?

— Кто сказал?

Наумыч переводит взгляд на Калугина. Вот откуда, значит, ветер дует. Андрей, глядя на меня, недоуменно бормочет:

— Ну, подожди. Ты мне вчера сама сказала.

Вчера?

— Что сказала?

— Ну, по телефону.

— По телефону?

Я с ним вчера по телефону вообще не разговаривала. Видимо почувствовав, что поддержки от меня в этом вопросе у него не будет (вот молодец, хороший мальчик), он поворачивается к Егорову:

— А, ага, м-м-м… Борис Наумыч, ради бога, простите меня, пожалуйста. Это я что-то напутал…, Гляжу с ехидцей на Егорова и его дочкурку. Инцидент исчерпан? Наумыч отмахивается от Калугина:

— Так, все!

И снова переключается на меня.

— Маргарита Александровна, объясните, пожалуйста, что происходит в моей редакции!?

Да, ради бога… Как два пальца, против ветра.

— Объясняю. В вашей редакции кипит работа над очередным номером. Коллективу поставлена четкая задача повысить интерес к нашему изданию.

Не торопясь подхожу к главному марксисту — ленинисту и решительно ставлю восклицательный знак.

— Главный редактор наметил вектор, коллектив трудится!

Поджав губу, недоуменно развожу руками:

— Какие проблемы?

Наташа неожиданно подает голос:

— А есть проблема. С моделью на обложке!

Если бы только с моделью. По большому счету у нас вообще ни хрена нет — ни начинки, ни фоток к ней, ни центральной статьи. Но показывать этого ни в коем случае нельзя и я делаю удивленное лицо:

— Андрей, я не поняла, ты же сказал, что нашел модель?

Вот про это точно разговор по телефону был. За Андрея объясняется Любимова:

— Да, но она сбежала.

— И что, теперь траурные венки заказывать? В этом городе, что мало моделей?

Мелкая Егорова опять начинает тявкать:

— Мало моделей желающих сняться в образе кикиморы. Мне кажется, что эта цифра стремиться к нулю.

Вот, курица! Ну, держись, теперь.

— А мне кажется, что к нулю стремится чья-то инициативность и желание работать….

Младшая Егорова сразу вянет, и я поворачиваюсь к Калуге:

— Андрей, в общем, мне все равно — найдешь ты эту модель или возьмешь новую, но через час снимки должны лежать у меня на столе.

Калугин кивает и выходит из зала.

— Галь, от тебя жду сообщений по поводу интерьера. Хотя нет, интерьером у нас займется Наталья. А ты, Галочка, положи мне на стол через час обещанную статью.

Она шлепает губами — видимо хочет сообщить, что ничего конкретного не обещала. Сам знаю. Так ничего и не сказав, она уходит. Разобравшись с сотрудниками, наступаю на Егорова:

— Борис Наумович у вас ко мне есть какие-нибудь вопросы?

Впечатленный моим решительным контрнаступлением, он лишь виновато бормочет.

— Да нет, в принципе.

— Ну, тогда я пойду работать, если не возражаете.

Бросаю последний взгляд на Наталью, и, ткнув в нее пальцем, резюмирую:

— Кстати, другим рекомендую сделать то же самое.

Егорова растерянно следит за моим пальцем… Какой же я молодец — построил всех! Направляюсь к себе в кабинет, но по дороге меня догоняет Андрей:

— Марго, Марго! Подожди.

Приглаживаю волосы на одну сторону, на плечо, и кошусь на него:

— Ну?

— Что происходит?

— Что?

— Подожди, ты сама мне сказала, что в издательстве я тебя больше не увижу. Что я тебя вообще не увижу никогда!

Он стоит в полном недоумении, разведя руки в стороны.

— Ну, и ты разочарован?

— Причем тут разочарован. Просто пытаюсь понять. Это что было? Ну, ты же говорила!

Вздыхаю. Ну, сказал и сказал. Тебе то, собственно, какое дело, не пойму?

— Что говорила?

— Ну, как… по телевизору и…

Так по телефону или телевизору? Вчера или сегодня? Что-то он совсем запутался. Вздыхаю:

— По телевизору.... Слушай, Калуга, ты поменьше смотри телевизор. Там вечно всякую ерунду показывают.

— Хорошо, а Гоша?

— Что, Гоша?

— Ты сказала, что появится Гоша и все объяснит.

Останавливаемся возле кабинета. Вот пристал. Когда появится, тогда и объяснит, чего тут не понятного-то.

— Послушай, Калуга, как только появится Гоша он первое, что сделает, это ткнет пальцем в обложку. У тебя там — вот такая дыра.

Как хороший рыбак раздвигаю руки по шире, демонстрируя размеры катастрофы. И заканчиваю:

— Так что, мы может, как-то закончим ППР и будем работать?

Тем более, что остановка на планово предупредительный ремонт затянулась уже на полдня. Калугин пожимает плечами:

— Я бы рад.

— А что?

— Мы с Пашей обзвонили уже с полсотни агентств.

— И?

— Никаких результатов, все отказываются.

— Ну, обзвоните еще полсотни.

— Марго, давай реально смотреть на вещи. Ты время видела? Где я тебе сейчас, модель найду. Если только какую-нибудь реальную ведьму.

— Если мы будем стоять и лясы точить, то реально никого не найдем. Давай вперед на баррикады!

Мимо нас шествует к лифту вся Антохина гопкомпания. Совсем обнаглели, а работать?

— Подождите, я что-то не поняла, что это у нас за процессия. Вы куда лыжи-то навострили?

Эльвира хихикает:

— Как это, куда. Вообще-то, уже финиш, у меня через 40 минут солярий.

Обхожу вокруг Андрея и грозно надвигаюсь на веселую шайку-лейку:

— Да? Финиш будет тогда, когда нас всех вместе выкинут из издательства. А чтобы этого не произошло, сегодня все работают до упора. Всем ясно?

Валик начинает вяло сопротивляться:

— Послушай, Марго, вообще-то, меня ждут.

Ну, с этим справиться на раз-два.

— Я знаю, кто тебя ждет — пиво, телевизор, диван…. Что еще?

Мокрицкая тоже все никак не угомонится:

— Послушай, Марго, я не могу отменить солярий!

— Хорошо, я позвоню им сама…. Что стоите, смотрите — вперед. Все на телефон и дружно ищем модель.

С тылу на передний план выдвигается Зимовский и начинает нарезать круги вокруг меня. Тоже мне предводитель гламурного дворянства.

— Весело. Значит, кое-кто два дня балду гонял, а мы теперь за полчаса должны все сделать? Так что ли?

Сложив руки на груди, в ответ ухмыляюсь.

— Я вижу, задача понята правильно. В дополнительных разъяснениях никто не нуждается.

— Ты…

Последнее внятное слово остается за мной, я разворачиваюсь и ухожу к себе.

* * *

Ближайшие полчаса уходят на то, чтобы разобраться во всем том текстовом и фото мусоре, что мне натащили на стол и накидали на мыло наши сотрудники в течение дня. Конечно половину из этого можно сразу в корзину, четверть еще можно вытянуть при определенных усилиях, ну а четверть и в нынешнем виде относительно съедобна. Особенно, если разбавить красивыми картинками. Только не хватает ясных акцентов и центральной статьи, естественно… И еще, надеюсь, будет что-то от Любимовой, на пару с Егоровой — младшей, не зря же я на них цыкнул. Походу придется перемалывать эту несъедобную бурду всю ночь, а то и весь завтрашний день. И выходить в субботу допиливать макет…

Неожиданно раздается стук в дверь кабинета и на пороге вырисовывается Зимовский. Он мечется взад — вперед, от двери к окну и обратно, и молчит — набирается сил, наверное. В полумраке делаю вид, что полностью в делах и его мотания, туда-сюда, меня не интересуют. Наконец его прорывает:

— Скажите мне, о талантливейшей из всех руководителей. Вы случайно не знаете, как называется человек, который совершил ошибку, но упирается как баран, до последнего?!

— А вы не знаете, как называется человек, которого не приучили с детства стучать, когда входишь в чужой кабинет?

— Понятно. Значит это неизлечимо.

— Антон Владимирович, вы пришли сказать, что нашли модель для съемки?

Он склоняется надо мной и чуть ли не брызжет слюной:

— Нет, я пришел сказать вам, что сделать это в это время не-ре-аль-но! Девушки работают по 6-8 часов подряд и в это время у них уже синяки под глазами!

— Ну и замечательно.

— Что, замечательно?

— Замечательно, говорю, синяки под глазами впишутся в концепцию нашей съемки.

Антон садится сбоку на мой стол:

— Слушай, Марго, скажи, у тебя с головой все в порядке?

— А у тебя?

— А это не ты ли, недавно, несла всякую чушь?

— А, именно?

— Что я тебя больше никогда не увижу, что я гнилой человек…

— А почему ты считаешь, что это чушь? Я своего мнения о тебе не поменяла.

— Я понял, понял…. Значит, все-таки, война, да?

Он вскакивает и снова идет к окну. Я поднимаю глаза к потолку, призывая все мое терпение.

— А ты что у нас — мирное население? Зимовский, война давным-давно идет и начал ее ты.

Антоша даже подпрыгивает от возбуждения и грозит пальцем:

— Стоп, стоп, стоп, стоп. Не-е-ет, не-е-ет, дорогуша моя, начала все ты! Это ты появилась ниоткуда. Это ты заняла место своего брата. Кресло, где должен был быть я!

Так орет, что я даже вздрагиваю.

— Иди, спроси у любого в редакции и тебе любой скажет, что это мой кабинет. Understand?

Не надо на меня голос повышать. Это только бодрит мой боевой дух. Я встаю:

— Of course, бэби. Только ты правильно сказал — это кресло моего брата. И я буду день и ночь следить, что бы такая крыса, как ты, его не испачкала!

— Слушай сюда, самоуверенная ты моя. Тебе не долго, осталось.

— Антон Владимирович, вы что, готовите покушение?

— Не пытайся казаться остроумной. Ты ведь не та, за кого себя выдаешь.

— Где-то я это уже слышала. Повторяетесь, Антон Владимирович.

— А я готов сто раз повторять! Ты — не двоюродная сестра Гоши!

Давай, давай, разоряйся. Я улыбаюсь:

— Ну, а кто я, по-твоему? Агент Моссада, или может быть МИ-6?

— Сколько влезет, ухмыляйся. Но я…, я узнаю!

— Ты узнай, узнай. Только не забывай о работе, когда будешь узнавать. Я тебе за это бабки плачу. Чего, смотришь? Иди, вкалывай, пока я тебя не уволила.

Усаживаюсь обратно в свое кресло. Антон, цыкнув зубом, направляется к двери. Иди, иди! Не могу удержаться напоследок:

— Антон и не забудь сходить к врачу. Говорят паранойя, на ранних стадиях, очень успешно лечится…

Зимовский возвращается и нависает надо мной:

— Разговор еще не окончен, бэби.

Испугал кота сосиской. Уходит, наконец, и закрывает дверь за собой.

* * *

Как только он убирается, я хватаюсь за телефонную трубку. Сделаю сам, раз все такие немощные. Нервное напряжение заставляет маршировать с телефонной трубкой вдоль окна. От этого на стенах полутемного кабинета шарахаются громадные тени, порождаемые светом настольной лампы.

— Алло, «Подиум»? Вячеслав Сергеевич?…Здравствуйте, это вас из редакции «МЖ» беспокоят.

— Да? Здравствуйте. И что нужно «Мужскому Журналу» в столь поздний час?

— Вам большой привет от Игоря Реброва… да… большой привет и маленькая просьба... Требуется модель, причем еще вчера.

— Ну… С Игорем всегда приятно работать. Попробуем что-нибудь организовать. Если получится, перезвоним.

Договорившись с одним, успокаиваюсь и сажусь в кресло, взгромождая ноги на стол. Набираю следующего:

— Виктор Иванович? Из «Мужского журнала» звонят, главный редактор. Деликатный вопрос — не одолжите на сегодняшний вечер кого-нибудь из ваших фотомоделей? Очень, очень нужно.

— Главный редактор? А что случилось с Игорем?

— Ребров? Нормально поживает. Цветет и пахнет. Только он сейчас в командировке пока…. Так как насчет моделей? Выручите?

— А как с финансовой стороной?

— Да финансовый вопрос вообще не вопрос! Никаких проблем, да….

— Хорошо, думаю, пришлем девочек.

— Ой, спасибо Виктор Иванович, буду ждать.

Вот, так! Поднимаюсь из кресла и, зажав трубку в руке, иду из кабинета бодрым шагом в народ — интересно, а что у них. Основное скопление тружеников пера и мобильных телефонов — возле столов Любимовой и Кривошеина. Здесь же крутятся Эльвира с Антоном. Можно даже похвалить — все с трубками в руках, выполняют ЦУ начальника.

— Ну как успехи?

Зимовский огорченно пожимает плечами, а Валик добавляет пессимистическую нотку:

— Пока, никак. Дозвониться никак не можем, будто вымерли все.

Ага, я могу, а вы не можете? Лентяи!

— А вы людям звоните, а не динозаврам.

— Так, поздно уже.

— Поздно будет, когда номер завалим. Давайте, давайте, работайте!

Убегаю назад в кабинет — и без этих раздолбаев куча незавершенных дел.

* * *

Когда Любимова с Егоровой присылают-таки, свое творчество, по второму кругу просматриваю весь подобранный материал и делаю окончательный отсев того, что не влезает ни в какие ворота. С остальным можно поработать и доработать, только вот в каком направлении? Центральной статьи же нет. Знаю точно одно — подход должен быть нетривиальным…. Может так — пусть еще раз народ посмотрит на то, что написано, с трех сторон — с женской, мужской и «магической». А что? Например, магия женской одежды… или мужское колдовство мужских авто… Быстро разбрасываю по отделам новые задачи по доработке креатива — если не сегодня, то завтра добьют. Весь отобранный в первом приближении черновой материал, отсылаю Калуге — пусть прикинет, что да как, может, пороется в архивах, может что доснимет.

Когда через час выглядываю в холл, то там уже никого нет, видно разбежались по домам. Значит, мои указивки и задания зависнут до утра. Никто из модельных агентств тоже так и не позвонил… Брожу из комнаты в комнату — пусто и глухо. Наконец, спускаюсь в фотостудию. Здесь полумрак и Калуга, в одиночестве перебирающий фотографии. Надо же, не ушел, работает. Вспоминаю его попытки помочь мне в борьбе с нашей контрой, и еще раз убеждаюсь — все-таки, надежный он мужик, правильный.

— Привет.

— Привет.

Сажусь в кресло напротив, кладу ногу на ногу и сверху, на колени, бросаю свернутый пиджак. Андрей косится на меня и интересуется:

— Что, все плохо?

— Что, так заметно?

— Ну, в общем-то, да.

— Просто со мной такое впервые. Чтобы вообще никто не хотел на обложку «МЖ»!

Черт, брякнул, не подумав — для Марго это вообще первый номер и все в нем впервые. Но Калуга, кажется, внимания на мою оплошность не обращает.

— Так никто и не отзвонился?

Я циркаю языком, что означает «Можешь и не спрашивать».

— Капец, причем полный! Слушай Андрюх, а у тебя совсем, совсем никого?

— Ой, я отзвонил всем, кому мог.

Мы сидим совсем близко, только глаза блестят в таинственном полумраке.

— Не обязательно модель, может девка какая есть симпотная на примете. Мы ей заплатим!

Калугин мнется, потом смотрит на меня:

— Нет… Хотя, один вариант есть.

Я тут же загораюсь и придвигаюсь поближе:

— Ну, так что за она?

— Ну, ты ее прекрасно знаешь!

Я знаю? Пытаюсь вспомнить, с кем в эти дни пересекался. Нет, не могу, заинтриговал.

— Ну, не томи, давай!

— Она красивая, зовут ее Марго, и она работает главным редактором.

Мой энтузиазм сразу сникает. Отворачиваюсь и разочарованно сплевываю:

— Тьфу, я же серьезно!

— Я тоже серьезно, это выход. Я это тебе говорю как профессионал.

Я лишь морщусь — фигня это все.

— Так, стоп — машина, все проехали.

— Да почему проехали, Марго?

— Да по качану! Потому, что я даже не собираюсь обсуждать эту ерунду.

— Ты красивая, понимаешь, красивая. У тебя очень выразительная мимика. Да у тебя харизма, в конце концов!

Красивая, как кобыла сивая. Смотрю снисходительно в его мерцающие глаза.

— Да на обложку не харизма нужна, а лицо!

— Ну, вот и будет твое лицо.

Все-таки, пытаюсь достучаться и убедить:

— Андрей, ты в своем уме, вообще. Я не модель, понимаешь?

— Да кто тебе сказал, что моделями рождаются?

У Калугина вдруг звонит мобильник, и он лезет за ним в карман.

— Извини, извини.

Андрей вскакивает с кресла и отходит в сторону поговорить, но мне все равно все слышно.

— Кого нет?... Мам, подожди, ты можешь спокойно объяснить, что случилось?...

Оглядываюсь в его сторону. Что это его так встревожило? Дома, что-то?

— Черт..., я, ну ладно, я понял…В общем, находись дома, я скоро приеду…

Точно случилось. Тоже встаю. Может, нужно помочь? Что-то с его мамой? Андрей продолжает выяснять по телефону:

— Ну, потому что она в любой момент может вернуться, мам… я тебя прошу, все, находись дома, я скоро буду… Все, пока.

Нет, не с мамой. Я смотрю на него выжидающе.

— Извини, пожалуйста, у меня проблемы, Алиса пропала.

— Алиса, это девушка твоя?

— Нет, Алиса это моя дочка, извини.

Он торопится убежать, а меня словно мешком по голове. Растерянно бормочу:

— Как, дочка?! Не понял. Подожди, Андрей!

Бегу за ним. Он же безлошадный! Догоняю у лифта, и пока спускаемся, натягиваю на себя пиджак.

— Андрей, давай, я на колесах. Сейчас поедем и на месте все решим.

* * *

Спустя пятнадцать минут мы уже мчимся по Москве на моем черном мустанге. Калуга продолжает извиняться. Ну, сколько ж можно?!

— Марго огромное спасибо, но, может, не стоило срываться?

— Срываются обычно альпинисты. Ты бы на своем велосипеде сюда два часа ковылял.

— Да ладно, я бы такси вызвал.

— Сиди и не дергайся! Сколько лет твоей дочке?

— Семь.

Я чуть не выпускаю руль из рук. Обалдеть!

— Сколько?

— Семь лет, чего ты так удивляешься? Семь лет.

— Я просто бы никогда не подумала. И Гоша мне ничего про нее не рассказывал.

— А Гоша про нее ничего и не знал. Вообще никто ничего не знал в нашем коллективе.

Чуть качаю головой. Это в нашем-то коллективе и не знали про котенка, которому Калугин наяривает по телефону? Ну, ладно я, но наш серпентарий, такого бы за семь лет точно не пропустил бы.

— Ну, ты Штирлиц еще тот, конечно.

Он меня, видимо, сейчас не слышит и нервно переспрашивает.

— Что?

— Да так, ничего…. А мама ее где?

Андрей отворачивается и глядит вперед, высматривая что-то впереди:

— Не знаю, может за границей где-то. Да у нас в принципе, толком, мамы-то и не было.

Ну, Калуга. Прямо отец — герой. Я бы так не смог.

— Это как?

— Да вот так!

Мне хочется поподробней расспросить, что там с мамой и почему они не вместе, а еще любопытно, почему Калуга назвал меня Александровной, там, у холодильника. Вопрос об отчестве пока удавалось обходить, ну, пусть будет Маргарита Александровна, звучит неплохо.

Спросить не успеваю — он вдруг поворачивается ко мне:

— Дети мешают карьере. Ты же наверно тоже так думаешь?

Смотрит в упор и ждет ответа.

— Гкхм….

Нет, я так не думаю. Но поворот разговора мне не нравится. Мы уже выехали на Новослободскую и есть повод переключиться на другую тему:

— Мы вообще правильно едем?

— Правильно, правильно. Сейчас возле того дома нужно будет повернуть и остановиться.

Сворачиваем в Старосадский переулок.

— Вот, тут?

— Да, да вот здесь можно…. Все тормози….

Я припарковываюсь к тротуару напротив арки во двор.

— Ну, все, ладно, в общем, я пошел.

— Давай.

Калуга начинает отстегиваться, чтобы выйти, но я его торможу:

— Послушай, может, милицию подключим?

— Нет, не надо никакой милиции. Я посмотрю здесь по дворам. А ты, если не затруднит, сделай круг, ладно?

— Да, не вопрос.

Снова хватаю его за рукав курточки:

— Подожди, как она хоть выглядит- то?

— Тьфу, черт, забыл, сейчас.

Он лезет во внутренний карман и извлекает оттуда портмоне.

— Смотри, вот эта фотография.

За прозрачной пленкой фото девочки... Ну, да, похожа на папу.

— Зовут Алиса…, а… семь лет... В общем, если найдешь, мне перезвони, а это возьми себе.

Он протягивает фотографию, но я не беру.

— Нет, возьми, я запомнила, все.

— Точно?

— Да.

— Ладно, давай, пока.

Он вылезает из машины, оглядываясь по сторонам, а я трогаюсь с места...

* * *

Вот куда эта девчонка могла пойти?... Уже десять минут кружу по району и окружающим улицам и все без толку. Новослободская, Садовое кольцо, проспект Мира… Куда теперь?

— Да-а-а, зашибись денек.

Все как сговорились и решили сегодня поиграть в прятки — нет ни моделей, ни калугинских дочек, ни живых колдуний. Включаю радио и салон сразу наполняется звуками. Мужской голос разглагольствует:

— И на этом я с вами прощаюсь. Сразу после новостей у нас «Бессонница» с Аней Сомовой. И у вас еще пять минут, чтобы сварить кофе покрепче, хотя я думаю, что с Анютой вы и так не уснете. Услышимся, пока, пока….

Меня вдруг озаряет:

— Бли-и-и-ин!

Не сбавляя скорости, достаю мобильник, одной рукой и держу его, и набираю большим пальцем номер Сомовой:

— Алло, Ань!

— Гоша, что тебе нужно? У меня минута до эфира.

— Не ври, не минута, а пять.

— Так, что ты хочешь?

— Ань, я хочу исполнить твою мечту.

— Какую еще мечту, Гоша. Ты что, пьяный?

Ну, почему, если мечту, так сразу пьяный.

— Нет, Ань. Помнишь, в девятом классе, ты хотела быть моделью?

Успеваю еще и вертеть головой, поглядывая по сторонам

— Гоша, мне было 15 лет!

— Ну, вот считай, твоя мечта сбылась, я приглашаю тебя на обложку «МЖ». Я не издеваюсь, я серьезно!

— Гоша, забудь!

— Почему?

— Что, почему? Вечером объясню.

Прижимаю телефон плечом к уху и, вцепившись в руль обеими руками, разворачиваюсь на боковую улицу:

— Это шанс, такие предложения бывают один раз в жизни.

— Гоша, что у тебя по русскому языку было? Пять? Вот я тебе русским языком еще раз объясняю — я диджей, а не модель. Ясно?

— Анют, по-моему, ты зациклилась. Это обоюдовыгодное предложение — рейтинги у твоей «Бессонницы» улетят в космос!

— Мне Земля больше нравится. Все, вопрос закрыт, Гоша, у меня эфир. Если тебе нужно девушку снять для журнала — снимись сам.

— Здрасьте!

— Что значит здрастье. Ты даже лучше подходишь для «МЖ», чем я!

— Ладно, Ань, разговор не закончен. Мне тут надо еще одну девчонку не пропустить.

— Какую еще девушку?

— Потом расскажу. А ты пока думай, все пока.

Захлопываю крышку мобильника — вести машину, звонить и крутить головой в поисках Алисы — слишком стремно, можно и влететь куда-нибудь….Наконец, замечаю одинокую детскую фигурку у перехода на перекрестке. Точно, она! Не дожидаясь, когда загорится зеленый мне на поворот, выскакиваю из машины и бегу к ней. Она уже делает шаг на проезжую часть, когда я хватаю девчонку в охапку и тяну назад. Присев перед ней, ощупываю ее, приглаживаю:

— Ты, Алиса? Ты, в порядке?

— Да, а где папа?

Подбегает взъерошенный Андрей, приседает на корточки рядом, начинает тискать и целовать свое сокровище. Откуда он тут взялся, не представляю. Но вовремя. Я облегченно вздыхаю, встаю и вытираю лоб.

— Уф!

Слава богу, все закончилось хорошо. Они продолжают переговариваться какими-то междометиями, которые я уже не слышу из-за ревущих моторов проносящихся мимо машин. Смотрю на них и чувствую как что-то теплое внутри, в моей душе, шевелится. Если бы я был бабой, то я бы назвал эту слабость нежностью. Мне даже как-то завидно. Отворачиваюсь....

* * *

Спустя десять минут мы уже мчимся в машине по ночному городу. И куда теперь? Домой? Я смотрю через зеркало на прикорнувшую на заднем сидении Алису. Не могу поверить, что у Андрея такая большая дочь... Он вдруг говорит:

— Марго, спасибо тебе за Алису.

— Калуга, не говори ерунду.

Веду машиной одной рукой, а другой, облокотившись на боковую дверцу, осторожно массирую себе висок — все-таки усталость дает о себе знать.

— Во-первых, это не ерунда, а во-вторых, ты обещала не называть меня Калугой.

— Если ты будешь нести всякую чушь, я буду называть тебя Калуга.

— Понял, проехали.

В зеркальце вижу, как он оборачивается посмотреть на спящую Алису, а потом снова ко мне:

— Ты не представляешь, что чувствует отец, когда в опасности его ребенок. Невозможно описать.

— Я действительно могу об этом только догадываться.

Он на секунду замолкает и, глядя на меня, говорит:

— Ну, ничего, это все временно.

Кошусь на него. Мне этот разговор перестает нравиться:

— Что, временно?

— Ну, как. Рано или поздно у тебя будет свой ребенок. Ты почувствуешь, поймешь и…

Не хочу даже думать о таком варианте и протестую:

— С чего это он вдруг появится?

— Ну, как, Марго…

— Что, как?

Тычу в себя пальцем:

— Слушай, Калуга, у меня никогда не будет детей. Ясно тебе?

— Да, почему не будет, Марго?!

— Да, потому. Потому, что не будет.

Дети могут быть только у Гоши, когда он вернется...

— Ты же женщина, ты не должна так говорить.

Ну, что ты привязался, а? Не хочу, не собираюсь я всю жизнь сидеть в этой тушке!

— Давай, я сама буду решать, что я должна говорить, а что нет.

— Хорошо. Я наверно затронул не очень приятную для тебя тему.

Мягко сказано. Как там Сомова сказала? «Дашь слабину, и мужики с тебя не слезут... Во всех смыслах!». А такая перспектива Игоря Семеновича совсем не радует. Бормочу первое пришедшее в голову:

— Нет, Андрей. Просто дети этот очень большая ответственность, а я себя чувствую мужиком в юбке, понимаешь?

— Угу.

— Я пока полностью сконцентрирована на работе. Поэтому памперсы, пеленки сейчас в мои планы не входят.

— Марго…

— Что?

Смотрим друг на друга. Вижу по глазам, что он хочет что-то мне сказать, только вот что? Он отводит глаза:

— Да нет, ничего, ерунда…

Молча, пожимаю плечами. Нет, надо сменить тему. Лучше говорить о работе:

— Так что там было с Дашей Морозовой?

— Да вроде сначала согласилась. Потом вдруг ушла.

Скептически киваю головой. Все ясно.

— Сам понимаешь, я была в такой ситуации… Надо было быстро поставить их на место. Эти дурацкие ведьмы — это первое, что пришло мне в голову. Я уже через пять минут поняла, что это чушь собачья, но обратно же не повернешь.

Тем более, что в этом варианте все договоренности с Анфисой Трефиловой на обложке, о которых я так радужно вещал Наумычу, накрылись медным тазом.

— Ну, почему чушь, в этом есть что-то.

— Андрей, вот только не надо!

— Да я, сейчас, серьезно говорю.

— Что, ты мне говоришь серьезно?

— Послушай Марго, любая твоя классная идея, брошенная в наш коллектив во главе с Зимовским, будет превращена в дерьмо.

Трудно не согласиться, что я и делаю уныло:

— Ну, да. У них это неплохо получается.

— Ну, я не знаю, мне кажется, что не все так плохо.

— Ха, Калуга, я просто поражаюсь твоему неиссякаемому оптимизму. Завтра номер в набор, у нас обложки нет, а у тебя — все будет нормально.

Он смотрит на меня несколько долгих секунд, а потом решительно говорит:

— Марго, мне кажется, что ты должна сняться для обложки журнала.

— Ты опять?

— Я не опять, я снова. При всем богатстве выбора, у нас другой альтернативы нет. В общем, думай — либо ты снимаешься для обложки журнала, либо Зимовский победил.

Я смотрю на Андрея и безуспешно пытаюсь придумать возражения.

* * *

Через двадцать минут мы уже выходим из лифта на этаже нашей редакции. Андрей тащит на руках полусонного ребенка, ну, а мне достается в нагрузку белый плюшевый медведь. Алиса поднимает голову и озирается. Андрей тут же реагирует:

— О, да мы проснулись!

— Пап, А мы, где?

— У меня на работе, малыш.

Я вдруг понимаю, что мне срочно нужно… помыть руки. Заодно пошарю в холодильнике на кухне, может редакционные оглоеды, что-нибудь оставили поклевать. Трогаю Калугина за руку:

— Я сейчас!

— Валяй.

Бегу в сторону заветной двери с девочкой… Через несколько минут, с заходом на кухню, появляюсь в кабинет Андрея, со стаканом в одной руке и медведем в другой.

— Вот, я принесла сок. Там, к сожалению, больше ничего не было.

Спрашиваю у Алисы:

— Ты любишь апельсиновый?

— Люблю.

Отдаю ей бокал. Андрей благодарно смотрит на меня:

— Спасибо.

Так и стою, держа руками медведя за уши… Не знаю о чем еще говорить.

— Слушай, такой мертвый офис, аж жутковато как то.

— Жутко, так ведь это даже хорошо.

Он вдруг начинает кузюкать Алису, сидящую прямо на его столе.

— Как раз для того, чтобы снять… ведьму!

— Тихо ты, ребенка напугаешь.

Калугин ерошит дочке волосы.

— Да ладно, она сама кого хочешь, напугает.

Спрашивает у нее:

— Ты нам поможешь?

— Я? А что нужно делать?

— А вот сейчас тетя Марго тебе все объяснит. Давай!

Он снимает Алису со стола и ставит ее на пол.

— Да сам ты тетя! Пойдем, Алис. Мы сейчас такие снимки забабахаем.

Я беру девочку за руку, и мы с ней идем к лифту. Сначала нужно подобрать наряд и пока Андрей готовит в студии аппаратуру, мы наряжаемся. Среди модельного гардероба находится и настоящее ведьминское платье, и настоящая ведьминская шляпа. Смотрюсь в зеркало — прикольно конечно, но как же без грима? Облом? Идем в фотостудию. Калугин замечает мое уныние и сразу понимает, в чем дело.

— Перед тобой практически профессиональный гример.

— Что, мастер на все руки?

— Поработай с мое с моделями, не то, что гримировать, роды принимать научишься!

Он извлекает из ящиков трюмо кучу коробочек и скляночек. Я гляжу с ужасом на все эти накладные ресницы, ногти и прочие запчасти.

— Франкенштейн отдыхает.

Я уже потерял счет времени, но, наконец, сидячие мучения заканчиваются и можно приступить к фотосъемке. Можно подвигаться, помахать руками, изогнуть затекшее тело. Хлопаю громадными ресницами, трясу длинными тяжелыми клипсами на ушах, массивной побрякушкой на шее, пугаю объектив скрюченными пальцами с длиннющими ногтями, налаченные волосы топорщатся дыбом. Алиса притащила фен и изображает ветер — креативщица растет. Андрей бегает вокруг и щелкает, щелкает, щелкает… Фух.

Наконец, угомонился и садится посмотреть результат своего творчества. Ну, а я, наконец, пытаюсь скинуть с себя всю неописуемую красоту. Андрей двигает ко мне поближе две склянки — одну с жидкостью для снятия ногтей, другую — для растворения клея для ресниц. Не перепутать бы. Отмокаю, но все равно получается не очень — сколько рукой не трясу, накладные ногти отваливаться явно не желают. Андрей, глядя на экранчик фотоаппарата, восклицает:

— Слушай, класс, супер. Мне очень нравится.

Я пытаюсь заглянуть к нему через плечо:

— Думаешь?

— Я не думаю, я уверен. Надо просто обработать с утра и все будет понятно.

Пытаюсь ухватить искусственную ресницу и освободить глаз от ее тяжести. Ну, хоть это получается. Вздыхаю и оглядываюсь на Алису:

— Уснула.

— Угу.

— Хорошая девочка.

Калугин долго смотрит на меня, а потом вдруг выдает:

— Ты, тоже, хорошая девочка.

— Гкхм.

Так, стоп — машина, я отвожу взгляд. Во-первых, я ему не девочка, а во-вторых, не хватало еще признаний на ночь. Андрей видит мое нежелание продолжать тему:

— Ну, извини.

— Да, ладно.

— Я то, что думал, то и сказал.

— Да не парься. Сказал и сказал.

Я начинаю заниматься ресницами другого глаза.

— Марго, я…ты пойми, действительно раньше, ничего подобного не испытывал и…

Вот, неугомонный. Еще скажи «любовь с первого взгляда».

— Так, стоп — машина. Андрей, я понимаю, был трудный день, все немножечко устали.

— Да, дело не в этом.

— Да? А я думаю именно в этом тоже. Так что, бери ребенка, я отвезу вас домой.

— Нет, я еще фотографии не обработал.

Вот, правильно. О работе надо думать, а не о всякой ерунде. Беру флакон с жидкостью для снятия грима и начинаю протирать лицо. Интересуюсь:

— То есть, пока ты будешь работать за компьютером, она будет здесь спать, что ли?

— Ну, если ты готова с ней посидеть час — полтора, мне больше не надо. Ты пойми — зато мы утром будем во всеоружии. Мы будем готовы.

В чем-то он прав. Но поспать-то тоже ведь надо?

— Ну, я не знаю. Ну, ладно, только давай без этого своего… перфекционизма.

Калугин ухмыляется:

— Хорошо. Спасибо.

— Да не за что. Тебе спасибо.

Все-таки, он профессионал. Когда Андрей уходит из студии, я смотрю вслед и качаю недоуменно головой:

— Капец. Еще неделю назад этот человек меня реально раздражал.