День за днем (гет)

Мы заканчиваем свой трудовой порыв лишь под утро, и я везу усталое семейство к ним домой. Андрей несет Алису вместе с ее медведем на руках, и я провожаю их до самой квартиры. Никогда здесь не был. Калугин открывает дверь и шепчет:

— Проходи.

Мне любопытно и я захожу внутрь без возражений.

— Проходи в комнату, не стесняйся.

Он кивает на папку у меня в руках:

— Можешь пока фотографии посмотреть, а я Алису уложу и подойду.

— Ага.

Калуга уносит дочку в ее комнату, а я захожу в гостиную, бросаю папку на диван и достаю из сумки мобильник. Меня распирает поделиться с Анькой новостями.

— Алло.

Кажется, я Сомика разбудил:

— Ань, это я.

— Кто это?

— Гоша, кто.

— О господи! Сколько времени? И вообще, ты где?

— Ань, прикинь, у Калугина есть дочь!

— Что?

— Мы сегодня делали снимки для обложки.

— Гош, подожди. У меня крыша поедет. Какие снимки? Какая дочь?

— Ты, слышь, фотки получились просто супер!

— Вы что, нашли модель?

Кручу головой по сторонам и с интересом рассматриваю Андрюхино жилище:

— Я сам был моделью.

— Чего?

— Ну, Ань, кончай тормозить… А еще, у Калугина есть взрослая дочь, представляешь? А я об этом ничего не знал.

— Слушай, ты мне потом про дочь расскажешь. Я чего-то не поняла — ты реально снялся для обложки?

— Ну, да, Калуга уломал.

— И как, получилось?

— Да вроде ничего. Слушай, мы целый день на ногах, у меня башка не варит.

— А, ну понятно. Не-е-е, я уверена, что фотки будут супер... А чего?! Калугин профи, а ты красивая женщина.

Я, не успев присесть, возмущенно вскакиваю с дивана:

— Я мужик, ясно тебе!

— Да это понятно, но с наружи то…

— Ань, иди ты со своим снаружи. Мне сегодня Калугина хватило!

Усаживаюсь на подлокотник дивана.

— А что Калуга? Гош, что Калуга то?

Мне не хочется пока углубляться в детали, сначала нужно самому разобраться с его подкатами. Да и стоит ли трендеть? Сомовой только расскажи, потом проходу не даст своими шуточками.

— Да, ничего. Завтра поговорим, точней сегодня. Все! Пока.

Захлопываю мобильник, и со вздохом прячу его назад в сумку. Из Аньки сейчас собеседник, как из меня домохозяйка. В ожидании Андрея, раскрываю папку и начинаю просматривать снимки... Тру усталые глаза. Интересно, долго он еще?.. Раздаются шаги, вот и Калугин:

— Фу, еле уложил. Ну, ты как?

— Бывало и лучше.

— А может кофе?

— Да не, я уже дома выпью.

— Ты что еще домой поедешь?

Интересный вопрос. Нужно же привести себя в порядок и хоть чуть-чуть отдохнуть. Или мне поспать здесь на диванчике?

— Ну, конечно! Мне еще надо переодеться. Это вам мужикам легко — джинсы сменил и… Господи, что я несу…

Прикрываю глаза рукой. Мозги уже совсем не варят.

Вот так не заметишь, как по-настоящему в бабу и превратишься. Андрей сочувственно смотрит:

— Ты просто выглядишь очень уставшей.

— А ты типа бодряк.

— Ну…

— Ничего страшного.

Пора домой, беру сумку в руки и поднимаюсь с дивана:

— Дома встану под душ, сменю батарейки…

— А фотки тебе как?

Фотки? Что-то я уже туго соображаю. Провожу ладонью по усталому лицу, поправляю волосы сзади:

— Ну, ты знаешь, очень даже ничего.

— Мне приятно это слышать.

— Мне тоже.

Совсем я раскис. Хватит гостевать, пора домой. Разворачиваюсь и иду на выход, застегивая на ходу пиджак. Слышу сзади:

— М-м-м… Подожди!

Калугин оказывается у меня за спиной. Оборачиваюсь и смотрю на него в недоумении:

— А ты, куда?

— Ну как куда. Пойду, провожу тебя.

Мы чего тут, на свидании что ли? Закатываю глаза к потолку:

— Слушай, давай только без этого, а?

И иду к двери на выход. Из своей комнаты вдруг выглядывает Алиса:

— Марго, ты уже уходишь?

Приходится вернуться. Андрей присаживается возле дочери на корточки:

— Так, я не понял, ты чего вскочила?

— Я услышала, что Марго уходит.

— А-а-а.

Сунув руку в карман брюк, стою перед ней и тяжко вздыхаю:

— Конечно ухожу, мне же надо на работу.

— Ты еще придешь?

Как тут скажешь «нет». Кошусь на Калугу:

— Ну…, я не знаю…, может и приду.

— Приходи, с тобой так здорово!

— С тобой тоже. Пока!

Опять натыкаюсь на взгляд Калугина, он смотрит на меня снизу вверх. Так преданно, что хочется, как Фиону, потрепать по голове. Алиса прощается:

— Пока.

Я улыбаюсь славному семейству и ухожу.

* * *

Наконец-то доезжаю до дома. Капец, уже девять, а я еще даже часочка не покемарил. Захожу в квартиру, скидываю туфли и блаженно залезаю уставшими ногами в тапочки. Спать, спать… Не тут то было, мобильник начинает надрываться настойчивым трезвоном. Смотрю на дисплей — номер Зимовского. А этому упырю чего надо? Мой голос сипит от усталости:

— Что, Антон Владимирович, уже успели по мне соскучиться?

— Звоню напомнить вам, уважаемый главный редактор, что рабочий день уже начался.

— Вообще-то, напоминалка у меня есть в телефоне, но, тем не менее, благодарю за рвение. Я скажу Наумычу, чтобы тебе к зарплате прибавили.

— Было бы неплохо. Тем более, что он очень хочет тебя видеть.

— Я ему позвоню.

— Ты видимо не поняла. Он хочет видеть тебя, а не слышать.

Вот засранец! Сажусь на диван в гостиной и, приподняв ногу, упираюсь ею в стол:

— Слушай, я работала всю ночь. Можно я немножечко посплю, а?

— Дорогая, это не я хочу тебя видеть, а твой начальник.

Мой голос по-прежнему хрипит:

— Не называй меня «дорогая».

— Хорошо, ненавистная, так нормально?

— Слушай ты, гондольер, мое терпение может и лопнуть.

— Да ты что? Я открою тебе страшную тайну. Кое у кого оно уже лопнуло.

— Что ты имеешь в виду?

— Приезжай в редакцию — узнаешь.

Захлопываю крышку мобильника:

— Сволочь!

Интересно, что это прилетело и откуда? Начинаю немного нервничать. Когда хожу, мне лучше думается, поэтому мотаюсь туда-сюда вдоль дивана. Фиона заворожено следит за моими перемещениями.

— Спокуха, Гоша, спокуха. Капец — это еще не полный капец. Мысли в кучу. Танки тоже горят, а Зимовский далеко не танк. Ну, что Фиона, думаешь мы их сделаем?

Если ехать в редакцию, наверняка речь зайдет о центральной статье. Нужно сделать хоть какие-то наброски. Сажусь к ноутбуку. Фиона сует под руки свою морду, и я не могу удержаться, чтобы не потискать ее:

— Конечно, мы его сделаем. Правильно, пошел он в задницу! Сейчас, главное, статья.

Я начинаю выстукивать текст:

«Вы когда-нибудь задумывались, что чувствует женщина в этом требовательном мире самцов? Это же гигантский слалом…. Женщина должна проявлять чрезвычайную гибкость и в то же время оставаться жесткой…Она должна быть нежной и одновременно сильной…Согласитесь, это ли не сверхзадача для тех, кого мы называем «слабый пол»"".

Обхватив ногу, сижу, вперив взгляд в экран, а потом продолжаю выстукивать:

«Согласно позиции, при которой терпимость остается только мужчинам, весь мир сводится к следующему. Если про мужчину говорят, что он амбициозен, то женщина при тех же обстоятельствах — агрессивна. Если мужчина взволнован, то женщина — истеричка. А когда мужчина развязен и общителен, женщина проститутка, не иначе».

— Может проститутка это очень грубо? Хотя нет, эпатировать, так эпатировать!

«Эталон современной женщины — на работе она должна вести себя как мужчина, а вернувшись домой — надевать фартук и изображать хранительницу очага».

Отодвинувшись от монитора, развожу удивленно руки в стороны:

— Гоша, ты гений. Что, Фиона, они думают, что наехали на Марго, а на самом деле будут иметь дело с Гошей. И не с ним одним, вот засада!

Жму псине лапу, и она радостно лезет лизаться.

— Кстати!

Вспоминаю, что я теперь не один и у меня есть соратник по борьбе, на которого можно вполне положиться. Набираю Калугина:

— Алло Андрей. Как ты? Я тоже бодрядчком. Слушай, мне тут Зимовский звонил. Давай, не по телефону. Давай, сейчас собирайся, я за тобой заеду. Ага, поедем в офис.

* * *

Без Аньки трогать свою морду не решаюсь. Просто расчесываю гриву, закалываю сзади заколкой и переодеваюсь — меняю топик на свежую блузку с короткими рукавами, вертикальные полоски говорят стройнят, так что буду сегодня жутко стройным, влезаю в юбку-талисман, которая принесла мне удачу на презентации (может и сейчас поможет?) и вот опять тащусь по Москве — сначала за Калугиным, у которого на скорую руку еще и пьем кофе, потом вместе с ним — в офис. Выходим вместе из лифта и подходим к Люсиной стойке. Неподалеку стайка редакционных кумушек косит на нас глаза, о чем-то шепчется и хихикает. Говорю Андрею:

— Чего это они все скалятся?

— А ты не догадываешься?

— Нет.

— Ну, мы же вместе пришли.

— И что?

— Да, ничего Марго. Господи, зубы есть вот и скалятся, я тебя умоляю.

— Ну, нет!

Решительно иду к Эльвире, Гале и Люсе, вместе с примкнувшим к ним Кривошеиным. Тут же и Наташа Егорова.

— Я что-то не поняла. Что мы все стоим? Работы мало? Могу еще подкинуть!

Откуда-то сбоку выползает змея Зимовский:

— Доброе утро, мисс обложка. Честное слово — заждались. Особенно исполнительный директор. Марго ваш выход объявить или как?

Стою перед ним, прижимая локтем к себе сумку и вцепившись в ручку портфеля обеими руками. И уговариваю себя не горячиться и не бить больно по голове этого убогого.

— Профессионалы работают без конферанса. Так что свободен.

Разворачиваюсь, чтобы уйти.

— Это еще неизвестно кто у нас тут свободен.

Андрей меня тянет за руку:

— Пойдем.

Мы отходим на несколько шагов, когда слышу:

— Ведьмочка к полету готова?

Не могу удержаться и возвращаюсь.

— Пять, четыре, три, два, о…

Бью ногой счетовода по заднице, и он затыкается. С чувством выполненного долга быстренько возвращаюсь к Андрею, и мы вместе заходим в зал заседаний. Здесь уже собралась компания экзекуторов. Здороваемся и я присаживаюсь к столу, ожидая, что же будет дальше. Андрей держится рядом, чуть позади, и садиться, кажется, не собирается. Егоров держит в руках наши ночные фотографии. Е — мое, откуда они у него?

— Марго, ты умная женщина. Прежде чем отвечать хорошенечко подумай. Вот это, вот, как понимать?

Кидает фотки на стол. Волнуясь, кручу пальцами карандаш, посматриваю на сидящего напротив Лазарева и пытаюсь подобрать убедительные слова:

— Борис Наумович, я вам сейчас все объясню.

— Да уж, потрудитесь.

— С моделью возникли проблемы.

— Мы это заметили.

Андрей пытается помочь.

— Простите, пожалуйста, это была моя идея снять Марго на обложку.

Лазарев, орет с места, как ошпаренный:

-А-а-а…э-э-э… молодой человек, вы что, наделены такими полномочиями?

Высказывать идеи? А почему нет? На то он и художественный редактор.

— Андрей, подожди, сядь…

Тыкаю пальцем в кресло рядом с собой. Калуга дергается туда, но тут же возвращается на прежнее место.

— Константин Петрович, это решение приняла я.

Лазарев сразу переключается на меня — подготовился гад:

— Вы серьезно? Ну и как прикажете это все называть? Промоушен? Марго, ты меня удивляешь, ну ей-богу, как будто вчера на свет божий родилась. Ты столько уже работаешь в редакции. Но это не факт, что мы должны твои эти фотографии развешивать на каждом углу!

Сколько я работаю в редакции? Полторы недели. Калугин снова влезает:

— Мы это понимаем.

— Молодой человек, когда вас спросят, тогда вы будете вякать… Между прочим на обложке должна быть звезда! Понимаешь, звезда!

Бросаю взгляд на Анлрея. Ну, я же говорил, что идея со мной — фуфло!

— Ты скажи, может мы не знаем, и ты снялась в Голливуде?

— Константин Петрович, я все прекрасно понимаю. Но я вам еще раз объясняю, что с моделью была огромная проблема и я решила ее как смогла.

Мои слова заставляют Егорова подскочить на месте:

— Как смогла! И это говорит главный редактор. Как смогла! Ты должна была решить ее не как смогла, а как надо!

Хорошо ему успели запудрить мозги…. Андрей не может удержаться, чтобы не возразить.

— Простите меня джентльмены, но фотографии получились отличные. И вряд ли другая модель справилась бы с этой задачей так, как справилась с ней Марго.

Спасибо тебе Калуга, конечно, но сейчас ты для них только красная тряпка. Лучше не подставляйся.

— Так Андрей, проехали, сядь, пожалуйста.

Он, наконец, садится рядом и я, откинувшись на спинку кресла, продолжаю.

— Борис Наумович я согласна, мы промазали.

— Кто это мы.

— ОК, я.

Поднимаю карандаш кверху:

— Дайте мне пять часов и…

— Да у нас и пяти минут нет, как ты не понимаешь! Мы сдаемся в типографию.

— Я найду модель, и мы все переснимем.

— Раньше надо было искать. А сейчас у нас времени нет. Антон Владимирович…

— Да, да?

— У вас готова концепция нового номера?

— Безусловно.

Я с удивлением смотрю на этого обмылка. Откуда? Когда он успел?

— Давайте, показывайте.

— Вот макет обложки, который мы одобрили, но он не вошел в предыдущий выпуск.

Антон сует макет в руки Лазареву и тот аж расцветает:

— Но это ж замечательно!

Станиславский отдыхает… Какая все же Зимовский сволочь. Смотрю, как Антон извлекает из папки еще бумажки:

— А вот две статьи, я бы сказал две бомбы, которые мы с Ребровым попридержали. Я думаю, они сделают нам и рейтинг и продажи.

Егоров не глядя, берет их и выносит вердикт:

— Вот, прекрасно, этим вы и займетесь.

Он встает, собираясь уходить. Этого нельзя допустить, только не на этой ноте! Да, у меня нет обложки, нет и центральной статьи, и начинку еще нужно дорабатывать, но основа уже есть, уже вырисовывается!

— Борис Наумович, подождите!

— Борис Наумыч, уже ждал.

Это катастрофа! Если Егоров не даст добро на мой номер, никто ничего исправлять и доделывать не станет, на сто процентов. Лазарев тоже встает, демонстрируя, что разговоры окончены.

Андрей, поднимаясь из-за стола, делает последнюю попытку:

— Вы сейчас совершаете огромную ошибку.

Егоров неумолим:

— Ошибка уже совершена. И далеко не мной.

Они уходят, уходят, че-е-ерт!... Я смотрю, как Зимовский собирает разбросанные на столе фото. Гнида! Наверняка его проделки. С ехидной мордой он спрашивает:

— Ну что, недолго музыка играла?

— Ну и козел же ты, Зимовский.

— Да уж…, по крайней мере, не овца.

Уходя из зала, похлопывает Калугина по плечу:

— Работайте, работайте.

Я встаю, совершенно убитый событиями, и мы выходим с Андрюхой в холл.

* * *

Что же делать? Я тыркаюсь туда-сюда возле Люсиной стойки и, потрясая в воздухе руками, ругаю себя последними словами:

— Баран, баран…блин, черт, какой же баран, а?

Андрей вскакивает с кресла у стены и подхватывает:

— Да тут не баран, тут целый жучила навозный.

Это что, он про меня? Я удивленно смотрю на Андрея, который засунув руки в карманы, презрительно буравит глазами пространство.

— Кто?

— Кто, кто… Зимовский, конечно, кто же еще.

Я опять всплескиваю руками.

— Да причем здесь Зимовский. Блин, я баран… В смысле дура полная. Ведь это ж сразу было понятно, что там, какая-то засада, ну когда он с утра еще начал тявкать в трубку. Ну, блин Андрюх, ну как можно было да не просечь, а?

— Марго, успокойся, пожалуйста…, все.

Обхватив плечи руками, торкаюсь из стороны в сторону и продолжаю нудеть:

— Тупица… Слушай, эту обложку вообще, вообще нельзя было светить. Откуда у них макет то взялся?

Калугин вдруг отводит глаза:

— Кхм, я тебе должен признаться, это я виноват.

— В смысле?

— Ну, я оставил пару пробных вариантов на столе. Забыл, когда уходил.

Бли-и-ин, ну как же так можно то.

— Ну, Калуга, ну…

— Марго, ну извини. Я же не думал, что они вот так все возьмут и вывернут.

— Так, стоп — машина, прекратим истерику. Думаем… Просто с ним нужно еще раз перетереть, tet-а-tet.

Андрей сомнительно качает головой:

— Нет, навряд ли.

— Да! Его надо просто продавить. Зимовский…, какой там… у него вообще мыльный пузырь. Бомба, бомба… Откуда у него бомбы?!

— Ну, я не знаю, он говорит, что у него там типа что-то с Гошей. Ты ж слышала.

— Да нет у него ни хрена. Наумыч то за него схватился, потому что обделался со страху.

Вижу, как Егоров выходит из кабинета и направляется мимо нас. Пора реализовывать намеченный план:

— Борис Наумыч!

— Вопрос закрыт.

— Борис Наумыч.

— Закрыт!

Так мы доходим до мужского туалета, за дверью которого он и скрывается. Ну, уж нет, не спрячешься, я ныряю за ним. Егоров стоит возле раковины, а чуть дальше у писсуара пристроился какой-то посторонний мужик. Я ему:

— Так, вышел отсюда. Я что не по-русски сказала?

Наумыч пытается меня урезонить:

— Ты чего с ума сошла, что ли?

Мужик, бросив все свои дела, быстренько удаляется.

— Борис Наумович, это вы с ума сошли!

— А ты контролируй, что сейчас говоришь.

Я то, за базар, как раз отвечаю, в отличие от некоторых.

— Борис Наумович, вы извините, но менять концепцию выпуска в последний момент — это самоубийство.

Даже кручу пальцем у виска.

— Самоубийство — это было закатать себя на обложку журнала!

— Да обложка — это мелочи.

Ну, уж, по крайней мере, не повод менять концепцию номера, точно.

— Мелочи? Это ты называешь мелочи? «МЖ» — это, прежде всего, шикарная обложка. На которой должна быть звезда! Господи, кому я это тысячу раз говорю.

Пытаюсь перегнуть Егорова с другой стороны:

— Ну, мы же с вами разговаривали — надо ломать стереотипы.

— Стереотипы, а не мозги. Если ты решила пропиарить себя, за счет нашего журнала, то этот номер не пройдет!

Господи, как несправедливо! У меня вдруг щиплет глаза. Кажется, я сейчас разревусь.

— Вы что? Вы что подумали, что я себя?

— А что, есть другой вариант?

— Да я старалась для журнала! Я люблю этот журнал!

Приваливаюсь к раковине пятой точкой и стою, вцепившись пальцами в холодный фаянс. Егоров блестит широко раскрытыми глазами и, кажется, тоже сейчас расплачется.

— А я? Я, значит, ненавижу, да? Ты неделю всего-навсего работаешь в этом журнале и мне тут басни рассказываешь, как ты его любишь. А я на него, я полжизни на него положил!

Ну, как же он не поймет меня... Я отворачиваюсь, пытаясь спрятать набухшие влагой глаза.

— Да и все! Поставим на этом точку.

Отмахивается от меня.

— Обложку я оставлю себе на память.

Горько усмехаюсь. Каждое его слово, словно нож в сердце.

— И запомни — в редакции главный я! И никакой самодеятельностью я заниматься не позволю. Следующим номером займется Зимовский!

Капец! Полный капец. Ну, ведь понимает, что его понесло не туда, а все равно делает.

— Борис Наумович.

— Все! Все — это восклицательный знак и конец предложения.

Я опускаю голову:

— Понятно. Хорошо. А мне прикажете что делать?

— Ну, для начала, уйти их мужского туалета. И, в следующий раз, пойти как минимум в женский. Но это я так, совет бывшего начальника.

Наумыч выходит из туалета, а у меня совершенно не остается ни сил, ни желания бороться. Вот, так сразу, бывшего?! Дверь открывается и заходит мужик по своим надобностям, при виде меня он останавливается и ошарашено смотрит по сторонам.

— Чего смотришь? Правильно зашел.

Оглядываюсь на зеркало за спиной. Блин… еще с этим марксистом помаду на верхней губе смазал.

Возвращаюсь в свой кабинет и неожиданно застаю там какого-то постороннего паренька. Или нет, кажется, он устраивается к нам на работу. Тот суетливо поправляет бумажки на моем столе.

— Так.

Складываю руки на груди:

— А что это мы здесь делаем?

— Я это… новенький… Николай… Пчелкин.

Иду к своему креслу и оттуда уже разговариваю с позиции начальника:

— Новенький говоришь? А что ты забыл в моем кабинете?

— Мне… справка нужна!

Глазки бегают, чую — врет.

— Какая справка?

— Ну-у-у... о приеме на работу.

У меня на столе? Странный парень. Интересно, что же ему тут понадобилось?

— Значит так, новенький, учти на будущее. Первое — главный редактор справок не дает. И второе — в этот кабинет входят только по приглашению. Впитал?

— Впитал.

Сквозь приоткрытую дверь неожиданно врываются крики Зимовского, с кем-то сцепившегося в холле:

— Ты кому тыкаешь сынок!

Вот Галин голос:

— Ребята успокойтесь.

А вот Андрей:

— Слушай ты, придурок! Ты ответишь на мои вопросы.

Я отодвигаю Николая в сторону и спешу на выход:

— Да что ж за день сегодня такой!

Точно, стоят два бойцовых петуха и сверлят друг друга глазами. Антон продолжает вопить:

— Кто здесь придурок? Чихать я хотел на твои вопросы, понял?

Я вклиниваюсь между мужиками:

— Так прекратите, прекратите. Антон!

— Что Антон? Вон, успокой своего фаворита.

Калугин тут же ощетинивается:

— Ты чего несешь?

Я пытаюсь разнять сцепившихся петухов:

— Андрей, тихо! Что вы как дети, ну!

Калугин снижает тон:

— В общем, разговор у нас с тобой не окончен.

Зимовский все никак не угомонится:

— Всегда, пожалуйста. Имей в виду — у меня черный пояс по тэквандо.

— Вот и повесся на нем!

Мне, все-таки, удается утащить Андрея в сторону его кабинета. Думаю, там он остынет. В догонку нам слышатся последние взбрыки Антона:

— Слышь, ты! Ты у меня завтра будешь бомжей на паспорт фотографировать, понял?

— Конечно, ага.

Зайдя внутрь кабинета, прикрываю за собой дверь. В голове роится куча несбыточных планов, но суть в итоге одна — что-то надо срочно предпринять, но что? Или поджать хвост? Очевидно, если все оставить так, как сейчас и позволить Зимовскому выпустить свой номер — меня сожрут за неделю, максимум за две. Но сейчас противопоставить упрямству Наумыча мне нечего — макета нового номера у меня нет, но и в одиночку мне его не родить — нужен партнер и Калуга для этого отлично подходит… Черт, двусмысленно получилось для этого туловища, невольно краснею своим мыслям.

Пока Андрей, прислонившись к столу, остывает после схватки с Антоном, излагаю свой план — поднапрячься, поработать в выходные и в понедельник выкатить Наумычу полноценный макет — в противовес той лаже, что сует ему Зимовский… Уже готовлю новые аргументы, чтобы убедить Андрюху, но он и со старыми почему-то не сопротивляется. Мне кажется, Калуга все еще чувствует свою вину за забытые в офисе фотографии с ведьмой — вот и соглашается сразу, даже как-то обрадовано.

* * *

Быть на работе, после отповеди Наумыча, невмоготу. Тем более, что Калугу, вместе с другими, припахали доводить до ума и оформлять Антошкину халтуру. Наверняка он будет занят до самого поздна и мне сегодня ничем не поможет. И я уезжаю пораньше домой, передохнуть перед штурмом и поразмыслить о житье-бытье. Вечером, пока Анька готовит ужин, я развлекаю ее своими рассказами о подставе, которую мне устроил Зимовский, о пропавшем бумажнике с банковскими карточками. Плачусь в жилетку, в общем.

Теперь сижу по-турецки на диване в гостиной, в своей уже традиционной зелено-синей униформе, с надписью TEAM 69 на майке и грустно сосу винище. Анюта хлопочет, накрывая на стол, а меня тянет пофилософствовать:

— Слушай, Ань, знаешь, чего я сейчас больше всего хочу?

— Наверно, убить Зимовского?

— Я бы сейчас вырубился недельки на три... Чтобы потом проснуться и оказалось, что все это кошмарный сон, бред.

— М-м-м…, ну я тебя понимаю.

Взмахиваю возмущенно бокалом.

— Что ты можешь понимать, Ань, что ты можешь понимать! Если я сам ни хрена не понимаю.

Стучу себя костяшками пальцев по лбу:

— Я ночью, вообще, когда пытаюсь вдуматься в этот бред, у меня мозги начинают вскипать. Как такое может быть, ну как?! Был мужиком, стал бабой. Ну как такое может быть? Может мне в институт какой сдаться для опытов?

Сомова тащит с кухни тарелку с салатом и ставит ее на стол:

— Гош, ну не говори глупостей. Главное, не анализируй это.

— Почему?

— Потому, что человеческий мозг не в состоянии этого понять. А если будешь себя накручивать, можно вообще… фьють.

Она волнообразно воздевает обе руки к потолку и закатывает глаза. Очень наглядно. Отвожу глаза в сторону и тоже поднимаю руку вверх, передразнивая ее.

— Я, по-моему, уже… фьють.

— Гоша, хватит ныть.

Она идет на кухню и возвращается, неся тарелки с чем-то жареным.

— А что мне Ань остается делать, что? Зимовский рулит, все на его стороне.

Отпиваю вино из бокала… Просто капец какой-то… Сомова садится рядом, в боковое кресло и пытается хоть немного меня воодушевить:

— От кого я это слышу? Ты же сам говорил, что у Зимовского одни амбиции, вместо мозгов. А ты умный мужик!

Всплеск горечи поднимается откуда-то изнутри и заполняет мой мозг:

— Это Гоша был умный мужик, а я баба. Обычная тупая баба! Тридцать седьмой размер ноги, третий размер груди.

Смотрю на ее возмущенно распахнутые глаза.

— Что-о-о?

— Слушай, хватит истерить. Тебя вообще хрен поймешь! Я тебе, когда говорю, что ты женщина, ты мне орешь, что ты мужик. Когда я тебе говорю, что нужно действовать как мужик, ты мне орешь, что ты баба!

Причем тут истерить? Так оно и есть — «хрен поймешь». Пока она разоряется, допиваю вино в бокале.

— Ты как-нибудь уже определись, а? И вообще, дай мне поесть!

Она утыкается в тарелку и начинает наяривать челюстями. Да кто тебе не дает, хряпай себе за обе щеки.

— Ань, извини, просто я уже сам не понимаю кто я такой. Я пытаюсь действовать как Игорь, но они же видят перед собой бабу.

Сомова делает вид, что не слушает меня.

— Гоша, выпей вина, а?

Ставлю пустой бокал на стол и, сложив руки на груди, откидываюсь на спинку дивана:

— Да не хочу я! Был мужиком, бутылку мог выпить зараз, ничего, нормально было. А сейчас один-два глотка и все — умерла…. Да ты хоть знаешь, что они меня там с Калугой поженили!

Анька перестает жевать и, заодно, психовать. Смотрит на меня с интересом:

— В смысле, поженили?

— Да в издательстве уже даже тараканы шепчутся, что у нас с Калугиным роман.

— Серьезно?

— Нет, это у меня юмор такой.

— Ну, может вы дали повод какой-то.

Повод? Не понял. Это она о чем?

— В смысле?

Она скрючивает свои пальчонки, с вилкой наперевес, и трет одиноко торчащим указательным пальцем о свой кулачок.

— Ну, у вас что-нибудь, фьють-фьють было?

Ее пионерский жест столь не двусмысленен, что у меня отпадает от шока челюсть. Я что, по ее мнению, голубец что ли?

— Ань, ты что несешь, ты дура, что ли?

Я вскакиваю с дивана — так меня еще никто не оскорблял. И это — лучшая подруга! Сомова растерянно улыбается:

— Ну, слушай, я просто… ну предположила, просто…

— Что ты просто предположила? Ты забыла? У тебя амнезия? Ты забыла кто я такой?

Анька примирительно машет вилкой и ножом в руках:

— Нет, я помню, помню — ты Игорь Ребров.

— Помни, пожалуйста, не забывай, ладно?

Настроение падает еще ниже. Ниже плинтуса. Я поворачиваюсь и делаю шаг в сторону спальни.

— Ты куда, Гош?

— Спать!

— А ужин?

— Спасибо, я сыт.

Иду в спальню и слышу в спину звяканье столовых приборов и бормотание:

— Блин, весь аппетит испортил. Тебе хорошо, у тебя я есть, а у меня, блин, вместо Гоши, какая-то баба незнакомая…. И, к тому же, истеричка!

Сама дура! Одно фьють-фьють в башке. Я закрываю дверь в спальню, валюсь на кровать и зарываюсь в подушки с головой. Не хочу ни видеть никого, ни слышать.