День за днем (гет)

В понедельник утром Сомова на работу не торопится и терпеливо ждет, пока я оденусь и накрашусь, а потом бракует выбранный мой наряд, как слишком мрачный. Нечего, дескать, демонстрировать траур. Приходится сменить блузку на более веселенькую и праздничную, на ту самую красную запашную, в которой я появился в «МЖ» после увольнения. Типа, сама же говорила, что возвращение Калугина — это праздник. К блузке облегающая юбка. Слава богу, перекрашиваться не заставила и перечесываться. Когда поднимаюсь в редакцию и не торопясь иду через холл, до меня доносятся обрывки чужих разговоров и становится понятно — уже весь офис шушукается о ссоре между Наумычем и Каролиной, об их разводе и о разделении журнала. И откуда все всегда все узнают, не понимаю…

У себя в кабинет с удивлением обнаруживаю Егорова, сидящего прямо на моем столе, лицом к окну. Позади валяется портфель.

— Борис Наумыч.

Молчит. Бросив сумку в ближайшем кресле, сбоку у стены, подхожу ближе и трогаю за локоть, заглядывая в лицо:

— С вами все в порядке?

— Да, ничего. Я присел подумать

Недоуменно осматриваюсь вокруг:

— В моем кабинете?

Всплеснув руками, Егоров нехотя слезает со стола:

— Все, я ухожу.

Видно совсем плохо мужику и я его не тороплю, пусть сидит сколько нужно:

— Да, нет, сидите, сидите.

Он все равно встает и благодушно приобнимает меня за талию:

— Ты знаешь, я сейчас Игоря вспомнил.

Я тоже его часто вспоминаю. Каждый день, можно сказать. Наумыч, пригорюнившись, приваливается ко мне и грустно сетует:

— Честно говоря, мне его так не хватает.

Угу…Опустив голову вниз и не глядя на Егорова, уныло соглашаюсь:

— А мне-то как.

— Ты любишь своего брата?

Кто ж себя родимого не любит-то. Конечно, люблю, а теперь особенно… Во стократ больше, чем раньше. Смотрю на Наумыча, и стон души буквально выплескивается из меня:

— Да я его обожаю... Я так жду, когда он вернется!

Егоров одобрительно кивает:

— Все мы ждем, все.

Он вдруг начинает торопливо протискиваться к выходу:

— Ну, ладно, я пошел, если что я у себя.

Потом останавливается и хихикает:

— Скажи я вчера в баре, там не очень, да?

Я уже успел залезть за стол и жду, когда он уйдет. Вчера? Откуда ж я знаю. Наверно, он про пятницу. Огорчать старика не хочется и я разыгрываю целую пантомиму, сначала тараща удивленно глаза, а потом отвернувшись качая головой и протестуя:

— Да, не-е-ет.

Но потом, все-таки, не могу удержаться от подколки:

— Только я никогда не видела, как коньяк пьют залпом.

— Подожди, я пил текилу.

Надо же, что-то помнит. Вот что значит профессионал!

— Да, это сначала.

Егоров пучит на меня глаза:

— Да-а-а?!

Многозначительно закатывая глаза к потолку, а потом, улыбнувшись, киваю.

— Ничего лишнего не взболтнул?

Конечно успокаиваю:

— Не-е-е

Даже если взболтнул — у меня как в спецотделе. Удовлетворенный, он снимает портфель со стола и делает шаг к двери.

— Ну, ладно, я пошел.

Слухи о разводе и разделении бизнеса меня, все-таки, нервируют. Тем более, что проститутка, о которой он тогда так долго рассказывал в красках, появилась в его кабинете, думаю, не просто так. Как говорится — ищите кому выгодно.

— Борис Наумыч.

Он оглядывается:

— Да?

Сочувственно и серьезно смотрю на него:

— Скажите, а кто выиграет от того, что вы разведетесь с женой?

Егоров прячет глаза:

— Значит, все-таки, взболтнул.

Насупившись, он возвращается назад, снова кладет портфель на стол и замирает у окна. Сцепив позади руки, он задумчиво смотрит сквозь жалюзи. В баре он, весь вечер, плел про подставу с проституткой. Видимо это по-прежнему не дает ему покоя, и я жду продолжения пятничного разговора. Сделав пару шагов, располагаюсь от начальника с другого бока — привалившись спиной к стене возле стойки с журнальными полками и сложив руки на груди:

— Борис Наумыч, ну, если вы так уверены, что это была подстава, значит нужно искать того, кому она была нужна.

Попадаю в больную точку — Егоров разворачивается ко мне, возмущенно повышая голос:

— Я только не понимаю, кому?!

— Конкурентам?

Наумыч отступает от окна и идет мимо меня, рассуждая, а потом останавливается:

— А смысл? Конкурент он старается бросить тень на издательство, директор ему зачем?

Оторвавшись от стены, сам перехожу к окну, на прежнее место начальника и встаю там. Логика в словах Егорова есть, и я соглашаюсь:

— Допустим.

Значит это не связано с издательством. Пытаюсь что-нибудь высмотреть на лице шефа. Может он чего — то не договаривает? У них же теперь с Калугой сплошные тайны мадридского двора. А вдруг это какой-нибудь Ромео Каролины Викторовны? Спит и видит, как бы разрушить семейные узы Егоровых?

— А что если это были конкуренты с личного фронта?

Егоров непонимающе трясет головой:

— Так, я не понял, еще раз.

Бросаю осторожный взгляд на начальника. Как бы это по мягче выразить.

— Например, можем себе представить…

Обрисовываю в воздухе руками круг.

— Чисто гипотетически, да.

Егоров смотрит на меня, сделав рот гузкой, и я понимаю, что сейчас последует взрыв. Он угрюмо торопит:

— Так.

Аккуратно продолжаю:

— Что-о-о… У Каролины Викторовны есть любовник.

Вижу протест в глазах Наумыча, и тороплюсь смягчить фразу:

— Или тайный воздыхатель.

Егоров изображает из себя оскорбленную невинность и косит глаза в сторону:

— Маргарита Александровна, знаете, я бы вас попросил…

— Борис Наумыч, я понимаю, что вопрос очень неприятный…

Он стоит, отвернувшись от меня, и я осторожно глажу его по спине:

— Но я всего лишь пытаюсь вам помочь разобраться в ситуации.

Егоров недовольно бурчит:

— А чего тут разбираться-то, девицу эту надо искать, Лолу… или как ее там.

Хорошая мысль, одобряю. Сразу предлагаю:

— Кстати, мы можем прямо сейчас этим и заняться.

Егоров чуть оглядывается недоверчиво:

— В смысле?

В смысле, продемонстрирую.

— Сейчас.

Сажусь к компьютеру и набираю в поисковике ключевые слова.

* * *

Минут двадцать лазаем с сайта на сайт. Егоров стоит рядом, склонившись над монитором. Вот еще одна Лола.

— Борис Наумыч, похожа?

— Да черт ее знает, Марго. Мне кажется, мы зря теряем время, тут их сотни.

Он разочаровано отстраняется от экрана, но я не унываю. Оглядываюсь на него:

— Тут их сотни, а Лол не так уж и много...

Егоров усаживается прямо на стол, хватаясь за бок, и недоверчиво тянет:

— Да вымышленное скорей всего имя — Лола.

— Борис Наумыч, вы вместо того, чтобы бурчать, память бы лучше напрягли. Какая она из себя — рыжая, светлая, темная, рост, глаза, возраст.

Егоров снова cклоняется к экрану, и я, излучая воодушевление, энергично отбрасываю рукой сбившиеся волосы назад, за спину, и подбадриваю:

— Вспоминайте!

— Марго, ты с такой легкостью ориентируешься на этом сайте.

Вот тоже… Не туда у него мысли работают. В опасную сторону. Даже не знаю, что ответить и прочищаю горло:

— Гхм… Борис Наумыч, вы… Не отвлекайтесь, а?!

Махнув в сторону экрана рукой, тороплю:

— Давайте, как она выглядела?

Неожиданно дверь в кабинет распахивается и на пороге появляется Каролина, собственной персоной:

— Так!

Она идет к нам, и шеф испуганно выпрямляется, чуть ли не руки по швам. Растерянно смотрим на нее, раскрыв рот, не зная, чего и ждать. А эта фурия прямо галопом проскакивает через кабинет:

— Замечательно! Что, Егоров, все никак не угомонишься?

На экране явно фотографии девушек легкого поведения и с этим не поспоришь. Вижу, как Наумыч косится на экран и суетливо елозит по себе руками вверх — вниз:

— Каролин, мы тут искали…

Та наклоняется в сторону экрана:

— О-о-о, я прекрасно вижу, что вы искали!

И опять наезжает на мужа:

— Слушай, я думала, тебе уже надоело делать из меня дурочку.

Егоров не выдерживает и тоже начинает рычать:

— Каролина!

Но эту вздорную бабу, похоже, не остановить. Она вопит:

— Забудь это имя!

Наумыч продолжает смотреть на нее диким взглядом, потом молча обходит и забирает лежащий на столе портфель:

— Я, между прочим, нанял очень хорошего адвоката.

Он грозит ей пальцем:

— Так что посмотрим!

Шеф идет к двери, сбегая, а Каролина Викторовна теперь разворачивается в мою сторону. Значит, остатки бури придутся на меня. Покорно начинаю вылезать из кресла, уперевшись руками в поручни кресла, и закатив глаза к потолку, призывая небесные силы в свидетели своей невиновности. Потом оглаживаю руками юбку, поправляю волосы, упавшие на лицо, нервно вздыхаю, в общем, занята полностью, и смотреть на Егоровскую гарпию времени абсолютно нет.

— Значит так, Маргарита Александровна.

Перевожу свой чистый и ясный взгляд на Каролину.

— Через сорок минут я собираю все руководство в зале. Прошу подготовить мне материалы по следующему номеру. Все без исключения.

Опускаю глаза и киваю:

— Хорошо, я постараюсь.

Каролина ехидно ухмыляется:

— Не постараюсь, а будет сделано.

Смотрим, друг на друга, но я молчу, не провоцирую. Всего неделя прошла, как вышел предыдущий номер, и куда спрашивается гнать лошадей? Безусловно, какие-то заделы были начаты заранее, но говорить о новом номере слишком сыро. Еще и темы то нет… Но, что с этой дуры взять, кроме анализов? Каролина никак не угомонится:

— Ясно? Чего так на меня смотришь? Это тебе не проституток для моего мужа подбирать!

Она идет решительно на выход, а мне остается лишь покачать головой ей вслед. Удивительная дама. И как Наумыч на такую позарился?

* * *

В полдень собираемся в зале заседаний. Когда захожу — во главе стола уже сидит Каролина и лютым взглядом встречает каждого вошедшего. По правую руку от нее разместились Эльвира и, что удивительно, Калугин — и когда только появился? С утра его, кажется, не было. По крайней мере, ко мне не заходил. И опять — ни заявлений о приеме на работу, ни объявлений, ни приказов… Чудеса, да и только. Егоров жжет! Рядом со своей мамочкой толчется Егорова — младшая с какими-то бумажками.

Высматриваю себе тоже место — по другую руку от новоиспеченной начальницы сидят Зимовский и Галина. Мне, пожалуй, к ним. Но садится, не тороплюсь — кладу перед старшей Егоровой возможную подборку по номеру и, сложив руки на груди, отхожу с пустой папкой к окну… Пусть ознакомится — я там собрал фотографии, зарисовки, какие-то предварительные текстовки — в общем, все, что удалось сохранить после чистки устроенной метлой Верховцева. Тем не менее основную долю этого богатства Егоров видел. Каролина бегло просматривает рисунки и выносит вердикт:

— Это же бред сивой кобылы!

Потом берет в руки еще один листок.

— А здесь что?

Она строго смотрит на сидящих перед ней сотрудников, но те молчат. Скептически качаю головой — тоже мне литературный критик, а потом отворачиваюсь к окну. От одного раздолбая только избавились, так ему на смену мгновенно нашлась раздолбайка.

— Неужели вы думаете, что эту ерунду будет кто-то читать? Так, есть еще что-нибудь?

Стоящая рядом Наташа оживает и подсовывает матери свои бумажки:

— Да, вот.

Старшая Егорова поднимает на дочь глаза и тут же добреет:

— Вот, это уже другое дело.

Меня этот цирк кукушки с курицей, которые друг друга хвалят, смешит, и я скептически прерываю семейную идиллию:

— Каролин.

Та тут же взрывается и орет:

— Викторовна!

Как будто это что-то меняет… Хочу сказать, что идет только наработка объемов, отбор еще не делали, все будет зависеть от принятой темы:

— Каролина Викторовна, все материалы, которые готовились к этому номеру…

Но Егорова никого слушать, похоже, не намерена. Она швыряет бумаги на стол и переходит на вопль:

— Так, значит, сейчас буду говорить я!

Приходится заткнуться — спорить с этой упертой мегерой, себе дороже. Каролина, тем временем, поднимается из своего кресла:

— Все материалы, которые готовились к этому номеру уходят в макулатуру. Разумеется, кроме рубрики Наташи.

Ну, разумеется, она ж единственный луч света в темном царстве.Каролина идет вдоль кресел, а потом сует все бумаги Зимовскому в руки:

— Антон Владимирович, утилизируйте это, пожалуйста.

Стою у окна, привалившись к подоконнику, и, чуть приподняв брови, скептически смотрю на происходящее. Ну, не дура, ли? Совершенно человек не понимает специфики нашей работы.

— Каролина Викторовна это две недели работы всей редакции.

Эта бешенная собака тут же кидается лаять на меня:

— Вот, именно! Очень плохой и неэффективной работы!

— Но все это прошло через Бориса Намыча.

— А через меня это не прошло! И перестань мне тыкать Борисом Наумычем!

Да, ради бога! Отворачиваюсь к окну. Даже если собрать вместе девять забеременевших женщин от этого они все равно через месяц не разродятся. Каролина снова повышает голос:

— Сообщаю всем, что у нас больше нет такого сотрудника! Еще раз повторяю — номер пустой.

Тупая тетка… Естественно над ним еще работать и работать, но начинать с нуля глупо и непрофессионально. Из ничего рождается только ноль. Все начинают переглядываться, но я все-таки, пытаюсь сопротивляться:

— У нас нет времени его переделывать.

Тратить еще две недели, чтобы пройти уже пройденный путь?

— Да?

Каролина, сунув руки в карманы брюк, подступает ко мне вплотную. А потом оглядывается на сидящих:

— На служебные романы у нас есть время, а чтобы заниматься работой, у нас его нету?!

Это уже клиника. Интересуюсь:

— Вы, сейчас, на кого намекаете?

— Кому надо, тот понял!

Галина со своего места подает голос:

— Но мы реально не успеем.

Каролина тут же нависает над ней:

— Значит, реально потопаете на улицу! Общее пожелание — больше изыска, больше шика.

Она встает позади директорского кресла, облокотившись на его спинку.

— И как можно больше бомонда! И перестаньте печатать интервью со всякими неудачниками! Всем все яcно?

Интересно, что за интервью она имеет в виду? Может с Верховцевым?

За столом царит молчание, и Каролина оборачивается ко мне.

— Я повторяю — всем, все, ясно?

С горькой усмешкой киваю:

— Да, Каролина Викторовна.

Всем все, про тебя, ясно. И про «МЖ» тоже. Эта стерва опять окидывает своим взглядом ряды сидящих.

— Вот и прекрасно… За работу!

Она проскакивает мимо меня и спешит на выход. За ней, собрав свои бумажки со стола, торопится Наташа. Народ, молчит и продолжает ошарашено сидеть, а я отворачиваюсь к окну.

* * *

Потихоньку зал пустеет. Калугин ушел вслед за Наташей, Антон тоже смылся — что-то «утилизировать», наверно. Валик с Галей, прихватив Мокрицкую, тоже отправились к себе, бурно перешептываясь — видимо, обсуждать и сплетничать. Оставшись в одиночестве, складываю в папку оставшиеся на столе свои листки, а потом иду вслед за Эльвирой с Любимовой — любопытно узнать их мнение и как они собираются выкручиваться.

Увы, застаю прежнюю картину — непрекращающийся бубнеж и нытье Кривошеина. Галина полусидит, привалившись своим массивным задом к столу, Эльвира топчется на месте и молча крутит головой, переводя взгляд то на одного, то на другого. Уныло опустив глаза в пол, встаю рядом c Любимовой и, обхватив себя руками, гадаю, зачем притащилась. Кривошеин продолжает причитать:

— Блин, приплыли, когда было такое, чтобы весь номер с нуля поднимать.

Ничего интересного. Срываюсь со своего места и иду от них прочь. Вслед слышится Галин голос:

— У меня нормальная статья была, Эльвир ты читала.

— Ну, читала и что.

И все в том же духе... Лучше уж заняться текучкой. Не успеваю зайти в кабинет, звонок на городской — типография. Мы их, видите ли, мурыжим с проплатой по последнему счету, и у них от этого проблемы с новыми заказами. Пять минут с ними бодаюсь, мотаясь с трубкой по кабинету, но люди русский язык не понимают. Иду вдоль окна:

— Еще раз повторяю вам — все вопросы, которые требуют дополнительных финансовых затрат, вы решаете с Мокрицкой. Я занимаюсь, творчеством.

Дверь в кабинет приоткрывается и внутрь заглядывает Калугин:

— Можно?

Не прекращая разговора, делаю ему знак рукой — заходи.

— Так все, стоп — машина, я не могу больше разговаривать. У меня люди. Да, и со сметой тоже к Эльвире.

Захлопываю крышку мобильника и, глядя на Андрея, обреченно поднимаю обе руки вверх:

— Дурдом!

То Каролина, то типография, еще и Наумыч куда-то пропал. Калугин усмехается:

— Ну, мне не говори.

Смотрю на него — ну, вот, Калуга и дома, в родной редакции, все образовалось и вернулось на свои круги… Ну, а то, что он с Наташей…. Наверно, он все делает правильно… Любой человек — он же выкручивается, выживает, ищет, где лучше. Главное он здесь! Приветливо смотрю на него:

— Ты что-то хотел?

Андрей протягивает мне в руки большую папку, скрепленную резинками:

— Да, вот мои соображения насчет разворота, посмотри, пожалуйста.

Виновато морщу нос, и кладу толмуд на стол:

— Я попозже, не сейчас, ладно?

В свете новых указаний, сначала нужно понять в какую сторону дергаться и дергаться ли вообще. А уж потом изучать соображения. Усаживаюсь в кресло, и жду, когда Андрей уйдет, но он не торопится — топчется на месте, отведя взгляд в сторону.

— Ладно.

— Что-то еще?

Перекладываю бумажки на столе, с места на место. Наконец он говорит:

— Марго, я бы хотел тебя поблагодарить, за то, что…

Смутившись и перекосившись, как от кислого, отмахиваюсь обеими руками:

— Я тебя умоляю, какая благодарность, было бы за что.

— Есть за что, в том то все и дело. И еще я бы хотел объясниться насчет своих взаимоотношений с Наташей.

Зачем? Я все прекрасно понимаю. И каждый день убеждаю себя, что все это ты делаешь ради карьеры, ради теплого будущего, что ты ее не любишь. Услыхать, что-то о вашей любви, о ваших совместных чувствах, о постельных радостях мне совсем не хочется. Уж лучше ты будешь расчетливым, как весь наш мир, чем влюблено — романтичным. Я вскакиваю и перебиваю Калугина:

— Андрей!

Что? Что он может мне сказать? Что этих отношений нет? Но это не так, они есть и давно. Зачем мне нюансы и подробности?

— Ты мне ничего не обязан объяснять.

Он мнется, все также, держа в руках свою папку:

— Я понимаю, но все-таки.

Во мне растет протест — я не хочу, я боюсь слушать про эти взаимоотношения. «Целовался с этой дурой в засос», «проворочался всю ночь», «родится братик у Алисы» — что еще столь же замечательное я должна услышать?

— В этом нет никакой необходимости.

— Марго.

Он снова берет в руки свою папку. Я отрицательно качаю головой — раз ты не можешь порвать с Наташей, встречаешься, все больше сближаешься — значит это тебе нужно и это только твое дело. Посвящать меня в тонкости действительно нет нужды! Слушать признания о связи с Наташей, слушать интимные оправдания — мылась она в твоей ванне после постели или до нее, я не хочу, не желаю. Стоп — машина! Повышаю голос:

— Андрей, ну, объяснишь ты мне, дальше что?

— Ничего, просто…

— Просто, что? Расслабься…

Снова усаживаюсь в свое кресло и пожимаю плечами:

— Вполне нормальный вариант.

Начинаю судорожно укладывать разбросанные по столу листки в пачку и выравнивать их, постукивая по столу.

— Дочка владельца издания. Или владелицы… Там сейчас…, там сам черт ногу сломит. Не глупая, не уродина… Так что вперед! Кровь с молоком.

Калугин пытается настаивать:

— Марго, там все не так.

Ну как же не так? Чай я не слепая — каждый день вместе уходите с работы, приходите, милуетесь, целуетесь, опять же по вечерам в ресторанах гуляете, вместе спите… Да она, практически, живет у тебя! Женихом уже называют все — Наташа, Каролина. Наумыч… И ты ведь ни разу не отказался… Не так, так по-другому — суть-то одна! Или ты хочешь сказать, что любишь меня, а кувыркаешься с ней для здоровья? Неужели, думаешь, что такой вариант понравится Марго больше? Смотрю на него снизу вверх. Нет, уж — лучше будь расчетливым и прагматичным. С горьким комком в горле выдавливаю из себя:

— А зря! Должно быть так. Надо как-то думать о своем будущем.

У Калугина вдруг портится настроение и он отворачивается:

— А-а-а… Я смотрю сейчас ты не в настроении разговаривать. Ну, ладно, ты хотя бы намекни, когда оно у тебя будет. Потому что нам обязательно нужно поговорить!

Он даже как-то выделяет голосом эту свою мысль — «надо поговорить»… Чем вызывает внутри меня еще большее негодование и протест — о чем, о чем тут говорить-то? Господи, как же мне надоели разговоры….. Сыта я ими по горло, сыта! Говоришь одно, а поступаешь совершенно по-другому! Что могут они изменить, эти разговоры…. Все же так просто — если с Егоровой, значит с Егоровой, если не с Егоровой, значит не с Егоровой. Это бабы болтают — у них вечно вариантов воз и маленькая тележка, а мужики дело делают, и чаще молча — разделение такое в природе. Не могу усидеть и опять вскакиваю:

— Да что ж такое-то! Ну, три раза уже сказала, что говорить-то не о чем! Ну, не о чем, понимаешь?!

— Ну, может быть ты права. Действительно, не о чем, извини…

С обиженным видом он уходит, а я смотрю ему вслед, потом снова принимаюсь перекладывать бумажки с места на место и усаживаюсь назад в кресло.

* * *

Работа идет через пень колоду. Внутри, неспокойно и гложет любопытство — что…, что же он хотел обязательно обсудить? Может, надо было дать ему выговориться? Поставить точки над i? И еще меня мучает страх и сомнение — а вдруг он скажет, что любит Наташу? А вдруг он скажет, что не любит Наташу, а любит меня? И что мне тогда делать? Нет, пусть идет, как идет — может быть, все разрулится само собой.

Не могу усидеть на месте — меня тянет посмотреть как там Андрей, что он делает, чем занят и, в то же самое время, боюсь с ним встретиться, боюсь его настойчивого желания «поговорить». Может и правда, все, что он мутил в последнее время с Егоровой связано с его желанием остаться в журнале? Но почему он тогда ее не бросает? И это его странное заявление об увольнении из «МЖ», которое так и осталось лежать в столе Наумыча...

Выйдя в холл, подхожу к полкам с архивами и ставлю туда калугинскую папку. Потом снова снимаю и, вцепившись в нее обеими руками, иду не торопясь в сторону Люси, тайком посматривая на Андрея, стоящего неподалеку и с кем-то увлеченно беседующего, не обращая на мое появление внимания... Стоп, он меня заметил! Ускоряю шаг и, как только он делает движение в мою сторону, испуганно шарахаюсь к Галине, начиная нести чушь и ахинею, с ходу пришедшую в голову. А Андрей проходит мимо, не мешая нам, будто занят своими делами. Понимаю, что веду себя как идиотка, но ничего поделать не могу — меня неудержимо тянет видеть его, но разговоры об его отношениях с Наташей для меня невыносимы и заставляют шугаться как от прокаженного. Вижу, как Калуга на секунду отворачивается, что-то спрашивая и припускаюсь бежать дальше. Дохожу до Людмилы и кладу папку на секретарскую стойку:

— Люсь, передашь Калугину, ладно?

Замечаю, что он вновь разворачивается к нам, и как спринтер срываюсь прочь — оглядываясь, бегу на кухню. Осторожно выглядывая из-за дверного косяка, наблюдаю как Калугин подходит к Людмиле, а она пытается всучить ему оставленную мною папку. Но он не берет — сунув руки в карманы, смотрит, поджав губы, в мою сторону. Капец! Метнувшись к холодильнику, чуть ли не прижимаясь к нему, жду, пока Андрей уйдет к себе. Самой смешно — тоже мне хамелеон… Мимикрировать пытаюсь? Ну, разве что моя красная блузка сойдет за деталь белого холодильника и Калуга меня не приметит. Наконец, он исчезает из поля зрения и я, вздохнув с облегчением, лезу во внутренности моего спасителя подцепить йогурт — на неровной почве, жрать вдруг хочется неимоверно. В дверном проеме кухоньки неожиданно возникает Калугин, я резко захлопываю дверцу и шарахаюсь в сторону, к стоящему у стола Кривошеину, попивающему мечтательно чай. С ходу наезжаю на него:

— Валик, ты когда мне статью покажешь!

Тот, ошалело смотрит:

— Какую статью?

Я откуда знаю?! Какая разница!

— Какую, какую… последнюю!

— А…м-м-м.

Хватаю Кривошеина за руку и тащу на выход:

— Тогда пошли, пока есть время.

Он упирается, со своей чашкой в руке, но идет. Слышу сзади запоздалое калугинское:

— А.., Марго…

Стремительно бегу прочь, поторапливая Кривошеина:

— Пойдем, пойдем, покажешь.

* * *

После трех по интеркому звонит Люся:

— Маргарита Александровна, Борис Наумыч собирает летучку. Через десять минут… Не-е-е, уже через пять.

Ну, слава богу, объявился…. А то бросил нас тут на съедение своей мымре. Когда прихожу в зал заседаний, народ уже собрался — правда за столом сидят только Зимовский и Эльвира, сам Наумыч стоит возле председательского кресла, а остальные — Наташа, Галя, Калуга — выстроились вдоль стены. Иду через весь зал к своему креслу… Садиться пока не хочу — оставив во главе стола заметки с утренней летучки, отхожу в сторону к окну, и притуливаюсь там, сложив руки на груди. Зимовский, со своего места, подает голос:

— Борис Наумыч, вообще-то летучка у нас, сегодня, уже была.

Егоров делает удивленное лицо и театрально разводит руками:

— А я ничего не проводил.

Подаю голос:

— Просто Каролина Викторовна…

Наумыч перегибается через спинку кресла в сторону Эльвиры и, заглядывая ей в лицо, продолжает придуриваться:

— Кто такая, Каролина Викторовна?

Мда… Опять цирк приехал. Егоров окидывает ряды сотрудников строгим взглядом:

— Послушайте меня, марксисты — ленинисты…

А потом повышает голос, выплескивая эмоции и рубя воздух рукой после каждого слова:

— Я никуда не уходил, я по-прежнему являюсь директором этого издательства!

Он выходит из-за кресла, где стоял, и пытается выбраться на оперативный простор, но я прерываю этот полет. Егорова — старшая, как владелица бизнеса, посеяла в наших умах сомнение — вот этот бы вопрос и прояснить.

— Да, но…

Наумыч оборачивается в мою сторону:

— Что, да?

— Ну, Борис Наумыч, как бы так сказать… Ваша супруга слегка изменила формат следующего номера.

Менторским тоном Егоров скрипит:

— Это что значит слегка? Это, на каком основании?

Ну, основания, это не по адресу:

— Нас в эти тонкости никто не посвящал.

Беру со стола листки и отдаю Егорову:

— В общем, вот.

— Это что?

Он углубляется в чтение, а я подаю еще одну распечатку:

— А это идея обложки, утвержденная вашей женой.

То ли стакан с коктейльной трубочкой, то ли будка с трубой на берегу океана. В общем, фигня, какая-то. Егоров театрально прикладывает руку к губам, изображая верх восхищения:

— Боже, о-о-о…

Наташа с довольным видом оглядывается на Калугина — это же была ее идея. Этой дурынде, даже невдомек, когда отец говорит серьезно, а когда издевается.

— Это же, ну, супер просто!

Вижу, с каким недоверием Калугин смотрит на Егорова, а тот продолжает изгаляться:

— Гениально, особенно вот это!

Он тычет пальцем в какое-то пятно на странице, потом в другое.

— Вот это вот…, вот это!

Потом с размаху швыряет всю пачку на стол — да так, что Эльвира подскакивает в своем кресле. Егоров переходит на крик:

— Это что мы готовим? Спецвыпуск для людей с низким IQ?

Он крутит рукой у виска, и в этом я его с радостью поддерживаю:

— Борис Наумыч, честно говоря, ваши идеи нас как-то больше греют.

Оглядываюсь на Галю с Андреем, и те дружно кивают, подтверждая мои слова.

Егоров поджимает губы:

— Ты знаешь, меня тоже! В общем, так, марксисты — ленинисты…

Тихонько улыбаюсь, довольная происходящим, кажется, все встает на свои места. Егоров снова тычет пальцами в разбросанные листки, а потом машет в сторону двери:

— Вот, это вот все, довести до ума! Точнее до печати.

Вижу, что Наташа уже не улыбается, а усердно грызет палец. Зря она это — нет в нем ничего полезного для отсутствующего мозга... Наумыч свою речь заканчивает:

— И никакой больше самодеятельности!

Он, молча, идет к выходу, мимо стоящих сотрудников, а все остаются стоять, поглядывая друг на друга и гадать — делать то, что будем? Ничего же конкретного сказано не было, а довести до ума, то, что одобрила Каролина — понятие растяжимое.

* * *

Во второй половине дня, ко мне в кабинет заявляются Мокрицкая и Галина с Валиком. Эти двое остаются боязливо торкаться возле стола, а Эльвира, полная возмущения мечется у меня за спиной, вдоль окна Ничего особо полезного от этой делегации не жду, но походу, что -то случилось и интересно послушать, что именно. Сюжет предсказуем — приходила опять Каролина и орала все делать так, как велела она, а не Егоров… Галя от возмущения просто стонет:

— Так же просто невозможно работать. Просто клиника какая-то.

Валик ее поддерживает:

— Наумыч говорит одно, Каролина совершенно противоположное… Кого слушать?

Мне этот гвалт надоедает, и я поднимаюсь из своего кресла:

— Так стоп — машина! Во-первых, тихо.

Вылезаю из-за стола, обхожу вокруг своего кресла и устраиваюсь там, позади него, как за трибуной, положив руки на спинку:

— А, во-вторых, послушайте для начала, меня. Мне этот бардак тоже не очень нравится. Надо просто набраться терпения — день-два и ситуация разрешится.

Эльвира тут же влезает со своей проблемой:

— Да? А с деньгами?

— А что, с деньгами?

— Ситуация с деньгами не разрешится.

— А в чем, проблема?

— А проблемы нет — их нет и все!

— Как, нет?

— А вот так! В кассе ноль целых, ноль десятых.

Отвожу глаза в сторону. Тогда это действительно проблема.

— Мда-а-а. Это уже серьезно, это уже нужно звонить в колокола.

— А кому звонить. Егорову, Егоровой, кому?

Кто из нас финансовый директор?

— Извините Эльвира Сергеевна этот вопрос уже не ко мне.

Эльвира шлепает губами, а потом, молча, уходит назад к окну, заложив руки за спину. Ну, а я то, что могу сделать? Предлагаю:

— Слушайте народ, чем толочь воду в ступе, давайте разбежимся по своим курятникам и покумекаем наедине с собой, пораскинем мозгами… Ну, и, где-нибудь ближе к концу дня….

Смотрю на часы.

— … Через пару часиков, соберемся снова…

Нерешительно замолкаю… Намекнуть, чтобы позвали Калугина или нет? Слова застревают в горле, и я выдавливаю из себя:

— Ну, и предупредите, кого увидите, пусть тоже приходят.

* * *

Работать в корзину, пока Егоров со своей женой не угомонятся, совершенно не хочется. Идей, что делать с номером в условиях военных действий, тоже нет…. А вот помочь Наумычу разобраться с врагами, чьи происки запустили черную кошку, по имени Лолита, между супругами — это можно. Следующее два часа рыскаю по знакомым сайтам в поисках разнообразных Лолит — их, увы, набирается немало, можно сказать воз и маленькая тележка. Смотрю на часы — пора… Все так и бросив, не выключая экран, вылезаю из-за стола, хватаю все ту же самую папку с материалами по номеру и тороплюсь в зал заседаний — там меня, наверное, уже заждались.

Ну, что ж проведем еще одну оперативку…, расширенно-суженым кругом так сказать. Прохожу во главу стола и усаживаюсь на председательское кресло. Эльвира встает у окна, глазея на улицу, Любимова с Кривошеиным и другие сотрудники (а народу разного набивается немало) жмутся вдоль стен.

— Ну что, подведем итоги дня?

Кривошеин тут же подает голос:

— Какие могут быть итоги... Совершенно работать невозможно!

Он торкается вдоль кресел, и его жалобы продолжают литься непрерывным потоком.

— Только я все разрулил здесь, вбегает Егорова, разворачивает меня на сто восемьдесят градусов. Да еще и торопит!

Галина со своего места поддерживает:

— Во-во, аналогично.

Я их что, причитать сюда позвала, что ли? Эльвира оборачивается от окна:

— Нет, вы погодите, денег они все-таки дали.

Я киваю — и то хлеб, значит одной проблемой меньше. Валик, в ответ лишь пожимает плечами:

— И что? У нас от этого рук больше не стало.

Эльвира снова отворачивается к окну, а я встаю из-за стола, пресекая бессмысленные прения и нытье:

— Так стоп — машина, хватит галдеть. Я понимаю, что всем тяжело. Поверьте, мне тоже тяжело, только от этого гвалта нашего, ситуация не изменится.

Ссутулившись, обвожу присутствующих взглядом:

— Конструктивные предложения будут?

Все молчат и отводят глаза…. Значит, не будут. Получается, сдались, что ли? Одной то мне не справится, однозначно.

— Ну, что делать будем?

Галя решительно перебивает:

— Ничего не будем делать!

Все взоры сразу обращаются к ней и Мокрицкая переспрашивает:

— В смысле?

— В прямом — будем сидеть и ничего не делать. Пусть сами разбираются. Мы им куклы?

Идея, конечно любопытная. Опустив голову, задумчиво разглаживаю пальцем морщинку на лбу, а потом цепляю локон и отвожу его, тряхнув головой, за спину. Значит, сидячая забастовка? Ну, я бы подождала…, фиг знает, к чему такой креатив приведет. Валик за Галину идею хватается обеими руками:

— Вот, правильно! Пусть они один раз решат, что печатать, а что нет.

Эльвира решительно кричит:

— А я, в принципе, поддерживаю!

Смотрю на нее — мне кажется, она торопится, деньги же нашли, сама говорит. А у нас сроки определенные, обязательства, опять же…. Всех собак на меня повесят. Причем та же Мокрицкая с Зимовским на пару… Прения по данному вопросу прекращаю:

— А я нет! Тоже мне, французские авиадиспетчеры.

Сложив руки на груди, окидываю всех начальственным взором:

— Давайте, еще, голодовку объявим.

Мокрицкая не может удержаться:

— Во-о-о, хорошая идея, и Любимовой будет очень полезно.

Галина огрызается:

— Помолчи, Эльвира.

Ладно, раз пока ничего не ясно — будем выжидать дальше. Морщась, качаю головой и собираю бумажки со стола в папку.

— Все, хватит, рабочий день закончен. Все могут идти по домам.

Кто-то из сотрудников так и делает, а Валик, Галя, Эльвира непонимающе на меня смотрят — дескать, и это все? Зачем собирала? А черт, его знает, зачем.

— Что, смотрите? Завтра с утра оценим ситуацию свежим взглядом... К тому же я уверена, что за ночь может все сто раз поменяться.

Мокрицкая бурчит под нос:

— Ну, да, только вряд ли в лучшую сторону.

Она решительно марширует к выходу, за ней вслед, наконец, трогается Галина и замыкает шествие Валентин. Оставшись одна, утыкаюсь носом в жалюзи и смотрю в окно. Андрей на нашу летучку не пришел, как и Наташа, впрочем. Но может это и к лучшему?

* * *

Наконец, беру свою папку со стола и выхожу в холл, на ходу просматривая отвергнутые Каролиной подборки «на утилизацию». Я так понимаю, тема номера у нас по-прежнему отсутствует?

Задумавшись и зачитавшись, дохожу почти до самого лифта, пока не утыкаюсь во встречную фигуру, роняя и запуская в воздух свою папку. Поднимаю голову. Капец! Это Калугин! Он ловит на лету мои бумаги, не давая им упасть, и тут же возвращает:

— Оп!

Не решаюсь поднять глаза… Он так напряженно смотрит на меня, словно что-то ищет в моем лице. Тороплюсь пройти мимо, но Андрей придерживает меня за локоть, а потом идет следом:

— Марго.

Быстрее, быстрее, быстрее в кабинет. Чуть поворачиваю голову:

— Что?

Он берет меня за другой локоть, и мы останавливаемся. Я уже и не помню, почему от него сегодня бегаю…, что-то неприятное, опасное… А, да,… Ему зачем-то нужно рассказать мне, почему он спит с Егоровой. А я не хочу этого слышать, мне неприятно, противно и страшно… Страшно услышать, что он ее любит…

— А... ты, прости, пожалуйста, ты так специально себя ведешь или у тебя так получается?

Передышка… Можно прикинуться дурой. Хмурю брови, а потом делаю удивленное лицо:

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду…

Мы стоим посреди холла, лицом к лицу и мне некуда спрятать глаза от его ищущего взгляда.

— У меня такое ощущение, что ты сегодня весь день меня избегаешь.

Пытаюсь увести разговор в сторону:

— Андрей, у тебя такое ощущение.

— Да?

— Просто….

Опускаю глаза, судорожно пытаясь выкрутиться, потом придумываю — можно же все свалить на рабочие дрязги Егоровых:

-…Меня слегка напрягает вся эта ситуация.

Задрав вверх голову, встряхиваю волосами, отбрасывая их за спину. Калуга все понимает по-своему:

— Ну, я тебе пытался объяснить, но ты же не захотела выслушать.

Так, стоп — машина, только не в эту сторону!

— Я вообще-то про ситуацию с Наумычем, а ты про что?

Замечаю, что Андрей вдруг напрягается и начинает косить глазом влево. Ага, понятно, там стоит Наташа с трубкой у уха и явно прислушивается к нашему разговору. Калуга откашливается и отворачивается, понижая громкость:

— Гхм… Ситуация с Наумычем меня тоже тревожит, но я несколько о другом.

Он снова косится в сторону Егоровой. Вот и хорошо, что она тут — самое время разрешить все мои сомнения: случайно они тусуются или закономерно. Сложив руки на груди, внимательно смотрю на него — ну, что ж, попытайся объяснить еще раз.

— О чем?

— Гхм…. У меня такое ощущение, что когда ты видишь меня с Натальей, то….

Странное начало. Пытаюсь поймать его взгляд:

— То-о-о.

Он отводит виновато глаза в сторону и разводит руками:

— Как-то раздражаешься.

Блин! И это все? Отлавливал целый день, преследовал… «Нам обязательно надо поговорить!»... Для чего? О чем? Сказать, что не нужно раздражаться, когда вы целуетесь, милуетесь, обнимаетесь и плещетесь вместе в ванной? Неделю назад он уже сказал, что уходит из издательства, чтобы я не раздражалась, глядя на их с Наташей игры, что с его уходом мне станет легче. И вот опять та же песня… В чем теперь я виновата? Кто теперь увольняется? Господи, как будто знала, про все его пустые разговоры! Но надо держать марку и я пытаюсь улыбнуться:

— С чего ты взял?

— Ну, что, не так?

Набираю в легкие побольше воздуха. Грубо отвечать не хочется, и я стараюсь на Калугина не смотреть… Ну, вот что ты пристал ко мне со своей Наташей, а? Тычешь ею мне в нос постоянно — куда ни плюнь, везде вы вместе — на работе, в ресторане, даже у тебя дома.

— Послушай, Андрей, я не вижу тему для разговора, поэтому давай закругляться.

Разворачиваюсь в сторону кабинета, собираясь уйти, но меня останавливает голос Калугина:

— Во-во-во, ты всегда уходишь от ответа.

От ответа на что? Вопрос то, какой, я не понимаю. Во мне действительно начинает расти раздражение. Вот для чего затеян весь этот пустой базар, а? «Как-то раздражаешься, когда видишь с Натальей»… Ну, как-то «раздражаюсь» и что дальше? Дальше то, что? И причем тут ухожу я от ответа или нет?

— Да ничего я не ухожу.

Егорова, по-прежнему, нас подслушивает, и я приглушаю голос, переходя на громкий шепот:

— Просто я не знаю, что тебе ответить! Раздражаюсь, не раздражаюсь…, я себя со стороны не вижу. Да мне все равно с ней, не с ней…

Аж захлебываюсь. Андрей победно перебивает:

— Вот если бы тебе было все равно, ты бы сейчас так не заводилась и не раздражалась!

Что ж ты за человек-то такой. Вот нравится ему сунуть палец в рану поглубже и ковырять, ковырять. Да, мне не все равно… Мне не все равно что ты говоришь о любви, что с Егоровой у тебя ничего нет, и при этом она живет у тебя и спит в твоей постели... Отвернувшись, надуваю щеки и с шумом выдыхаю:

— Фу-у-ух.

Что ты хочешь от меня, Андрей? Благословения? Стараюсь сдерживаться:

— Слушай, Калуга, я раздражаюсь, потому что ты задаешь дурацкие вопросы. Как я посмотрела, как я вздохнула…

Ну, если ты такой заботливый, сделай так, чтобы я не раздражалась. И все! Но только хватит разговоров, сделай! Нахмурившись, буквально выплевываю из себя:

— Да, встречайся ты, с кем хочешь! Мне вообще все равно — хочешь с Эльвирой, хочешь с Наташей, хочешь с Галиной Любимовой иди романы крути!

Во мне все бурлит и клокочет. Разворачиваюсь на каблуках, то в одну сторону, то в другую, размахивая папкой и тряся гривой. Потом останавливаюсь и смотрю ему в глаза — как бы ты не старался сделать мне больно, я этого не покажу. А потому твердо произношу:

— Мне все равно!

— Так вот, я ни с кем романов не кручу!

Ха! Это ты Егоровой рассказывай… Вон она стоит, рот разинув. Скептически щурю глаз. Но, господи, как же хочется поверить его словам. Пытаюсь что-то выискать в лице Андрея — он жутко сердит и врать сейчас не сможет… Неужели правда? Калугин еще раз бросает взгляд на Наташу, стоящую в сторонке и вдруг добавляет то, что добивает меня:

— А с Натальей мне, по крайней мере, комфортно.

Мне становится ужасно горько от его слов, и я улыбаюсь, качая головой. Идеальный мужчина…, честный, честнее некуда… И романтичный, как в сказке… Он тут же добавляет, пытаясь оправдаться:

— Ну, по крайней мере, она со мной искренна.

Это вызывает у меня уже откровенную усмешку. Опять мимо. Искренняя Егорова — самый короткий анекдот «МЖ». Ну что ж, значит, вы нашли друг друга — идеальный мужчина и искренняя женщина. В порыве брызжущих эмоций тянусь к нему навстречу, прижав руку к груди и буквально наскакивая:

— Ну и прекрасно, поздравляю!

— Ну, и спасибо.

Я смотрю ему в глаза и интересуюсь:

— Я могу идти?

Или, может, еще поговорим о твоих бабах? Андрей сердито поджимает губы:

— Да.

— Благодарю.

— Угу.

Вот и обсудили. Разворачиваюсь и иду к себе в кабинет, оставляя Калугу стоять посреди холла.

Ему, видите ли, со мной некомфортно!

* * *

За окном смеркается… Ошалевший от потрясений народ сплоченными рядами уже разбежался по домам…. И Калугин с Наташей тоже ушли… И даже Люся смылась, не стала дожидаться Егорова. Одна я тут брожу, как тень, все никак не успокоюсь после разговора с Андреем. Когда возвращаюсь к себе, из комнаты отдыха после чашки кофе, у дверей обнаруживаю поджидающего Егорова, который первым и заходит в кабинет:

— Пойдем ка!

Здесь у меня полумрак, горят только настольная лампа, да монитор компьютера. Вот и еще один неудачный день подошел к концу. Не знаю, что обсуждать заявился Егоров, но спешу выплеснуть наболевшее:

— Борис Наумыч мне кажется уже пора прекращать этот бардак.

— Спасибо.

— Вот пусть завтра все инвесторы соберутся и расставят все точки над i.

Но он меня, кажется, слушает в пол уха — оно и понятно, где мы, а где инвесторы. Егоров садится за стол и смотрит в монитор, на котором так и осталась открытой страница сайта специфических «услуг»:

— Ну, как тебе, студенточка?

Чуть наклоняюсь в сторону мерцающего экрана и, прищурившись, рассматриваю представленную там диву.

— Ну, ничего так, а что?

— Это она-а-а!

— То, есть?

Кстати, мне кажется это вовсе не та страничка, на которой я застрял. С подозрением кошусь на Егорова — он что тут, лазил, втихаря, пока меня не было на месте?

— Ну вот, та самая, которая подставила меня перед Каролиной.

— Вы уверенны?

Он шипит сквозь зубы:

— Естественно. Я ее никогда не забуду.

Это сразу прибавляет мне воодушевления — через нее мы наверняка сможем докопаться, что за блоха укусила Каролину и заставила ее вести себя столь разрушительным образом.

— Борис Наумыч, ну это же супер! Надо позвонить и заказать ее.

Сразу тянусь к телефону на столе. Вижу, как Егоров напрягается, оглядывается на меня и испуганно интересуется:

— Подожди, это как, позвонить, в каком смысле?

— В прямом.

Тыкаю трубкой на экран:

— Там же телефон есть?

Начинаю нажимать кнопки, приводя Наумыча, почему-то, в паническое состояние, заставляющее его вскочить и схватить меня за руку, мешая:

— Подожди, подожди… Ты что, с ума сошла? Вызвать проститутку в офис!

Даже вырывает из рук мобильник и кидает его на стол. Потом снова смотрит на фотографию дивы в мониторе. Пожимаю плечами:

— А что тут такого?

Это же отличный шанс и его нужно использовать, а не строить из себя невинную девочку. В смысле мальчика. Забираю назад свой мобильник.

— Во-первых, она уже здесь была, а во-вторых …

Оглядываюсь на темный проем двери:

— В офисе нет никого!

Егоров все равно трусит, его лицо перекашивается от внутренней борьбы:

— Подожди, подожди…, не, не, не…

Да чего ждать то — недоуменно смотрю на него.

— Я так не могу... Кто будет разговаривать? Ты?

Блин, кто из нас мужик?

— Нет, Борис Наумыч, с женщинами они общаются крайне неохотно.

Егоров поднимает удивленно плечи:

— Я не знаю, что говорить в таких ситуациях!

Ну, когда-нибудь надо начинать. Учись, пока Игорек жив. Уверенным тоном продолжаю убеждать:

— А я вам все расскажу.

Наумыч, вдруг, подозрительно косится:

— А ты откуда знаешь?

Откуда, откуда… Да, мы с Зимой каких только сайтов в свое время не излазили. Делаю таинственное лицо:

— Мне рассказывали.

Прекращаю прения — хватит вопросов:

— Диктуйте номер.

Егоров поворачивается к монитору и начинает диктовать.

— 8- 936 — 172- …

По мере того как он говорит, я нажимаю кнопки, а потом отдаю мобильник шефу в руки. Тот тут же прижимает его к уху, прислушиваясь к длинным гудкам.

Я топчусь рядом, время идет. Начинаю метаться вдоль темного окна. Иногда нависая над Егоровым и выплескивая на него, приглушив голос, один совет за другим... Делюсь, так сказать, личным опытом:

— Главное говорите все конкретно, имя, возраст, все данные.

Стоп, да, еще! Грожу пальцем:

— Да не спрашивайте о цене, а то подумают, что какие-то студенты звонят и пришлют какую-нибудь прыщавую.

Был такой неудачный опыт — помнится, тогда поручили ответственное дело Кривошеину. Егоров видно на взводе — не отрывая трубку от уха, недовольно взрывается:

— Хорошо. Я все понял!

Отступаю к окну и уже там нервно топчусь, оставшись не у дел, и готовый снова прийти на помощь. Егоров нервно вздыхает — все нет и нет связи.

— Ой, мне раньше никогда не приходилось звонить в подобные заведения.

Киваю, подбадривая:

— Ничего, все бывает в первый раз.

Егоров удивленно смотрит на меня — блин, опять сейчас будет вопросы свои дурацкие задавать. Любопытный, как бабка на завалинке. Приходится переходить в наступление — тоже широко и удивленно раскрывать глаза и поднимать вверх брови:

— А что вы на меня так смотрите?

В этот момент происходит соединение и Егоров, перекосившись в лице, судорожно машет рукой, призывая к тишине.

— Тихо!

Потом вдруг встает.

— Алле, девушка…. А-а-а... Мы тут звоним по поводу вашего… э-э-э

Меня аж передергивает и лицо перекашивает мученическая гримаса — капец, «мы тут звоним», всем колхозом что ли? Начинаю в ужасе махать руками, стараясь привлечь внимание Наумыча, а тот продолжает блеять:

— … Э-э-э … Объявления в интернете.

Стучу Егорова по плечу и когда тот оглядывается, отрицательно качаю головой — все не так!

Он делает в ответ успокаивающий жест.

— Мы бы хотели…

Опять возмущенно подпрыгиваю, сморщившись, мимикой и шлепанием губами, пытаясь хоть что-то подсказать. Егоров придерживает меня рукой, успокаивая, а потом исправляется:

— А!...Я бы хотел…э-э-э…

Он вдруг поворачивается к монитору, качая головой:

— Тут у вас в каталоге… полно девочек.

Действительно «старый ловелас»… Закатываю глаза к потолку.

— Да, выбрал… Вот эта… Лолита, 19 лет… Да, точно, вот на второй странице…. А-а-а, свободна?!

Егоров оборачивается ко мне и шепчет:

— Свободна!

Поджав губы бантиком, прикрываю глаза и удовлетворенно киваю — отлично, пусть приезжает.

Они там еще договариваются о каких-то деталях:

— Хорошо. Это очень хорошо. … Гхм…Чем быстрее, тем лучше.

У него даже голос от волнения садится. Наумыч оглядывается на меня, видимо с каким-то вопросом, но я же не слышу, что там говорят, на другом конце. Дернув подбородком вверх, вопросительно смотрю на шефа и он решительно диктует в трубку:

— Пишите адрес.

Вот это правильно! Снова поджимаю глубокомысленно губы и одобрительно киваю.

* * *

С полчаса сидим и ждем вызванную даму. И пьем шампанское за успех затеянного мероприятия. Нужная бутылочка, как раз, обнаруживается у меня в сейфе. Егоров пьет стоя, оперевшись на спинку кресла, весь в нетерпении и ожидании, ну а я устраиваюсь напротив, усевшись на край стола, нога на ногу. Наумыч время от времени нетерпеливо посматривает на часы, у меня же такого зуда нет. Делаю еще один глоток из бокала:

— Хорошо сидим.

— Да, Марго…

Он качает головой:

— Я очень, очень тебе благодарен. За все, что ты для меня делаешь, честное слово.

Пожав плечами, он выходит из-за кресла, поближе ко мне:

— Знаешь, в последнее время и поговорить не с кем… Вот так вот, по душам.

Грустно улыбаюсь — это точно. У меня из друзей, одна Анька и осталась. Раньше хоть с Калугой можно было о чем-то поговорить, но, кажется, наши дорожки расходятся все дальше. Егоров садится в кресло за стол и поднимает вверх палец:

— Я хочу тебе сказать, если тебе от меня потребуется какая-нибудь помощь…

Он рубит рукой воздух:

— …В любое время!

Потом еще раз:

— Вот в любое время, честное слово!

Ну вот, еще одна близкая душа. С грустной улыбкой смотрю на него:

— Верю Борис Наумыч, верю. Спасибо вам, большое.

Наумыч допивает шампанское из бокала, поглядывая на меня с таинственным видом, морщится и еще раз поднимает указательный палец вверх:

— У меня к тебе вопрос…, такой..., нетактичный.

Он качает из стороны в сторону своим пальцем, будто извиняясь за эту свою нетактичность, и виновато на меня смотрит. Мне уже любопытно, особенно под шампанское… И я с безмятежной улыбкой соглашаюсь:

— Да, ради бога.

— Вот скажи мне. У тебя …

Он вдруг замолкает и сопит.

— с Калугиным Андреем...

Что у меня с Калугиным Андреем? Неужели уже весь офис сплетничает и шепчется про нашу сегодняшнюю стычку? Все веселье и добродушие сползают с моего лица. Егоров, наконец, заканчивает свою тухлую мысль:

— Какие отношения личные, а?

Зависаю, не зная, что сказать и настроение портится совершенно. Причем тут личные отношения? Какие тут могут быть личные отношения!? Особенно после признания Калугина… Ему видите ли с Наташей «комфортно», поэтому они, дескать, вместе, а от тебя мутированная дурища одни пощечины… Не знаю, что шефу ответить. Да и надо ли? К тому же, Наумыч сам всегда долдонит — на работе никаких личных отношений. Хотя на свою дочку он это правило не распространяет! Опустив глаза вниз, выдавливаю из себя:

— Да, э-э-э… Нникаких… личных отношений… мне даже странно, что вы про это спрашиваете.

Егоров радостно стучит кулаком по столу:

— Вот, я всегда говорил слухам в редакции верить нельзя!

Каким слухам? Ну, точно, значит действительно кто-то уже напел про стычку. Поднимаю на Наумыча глаза и пытаюсь отбрехаться:

— Борис Наумыч, вы прекрасно знаете, что я не сторонник личных отношений в коллективе.

Егоров тянет ко мне обе руки и встает, чтобы приобнять. Я добавляю:

— И в первую очередь я примеряю это правило на себя.

— Извини Марго, но я сейчас не про это.

Наумыч расцветает радостной улыбкой:

— Просто я сейчас рассматриваю Калугина, как потенциального зятя.

Как кого? Меня словно под дых бьют. Даже челюсть отвисает вниз. Значит, это правда? Наумыч мечтательно тянет:

— Вот у них сейчас с Наташей такие хорошие отношения. Тьфу, тьфу, тьфу!

Он торопится cклониться над столом и постучать по дереву:

— Чтоб не сглазить.

Сижу, c потухшей физиономией и никак не могу прийти в себя.... Калуга, он же всегда так вывернет, что и не поймешь ни хрена. Только догадками и питаешься — так или не так... Ему же просто с Наташей комфортно и романов он не крутит… А потом кто-нибудь раз — и вдарит ниже пояса — все так и именно в худшем варианте... Потенциальный зять и счастливый жених.. . Егоров задумчиво качает головой:

— Какая красивая пара.

На мои глаза наворачиваются слезы, и обиженно отвисает губа. Опускаю голову, пялясь на живот Егорова. Капец, что вы все тычете в меня своей разлюбимой Наташенькой — сначала Калугин, теперь Егоров. Любитесь с ней, женитесь, разводитесь… Наумыч склоняется к моему лицу, садистски пытаясь заглянуть в глаза:

— Какие два красавца, правда?

Стараюсь кивнуть — на большее нет сил. Главное — не расплакаться.

* * *

Сидим дальше. Только я уже, отвернувшись спиной к Егорову. Кручу в руках полупустой бокал — на душе и так муторно, а тут еще выслушивай матримональные планы. Наумыч притих в моем кресле, сидит, подперев голову и с довольной физиономией. Наконец, слышу:

— Ха-ха-ха …Веселенькая ситуация.

— Это вы о чем?

Прикладываюсь к бокалу и допиваю содержимое.

— Мы сидим в кабинете главного редактора, попиваем шампанское и ждем проститутку.

В открытую дверь доносится звук открывающегося лифта, и мы настороженно смотрим в сторону дверного проема. Она? Но почему не позвонила, чтобы встретили? Она ж не знает куда идти. С сомнением говорю:

— Кажется, кто-то пришел.

Егоров поднимается с напряженным лицом, и я тороплюсь его успокоить:

— Так, Борис Наумыч!

Подступаю к нему вплотную, и он нервно приобнимает меня, поглядывая на дверь:

— Я так волнуюсь.

Снова повторяю уверенным голосом:

— Будет все нормально.

Смотрим друг на друга, и я киваю — только спокойствие! Сейчас мы ее встретим и поговорим.

Дверь распахивается без стука. Вспышка, вспышка! Они слепят и не дают сообразить, что происходит. Резко оглядываюсь — там стоит Каролина Викторовна, высоко задрав руку с фотоаппаратом в руке. Она радостно вопит:

— Ух, ты!

И почти бегом бежит к нам с сумасшедшей улыбкой в полумраке.

— Ха-ха-ха... Это как я удачно зашла!

Мы переглядываемся, а Каролина делает еще несколько снимков. Егоров мычит в полной прострации:

— Каролина, ты чего делаешь то?

— Хо-охо-хо!

Она трясет фотоаппаратом, нажимая на кнопку, но тот никак не срабатывает. Но вот, новая вспышка.

— Все-таки, Инесса Павловна умная женщина!

Кто такая Инесса Павловна? Смотрю то на Наумыча, то на его жену. Егоров начинает что-то мямлить щурясь.

— Каролина..., ну…Э-э-э…

— Улыбочку, улыбочку…, потому что здесь весело было.

Она хихикает, опуская объектив аппарат вниз и Егоров, наконец, отпускает мое плечо. Опять я попала на их разборки… И опять вроде как виновница развода. Черт! Прячу глаза, таращась в пол. Егоров опять канючит в сторону жены:

— Ну не позорься, ну…

Каролина орет:

— Это я позорюсь Егоров? Это ты все время меня позоришь, причем не переставая!

Мне неудобно и почему-то стыдно вот так стоять перед ней. Пытаюсь оправдаться и что-то лепечу, не глядя на Каролину:

— Каролина Викторовна, ну что вы говорите, мы просто общались.

Та лишь ухмыляется:

— Не волнуйся, дорогая, судья разберется, просто вы общались…

Она наклоняется в сторону Егорова, повышая голос:

— … Или непросто!

Наумыч тоже начинает орать над ухом, заставляя меня поморщиться:

— Хватит, я тебе сказал!

Каролина Викторовна неожиданно успокаивается:

— Действительно, хватит… Она сказала трех снимков выше крыше.

Полный капец. Со вздохом начинаю нервно поправлять волосы. С этой семейкой никакого здоровья не хватит.

— Всего хорошего, голубки.

И бросается прочь из кабинета. Егоров оправдывается:

— Ну, вот видишь?! Маразм крепчал!

Вижу. И потому снова прикладываюсь к остаткам шампанского и искоса смотрю на шефа.

* * *

Сидим дальше. Наконец раздается звонок на мобильник и Егоров отправляется встречать заблудившуюся девицу. Меня охватывает дрожь нетерпения и я, обхватив плечи руками, нервно брожу вдоль темного окна в их ожидании. Но вот в холле слышится глухой бубнеж Наумыча и дверь распахивается:

— Вот, будьте любезны, проходите, пожалуйста.

Смотрю на входящих. Невысокая плотная крашеная блондинка в зеленом платьице со шнуровкой на груди с красной сумкой в руках, совсем не похожа на девицу — вамп из интернет — каталога. Что-то я не понял — это кто? Наумыч суетливо подталкивает гостью:

— Вот сюда…, и здесь мы сейчас…

Он плотоядно хлопает одной рукой о другую, и дамочка недоуменно оглядывается на него. Она явно не ожидала встретить в кабинете еще одну женщину.

— Подождите, так это що, мы втроем, что ли будем?

Она кладет свою ужасную сумку на мой стол, крутит пальцами завязочку на груди платья и сомнительно качает головой:

— Э-э-э… Это совсем другие расценки.

Наумыч торопится ее успокоить:

— Нет, нет, что вы.

Похоже, он тоже понял свою промашку и не знает, что теперь с этой теткой делать. Нервно тянет к ней свои ручонки, отнимает завязки и пытается завязать их снова и покрепче.

— У нас ничего не будет.

Девица, почувствовав возможную потерю бабла, разочарованно тянет:

— Это как?

Я не понимаю, чего Егоров с ней церемонится и вмешиваюсь:

— Борис Наумыч, подождите, но это не она!

— Сам вижу. Похожа, но не она.

Да не похожа она нисколько. Та девочка, на сайте, ого-го…, а это какая-то лимита страшенная. Говорю ей, кивая на монитор:

— Девушка, мы, вообще-то, Лолу заказывали.

— Да какая вам разница! Может я гораздо лучше Лолы?!

Егоров пытается ей втолковать:

— Вы не понимаете, мы заказывали именно эту девушку.

Он тоже тычет пальцем в сторону экрана.

— Эту и никакую другую!

Девица наклоняется в сторону экрана, приглядываясь:

— Шо, так понравилась?

Игорьку, можно сказать и да, а вот Наумыч судя по всему, не в восторге… Вот тебе и «шо»… Егоров мнется:

— Да нет, нам надо поговорить с ней.

Вижу, как девица начинает мяться и переступать с ноги на ногу — явно что-то знает.

— Да ее нет.

Пытаюсь надавить:

— Как, нет? А где она?

— Уехала.

— Куда уехала?

— Я не знаю. Куда-то отдыхать за границу... Смоталась по вашему адресу на какую — то халтурку и тут же улетела.

Она вдруг мечтательно задирает глаза к потолку:

— Интересно сколько тут ей забашляли.

Похоже, все сходится — ту Лолу действительно специально подослали, да еще и заплатили сверх меры. Егоров подталкивает гостью обойти вокруг меня к креслу:

— Девушка, иди сюда… Иди сюда…Вас как зовут?

— В жизни или на сайте?

— Ну, мама с папой, как назвали.

— Даша.

Наумыч лезет во внутренний карман пиджака и достает оттуда бумажник:

— Дашенька, вот постарайтесь вспомнить — куда она улетела?

Он сует ей в руки сто долларов.

— Ну, кажется, в Турцию.

— Угу.

По глазам видно, что врет и Наумыч достает еще и пятитысячную купюру. Девица сразу меняет показания:

— А… или в Египет.

Новая стодолларовая бумажка.

— А, точно, в Египет, да!

Это нам ничего не дает, и я влезаю в их разговор:

— А телефон мобильный есть у нее?

Тетка поджимает губу и качает головой:

— Не знаю.

Егоров крутит перед носом пустым бумажникам, а девица смотрит полученные деньги на просвет. Намек понят, и я кидаюсь к своей сумке, лежащей в кресле у стены:

— А если, вот, как-нибудь, постараться вспомнить?

Нахожу в россыпях барахла кошелек, извлекаю сто долларов и отдаю девице. Та косит глаза — нет ли еще, и преданно тянет:

— Оу… Я поспрашиваю.

Егоров бесцеремонно лезет в мой кошелек, выхватывает оттуда еще две такие же зеленые бумажки и сует проститутке в руки. Я только губами шлепаю от такой беспардонности.

— Поспрашивай, пожалуйста. И позвони обязательно вот по этому телефону.

Отдает ей свою визитку и девица, осознав, что выкачала все что могла, кивает:

— Ну-у…, хорошо.

Порывшись в кошельке, нахожу еще одну сотню баксов и отдаю:

— Даша, ты наша последняя надежда.

Надеюсь Егоров возместит эти траты… Хотя с него станется завтра же все и забыть. Девица недоуменно оглядывается по сторонам:

— И что, это все? Я могу идти?

Егоров кивает:

— Ну да.

— И что, и делать ничего не надо?

Не могу удержаться:

— Ну хочешь, спляши.

По-прежнему до конца еще не веря в происходящее, «Шо» забирает сумку со стола и косится на меня:

— Да я не умею.

— Ну, тогда иди.

Все также недоверчиво, качая головой, труженица тела удаляется восвояси:

— До свидания.

Заглядываю в опустошенный кошелек и бросаю его на стол. Егоров кричит вслед исчезнувшей девице:

— Всего доброго!

Потом с сомнением смотрит на меня:

— Вот как думаешь, позвонит — нет?

Скорее всего, нет, но расстраивать старика не хочется, и я пожимаю плечами:

— А черт ее знает?!

И опять застываю, зябко обхватив себя руками. В общем-то, мы не продвинулись ни на шаг. Единственно подтвердилось, что Лола возникла тут не случайно. Остается разобраться кому это выгодно. Наумыч продолжает копошиться в своем пустом бумажнике.

— Слушай, а проститутки вообще-то дорого, да? Ты, смотри…

Тоже мне, боец сексуального фронта. Лишь фыркаю в ответ и качаю головой.

* * *

Уже совсем поздно добираюсь до дома. Ужинать не хочется, и я, переодевшись в темно-синюю обтягивающую маечку и голубые шорты, отправляюсь к Аньке в гостиную пить пиво. Хотя, конечно, после шампанского с конфетами пить пиво не комильфо и в приличных домах об этом лучше не рассказывать. В квартире полумрак, я сижу по-турецки на диване, две бутылки мы уже уговорили и я продолжаю в пол уха слушать Анькины маньячные ужастики про подброшенный букет бордовых роз. Сомова идет на кухню достать из холодильника очередные две бутылки, а потом снова возвращается ко мне:

— Ну, вот, Гош представляешь, а потом он стал звонить сопеть в трубку, говорить, что мы там будем вместе…

С несчастным видом она присаживается на боковой модуль дивана и протягивает одну из бутылок мне:

— На, держи!

Когда забираю емкость, запотевшую от холода, из ее рук, она, волнуясь, продолжает с прерванного места:

— … Или должны быть вместе….В общем, не помню.

Анюта жалобно смотрит на меня:

— Короче, мне уже не смешно, мне страшно!

Действительно, не до смеха, тут я согласен.

— Да уж неприятно как минимум.

Хотя трястись, как банный лист и бить в колокола, пока рано. Аньку, да и меня тоже, просто поднимут на смех. Или отмахнутся, как от надоедливых мух.

— Мне кажется, он следит за мной.

— Может, следит, а может…

Мне приходит в голову одна мысль, которую отбрасывать, совсем не стоит. Откуда этот хмырь про Аньку все знает? Он же, если и видел ее, то только на постерах…Ну и голос слышал, конечно.

Замираю, глядя на подругу.

— Что, а может?

Может, может…. В кино, обычно, это те на кого не подумаешь.

— Гош, ну говори, говори.

— Слушай, может это кто-то из твоих знакомых?

Сомова тянет бутылку ко рту, но от высказанного предположения, ее лицо жалобно перекашивается:

— Господи, ты долго думал?

Она судорожно пьет из горла бутылки пиво, хотя, наверно, ей больше помогли бы сейчас коньяк или виски. Пытаюсь развить свою мысль:

— А ты напрасно иронизируешь. Мы недавно публиковали статистику — так вот в трех случаях из пяти маньяки были лично знакомы со своими жертвами!

Сомова пугается еще больше:

— Господи, ну вот умеешь ты успокоить!

— Давай, давай Сомова, вспоминай, может быть ты не обратила на кого-то внимания, может быть отвергла чьи-то ухаживания. Ну?

Анюта отворачивает нос в сторону, задумавшись:

— Да нет, ну, бегал там за мной какой-то в институте.

Она безнадежно отмахивается.

— Так это сто лет назад уже было.

Ну, да, что-то такое помню, рассказывала…, то ли Владимир, то ли Вадим… Ша… Шу... Шулепов, кажется. Нет, Шепелев! Но это, действительно история столетней давности.

— Слушай. Ну, не может быть, что за столько лет работы на радио к тебе никто не пытался клеиться.

Сомова кусает губы:

— Ну, клеились, ну так, по мелочи, ну.

А потом срывается на крик:

— Я уже даже не помню!

Это все эмоции. Нужно успокоиться и поднапрячься.

— Так надо вспомнить!

Сомова, отвернувшись, снова прикладывается к бутылке.

— Господи, кошмар, мне даже не верится, что это со мной происходит все.

И чего себя накручивает, спрашивается? Сама себя заводит, а потом истерит. Снова пытаюсь, хоть как то успокоить:

— Ладно, Ань, не гони волну, в конце концов, он тебе только цветы подарил пока.

Кстати, букета нигде не видно. Выбросила или к себе в комнату в вазу поставила? Шутка. Тоже прикладываюсь к бутылке и делаю хороший глоток. Анька продолжает ныть, но уже не так бурно:

— Это пока.

Что-то мы ушли в сторону от линии партии. Решительно отставляю бутылку в сторону:

— Так. давай, давай, вспоминай! Всех своих воздыхателей! По крайней мере тех, кому ты давала этот номер телефона.

С несчастным видом Сомова смотрит на меня и молчит. Неужели кроме убогого Марата, у нее никого за эти годы не было? Целых полчаса потом еще бодаемся и все без толку. А потом я иду спать — на сегодня экстрима хватит.