День за днем (гет)

Утром я просыпаю звонок будильника, и на работу приходится собираться впопыхах. В этом тоже есть свои плюсы — значит, выбирать наряды и прически меня Анька не заставит, одену, что под руку подвернется. Сегодня это оказывается синяя блузка с белой оторочкой и брюки. Выскакиваю из спальни, застегивая пуговицы на ходу, и бросаю взгляд на часы на руке:

— Блин, капец!

Почти бегом несусь в прихожую — там я вчера оставил свой портфель. Сомова пытается затормозить на завтрак:

— Гош, подожди, я тебе бутеров сделала, с кофе.

Хватаю портфель и несусь с ним назад в спальню:

— Ань, капец, я опаздываю, какие бутеры?!

— Да, подожди ты, две минуты ничего не решат!

— Это ты гонщикам формулы один расскажешь.

Я уже скачу галопом опять в прихожую, теперь к стенному шкафу.

— Слушай, я ж серьезно!

Вот на хрена она меня все время отвлекает? Роюсь в шкафу и уже забыл, зачем полез.

— Ну, не надо на голодный желудок, плохо же на голодный желудок!

— Ань, я же тебе объясняю, что я завтрак свой проспал!

Стучу по наручным часам и бегу назад в спальню — может, там вспомню, чего хотел. Сомова кричит мне вслед:

— А ты дядю Толю помнишь, кстати?

Торможу на полном скаку, не понял.

— Какого еще дядю Толю?

— Ну, дядю Толю Шаповалова, который тебе журналы из-за границы присылал про футбол?

— Не, я помню… А сама то ты чего вспомнила?

— А вот, смотри, чего я нашла.

Лезет в угол за холодильник и извлекает на свет божий старенький красный альбом. Она идет ко мне, подняв его над головой, а я чуть не прыгаю на одной ноге, от нетерпения и радости. Конечно, я узнал!

— Блин!

Отнимаю и сразу на месте открываю. Это он!

— Ни фига себе, слушай, где ты это нарыла?

— Ну вот, места надо знать.

Дернув головой, откидываю волосы назад. Ну, это просто восторг! Листаю и не могу оторваться:

— Ни фига себе, слушай, Сократес, Гуллит, Платини! Смотри, это же я все клеил.

Хлопаю себя рукой по лбу:

— Мама дорогая, господи! Сколько лет!

Опомнившись, смотрю на часы:

— Слушай, меня сегодня точно закопают.

— Успеешь ты.

Закрываю альбом и тащу его в спальню:.

— Успеешь… Мне статью сдавать! А она у меня не написана, ни строчки.

— Ну, куда ты альбом понес!

В спальне хватаю сумку и спешу на выход, на ходу запихивая в нее альбом. Анька ворчит:

— Оставь дома, зачем он тебе на работе?

— Ну, на фиг. Это мой альбом, понимаешь? Это Гошино! Анька слушай, какая ты у меня умница. Спасибо тебе!

В порыве нахлынувших чувств наклоняюсь к ней и целую в щеку:

— Умничка, ты даже не представляешь, что ты для меня сделала.

— Ну ладно, беги, а то там тебя действительно закопают еще, не дай бог.

Снова роюсь в сумке. Все-таки, женская сумка — это маленькая вселенная, здесь найдется все что угодно, кроме порядка, конечно. Наконец, достаю мобильник и открываю крышку.

— Слушай, у меня тут три голосовых сообщения.

Когда включаю, из трубки тут же раздается голос Люси:

«Алло Маргарита Александровна, перезвоните, пожалуйста, Борису Наумычу, это очень важно и срочно. Спасибо».

— Гкхм.

«Маргарита Александровна, знаете у нас тут небольшое ЧП. Перезвоните, пожалуйста, Егорову. Он очень ждет».

Смотрю на Аньку, а она многозначительно кивает мне в ответ.

«Маргарита Александровна, Егоров очень нервничает, перезвоните, как только сможете».

Это мне уже не нравится:

— Блин, у них там пожар что ли?

Судорожно начинаю переобуваться. Сомова подливает масла в огонь:

— Ну, будешь знать, как телефон отключать в следующий раз.

— Спасибо, успокоила!

— Угу.

Беру с собой еще и портфель, посылаю Аньке воздушный поцелуй, получаю ответный и убегаю.

* * *

Долетаю до редакции за полчаса и все равно опаздываю... Вернее задерживаюсь. Выхожу из лифта и сразу натыкаюсь на Зимовского. Специально поджидал гад, что ли?

— О, доброе утро, Маргарита Александровна!

Сумка на плече, в одной руке портфель, другую засовываю в карман брюк.

— Доброе… Антон, скажи, пожалуйста, а что у вас вчера случилось?

Этот раздолбай, тут же, принимает задумчивый вид:

— Вчера, вчера…. А-а-а, вчера! А что, у нас главный редактор не знает, что происходит в издательстве? А?

Сколько ж терпения с ним нужно. Останавливаемся перед кабинетом:

— Я задала вопрос.

— Да так, ничего, по мелочи.

— А, именно?

— Ну-у-у, у Мокрицкой сейф вынесли.

Не понял.

— В смысле?

— В прямом. Открыли сейф, достали деньги и закрыли сейф. В три приема, ха-ха-ха.

И он так просто говорит об этом? Ошарашенно смотрю на него:

— Подожди. А как, кто?

Антон делает загадочный вид:

— Ну, как обычно — тот, на кого меньше всего подумаешь.

— Так, Зимовский, я знаю, что ты у нас очень умный, может, хватит говорить загадками…. Что ты на меня так смотришь?

— Да вы не беспокойтесь, Маргарита Александровна, с вас я подозрения сразу снял — вас же вчера полдня на работе не было.

Вот, язва, я ухмыляюсь:

— Так, Зимовский!

— Нет, нет, нет, извините, но это факт. И потом, действительно, зачем вам торчать целый день, когда у вас есть такой замечательный зам? Который сам все разрулил и, заметьте, без ментов.

Скептически киваю — давай, тренди, помело.

— Отлично, мы представим тебя к Герою России!

Антон одобрительно кивает. Неужели и правда ждет благодарности?

— Я подробности сегодня услышу или нет?

— Я тебе звонил вчера, чтобы рассказать эти самые подробности, но у тебя же постоянно телефон отключен.

— Я была на важной встрече!

— А Гоша себе такого никогда не позволял! Даже, когда встречался с пятью женщинами одновременно!

Странная аналогия… Стоп! Он что намекает, что я вчера встречался с мужиком? Напрягаюсь — откуда вынюхал? Нет, это просто совпадение…. И вообще это у нас с Андреем получилось не нарочно… И не собачье дело Зимовского!

— Я жду!

— Чего?

— Кто взял деньги?

Но выяснять все до конца приходится уже в другом месте — из своего кабинета выглядывает Егоров и машет рукой зайти. Еле успеваю заскочить к себе, оставить сумку и портфель, а потом спешу в кабинет к Наумычу. Там уже Антоша успел занять кресло возле стола, так что прохожу в угол и пристраиваюсь на столике рядом со стоящим там монитором. По метаниям Егорова, очевидно, что он вне себя, а значит, увы, адекватного разговора не получится.

— Марго, ты уже в курсе?

— О том, что из сейфа пропали деньги?

— Да и взял их Максим… Пойман, можно сказать, с поличным!

Я недоверчиво качаю головой. Максим? Егоров продолжает брызгать слюной:

— Ну что, марксисты — ленинисты, удалось построить коммунизм в отдельно взятой редакции?

Зимовский укоризненно тянет:

— Борис Наумыч!

— Что, Борис Наумыч? Он был правой рукой у Эльвиры! Он знал о всех наших денежных потоках!

Не могу удержаться:

— Борис Наумыч, мне все равно кажется, что здесь что-то не так.

Тот взмахивает недоуменно руками:

— Как, что не так!? Деньги нашли в портфеле, что не так? Когда кажется, креститься надо!

Антон пытается пошутить:

— Ну, вообще — то, марксисты — ленинисты не крестятся.

Но эта шутка только сильнее заставляет Егорова психовать:

— Хе-хе-хе-хе. Смешно! Во, съюморил!

Он засовывает очередную таблетку в рот и снова начинает буянить:

— Да как вы не понимаете, что если бы моей жене не понадобилось забрать это дурацкое платье, мы бы этого ублюдка никогда бы за руку не поймали!

Пытаюсь все-таки получить вместо истерики более толковые ответы:

— А что там была большая сумма?

— Да причем здесь сумма большая!? Я еще раз говорю — он сидел на огромных деньгах и страшно подумать, что он с ними мог сделать!

Он жует свои таблетки и пытается что-то невнятно произнести:

— А дыс…деньги были.., пыс…не маленькие.

Да-а-а, с холериком спорить, что писать против ветра. Зимовский услужливо поддакивает Наумычу:

— Вот так работаешь с человеком, работаешь, а потом пу-у-у… Как говорится в семье не без урода.

Что-то он слишком быстро согласился записать Макса в карманники, как пить дать, эта гнида сама руку и приложила. Полусижу, притулившись к компьютерному столику и засунув руки в карманы, и пытаюсь прощупать ситуацию:

— А у меня все равно не стыкуется.

Егоров отходит от своего рабочего стола и буквально нависает надо мной.

— Чего у тебя не стыкуется?

Вижу угрюмый взгляд Антона и понимаю, что двигаюсь в правильную сторону:

— Ну хорошо, если это он взял деньги… Да! Зачем он к себе в портфель положил? Он что не знал, что будут обыскивать?

Наумыч брызжет слюной, ничего не соображая... Не хочет он соображать, а жаль:

— Мне плевать знал он или не знал!

Вижу, как Зимовский с довольной рожей отводит взгляд в сторону — понимает, что разборок не будет и это лишь утверждает меня в мысли, что это его рук дело. Егоров продолжает вопить и разоряться:

— Поймали, все! Понятно?

Я соскакиваю со столика, готовый ринуться в бой и настаивать на своем:

— Да я не могу поверить, что Максим взял вот так и…

Егоров орет:

— Хватит! Я тебе сказал! Уже второй раз!

Зимовский поддакивает:

— Действительно, Маргарита Александровна, вас вообще не было, вы ничего не видели.

Опираюсь рукой на егоровский стол и буквально нависаю над Антоном:

— Я хорошо знаю этого человека!

— Сколько вы его знаете? М-м-м?

Сразу затыкаюсь, и, снова засунув руки в карманы, молчу. Увы, я проиграл этот бой.

— Вот видите и трех недель не прошло. А говорите с таким запалом, как будто вы с ним воевали.

Егоров, стоящий к нам спиной, оглядывается и добивает, делая мое поражение разгромом.

— Все хватит беллетристики, у меня люди ждут. Это была наша кадровая ошибка!

Наумыч идет к выходу, а потом вдруг возвращается назад.

— Так, где он?

Что-то ищет на столе, под столом и, наконец, извлекает откуда-то свой бумажник. Мы с Антоном с удивлением наблюдаем этот маразм. С подозрением на нас поглядывая, Егоров добавляет:

— Береженого — бог бережет.

Заложив руки за спину, он уходит из кабинета, а я так и остаюсь стоять у окна в раздрае чувств. Был бы здесь Гоша, поставил бы всех этих уродов на место…. А что я? Беспомощная курица! Стою и комплексую, облокотившись обеими руками на спинку кресла Наумыча. Как же я не люблю проигрывать! Зимовский поднимается из кресла напротив:

— Ну что, к станку?

— Зимовский!

— М-м-м?

— А тебе не кажется, что все как-то быстренько сошлось?

Он делает пару настороженных шагов в мою сторону:

— Что именно?

— Ну, у нас в издательстве на деньгах сидел очень тупой человек, с двумя высшими образованиями. Который взял себе спокойно ключ, достал деньги из сейфа, положил их к себе в портфель и сидел себе спокойно — ждал, пока у него их найдут?

— Ну, в любом стаде найдется паршивая овца. Или у тебя есть другие варианты?

Не могу удержаться:

— В этом стаде я знаю только одну паршивую овцу и это ты!

Антон сразу крысится:

— Слышь ты, не тебе об овцах рассуждать. Ты сама жаба из другого болота, так что квакай потише.

Стоим нос к носу, и я прямо-таки чувствую его ярость… И чем сильнее он злится, тем больше во мне просыпаются азарт и желание настоять на своем. Задорно вскидываю брови:

— А то, что?

— А то, мало ли. Здесь такие цапли ходят!

— Я вижу Зимовский, ты нервничаешь. Значит, я на правильном пути. Имей ввиду — я доведу это дело до конца!

Обхожу его сзади с желанием удалиться и прекратить пустой разговор.

— Ваше дело, Маргарита Александровна, довести номер до печати.

Останавливаюсь у него за спиной и, склонив голову чуть на бок, жду, что еще пролает этот пустобрех. И он не заставляет себя ждать:

— А то там только одной статьи не хватает — вашей.

А потом оборачивается со злобной физиономией:

— Так что я бы, на твоем месте, пошел бы и хоть немножко поработал!

Вот зараза, врет и не краснеет. Но я тоже умею наезжать:

— Не тебе указывать, что я должна делать, понял?

Почувствовав отпор, тут же меняет тактику:

— Послушай… э-э-э..,, а может, ты с ним в доле была, а?

Гаденько ухмыляется. Хочет, чтобы последнее слово все же было за ним.

— Он взял бабки, а ты за углом в машине ждала?

— Пошел ты!

Ухожу, чувствуя свое бессилие и слыша в спину ядовитый смех… Все также, руки в карманы, иду, весь в ярости, по холлу редакции. Впереди, передо мной, маячат две фигуры, но я в своем праведном гневе, ничего не вижу и не слышу. Все мысли о произошедшем разговоре , все-таки, какая гнида Зимовский. Оглядываюсь в сторону его кабинета и не могу сдержать эмоции:

— Урод!

И чуть не налетаю носом на Калугина. Тот смотрит на меня и переспрашивает:

— Что?

Он трогает меня за локоть, но вопрос доходит до меня как из другой вселенной, и я непонимающе смотрю на Андрея:

— Что «что»?

— Ты, сейчас, чего-то сказала.

Останавливаемся возле моего кабинета, и я пытаюсь уйти от ответа — разборки с Зимовским это только наше с ним дело:

— Это я так, не тебе, не обращай внимания.

— Что, с утра уже проблемы? Кстати, привет.

— Да, привет, извини. Проблемы, заморочки, без них же, как без пряников.

Движемся потихоньку дальше.

— М-м-м... расскажешь?

— А смысл? Скоро ты сам все узнаешь.

— В смысле?

— В этом серпентарии сплетни передаются воздушно — капельным путем. Андрей, извини, мне надо писать статью.

Обхожу его и пытаюсь таки зайти в кабинет.

— Марго!

— Что?

— Подожди, ты вроде вчера ушла писать статью? Или я чего-то не понял?

Блин, забыл совсем. Память девичья — пора записывать, что и когда соврал.

— Да, пошла.

— Ну и?

— Только я пришла, а муза нет. Мы с ней разминулись, понимаешь?

Андрей улыбается:

— Понимаю... А, подожди, я тебе диск перекатал.

Он лезет к себе в сумку на плече и начинает там рыться:

— Сейчас, сейчас, сейчас.

Стою, как дурак, на виду у всей редакции. Он все роется и роется. Закатываю глаза к потолку… Наконец, мне это надоедает, и я ухожу в народ на поиски Мокрицкой. Что же там произошло с Максом?

* * *

Возвращаюсь к себе в кабинет ни с чем — Эльвиру так и не нашел... Но у меня есть еще одно незаконченное дело. Выгребаю из сумки альбом и еще раз, стоя у окошка, пролистываю пожелтевшие футбольные страницы:

— Нда, неужели я когда-то был ребенком? А ведь был же! Капец.

Закрываю альбом и бросаю его на стол, а потом снимаю трубку интеркома:

— Люсенька, зайди, пожалуйста, на минуточку.

— Хорошо.

Ставлю трубу на базу и, согнувшись над столом, шкрябаю на бумажке калугинский адрес. В дверь заглядывает Людмила:

— Можно?

— Ага!

Беру со стола альбом, засовываю в большой бумажный пакет и отдаю секретарше:

— Люсь, не в службу, а в дружбу. Организуй, пожалуйста, доставку, ага?

— Нет проблем, Коля отвезет.

Вспоминаю любознательного курьера, сперевшего у меня бумажник c карточками, и морщусь:

— Э-э-э... Только не Коля.

— Почему?

— Потому что это лично, понимаешь?

— Ну и что, все равно он там стоит, стены подпирает.

— Н-н-н... Люсь, все равно, еще раз повторяю, это лич-но-е, поэтому вот возьми.

Кладу сверху бумажку с адресом.

— Вызовешь службу доставки.

— Хорошо, как скажете.

Люся выходит за дверь, и я кричу ей вслед.

— Да, и найди мне Мокрицкую!

* * *

Эльвира появляется в кабинете буквально через пять минут. Ее рассказ не вносит никакой дополнительной информации, но очевидно, что она в этой истории тоже пострадавшая сторона. Подвожу итог:

— Ясно только одно — ты здесь не причем.

Она стоит посреди моего кабинета, словно провинившаяся школьница и продолжает канючить:

— Марго, Маргарита Александровна, с этими ключами, честное слово... Я всю жизнь, вот так вот делала, и никогда, понимаете, за столько лет...

Отворачиваюсь от окна, в которое глазел все это время, и пытаюсь немного ее успокоить:

— Да, Эльвир, я тебе еще раз повторяю, хватит оправдываться — ты здесь не причем, абсолютно.

— Мне, кажется, что причем.

Вот это новость, уже интересно. Протискиваюсь мимо своего кресла и подхожу к ней поближе. Я жду продолжения — ну-ка, ну-ка.

— В смысле?

— Получается, что Макс из-за меня пострадал!

— Что, значит, пострадал?

— Я ни секунды не сомневаюсь, что это не он.

Я тоже не сомневаюсь, но хочется подробностей. Дефилирую вокруг Эльвиры с многозначительным видом.

— Откуда такая уверенность?

— Он, просто, не мог этого сделать!

С задумчивым видом прислоняюсь к торцу стола, почти усаживаюсь, и с любопытством ожидаю продолжения умозаключений.

— Я его тысячу лет знаю! Мы с ним такие завалы разгребали!

Мокрицкая притуливается рядышком со мной:

— Поймите, я — финансовый директор, он мог миллион раз украсть и никто бы не заметил, даже я!

Все это совпадает с моими размышлениями, хочется услышать все-таки, о том, чего я не знаю.

— А вот здесь, вот так вот, по-глупому... И потом...

— Что потом?

— Я видела его лицо, когда у него нашли эти деньги, так бы ни один актер не сыграл!

Я разочарованно вздыхаю — это все лирика.

— Эльвир, в чем ты хочешь меня убедить?

— Я даю руку на отсечение, что это не он!

Сам знаю... Отрываю попу от стола и, сунув руки в карманы, обхожу Мокрицкую, возвращаясь к своему рабочему месту.

— Ну, рука тебе еще пригодится. А насчет этого дела, ты не переживай! Вопрос еще не закрыт, я еще буду разбираться.

— Вы это серьезно?

Если, конечно, меня тут самого не сожрут.

— Абсолютно! И я тебе обещаю, что если Макс не виноват, я его обязательно верну.

— Хорошо.

Остается только ободряюще улыбнуться и отправить Эльвиру восвояси. Моими бы устами да мед пить.

* * *

Усаживаюсь за свой комп — бедненький, все ждет и ждет обещанную статью, ждет, когда же я побарабаню по его клавиатуре… Увы, только начинают проклевываться фразы, как открывается дверь и заглядывает Калугин:

— Марго, ты занята?

— Да я занята.

— А мне буквально на секунду.

Дадут мне, наконец, сегодня поработать?

— У меня нет этой секунды.

— Я быстро.

— Ну, господи, да что ж такое, ну чего тебе надо?

Калуга все-таки заходит внутрь, закрывает за собой дверь и вздыхает. Хоть бы по делу зашел, а то ведь опять начнет пургу нести. Когда он подходит вплотную, я разворачиваюсь вместе с креслом в его сторону. Он тут же начинает:

— Э-э-э... объясни, пожалуйста, что происходит?

— Где, происходит?

— Между нами, что происходит?

— А что происходит между нами?

Блин, так я и знал. Зашел на секундочку.

— Марго, мне не 17 лет. Со мной играть, как с котенком, не надо.

— А кто с тобой играет?

— Ты!

— Я играю?

— Нет, я.

— Слушай!

Я поднимаюсь с кресла:

— Я здесь, ни с кем не играю, я здесь работаю. И еще раз повторяю, не надо смешивать личное с производственным.

— Ах, это я смешиваю? Вообще-то это ты, вчера, приехала ко мне домой... Стоп! Ты можешь мне, вот сейчас здесь, сказать раз и навсегда. Чего ты хочешь?

Я качаю головой, а потом поднимаю глаза к потолку. Чего я хочу? Я, хочу, быть мужиком! Я хочу снова быть самим собой! Только боюсь, этого может не случиться никогда. Вздыхаю и говорю с расстановкой, глядя Андрею в глаза:

— Я, ничего, не хочу!

Но Калугина мой ответ не устраивает:

— ОК, тогда зачем ты вчера приехала ко мне домой?

Рассказывать ему о моем отвратном вчерашнем состоянии после радиоразговора с Наумычем и как мне помогли расслабиться встреча с Алисой и калугинский махито? Бессмысленно, получится бред.

— Я?

— Нет, я!

Пытаюсь выиграть время и что-то придумать.

— Н-н-ну, во-первых, я приехала не к тебе.

— А к кому?

— Я приехала к Алисе. Поиграть! Вот и все.

— К Алисе... Но Алиса потом ушла! А ты осталась со мной, если мне не изменяет память... Марго, ты можешь ответить?

Как интересно... Сам же и не дал мне уйти, вцепился как клещ, а теперь вона как повернул... Типа вешаюсь ему на шею почище Егоровой... А хоть и остался, ну и что из того? Ну, уж точно не для того, чтобы обжиматься после танцев… Пытаюсь отойти подальше и встав позади кресла, создаю хоть какую-то дистанцию. Хочу вспомнить ход своих мыслей в тот вчерашний момент и не могу. Брякаю первое пришедшее на ум:

— Я... осталась из вежливости.

— Ах, из вежливости.

— Да!

— Вот, как?

— М-м-м... Мне показалось, что тебе не с кем было выпить.

А что, по-моему, вполне логичный ход.

— А, то есть ты осталась, чтобы побухать с алкашом одиночкой, так что ли?

Ну, вообще-то, мне в тот момент выпивка нужна была не меньше. Усмехаюсь:

— Хэ... Ух ты, какой забавный слэнг.

— Марго!

Мне хочется быть убедительным, и я прикладываю руку к груди:

— Ладно, Андрей, ну да, ты прав. Мы круто провели время, все было отлично!

Отбрасываю назад упавшие на лицо волосы:

— Что еще? Спасибо тебе, все было супер! Я, как-нибудь, отвечу тем же.

— Ясно.

Он смотрит на меня исподлобья и произносит это таким тоном, что вызывает у меня сомнение. Кажется, он на меня злится. Понять бы за что.

— Что, тебе ясно?

— Есть такое хорошее выражение — «Понятно, что ничего не понятно». Ну, да ладно, вот для тебя держи!

С раздраженным видом кладет на стол диск.

— Что это?

— Кубинская музыка. Мне показалось, что она тебе понравилась.

С этого бы и начинал, а то развел хренотень — зачем, да почему. Слава богу, Калуга идет в сторону двери, и я с облегчением вздыхаю. Не тут-то было, он вдруг разворачивается назад и воздевает руки вверх:

— Нет, клянусь, я тебя не понимаю!

— В смысле?

— Во всех смыслах! Невозможно понять, что ты думаешь в данную секунду. А что выкинешь через десять минут, так это вообще загадка!

Сложив руки на груди, смотрю на него с любопытством:

— Так это хорошо или плохо?

— Я не знаю, я вот даже сейчас с тобой разговариваю и не знаю, о чем ты думаешь.

Ну, так я тоже не знаю, о чем ты думаешь. И чего выкинешь через десять минут, понятия не имею. И даже через пять. И лезть тебе в голову, что бы узнать об этом, не собираюсь, и что?

— Я, конечно, понимаю, что в каждой женщине должна быть какая-то загадка, но должен же быть хотя бы легкий намек на отгадку!

— А у меня его типа нет?

— Да у тебя кубик — рубик!

Я все никак не могу понять, чего он от меня хочет. Если нужна баба с одной извилиной, примитивная как рельса, так их только свистни. Или беги к Егоровой — там и мыслей искать не надо... Звонок мобильника, лежащего на столе, прерывает наш диалог. Хватаю телефон в руки и открываю крышку:

— Извини.

Калугин задирает глаза к потолку и засовывает руки в карманы брюк, демонстрируя свое полное отсутствие.

— Слушаю!

Из трубки раздается голос Алисы:

— Марго!

— Привет, солнышко.

— Я звоню сказать спасибо за подарок.

Калуга с удивлением таращиться, а меня так и подмывает показать ему язык — видишь, а ты сомневался. Говорю Алисе:

— Да, тебе понравилось? Здорово, правда! Я тебе потом объясню там, кто есть кто. Там только Зико не хватает, ага.

— Марго, а ты можешь прямо сейчас приехать?

Смотрю на часы:

— Ну, прямо сейчас нет.

Бросаю взгляд на Калугина. Он стоит, почему-то покрывшись пятнами, и в упор смотрит на меня. Решаюсь:

— А вот в обеденный перерыв не вижу повода, чтобы не пересечься. Я тоже соскучилась, все, целую, пока.

Захлопываю мобильник. Мы снова сходимся как два петуха, оба засунув руки в карманы.

— Скажи, пожалуйста, ты меня считаешь тупым?

— Почему?

— Ну, ты можешь сказать мне правду, в лоб.

— Что, именно?

— Марго?! Что место занято! Или ты боишься, что я тебя не пойму?

А вот он о чем… Смешно... Так и не понял, что я говорю с Алисой? Наверно стоял и гадал, что это за солнышко я целую по телефону... Боюсь ли я? Нет, Андрюх, я не боюсь, я просто уверен, что ты не поймешь. Я и сам себя теперь часто не понимаю...

Сразу пропадает желание с ним бодаться. Вздыхаю и пытаюсь улыбнуться:

— Андрей, тупым я тебя не считаю, но и проницательным тебя очень трудно назвать.

Проскальзываю бочком мимо Калуги, беру сумку, лежащую в кресле сбоку у стены, и выхожу из кабинета.

* * *

После визита в типографию, наступает обеденный перерыв и я, как и обещал, еду к Алисе. В конце концов, похавать можно и потом, на рабочем месте. Девчонка сразу утаскивает меня в свою комнату, и мы сидим с ней там на ее кровати, рассматривая альбом с вырезками. У нее тысяча вопросов и я с удовольствием рассказываю ей о футболистах.

— А это уже пошли легендарные бразильцы — Фалькао, Сократес. Знаешь, Бразилия это вообще уникальная страна, там футбол не просто вид спорта, а...

— А что?

Задумываюсь.

— Это социальное явление.

— Почему?

— Представляешь, если ученик в школе провинился на уроке, то на перемене ему запрещали играть в футбол.

— Почему?

— Это считается одним из самых крутых наказаний, представляешь?... О! А это моя гордость — легендарный Гарринча.

— А кто это?

— Тоже футболист бразильский, легенда. Представляешь, у него одна нога была короче другой на пять сантиметров!

— Как это?

— А вот, так! И все равно он был самым лучшим. У него было два коронных финта. Защитники соперников прекрасно знали об этом, но все равно все время попадались. Между прочим, я эту фотку на крутую ручку выменяла.

— Какую крутую?

Не знаю, как объяснить… Нынешнему поколению товарного изобилия этого не понять.

— Ну… раньше были такие… не важно. Давай, дальше смотреть.

Алиса тыкает пальцем в чистый от наклеек лист.

— А почему здесь пустое место?

Я удрученно вздыхаю:

— Здесь должен быть Зико.

— Зики?

— Супернападающий, еще одна легенда.

— А почему его нет?

— Ну-у-у....я не нашла. Года три за ним гонялась — глухо.

Неожиданно нашу беседу прерывает голос Ирины Михайловны:

— Прошу прощения, Марго, но…

Оглядываюсь в ее сторону и начинаю вставать. Все?

— Но, Алисе пора в школу.

Я киваю головой — понимаю, мне тоже, самое время закругляться. Ирина Михайловна добавляет:

— А мне на занятия фэн-шуй.

— Да-да, конечно. Мне тоже уже пора.

Алиса тоже поднимается и вруг заявляет:

— Бабушка, а можно я сегодня забью?

Смущенно опускаю голову и исподлобья осторожно ожидаю реакцию Ирины Михайловны — еще решит, что это я учу смышленого ребенка всяким словечкам.

— А что ты забьешь?

— Ну, не пойду на дополнительные занятия. Они же дополнительные, значит необязательные.

Переминаюсь с ноги на ногу, руки в брюки и пытаюсь скрыть улыбку — до чего же мне нравится эта малышка!

— А причем здесь забью?

— У нас так в школе говорят: «Давай, забьем на уроки».

— Запомни Алиса, так говорят только невоспитанные люди. Надеюсь от тебя этого больше никогда не услышать, договорились?

— Договорились.

— Ну, пойдем собираться.

Она уводит девочку, оставляя меня в комнате в одиночестве. Мой мобильник в кармане начинает трезвонить, торопливо его вытаскиваю и прикладываю к уху:

— Да, Люся.

— Маргарита Александровна, вы знаете, вам нужно принести справку от врача.

Не понял.

— Еще раз, что принести?

— Ну, пройти медосмотр.

— Медосмотр? С какой это радости?

— На предмет профпригодности.

Оппа-на…. Понятней не становится. Перемещаюсь из Алисиной комнаты в прихожую.

— А что, кто-то до сих пор сомневается в моей профпригодности?

— Маргарита Александровна, вы же знаете, мое дело просто передать. Мне сказали, что это простая формальность. Нужно для оформления на работу. В общем, вам надо сегодня быть в клинике на Дмитровке.

Особо важных дел сегодня нет, но все равно их же всегда в редакции, как у дурня фантиков.

— Так, стоп — машина, а почему именно сегодня — то?

— Ну, я не знаю, просто с доктором на сегодня договорились. Быстро, без волокиты.

— Кто договорился?

— Я честное слово не знаю, меня просто просили передать.

— Гениально! А заранее нельзя было предупредить?

— Маргарита Александровна, ну я вас очень прошу. Это же не я все придумала. Вы же знаете, что если что-то, все бочки сразу же на меня. Пожалуйста, Маргарита Александровна!

— Тогда я уже наверно с концами.

— Да, хорошо. В общем, двадцать третья городская клиника, на Дмитровке. Будет ждать доктор Самойлов, 45 кабинет. Хорошо?

Отрываю трубку от уха и не могу сдержаться:

— Блин!

Складываю телефон и засовываю его назад в карман. Не было печали. Ненавижу ходить по врачам! Мотаюсь по прихожей до самого возвращения Алисы. Ее появление заставляет взять себя в руки. Кладу ладонь на пушистую головку девочки:

— Ну, что красавица, пока, скоро увидимся.

— Пока.

— Пока.

Кричу вглубь квартиры:

— До свидания, Ирина Михайловна.

Слышу в ответ:

— До свидания, Марго. Надеюсь, до скорого.

Ну, не знаю. Беру свою сумку с пуфика в коридоре, машу Алисе рукой, даже подмигиваю ей на прощание, а затем открываю дверь и выбираюсь наружу.

* * *

В полном раздрае чувств выхожу из подъезда на улицу — мысль о медосмотре портит настроение донельзя.

— Капец, ну капец, а? Ну, какого черта я должен идти к этому долбанному врачу?

Спасти меня может только Сомик. Достаю телефон и набираю ее номер. Гудки.

— Анечка, ну, возьми трубчку-у-у-у…

Отбрасываю рукой волосы с лица — вот ведь, постоянно в морду лезут. Может, все-таки, Анька права и сходить в парикмахерскую? Состричь на фиг или еще чего сделать… Наконец гудки в телефоне заканчиваются:

— Ань! Ань, слушай, ты должна спасти мне жизнь!

— Слушай, да я последнее время только этим и занимаюсь. Что там у тебя опять случилось?

Сунув руку в карман, иду прочь от подъезда. И пытаюсь донести до подруги масштабы новой катастрофы и мое нервное состояние в связи с этим:

— Мне все, мне капец!

— Гоша, не пугай меня, скажи конкретно. Что случилось?

Говорю конкретно:

— Я должен пройти медкомиссию.

— Э-э-э…ну… почему? У тебя что-то болит?

— Какой, к черту, болит. На работе сказали, что для оформления нужно обязательно пройти медкомиссию.

— Я уж думала, ядерная война случилась. Ну и что? Подумаешь, медкомиссия, это ж простая формальность. Пройдешь медосмотр и все.

— Ань, у тебя чего провалы в памяти? Мало того, что я просто обожаю людей в белых халатах, так я еще ни хрена не знаю, чего у меня там внутри!

— Хорошо, а что я то, должна сделать?

Останавливаюсь возле арки и вздыхаю. Лучше всего — пройти медкомиссию вместо меня, но это вряд ли Анюте понравится.

— Ну, я не знаю, ну, придумай что-нибудь, а?

— Гош, ты раздул вообще проблему на ровном месте. Эти медосмотры, вообще, простая формальность!

— Ань!

Она вдруг орет:

— И не кричи, у меня перепонка не пластмассовая!

Да я и не кричал как-то. Вот так всегда — с больной головы на здоровую. Но на всякий случай винюсь:

— Извини, я больше не буду… Ань, ты не могла б приехать, а?

— Да какой приехать! Ну, я же тебе говорила — у меня расписано все по минутам, у меня на радио две важные встречи. И потом, я пообещала Марату.

— А, то есть, Марат для тебя важнее, чем я, да?

— Знаешь, что Гоша, давай не будем, а? Вот, когда ты начинаешь так передергивать, у меня единственное желание — повесить трубку!

Опять она орет. Нужно переждать. Я стою возле арки на улицу и смиренно вздыхаю:

— Ладно, Ань, ты извини, конечно, еще раз, но имей в виду, если ты через полчаса не приедешь, можешь придумывать мне тост на панихиду. Кстати приглашаю вас с Маратом!

Захлопываю мобильник и иду через арку к машине… Сомова, все-таки, через пять минут перезванивает. С одним вопросом — куда ехать? Вот за это я ее и люблю, несмотря на все ее вопли и домострой над бедной Маргаритой Ребровой...

* * *

Через тридцать минут я уже на Яузской улице и торкуюсь взад-вперед неподалеку от входа в ГКБ №23, сунув руки в карманы, и нервно ругая Аньку за ее задержку. Ну вот, где она шляется? Я тут сдохну скоро от инфаркта… С другой стороны клиника оказалась совсем не на Дмитровке, как вещала Люся и лишний крюк на 15 минут, Сомовой, как и мне, удлинит дорогу.

На минуту отвлекаюсь на вопли девицы, ругающейся с медсестрой на ступенях этого заведения. До моего мозга пробиваются лишь обрывки их поединка:

— Девушка, вы можете до утра мне по ушам ездить, я вам русским языком объясняю — мне нужно поговорить с вашим главврачом…

— Потише, пожалуйста. Я вам тоже русским языком объясняю — Алексей Иванович сейчас очень занят…

И так по кругу...

Из-за их воплей колотун внутри меня постепенно превращается в настоящий психоз. Наконец, слышу за спиной знакомый топот и оборачиваюсь. Анька отдувается, как лошадь на скачках:

— Фу-у-у-у!

— Е-мое, Ань! Где ты ходишь?

— Я не хожу, а езжу. Пробки, между прочим.

Пробки, банки, бутылки — мне уже все равно, нервно тереблю себя за ухо:

— Все Ань, капец, я отсюда ухожу!

— Как уходишь? Ты что, уже сдал анализы? Стой!

— Нет, и не собираюсь.

— Так, стоп — машина. В чем дело?

— Ань! Хватит воровать мои фразы.

— Хватит воровать мое здоровье. Я, между прочим, две встречи отменила и на два красных проехала! А ты говоришь: «Пошли».

— Аня, я последний раз был у врача, когда мне было десять лет!

— Завидую.

Смотрю на Аньку диким взглядом. Я ведь сейчас и убить могу.

— Я серьезно. Я их люблю, как Джордано Бруно инквизицию. Мне, когда чего-то надо было, я решал все шампанским и конфетами.

— Так, Игорь, во-первых, успокойся, на нас уже люди смотрят.

Срываюсь на крик:

— Да мне плевать!

— Во-вторых, тебя не на операционный стол зовут, а просто на осмотр. Ну, посмотрят, что такого? Между прочим, для твоей пользы.

Девица на ступенях клиники опять начинает верещать, как резаная, отвлекая нас:

— Мне эту чушь написал Самойлов, поэтому разговаривать я буду только с Самойловым!

Мы оглядываемся на нее, но потом я опять поворачиваюсь к Аньке, интенсивно кивая головой — вот, гляди, подтверждение моих слов. Общаться с врачами — себе дороже! Но мой луч света в темном царстве продолжает глазеть не ан меня, а на разбуянившуюся девицу:

— А ты не знаешь, чего это с той?

— Да мне по барабану, что это с той! Мне важно, что сейчас со мной случится.

Сомова разворачивается ко мне:

— Так, Игорь, это уже не смешно! Пятилетние мальчишки лучше ведут себя у стоматолога, чем ты сейчас здесь.

— Хватит меня отчитывать!

— Ты же взрослый человек, ну! Вспомни сколько тебе лет.

Стою и пыхтю, уперев руки в бока — сказать в ответ мне нечего, а идти к врачу страшно.

— Пойдем и выйдем, минутное дело.

— Знаю я ваши «зайдем и выйдем».

Поднимаю глаза к небу, в последней надежде на чудо.

— Да не бойся ты, взрослый же человек.

Сзади вдруг раздается женский голос:

— Добрый день.

Мы оборачиваемся, и я с тревогой смотрю на медсестру в белом халате — как же она тихо подкралась к нам! А та вопросительно глядит на Анюту:

— Вы Маргарита Реброва?

— Нет, я ее подруга.

Сомова кивает в мою сторону и врачиха приветливо улыбается:

— Извините, главврач просил вас встретить. Прошу за мной.

Она идет, не оглядываясь, к корпусу и мы с Анькой тащимся вслед. Я делаю страшное лицо и шиплю, вытаращив глаза:

-Ань!

Еще есть возможность удрать! Но Сомик неумолима:

— Все будет отлично.

Предупреждающе подняв указательный палец, пытаюсь хоть что-то выторговать:

— Только никаких иголок!

— Давай, давай! Ускоряем шаг.

Вздыхаю, перекладываю сумку с плеча в руку и обреченно иду ко входу.

* * *

Перед кабинетом медсестра отдает Аньке мою пустую карточку и оставляет нас стоять в очереди на кровь. Я уже с дрожью представляю, как толстая злобная тетка со всей дури вгоняет здоровенную иглу мне в вену… От этой кошмарной картины начинаю трястись душой и телом, руками и ногами, даже зубы клацают, выбивают громкую дробь, пугая близстоящих теток.

-А-а-а…

Сомова шипит:

— Слушай, прекрати этот детский сад.

Я еле шепчу, почти теряя сознание:

— Ань, я не могу.

— Соберись, ты же мужик, это пятиминутное дело. Чик и все!

— Ань, я не трус, ты знаешь. Я могу и с пятерыми перемахнуться, если надо. Но смотреть на кровь…

— Вот и представь, что ты перемахнулся с пятерыми и у тебя просто пошла кровь!

Прикрываю глаза, а потом поднимаю глаза к потолку. Господи, ну услышь меня, ну сделай чего-нибудь.

— Здравствуйте.

Вместе с Анютой оглядываемся. Мимо нас в кабинет идет миленькая медсестричка. Пялюсь на нее, как завороженный — какое-то у нее знакомое лицо.

— Что вы здесь стоите? Проходите.

Она открывает дверь и заходит внутрь. Анька тоже здоровается:

— Здрасьте…

А потом оборачивается ко мне и командует:

— Пошли!

Я чуть торможу и удивленно тычу пальцем вслед медсестре:

— Ань... По-моему, я ее знаю.

— Вот и отлично, вперед! Иди.

Заходим вместе в кабинет, и Анюта прикрывает за нами дверь, отсекая путь к отступлению. Но мои мысли сейчас заняты другим — я с этой медсестричкой точно общался, и даже довольно тесно! Сунув руки в карманы, глазею на нее и пытаюсь вспомнить имя. Анька толкает в бок:

— Садись.

Но меня уже понесло:

— Извините, а вы случайно не знакомы с Игорем Ребровым?

Та поднимает голову от своих склянок и шприцов:

— С кем?

— Ну, Гоша Ребров.

— Извините, первый раз слышу.

Врет! Я наклоняюсь и шепчу Аньке на ухо:

— Нормально, да? А тогда говорила, что все было незабываемо!

— Садитесь, пожалуйста.

Я сажусь на стул напротив нее и кладу на стол направление… Нет, меня, все-таки, задевает ее забывчивость!

— Удивительно вот, как так память на ровном месте пропадает… Вас же, по-моему, Валя зовут?

Медсестра поднимает на меня глаза:

— Меня зовут Варя.

— Варя, — поворачиваюсь к Сомовой. — Точно, Варя!

Когда разворачиваюсь обратно у сестрички сосредоточенный вид и шприц в руках. Паника снова обрушивается сметающей лавиной. Не могу отвести от иголки испуганных глаз:

— Варенька! Скажите, пожалуйста, Варенька. А у вас иголочки потоньше не найдется, нет?

— Что значит, потоньше? Для этой процедуры все иглы стандартные.

Она тянется в сторону моей руки.

— Давайте!

Я свою тут же отдергиваю, а потом отмахиваюсь сразу двумя:

— Подождите, подождите!

Господи, что бы такое придумать? Смотрю на Сомову, но, кажется, все бесполезно, она не на моей стороне:

— В чем дело?

Я опять поворачиваюсь к Варе и пытаюсь как-то притормозить процесс:

— Подождите, я очень волнуюсь.

— Девушка, у меня там, в коридоре, людям сидеть негде! Давайте побыстрее, а?

Начинаю придираться и тянуть время:

— Что значит, побыстрее?

Анька пытается прийти мне на помощь:

— Слушайте, ну просто он очень боится крови!

— Кто, он?

Сомова тычет в меня пальцем.

— Ну, в смысле — она.

Медсестра решительно берет мою руку и тянет к себе:

— Давайте вашу руку.

Она кладет ее на валик и начинает пережимать резиновым жгутом:

— Не переживайте, никакой крови не будет.

Я смотрю на шприц, как кролик в пасть удава. Знаю я эти уловки, меня не разведешь.

— Что, значит, не будет крови?

Она, тем временем, перевязывает мне руку выше локтя жгутом.

— А то и значит. Отвернетесь, а я все сама сделаю.

— Отвернетесь... Вам легко сказать — отвернетесь.

Анька не выдерживает этого нытья:

— Марго!

Я тут же переключаюсь на нее:

— Что, Марго?

— Не позорься и меня не позорь!

— Ань, я тебе еще раз говорю, что ты за человек, сколько раз тебе объяснять! Что мне проще с парашютом прыгнуть, чем дурацкие процедуры проходить!

Слышу голос Вари и оборачиваюсь на него:

— Вот и все!

Она сгибает мою руку в локте:

— Прижмите ватку, пожалуйста.

Не понял.

— Как, все?

— Так, все.

Она поднимает вверх две пробирки, наполненные кровью. Мои уши вдруг наполняются звоном, а в глазах начинает темнеть. Все куда-то плывет…, плывет… А потом острый запах нашатыря от ватки под носом возвращает к реальности.

* * *

Отсидевшись немного в коридоре, топаю, под Анькиным конвоем, в кабинет 45 с надписью «Главный врач Самойлов А.И.». На прием никто не сидит, приходится без всякой подготовки стучаться и заползать внутрь. После приглашающего жеста мужика в халате, кладу свою сумку на ближайший стул, присаживаюсь боком к столу и стараюсь не смотреть в сторону Самойлова. Врач молчит, изображая кипучую деятельность, выдерживая и вымачивая посетителя. И я молчу, хотя пять минут тупого сидения меня уже основательно вздрючило. Выстукиваю пальцами по столу барабанную дробь. Наконец, крючкотвор отрывается от своих бумаг:

— Ну что, Маргарита Александровна, приступим. Начнем с серии тестов, и я думаю, много времени это не займет.

Кошу глаз в его сторону. От вида белого халата нервная дрожь только усиливается, и я отбиваю пальцами по крышке стола барабанную дробь:

— Простите Алексей… Э-э-э?

— Иванович!

— Алексей Иванович, вы могли бы раздеться?

— То есть?

— Ну, в смысле снять с себя халат. Меня, иногда, слегка раздражает белый цвет.

Самойлов услужливо вскакивает и начинает стягивать с себя халат:

— Хорошо, хорошо, нет проблем! Раздражает — нет проблем.

Вешает халат на стул, оставаясь в темной рубашке:

— Так, вот, лучше?

Вздыхаю и киваю:

— Да, спасибо, на порядок.

Теперь хоть смогу спокойно глазеть на него и разговаривать.

— Начнем мы с теста Рошаха. Это поможет мне, так сказать, выявить глубинные аспекты вашей личности.

Он доброжелательно улыбается, я тоже пытаюсь сьюморить и разрядить обстановку:

— Ха, у меня там Марианская впадина.

— Ну, постараемся до нее донырнуть. Мда… Вот у меня здесь папочка и в ней 10 карточек, на них рисунки. Я буду показывать, а вы будете говорить, что видите.

— И это все?

— Все.

— Давайте.

Самойлов извлекает из папки и подсовывает мне первый рисунок.

— Пожалуйста, посмотрите. Что вы видите?

Хрен знает чего. На бумажке нечто красное, напоминающее тюльпан, окруженное красными и голубыми пятнами…. А может быть череп с пустыми глазницами…

— Это, какие-то пятна краски.

— Маргарита Александровна, вы меня буквально поняли.

— Что, значит, буквально?

— Ну, меня интересуют ассоциации, которые вызывает у вас этот рисунок. Понимаете?

— А-а-а.

— Вот вы смотрите на эти пятна краски, как вы говорите, и что вы видите?

Да ничего не вижу. Вернее много чего…. Но, наверно лучше сказать что-нибудь безобидное.

— Яблоко!

— Хорошо.

Взвинченные нервы не выдерживают:

— Ну да, яблоко. А что там груша, да?

— Нет, нет, нет. Я же сказал, меня интересуют ваши личные ассоциации.

Да нет у меня никаких ассоциаций с его кляксами. А этот хитрюга начинает что-то строчить в бумагах. Мне это не нравится:

— Я что, что-то не так сказала?

— Маргарита Александровна, это тест. Здесь не может быть правильных или неправильных ответов…

Чуть успокаиваюсь — ну, может быть, ему видней.

— Вот, а теперь вот это.

Подсовывает мне второй листок. Чего там только нет — пятна, пятна, пятна… красные, желтые, голубые... кляксы, размывы и даже нечто похожее на позвоночник с легкими. Капец! Ну, после таких тестов можно любого в дурку укатать, на сто процентов.

— Вот это?…

Брякую от балды:

— Лошадь!

— Лошадь?

Стараюсь говорить уверенным тоном и тыкаю пальцем в одно пятно за другим:

— Ну, да, лошадь, вот грива, вот морда.

Самойлов забирает у меня листок и пытается там что-то разглядеть. Интересно, что сам-то он там видит? Кровавых мальчиков? Тем временем, он шлепает своими противными губищами и кивает:

— Забавно.

Прищурив в глаз, с подозрением переспрашиваю:

— Что, забавно?

Опять начинает что-то строчить в своем блокноте.

— Ничего, ничего, все хорошо.

— Слушайте, вы там чего меня в Кащенко оформляете?

— А вы что, хотите?

— Нет, я шучу!

— Отлично, а я просто записываю информацию.

Вот, хитрюга. Посмотреть бы одним глазком его писанину. Нервно вздыхаю, а потом рукой откидываю волосы назад сначала с одной стороны, потом с другой. По — прежнему, сижу к нему боком, стараясь не глядеть в его сторону, положив одну руку на стол, а локоть второй на спинку стула. Хоть он и снял халат, но лучше держаться от греха подальше. Он сует мне под нос очередную картинку:

— Хорошо… Вот это, пожалуйста. Что вы на этом рисунке видите?

Издевается, что ли? Там сплошная чернота и клубы дыма. Ночной кошмар психа из его больнички. Мне все это уже надоело:

— Ничего.

— То есть, как это ничего?

— Вот так ничего. Я смотрю на эту мазню и ничего не вижу. В голове пустота.

— Интересно.

— Что, интересно?

— Яблоко, лошадь и пустота.

У меня уже веко начинает дергаться от нервного тика:

— Ну да, прямо как у Пелевина.

— Ну да. Ну, да.

Улыбается мне крокодильей удыбкой. Гад! И такая хрень продолжается еще с полчаса, пока мы возимся с остальными картинками. Их уже целый ворох на его столе. Наконец, я не выдерживаю. Беру свою сумку с соседнего стула и вешаю себе на плечо:

— Алексей Иванович, вы говорили, что это не займет много времени!

— Ну, честно говоря, я не ожидал, что мы так долго провозимся с первым тестом.

— Это что значит, что я ненормальная?

— Это значит, что мы долго провозились с первым тестом, больше ничего.

— Спасибо доктор, вы меня успокоили.

— Маргарита Александровна, я вам сейчас загадаю загадку. Вы должны на нее сразу ответить, без раздумий.

— Да.

— Там ничего сложного, просто сконцентрируйтесь и все. Готовы?

— Давайте!

— Ночной сторож умер днем. Будут ему платить пенсию?

Во мне поднимается дикая волна раздражения. Столько времени убить на хрен знает чего. Смотрю на него исподлобья.

— Маргарита Александровна, я попросил отвечать сразу.

— Алексей Иванович, у нас здесь что, детский утренник?

— Почему утренник?

Он что, задался целью вывести меня из себя? Так ему это удалось! Я срываюсь:

— Вы бы у меня еще спросили «Два кольца, два конца, посередине гвоздик», что это?!

— Ножницы… Я жду ответа.

— Ну, если сторож Герой Советского Союза, то будут, а если нет, то начнут с родных удерживать.

— Простите, не понимаю.

Окончательно перехожу на крик:

— Это я не понимаю! Что вы за маскарад здесь устроили? Кто трупам пенсии выплачивает? Вы меня уже второй час этой ерундой мурыжите здесь.

— Не ерундой Маргарита Александровна. По стране ходит огромное число шизофреников.

Пытаюсь сдержаться, отвлечься, сижу с независимым видом, закинув ногу на ногу. Но внутри все клокочет:

— И вы считаете, что я один из них?

— Один?

Сбиваюсь на полуслове и пытаюсь взять себя в руки… Пока не наломал дров…

— Ну да, человек. Он же один или нет?

— А-а-а-а, ну да, один… Скажите, пожалуйста, Маргарита Александровна, а у вас часто бывают, вот такие внезапные вспышки агрессии?

Нечасто. Только при знакомстве вот с такими упырями.

— Гхм…, извините. Просто у меня в редакции вагон и маленькая тележка работы, простите.

Жестом демонстрирую, что дел у меня действительно выше головы. Самойлов сама доброжелательность:

— Ничего, ничего… Мне и не такое приходится выслушивать. Ну, давайте, последнее задание.

— Давайте.

— Нарисуйте, пожалуйста, себя.

Протягивает мне чистый листок бумаги и карандаш.

— Нарисовать себя?

— Ну да, как вы себя видите.

Век бы такое не видать. Особенно в зеркале.

— Я что вам, Репин?

— Речь не идет о высокохудожественном произведении, просто нарисуйте себя на уровне: палка, палка, огуречик.

Опять эта крокодилья удыбочка. Удавил бы гада! Но лишь бормочу под нос:

— Детский сад.

Раз он так настоятельно просит, вспомним детство. Старательно вывожу, высунув кончик языка, два кружка, один над другим, точки-глазки, точка-нос, рот, палочки — ручки, палочки — ножки. Сверху нахлобучивую маленькому Гошке бескозырку с двумя ленточками и отдаю листок назад.

— Вот, пожалуйста.

— Это что?

— Как вы просили, палка, палка, огуречик.

— Нет, вот это что это?

Самойлов тычет пальцем в бескозырку.

— А это бескозырка с ленточками. Я так в детстве рисовал.

— Рисовал?

Черт, опять прокол.

— Ну да, рисовал, ребенок, рисовал. Или нет?

— Ребенок рисовал. Маргарита Александровна, рисовал. Вам не кажется, что вы частенько отождествляете себя с мужчиной?

Подловил, таки, подлюка.

— Понимаете, дело в том, что я работаю в «Мужском журнале». Практически в мужском коллективе, фактически я занимаю мужскую должность, поэтому нет-нет, да и проскочит.

— Понятно, понятно, понятно. Ну… и, думаю, мы закончили.

— Слава богу! Скажите доктор, я там у вас не совсем чокнутая получаюсь?

— Чувство юмора — это хорошо. Редко встретишь такую женщину.

— Это комплимент или наоборот?

— А я всегда женщинам говорю только комплименты.

В конец расслабившись, делюсь собственным опытом:

— Зря! Они потом на шею садятся.

Самойлов улыбается в ответ:

— Спасибо, что предупредили.

— Так мне подождать результаты или как?

— Нет, ничего ждать не нужно, идите, спокойно работайте. Все результаты я пришлю в офис.

— Все, всего хорошего!

Взмахнув рукой, поднимаюсь из-за стола — слава богу, пытка закончена. На прощанье он мне выдает:

— Будьте здоровы!

Вцепившись пальцами в сумку пытаюсь идти не торопясь… а не бежать прочь, как угорелый, хоть и хочется.

— Спасибо.

Облегченно вздохнув, ухожу из кабинета.

* * *

Спускаюсь по лестнице в холл клиники и вижу Сомову, увлеченно о чем-то беседующей с девицей, недавно скандалящей перед входом. Кажется, ее тоже достал доктор Самойлов. Но мне сейчас не до Анькиных новых знакомых, нагибаюсь к уху Сомовой и шиплю, вмешиваясь в разговор:

— Капец, как он меня достал!

Анька сразу просекает мое желание обсудить с ней результаты «медосмотра» и начинает прощаться с девицей:

— Марин, извини, мы с тобой потом договорим, ладно?

Пасусь неподалеку, сунув руки в карманы и ожидая, когда Сомова наговориться. До меня доносятся последние междометия:

— Да, спасибо вам большое.

— Ну, пока не за что.

Наконец, Анька подходит ко мне:

— Ну, что там у тебя.

— Да, капец блин, причем полный капец. Его самого надо изолировать! Психолог недоделанный.

Сомова шепотом пытается пресечь мое словоизвержение:

— Слушай, ты можешь нормально изъясняться?

— Нет, я тебе объясняю, это детский сад какой-то, ясли. Картиночки, цветочки…. Я сейчас прикидываю, что он мне там напишет.

— Да с чего ты взял то?

— Да, рожа у него мне не нравится. Хитрый он, как сто китайцев.

Анька задумчиво смотрит на меня, а потом оглядывается на отошедшую в сторону Марину:

— Слушай, ты видишь эту девушку?

— Ну?

— В общем, у нее странная история.

Эмоции продолжают меня колотить, и я взрываюсь:

— Слушай, я тебе рассказываю про себя, Евпатий — коловратий, причем здесь девушки? Мне на них плевать с высокой колокольни!

— Ребров, ты можешь меня нормально выслушать, до конца?

Поджав губы, пытаюсь заткнуться:

— Ну?

— Короче, я уверена в том, что в этой клинике странные завязки с конторами.

— В смысле?

Анька опять оглядывается на девицу:

— В смысле, вот эта Марина, она беременная.

— Поздравляю, что дальше?

— Ее начальник узнал о том, что она беременна и прислал ее сюда для осмотра. А здесь ей нашли какой-то странный диагноз — астма или аллергия. В общем, ее с работы с радостью уволили. Представляешь, каково беременной женщине без работы?

Прижимаю руку к груди и пытаюсь пресечь Анькины жалостливые истории:

— Я этого представить не могу. Я вообще не понимаю, причем здесь я?

— Ты что, недоруливаешь?

— Я, недоруливаю.

— Хорошо, кто тебе сказал про этот медосмотр?

— Мне? Люся.

— Кто такая Люся?

— Люся, это секретарша наша.

— А Люсе, кто сказал?

— Да Ань, какая разница. Это обычная практика!

Сомова качает головой. У меня в мозгах зажигается красный светофор, предупреждающий об опасности впереди и я, кажется, начинаю доруливать.

— Вроде бы….

Потом с сомнением смотрю на подругу:

— Подожди, а ты что думаешь?…

— А что, схема простая как грабли. Неугодного сотрудника начальник посылает на медосмотр, а здесь ему ставят какой-то диагноз. Потом с радостью увольняют. Ну, в общем, кому охота работать с больными людьми?

До нас доносится голос ушедшей Марины:

— Имейте в виду, я это так не оставлю!

Мы с Сомовой оглядываемся на шум, и я дергаюсь подойти поближе. Анька вдруг ловит меня за руку и тормозит:

— Иди, сюда.

Мы отходим в сторону и ждем развития дальнейших событий.

— То, что вы сделали противозаконно!

Они проходят мимо — Марина и Самойлов.

— Девушка, во-первых, не кричите. Это все-таки медицинское учреждение.

Не обращая никакого внимания на нас, они останавливаются совсем неподалеку.

— Во-вторых, хотите жаловаться — жалуйтесь! В ООН, в ЮНЕСКО, в Страсбургский суд. Но я, как врач, вам рекомендую — не волнуйтесь. Вы, подумайте о своем ребенке.

— А-а-а, ты о ребенке моем вспомнил, да?! А то, что ты мать его без работы оставил, это как?

— Мы делаем свою работу, милая моя, понятно?

— Я вам покажу, как вы работаете.

Она начинает рыться в своей сумке. А Анька вдруг шипит мне в ухо:

— Слушай, Гош, я не могу, я сейчас ему в морду двину!

Ну, нет, это уже мужские разборки:

— Стой на месте, у тебя удар слабый.

Подхожу к взволнованной парочке:

— Алле, гараж.

Самойлов поворачивается в мою сторону и усмехается:

— Это вы мне, Маргарита Александровна?

— Тебе, тебе.

Кладу руку на плечо девчонки:

— Мариночка, погуляй ненадолго.

Сомова молодец — берет Марину за руку и уводит в сторону, приговаривая шепотом:

— Пойдем.

Ну, а я, совершенно успокоившись, говорю главному упырю клиники:

— Чего, разговорчик есть, отойдем на минуточку.

Я сейчас хладнокровен — передо мной враг, не Айболит. А тот спокойно пожимает плечами:

— Пройдемте.

Он вперед, я за ним, вразвалочку и сунув руки в карманы.

Не знает, не знает Алексей Иванович, с кем связался. Теперь разговор будет другой — я тебе не клуша какая-нибудь, в юбке, Игорь Ребров и не таких обламывал!

Мы возвращаемся в кабинет Самойлова, к знакомому столу, заваленному бумажками и картинками. Садиться хозяин не предлагает и выжидательно смотрит на меня. Ну что ж, перейдем сразу к делу:

— Скажите — ка, Алексей Иваныч, а можно ли мне одним глазком взглянуть на это мое заключение?

— Извините, но подобные документы на руки мы не выдаем.

Кто бы сомневался. Скользкий, как жаба — ведь я и не просил на руки, а только взглянуть.

— Естественно, потому что там все плохо, да? Ну, скажите, что вы у меня там нашли? Шизофрения, паранойя, или может быть маниакально-депрессивный психоз?

— Простите?

— Или астма, как у той девушки? М-м-м?

— Послушайте Маргарита Александровна, я сейчас ведь полицию вызову.

Ух, ты, как страшно. Это он меня типа запугивает? Значит, точно — рыльце в пушку. Похоже, сам своей тени боится до смерти.

— Хо-хо-хо! Давай! Давай и сам сядешь. А пока они доедут, я тебе череп вскрою.

— Я не понимаю, чего вы добиваетесь.

— Все ты понимаешь.

Оглядываюсь на дверь:

— Значит так, слушай меня сюда, Гиппократ хренов, сейчас ты пишешь мне на работу праздничное заключение о моем великолепном здоровье, извиняешься перед той девушкой и восстанавливаешь ее в должности. Понял?

Этот гаденыш еще не осознал, с кем связался, думает — он, дескать, мужик и меня прогнет. Лыбится, засранец, своей жабьей улыбкой:

— А то, что?

— А то я найду лучшего адвоката для будущей мамы и закроем твою контору к чертовой матери.

— Бери ношу по себе, чтоб не падать при ходьбе!

— О-о-о… Ты еще кроме загадок, еще и поговорки знаешь?

— Угу.

— Да ты не волнуйся, я не упаду. Я главный редактор одного очень известного издательства, у меня очень много друзей. И стоит мне снять трубу, как ты пойдешь красить заборы.

Вижу, мои слова произвели впечатление, но он еще продолжает хорохориться:

— У меня тоже много друзей.

— Да?

— Я тоже могу снять трубу.

Становится забавно. Ну что ж, давай поиграем, как в покер, по блефуем — у кого нервишки крепче.

— Так давай, как в вестерне — кто быстрей. Хорошо, я даю тебе право первого выстрела.

Достаю свой мобильник и откидываю крышку.

— На, звони! Только не забудь сказать, кто и за сколько заставил написать тебя неправильное заключение. На, звони! Чего молчишь? Что, процессор перегрелся?

По глазам вижу, что он дрогнул, что он проиграл. Улыбка сползает, и он выдавливает из себя нехотя:

— Чего вы хотите?

Смотрю ему в глаза и молчу. Я уже все озвучил, и повторять — лишь терять преимущество.

Самойлов молча садится за стол и достает из папки чистый бланк…

* * *

Уже спустя пятнадцать минут спускаемся вдвоем вниз по лестнице к регистратуре, поставить на справке печать, а потом в холл, где к нам присоединяются Аня и Марина. Самойлов уводит девушку чуть вперед от нас с Сомовой. Удивительно, с этого упыря все, как с гуся вода — он уже улыбается, как ни в чем не бывало:

— Я должен признать, что произошла нелепейшая ошибка. Мы приложим максимум усилий, чтобы ее исправить. Я лично позвоню вашему начальнику и, думаю, вас восстановят на работе без особых проблем.

Марина победно оглядывается на нас с Анькой.

— Было бы неплохо, да.

— Ну, я думаю, после этого конфликт будет исчерпан.

Останавливаемся в холле, и Самойлов вопросительно смотрит на меня:

— Все? Или что-то еще?

— Забыл, самое главное.

— Что?

Смотрю на девчонок.

— Извиниться.

— Гхм…, я извинился.

С довольным видом морщусь:

— Это тебе показалось.

Он поворачивается к Марине:

— Хм… Да и еще! От лица всей нашей клиники и от себя лично приношу вам свои глубочайшие извинения. Поверьте, больше такого не повторится! Будьте здоровы.

Вот теперь все.

— И вам не хворать Алексей Иванович.

— До свидания.

Оставляем Самойлова кусать локти и, с победным видом, идем втроем на выход. Я доволен исходом — в сумке, в конверте, результаты профосмотра с подписью и печатью, очередной враг посрамлен и бежал с поля боя… Спустя минуту, уже на улице, Марина выплескивает на нас водопад восторженных благодарностей:

— Спасибо вам, огромное!

Анька скромничает:

— Да не за что.

— Да нет, честно! Это я перед ними хорохорилась, а если б не вы, я не знаю, что бы делала!

Кто бы сомневался. Значит, тебе повезло. Неторопливо иду, сунув руки в карманы, и миролюбиво комментирую:

— Ну, все хорошо, что хорошо кончается.

Марина со счастливой улыбкой вдруг выдает:

— А еще говорят, что женской дружбы не бывает!

Встряхиваю гривой, откидывая волосы. Хоть стой, хоть падай. А про дружбу тут к чему?

— А причем здесь женская дружба?

— Ну как, вы же мне помогли!

Удивленно кривлю губы и пожимаю плечами:

— Не вижу логики, ну пусть будет так.

— Да ну ее на фиг, эту логику. Спасибо вам еще раз огромное! И как говорится — дай вам бог!

Останавливаемся посреди аллеи, пора разбегаться. Наверно мы никогда больше этой девочки не увидим, но как приятно, что она будет о нас вспоминать добрым словом. Сомова напутствует:

— Ну, тебе тоже всего хорошего. Главное, ребенка береги!

— Обязательно!

— Пока.

Я лишь поднимаю руку в прощальном жесте, провожая взглядом одинокую фигурку. Не могу удержаться от комментариев:

— Ну, все-таки, она страшненькая.

— Кто?

— Кто, кто… Арабский скакун в пальто!

— Гоша!

— Что?

— Должна тебе сказать, что ты действительно был прав.

— Когда это?

— Ну, когда сказал, что ты меняешься. Ты ведь действительно меняешься, в лучшую сторону. Вот раньше бы ты, за такую девчонку, вообще не вписался, если бы даже я попросила.

— Думаешь?

— Сто процентов.

— Ну и то хлеб. Хотя то, что со мной было раньше, мне нравится больше, чем то, что сейчас. Ну, ладно, это все фигня. Главное все проблемы закрыты.

Ловлю Анькин взгляд, направленный куда-то мимо меня. Она бормочет:

— Ну, это у тебя закрыты.

— А у тебя чего?

— А у меня, — она кивает мне за спину. — с Маратом, кажется, проблема.

Я оборачиваюсь и вижу сутулую фигуру, мотающуюся туда-сюда возле Анькиной машины.

— У-у-у-у… Отелло, явно, не в себе. Ну, сама справишься или помочь?

— Сама.

— Ну, давай. Если будет душить — свисти.

— Угу.

— Good buy!

Не торопясь иду к своей машине. В спину слышится ответное.

— Good buy!