День за днем (гет)

Утром, приняв душ, надеваю белую майку, красные спортивные штаны, и, с полотенцем на шее, выползаю из ванной. Теперь уже разболелся другой бок и приходится уже за него держаться и лелеять:

— Ой, как же мне хреново, а-а-а.

Мало мне мужских проблем, так еще чисто бабские из всех мест лезут… Теперь еще об этих гребаных прокладках думай! Сажусь на кровать и подтягиваю ноги к животу. Через минуту ко мне заглядывает Сомик и проявляет сочувствие:

— Чего тебе плохо, Гош?

— Ой, Ань! Дай мне какого-нибудь яду, пожалуйста. Я больше не могу это терпеть!

— А, что у тебя болит, конкретно?

— Все! О-о-о… У меня все болит! У меня болит здесь, вот здесь, вот тут вот.

Прижимаю руку то к одному боку, то к другому, то к спине.

— Такое ощущения, что я три дня пил, потом меня били ногами… Черт!

Снова морщусь и поднимаю глаза к потолку. Сомова стоит в дверях, сложив руки на груди, и кивает:

— Понятно, это с непривычки просто.

Чуть поворачиваю голову в ее сторону:

— С какой, непривычки?

— Ну, потом, я тебе объясню. В общем, я тебе сейчас дам две таблетки обезболивающего — их выпьешь сразу и отпустит. Ну, в любом случае, на работе никто не заметит.

Она что с ума сошла? Я и без работы сейчас сдохну! Смотрю на нее, удивленно вытаращив глаза:

— Какая работа? Я никуда не пойду!

Сомова лишь пожимает плечами:

— Как это никуда не пойдешь? Ты чего?

— Ань, ты что, не видишь, что я болею?!

Начинает звенеть забытый вчера на кухне мобильник и Анька интересуется:

— Мне взять?

Скорчив рожу, с трудом поднимаюсь и ворчу:

— Не надо, я сам.

Бреду туда, беру трубку со стола и прикладываю к уху:

— Да?

— Марго.

Блин, это Егоров, если скажет срочно приехать — удавлюсь на фиг.

— Да, Борис Наумыч?

— Ты во сколько появишься?

— А…а… К сожалению, я сегодня не появлюсь.

— Ты что, заболела?

— Да нет, нет ничего серьезного.

Хожу по комнате, держась рукой за правый бок.

— Так… Может, съела чего-нибудь или палочка какая-то.

— Ну, ты держись там. И смотри, палочек никаких больше не ешь. Ха-ха-ха.

— Да конечно, ничего, естественно.

— Скажи, а как там с новым номером, все в порядке?

— А как же.

— Как там статья поживает?

— Статья?

Корчу отчаянную рожу и стучу себя по лбу — со всеми вчерашними потрясениями, вылетело из головы полностью. Егоров начинает давить:

— Жду, не дождусь, когда она появится на моем столе.

— Да, Борис Наумыч, конечно. Она… готова. Я минут через пять-десять вам ее вышлю.

Стоять на месте не могу, продолжаю ходить по гостиной, держась за ноющий бок.

— Ну, ты давай лечись. И звони, если что.

— А… Да, да, конечно, если что, так сразу.

— Ну давай, пока.

— Угу…До свидания.

Захлопываю крышку мобильника и со стуком кладу телефон обратно на стол. Вот, черт! В полном ауте присаживаюсь к кухонному столу и испуганно прикрываю рукой рот. Статью через пять-десять минут? Что-то я совсем не в адеквате.

— Блин, капец…

Сомова садится напротив и протягивает мне стакан с таблеткой.

— На вот, Гош, выпей, отпустит сразу.

Но мои мысли сейчас заняты совсем другим. Поднимаю глаза к потолку:

— На хрена я ему сказал, что у меня статья готова? У меня ж ни хрена не сделано. Ничего!

Зажмурив глаза, стучу себя кулаком по лбу. Бестолочь! Бездарь! Да еще и врун!

Анька удивленно поднимает брови:

— Как не сделано, подожди.

— А вот так вот — я палец о палец не ударил. У меня каша в голове!

Все мысли сейчас только о том, как бы выжить и не сдохнуть, а не о статьях! Невольно снова морщусь. Сомова начинает мяться и отводит глаза:

— Гош.

— Что?

— Ну, я просто сегодня утром проверяла свою почту и случайно наткнулась на то, что ты писал.

— И что?

Она продолжает оправдываться:

— В смысле документ был открыт, и я прочла твою статью.

Да какая это статья, так стоны и нытье несчастного человека. Прочла и молодец, что дальше-то?

— Это я понял.

— И это прекрасная статья.

— Чего-о-о?

— Ну, это великолепная статья, Гош.

Таращу на нее глаза. Да кому нужна эта фигня?! Уж не «Мужскому журналу» точно!

— Слушай, Ань, не смеши меня, а?

— Ты сейчас в таком состоянии сейчас, что тебя довольно трудно рассмешить, знаешь.

Не надо меня убеждать. Невольно повышаю голос:

— Ань, перестань, я тебе говорю! Какая это к лысой бабушке статья?! Это — неприкрытый вопль отчаяния!

Сморщившись и скрючившись, держусь обеими руками за живот. Господи, как же мне хреново, кто бы знал!

— Ну, это ты так называешь, а я читала не отрываясь. И знаешь, что? Ты нашел очень подходящие, прямо нужные слова.

Начинаю заводиться:

— Нужные для чего?

— Для мужского мозга, чтобы достучаться до мужского мозга! Чтобы они, наконец, врубились вообще, что мы чувствуем, женщины.

Кто это они? Опять эта шарманка — мы женщины, мы женщины. Шиплю сквозь зубы:

— Ань, прекрати!

— Это ты прекрати!

Где-то вдали начинает наяривать Анюткин мобильник. Кажется , у меня в спальне… Вот тоже, бросает его, где ни попадя. Сомова замолкает, а я снова поднимаю глаза к потолку:

— О-о-ой, такое ощущение, что у меня там Чужой!

Сейчас прогрызет дыру в пузе и вылезет наружу. Сомова убегает и через минуту из спальни раздается:

— Алле… Да, я слушаю…

Она прикрывает дверь и дальше слышится лишь глухой бубнеж. Интересно, кто это ей наяривает с утра пораньше?

* * *

Переползаю с кухни в гостиную на диван, забираюсь на него с ногами и укрываюсь лежащим тут пледом. Может в тепле отпустит? Уткнувшись головой в колени, прислушиваюсь к себе…. Наконец слышатся шаги Сомовой, и я поднимаю голову, встречая ее. Анька спешит ко мне, размахивая трубкой, и сразу огорошивает известием:

— Зимовский звонил.

Она садится на диван рядом, а я все никак не въеду:

— Какой еще Зимовский.

— Какой, какой ... твой Зимовский!

Оппа-на! Ошарашено сморю на подругу. Ей? С каких это пор они перезваниваются?

— И чего он хотел?

— Хотел встретиться, поговорить.

— С кем?

— Со мной. Между прочим, о тебе, то есть о Гоше.

— Какого хрена?

— Ну, я не знаю, какого хрена. Он вчера вообще к нам на радио приходил.

Новость за новостью. И ничего ведь не сказал?! Откуда он вообще про радио узнал?

— Как на радио приходил?

— Ну, там, каким-то образом вычислил номер, с которого звонил ему Гоша из Австралии.

— И?

— И был очень сильно удивлен, что Гоша звонил из этого города с нашей радиостанции.

Господи! Сердце замирает…. Ставлю локти на согнутые колени и закрываю ладонями лицо. Сколько можно то… Руки безвольно падают — ну нет уже никаких сил бороться с этой гнидой. Анька бросается меня успокаивать:

— Но ты не волнуйся, мы с Русликом навешали ему всякой лапши. Сказали, что он звонил на коммутатор, с коммутатора там уже переконектили, в общем, все нормально. Сомова безразлично машет рукой, сердце возвращается на место, и я диким взглядом смотрю на нее. Ну, Анька — подпольщица, так ведь и до инфаркта довести можно.

— Так если ему все объяснили, зачем он хочет встретиться?

— Ну, вот я схожу и узнаю.

А вот это вот нет! С этим гаденышем, чем меньше контактируешь, тем дольше живешь. Я решительно протестую:

— Так, стоп — машина! Если хочет разговаривать о Гоше, пусть разговаривает со мной!

— Знаешь, честно говоря, я хотела сразу двух зайцев убить. Я съезжу, во-первых, успокою насчет этого звонка окончательно, а во-вторых, узнаю, чего он там задумал.

Зайцев ей вдруг убивать приспичило… Живодерка... Я поджимаю губы и шумно выдыхаю носом — а, в общем, делай что хочешь.

* * *

Тем не менее, раз обещал, нужно обещание выполнять и я, отбросив плед в сторону, сажусь за ноутбук, в попытке, все-таки, написать статью для Наумыча. Ежу понятно — вчерашние бредни, это отдушина страдающего мутанта, а вовсе не статья в журнал…. Открываю файлы недельной давности. Так, о чем я там писал? Слышу, как Сомова кружит вокруг стола с чашками в руках… словно кондор с добычей для птенцов... О, метафоры пошли, так, глядишь, и до музы дело дойдет! Пытаюсь абзац переформулировать и так, и эдак. Стучу по клавиатуре. Анька заходит за диван, мне за спину, и заглядывает через плечо на экран:

— Марго.

— Что?

— Гхм… Ты чай будешь?

Кусаю пальцы в творческом процессе. Не до чая мне Анечка, не до чая, Наумыч ждет, а идей нет.

— А, нет, спасибо.

Сомова пристраивается сбоку от меня:

— Слушай, Гош.

— Что?

— Э-э-э… А это ничего, что я тебя Марго назвала?

О чем это она? Отрываюсь от монитора, куда до сих пор таращился, перечитывая абзац за абзацем, и тупо на нее таращусь, мыслями оставаясь там, в процессе:

— А?

Ответа не следует, и я снова поворачиваюсь к монитору. Анюта пододвигает чашку поближе ко мне:

— Я говорю, ты чай будешь? Вкусный, с лимоном…

— Ань, спасибо, я работаю, блин.

Если это можно назвать работой. Переставляю чашку себе под правую руку — потом выпью. Мысль, мысль, мысль… ведь только что была?! Засовываю палец в рот, но грызть ноготь с лаком совершенно невкусно и вдохновения не дает. На экране монитора пока одно старье и ноль новых идей:

«Если мужчина взволнован, то женщина — истеричка. А когда мужчина развязен и общителен, женщина проститутка, не иначе. Эталон современной женщины — на работе она должна вести себя как мужчина, а вернувшись домой — надевать фартук и изображать хранительницу очага».

И это все? Мои размышления отвлекает звонок Калугина на мобильник.

— Привет, тебя нет в редакции… Все-таки, что-то серьезное?

— Да нет, все нормально… Не переживай. Денек отлежусь и в строй. К тому же статью надо добить Наумычу, а на работе сам знаешь…

— Ну ладно, я понял, отдыхай.

— Андрей, только я тебя очень прощу, добей сегодня обложку!

— Хорошо Марго, я тебе еще раз говорю — не переживай, мы все сделаем.

— Ну ладно, пока. А то я так музы никогда не дождусь!

— А послушай, может тебе привезти чего — нибудь?

— Я тебе чего, лежачий больной при смерти? Надо будет, в магазин сбегаю.

— А хорошо, ну давай, поправляйся. А скажи, если я тебе в процессе еще раз наберу, ты не будешь против?

— Калуга, кончай, хватит церемоний! Если что надо — сразу звони.

— Спасибо, давай… Я тебя целую. Пока!

Целует меня? Зачем? Шлепаю губами, не зная, что и ответить. Тем более, что в трубке уже звучат короткие гудки. Это как понимать? В башку сразу лезут воспоминания о нашем несостоявшемся поцелуе в парке… И возле дома… И о походе в ресторан. Намек, чтобы я его простила?… В смысле простил?… В смысле… Черт!

Утыкаюсь в монитор.

* * *

В обед, неожиданно, в дверь звонят, а поскольку Сомова уже куда-то усвистела, приходится самому тащиться в прихожую и смотреть, кого принесло. Вижу на экране домофона лицо Калугина и, всплеснув руками, невольно делаю шаг назад, качая головой:

— Блин!

Только ведь все определилось — мы друзья, шуры-муры у него с Егоровой, причем во внерабочее время. В кубинских ресторанах, например. И вот, снова-здорово. Андрей продолжает звонить и звонить. Делать нечего, приходится открывать — поворачиваю ключ в замке, и распахиваю дверь. Калуга смущенно здоровается:

— Привет.

Интересно он по работе или так… «проведать»? А я тут в трениках, нечесаный, непрезентабельный. Вздыхаю, разворачиваюсь к нему спиной и плетусь назад на кухню, патетически всплескивая руками:

— Я же сказала, что я болею. Неужели, хотя бы на один день нельзя оставить человека в покое, а?

Встаю, привалившись спиной к стене возле кухонной стойки, и сунув руки в карманы. Мне не видно из-за угла, что он там делает. Слышу, как Калугин, сопя и приборматывая, заходит внутрь, как закрывает дверь. Слышу приближающиеся шаги.

— М-м-м… извини.

Он чем-то шелестит:

— Марго, это, тебе!

Поворачиваю голову и почти окунаюсь носом в огромный букет цветов. Господи, только не это! Смотрю на букет и в голове только одна мысль — ну, почему, почему все несчастья именно на меня? Добить меня пришел? Все, Андрюха, успокойся, от Игорька остались одни прокладки и тампаксы! А Марго тебя уже простила…. Со стоном откидываю голову назад, упираясь затылком в стену, а затем с нытьем и рычанием перекатываюсь, чтобы стукнуться о стену лбом:

— М-м-м…

Бью от бессилия кулаком о стену и могу сейчас только одно — хныкать и пускать сопли. Слышу, над ухом, голос Андрея:

— Ты чего?

Мне себя ужасно жалко и я только хнычу, уткнувшись в стену.

— Да что случилось-то?

Да ничего не случилось. Мне тошно физически и морально. Поворачиваюсь к нему с несчастным видом.

— Может, я чем-то обидел или…

— Мне плохо!

И очень хочется, что бы кто-нибудь пожалел, взял на себя хоть часть безумного груза. Сам не знаю почему, не вынимая рук из карманов, делаю шаг к Андрею и утыкаюсь носом ему в грудь. Наверно, это по бабски, но ничего не могу с собой поделать. Чувствую, как он гладит меня по плечу свободной рукой, слышу его растерянный голос:

— Марго, ну… Ты чего как маленькая…. Ну сейчас плохо, потом будет хорошо. Не всегда же будет плохо. Ну, что ты?

Всегда, Андрюха, всегда… И ужас в том, что никто не в силах мне ни помочь, ни успокоить…. Все, надо взять себя в руки! Отстраняюсь он него:

— Слушай, Калуга, не надо со мной разговаривать, как с маленькой девочкой, ладно?

Обхожу вокруг кухонной стойки и, отвернувшись к гостю спиной, приваливаюсь к торцу стола. Кажется, Андрей действительно не знает, как себя вести и поправляет себя:

— Ладно, извини, у меня это непроизвольно просто.

Вот, блин, что-то я раскиселился как сопля. Поджимаю губы, ужасно недовольный своей слабостью. Не хочется признаваться себе, но последние дни здорово подорвали мою самоуверенность. Сколько не говори халва — халва, во рту слаще не становится… Сколько не тверди «я мужик», «я мужик», а отовсюду лезет баба. Калугин продолжает гундеть в спину:

— Может тебе лекарства какие-нибудь привезти… Или еще что-нибудь?

— Спасибо, не надо.

Все, хватит соплей, пора взять себя жестко в руки. И я их складываю на груди. Оглядываюсь на Андрея:

— Чего ты хотел?

Он охотно кивает:

— Проведать.

У него такой беззащитный вид с этим его букетом, что я отворачиваюсь снова:

— Ну, проведал… Чего дальше?

Несмотря на мою резкость, его голос остается мягким:

— Марго. Скажи мне, вот почему ты такая агрессивная?

Почему, почему… Месячные у мужика, вот почему!

— Ну, я же приехал по-человечески. Узнать, как ты, что ты.

Да понимаю я все Андрюх, но что я могу сделать, если меня, то псих колотит, то слеза прошибает?!

— Извини, не обращай внимания.

Поднимаю глаза к потолку и так и стою, уперев руки в бока.

— Нет, если чего-то нужно, ты скажи, не стесняйся. Я сейчас метнусь и назад, это, как говориться не проблема.

Его слова вызывают у меня усмешку — представил, как Калуга будет метаться по аптекам в поисках женских прокладок.

— Андрей, спасибо, все, что мне нужно, у меня уже есть.

Неторопливо переползаю вдоль стола и, встаю там, за стулом, сложив руки на его спинке. Неожиданно моя улыбка вызывает у Андрея волну позитива:

— Ну, ты улыбаешься, значит уже хорошо!

— Улыбки, Андрей, они ведь бывают разные.

— Угу.

Ну, раз пришел в гости, будем проявлять гостеприимство.

— Выпьешь, что-нибудь?

Калуга отрицательно качает головой.

— Нет, средь бела дня.

Ага, раскатал губу. Нет, я конечно могу налить, но в свете букетиков и цветочков, думаю, это ни к чему.

— Да я про чай, кофе там…

Смотрю на него ожидающе. Андрей радостно соглашается:

— А, кофе с удовольствием, спасибо.

Никаких проблем. Киваю и тыкаю пальцем в сторону плиты:

— Вот чайник, вот кофе, делай сам… А я, болею.

Черт, оплошал — сейчас начнет спрашивать, чем болею. Пытаюсь продемонстрировать наглядно — усердно подкашливать и, задрав на пузе майку, сморкаться в нее. Ну вот, как то так. Увлекшись процессом слышу со стороны Калуги невнятное мычание:

— А-а-а... Э-э-э...

Чего там у него? Опускаю майку от лица вниз. Стоит, как стоял и пялится. Придется все брать в свои руки:

— Ну, давай!

Но, кажется, его процессор завис.

— Чего?

— Ну, чай там, я не знаю.

Показываю рукой в сторону плиты:

— Ты ж пришел навещать? Навещай!

— А, ну да, сейчас.

Он идет к плите, а я усаживаюсь на табуретку возле кухонного стола, уперев ноги в тапках в ее нижнюю перекладину и положив локоть прямо на стол. Андрей расхаживает по кухне и при этом пытается вести беседу:

— Хорошо, знаешь только…

Он снимает кофемолку с полки и заглядывает внутрь, потряхивая и гремя остатками кофейных зернышек.

— Для начала хотел обсудить один рабочий момент.

Не возражаю и вяло поддерживаю:

— Рабочий, давай обсудим.

Андрей отставляет кофемолку в сторону и торопится к моему столу положить букет. Он даже специально притрагивается к нему рукой:

— Для начала, это все-таки тебе!

И отступает на шаг назад.

Опять! Бабская жизнь — это как болото, тянет и тянет вниз. И уже ног не выдрать! Откидываю голову назад и рычу от бессилия.

* * *

Приходится тащиться в гостиную на поиски вазы и ставить букет. Только вот куда? Во мне все протестует демонстрировать бабское торжество со свиданиями и цветочками. Хватит двух походов в ресторан с «женихом». Я вообще лучше бы спрятал этот веник в Анькиной комнате!

Выбрав в серванте самую простенькую емкость, засовываю в нее букет и пристраиваю на этажерку возле окна, за креслом у дивана. И не обидно, и в глаза не бросается.

Пока Калуга наливает в чайник воду, интересуюсь:

— Так что там за рабочий момент?

— Ну… Подборка к обложке готова и хотелось..., как-то обсудить, согласовать.

— Ладно, давай посмотрим.

Оставив чайник кипятиться, отправляемся в гостиную. Я с ногами забираюсь в кресло, а Калуга усаживается на диван. Как раз напротив открытого ноутбука.

— Пишешь статью?

— Да, нет, это так для себя.

Андрей с любопытством косится на монитор:

— Можно почитать?

— Валяй.

Мне даже любопытно. Анька там вообще журнальную статью разглядела. Пока он изучает мои перлы, размышляю — стоит ли мне причесать свои лохмы, или сегодня сойдет и так. С одной стороны, вроде как неприлично ходить перед гостем лахудрой, а с другой стороны — никто ж его сюда не звал?!

Начитавшись, Андрюха выдает:

— Слушай обалдеть… Слушай, высший пилотаж!

— Да, ладно.

Отворачиваюсь, морщась и отмахиваясь рукой, но приятно, черт побери.

— Нет, я тебе серьезно говорю. Просто класс!

Совсем засмущал девушку.

— У тебя, оказывается, есть склонность к преувеличению.

— Марго, это очень хорошая статья! Я тебе серьезно говорю. Это очень хорошая статья.

Андрюха врать не будет. Но даже если получился, как говорится «не формат», все равно приятно такое слышать и я благодарно смотрю на своего критика.

— Андрей, я, конечно, понимаю что нужно больным людям делать комплименты, но не настолько же.

Кажется, я как раз и напрашиваюсь на эти самые комплименты? Капец... Нет, нет — у меня есть аргументы! Калугин отрывает взгляд от монитора:

— Если бы это была туфта, я бы тебе так и сказал — это туфта. Но я, когда вру, я краснею!

Надо будет запомнить. Хотя, по-моему, он преувеличивает свои способности менять окраску. До сих пор ничего такого за ним не замечал. Неужели всегда "правду и только правду, и ничего кроме правды"?

Резко спускаю ноги вниз с кресла, что бы принять вертикальное сидячее положение и боевую позицию. Спорить, так спорить, а не кисель разводить:

— Да, но это «Мужской журнал»!

— И что?

— А статья о чем?

— Так в этом все и дело….

Жестикулируя, он пытается сделать свои слова более убедительными:

— Это... Помнишь, как сказал Жванецкий? А-а-а… «Очень хочется побыть женщиной, интересно что она чувствует!».

Чуть улыбаюсь, отворачиваясь — спасибо, я такое любопытство удовлетворил на всю жизнь. Почувствовал с макушкой! Лучше так «Очень хочется побыть мужчиной…». Калуга продолжает меня убеждать:

— Пойми ты, господи. У тебя тут все есть. Все! С одной стороны это очень эмоционально, с другой…, можно я тебе скажу одну вещь, только если ты не обидишься?

Это даже любопытно. Смотрю на него выжидающе:

— Ну?

— При всем моем уважении к Гошке, но никогда он такой бы статьи не написал!

Это точно. Он о подобных прелестях жизни не задумывался никогда. Тем не менее, слова Андрея снова заставляют меня смущенно улыбнуться и отвернуться.

— Более того, я это даже могу тебе аргументировать!

Поверь, я все аргументы знаю гораздо лучше.

— Да, ладно, проехали. Что у нас там с чаем?

Смотрю с улыбкой на растерявшегося Андрея — конечно о чайнике он давно забыл. Он тут же вскакивает:

— Да, сейчас, извини. Сейчас, сейчас…

Калуга уходит на кухню, а я, приподнявшись с кресла и скроив удивленную рожицу, пересаживаюсь, поджав ногу под себя, на освободившееся место на диване, и заглядываю в монитор ноутбука. Интересно, что же там так поразило Андрюху? Подтягиваю одну ногу к себе, угнездиваясь.

Столько хвалебных слов в мой адрес, цветы… даже странно. А что тогда было вчера? Меня так и подмывает спросить:

— Да, кстати, как вы там, после вчерашнего?

Смотрю в сторону суетящегося на кухне Андрея — он таки решил заварить чай, а не кофе. Чуть оглядываясь, Калугин кричит в ответ:

— В смысле?

— Ну, я уехала раньше.

Усмехаюсь:

— Вы, наверно, там накатили еще?

Андрей несет из кухни две чашки с чаем, да еще и тарелку с бутербродами:

— Марго, ну ты же прекрасно знаешь мое отношение к алкоголю.

Он усаживается на диван рядом со мной, и я забираю у него из рук одну из чашек:

— Да…, до вчерашнего дня я думала, что знаю и твое отношение к танцам.

Отпиваю. На самом деле настроение у меня исправилось. Оно благодушное и то, что я его подзуживаю… Это так, шутейно. Ловлю себя на том, что игриво веду бровями... Опять бабские гормоны? Вот почему, когда такой разговор между мужиками — это считается шуткой, а если баба с мужиком, то флирт?

— Марго, пожалуйста, я тебя умоляю.

— Ну ладно, ладно, извини. Пошутила, извини.., Хэ…

— Как только ты ушла, я отвез ее домой и все!

Несмотря ни на что, червячок внутри все равно зудит: уж прямо так сразу… Даже не дал доесть фирменного риса?... Значит, все-таки, довез бедную девочку до самого ее дома! На ее же машинке. Она то, была на колесах и махито не пила…. Ох, Калугин! А еще говорит, что когда врет — краснеет... А смотрит то как искренне-искренне. Качаю головой, отводя взгляд в сторону.

— Андрей, я тебе говорю — проехали. Абсолютно не мое дело, кого ты и куда отвез. Тут дело то в другом!

— В чем?

Он так и держит чашку у рта, замерев, потом отпивает. Замолкаю на секунду. Опять крутить шарманку про его заигрывания с Наташей не хочется. Уже проходили — будет выкручиваться, и хлопать невинными глазами. Поэтому говорю про другое:

— Ты знаешь, чем сейчас все в редакции занимаются?

Калуга охотно кивает:

— Работают.

Вот наивный. Усмехаюсь — как же работают они, языком мелят да небось уже ставки делают.

— Кости нам с тобой моют!

Калугин недоверчиво тянет:

— Да, ладно.

Бросаю взгляд на часы на руке — рабочий день в разгаре.

— А точнее, уже помыли, сушат!

Смотрю в его наивные глаза, киваю в подтверждение, а потом тоже отпиваю свой чай. Калугин недоверчиво смотрит:

— Нет, мне кажется, что Наташка не из этой серии.

Е-перный театр! От возмущения даже хватаю полный рот горяченного чая. Мотаю головой, как китайский болванчик, отставляю чашку в сторону на стол и наконец проглатываю, обжигая горло:

— Ну-ну.

* * *

Наконец чаепитие заканчивается, и я отношу чашки в раковину. Когда возвращаюсь, Калугин уже извлек откуда-то свои распечатки и теперь держит их в руках, смотрит. Обхожу диван сзади, и заглядываю Андрею через плечо:

— Ты знаешь, что-то вот в этом вот есть…

Даже загогулину рукой выделываю в подтверждение — что-то в этих снимках действительно имеется, притягивает глаз… Тем не менее, шлепнув себя ладонью по бедру, выдаю неутешительное резюме:

— Но, в целом, мне не нравится.

Выползаю из-за дивана и, поддернув брючины у штанов, усаживаюсь на валик бокового кресла, задрав и уперев босую ногу в диван неподалеку от калугинских коленей. Видно мои поджатые губы не внушают Андрею оптимизма, и он пытается спорить:

— Что значит в целом? Наполненность, по смыслу, по… Что?

Он смотрит на меня и ждет небесных откровений. Извини, я болею, и голова сейчас работает не на полных оборотах.

— Я не знаю, что! Но что-то не так.

— По конкретней, Марго, ну.

— Слушай, что ты давишь?

— Я не давлю.

— Ты, давишь!

Выхватываю у Андрея из рук листки и тащу их к себе под нос, рассмотреть поближе:

— Ты понимаешь это все как-то слишком… lite! Не по-нашему… Мягко… Мяса не хватает. Ты не видишь что ли сам?

Калуга удивленно качает головой:

— Мяса?

У меня такая привычка — когда думаю, мне не усидеть, отбрасываю листки, снова вскакиваю с кресла и начинаю новое движение вокруг дивана:

— Бли-и-ин, Андрей! Ну чего ты, вчера, что ли, только на работу устроился? Нужна провокация! Побуждение к действию.

Эмоции лезут наружу и я, всплеснув руками, склоняюсь над Калугиным, перегибаясь через спинку дивана и тыкая рукой в фотки:

— Где тут девки?

Калугин перебирает свои листки.

— Где девки? Вот девки, вот... Вот, девки.

Выхватываю снимки из его рук.

— Это девки? Это таранька на солнце сушится!

Отбрасываю все это фуфло прочь. Андрюха вдруг откидывается на спинку дивана и улыбается мне во весь рот. Я пытаюсь втолковать ему:

— Посмотри, ну посмотри на их лица! Посмотри!

Калугин поднимает лежащие фотографии и все с той же улыбкой пытается разглядеть то, что вижу я. Но видит ли?

— Им же явно сказали — мы вас сейчас сфотографируем, а потом расстреляем!

Не получая ответной реакции начинаю заводиться:

— Ты не понимаешь, о чем я говорю?

— Я все прекрасно понимаю. Я улавливаю, о чем ты говоришь.

Ну, слава богу. А то я даже забыл про боль в боку. Завершаю очередной круг своих мотаний, вновь усаживаюсь на валик кресла и взгромождаю копыто на диван. Андрей пытается продолжить спор:

— Но с другой стороны, при всей интеллигентности твоей статьи…

Да какая на хрен интеллигентность, у нас мужской журнал! Ясно же, что мужикам надо.

— Да в том то и дело, что всю эту интеллигентность нужно разбавить.

Выделываю какие-то кренделя руками, пытаясь помочь корявому языку:

— Ну, вот… и сиськи, и попки!

Потом вдруг вспоминаю, где еще можно посмотреть материал:

— И… Где портфолио?

Калугин встряхивает своими листками, явно не понимая о чем я.

— Какое портфолио?

— Что значит, какое портфолио? Вчера Зимовский должен был отдать тебе папку со снимками!

Андрей мотает отрицательно головой, и я ему верю.

— Ф-ф-ф… ничего мне не отдавал Зимовский!

— Как не отдавал, я же просила?!

— Марго, Зимовский ко мне вчера вообще не подходил!

Зависаю переваривая:

— Вот, тварь, а?

Схватив городской телефон, вскакиваю с кресла и набираю номер, приборматывая при этом:

— Я ему вчера два раза сказала... Сидит там, ни хрена не делает, собака.

— М-м-м.

Наконец, слышу в трубке голос Антона:

— На проводе.

— Зимовский, где папка со снимками, а?

— А-а-а, папка со снимками… Прости, а какая именно?

— У тебя что, амнезия? Я тебе вчера два раза напоминала!

— А, подожди Марго, я сейчас посмотрю…

Мотаюсь позади дивана, туда-сюда, туда — сюда, а внутри все так и клокочет от возмущения.

— Что значит, посмотрю? Эта папка еще вчера должна была лежать на столе у Калугина!

— Маргарита Александровна, ну что вы на пустом месте…

— Слушай, пустое место — это наш зам. главного редактора! Ты мне вчера все уши прожужжал: «где статья, где статья?». А сам палец о палец не ударил!

Калуга наверно в шоке от моих выступлений… Из трубки слышится:

— Марго, послушай.

— Нет, это ты послушай. Я сейчас дома, болею. И помимо своих проблем должна решать еще твои проблемы. Так ответь мне, пожалуйста, с двух раз — нужен мне такой зам. или я уж сама как-нибудь справлюсь?

— Ты что, меня увольняешь?

— Если понадобиться, это сделают другие люди. У тебя есть полчаса, работай!

Отключаю телефон и плюхаюсь назад на валик кресла. Раздражение выплескивается в единственном определении:

— Урод!

Калугин, немного покачавшись из стороны в сторону, слегка ошарашено произносит:

— Нда… жестко ты с ним.

— Это еще мягко!

— М-м-м… Но, вообще-то Зимовский — это не самый лучший враг.

Морщусь, продолжая пребывать в эмоциях:

— Друг тоже, хреновый!

— Вообще-то они с Гошей были лучшими друзьями.

Ну и что? Это не значит, что Гоша такой же! Буквально взрываюсь:

— Гоша мог ошибаться! Он тоже человек.

Выплеснув, отворачиваюсь. Только попробуй намекнуть «Скажи кто твой друг…». Андрюха молча кивает, не желая спорить. И правильно! И вообще, что-то у него затянулся обеденный перерыв. Словно почувствовав смену моего настроения, Калуга начинает собираться и через пять минут уезжает назад в редакцию. Вот, молодец.

Все-таки, хвалебные речи Сомика и поддержка Андрея подталкивают меня отбросить сомнения и сделать решительный шаг — усаживаюсь за ноутбук и отправляю свои вчерашние стоны Наумычу по электронке — другой "статьи", походу, все равно уже не накропаю.

* * *

Через час снова звонок в дверь. Смотрю в экранчик домофона и никого там, на лестничной площадке, не вижу. Что за мистика? Открываю дверь и выглядываю наружу, в коридор — никого. Краем глаза замечаю внизу рядом, у стены, шевеление. Господи, Алиса! Сидит на корточках и смотрит на меня снизу вверх. Опешив, поправляю волосы за ухо и пытаюсь широко улыбнуться:

— Алиса!

Девочка сразу поднимается и заходит, как ни в чем не бывало, в квартиру:

— Привет.

Я в полной прострации:

— Привет. А ты что здесь делаешь?

— Ничего, зашла в гости.

Я в шоке и пытаюсь сообразить, как это возможно. Растерянно тереблю волосы уже с другой стороны, а потом убираю их назад.

— Как зашла в гости... О-одна?

На лестнице слышатся чьи-то шаги, и на площадку поднимается незнакомая женщина с девочкой и доброжелательно мне улыбается:

— Здравствуйте.

Здороваюсь в ответ:

— Здравствуйте.

— А вы Марго?

— Да, а что случилось?

— Простите ради бога. Дело в том, что я мама Ларисы, Алисиной подружки.

А, ну тогда все понятно, я с облегчением вздыхаю, улыбаюсь в ответ:

— Ага.

— Они живут рядом, и я часто забираю их из школы.

Девочка, это и есть видимо Лариса, сосредоточенно грызет яблоко и на взрослых абсолютно не обращает внимания.

— А сегодня Алиса попросила забежать к вам.

— А-а-а.

— На пару минут. Честно говоря, я была против, но Алиса что-то хочет вам передать!

Это произносится с таким заговорщицким видом, что мне хочется подыграть в ответ и я, глядя на Алису, делаю таинственное лицо. Женщина смеется:

— Еще раз извините.

— Да ничего, проходите, пожалуйста.

Чуть разворачиваюсь, освобождая проход, и тычу рукой вглубь квартиры. Но женщина отказывается:

— Не беспокойтесь, мы на улице подождем…. Алис, мы внизу возле машины.

— Хорошо тетя Надь.

— Еще раз извините, всего доброго.

Они уходят и я, выглянув им вслед на лестничную площадку, прощаюсь:

— До свидания.

Потом закрываю дверь, приобнимаю Алису и веду заговорщицу в гостиную. Как-то это все странно... Можно сказать, переходит границы.

— Так… Гхм... Послушай, Алис.

Сажусь прямо на столик в гостиной, а Алиса ставит ранец на диван и начинает в нем копошиться. Пытаюсь ее вразумить:

— Тебе не кажется, что…

— Держи!

Она протягивает мне полупрозрачную папку, с какими-то бумажками.

— Спасибо, а что это?

— Это тебе! Там Зидан и Рональдо.

Лезу в эту ее папку и ахаю, вытаскивая из нее вырезки.

— А-а-а.. Спасибо-о-о-о.

— Я сама вырезала. Правда, получилось?

Даже не знаю ругать девчонку или хвалить.

— Да получилось отлично. Но, только…

— Что только.

— Да, ну… клеить то мне некуда — у меня же альбома то нет.

Но все равно здорово… Качаю головой — ну, вообще, ну Алиса.

— Слушай!

— Вот! Это тоже тебе.

Пока я глазею на вырезки, Алиса лезет в ранец и извлекает оттуда настоящий пухлый альбом. Ахую от восторга снова, откладываю вырезки на стол и беру альбом в руки:

— А-а-а… Ну, спасибо красавица!

Засунув толмуд под мышку, чуть приподнимаюсь и, склонившись вперед, тяну к себе Алису свободной рукой, желая чмокнуть в щечку. Она радостно смотрит на меня:

— Теперь будем меняться!

Чмокнув, усаживаюсь на стол обратно.

— Обязательно.

Но меня сейчас интересует другой вопрос. Положив ногу на ногу и сцепив руки на коленях, с любопытством смотрю на свою маленькую подругу:

— Слушай, скажи мне…, ты, где мой адрес нашла?

— У папы в записной книжке видела.

— А ты знаешь, что в чужих вещах рыться нехорошо?

— Во-первых, папа мне не чужой.

— А во-вторых?

— А во-вторых, если бы я не порылась, то ты бы не получила сегодня подарок!

Какая умненькая девочка, не поспоришь. Открыв рот, с восторгом слушаю ее рассуждения:

— Логично, логично.

Несколько минут, думаю, у нас еще есть для совместных развлечений. Оглядываюсь вокруг и, хлопнув себя по коленке, встаю:

— Ну, ладно. Что …, чаем тебя напою?

Идем вместе на кухню ставить чайник. По пути Алиса вдруг протягивает руку в сторону фотографии Игоря:

— А кто это? Твой жених?

Она берет рамку в руки и мне приходится повторять привычную легенду:

— Это брат, двоюродный. Он сейчас далеко, но… Когда он приедет, ты обязательно с ним познакомишься!

— Зачем?

Ну, потому что ты ему нравишься. У него никогда не было сестер и братьев, что бы с ними играть. А теперь есть ты. Чувствую, как изнутри в душе поднимается что-то теплое и нежное... Черт, что ж я такой слезливый то стал, да сентиментальный…. Что она спросила? Зачем знакомиться?

— Ну, как… С ним очень интересно.

— Как с тобой?

Глажу Алису по голове и улыбаюсь:

— Еще круче!

Мы долго смотрим вместе на фотографию, кто с грустью, кто с любопытством, а потом идем пить чай, пока «тетя Надя» не заскучала в машине.

* * *

Когда Алису уводят, уже начинает смеркаться. Включаю радио, усаживаюсь на диван и начинаю перебирать журнальные вырезки, которые так нежданно появились вместе с альбомом. Анькина передача сегодня грустная. Сомова бубнит по радио про одиночество, и я начинаю подозревать, что она опять поссорилась со своим Маратом.

«Друзья мои, добрый вечер, я снова с вами, чтоб вам не было так одиноко. Ведь когда одинокие объединяются, они перестают быть таковыми… Тривиально, но факт — вы знаете, меня всегда интересовало — вот как люди становятся одинокими? Ведь кругом кипит жизнь, полно друзей, коллеги по работе. А ты совсем один, странно, правда?»

Депрессуха у нее, что ли? Задумчиво помахиваю одной из вырезок.

«Хотя этой странности есть четкое объяснение. Ты одинок тогда, когда тебя бросили, когда тебя покинул он или она. Ну и сразу появляется ощущение, что тебя бросили все. Это очень страшное чувство. Твое пространство заполняет только один вопрос — почему? Почему любимый человек, который вчера был рядом, которого ты слышал, видел, смотрел ему в глаза, вдруг отдалился».

Анька говорит о Марате, а я не могу оторвать взгляд от фотографии Игоря, стоящей на полке. Вот точно — он исчез и все ниточки, связывающие меня с прошлой жизнью, вмиг оборвались. Для родителей, друзей, для всего на свете — Марго, по сути, никто.

«Самое противное то, что ни один ответ тебя не успокоит. А ведь он сейчас где-то, что-то делает, ест, пьет, смотрит телевизор, может даже веселиться с кем-то. Казалось бы — куда еще хуже? Но, оказывается, есть вещи и по страшнее. Страшно чувствовать себя брошенным. Все будущее рядом с тем человеком, которого любишь… Друзья мои не стесняйтесь говорить своим любимым, что они незаменимы. Не считайте это признаком слабости. Поверьте — жизнь очень короткая штука, поэтому не теряйте времени. Разговаривайте с любимыми… Все в нашей жизни было бы иначе, если бы мы научились слышать не только себя».

Я и так себя неважно чувствую, а тут еще Анька со своими соплями. Слезаю с дивана и ползу на кухню — выпить, что ли? Нет, лучше сбегаю в магазин и что-нибудь попробую приготовить к Анютиному приходу. Она придет усталая и несчастная — бац, а уже и ужин накрыт!

* * *

Время в хлопотах летит незаметно. У меня все готово, в квартире полумрак, только торшер и бра горят в гостиной. Наконец гремит ключ в замке, зажигается свет в коридоре, и я спешу навстречу Сомику, чтобы обнять ее и подбодрить. Приобнимаю ее:

— Мадам! Добро пожаловать в лучшие дома Парижа!

Вижу, что Анька не в духе, забираю у нее сумку и командую:

— Давай мухой — переобувайся и марш к столу.

Бросаю ее сумку на ящик с обувью и бегом возвращаюсь в гостиную, оставляя Анюту переобуться и проникнуться теплотой родимого дома. Продолжаю громко вещать из гостиной:

— Сегодня наш стол — трансформер приготовил для вас лучшие блюда.

И правда, я постарался на славу — стол заставлен какими-то горшочками, бутербродами, даже торт стоит. А еще фрукты и бутылка вина с бокалами. В общем, все для расслабухи и борьбы с плохим настроением. Подсаживаюсь в кресло к столу и разливаю вино по бокалам. Вот и Анька идет:

— Гош.

— Что такое?

Сомова расстроено плюхается на диван.

— Мне плохо.

Понимаю родная, потому так и встречаю.

— Что случилось?

— Мы расстались с Маратом.

Так я и думал. Она смотрит на меня, явно ожидая сочувствия, но его нет и ничего я с этим поделать не могу. Но как-то реагировать надо и я, глядя на нее, театрально замираю:

— Оп-па!

Сомик печально кивает. Пытаюсь ее подбодрить и поднимаю бокал:

— Так это же замечательно! Предлагаю за это выпить.

В ответ получаю возмущенный взгляд:

— Гош, но мне невесело!

Чуть улыбаюсь и отрицательно качаю головой:

— Ань, извини, но мне трудно сдержать свои эмоции.

Сомова печально опускает голову вниз:

— Ты знаешь, мне кажется, что он ушел навсегда.

И, слава богу, если так! Я могу лишь радоваться такому развитию событий:

— Ну, тогда за это и выпьем!

Она снова недовольно на меня смотрит:

— Гоша!

— Ань, ты извини, конечно, извини, но вы как мосты в Питере — ночью расходитесь, днем сходитесь. Мне уже тяжело серьезно на это реагировать.

Протягиваю Аньке второй бокал. Но она, сложив руки на коленях, на мое движение не реагирует и только повышает голос:

— Ты знаешь, мне кажется, он был прав!

Этот бегающий взгляд не просто так. Ставлю бокалы на стол, ожидая очередных укусов и обвинений:

— В чем?

— В том, что я слишком мало времени уделяла ему, а занималась все время чьими-то проблемами!

Понятно, Сомову понесло. Если с мужиком не повезло, то кто виноват? Конечно, я. Смотрю в сторону и обреченно выдыхаю:

— Чьими проблемами?

Ответ предсказуем, Сомова язвительно на меня накидывается, тараща глаза:

— То твоими, то Гошиными!

— Ань, да пойми ты, дело в том, что у этого… гхм… парня… с его патологической ревностью, все равно нашлась бы какая-нибудь причина.

Сомова сидит, уныло опустив голову. Жалко ее.

— Даже если представить, что я исчез, он доколебется до столба. Мне странно, что он тебя еще к Фионе не ревнует!

Меня тоже уже несет, делаю заговорщицкое лицо и придвигаюсь к Аньке:

— Подозрительно, а что это вы там с собакой так долго делаете на улице?

Сомовой такая правда не нравится:

— Игорь хватит!

— Вот и я говорю — хватит! Приползет завтра, этот твой Марат, как это было не раз.

Тычу в нее пальцем:

— И простишь ты, как это было не два и даже не три раза.

Анюта отворачивается, и я, взмахнув руками, ставлю точку:

— И будете вы жить долго и нудно.

Беру бокалы и вновь протягиваю один из них Сомовой. Та берет, но продолжает ворчать:

— Блин, ну вот умеешь ты успокоить.

— Ань, ей-богу, ну выхода нет только из гроба. Давай кушать, а? Между прочим, вино твое любимое.

— Я уже оценила.

— Нет, ты оценишь, когда попробуешь. Давай!

Тянусь к ней чокнуться и жду, когда отопьет.

— Оно.

Такое определение вызывает у меня смех. Анюта непонимающе смотрит:

— Чего ты?

— Ты еще скажи — полное оно!

Ситуация разряжается к всеобщему удовольствию, хмыкаем в бокалы и пьем. Жизнь дает столько маленьких радостей, если не бьет по голове… А ведь в холодильнике еще есть и жбан с мороженным на третье!