Палочка для Рой (джен)

— Это переходит всякие границы, — сказала МакГонагалл.

Я сидела в кабинете Директора, лицом к лицу с Дамблдором, Снейпом и МакГонагалл. Милли была рядом со мной, как и двое её мучителей. Они не сводили с меня взгляда.

— Я защищала свою соседку по комнате, — сказала я. — Что ещё вы хотите от меня услышать?

— Эти юноши отрицают, что совершили нечто предосудительное; они говорят, что вы просто атаковали их, ни с того, ни с сего.

— И зачем бы мне это потребовалось? — спросила я. — Я здесь две недели и не нападала ни на одного гриффиндорца. Зато добилась улучшения школьных метел, что поможет уберечь некоторых из них от опасности.

— Между слизеринцами и гриффиндорцами случались… инциденты, — сказала она.

— И с каких это пор меня начала волновать политика Дома?

Я обнаружила, что начинаю раздражаться, несмотря на все усилия. Это во многом напоминало один из моих визитов в кабинет Блекуэлл, где ничто из того, что я говорила, ни на что не влияло, если сказанное не укладывалось в официальную позицию администрации.

— Даже если то, что вы говорите — правда, вам следовало позвать учителя, — сказала МакГонагалл. — А не подвешивать ученика на такой высоте, падение с которой практически наверняка убило бы его, и не ломать его палочку.

— Она пнула меня в лицо и сломала зуб, — сказал один из парней.

— И что произошло бы, отправься я за учителем? — спросила я. — Они бы солгали и сказали, что ничего не делали; насколько я могу судить, именно они бы в этом случае подвешивали её за пределами лестницы, и они заявили бы, что Миллисент лжёт, потому что, конечно, слизеринцы всегда лгут.

— Вам не следовало прибегать к физическому насилию, — настаивала МакГонагалл. — Мы проявляли снисхождение с учетом вашей… ситуации, но всему есть предел.

— Потому что гриффиндорцы всегда чистенькие и хорошие, и слизеринцы — всегда зло? — спросила я.

Принимая во внимание, что двое моих судей были гриффиндорцами, сомневаюсь, что это являлось хорошим аргументом в споре, но я обнаружила, что раздражена всей этой несправедливостью.

— Потому что ученик мог погибнуть, — ответила МакГонаггал. — И это не первый раз.

Правда. Рано или поздно я натолкнусь на ученика, чья мантия не выдержит; произойдет настоящее убийство, и всё будет кончено.

— Нет доказательств, что я причастна к тому инциденту, — быстро сказала я.

— Но множество доказательств вашего возможного участия, — ответила она. — Эти юноши обвинили мистера Лонгботтома в том, что он выдал вам пароль от гостиной Гриффиндора. Это правда?

— Он никогда ничего не говорил мне об этом, — ответила я. — И я не использовала его, чтобы добыть любую информацию подобного рода.

— Посмотрим, — сказала она мрачно. — Вам следует знать, что это нарушение для ученика, если его обнаружат в гостиной другого Дома.

— Более серьёзное, чем обвинение в преднамеренном убийстве? — спросила я, приподнимая брови.

Снейп молча наблюдал за нами обеими. Я подозревала, что он испытывает противоречивые чувства относительно сложившейся ситуации. Кажется, он искренне не любил гриффиндорцев; я не имела ни малейшего представления почему. Возможно, потому, что они годами устраивали в школе драки и взрывы, а может быть, из-за чего-то, случившегося в те времена, когда он сам был школьником.

Это не имело значения.

Несмотря на безразличный вид, он, кажется, сочувствовал своим змейкам и защищал их. Тот факт, что именно это я и сделала, даже с полукровкой, вроде Милли, должно быть, задел в какие-то струны в его душе.

Тем не менее, он раз за разом повторял мне, что применение насилия доведёт до того, что меня убьют или посадят в тюрьму.

Способ, выбранный им для улаживания ситуации, пока что заключался в том, чтобы молчать и просто наблюдать за происходящим. Возможно, он надеялся, что ситуация разрешится сама собой, без его вмешательства.

В дверь постучали.

Снейп впервые подал голос:

— Когда я в первый раз услышал историю мисс Эберт, она упомянула, что там могли быть свидетели. Она описала их, и я отправил за ними старосту.

Дверь открылась и вошла Джемма с тремя хаффлпаффцами, которых я видела.

— Я привела их, — сказала Джемма. — Ханна Аббот, Сьюзан Боунс и Уэйн Хопкинс.

Все трое выглядели мелкими и сжались сильнее, когда увидели, что все на них смотрят.

— Мисс Аббот, — сказал Снейп. — Пожалуйста, расскажите нам, что вы видели час назад, что произошло между этими четырьмя учениками.

Она сглотнула и посмотрела на нас.

— Те, что постарше, прижали девочку из Слизерина к стене. Они говорили всякие… довольно жестокие вещи о ней. Они называли её свиньёй и змеёй, и говорили другие вещи. Они начали толкать её, и тогда другая вышла из-за угла и отпугнула их.

— Она не нападала первой?

— Нет, — сказала Ханна. — Вот он напал.

— Что случилось затем?

— Её ударило в руку оглушающим, но она продолжала приближаться. Она ударила его заклинанием и отправила в полёт, и затем мы побежали за учителем.

Все затихли на мгновение.

МакГонагалл холодно, сурово взглянула на парней, которым хватило совести принять виноватый вид.

— Кто-либо из вас может что-нибудь добавить? — спросил Снейп.

Двое других хаффлпаффцев покачали головами.

— Вы свободны, — сказал Снейп.

Хаффлпаффцев отпустили, а Джемма осталась, тихо прислонившись к дальней стене. Я не знала точно, почему она находилась здесь; имели ли старосты какое-то отношение к дисциплине? В таком случае, разве не должна была тогда сюда подойти Староста Школы?

Как только хаффлпаффцы ушли, МакГонагалл произнесла:

— Вы не говорили, что они напали первыми.

— А какое это имело бы значение? — спросила я. — Вы или поверили бы мне, или нет.

МакГонагалл обернулась к парням:

— Возвращайтесь в свои комнаты. Утром мы обсудим ваше наказание.

Они встали и пошли к выходу, злобно посмотрев на меня, когда проходили мимо. Я проигнорировала их.

Дамблдор тихо посасывал конфетку. Он не выглядел ни изумленным, ни сердитым.

— Возможно, мисс Эберт зашла слишком далеко, защищая свою одноклассницу, — сказал он. — Но именно на неё напали, и она защищалась. Всё же, угрожать жизни ученика было ненужно и опасно, и это не то поведение, которое мы должны поощрять.

— Каждый из них тяжелее меня на шестьдесят фунтов… не знаю, сколько это в стоунах, или какой там системой веса вы пользуетесь. Если бы у меня было много силы, я могла бы проявить милосердие. Но так как её у меня нет, я вынуждена давать отпор в десять раз сильнее, и должна быть уверена, что каждый, кто нападёт на меня, пожалеет об этом.

— Для того, чтобы вас защищать, есть профессора, — сказала МакГонагалл.

Я горько усмехнулась:

— А если их нет? Кто защитит меня или любого из нас в темных коридорах, когда никого не будет вокруг?

Милли заговорила:

— Никто никогда раньше не заступался за меня, — сказала она.

Её голос был практически неразличим.

— Почему же?

— Моя собственная семья думает, что я уродливая и глупая, — сказала она, громче на этот раз. — И когда эти парни начали говорить всё это… ничего такого, что я не слышала бы дома. Но она заступилась за меня, и это… я не знаю… это важно.

— Это хорошо, что она хотела кого-то защитить, — сказала МакГонагалл. — Но причинение вреда людям… здесь дела так не делаются.

Я снова фыркнула, и МакГонагалл бросила на меня пронзительный взгляд.

— Ваше положение в Слизерине и так уже достаточно шаткое, мисс Эберт. Если я начну снимать баллы, это не принесет вам никакой пользы.

— Возможно, оставление после уроков, — сказал Снейп. — По одному занятию с главой каждого из четырех Домов, и одна отработка у лесничего. Я оказался не в состоянии достучаться до её разума сквозь толстую черепную кость, возможно, другому декану повезёт больше.

— Уверена, Помона будет счастлива, что вы предложили её помощь, — сухо сказала МакГонагалл.

— Мне кажется, я нравлюсь Флитвику, — живо вставила я.

— Это будут наказания, а не способ для вас изучить ещё более креативные способы по причинению разрушений, — отозвался Снейп.

Я обиженно воззрилась на него, несмотря на то, что не ощущала какого-то особенного предательства. Пять дней оставлений после уроков, за в сущности, угрозы убийства ученика, были, вероятно, мягким наказанием, принимая во внимание то, что я чуть не убила другого ученика пару недель назад.

Такого бы не случилось в Уинслоу; администрация поддержала бы того, кто причинял им меньше проблем. Тем не менее, я слышала о школах, где просто принос оружия в школу приводил к исключению ученика, или даже заключению в тюрьму.

Треть учеников Уинслоу приходила в школу с тем или иным оружием, так что исключение их всех было просто невозможным. Здесь же вооружены были вообще все.

— Полагаю, это справедливо, — сказала я. — Если, конечно, гриффиндорцы не отделаются символическим наказанием.

— Они будут наказаны, — мрачно сказала МакГонагалл. — Но это не ваша забота. Это не ваша работа — поддерживать порядок в школе.

— Мне кажется, в этом и проблема, — сказала я. — Когда случаются неправильные вещи, каждый говорит, что это не его работа — исправлять содеянное. Так что случается, когда все стоят в стороне и ждут власть имущих, чтобы те спасли их?

— Вы ребёнок, — сказала МакГонагалл. — Если вы хотите искать справедливости, становитесь аврором, когда подрастете. Возможно, к тому времени вы узнаете, что не каждую проблему можно решить, ударив по ней.

— Чистокровные решают свои проблемы при помощи денег, — сказала я. — Я просто использую свои иначе.

МакГонагалл одарила меня долгим, холодным взглядом. Я подозревала, что она хотела снять баллы со Слизерина, но правильно заподозрила, что подобное не обеспокоит меня ни в малейшей степени.

— Пожалуй, следует отправить мисс Фарли проводить мисс Эберт в её комнату, — сказал Дамблдор.

Снейп кивнул.

— Мисс Фарли? — сказал он. — Убедитесь, что мисс Эберт добралась до своей комнаты и что она не покинет её до завтрашнего утра.

Джемма кивнула.

Она махнула рукой, и я встала, последовав за ней.

Пару минут мы шагали в тишине. Наконец, Джемма заговорила со мной, тихо, не глядя в мою сторону:

— Мы не все такие, знаешь ли, — сказала она.

— Что? — спросила я.

— Не каждый в Слизерине ненавидит магглов, — ответила она. — Даже не все чистокровные.

— Это… неожиданно, — сказала я.

— Ну, многие их и правда не любят, но желать навредить им? Это что-то совершенно другое.

Значит, незначительный расизм вместо неприкрытого. С этим можно было работать. Вряд ли я смогу изменить взгляды наиболее упёртых из них, но с остальными имелся шанс.

— Хотя есть те, кто желает. Те, кто, как правило, происходят из могущественных семей, — сказала она низким голосом. — И были… исчезновения из семей тех, кто пытался давать отпор. Все мы научились не лезть на рожон.

— Думаешь, это вариант для меня? — спросила я. — Они оскорблены просто фактом моего присутствия в Слизерине.

Наконец, она взглянула на меня:

— Тебе нужно перестать нарушать спокойствие, — сказала она. — Или ты всё усложнишь для всех нас.

— И почему это должно меня волновать?

— Потому что прямо сейчас против тебя только треть Слизерина и те гриффиндорцы, кого ты оскорбила. Если продолжишь действовать, как психопатка, против тебя окажемся все мы.

— Мне нужно было защитить себя, — сказала я. — И наблюдать, как издеваются над людьми… не выношу подобного. Возможно, если бы вы, старосты, делали свою работу…

— Мы не можем быть повсюду, — нетерпеливо сказала Джемма. — Но если бы я знала, что они собираются сделать, в ту первую ночь, я бы остановила их.

— Ты бы попробовала.

— И преуспела, — сказала Джемма. — Обычные люди следуют правилам, даже когда они неудобны. Гриффиндорцы не следуют правилам, а слизеринцы учатся достигать своих целей, оставаясь в рамках правил.

— Потому что слизеринцы сами устанавливает правила, — сухо отозвалась я.

Я посчитала её немного наивной. Эти парни намеревались причинить мне вред, и я исследовала заклинания, используемые волшебниками для поддержания секретности. Там, несомненно, имелись заклинания памяти, которые могли стирать воспоминания; авроры постоянно использовали их на магглах.

Она могла попробовать остановить напавших на меня, но также она могла и не вспомнить, что случилось потом.

Джемма пожала плечами:

— Если это тебе не нравится — измени. Тебя выбрали в этот Дом, так что ты должна быть способна на большее, чем просто мелкий и слабый отморозок. У тебя есть мозги, используй их. Если ты будешь бегать вокруг, ломая людям палочки и избивая их, в один из дней они сбросят тебя с лестницы, и никто не будет жалеть, что тебя не стало.

— Я прекращу, когда они прекратят, — сказала я. — Если они оставят меня в покое, я буду счастлива не лезть на рожон и не надрываться, изучая магию.

Если бы не Пожиратели Смерти, я, возможно, действительно смогла бы наслаждаться этим миром в качестве почётной пенсии. Как волшебник, знающий маггловский мир, я бы ни в чём не нуждалась. Я смогла бы удовлетворить практически все свои собственные нужды и, вероятно, смогла бы жить в относительной роскоши.

— Мы уже в состоянии вялотекущей войны с Гриффиндором, — сказала Джемма.

Она покачала головой.

— После прошлого года, это происшествие начнет всё по новой. Мы не можем себе этого позволить; если они начнут нападать на нас, мы скорее отдадим им тебя, чем снова начнем всё сначала.

— И что произошло в прошлом году?

Джемма бросила на меня взгляд.

— Безобразные вещи. Сама-Знаешь-Кто вернулся, и существует фракция чистокровных, считающих, что это означает, что теперь лишь вопрос времени, прежде чем вещи вернутся на свои законные места.

— Законные места? — спросила я.

Я подозревала, что знаю ответ, но мне хотелось, чтобы она сама всё сказала.

— С волшебным сапогом на шее магглов, — сказала она. — И магглорожденными, выброшенными на мороз.

— Этого не произойдет, — сказала я. — Шесть тысяч магглов на каждого волшебника, и у них есть оружие, которое может прожевать волшебников прежде, чем хоть один маггл окажется в радиусе поражения волшебной палочки. Весь ваш вид целиком вымрет в течение года.

— Наш вид целиком, — сказала Джемма. — Я не одна из чистокровных идиотов, уверенных в своем превосходстве. Я сама полукровка, и выросла среди магглов. Я знаю, насколько глупа вся эта идея, и также знает Министерство, иначе они не вкладывали бы столько труда во всю эту Секретность.

Мы начали спускаться по последней лестнице, направляясь в подземелье.

— Но есть фракция, которая верит, что волшебников обманом лишили их законного места. Они любят делать вид, что однажды волшебники правили миром, тогда как правда такова, что нас никогда не было достаточно для подобного, даже в прежние времена. Фактически, сейчас меньше волшебников и ведьм, чем в прошлом, из-за последней войны.

— И она снова начинается.

— Люди напуганы, — сказала Джемма. — А когда люди напуганы, они сердятся. Они, как правило, накидываются на людей, которые ближе всего к ним, и против которых у них уже имеются обиды.

— Это случилось в прошлом году? — спросила я.

Она покачала головой:

— Я все ещё не знаю толком, из-за чего все началось. Мне кажется, множество учеников набрались стресса от родителей и принесли его сюда с собой. Вот почему тебе следует успокоиться; это место — бочка с порохом, только и ждущая момента, чтобы взорваться, и ты спичка.

После такого рода аналогии как-то больше верилось, что она полукровка.

— Так что мне делать? — спросила я.

— Оставайся на публике, — сказала она. — Нигде не ходи одна. Не зли людей. Я собираюсь попробовать поговорить с префектами других Домов, чтобы понять, сможем ли мы разрядить ситуацию и, может быть, добиться, чтобы гриффиндорцы оставили тебя в покое. Я прослежу, чтобы префекты узнали, что произошло на самом деле… Уверена, что эти парни, вероятно, наговорили всякого рода вещей, не являющихся правдой.

— Это может и не помочь, — сказала я.

— Тогда мы будем разбираться, как положено — сказала Джемма. — Я наблюдала за тобой, и кажется, мелкие замечания не беспокоят тебя по-настоящему. Это хорошо. Если бы твои чувства было легко ранить, то у нас было бы гораздо больше проблем.

— Чтобы замечание меня ранило, нужно, чтобы я ценила того, кто его произносит, — сказала я. Посмотрела на неё холодно. — И, честно, я здесь ни с кем не говорила, кто стоил бы того, чтобы из-за него расстраиваться. Ты хочешь помочь мне? Прекрасно. Пусть люди оставят меня в покое, и я облегчу твою работу. Но если они продолжат нападать, то тогда я буду делать им больно, пока они не поймут, что меня надо оставить в покое.

— Я бы сняла с тебя баллы за такие разговоры, — сказала она после секундной тишины. — Но тебя же это не волнует, не так ли?

— А почему должно? — спросила я. — Если бы у меня были друзья в Слизерине, то может и волновало бы. Если бы там были люди, которые просто помогли бы, вместо того, чтобы стоять в сторонке, может и волновало бы. Но люди, стоящие в стороне и ничего не делающие, при этом зная, что что-то неправильно… это трусость.

Джемма остановилась.

Она повернулась ко мне.

— У меня есть младшая сестра, она, вероятно, окажется в Хогвартсе через пару лет. Я люблю ее больше чем кого-либо. Если я буду действовать так, словно мне нравятся грязнокровки, то есть шанс, что в один день я проснусь и обнаружу, что моя сестра, или мама, или папа пропали.

— Легко говорить о том, чтобы быть храброй, когда тебе нечего терять. Ты сирота, у которой практически нет друзей… единственное, что они могут сделать тебе — убить или навредить. Мне же… они могут убить мою семью. Тебе не стоит смотреть свысока на людей, которые ничего не приобретут и могут все потерять, помогая тебе.

Я холодно посмотрела на неё, и она, в конце концов, покачала головой и проводила меня в мою комнату.