День за днем (гет)

Утром меня будит звонок будильника в мобильном. Приподняв голову над подушкой, сквозь сбившиеся на лицо волосы пытаюсь разглядеть источник назойливого шума. Перекатившись на бок, тянусь к тумбочке, чтобы взять телефон в руки и заткнуть его жужжание. Отбросив трубку в сторону и решительно откинув одеяло, сажусь — ну, что, снова в бой? Покой нам только снится?

Но как же я сегодня сладко спал! Просто сказка. Выбираюсь из постели и с довольным видом, прямо в пижаме, выползаю из спальни. Анюта видимо уже давно встала и даже собирается уходить — стоит в дверях комнаты полностью одетая, ковыряясь в недрах своей сумки. А мой завтрак? О нем она, надеюсь, не забыла? А если и забыла — плевать. Улыбаюсь во весь рот, потягиваясь и выгибаясь словно кошка:

— Ань, доброе утро.

Душа поет — заложив руки за голову и почесывая затылок, излучаю счастье и умиротворение. В ответ слышу:

— Доброе утро. А ты чего так лыбишься?

Потому что мне хорошо как никогда! Беззаботно смеясь, задираю голову к потолку и, со вздохом, признаю:

— Да просто, с того момента как я стал бабой, это самый счастливый день в моей жизни!

— Ну, вот и очень хорошо. Сохрани это настроение, все пока!

— Ага!

Анька закидывает сумку на плечо, посылает мне воздушный поцелуй и спешит к выходу.

Снова потягиваюсь, заламывая руки назад за голову и вытягивая их вверх:

— Эх!

А потом, почесав живот, отправляюсь на кухню. Значит, празднично краситься сегодня придется самому… И одежду подбирать кстати, тоже. Точно опоздаю на работу.

* * *

Как в воду глядел — когда такси привозит меня к издательству, на часах уже десять. Зато все получилось! К брюкам я выбрал ярко-красную блузку, вполне прилично и, как мне кажется, достаточно ярко накрасился, волосы в хвост собирать не стал, решил дать им отдохнуть. Ну и еще сегодня у меня есть особая изюминка, вернее сразу две. Пока Аньки нет, нашел в ее барахле подходящие по цвету бусы и тоже нацепил — праздник, так праздник. Одни ярко-красные под цвет блузки, они длинные из мелких деталей и в два ряда, а другие — крупные темные, в один ряд. В общем, нарядился, как сорока, но уж больно захотелось самому попробовать… э-э-э…, как это тетки называют — создать образ. Даже клипсы примерил, но потом передумал. Мне кажется, в целом получилось неплохо.

Выхожу из лифта и сразу замечаю народ, столпившийся у Люсиной стойки — здесь и Галя, и Валик, и Эльвира с Люсей. Направляюсь к ним:

— Всем доброе утро!

Хором отвечают:

— Здравствуйте.

А Валик добавляет:

— Шикарно выглядите Маргарита Александровна.

Комплимент от нашего мелкого мачо? В карман за словом не лезу:

— Спасибо. Только что заметил?

— А... э-э-э… нет, почему?

Ловлю на себе взгляд Эльвиры, сканирующий сверху донизу. Стоит, ухмыляется... Что-то не так? Стараюсь не обращать внимания — лучше не заморачиваться. Вытянув шею, выглядываю, чтобы посмотреть на секретаршу:

— Люсенька. Есть что-нибудь для меня?

— Почты еще не было. Вот кстати, у вас через 20 минут встреча с представителями турагентства. У них в офисе, так что…

Черт и правда… Вчера же в ежедневник сам записывал.

— Капец, совсем из головы вылетело.

Разворачиваюсь к выходу. Надо было сразу к ним ехать, да вот память девичья подвела.

Валик срывается с места:

— А, сейчас вызову лифт… Вызову.

Бежит впереди меня и торопливо нажимает кнопку. Это что-то новенькое…

— О-о-о, спасибо Валентин. Кстати, у нас там внизу охранник увольняется, могу похлопотать.

Захожу в лифт и кричу всем в холл:

— Я на мобильном!

Эльвира хохочет. Двери лифта захлопываются, и я уезжаю.

* * *

Переговоры в турагентстве заканчиваются уже после одиннадцати, поэтому от приглашения потратить пятнадцать минут на закрепление договоренностей за кофе не отказываюсь. Ну, что, жизнь, кажется, налаживается? Возвращаюсь пешком. Когда иду через площадь к редакции, успеваю заглянуть в зеркальце стоящей у тротуара машины и поправить чуть растрепавшиеся волосы. Слышу чей-то топот и поднимаю глаза. Блин! Тебя здесь не хватало! Передо мной маячит Зимовский со зверским выражением на лице. Перегородил дорогу и очевидно, просто так не отстанет.

— Так это ты красавица… Да?

Обхожу его и пытаюсь идти дальше:

— Красавица — это я. Да!

Антон двумя руками хватает меня за локоть, заставляя так резко остановиться, что я чуть не теряю равновесия. И резко дергает назад, гаденыш:

— Хорошо… Это ты сделала?

Вырываю руку из его цепких клешней:

— Слушай, Зимовский. Я иду на работу, что ты хочешь?

— Вся эта история с моим уходом — это твой креатив?

Усмехнувшись, скромно опускаю глаза:

— Слушай, насколько я помню, ты сам ушел и сделал это очень элегантно.

Пытаюсь, все-таки, развернуться и уйти, но эта гнида опять дергает меня за локоть обратно:

— Ах ты тварь! Решила меня клоуном перед издательством сделать, да?

А ты как хотел? Надо бы сдержаться и уйти, но все накопившееся за месяц издевательств, требует выхода:

— А ты меня девочкой по вызову?

Зимовский злобно цедит сквозь зубы:

— Так это, все-таки, ты курица.

Во мне уже бурлит кровь и эмоции готовы выплеснуться. Резким движением вырываюсь из вцепившейся в меня руки Антона:

— А ты, я так полагаю, петушок? На палочке.

Еле сдерживаясь, разворачиваюсь и иду в сторону издательства, оставляя Зимовского стоять на месте. В спину раздается презрительное:

— Слышь ты, овца! Будь ты мужиком, я бы тебе все зубы повыбивал бы!

Это ты мне? Козел паршивый! Останавливаюсь и медленно оборачиваюсь в сторону зарвавшегося укурка. Все! Мой котел перегрелся и сейчас взорвется. Зубы он бы мне повыбивал. Да я тебя с одного удара вырублю! Зря, что ли, два года в секцию ходил? Гоша тебя бил, бьет и будет бить. Всегда! Я уже не могу терпеть, злость хлещет через край, и я кидаюсь навстречу своему врагу:

— Чего ты сказал?

— Я сказал, что твое счастье, что ты баба! Иначе я бы тебе….

Оглядываюсь на здание редакции, ставлю ногу и с разворота бью Антоху в челюсть. Хук правой! Понятно, что он не ожидал, но в боксе не так важна сила мускулов, хотя конечно и она тоже, но главное концентрация и резкость. Смотрю, как гаденыш, не удержавшись, падает на газон и жалобно скулит:

— Уй!

Вот, то-то же.

— А ну, повтори ублюдок, кто здесь баба!

Антоша поднимается, согнувшись, смотрит на покарябанные ладошки и обиженным голосом вопит:

— Нет, вы видели, а? Вы все видели, она меня первая ударила!

Он торопится ко мне и с такой силой толкает в грудь, что моя сумка отлетает далеко на газон, а мне самому приходиться, балансируя руками, сделать несколько шагов назад, пытаясь удержаться на ногах. Блин, если бы не каблуки, хрен бы у него такое получилось. А он самодовольно орет:

— Что, тварь?!

Вот, подлый гаденыш! Драться, вздумал?

— Ах ты, крыса!

Я тоже умею с разбега. Если руки слабы и коротки, у Марго есть и другие возможности для ведения боевых действий. С ходу бью Антошу ногой между ног.

— Ай!

Он сгибается, но следующий удар коленом в челюсть, заставляет покатиться по траве. Смотрю, как он пытается встать, держась за лицо. Я, лежачих, не бью, а потому ору этой скулящей туше:

— Давай, давай, давай!

Я тебя не только из «МЖ» выпру, я тебя по земле размажу. Это еще бабушка надвое сказала, кто из нас баба! Слышу рядом голос охранника:

— Э-э-э, народ, может, хватит, а? Там, уже, ментов вызвали!

Но я уже вошел в раж… Всякая скотина толкать меня будет!

Протягиваю руку в сторону газона и продолжаю орать на поверженного противника:

— Сумку на родину, быстро!

Провокация, конечно, но успех воодушевляет. Зимовский бросается на меня, и мы сцепляемся в ближней вязкой борьбе. Хотя гнев и придает сил, но развернуться для удара негде, а руки у Антона конечно сильнее и крепче. Хорошо, что мне удается захватить его голову — Антоша кряхтит, толкается, пытаясь вырваться, но это не так-то просто.

Я шиплю, сцепив руки в захват изо всех сил:

— Я тебя придушу!

Неожиданно кто-то вмешивается в нашу борьбу, и я чувствую, как чьи-то мужские руки меня оттаскивают. И хотя продолжаю размахивать руками в сторону Зимовского, но при виде милицейской формы, приходиться умерить пыл. Тем более, что Антоша с красной соплей под носом, уже притих и явно не собирается оказывать сопротивления. Пару раз еще дергаюсь, но меня держат крепко.

— Отпусти!

— Да не рыпайся, ты.

Нас ведут к машине. Милиционер, по-прежнему, крепко удерживает мои руки сзади, не давая отклониться от курса, а вот Антошу заломили, как прожженного преступника — ему приходиться идти скрючившись. И это радует!

* * *

В отделении нас передают дежурному, и тот ведет в свой кабинет. Распахнув дверь, дает команду:

— Так, заходим!

Вхожу в дверь первым и тут же получаю тычок в спину. Возмущенно оборачиваюсь. Блин, это Зимовский — растрепанный, с разбитым носом, он шипит:

— Ну что, довольна?

За мной сдача не заржавеет — развернувшись, пытаюсь толкнуть в ответ. Но он, гад, защищается, так что наша борьба превращается в беспорядочное махание руками. Места мало, а руки у него длиннее, так что мне приходиться отступать в угол. Вижу, как дежурный хватает Антона сзади за пиджак и оттаскивает, усаживая на стул:

— Стоп, стоп, стоп! Хватит, я сказал…. А ну, сели все!

Сажусь на стул чуть поодаль от этого обмылка.

Дежурный не торопясь обходит свой стол, одергивает форму и усаживается напротив нас:

— Давайте, только быстро. Что произошло?

Зимовский тут же вскакивает:

— Товарищ лейтенант. Я — Зимовский Антон Владимирович, заместитель главного редактора «Мужского журнала»

Я тоже встаю:

— Да кого вы слушаете — эта крыса никакого отношения к «Мужскому журналу» не имеет!

Смотрим друг на друга с Антошей с одним желанием — закопать и забыть. Зимовский огрызается:

— Ты сегодня рот закроешь или нет?

Ни за что! Кажется, у дежурного терпение тоже подходит к концу:

— Хватит, я сказал! Cели.

Он хлопает ладонью по столу, и мы послушно усаживаемся на прежние места.

— Из-за чего драка?

Я тут же тыкаю в Антона пальцем, а он кивает в мою сторону, так что получается разноголосица:

— Это он…

— Она…

Замолкаем тоже вместе.

— Понятно. Документы ваши.

Зимовский тут же откликается и поднимается с места:

— Пожалуйста, товарищ лейтенант, пожалуйста. Вот мой пропуск в редакцию.

Он отдает свой пропуск дежурному и тот начинает вертеть его в руках. Глядя на Антошу, я тоже поднимаюсь с места. Дежурный скептически хмыкает:

— И что мне ваш пропуск?

— Как что? Это документ, там фотография.

Фигня! Никакой он не сотрудник! Я тут же срываюсь, хочу перебить и переорать Зиму, нависаю над столом дежурного и, размахивая руками, пытаюсь переубедить лейтенанта на свою сторону:

— Он в этой редакции уже не работает!

Зимовский тоже повышает голос:

— Еще как работает!

Сотрудник милиции смотрит на меня:

— А ваши документы?

Только сейчас до меня доходит, в какой я заднице. Пытаюсь выкрутиться:

— А мои документы были в сумочке. А этот говнюк сумочку…

Антон взвивается:

— Что ты сказала?

— То, что слышал!

Дежурный вскакивает со своего места:

— Заткнулись оба!

Потом опять переключается на меня:

— Значит, у вас документов нет?

— Ну, я вам объясняю!

Сумка она ж для того и нужна, чтобы все в ней носить!

— Понятно.

Голос дежурного наводит уныние. Зато, смотрю, Зимовский аж дымится от самодовольства и глядит гоголем. Ухмыляется, гад. Лейтенант кричит в дверь:

— Сысоев! Сысоев!

Уперев руки в бока, поглядываю на Антона — неужели его отпустят? В дверном проеме тут же появляется еще один сотрудник, младше по званию.

— Давай, в обезьянник.

Тот тут же берет Антона за локоть, вызывая бурную ответную реакцию.

— Как? Подождите! Как, это в обезьянник?

Дежурный кидает антошкин пропуск на стол:

— Как, как… А вот так, дядя! Если решил драться, то хотя бы паспорт в кармане носи... Давай, забирай!

И мы выходим, сначала Зимовский, потом я, а замыкает наше шествие Сысоев.

Антоша возмущенно гундосит в коридоре:

— Ну, блин, вообще.

Я по пути молчу. Меня сейчас волнует другой вопрос — удовлетворится милиция моим пропуском, если он найдется или тоже потребует паспорт. Меня передают другому сотруднику, и мы с Антошей расходимся как в море корабли. Надолго ли? Около решетки останавливаемся. Это и есть обезьянник? Тут уже сидят на скамейках три клиентки, которые при нашем появлении поворачивают к нам свои головы. Милиционер впускает меня внутрь, сразу запирая решетку, и я прохожу в дальний конец помещения, к свободной лавке. Вот это приключение. Ха, первый раз в жизни в обезьяннике и сразу в женском. Ну, что, проявим дружелюбие?

— Гхм, привет девочки!

Только одна откликается:

— Ага, и утром на два привета….Слушай, а чего уже среди бела дня гребут?

Кто гребет и куда?

— В смысле?

— В смысле — ты где, работаешь?

— Я?

Чуть пожимаю плечами:

— В издательстве «Хай файф».

Говорливая, оглядывается на своих товарок:

— Ничего себе. Чего у них там, корпоратив с утра пораньше? Или просто так девок вызвали?

Сижу, откинувшись головой назад, на холодную стенку и не пойму, о чем она. Не врубаюсь.

— Простите, я… не очень понимаю.

— Вот тормозит, а? Слушай, ты чего, ты по жизни, чем занимаешься?

Только сейчас до меня начинает доходить, о чем она. Судя по всему, контингент здесь не отличается разнообразием, и меня причислили к «своим». Однако... Это ж надо — то в шлюхи запишут, то в проститутки. Походу надо что-то менять. Уж не знаю — в себе, в поведении или в жизни? Помолчав, пытаюсь разубедить:

— Я здесь, потому что подралась.

Девчонка загорается интересом и быстренько пересаживается ко мне:

— То есть как, подралась?

Принимаю более независимую позу и кладу ногу на ногу.

— Ну, так, подралась и все.

— Слушай, подожди, не понимаю. Почему тебя взяли, а ее нет?

— Да кого, ее?! Я с мужиком зацепилась!

Хихикая, девица оглядывается на подруг:

— Нет, вы видали, а?… Слушай, а этот, что за упырь?

Усмехаюсь. Молодец, девочка, сразу правильное слово подобрала.

— Да, работал там у нас один в журнале.

Она даже ахает от удивления:

— Ты чего, реально журналистка?

— Ну, извини, у меня с собой удостоверения нет.

С улыбкой пожимаю плечами.

— Оу, круто! Я в первый раз с журналисткой сижу.

Мне становится любопытно:

— А чего, часто сидишь?

— Часто. Эти козлы то посадят, то отпускают, то отпускают, то посадят.

Странно. Кажется, девчонка хорошая, непосредственная. Глядя на нее, хочется улыбнуться.

— А за что?

Она бросает на меня осторожный взгляд:

— За то, что я такой.

Не очень понял…. Буйная что ли?

— В смысле, какая?

— В смысле, такой.

Не догоняю… Это что, переодетый мужик? Улыбка сползает с моего лица:

— В смысле?

Она поворачивает голову в мою сторону и пытается растолковать:

— Вот ты родилась девочкой, а мне пришлось ею стать.

Растерянно смотрю на нее и молчу переваривая. Это же надо так хотеть быть бабой… Что бы через все пройти, даже зная неполноценность. Желание разговаривать пропадает. Этот парень, наверно отдал бы все и вся, лишь бы оказаться на моем месте….

* * *

Через полчаса Сысоев открывает наш загон.

— Реброва!

Он опять ведет меня к дежурному. Вдруг от коридора с мужским обезьянником слышу знакомый вопль:

— Марго!

Приглядываюсь. Ба! Знакомые все лица. Возле решетки стоит запуганный и несчастный Зимовский, а рядом топчется парочка бритых бугаев. Хорошая компания, одобряю. Антоша тянется ко мне рукой через решетку и машет ею, подзывая:

— Марго, Марго, Марго…

Я оглядываюсь на сопровождающего сержанта и, получив разрешающий кивок, подхожу к обезьяннику. Бугаи с таким интересом на меня смотрят, что тороплюсь побыстрее закончить свидание:

— Ну, чего тебе?

Растрепанный Антоша, с красной соплей под носом, приглушив голос и оглядываясь на компанию, жалобно просит.

— Марго! Ну, мы ж с тобой нормальные люди! Вытащи меня отсюда, пожалуйста, а?

Антошкины сокамерники кажутся мне уже гораздо симпатичней, и я усмехаюсь:

— А чего так? Грустно, среди мужиков то? Это ж тебе не с бабой махаться!

Разворачиваюсь и ухожу за Сысоевым, слыша в спину жалобное:

— Марго!

И чей-то рык:

— Подожди, да ты еще женщину ударил?!

Дальше эту душещипательную историю уже не слышу. Входим в знакомый кабинет, и я присаживаюсь у стола. Дежурный тут же огорошивает:

— Вот ваши вещи, но документов в ней нет.

— Может быть, они выпали, я не знаю.

— Смотрели везде. Так что ни в сумочке, ни на месте происшествия ваши документы не обнаружены.

Но пропуск же должен был быть! Всплескиваю ладошками:

— С ума сойти! Вот денек, а? Еще и документы свистнули. Капец!

Потом преданно заглядываю милиционеру в глаза:

— И что же мне теперь делать?

Лейтенант устало зудит:

— Для начала предлагаю подумать! Говорят, это не больно. Ну, вспомните, может быть, вы их дома оставили, может еще где-нибудь?

Чешу подбородок. Походу он считает меня дурой и мне это на руку — с дураков, в смысле дур, меньше спрос.

— Даже не знаю.

— А что мы делаем, в таких случаях знаете?

Точно! Разговаривает, как с блондинкой. А что, может это выход? Проникновенно сморю на него, вытаращив глаза:

— Нет, а что?

— Что, что…. Берем отпечатки пальцев, а потом их пробиваем по базе… А это процедура не быстрая! Вы у нас тут целую неделю прокантуетесь. Как вам, такая перспективочка?

Делаю губки гузкой. Блин, еще и с отпечатками пальцев!

— Да уж, мрачновато.

— Так что давайте, мы с вами вот что сделаем.

Внимаю с надеждой и подаюсь всем телом вперед:

— Что?

— Вы возьмете телефон и позвоните кому-нибудь.

Киваю непрерывно — согласен на все что угодно.

— Есть, кому позвонить?

— В принципе, есть.

— Отлично. Пусть пойдут к вам домой и возьмут там какой-нибудь документ. Ну, права там какие-нибудь или пропуск.

Опять тянусь рукой потеребить подбородок. Кстати, хорошая идея — надо будет все-таки сделать права. Изображаю интенсивную мыслительную деятельность. Хотя наверно зря — судя по тону, он всех баб считает абсолютно тупыми и неприспособленными созданиями:

— И скажите, что мы очень их ждем!

— Хорошо, спасибо. А-а-а…. С какого телефона можно позвонить?

Поднимаю обе руки вверх и шевелю пальчиками в воздухе, выражая готовность и нетерпение.

— С красненького!

— А!

Блондинки рулят! Начинаю судорожно нажимать кнопочки. Наконец слышу:

— Алло.

— Алло, Ань, это я!

— Господи, наконец-то, я тебе набираю, набираю, что у тебя с телефоном?

Искоса посматриваю на сидящего передо мной дежурного:

— Анют я в милиции.

— Где ты?

— Сто тридцать шестое отделение.

— Что у тебя произошло опять?

— Да ничего не случилось. Ань, ну ты же знаешь Зимовского. Опять стал приставать, ну я и ответила.

— Зачем?

— Да потому что урод!

Не я, конечно, а он. Дежурный стучит по своим часам, и я прерываю свой поток обвинений:

— Слушай Ань, короче. У меня тут с документами засада...

Натужено хихикаю:

— Прикинь — не могу найти!

— Почему? Какие документы?

— Да потому что корова! Еще Зимовский придурок.

— Гош я вообще не врубаюсь. Ты что не можешь нормально говорить?

Конечно, не могу, не трудно догадаться.

— Ну, а что делать Ань! Может быть, ты заглянула бы ко мне, там? … Э-э-э

Даже шевелю плечиками, демонстрируя лейтенанту, как я стараюсь втолковать мысль своей подруге.

— Посмотрела бы…

— Тебе что паспорт привезти?

Наконец-то.

— Да хоть что-нибудь, Ань! Любую бумажку с фотографией.

— Подожди секундочку не отключайся. Сейчас…

Это можно. Поглядывая на дежурного, стараюсь его не разочаровать — продолжаю косить под гламурную дурочку:

— Они у меня там в шкафчике лежат. Там такая сумочка … э-э-э… коричневая… ну, увидишь там на полочке.

Кажется, лейтенант сейчас взвоет. А что? Хотел блондинку — получай. Слышу глухой голос Сомика, разговаривающей по городскому телефону:

— Алло, Руслик. Извини, я на полминуты. Ты помнишь, ты делал паспорт для Марго? ... Ну, не ты конечно… Ну, в общем я звоню спросить, насколько он реален. Можно его показывать в милиции?.... А, лучше не рисковать? Хорошо, спасибо, ага, извини…

Она снова говорит в мобильник:

— Гоша, в общем, с паспортом дохлый номер.

Я тут же подхватываю:

— А если паспорта там нет, то можешь привезти любой другой документ.

— Ну, какой любой другой документ? Где я его тебе возьму? Рожу, что ли?

— Кстати да, неплохая идея! Все, давай мы ждем.

Быстро кладу трубку, смотрю ясными глазами на дежурного и нервно вздыхая, откидываю рукой волосы назад, за спину. Одна надежда на Анюту:

— Все, сейчас все будет.

— Надеюсь. Сысоев! Веди сюда второго.

* * *

Спустя несколько минут Антоша усаживается со мной рядом. Ну, у него и видок! Лейтенант берется за ручку и кладет перед собой бланк:

— Заполним протокол. Фамилия, имя, отчество.

— Маргарита Реброва.

Дежурный уже на взводе и повышает голос:

— Значит так, или вы меня не понимаете, или я плохо говорю по-русски. Повторяю еще раз — имя, отчество полностью.

Буквально читаю в его глазах главную мысль: «Вот тупая баба».

— Маргарита Александровна Ре-бро-ва. Через «е».

Раздается стук и в кабинет вновь заглядывает Сысоев.

— Разрешите?

Дежурный на него вопросительно смотрит, и я почему-то напрягаюсь. Сысоев заглядывает в принесенный листок и заявляет:

— Так! Ребровых, как грязи, только они практически все мужчины.

Лейтенант продолжает нервничать, шуметь и махать руками. Кажется, он разбуянился не на шутку.

— И что, Маргариты Александровны нет?

Я с испугом смотрю на сержанта и жду своего приговора.

— Почему, есть одна.

Вздыхаю с облегчением. Все-таки, нашлась, слава богу.

— Ну?

— Но ей 83 года.

Антон, крысеныш, тут же выдает:

— Так это она и есть, только подкрасилась!

Но мне сейчас не до шуток и я огрызаюсь:

— На себя посмотри!

Лейтенант болтовню пресекает:

— Антон Владимирович, замолчите.

Зимовский показывает жестом, как зашивает себе рот и умолкает. Эх, вот бы такое реализовать в жизни….

Сысоев отдает все принесенные бумаги дежурному и тот выжидающе смотрит в мою сторону:

— Маргарита Александровна.

— Я вас слушаю.

— Как вы можете мне объяснить, что вас нет ни в одной базе данных?

Зима тут же вставляет свои пять копеек:

— Вот именно!

Дежурный на него сверкает раздраженно глазами, и Антон затыкается:

— Извините.

Лучшая защита — нападение и я нападаю:

— Откуда я знаю! Это же ваша база данных, а не моя. Позвоните в редакцию, вам там скажут!

Видимо они тоже не слишком доверяют своим базам и лейтенант, вылезая из-за своего стола, командует:

— Сысоев, на секундочку.

Они отходят к окну и о чем-то тихо переговариваются. Я весь на нервах — пользуясь заминкой, приглаживаю волосы и перевожу дух:

— Фу-у-ух.

Антон цедит сквозь зубы:

— Ну и откуда ты взялась?

Подперев щеку рукой, кошусь в его сторону и вяло огрызаюсь:

— С Альфа Центавры.

— Все равно не успокоюсь, пока не выясню, кто ты такая.

Вот дерьмо, ни минуты не дает расслабиться.

— А, товарищ лейтенант, он опять ко мне пристает!

Дежурный, отдуваясь, возвращается к столу:

— Зимовский Антон Владимирович.

— Да, я!

Мы с Антоном поднимаемся со своих мест. Милиционер возвращает ему пропуск и вдруг заявляет:

— Вы свободны.

— Спасибо.

Радости Зимовского нет предела. Стою с открытым ртом, тараща глаза и шлепая губами. Как же так — этого хмыря отпускают, а меня нет, что ли?

— А я?

Дежурный устало качает головой:

— А вы, пока, нет.

Походу меня так и сгноят в этих застенках. Антоша ехидно напутствует:

— Удачи!

И выходит… Обиженно смотрю ему вслед — это же несправедливо!

* * *

Через пять минут я уже снова в родном обезьяннике. Сажусь на свободное место, как раз около давешней знакомой. Чувствую к ней какую-то близость — оба были мужиками, оба стали бабами. Только все равно не понимаю — почему добровольно? Неужели кому-то плохо быть мужчиной? Посидев и поразмышляв, спрашиваю:

— Слушай! И зачем тебе вот это вот надо было?

— Что?

— Ну, женщиной стать.

— Не знаю. Никогда себя мужиком не чувствовала.

Наверно, как я, женщиной, только наоборот. Наверно можно и из женщины мужика назад сделать?

— А… дорого это все стоит?

— Что?

— Ну, операция.

— Ты что, действительно про меня написать хочешь?

Вряд ли конечно, но чем черт не шутит. Скорее у меня личный интерес. Девица грустно усмехается:

— Так давай, я тебе такое расскажу-у-у….

А потом аж подпрыгивает и хлопает рука об руку:

— А что подруга? Бомбанем про меня на первой странице, а?

— Заметано.

Мы ударяем по рукам, скрепляя соглашение. А что, может действительно получится?

К нашей решетке снова подходит Сысоев:

— Маргарита Реброва, на выход.

То на вход, то на выход, посидеть спокойно не дадут. Моя новая подруга тоже подает голос:

— Слушай, хватит уже комсомолку на допросы таскать.

Сысоев строг:

— Посиди и помолчи.

— Нет, вы видели, как он с женщинами разговаривает!

— Слушай, тупиковая ветвь эволюции, я говорю — посиди и помолчи, да…. Реброва, давай собирайся, за тобой пришли уже.

Анютка! Радость моя. У нее получилось! Мы поднимаемся со скамейки, оба.... или обе — без разницы.

— Ну, что, Маргарита, удачи тебе, счастливо.

— Спасибо. И тебе. …

Мне вдруг хочется как-то поддержать эту превращенную девочку. Ей также тяжело по жизни, как и мне, может даже еще тяжелей.

— Слушай!

Снимаю с себя нитку длинных красных бус, и вешаю ей на шею:

— На-ка, вот тебе, на память.

— Спасибо... А мне тебе дать нечего.

— Интервью дашь, когда выйдешь.

Она кладет мне руку на плечо:

— ОК, заметано! Здесь в ментовке есть мои координаты.

— Счастливо.

— Счастливо!

Иду на выход, кивая остающимся страдалицам:

— Пока, девочки.

* * *

Сысоев снова ведет меня в знакомый кабинет. В комнате дежурного одиноко стоит Сомова, коей и передают меня с рук на руки, вместе с сумкой. Проверять здесь, на месте, что же там осталось, а что порастерялось нет желания — хочется побыстрее на свободу, как говориться — с чистой совестью. На прощание, улыбающийся сержантик просит Аню не забыть о ее обещании. Ого, у них уже общие тайны? Может быть свидание? Торопимся выбраться на улицу. Здесь сыро и накрапывает дождик. Порывшись, вынимаю из сумки зонт.

— Фу-у-у… Анька, я, может, сейчас глупость сморожу.

Открываю зонтик и прячу под ним и себя, и Сомика. Та машет рукой:

— Валяй!

Мы спускаемся с пандуса и идем к автостоянке:

— Ну, как-то чище стал воздух в Москве, тебе не кажется?

— Кажется. Только ты полной грудью не дыши, а то сейчас самый час пик.

Мы останавливаемся возле машин.

— Ну, я серьезно! У меня даже аппетит какой-то разыгрался, такой прямо нездоровый. Сейчас бы в суши — барчик какой-нибудь завалился. И наелся бы сушей, что б торчало из ушей!

— Уа, юморист. Слушай, я на звание шеф — повара, конечно, не претендую, но у нас же в духовке целая сковородка мяса!

Столь радостное известие можно только приветствовать и я поднимаю вверх большой палец:

— Во-о-о! Класс!

Анька вдруг тормозит:

— Слушай!

— Чего?

— Я забыла выключить, черт!

Она кидается к своей машине и лезет на водительское место. Эх, только губу раскатаешь и облом. Складываю зонт и иду к пассажирскому месту:

— Блин, черт! Ань, ну, что ты, как всегда. Ну, елы — палы, а?

Со вздохом усаживаемся по местам и пристегиваемся ремнями.

— Ух!

* * *

Пока добираемся до квартиры, на улице уже начинают спускаться сумерки. Очередной рабочий день закончен и хоть бы чего полезного было сделано… А все из-за этого раздолбая Зимовского. Сомова сразу кидается на кухню, принюхиваясь:

— Вроде ничего не горело, да?

Я же, оставив сумку в коридоре, топаю вслед за ней и пристраиваюсь на стуле возле кухонного стола, уперев ноги в нижнюю перекладину. Смотрю, как Анюта зависает возле открытой духовки. Походу никакой катастрофы нет, можно было и не лететь по проспекту как сборище Шумахеров. Эта мысль вызывает у меня усмешку и подруга с подозрением косится:

— Чего ты смеешься?

— Да я вспомнила рожу мужика, которого мы обогнали на светофоре.

Аня закрывает духовку и лезет, тоже хмыкая, в холодильник.

— Хэ…

— А ты чего?

Она выглядывает из-за дверцы:

— Слушай, я мясо, оказывается, даже из холодильника не вынула.

— А, ну, зашибись, поели.

— Да.

Нет, оставлять такое событие без празднества ну никак нельзя. Узник, можно сказать, на свободу вышел, и что? Гуляй, рванина!

— Слушай, Ань. Я все придумал! Завтра мы с тобой берем отгулы и занимаемся ерундой целый день!

— В смысле? Какой ерундой?

— Ну, в смысле там всякой ерундой. Шопинг, чревоугодие, снова шопинг, чревоугодие. В общем, праздник кошелька.

Анюта понимающе кивает:

— А-а-а…Я бы с радостью Гош, но завтра у меня совсем другая ерунда.

Ну, вот, опять двадцать пять…

— Ань, гнилые отмазки не принимаются.

— Гош, ты извини, но завтра у меня программа по заявкам сотрудников сто тридцать шестого отделения милиции, между прочим.

— А, то есть вот так да?

— Угу.

Она облокачивается на стол и, придвинувшись ко мне поближе, ехидно заглядывает в глаза:

— Кстати, где слова благодарности?

Ага, за что? За то, что оставила меня без ужина? В камере сейчас наверно похлебку дают… Вскакиваю со своего места:

— Сейчас!

— Ну-ка.

Бегу к книжному шкафу и через минуту возвращаюсь с увесистым томом словаря русского языка. Кладу его перед Сомиком. Она с недоумением на меня смотрит:

— Это что?

— Словарь. Там все слова благодарности. Какие хочешь — выбирай!

— Вот, наглость!

— Слушай, мы жрать сегодня будем или нет?

Анютка тычет в меня своей фигой:

— Вот тебе, жрать!

И лезет в холодильник:

— Пельмени будешь?

— Ага, праздник, так праздник.

* * *

После ужина усталость берет свое, телек смотреть неохота и мы с Анютой разбредаемся по комнатам. Быстренько переодеваюсь в любимую пижамку и залезаю на кровать — поваляться и полистать журналы. Что-то у меня, в отличие от дрыхнущего Сомика, ни в одном глазу. Спальня тонет в полумраке одинокой лампы на тумбочке, я полулежу поперек постели, опираясь на локоть и поджав ноги, передо мной пара-тройка номеров левого гламура.

Неожиданный звонок в дверь заставляет напрячься. Кто это в такое время? У нас все дома! Нехотя слезаю с кровати, сую ноги в тапки и ползу открывать. Звонки не прекращаются, и я чертыхаюсь — кому это так не терпится то. Пока иду к двери зажигаю по пути свет — и в гостиной, и на кухне, и в коридоре. На всякий случай смотрю в экран домофона, Батюшки святы! Быстро открываю дверь:

— Алиса, ты, что здесь делаешь?

У меня аж челюсть отвисает — ночь на дворе, а она тут в своей курточке с ранцем за плечами. Куда Калугин смотрит? Блин, папаша! Беру ее за плечо и втаскиваю внутрь.

— Я к тебе!

— Как ко мне?

Выглядываю на лестничную площадку — вдруг там опять какая-нибудь тетя Надя.

— Кто тебя привел? Ты что, одна?

Закрываю дверь и в полной прострации слышу:

— Да.

Капец. Только и остается, что развести руки в стороны:

— Ты вообще представляешь, сколько сейчас времени?

Веду ее в гостиную и никак не соображу, что делать. Ругать? Так для этого отец есть.

— Господи, сколько раз я тебе говорила — ну нельзя одной ходить по улице в такое темное время суток!

Ну не я, кто-нибудь все равно говорил. Сажаю непослушную девчонку в кресло у дивана, возле зажженного торшера, а сам пристраиваюсь рядом, на диване. У меня сейчас только один вопрос:

— Где твой папа?!

— Да он там... Он там с какой-то девкой целуется.

Ничего не понимаю. С какой девкой?

— Как целуется?

— Вот так, в засос.

Ну, Калуга! Ну, сразил. Это он наверно с Егоровой зажигает. Обеими руками усиленно чешу репу и шевелюру, усиливая мыслительный процесс. Значит, я все-таки был прав — в его «кажется, я тебя люблю», ключевое слово «кажется»…. И это возвращает мне равновесие и уверенность. Как сегодня на каблуках, когда меня толкнул Зимовский — сначала, кажется, земля уходит из-под ног, а потом ничего — помахал руками, сделал пару шагов и снова стоишь уверенно.

— Гхм…. Алис. Ну, твой папа взрослый человек, он имеет полное право…

— А как же ты?

Я? А причем тут я? Ну, я…. Замираю в замешательстве. Называть себя одним из двух зайцев для папиных гонок, вернее зайчих, не хочется. Пусть уж лучше будет мираж, который быстро рассеялся вместе с «кажется». Пытаюсь замять:

— Так, давай мы сейчас позвоним твоему папе. А то он, наверное, волнуется очень.

Тянусь к мобильнику на столе, но Алиса оказывается проворней и хватает его быстрей:

— Не надо!

— Ну, как? Ты что не понимаешь, что он будет переживать?

— Пусть волнуется. Ему сейчас только эта девка нужна!

Я понимаю — все это детская ревность. Смотрю на девочку с укоризной:

— Алис, дай мне телефон.

— Я не хочу домой!

— Хорошо, я позвоню твоему папе и скажу, что ты переночуешь у меня.

Она смотрит на меня недоверчиво, и я добавляю:

— Клянусь фотографией Зико!

Алиса нехотя протягивает мне мобильник. Все-таки, она мне доверяет и это приятно. Глядя на нее, чуть улыбаюсь и качаю головой — вот боевая девчонка. Прямо как я в детстве…. Ну, в смысле, когда был мальчишкой.

— Гхм.

Открываю крышку телефона, и набираю номер. Алиса поднимается с кресла и быстренько перебегает ко мне под бок, на диван. В трубке слышится тревожный голос Андрея:

— Да, Марго.

Бросаю взгляд на Алису.

— Андрей, тут такое дело…

— Послушай, я сейчас не могу разговаривать, просто у меня большая проблема, давай завтра на работе. Хорошо?

— Андрей, подожди, я звоню тебе сказать, что Алиса у меня.

— Как у тебя? — потом говорит куда-то в сторону, — А, мам, Алиса у Марго!

— Все в порядке, жива — здорова. Слушай, куда она, сейчас, на ночь глядя, а? Пусть у меня переночует.

— Подожди, а… Все…. Сейчас секунду… — опять в сторону, — Мам, успокойся, пожалуйста. Все в порядке, все успокойся….

Потом опять мне. И очень грозно:

— Что она у тебя делает? Так! Дай ей трубку, пожалуйста.

В его голосе столько испуга, раздражения и агрессии, что я начинаю сопротивляться — ни к чему сейчас все это изливать на ребенка. Кошусь на прислушивающуюся к нашему разговору Алису и пытаюсь успокоить разнервничавшегося папашу:

— Андрей, она уже почти спит. Давай, может завтра?

Прикрываю трубку рукой и шепотом командую:

— А ну давай, быстро марш в кровать!

Девчонка победно поднимает обе руки вверх и шепчет:

— Yes!

Она спрыгивает с дивана и за две секунды растворяется в воздухе. Вот, молодец, молодец… Голос Андрея продолжает брюзжать:

— Она должна спать у себя дома, у себя в постели. Пожалуйста, дай ей трубку.

Все-таки, какой же он бывает иногда занудный.

— Андрей, что ты хочешь услышать от сонного ребенка?

— Марго, это моя дочь. И я не собираюсь потакать всем ее выходкам!

Мне не хочется, чтобы он ругался. Я понимаю, как он переволновался и весь его гнев из-за этого. Но еще больше мне хочется защитить девочку — ей просто не хватает внимания и ласки. Отцовская строгость здесь совершенно не поможет и даже наоборот, навредит. Мужчине этого не понять. Я примирительно говорю:

— Вот и прекрасно!

— Что, прекрасно?

— Скажешь ей все это завтра, все равно ничего ж не изменится. Зачем, на ночь глядя, устраивать разборки?

Андрей молчит в трубку, потом соглашается:

— Ну, хорошо, да… Может быть ты и права. Но я не понимаю, как так, не сказав никому ни одного слова. Просто встала и ушла!

— Андрей, ты ей сказки на ночь читаешь?

Он как-то сразу сбивается и снижает тон:

— Читаю, конечно. А что?

— Там говорится, что утро вечера — мудренее. Завтра спросишь, она тебе ответит.

Калугин, все больше успокаивается и переключается на бытовуху:

— Да, согласен… Она там тебя не достает?

— Я же говорю, она почти спит.

— Понятно. Ты сама как?

— Сносно.

— Да, денек у тебя был еще тот.

Значит он в курсе? Интересно, откуда. Пытаюсь отшутиться:

— Журналисту все нужно в жизни попробовать.

На часах без двадцати час ночи, но спать совершенно не хочется. Я в красках живописую приключения в обезьяннике, Андрей тоже со смешком начинает рассказывать, как Наумыч пытался дать взятку милиционеру, а потом пришлось отдать эти деньги Наташе. Мой собеседник вдруг замолкает, хотя напоминание о присутствии Егоровой заставляет меня напрячься в ожидании продолжения. Помявшись, Калуга переключается на Алису. Мне о себе рассказывать нечего и я с радостью поддерживаю эту тему, выслушивая смешные воспоминания об ее детстве. Время летит незаметно, прижав плечом трубку к уху, я уже и чай успел заварить и попить. Вот уже и полчетвертого. Походу Андрюхе наболело выговориться — столько подробностей об Алисе, об Ирине Михайловне, и даже о бывшей жене …