День за днем (гет)

На следующее утро уламываю Сомика сначала довезти меня до редакции, а уж потом ехать к себе в «Селену». Пока поднимаюсь в лифте, оглядываю себя — ну что, собран, подтянут, готов к бою. На мне новая синяя блузка с белым воротничком и короткими рукавами с белым же кантиком, черные обтягивающие брюки, на плече сумка. Сегодня причесывала и делала макияж Анька, так что решение привлекать мужиков яркими красками на фэйсе ее, не мое. В холле сталкиваюсь с Зимовским, и мы вместе идем ко мне в кабинет. Антон, с довольным видом, на ходу сообщает:

— Ну что, поздравляю.

Кошусь в его сторону:

— С чем?

— Как с чем? Деньги уже на базе.

Подойдя к столу, снимаю сумку с плеча и бросаю ее в кресло:

— В смысле у Барракуды?

— Да нет... На данный момент база — это я.

Он оглядывается на дверь, и я жду продолжения.

— А у Барракуды они будут, — Антон смотрит на часы на своей руке. — Где-то, через полчаса.

Лучше об этом так громко не разоряться. В нашем офисе, даже у чайных ложечек кажется есть уши. Раздраженно обрываю откровения Зимовского:

— Не ори, там Егоров шастает…. Давай, вали.

Движением руки, задаю направление на выход. Антон не успевает сделать и двух шагов, как в дверях появляется картинно улыбающийся Наумыч. Принесла нелегкая и, как всегда, не вовремя. Зайдя, он строго щурится и Зимовский расплывается в заискивающей улыбке:

— Здравствуйте!

Егоров, не торопясь и не глядя на Антона, идет через весь кабинет, прямо ко мне. Приходится изображать радость и радушие:

— Доброе утро, Борис Наумыч.

Начальник благодушен:

— Доброе утро. Ну что, новый зам. не обижает?

Ну, если не считать драки, привода в милицию и желания отдать меня Барракуде на растерзание, то в остальное время поведение вполне сносное. Пытаюсь отшутиться:

— Да нет, пока шелковый. И потом, я и сама могу обидеть.

Антона уже нет — смылся. Но Егорову он и не нужен:

— Это точно. Да! Я чего зашел... Сегодня надо бумагу проплатить, поторопи Эльвиру — пусть не задерживает. Кстати, финансы у нее.

— А-а-а.

Блин, вот так всегда, то понос, то золотуха. Бумагу ему проплачивать приспичило. Поджимаю губы, пытаясь с ходу что-нибудь придумать, но ничего путного в голову не лезет. Вздохнув, киваю, изображая улыбку и радость:

— Да Борис Наумыч, разберемся, порешаем.

— Я не сомневаюсь… Вот, молодец.

Он ту же разворачивается и идет на выход, а мне остается смотреть ему вслед и кусать губы. Чего теперь делать-то?

— Капец…

Куда ни кинь — везде клин. Отказаться — триндец, согласиться и проиграть — двойной триндец. Хоть так, хоть эдак, а все равно идти по миру… Остается лишь молиться об удаче и лезть напролом.

* * *

Не проходит и пятнадцати минут, как в кабинет врывается Эльвира. Стою себе спокойно у окошка, никого не трогаю, бумажки перебираю, ну те, что Люся принесла и вот на тебе — Мокрицкая с выпученными глазами. Оборачиваюсь на топот — так и есть, летит прямиком ко мне.

— Эльвир, что случилось?

— Маргарита Александровна — мне кранты!

— Так, успокойся. Все будет хорошо.

— Где ж, будет?! Егоров сказал оплатить бумагу сегодня же!

— Ну, я в курсе.

— Да? И что? У меня в кассе денег ни копья, а он сказал, что рассчитается с ними до обеда! Вы понимаете?

Бросаю бумажки на стол и со вздохом пытаюсь ее утихомирить:

— Я понимаю, Эльвир. Значит, надо что-то придумать.

— Да? Вот, давайте вы с Зимовским, будете чего-нибудь придумывать, а мне, пожалуйста, верните деньги!

Бросаю на нее виноватый взгляд:

— Я не могу, деньги сейчас у Антона.

— Да мне какая разница! Пусть принесет! На меня Егоров и так косяка давит, каждую минуту спрашивает.

Облокотившись одной рукой о спинку кресла, а другую, уперев в бок, стараюсь выглядеть убедительной и проникновенно смотреть в глаза:

— Ну-у-у…, ты скажи, что ты уже проплатила.

— А что я поставщикам скажу?

Жалко вздыхаю и продолжаю уговаривать:

— Ну, я не знаю, ну, придумай что-нибудь, уболтай их, как-нибудь… Ты же можешь! Пожалуйста.

Эльвира пыхтит несколько секунд, задрав глаза к потолку, а потом выдает:

— Нет… Маргарита Александровна, извините, но я, из-за ваших афер, терять работу не собираюсь!

Сникнув, отвожу глаза в сторону. Прекрасно тебя понимаю, мне и самому все это не нравится. Только что делать-то?…Отменять? Нерешительно беру мобильник со стола:

— Ладно.

Набираю номер Зимовского. Как только звонок проходит, тороплюсь:

— Алло, Антон!

— Марго, я сейчас занят.

— В общем, отбой.

— Подожди, что значит отбой?

— То и значит, деньги нужны здесь в редакции.

— Марго, ты что, не понимаешь? Я уже... Я уже все отдал, да!

— Не поняла. Это когда?

— Что значит, когда? Пять минут назад, да.

Уж и не знаю, печалиться или радоваться.

— Понимаешь, Эльвира в истерике — Наумыч ее поедом ест!

— Ну, так успокой, ее.

— Боюсь, одной мне это не под силу.

— Я уже поднимаюсь в офис. Угу. Все!

Эльвира смотрит на меня с испуганной надеждой, но порадовать ее нечем — с огорченным видом захлопываю мобильник, и пожимаю плечами:

— Извини, Эльвир, но мы опоздали.

Мокрицкая потерянно что-то бормочет, суетливо дергая руками, то поправляя что-то на блузке, то прикладывая руку к груди, по-моему, она мысленно уже в камере — ее взгляд бродит где-то в космосе. Запинаясь, она выдает:

— У тебя это…, валерьянка есть?

Окидываю взглядом стол заваленный бумагами:

— Нет… Чего нет, того нет…

У меня есть другое лекарство от стрессов. Нагибаюсь и шарю в нижнем ящике стола:

— Может, коньячку?

Мокрицкая отмахивается и, скуля, кидается прочь из кабинета. Нет, ну а чего? Кричу вслед:

— Эльвира!

Но та уже не слышит, как пришла с вытаращенными глазами, так и ушла.

* * *

Походу мне крышка. Если в понедельник деньги не вернутся, не то, что без штанов и квартиры, еще и без работы останемся. Не могу ни о чем сейчас думать. Такой айсберг ни один «Титаник» не выдержит. Пялюсь в окно сквозь жалюзи, и от бессилия сжимаю кулаки:

— Думай, Игорь, думай!

За моей спиной раздается голос:

— Марго!

От неожиданности вздрагиваю и испуганно оборачиваюсь. Взметнувшиеся волосы, падают на лицо. Стоп — машина, это не Барракуда! Калугин стоит возле двери:

— Марго, извини, ты не занята?

Очень даже занята. Но не тем, чем надо. Надо успокоиться и привести себя в порядок. Откидываю рукой растрепавшиеся волосы за спину:

— Нет, проходи.

Чувствую, как напряжен мой голос. Пока не сажусь, пытаюсь отвлечься от забот и собрать мысли в кучку. Андрей видимо чувствует мою внутреннюю колготню:

— У тебя все в порядке?

Тереблю нервно подбородок:

— Да, а у тебя?

— Ну, тоже, все хорошо… отлично.

Хотя мои мысли сейчас не здесь, повторяю за ним:

— Отлично.

Калугин молчит, и мои мысли за это время уходят отсюда все дальше и дальше. Андрей продолжает неуверенно топтаться возле стола, то глядя на меня, то отводя глаза в сторону. Ясно, это не по работе… Совсем теряю интерес к разговору. Андрюха — все потом, приходи в понедельник!

— Я хотел спросить, что ты делаешь завтра вечером.

Вопрос ставит в тупик. В смысле? Чего-нибудь да делаю. Вот что буду делать в понедельник, вот вопрос вопросов!

— Завтра? Да вроде ничего.

— Точно?

Завтра суббота, что я могу делать? Отсчитывать минуты до понедельника, наверно. Снова хватаю себя за бороду...

— Ну да, а что?

— Ну, я просто подумал, может быть, я что-то приготовлю, и ты в гости придешь?

Чуть расслабляюсь и пробую шутить:

— Мохито, например?

— Ну, да, кстати, у меня еще мясо неплохо получается.

Мохито это хорошо… Легче будет дожить до понедельника, если все накроется медным тазом... И пойдем с Антошей, Валиком и Эльвирой по этапу... Ладно, как там, у классиков? Устроим пир во время чумы! Когда еще удастся натрескаться мяса с махито? Смотрю на Андрея с нервной улыбкой, и он улыбается в ответ:

— Так тебя ждать?

— Не вижу повода, чтобы отказать.

— Отлично, значит, я тебя жду!

Я опять погружаюсь в нирвану поисков выхода из своих проблем и уже на автомате бормочу:

— Само собой.

— Да и можешь не обедать, потому что будет очень много всего.

Пытаюсь вернуться к разговору, хотя удержать смысл слов становится все проблематичней. А чем он? Не обедать? Обращаю все в шутку:

— А-а-а…Ну, тогда я и завтракать не буду.

Он смеется, и я отворачиваюсь к окну, возобновляя размышления и продолжая теребить подбородок Это, наверно, нервное... «Думай. Игорь, думай». Андрей опять что-то спрашивает. Концентрируюсь.

— А, последний вопрос, скажи, пожалуйста, что у тебя с Зимовским?

Что-то я совсем потерял нить разговора.

— А что у меня с Зимовским?

— Ну, я имею в виду случай с милицией, а сейчас ты с ним стоишь, так мило беседуешь. Ты знаешь, мне это как-то странно?

Даже не знаю, что и ответить. Выверты судьбы…. Мне вот тоже много странного про милицию, я там, можно сказать весь день провел и ни одна собака спасать не прибежала. А кто-то в это время до самого вечера с Егоровой тусовался, но я же не спрашиваю…. А про Барракуду тебе вообще лучше не знать, а то спать по ночам перестанешь. Надуваю щеки и выдыхаю:

— Фу-у-ух.

Сейчас, что-нибудь, придумаем.

— Андрей, Зимовский — мой зам., я ж не могу с ним на работе не общаться.

Неожиданно дверь кабинета приоткрывается, и в щель, совершенно не вовремя, просовываются две физиономии — Кривошеина и Зимы. Еще и гримасничают с жуткой улыбкой. Андрей смотрит на эту парочку совершенно бесстрастно, а у меня, чувствую, челюсть падает аж до колена и глаза как фонари. Они хором меня зовут:

— Марго!

— Марго, можно тебя на секунду?

Действительно, странное общение с замом. Я лишь киваю и захлопываю рот:

— А…

Калугин уже не пытается в чем-то разобраться и торопится уйти:

— Ну, мы договорились, да?

В полной прострации могу только поддакивать:

— Естественно.

— Я побегу?

— Да.

Андрей идет к выходу, а я уже переключаюсь на своих подельников и призывно машу им рукой заходить. Оба не ждут особого приглашения и торопятся подойти поближе, оглядываясь нетерпеливо на Калугу и дожидаясь, когда за ним закроется дверь. Отмахиваюсь от волос, которые так и норовят залезть в морду и убираю их за плечо:

— Ну, что случилось?

— Слушай, Марго, у юноши есть интересное, на мой взгляд, предложение.

Они переглядываются друг с другом и Антон торопит подельника:

— Ну, валяй, давай.

Кривошеин, запинаясь, начинает:

— Ну…, в общем, завтра же матч?

Киваю подбадривая. Давай, рожай.

— Может быть, вместе посмотрим его? А то я один…

Валик понуро замолкает, а Зима, уже успев обойти меня и встав с другой стороны, расшифровывает потуги Кривошеина:

— Он боится, что ему даже скорую некому будет вызвать.

Тут же загораюсь — это же здорово! Я, в прошлый раз, вон сколько, клянчил, упрашивал, рыбой соблазнял, а все равно ведь не взяли.

— М-м-м…, классная идея, а во сколько трансляция?

Валик кивает:

— Вечером.

Растерянно повторяю:

— Вечером?

Как неудачно с Калугой — опять хватаюсь за бороду и смотрю в сторону двери:

— Блин!

Зима огорченно поджимает губы:

— А чего у тебя вечер расписан?

Опять трясу головой, отгоняя волосы. … Вечером. Черт, в кои-то веки. Да может быть, в последний раз в жизни, вот так вот, беззаботно посидеть с мужиками, попить пиво, посмотреть футбол. А ужин…, ужин думаю, не пропадет… В крайнем случае, Егорову покормит, эта гусеница все сожрет. Оглядываюсь на Антона:

— Да нет…. Ну, раз такое дело…

Окончательно переключаюсь на футбол и хлопаю рука об руку:

— У кого смотрим?

Валик и Антон хором скандируют:

— У меня!

Все с вами братцы ясно. Смотрю на одного и другого:

— А давайте так.

Тыкаю большим пальцем в себя, а потом сразу обеими руками в них:

— Смотрим у меня, а с вас пиво?!

Оба одобрительно кивают. Заметано!

Неожиданно дверь в кабинет распахивается и к нам врывается Эльвира:

— Маргарита Александровна!

Мы дружно оборачиваемся в ее сторону, а Валик даже отступает в сторонку, чтобы не попасть под раздачу.

— Я уже из-за этой платежки на пределе!

— Эльвирочка, успокойся.

— Они постоянно звонят! Егоров с меня голову снимет! Все!

Оглядываюсь на Антона:

— Никто ни с кого ничего не снимет. Смотри, как мы сейчас сделаем.

Я уже над этим думал, ничего сложного:

— Ты оформляешь часть сегодняшним числом, но в последний час работы. Обналичить они все равно смогут только в понедельник. А в понедельник мы все возвращаем! И никто ничего не заметит.

Зимовский преданно смотрит на Эльвиру и с охотой подтверждающе кивает:

— Да! Ну, согласись Эльвирочка, Марго гений, а?

Мы оба ей сладко улыбаемся. Мокрицкая бессильно морщится и отворачивается от нас со стоном:

— О-о-ой!

И сдается.

* * *

А вот вечер проходит не так интересно и продуктивно как день. Язык у меня не поворачивается признаться Аньке про деньги и новую ставку. Сижу весь вечер как истукан с деревянной мордой, уставившись в ящик. Знаю, знаю — только заикнись — будет до самой ночи с недовольной физиономией пилить и задавать идиотские вопросы, типа «А что вы будете делать, если проиграете?». Не знаю, что будем делать и знать не хочу. Если об этом сейчас думать и без Барракуды коньки отбросишь. И Андрюхе я не позвонил…, даже не знаю почему…, может внутри зудело — а вдруг мужики передумают и чего раньше времени гнать волну? А потом ухожу спать.