Палочка для Рой (джен)

В течение прошедших нескольких недель у меня состоялись распределённые по времени отработки с преподавателями. Может, им не очень-то хотелось терпеть моё присутствие. В конечном итоге у меня получилась одна отработка в неделю.

С профессором Спраут оказалось легко и спокойно; по большей части мы работали с растениями, и я рассказывала о своём ограниченном опыте садоводства, полученном в детстве с мамой. Вроде бы, мелочь, но работа со Спраут оказалась расслабляющей в таком смысле, к которому я не привыкла. От профессора я не слышала ни слова осуждения; наоборот, меня не покидало чувство, что она поддержит меня во всём, что я делаю.

По правде говоря, я стала слегка завидовать хаффлпаффцам.

Снейп по-своему тоже оказывал поддержку, но на Слизерине это выглядело совсем иначе. Там даже первогодкам следовало быть настороже с тем, что они говорят друг другу, иначе их слова могли быть использованы против них же.

Профессор Синистра усадила меня переписывать карты звездного неба. Я всё ещё испытывала затруднения, не в силах разглядеть смысла в её предмете, так что эта отработка оказалась для меня настоящей каторгой.

В любом случае, школьные отметки никак реально не влияли на финальные оценки; всё, что имело значение — выпускные экзамены. Домашние задания просто служили для отслеживания того, что ученики поняли и где им нужна помощь. Не знаю, нравилась ли мне система; я и правда верила, что некоторые ученики заваливают тесты чисто в силу темперамента, а не отсутствия знаний, и система придавала большое значение результатам одного-единственного теста.

Тем не менее, всё это меня не так уж и беспокоило.

Моя отработка с профессором Флитвиком состояла в обучении некоторых отстающих учеников кое-каким заклинаниям, из числа тех, которыми я овладела. Это открыло мне глаза на то, насколько медленны и несговорчивы могут быть некоторые из юных учеников. Они были чистокровными, и этот факт служил доказательством того, что стереотип, мол, «магглорожденные не слишком хороши в магии», являлся неверным.

Отработка со Снейпом была такой же, как и всегда — работа с ингредиентами, которые большинство детей сочли бы отвратительными. По очевидным причинам нарезка флоббер-червей и работа с частями тел насекомых совсем меня не беспокоили, и я была достаточно осторожна в том, что делаю, чтобы всё это не слишком беспокоило Снейпа.

Он приложил все усилия, чтобы игнорировать меня в ходе отработки, вероятно из-за ощущения, что мой разговор с ним меня развлечёт. Большую часть времени я провела, бездумно совершая движения и прислушиваясь к тому, что происходило в общей комнате Слизерина.

А сегодня мне предстояла отработка с профессором МакГонагалл. Я угрожала её гриффиндорцам. Она лучше прятала своё предубеждение против слизеринцев, чем Снейп против её Дома, но оно всё равно проявлялось, так или иначе.

Ещё хуже, теперь, когда проблема боггартов ухудшила положение вещей для всех, у меня создалось ощущение, что профессора раздражены мной. Люди всё время направляли на меня палочки и кричали «Риддикулус», и это становилось немного утомительным, пускай я и понимала причину происходящего.

Боггарты, казалось, обладали загадочной способностью ощущать то, что находилось вокруг них, способностью, не имеющей никакого отношения к насекомым. Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что их способности никак не связаны с моими; то, чем они обладали, было той версией меня, как её понимали другие люди.

Это означало, что они знали, когда приближаются люди, и также, кажется, означало, что они могли ощущать страх на большем расстоянии. Они, казалось, питались этим страхом, и они подкарауливали по коридорам, потому что люди считали, что я так делаю.

Я просто порадовалась тому, что никто из них, кажется, не был мной в форме вампира; несомненно, никто на самом деле не поверил в этот слух по-настоящему.

Тот факт, что их не могли поймать в ловушку, делал всё ещё хуже. Их следовало ловить в ловушки и отвозить в места, где не имелось страха. Даже маггловского страха было достаточно, чтобы поддерживать их, хотя такой страх являлся лишь бледной имитацией, оставляющей боггартов болезненными и слабыми.

Также, маглы не могли создавать боггартов, так как были не в состоянии по-настоящему их осознать. Для магла боггарт проявлялся лишь в виде неприятного чувства под ложечкой, когда они видели открытый тёмный шкаф в ночи или слышали потрескивание в углу.

Со временем боггарты должны были неизбежно зачахнуть, если не имелось поддерживающего их страха. Сколько времени это должно было занять, казалось, варьировалось от боггарта к боггарту, и у волшебников, кажется, не было никакого понимания научных исследований.

Никто даже не знал наверняка, сколько всего боггартов вообще «родилось»; у меня было подозрение, что их больше, чем по официальным подсчётам, из-за того, что я могла ощущать некоторых из них на краю сознания при помощи насекомых.

Инцидент с боггартами не принёс мне никаких друзей, и вряд ли МакГонагалл была довольна мной.

Джемма хмурилась.

— Не знаю, почему мне нужно сопровождать тебя на отработку; очевидно, что ты не одна из тех учеников, которые их боятся.

— Я всё ещё не могу правильно исполнить заклинание Риддикулус, — ответила я. — Очевидно, я не нахожу свои страхи очень забавными.

— Ну, по крайней мере, если увидишь ещё одну себя, спускающуюся в холл, то будешь знать, что это не ты, — сказала она. — Я проснулась посреди ночи с боггартом, сидящим на моей груди. Ты знаешь, каково это?

— Я слышала крики.

— Я Староста! — воскликнула она.

Джемма выглядела немного измождённой. Нехватка сна, несомненно, не принесла ей ничего хорошего.

— Предполагается, что я та, кто должен приходить и заботиться о малышах, у которых кошмары. Я не должна быть той, которой нужна помощь.

По крайней мере, боггарт, напавший на Джемму, был не в моей форме. Я делала заметки об учениках, которые боялись меня больше всего, и, что не менее важно, о тех, кто не боялся.

— Уверена, что была бы точно так же испугана, — соврала я.

Очевидно, я была не так убедительна, как считала, потому что она посмотрела на меня скептически.

— Мы пришли, — сказала она, и в голосе её слышалось облегчение.

— Мисс Эберт, — произнесла профессор МакГонагалл.

Голос её был холоден и не содержал в себе ничего из той теплоты, которую я время от времени слышала, когда она разговаривала с кем-то со своего факультета.

— Профессор, — отозвалась я, сохраняя голос нейтральным, насколько было в моих силах.

— После того, что вы сделали с моими учениками, я была очень обеспокоена вашим продолжающимся присутствием в этой школе, — сказала она. — Вот почему я выбрала, чтобы моя отработка была последней. Это давало мне шанс понаблюдать за вами и перебороть мои собственные… предубеждения.

— К чему же вы пришли? — спросила я.

— До недавнего времени вы были примерной ученицей. Ваш почерк начал улучшаться, и вы, кажется, обладаете письменными навыками и разумом, как у взрослого.

Я приложила усилия, чтобы не поморщиться. Знала ли она, кто я, и пыталась ли выудить информацию, или пыталась предложить мне комплимент такого рода, которым оказался бы польщен любой другой одиннадцатилетний?

— Вот почему мне кажется, что я должна быть честной с вами, — сказала МакГонагалл. — Я беспокоюсь о вас.

— Что?

— Я видела в Омуте Памяти воспоминания о вашем боггарте, — сказала она. — И это отнюдь не страхи обычной, уравновешенной девочки.

— Что такое Омут Памяти? — спросила я.

— У волшебников есть способы извлечения воспоминаний и возможности другим посмотреть их, — ответила МакГонагалл. — Войти в воспоминание и передвигаться в его пределах.

Я уставилась на неё в ужасе.

— Это… это вторжение в частную жизнь, — сказала я.

— Требуется определенная степень сотрудничества, — сказала она. — Иначе на воспоминания нельзя будет полагаться.

— Так что, если кто-то отправится под суд, то они могут просто использовать эту штуку, Омут Памяти, чтобы доказать свою невиновность?

Она покачала головой.

— Преступнику будет легко просто стереть себе память, — сказала она. — Стереть собственные воспоминания о преступлениях. И без того преступники иногда стирают своим жертвам память, чтобы затруднить выслеживание.

Наверное, в моём выражении лица было что-то, из-за чего она скривилась.

— Я начала этот разговор не затем, чтобы давать вам идеи для будущих зверских преступлений, мисс Эберт, — сказала она. — Я здесь, чтобы поговорить о моих тревогах насчёт вас.

— Может ли Омут Памяти срабатывать на вещах, которые отдавший воспоминание не ощущал? — спросила я. — Если его глаза были закрыты?

— Я не уверена, — медленно произнесла она. — Это верно, что Омут Памяти иногда позволяет изучать вещи, которые первоначальный владелец воспоминания не помнит, чтобы видел. Хотя возможно, что он на самом деле видел эти вещи, просто не осознавал того.

— Так что, если у кого есть воспоминания только о голосах, — сказала я. — Скажем, о голосах тех, кто убил её родителей, то там может найтись что-то, с чем можно будет работать?

— Омуты Памяти редки, — ответила она. — Они есть только у самых могущественных волшебников.

— У Директора, например, — заметила я.

Она пристально посмотрела на меня.

— Вы сказали, что просмотрели воспоминание; это означает, что устройство, скорее всего, здесь, в школе. Самый могущественный волшебник во всей Великобритании — Директор. Не такой уж и большой прыжок логики.

— Я не привычна к тому, чтобы дети вашего возраста сильно использовали логику, — сказала она.

— Любые волшебники, вообще-то, — сказала я.

Она выглядела немного оскорблённой.

— У магглов нет таких преимуществ, как у волшебников, — объяснила я. — Это означает, что им нужно думать больше, если они хотят чего-то добиться. Также у них есть преимущество большего кадрового потенциала.

— Правда?

— Представьте себе, что во всей Британии есть только десять волшебников, вместо десяти тысяч. Закон средних чисел предполагает, что, по крайней мере, половина из них будут идиотами. Большинство оставшихся будут нормальными, и, может быть, один или два из них будут выдающимися.

Она настороженно кивнула.

— Один человек не так уж много может сделать, своими силами, — сказала я. — И гений, окруженный идиотами, ограничен. Каждому гению нужны компетентные люди вокруг него, или он перестанет расти в том, чем занимается.

МакГонагалл молчала, пристально наблюдая за мной.

— Так что на десять тысяч волшебников у нас будет пять тысяч идиотов, и, может быть одна тысяча компетентных людей. Этого едва достаточно, чтобы поддерживать социум. У маглов больше компетентных людей из-за того, что они превосходят в численности ведьм и волшебников, шесть тысяч к одному. Глупых маглов полно, но много и компетентных маглов, чего не хотят признавать волшебники.

Именно по этой причине большие старшие школы, как правило, выставляли в поле лучшие футбольные команды, чем маленькие. Не то чтобы игроки в маленьких сельских командах были ужасны; время от времени там попадались действительно хорошие. Всё было из-за того, что доступный фонд талантов давал тренерам больше возможностей, из кого выбрать. В классе с двадцатью парнями сбор футбольной команды будет фактически означать включение туда всех, кто не находился в инвалидной коляске.

Население магической Британии соответствовало небольшому городку. Если брать по всему миру, то население волшебников составляло треть от численности людей на Ямайке.

— Что бы ты ни думала о волшебном мире, тебе придётся жить в нём, дорогая, — сказала она. — Возможно, если есть вещи, которые тебе не нравятся, ты будешь работать над тем, чтобы изменить их?

— Буду, — ответила я. — Как только получу силу.

— Желательно без убийств и хаоса, — сказала она.

Я молчала.

Она пристально посмотрела на меня. Вздохнула.

— Северус сказал мне, что ты склонна рассматривать эти часы как дополнительное обучение. Предполагается, что они должны выступать в роли наказаний, и хотя ты стала вести себя лучше, тебе всё ещё предстоит понести ответственность за свои преступления. Обдумав всё, я решила, что отправлю тебя чистить конюшни фестралов.

— Лошади-скелеты? — спросила я удивлённо. — Разве они вообще испражняются?

МакГонагалл не выглядела удивлённой тем, что я могу их видеть; предположительно, их могли видеть те, кто видел смерть, что заставило меня удивляться, могу ли я видеть их лучше, чем кто-либо ещё. В конце концов, я видела больше смертей, чем кто-либо во всём этом мире.

— Не так много, как обычные лошади, но они живые существа, дорогая. Хагрид был восстановлен в правах вчера, что означает, что конюшни не чистили в течение месяца. Я хочу, чтобы ты отправилась в его хижину, и он покажет тебе, что нужно делать.

— Я люблю лошадей, — ответила я. Слегка улыбнулась ей. — Спасибо. Вы могли заставить меня делать что-нибудь ужасное, например, смахивать пыль в Запретной Секции библиотеки.

Она уставилась на меня на секунду, затем рассмеялась.

— Тебе придется подождать наивной замены мистера Треверса, прежде чем тебе удастся получить разрешение туда попасть. Никто из профессоров школы не настолько глуп.

Я пожала плечами.

— Попробовать стоило.

Я знала, что она не купится, но так как она была настолько мила со мной, после моих угроз её ученикам, я сочла, что смех того стоит.

— Мы ещё не закончили этот разговор, — сказала она. — Зная, через что ты прошла, могу только представлять, насколько тяжело всё это может быть.

— Вы также можете понять, почему я могу и не желать разговаривать об этом, — ответила я. — Я ценю тот факт, что персонал не стал распространяться о том, что случилось с моими родителями, оставив мне возможность выбирать, насколько я хочу поговорить о том… или не хочу.

— Я вообще не слышала, чтобы вы говорили об этом, — сказала МакГонагалл.

— Пусть так, — отозвалась я.

— Иногда поговорить о таких вещах — полезно, — заметила она.

— Я понимаю смысл терапии, — ответила я. — Но в Хогвартсе, а может быть и во всей Магической Британии нет ни одного психолога по образованию, а маггловскому терапевту не разрешат услышать ничего о волшебном мире.

Она нахмурилась.

— Профессор Снейп сказал мне, в день, когда мы встретились. Я не знаю, почему сквиб или минимально компетентный волшебник не отправится в школу, чтобы получить степень; выглядит так, что волшебникам не помешали бы консультации.

— Теперь ещё больше, чем обычно, — еле слышно пробормотала она.

Относился ли этот комментарий ко мне или к Волдеморту? Может, к обоим? Я не могла понять, что она имеет в виду.

— А сейчас ступайте, — сказала она. — Рубеус ожидает вас, и лучше раньше, чем позже

— Хорошо, — отозвалась я. Посмотрев вверх, я спросила её. — Трудно ли использовать Омут Памяти?

— Их трудно создавать, — ответила она. — Но не использовать. Тем не менее, необходимы некоторые навыки для извлечения воспоминаний. Я не верю, что вы сможете вломиться в его кабинет и использовать Омут Памяти Директора без его помощи.

Я ошеломлённо посмотрела на неё.

— Я преподавала в этой школе задолго до того, как вы появились на свет, — сказала МакГонагалл. — И это означает, что я знаю, как думают молодые люди. Несмотря на то, что вы слизеринка, я считаю, что у вас есть множество качеств моего Дома, включая храбрость, но это также означает, что иногда вы можете принимать безответственные решения.

Пожав плечами, я ответила:

— Мои решения кажутся мне безупречно логичными.

— Уверена, что так и есть, дорогая, — отозвалась она. — Вопрос в том, будут ли они казаться таковыми десять лет спустя.

— Дабы судить об этом, нужно, чтобы я всё ещё была через десять лет, — сказала я. — И именно это я и пытаюсь сделать. Я бы хотела просто… что там обычные волшебники делают, в любом случае?

— Работают в Министерстве, — ответила она. — Или открывают собственный магазин.

— Так значит, правительство или частный сектор, — сказала я, нахмурившись. — Может, я смогу открыть частную охранную компанию? Телохранители, защита ценностей, такого рода вещи?

— Звучит так, словно тебе хотелось бы стать аврором, — ответила она.

Я покачала головой.

— Им недостаточно платят, и их никто не любит.

— Единственные, кто боится авроров, так это люди, совершившие что-то неправильное, — сказала она.

Я ухмыльнулась.

— Вы всё ещё верите в это. В руках коррумпированного правительства, полиция превращается в бандитов и вышибал. В наихудших случаях они становятся агентами террора, которые заставляют людей исчезнуть, чтобы затем пытать и убивать их. Это повсеместное явление в магловском мире, не только в прошлом, но и прямо сейчас.

— Такого здесь не случится, — сказала она.

— Разве? — спросила я. — Можете ли вы сказать мне, что не было постыдных судов после прошлой войны, где богатых, заявлявших, что они пребывали под какого-то рода проклятием, освобождали, тогда как бедных убивали или ещё хуже, отправляли к дементорам на Поцелуй?

Она молчала и хмурилась.

— Когда богатые устанавливают правила, люди теряют веру в систему, — сказала я. — Зачем следовать правилам, если вы считаете, что они не применяются к вон тому парню неподалёку?

— Обычно не бедные начинают революции, — продолжала я. — Но они обычно следуют за теми, кто богаче, и проблема в том, что если они побеждают, то, как правило, сами становятся богатыми, и затем цикл начинается снова.

— Вы так циничны для своего возраста, — сказала МакГонагалл.

— Убийство семьи, как правило, способствует подобному, — отозвалась я. — Мне кажется, Хагрид ожидает меня?

Она кивнула, и я поднялась.

— Если мне что-то будет нужно, я обращусь к вам, — сказала я. — Но я прилагаю все усилия, чтобы мне никто не требовался.

Когда я покидала комнату, мои насекомые расслышали её бормотание.

— Звучит как очень одинокая жизнь.

Выгребание фестральего дерьма было не худшей из возможных отработок, и если повезет, я возможно даже смогу найти новые виды насекомых, которых никогда раньше не видела. В экскрементах зачастую встречаются странные виды личинок, и в магических экскрементах могут быть магические личинки.

Или, может быть, там будет просто дерьмо. Такова история моей жизни, в конечном итоге.