День за днем (гет)

На следующее утро приходиться на работу припоздниться, причем вынуждено, по указанию начальства — позвонила Людмила и передала наказ Егорова. Дескать, начальник настоятельно просит отложить все намеченные планы и прибыть в редакцию ровно в полдень, при полном параде и желательно без опозданий. И никаких подробностей. Наверно опять будем окучивать очередного инвестора. С парадом мне самому не справиться, в парикмахерскую не успеваю — выход один, напрягаю Сомика — и с прической, и с макияжем, и с маникюром.

Когда в 12.15 выхожу из лифта, имидж деловой женщины полностью соблюден — волосы уложены в строгий пучок, переходящий в хвостик, на мне светлая блузка, синий приталенный пиджак с брюками, на плече сумка, в руках портфель. Отвлекаюсь на шум — в проходе к лестнице девчонка из бухгалтерии рассыпала ворох папок и теперь судорожно их подбирает. Делаю еще несколько шагов вперед и чуть ли не натыкаюсь на шеренгу выстроившихся сотрудников нашей редакции. А!? Что здесь такое? Неожиданно все начинают хлопать в ладоши и скандировать:

— По-здра-вля-ем! По-здра-вля-ем!

Вперед выходит Антон:

— Марго, браво! Это просто фантастика!

Что-то я офигиваю… Об этом намекал Наумыч? Что происходит-то? Недоуменно смотрю по сторонам, но понятней не становится. Зимовский продолжает:

— Думаю, никто такого не ожидал.

Честно говоря, я тоже.

— Ты о чем?

Антон оглядывается назад и протягивает руку в сторону Егорова:

— А! Cлово Борису Наумычу!

Все вокруг улюлюкают, хлопают... и Валик, и Андрей, и Люся. На передний план выдвигается Егоров с радостной улыбкой на лице и с бумажкой в руках. Речь будет толкать?

— Ну, Маргарита Александровна, как говориться удивили, так удивили!

Я? Опускаю голову вниз и скромно жду продолжения. Егоров подносит листок ближе к носу и зачитывает:

— В связи с сорокалетием Международной Ассоциаций женщин — журналисток…

Вскидываю голову и со вздохом отвожу глаза в сторону — блин, неужели и туда меня припутали? Нормальных баб у них не хватает, что ли? Наумыч радостно продолжает:

— В российском представительстве пройдет очередная конференция!

Пока ничего не понимаю и потому молчу… Только брови недоуменно свожу — зря, что ли, Анька их пол утра рисовала? Егоров, похоже, от счастья вошел в раж и его не остановить — грозя в воздухе пальцем, продолжает радостно декламировать:

— На которой будут вручены награды за достижения женщин в области журналистики!

Все аплодируют, раздаются крики «браво». Все это прекрасно, но я-то тут причем? С растерянной улыбкой поднимаю глаза к потолку, дифирамбы конечно вещь приятная, но от меня-то, что требуется? Наконец, Наумыч добирается до сути:

— И мне приятно сообщить, что одним из номинантов объявлена… Маргарита Александровна Реброва!

— Браво, браво!

Бурные аплодисменты, переходящие в овации. Только я совершенно не понимаю, как на это реагировать. И почему я? Оглядываю бурно веселящийся народ, растерянно качаю головой и развожу руки в стороны:

— Я не поняла… Это шутка?… Шутка?

Ко мне подскакивает Валик с разъяснениями:

— Это же за вашу последнюю статью!

А что со статьей не так? Видя мое недоумение, Кривошеин с энтузиазмом начинает оглядываться и, размахивая руками, возбужденно вопить:

— Про трудные женские дни!

Ха, смешно. Этого еще не хватало…Смущенно отвожу глаза. Егоров перебивает Валика:

— Секундочку, ну какая разница о чем статья! Главное — талант Маргариты Александровны не останется незамеченным! И я уверен — она там всем утрет нос, всех порвет и победит.

Кривошеин услужливо кивает:

— Да.

Блин, Ассоциации какие-то бабские. Мне то это все на фига, спрашивается? Вот, не было печали — купила баба порося.

— Я спрашиваю, мне кто-нибудь что-нибудь толком объяснит?

Егоров завершает свой спич:

— А чего тут объяснять? Сходишь и узнаешь! Это с ума сойти — главный редактор «Мужского Журнала» может получить премию от женской Ассоциации... На, держи.

Он сует приглашение мне в руки, под утихающие аплодисменты. Мне лишь остается смущенно пожать плечами и выразить давно копошащуюся мысль:

— На кой мне эта… женская Ассоциация.

— Бери, бери… Держи, держи…. Ты знаешь, я к этим феминисткам тоже не очень, но согласись — сейчас лучшего пиара нам не найти.

Феминистки? Еще чище… Это которые против мужиков, что ли? Смотрю приглашение, но ничего такого не нахожу. Вот написано — Ассоциация журналисток.

— А почему сразу феминисток-то?

— А кто еще?

Егоров меня уже не слушает, уже занят разгоном демонстрации:

— Ну все…, значит так, давайте работать! Одно дело аплодировать, а другое дело пахать.

Я все еще никак не приду в себя. Тоже мне, номинантку нашли… Стою и ошеломленно качаю головой. Кто-то похлопывает ободряюще по плечу. Оглядываюсь — это Люся идет мимо, задумавшись и опустив голову вниз. Провожаю ее бездумным взглядом…. Над ухом раздается голос Андрея:

— Марго!

Поворачиваюсь навстречу его улыбке. Он берет мою руку в свои, и прижимает ее к себе:

— Я тебя искренне поздравляю!

Он тянет эту руку к своим губам и целует. Растерянно благодарю:

— Спасибо.

Андрей уходит, и я смотрю ему вслед… Подношу листок к глазам, качая головой и совершенно не веря в происходящее:

«Уважаемая… Маргарита Александровна Реброва!

Международная Ассоциация женщин — журналисток (МАЖЖ), ее московский филиал, Пригашают Вас на открытие конференции посвященной 40-летнему юбилею нашей организации. Сообщаем вам, что компетентное жюри включило вас в число номинанток на звание «Журналистка года». Начало мероприятия в 17.00 в ресторан — клубе «Граф Орлов», 2-ой Верхний Михайловский пр.,2».

Меня даже бросает в жар, и я начинаю обмахиваться приглашением, словно веером.

* * *

Хотя впереди уйма времени, но из редакции сваливаю — хочется побыть одному, пошататься по городу и поразмышлять... Прогулка успокаивает меня, суетятся люди, мчаться машины, а я иду, цокая каблучками по асфальту, и пытаюсь понять свои эмоции, свои ощущения. Никогда в жизни Игорь не претендовал, чтобы назваться лучшим журналистом года, а Марго отметили всего через два месяца работы. Невероятно! А еще интересно, чем же я все-таки всех удивил? Вернее, удивила?

Перехожу через улицу и останавливаюсь возле огромного плаката с обвисшим углом и Анькой в наушниках на фоне ночной Москвы. «Пока город спит. Программа «Бессонница»». Сомик мой родной, без тебя бы этого ничего не было, не выплыл бы, конечно. Надо будет ее взять с собой. Во-первых, мне с ней спокойнее, во-вторых, это и ее праздник и развлечение — пусть потом трендит о нем на своем радио, а в-третьих…, надо подумать, что в третьих.

* * *

Приехав домой, распускаю волосы, принимаю душ и переодеваюсь в домашнее — синяя маячка, синие треники. Нет, конечно, можно было бы и не переодеваться, не перечесываться, не перекрашиваться — оставить утренний имидж бизнес — леди. Но слова Наумыча о сборище феминисток, меня, все-таки, почему-то напрягают. Не хочется выглядеть их явным представителем. Они наверно все косят под бизнес-леди, ходят в приталенных пиджачках и брюках.... Я еще не забыл все те намеки, взгляды и комментарии, что получил после встречи с Ликой... Анька уже дома и я предлагаю ей заняться преобразованием сегодняшнего образа во что-то менее агрессивное. Процесс безусловно интересный — сижу в спальне на кровати, а Сомик таскает туда-сюда шмотки и предлагает примерить. Беру валяющийся сверху синий топик и прикладываю на себя, а потом кошусь на сидящую рядом Фиону — зацени… Но Фиона отворачивается.

С гостиной слышатся шаги, и ко мне в спальню влетает Сомова, неся в двух руках очередную порцию вешалок с платьями. Одно красное, другое полосатое «ресторанное», в котором я была во время нашего совместного похода с Маратом и Калугой.

— Слушай, Гош! До сих пор поверить не могу, что тебя выбрали женщиной года! Вот уж капец, так капец.

Анька складывает платья на кровать рядом со мной, и я отбрасываю топик в сторону:

— Ну, во-первых, не выбрали, а номинировали.

Повернувшись, тянусь за вешалкой с красным платьем:

— А во-вторых, не женщиной, а журналисткой.

Сомова идет назад в гостиную, но по пути оглядывается:

— Один черт, как не было в жизни справедливости, так и нету.

Бросаю взгляд ей вслед, одновременно снимая выбранное платье с вешалки:

— Это ты сейчас о чем?

Анюта кричит из глубины квартиры:

— Это я о том, что я, между прочим, тоже журналист.

Она тащит ко мне в спальню новую порцию вешалок с блузками и платьями.

— И уже двадцать восемь лет как женщина, а не то что как некоторые, полтора месяца.

Капец, а мне тридцать пять. Уж мне-то могла бы и не врать про свой возраст, чай в одном дворе росли и в одной школе учились. Сомова, подойдя вплотную к кровати, кидает свой ворох позади меня. Качаю головой: вообще-то, если говорить про меня — не полтора, а два. И здесь как на войне — один день за четыре надо считать. Смотрю на подругу — не понимаю, чего она взъерепенилась… Удивленно таращусь на нее:

— Слушай , я тебя не узнаю, ты что, завидуешь что ли?

Анька останавливается прямо передо мной:

— Нет, я просто поражаюсь!

И всплескивает руками. Все-таки, значит, завидует. Вот, бабы… Беру из вороха красную блузку и кручу перед собой, прикидывая, подойдет она к нынешнему мероприятию или нет:

— Чему ты поражаешься?

— Какие кренделя порой выписывает жизнь!

Вижу, как она с недовольным видом обхватывает себя руками и отворачивается. Хочу ее успокоить — откладываю блузку, и, прихватив красное платье, поднимаюсь со своего места:

— Ань, слушай, все равно на этой собачьей выставке мне медальку не дадут.

Прикладываю тряпку на себя и смотрю на подругу — ну? Кажется, не очень. Прибрав рукой свисающие волосья за ухо, отшвыриваю платье в сторону:

— Там наверняка найдется кандидатура по достойней, чем мужик в бабьем туловище.

Теперь тянусь за полосатым платьем. Анька еще хмурится, но уже гораздо дружелюбней:

— Ну, тебе же не за туловище будут давать премию, а за то, что ты написала.

А вот это не надо. Шуры-муры — это Марго, а талант — это от Гоши. Поправляю:

— Написал, а не написала.

Сомова ехидно поддевает:

— В союзе женщин-журналисток, написал не прокатывает.

Прикладываю платье к себе, опускаю и смотрю на Аньку:

— Да чихать я хотел, что у них там прокатывает, а чего не прокатывает. Давай закроем тему, а?

Все-таки, красное смотрелось получше, снова тянусь за ним.

Сомова пожимает плечами:

— Не, ну, все-таки хорошо было бы, если бы ты ее получил эту премию.

Прикладываю платье к Аньке и смотрю, как смотрится на ней.

— Кому было бы хорошо?

— Да всем — и тебе, и журналу.

— Слушай, Ань! Ну, во-первых, я попросил — давай закроем тему. А во-вторых, если бы у бабушки что-то было бы, то она была бы дедушкой!

— Да-а-а… Прекрасная поговорка! Я даже знаю один такой пример из жизни.

Вот, задрыга! Хватаю Анютку в захват за шею:

— Все, Сомова, сейчас я тебя…

Тащу ее к кровати и заваливаю на нее. Слышу из-под себя визг и писк.

— Все!

— А-а-а…А-а-а

Оседлав сверху, хватаю ее двумя руками за шею и трясу, как грушу. Поверженный Сомик дребезжит:

— Бу-бу-де-дешь у-би-би-вать, бу-будешь сама-ма вы-выбирать се-бе-бе наря-я-я-яд!

* * *

К указанному в приглашении времени приезжаем на Шаболовку. Тетки целыми группами ползут в сторону трехэтажного круглого здания — места сбора. Ну и нам туда же. Внутри поднимаемся по лестнице на второй этаж, и я осматриваюсь по сторонам — ну, где тут заявленные феминистки? Несмотря на долгую подборку одежды, выбор оказался не слишком оригинальным — на мне светлое многопуговичное платье, так удачно купленное в первый же совместный с Анькой шопинг. Зато с такой прической как сейчас, я выхожу в свет впервые. Анюта сотворила что-то непривычное — и хвостики какие-то торчат из-под заколки, и целые длинные пряди спускаются на плечи. Вот такой получился вечерний имидж номинантки. Ну и, конечно, сумка на плече. Первым захожу в зал и замираю, пораженный обилием снующих вокруг женщин. Засунув руки в карманы платья, присвистываю от такого зрелища:

— У-у-у, сколько их здесь.

Сомова меня нагоняет и начинает тихо приборматывать:

— Гош, я тебя очень прошу.

Она что думает, я сейчас на них набрасываться начну что ли?

— Что ты меня просишь?

— Не надо ни на кого пялиться, и тем более лапать!

Удивленно таращусь на нее:

— Анна Павловна, лапают обычно неотесанные грубые мужики, а не такие творческие женщины, как я!

Гордо вскидываю голову и, укоризненно поглядев на подругу, приглаживаю рукой красиво уложенный локон.

Продолжаю крутить головой, разглядывая публику, пока мое внимание не привлекает чрезмерно общительная дама, активно беседующая то с одними гостями, то с другими. За ней торчит помощница, что-то записывающая в блокнот. Вероятно, дама и представляет организаторов этого мероприятия... Чувствую, как Анька теребит меня за руку:

— Гоша.

Шиплю ей в ответ:

— Не называй меня Гоша! Во всяком случае, не здесь.

Вижу, как организаторша делает знак своей помощнице и направляется в нашу сторону.

— Добрый день.

— Здравствуйте.

Она чуть тычет в мою сторону пальчиком:

— А вы, случайно не Маргарита Реброва?

Надо же, меня уже знает в лицо.

— Да, это я.

— Я видела вас на обложке «МЖ». Здравствуйте еще раз.

Жмем друг другу руки, я с радостным удивлением — не ожидал, совсем не ожидал, вот она — слава!

— Меня зовут Дроздова Татьяна Андреевна.

— Очень приятно.

Я снова засовываю руки в кармашки платья и оглядываюсь на стоящую рядом Аньку, надо бы ее тоже представить. Организаторша продолжает:

— Я возглавляю российское представительство Ассоциаций женщин — журналисток.

А потом слегка оглядывается, тыкая своим пальчиком теперь назад:

— А это Ольга, моя помощница.

Мы с Анькой дружно заглядываем за спину Дроздовой и киваем девушке с папкой в руках:

— Очень приятно.

— По всем вопросам можете смело обращаться к ней.

— Спасибо.

Все-таки, некрасиво Сомика оставлять без внимания, и я ее представляю этой Татьяне Андреевне:

— А это Аня Сомова, кстати, тоже журналист.

Кладу ей руку на плечо, но Анюта вдруг смущается и отворачивается.

— Она работает на радио, очень хороший человек и моя близкая подруга.

Сомова кланяется, и организаторша дежурно расцветает:

— Очень, очень приятно.

Они жмут друг другу руку, но внимание организаторши, видимо, привлекаю, все-таки, я и она поворачивается в мою сторону:

— Маргарита…

Аня подсказывает:

— Александровна.

Но мне не хочется церемоний, и я ее перебиваю, сморщив нос и протестующее махая рукой:

— А, нет, лучше просто Марго.

Подмигиваю Аньке.

— Хорошо Марго, пожалуйста, далеко не уходите, потому что минут через десять мы начнем.

Внимательно слушаю нашу хозяйку, чуть склонив голову набок.

— Кстати, там у нас напитки.

Татьяна Андреевна опять указывает куда-то себе за спину, и следует дальше своим курсом, к следующим подошедшим гостям. Вдогонку ей улыбаюсь:

— Спасибо.

Потихоньку продвигаемся в сторону столов с напитками. Но в дверях нового зала останавливаемся и смотрим назад, на прибывающую толпу с мечущейся там Дроздовой. Анюта неожиданно спрашивает:

— Слушай, ты не знаешь, чего это она на меня так пялилась-то?

Ничего такого не заметил, но хочется подружку подколоть, и я многозначительно улыбаюсь:

— Не знаю…, возможно, у феминисток словосочетание «близкая подруга» означает нечто другое.

Сомова громко фыркает, а потом кивает в сторону снующих баб:

— С чего ты взял, что они феминистки?

— Это не я, это Наумыч так считает.

Анька задирает голову вверх и выносит вердикт:

— О-хо-хо… Наумыч…, тогда конечно.

И мы идем дальше. К напиткам и бутербродикам.

* * *

Через 10 минут народ стекается в главный круглый зал, расползаясь по периметру. Подходим и мы с Анютой. Приглашенных оказывается довольно много, тем не менее, небольшой пятачок у колонн остается свободным. Сюда и выходит Татьяна Андреевна с папкой в руке.

Она громко приглашает номинанток подойти к ней. Таких, у кого в приглашениях прописано слово «номинантка» набирается человек восемь и мы, одна за другой, немного смущаясь общим вниманием, собираемся за ее спиной вдоль стены. Я встаю с краю, возле какой-то картинки в раме с подсветкой. Сцепив пальцы внизу у живота, с любопытством верчу головой и глазею на стены зала… Затем начинается представление участниц.

— Виктория Кравченко. "Женские секреты".

Она называет фамилию за фамилией, в конце концов, очередь доходит и до моей:

— И, наконец, последняя номинантка, на которой я хотела бы остановится особенно.

Сейчас про меня! Смотрю в зал, на улыбающуюся Сомову, на любопытные лица собравшихся.

— Это женщина, которая смогла изменить курс достаточно престижного «Мужского журнала». И зовут ее — Маргарита Реброва!

Улыбаюсь и чуть кланяюсь публике. И присоединяюсь к аплодисментам. Конечно не себе, а всем талантливым девчонкам, которые стоят рядом со мной. Татьяна Андреевна продолжает:

— Это прекрасные во всех отношениях женщины … Это всего лишь констатация факта…

Я отвлекаюсь, замечая появившегося на входе Наумыча. Наблюдаю, как он останавливается возле Аньки. Они о чем-то разговаривают и даже улыбаются друг другу. Когда это они успели познакомиться?

В подсознания врываются отдельные фразы нашей ведущей:

— На них не только обращают внимание, но и заставляют решать… Они все прекрасны и все достойны…

Даже не пытаюсь задумываться о чем это она. Егоров замечает, что я на него смотрю, поднимает руку и приветственно машет. Я тоже чуть-чуть ему машу, стараясь не привлекать особого внимания. Татьяна Андреевна заканчивает свою речь:

— Каждой номинантке предстоит написать эссе «Идеальный мужчина в жизни современной женщины». Для проведения задания будет отведено двадцать четыре часа и будет названа лучшая журналистка России по версии нашей Ассоциации.

Все снова аплодируют.

— Время пошло!

Вместе с другими участницами присоединяюсь к зрительницам — дальше по желанию, кто на фуршет, кто домой, кто на работу. Сомова собирается слинять домой, а я, под надзором начальника присоединиться к ней не решаюсь и так весь день не был в издательстве. Отправляюсь с Наумычем в редакцию — попробую покреативить там.

* * *

Увы, с музой сегодня плохо. Или с головой, не знаю. До позднего вечера сижу, ломая голову с чего начать, но так ничего и не получается. Тема, конечно, дает поле для воображения, но сегодня с воображением у меня туго. В прошлый раз было проще — у кого, что болит, тот о том и говорит. Сейчас у меня болит то же самое, что и тогда, но с идеальным мужчиной, а именно он цель задания, оно ассоциируется меньше всего. Сижу при свете настольной лампы и пялюсь в экран монитора. Кроме названия, на большее, творческого запала не хватает. Лениво выстукиваю на клавиатуре «Идеальный мужчина. Кто он». Не цепляет.

— Кто, кто… Дед Пихто.

Стираю строку и начинаю новую:

«Идеальный мужчина — это не просто словосочетание…».

Засовываю ноготь в рот и начинаю его грызть. Что идеальный мужчина не словосочетание это понятно, но что тогда? Уперев палец в висок, критически смотрю на полученную сентенцию, а потом снова все стираю...

— Черт, что за чушь.

Задумчиво почесав бровь, снова печатаю «Идеальный мужчина — это как идеальный газ, существует только в теории». На этом все заканчивается, и продолжения нет.

— Капец! Кому нужна твоя физика.

Откидываюсь в унынии на спинку кресла — ну не идет мысля, хоть режь!.

* * *

Потерзав компьютер еще с полчаса, и осознав всю бесплодность этого занятия, собираюсь домой. Вешаю сумку на плечо, беру портфель и с унылой физиономией выхожу из кабинета. Уйти не успеваю — мне наперерез не торопясь идет чем-то довольный Калугин:

— Марго, ты еще здесь?

— А где мне быть?

— Ну, в общем-то, да… Ты у нас готовишься стать лучшей журналисткой России!

Походу, с такими успехами, меня назначат худшей.

— Андрей, прошу, хоть ты не начинай, а?

Иду дальше к лифту, но Калуга не отстает. Продолжаю ворчать:

— Ты же знаешь, если бы не Наумыч, мне это лет сто не надо было бы.

— Вот это ты кстати зря! Я бы на твоем месте воспользовался этим шансом, тем более ты этого достойна.

— Да ладно, тоже мне нашел писаку. Три часа в монитор пропялилась и толку никакого.

— И что, вообще ничего?

— Вообще.

Подходим к закрытым дверям лифта, и я горестно сетую:

— Ноль целых, ноль десятых. Как говориться муза в отпуске или вообще уволилась….

Развожу руками:

— Ну не знаю я, как выглядит идеальный мужик!

Прямо крик души… Калугин вдруг выдает:

— Ну чего, есть еще одна ночь.

Э-э-э…Это как? Есть еще ночь, чтобы узнать какой мужик идеальный, а какой нет? Их что по ночам распознают? Что это за намеки? Вопросительно смотрю на него:

— В смысле?

— Ну, я имею в виду насчет статьи.

— Да ладно, вечером не пришло, ночью родится?

Лифт шумит где-то далеко, и мы стоим спиной к нему. Походу я его так и не вызвал. Или вызвал? Какой-то провал в памяти. Андрюха пытается внести оптимизм в мое паршивое настроение:

— Бывает и такое.

Стою в обнимку с портфелем и философствую:

— Бывает. Только у меня в последнее время, когда утром прочитаешь, что ночью написано, вообще хочется застрелиться.

Калуга понимающе смеется и предлагает:

— Ну, хочешь, я тебе помогу.

За меня статью напишешь что ли? Удивленно кривлю губы:

— Ты?

— Ну, да.

— Это как? Придешь и продиктуешь?

Он мотает отрицательно головой:

— Не... Статью будешь писать ты, я просто побуду рядом.

Рядом? Смотрю на него недоверчиво. Но сама мысль, что он будет неподалеку, будет как-то заботиться, будет слушать мои творческие потуги, будет давать советы… Как тогда, с Варькой… Неожиданно открываются створки пустого лифта. Проглатываю комок в горле и тихонько спрашиваю:

— Зачем?

— Ну, я не знаю, как зачем… чай, кофе, с мыслью определиться какой-нибудь.

Очень хочется сказать «Да». Боюсь только, что я тогда вообще ничего не напишу… Не знаю откуда такая уверенность... Или неуверенность…

— А…

Я пересиливаю себя и с грустной улыбкой отвожу глаза:

— Спасибо, Андрей, но если я облажаюсь, то уж одна.

Он не настаивает:

— Да? Ладно, тогда удачи.

— Спасибо.

— Пока.

Делаю шаг назад и оказываюсь в лифте:

— Пока.

Нажимаю кнопку вниз, оставляя Калугина там, у закрывающихся дверей.

* * *

Приехав домой, сразу бегу в душ — освежить тело, душу и мыслительный процесс. Обновиться, так сказать, чтобы с новыми силами…. Переодевшись в белую маечку с синими трениками, пользуюсь моментом пока Анечка занимается ужином, и раскладываю в гостиной свой ноутбук — инструмент творческих пыток и мучений. Начинаю выстукивать фразы, абзацы, стираю и вновь печатаю:

«Говорят что на Земле нет ничего идеального. Может оно и так, но как хочется помечтать. И если ты женщина, то помечтать в первую очередь хочется о мужчине».

Фу-у-у-ух. Рожаю с весьма скромным успехом, хотя, слава богу, не нулевым. Походу, перед этими самыми «критическими днями» тупею конкретно. Или это жалкая попытка оправдать бесталанность?

Анютка уже начинает потихоньку накрывать на стол, раскладывает приборы, бокалы, ставит бутылку вина. Пялюсь в монитор с куцыми фразами. Кажется, что-то выклевывается! Печатаю дальше:

«Кто же он такой идеальный мужчина и с чем его едят? Любящий муж, заботливый отец или и то, и другое?».

Сомова несет с кухни тарелки с чем то вкусно пахнущим и ставит их на стол:

— Гош, ну ты хоть паузу сделай!

— Подожди, пока прет!

— Ну, остынет же.

Кидаю взгляд — вареная картошка, салат, жареное мясо. М-м-м, вкуснотища…. Но прерываться не хочу:

— Ничего, после в печке разогрею.

— Блин, ты, хотя б, поделился бы.

Анька опять уходит на кухню, и я кричу ей вслед:

— Ну, пока не закончено же!

Сомова уже возвращается, неся нарезанный хлеб:

— Ну и что! Читай, что есть.

Я заканчиваю набирать последнюю фразу и сдаюсь:

— Ну, давай, зацени, хотя бы, направление.

Усаживаюсь поудобней, крепко сцепив в замок руки перед собой. Очень надеюсь на Анькино положительное мнение и от того немного нервничаю — если не понравится, не знаю что и делать тогда. Смотрю в радостном предвкушении на подругу и потом потираю ладони:

— Ты готова?

Сомова наводит последние штрихи на столе и бормочет под нос:

— Да давно уже.

Ясень пень, у нее нет такого авторского мандража как у меня. Спокойна как кашалот. Она обходит вокруг стола и садится сбоку, в кресло. Кладу ногу на ногу, ухватив рукой ступню в носке и тапке, подтягиваю ее к себе поближе и, откинувшись на спинку дивана, начинаю с самого начала:

— Ну, тогда поехали. «Говорят что на Земле нет ничего идеального».

Я уже несколько раз перечитывал, пока набирал текст, так что уже почти выучил наизусть и могу не смотреть на экран. Единственно, что отвлекает это зрелище, как Сомова интенсивно двигает своими челюстями, треская картошку и мясо. Но я продолжаю не сбиваясь:

— « Может оно и так, но как хочется помечтать. И если ты женщина, то помечтать в первую очередь хочется о мужчине».

Замечаю, что Анька перестала чавкать свой салат и это меня воодушевляет:

— «Кто же он такой идеальный мужчина и с чем его едят? Любящий муж, заботливый отец или и то, и другое? Возможно, что и первое, и второе, и третье».

Мечтательно поднимаю глаза вверх к потолку. Главное в роль хорошенько вжиться, тогда и муза прилетит быстрее. А роль сегодня — современная женщина и идеальный мужчина в ее жизни, кажется так…. Вот и надо хорошенько представить себя современной женщиной. Снова смотрю в монитор и читаю:

— «Безусловно, времена рыцарских турниров канули в лету. Когда мужчины за один взгляд любимой женщины отдавали жизнь. И стихов нам уже практически не пишут, и серенад на балконах мы уже не слышим, но...»

В порыве творческих чувств, вскидываю руки вверх, но тут меня прерывают:

— Гоша, я тебя прошу, пожалуйста.

Подавшись вперед, недоуменно смотрю на нее, автоматически убирая волосы за ухо:

— Ты чего?

— Ну, что это?

— В смысле?

— Ну, что ты мне сейчас читал?

Чего-то я никак не врублюсь и пожимаю плечами:

— Как что? Статью.

Анька вдруг всплескивает руками:

— Да? Вот это вот все сопливое… Это вот все ты называешь статьей?

Блин, как умею, так и пишу! Возмущенно веду головой из стороны в сторону:

— Слушай Ань, выбирай выражения!

— Ха, — Анька поворачивается ко мне и смотрит в упор. — Это ты выбирай выражения! Что это такое — рыцарские турниры, вообще какие-то серенады.

Она почти брызжет слюной, а мне непонятно и обидно. Неужели все так плохо? Растерянно смотрю на нее, и она меня добивает:

— Студенты журфака лучше, наверно, пишут.

— Да, ладно.

— Чего, да ладно? Это все надо стирать и писать заново!

Она вертит растопыренными пальцами перед моим носом и почти кричит:

— Бац, бац, бац, бац и ничего, будто бы ничего не сказала. Пустота!

Нет, ну не может быть, что бы я была такая тупая бездарность! Почесав бороду, пытаюсь спасти хоть какие-то понравившиеся мне мысли. Откинув рукой волосы назад, придвигаюсь к ноутбуку и пытаюсь повернуть его к Анюте экраном:

— Подожди, хотя бы вот это вот зацени. Или вот этот момент.

Но та лишь отмахивается и отодвигается на край кресла:

— Да, блин, не надо мне ничего! Что, это чушь полная, это надо стирать и писать заново, Гоша, это же абстракция!

Ну, дура, я. Тупая дура, у которой то там, то тут болит и ноет, а в мозгах пустота. Что теперь? Снова и снова нервно поправляю волосы. Вот правильно говорят — у бабы волос длинный, а ум короткий. Это про меня. Анька от средних калибров переходит на тяжелую артиллерию:

— Это о всем и не о чем! Ну, полу-набор полу-умных общих фраз каких то. Статья, она должна бить наотмаш!

Да все я понимаю, Анечка… Игорь бы за пять минут настрогал десяток статей про идеальную женщину. Но как я могу писать про идеальных мужиков, если их не существует! Тереблю подбородок, опустив глаза в монитор.

— Я, прочитав такое должна поверить, что у тебя такой мужчина есть. Даже если его у тебя нет. Понимаешь?

Она, наконец, захлопывает свой рот, и я погружаюсь в задумчивость. Не знаю, может в ее словах что-то есть... Поступить, как учил старик Роден, чтобы создать прекрасную скульптуру нужно взять мраморную глыбу и отсечь все лишнее… А чтобы получился портрет идеального мужчины, нужно взять какого-нибудь реального мужика и тоже отсечь все лишнее. Хоть Калугу к примеру взять… И отсечь ему на хрен все…, ну или почти все…, по крайней мере бесконечные разговоры о бывшей жене и регулярные тусовки с дурой Егоровой.

— Ну, кажется, да.

Сомова немного успокаивается, хотя еще и трет свои коленки руками — перевозбудилась.

— Кажется… Ну вот, чтоб не казалось — поешь, а то у тебя в мозгу ни одной калории уже не осталось.

Я зависаю, уже рисуя мысленно новый план статьи, а потом придвигаю к себе тарелку.

* * *

После ужина уже не могу усидеть на месте — свербит желание побыстрее уединиться и предпринять новую творческую попытку. Отправляюсь с ноутбуком в спальню и забираюсь с ногами на кровать. Процесс надо сказать, все равно идет тяжело — хоть по-турецки сижу, хоть откинувшись на подушки, хоть задрав ноги кверху или перевернувшись на живот, кверху попой. Медленно, но дело все же продвигается.

«Мы почему-то часто ищем своего идеального мужчину на обложке глянцевого журнала. И не понимаем, что идеальным его сделали так фотографы, гример, стилист. На самом деле идеальный мужчина даже может не знать, что он идеален».

Строчка ложится за строчкой. Наконец, переползаю на пол и сижу там, сбросив тапки — полумрак, желтый свет от бра и голубой от дисплея ноутбука. Все стучу и стучу по клавишам, рожая новые мысли, а потом стираю, правлю и снова печатаю.

Вспоминаю Калугу, галантно целующего мне руку на работе, укрывающего заботливо пиджаком после холодного душа на работе, бурно радующегося нашедшейся Алисе. Сейчас важно сконцентрироваться на его лучших качествах, не акцентировать внимания на недостатках — и все получится. Продолжаю воплощать мысли в слова:

«Он даже никогда об этом не задумывается. Он просто живет. Живет по тем законам, которые ему диктует его ум, совесть, душа».

Я вдруг вспоминаю свой самый первый, самый трудный день, и как Андрюха подхватил меня пьяненькую после банкета на ступеньках «Дедлайна», как он фотографировал меня ночью для обложки, спасая первый выпуск «МЖ». А с Вареником? Какой он был замечательный «отец» с Вареником!

«Если он приглашает тебя на чашку кофе, он действительно хочет угостить тебя кофе. А когда помогает в сложной ситуации — то поверьте, вашего спасибо ему вполне достаточно. Идеальный мужчина не умеет спекулировать».

Тут я, конечно, перегнул палку. Таких мужиков не бывает. Даже усеченный образ Калуги сюда не влезает. Ладно, оставлю пока так. Но лучше вернуться к более близким реалиям.

«Идеальный мужчина способен в одиночку растить дочь, быть отличным отцом и в то же время оставаться настоящим профессионалом в своем деле. Идеальный мужчина проявляет свои чувства без страха, без оглядки, без поправки на общественное мнение».

Вспоминаю, как Андрюха бросился защищать меня перед Мироновым и благодарно стучу дальше:

« Потому что он настоящий. Вы спросите, где его взять такого идеального? Я вам отвечу — не знаю».

Правда, не знаю. Наверно к счастью, но идеальных людей не бывает, ни мужчин, ни женщин. Но закончить нужно поэффектней. Ставлю точку:

«Одно бесспорно — раз я пищу, то значит, он существует».

Обессилено валюсь лицом вниз. Капец, слава богу, все! Завтра, в субботу, утром перечитаю, на свежую голову и отошлю Дроздовой — пусть изучает. Одно радует — впереди выходные, отосплюсь и наконец-то займусь собой. Пора и в парикмахерскую сходить подстричься и в косметологический салон заглянуть, привести ножки в порядок, и открывшееся маникюр-кафе посетить, посмотреть, что это за новое заведение объявилось в нашем районе.