День за днем (гет)

Утром спешу собраться и позавтракать пораньше — у меня есть важное дело, которое надо успеть до начала рабочего дня. Не заморачиваясь, выбираю на сегодня голубую блузку с узким вырезом — в такой я еще на работу не ходил, и серую юбку. И колготки с отливом, дабы не возбуждать Сомову с намеками про три недели без эпиляции. Сложнее с волосами, но и здесь находится выход — Анька расчесывает мои лохмы на прямой пробор, а концы предлагает убрать под блузку. Примитивно, зато эффективно. Времени нет совсем, и я соглашаюсь…

По пути в издательство, заглядываю в кондитерскую купить самую красивую коробку конфет — не столько Андрею, сколько Алисе… Успеваю удачно — в редакции еще нет ни Калугина, ни его сушеной воблы. Оглядываюсь на снующий в холле народ — не смотрит ли кто за мной, а уж потом захожу внутрь кабинета художественного редактора — конспирация, конспирация и еще раз конспирация. Это вам любой марксист — ленинист, скажет. Кладу коробку на клавиатуру Андрею и быстро царапаю послание на оранжевом клочке бумаги, лежащем рядом на столе. В общем, Алекс — Юстасу: «Наш ответ ЧЕМБЕРЛЕНУ».

* * *

Ну, а потом, как всегда — текучка, неразбериха, проблемы… И бесконечные жалобы на несогласованность и нестыковки. Как назло шеф куда-то запропастился, а к нему у меня тоже есть вопросы и их немало — грызться с Каролиной в одиночку совершенно не хочу. Очередной раз, возле Люсиной стойки, пытаюсь выяснить у нашего генерального секретаря, куда делся начальник и тут… Под звон открывшихся дверей лифта, из его глубин выплывает Егоров — в легком нестрогом костюме, розовой рубахе, с болтающимися на груди наушниками от плеера и ужасном парике. Он не торопясь идет к нам, сверкая в прореху расстегнутой рубахи волосатой грудью и раздает поклоны самодовольно улыбаясь. От неожиданности почти налетаю на него, еле успевая увернуться в последний момент и застываю, разинув рот. Я в шоке. Да, все в шоке! Похоже, последние события его сломили окончательно и бедный Наумыч слетел с катушек.

Шеф продолжает прогуливаться по холлу, наслаждаясь произведенным эффектом, а вслед за ним растет и растет толпа зевак. Я тоже плетусь сзади, пугливо посматривая на окружающих. Здесь все — и Калуга, и Люся тоже с открытым ртом, Эльвира, Валик… Наконец Егоров останавливается и оборачивается к нам. Сразу замираем в ожидании объяснений, и я, вцепившись двумя руками в свою папку, тоже жду намеков на причины необычного перевоплощения. Шеф самодовольно улыбается, загадочно молчит, а потом исчезает за дверью своего кабинета.

* * *

Немного придя в себя от шока, отправляюсь на разведку. Осторожно стучусь и на игривое «Да-да-а-а», заглядываю внутрь:

— Борис Наумыч, разрешите?

— Проходи.

Егоров стоит возле своего кресла, пританцовывая и играя бровями. Ну, точно крыша поехала. Подойдя поближе, останавливаюсь у стола, сцепив руки у живота, и жду, что будет дальше — честно говоря, даже не знаю о чем с ним в таком состоянии можно говорить. Стараюсь не смотреть на игроброва, а то точно расхохочусь.

— Ну, что скажешь?

Это он про свой новый имидж? Бросаю быстрый взгляд в сторону свисающей сосульками шевелюры, болтающихся наушников и розовой рубашечки, и тут же отворачиваюсь, опуская глаза в пол не в силах сдержать улыбку. Но отвечать надо и я снова кошу глаза на Егорова:

— А п…А вы, о чем?

Чувствую, как дрожит и срывается мой голос. Егоров хихикает:

— Ха, здрасьте!

И, обходит вокруг меня, останавливаясь позади, за спиной. А потом склоняется к самому уху:

— Только не говори, что не заметно.

Чуть оборачиваюсь. Егоров, запрокинув голову назад, театрально встряхивает волосами парика, явно наслаждаясь происходящим. Выдавливаю из себя, еле сдерживаясь:

— Да, нет, заметно в принципе.

И тут же отворачиваюсь, чтобы не прыснуть от смеха. Когда он рядом, благоухающий одеколоном и сопящий в ухо, выносить бесплатное цирковое представление труднее, и я отхожу к окну, за командирское кресло. Но неугомонный Егоров тащится, пританцовывая, следом:

— Ну, я и спрашиваю: Как?

Как, как… Какой кверху…. Облокотившись на высокую спинку кожаного кресла, оглядываю начальника сверху до низу и льстиво вздыхаю:

— Да, ничего, вроде.

Наумычу явно хочется произвести больший эффект — он опускает голову вниз, а потом резким движением запрокидывает вверх, снова эффектно взметнув волосами. Голос мой трясется от смешливого напряжения:

— Просто слегка необычно... Главное, чтобы вам было хорошо.

— Очень, хорошо!

— Хэ…Гкхм... Тогда какие вопросы.

Восторженный взгляд Егорова устремляется в пространство, в голубую даль юности, погружаясь все дальше и дальше во вспоминания. Он раскачивается из стороны в сторону, чуть не подпрыгивая:

— Представляешь, у меня такие волосы были… Уау! Уау!… Глаза голубые-голубые…

Честно говоря «Уау!» не представляю. Прикрыв глаза рукой, пытаюсь не расхохотаться. За 15 лет нашего знакомства, Наумыч, по-моему, не сильно изменился. Егоров вдруг серьезнеет лицом:

— Гхм. Так… Все!

С деловым видом он тянется над столом к интеркому, а я, прикрыв глаза рукой, наоборот, проскальзываю позади него и встаю сбоку от стола. Егоров щелкает переключателем и пытается дозваться своей помощницы:

— Люся… Люся! Алле!

Людмила не откликается, потому что, вон она в дверях, совершенно испуганная и трясущаяся. И Николай с ней рядом — видимо прихватила для храбрости. Люся осторожно кивает и продвигается на шаг ближе, оглядываясь на своего защитника. Наумыч, наконец, замечает обоих:

— А-а-а, вот вы где! Давайте, сюда — на ловца и зверь бежит. В общем, так, вот это вот — забирай.

Он со стуком переставляет с одного конца стола на другой пузырек со своими колесами.

— Я здоров как бык! И морально, и физически.

Порывшись в глубине ящика, кладет рядом стопку облаток, связанных резинкой.

— С глаз долой!

Разошелся не на шутку. Интересно, какая муха с утра его укусила? Хотя ход с колесами, одобряю руками и ногами — до добра они его не доведут. Люся пытается что-то пробормотать под нос:

— А…

Но Егоров неудержим — передумав, хватает пузырек назад:

— Нет, подожди, вот это все-таки оставь. А это, давай, давай убирай!

— Борис Наумыч.

Егоров протестующе выставляет ладонь вперед:

— Убирай, я сказал! И собери всех на совещание.

Он опять закидывает голову вверх, шикарно встряхивая париком. Стою, вся сжавшись, стиснув руки на груди. Если он еще раз так сделает, ей-богу не выдержу, расхохочусь. Люся, так и не взяв в руки Егоровские богатства, оглядывается на Колю и неуверенно тянет:

- А всех ваших или…

Наумыч раздраженно переминается с ноги на ногу и напрягает голос:

— У нас что, немцы в городе — ваших, наших. Сказал всех, значит все — поняла?... Гххх... Все!

Он идет к выходу, но, проходя мимо Николая, вдруг делает резкий выпад рукой — туда, ниже пояса.

— Кххх!

Бедный курьер, не ожидавший такого подвоха от главного человека в редакции, испуганно сгибается, уходя от удара. Рука Егорова тут же меняет направление, устремляясь к Колиному подбородку.

— За испуг — саечку!

Николай ошарашено замирает, не в силах придумать адекватный ответ. И я его понимаю... Стоящая рядом Люся, провожает взглядом удаляющуюся фигуру и жалобно стонет:

- А мне его искренне жаль.

Наш курьер, видно очухавшись, начинает философствовать:

— А чего жаль то? Надо было жене вовремя клапан перекрыть вот и все.

Это он о чем? Тоже мне знаток человеческих отношений. Про секс что ли? Типа, по бабски — не дам, голова болит? Или про финансы? В любом случае не тебе, сопливому, судить о таких вещах.

— Слушай ты, мужчинка. Ты когда женишься, у тебя будет такая возможность!

Пришел тут, языком чесать. Клапан он будет перекрывать… У тебя и клапана то еще никакого нет, а туда же. Рявкаю на недоделанного психолога:

— И найди себе занятие, а то я тебе его найду!

Разворачиваюсь идти вслед за Наумычем, но Николай пытается еще что-то вслед вякнуть. Наверно, из духа противоречия:

— Так сказали, все на совещание.

Конечно, будет грубо, но надо товарищу указать его место. Разворачиваюсь и четко выговариваю:

— Все, кроме охранников, уборщиц и курьеров.

И иду дальше.

* * *

Оперативка начинается вовремя, но это единственное, что ее напоминает. Нет, конечно, все расселись как всегда — я, Антон, Валик по одну сторону стола, Эльвира по другую, у стены с телевизором топчутся Андрей с Галиной и о чем-то перешептываются, Егоров тоже, как и бывало не раз раньше, расхаживает по залу позади кресел. Но все остальное больше похоже на цирк. Наумыч, в розовой рубахе, потряхивающий париком и пританцовывающий, заставляет присутствующих регулярно прикрывать руками усмешки и отводить глаза в сторону. Хотя вопрос на повестке, серьезней некуда.

— И что, марксисты — ленинисты, я так понимаю, что ситуация у нас неблагоприятная?

Изящным жестом он поправляет прядь у уха и приглаживает искусственную шевелюру:

— Следующий номер на носу, а у нас и конь не валялся?!

Вижу, как Зимовский надувает щеки, боясь расхохотаться, и отворачиваюсь. Но Егоров замечает реакцию Антона:

— Антон Владимирович, вы мне что-то сказать хотите?

— Да Борис Наумыч, дело все в том, что вы с Каролиной Викторовной…

Егоров перемещается за нашими спинами поближе к Зимовскому, а потом снова закидывает голову назад, тряся гривой и заставляя Зимовского сбиваться.

— ...Задекларировали вчера, что я... ну, Кривошеин… гхм… Калугин…

Прикрываю низ лица рукой и отворачиваюсь в сторону, не желая видеть ужимок Егорова — боюсь, право, расхохотаться в голос. А тот стоит совсем рядом, опираясь на наши спинки кресел, а потом нависает над Зимовским:

— Меня не интересует, что было вчера, меня интересует наше сегодня. А оно, как вы понимаете, призрачно и туманно.

Он опять идет к окну. На самом деле не все так плохо — мы, конечно, затянули с начинкой, но это не наша вина и все-таки потихоньку выправляемся. Если особо нам не мешать. Поэтому вмешиваюсь в разговор:

— Борис Наумыч. Ну, я бы так не сгущала бы краски на вашем месте.

Егоров изящным жестом вытирает губы, останавливается возле меня и наклоняется, сопя, к уху. Пока не начал песочить тороплюсь добавить, срываясь на смех:

— Мы, конечно, немножко отстаем, но это же не критично?

Опускаю голову вниз и снова закрываюсь рукой, пряча улыбку. Наумыч поджимает губы:

— Это вы сейчас так говорите, а потом будете на себе волосы рвать!

Напоминание о волосах, заставляют Зимовского прыснуть, а за ним и все начинают тихонько смеяться, отворачиваясь и пряча усмешки. Свободная рука Егорова зависает где-то вверху, продолжая свою изящную жизнь, а он делает удивленные глаза:

— Чего? Я не понимаю, чего сейчас смешного сказал!

Антон пытается его успокоить:

— Да нет, Борис Наумыч, это мы так…

Но новый перл вызывает приступ откровенного смеха буквально у всех:

— Так! Репутация журнала висит на волоске!

Сижу, обмахиваясь рукой как веером. В таких дозах смеяться противопоказано. Егоров, не понимая, что происходит, ищет глазами, хотя бы одного вменяемого сотрудника:

— Я не понимаю всеобщего веселья. Господи, кто-нибудь, мне объяснит?

Наконец, он выбирает Галину для своих вопросов и перемещается к ней:

— Любимова!

Та прячется за раскрытую папку.

— Да, Борис Наумыч?

— Ты чего, чем-то смешным сейчас занимаешься?

— Я статью обрабатываю.

Дрожащий голос Гали выдает ее желание расхохотаться. Егоров не отступает:

— Какую статью?

Зима со своего места подает голос:

— Про конкурс парикмахеров.

И ржет, собака страшная, подавая другим пример. Егоров меняет направление и переходит к Антону.

— Зимовский, вы сейчас хотите со мной посоревноваться в остроумии?

Галя тащится вслед бедному начальнику не переставая хихикать:

— Борис Наумыч, но это действительно так!

К ним присоединяется и Андрей, сверкая улыбкой и слезящимися от смеха глазами:

— Нет, серьезно, я даже фоторепортаж делал!

Ну вот я же говорю — все не так плохо. Егоров, отчаявшись, машет рукой на нашу гопкомпанию:

— Ладно, ладно все марксисты — ленинисты.

Он вновь задирает голову и встряхивает куцей гривой:

— Повеселил вас, ну и хорошо. А теперь — вперед и с песнями… Не сидеть! Работать.

Полный достоинства он выходит из зала, а мы уже не можем больше сдерживаться. Зимовский, вылезая из кресла, хохочет в голос:

— На волоске, ха-ха-ха…

Я, опустив голову вниз, прячу улыбку где-то там. Эльвира, уронив голову на стол, тоже хихикает. Все, хватит — надо заканчивать балаган и идти работать. Наконец, тоже выбираюсь из кресла, открываю свой ежедневник, впервые на этой оперативке и листаю в поисках сегодняшних дел. Выставка... Это не то, это было на прошлой неделе. Встреча с обувщиками… Вчера встречались. Косметологический кабинет… Это вообще на выходные. Хотя Люся с утра косилась на мои ноги. Наверно опять Тинто Брасса вспоминала. Что же там у нас на сегодня — то. А вот 25 июня, четверг, обведено в кружочек.

— Так, стоп — машина. Народ…

Растерянно обвожу взглядом всех, кто еще остался:

— Сегодня же 25-ое?

Валентин, продолжая радоваться жизни, подтверждает:

— Ну, да, с утра было, а что?

— Ничего!

Перевожу взгляд с Валика на Эльвиру и обратно:

— У Наумыча, сегодня, день рождения!

Смех сразу смолкает.

* * *

Народ, охая и ахая, покидает зал заседаний, ну а я, прежде чем что-то предлагать и креативить по поводу празднования, отправляюсь к секретарской стойке — кому не знать о вечерних планах начальства, как не секретарше.

— Люсенька, заинька, Борис Наумыч никуда не собирался в конце дня? Никаких важных встреч на вечер нет?

Людмила со вздохом качает головой.

— Никак нет, Маргарита Александровна. Он вообще какой-то чудной сегодня.

— Сделай так, пожалуйста, чтобы их и не было. Понимаешь?

— Понимаю.

— Я тебе чуть попозже объясню.

— Понимаю. А что случилось?

Вижу, как Валик и Галина с Эльвирой пробираются на кухню.

— Позже Люсь. Я сейчас.

Спешу вслед за троицей — пора и им дать ЦУ… До меня доносится звук телефонного звонка, и я оглядываюсь — правильно Людмила все поняла или нет? Никаких встреч на вечер! Ну, а на кухне, у народа, увы, один бубнеж и никаких творческих идей. Валик зудит:

— Слушайте, точно, сегодня же Наумычу полтинник. Как я так тормознул, а?

Галя еще более категорична:

— Не ты один. Ни одна сволочь не вспомнила.

— Да, весело.

Продолжаю наблюдать за Людмилой, одним ухом пытаясь уловить ее разговор, а другим, прислушиваясь к болтовне за спиной. Эльвира присоединяется к стенаниям:

— Уж веселей некуда! У нас тут и так здесь сплошной позитив, еще родной коллектив проявил чуткость и внимание.

Наконец поворачиваюсь к ним:

— Слушайте, народ! Ну, хватит вам пеплом голову посыпать. Солнце еще не село?

Любимова и правда перестает убиваться и меня поддерживает:

— Логично. Можно вечером всей толпой поздравить! Это даже лучше.

— Короче!

Обвожу взглядом присутствующих и резюмирую:

— Вечером, вся общественность должна быть в баре!

Тычу большим пальцем себе за спину, в холл:

— А Наумыча, я беру на себя.

Кривошеин начинает мяться:

— А-а-а... Слушайте, а как на это Каролина посмотрит?

Галина на него рявкает:

— Криво! Пусть как хочет, так и смотрит.

— Естественно, вам то все равно, вы ей не подчиняетесь.

Сложив руки на груди, удивленно таращусь на этого труса.

— А тебе, что она сделает?

— Мало ли... Я не знаю.

Эльвира тоже пытается надавить:

— Короче, ты пас, да?

Наш напор и усилия не пропадают зря и Валик, начинает отрабатывать назад, хотя и вяло:

— Да нет почему, я…

Галина перебивает:

— Валик, что ты мямлишь? Ты участвуешь или нет?

Наконец, он решается:

— Участвую!

Тут и я вмешиваюсь:.

— Молодец, умный мальчик. Вот и займешься культурной программой.

— Я?

Ну, а кто же еще, с таким-то опытом.

— Ja, ja, naturlich. Ты же у нас настоящий кореец!

Кривошеин ошалело глядит на меня:

— Какой еще кореец?

Усмехаюсь, а девчонки начинают ржать.

— Ты же, на этом деле, собаку съел?!

Лед тронулся. Разворачиваюсь и, под хохот Мокрицкой, помахивая записной книжкой, отправляюсь дальше — есть еще пара организационных моментов.

* * *

Есть повод заглянуть к Андрею, и я его использую. Для проформы стучу в распахнутую дверь и захожу внутрь.

— Можно?

Калугин творит за компьютером, при свете настольной лампы. Не отрываясь от своих бумаг, он не глядя кивает:

— Да, конечно.

Подхожу к столу:

— Слушай, Андрей, ты сейчас не очень сильно занят?

Не поднимая глаз, он пожимает плечами:

— Ну работа есть, а что?

— Уделишь мне пару минут?

Он бросает быстрый взгляд, снизу вверх, и поднимается:

— Не вопрос.

Калугин обходит вокруг меня, чтобы встать рядом, а я как подсолнух разворачиваюсь, следуя за ним, а потом присаживаюсь, с виноватым видом, на край стола, уронив вниз, на колени, руки, вцепившиеся в ежедневник — на самом деле у меня ничего сверхсрочного и сверхважного нет — просто хочется поболтать в спокойствии и наедине, без Наташ, Галь и Каролин.

— Слушай, мне что-то в последнее время, Наумыч очень сильно не нравится.

— Ну, мне тоже не нравится.

Андрей, кажется, сейчас тоже не прочь поговорить — подернув брючины, усаживается напротив, прямо на столик, стоящий у стены.

— Он явно на грани стресса — вроде улыбается, а такое ощущение, что сейчас заплачет.

Калуга вздыхает:

— Ну, что ты хочешь — развод это дело такое. Потом, кто его надоумил с этим париком?

Да никто. Это уже на грани психоза.

— Как кто Андрей, ты что, не видишь, что это истерика? И прорвать она может в любой форме, в любое время!

Тряхнув сокрушенно головой, замолкаю. Калугин поддакивает:

— Ну да, это точно.

Теперь главное:

— Слушай, у Наумыча сегодня день рождения!

Андрей сначала недоверчиво тянет:

— Да, ладно.

Утвердительно моргаю, заставляя и его самого прикинуть в уме и вспомнить.

— Елки — палки, точно!

— Вот мы хотели, после работы сегодня, его заманить в бар…Н у…, пусть хоть немного развеется!

— Это правильная идея, классная, это нужно, да!

Мне очень хочется, чтобы Андрей сегодня никуда не убегал с Егоровой, а тоже поучаствовал вместе со всеми… И со мной, в частности.

— Ты бы не мог взять на себя почетную миссию по выбору подарка?

— Не вопрос. Только чего дарить, у него все вроде есть?

— Точнее было. Но не заморачивайся — тут, главное, внимание скорей.

Сползаю со стола, и Андрей тоже слезает со своего. Мне вдруг, кажется, что Андрей собирается что-то сказать. И совсем не про Наумыча. Может быть опять про Наташу. Испуганно отвожу глаза в сторону, и тихонько продвигаюсь в сторону выхода:

— И главное, не покупай ему фен.

Андрей улыбается:

— Это уже не смешно.

Оглядываюсь:

— Согласна.

И пытаюсь продолжить свой путь, но слышу:

— Послушай, Марго.

Поворачиваюсь к нему, лицом к лицу, и что-то внутри замирает и ждет:

— Что?

— А..., м-м-м…

Он стоит, опустив руки вниз, как плети и никак не начнет.

— Спасибо тебе большое, за ответный подарок.

Невесело хмыкаю:

— Да-а-а…, кушай на здоровье.

Снова разворачиваюсь к двери, и утыкаюсь носом в Егорову. У той на лице счастье, нежданная радость и восторг. Так я и поверила.

— Ой, здрасьте.

Она проскальзывает мимо меня к Калугину и буквально повисает у него на шее:

— Привет, родной!

И тут же целует его. Родной не скрывает теплую улыбку при виде невесты и тоже тянется поцеловать ее в ответ:

— Привет.

Стою, опустив голову вниз, и не могу сдвинуться с места — как же нам было вдвоем хорошо еще минуту назад и как мне неуютно теперь. Наконец, оглядываюсь на счастливую парочку:

— Ладно, если что, звони.

— Договорились.

Мне хочется побыстрее убраться от всего этого уси-пуси с поцелуйчиками и сладкими улыбочками, но Наташа меня тормозит:

— Марго, подожди.

Приходится задержаться и ждать, что же будет дальше. Егорова оглядывается на Андрея, потом снова смотрит на меня.

— Я хочу тебя искренне поблагодарить.

— За что?

— За отца. Мне Галя только что сообщила и я думаю, что этот вечер ему просто необходим, спасибо тебе большое!

Надо же, иногда и у нее просыпаются человеческие чувства. Смущенно прижимаю одну руку к груди, а другая тянется сама подправить волосы.

— В принципе, не за что.

Наташа снова оглядывается на Андрея:

— Ну как это не за что? Ну, конечно, есть за что.

Она так часто смотрит на Калугу, что я начинаю думать, что все ее слова адресованы вовсе не мне.

— Ладно, дел как у дурня фантиков. Извините, мне надо бежать.

Взмахнув ежедневником, тороплюсь уйти.

* * *

Интригу удается сохранить до самого вечера. Чего там накреативил Кривошеин в части развлечений еще не знаю, но фуршет с вином и закуской заказан и накрыт в «Дедлайне». Конец рабочего дня караулю практически у дверей в кабинет и как только вижу Егорова, направляющегося с портфелем к выходу, вешаю на плечо сумку и тороплюсь нагнать начальника:

— Борис Наумыч.

— Да?

Доверительно касаюсь его спины, чуть приобняв.

— Вы не сильно торопитесь?

Егоров останавливается и смотрит на меня с грустью:

— Разве что на кладбище.

Ничего, ничего сейчас мы исправим это похоронное настроение. Смущенно тереблю себя за ухо:

— Борис Наумыч, я, конечно, приветствую черный юмор, но не до такой же степени.

— Извини, с белым пока туго. Чего ты хотела со мной спросить?

Грустит старик, грустит… Это ж надо придумать — «со мной спросить».

— А... А может, в типографию, спустимся? Там, в принципе уже обложка готова, можем глянуть.

Мы уже подходим к лифту, и я тянусь нажать кнопку вызова.

— Марго, я готов с тобой спуститься, хоть в ад.

Он печально оглядывается назад, обводя взглядом холл и остающихся здесь сотрудников. Так грустно это говорит, что у меня даже сердце щемить начинает.

— Борис Наумыч!

— Ладно, ладно, не буду. Пойдем, посмотрим, что у нас там с обложкой.

Со звоном открываются двери лифта, и Наумыч заходит внутрь, я же срываюсь с места в другом направлении…

— Секунду!

Cпешу к Люсиной стойке, к Людмиле с Галей и шепчу им сигнальную фразу — всем сбор:

— Девочки, давайте!

А потом бегом назад в лифт:

— Иду, бегу, бегу, бегу.

Заскакиваю внутрь лифта, и двери закрываются.

* * *

Посещение типографии и рассматривание макета обложки занимает от силы минут пятнадцать. Думаю, народ уже собрался в «Дедлайне» и пора приступать к задуманной церемонии. Покидаем производственный грохот и шум и пока едем на лифте вниз, Наумыч продолжает стонать о своем, о наболевшем, в основном о неурядицах с женой. Сложив руки на груди, приваливаюсь к стенке лифта и сочувственно ему киваю. Но кажется ему этого недостаточно:

— Ты не понимаешь, Марго, ну, не понимаешь меня.

Его взгляд обращен куда-то вверх в надлифтовое пространство, а может и еще выше.

— Я ни в чем не собираюсь перед ней оправдываться.

Он уже привычным жестом встряхивает париком, откидывая волосы назад, но я уже не смеюсь, мне его жалко.

— Какать себя на голову, я тоже не позволю!

Капец, то про похороны, то про развод. Сейчас нужно на положительное настраиваться, на банкет и поздравления. Сочувственно поднимаю брови, морща лоб:

— Борис Наумыч, давайте сменим тему и спустимся в бар на секундочку.

— Давай, только ты толком так мне и не объяснила, чего мы туда идем.

— Сейчас…, сейчас все увидите.

— У меня все есть в кабинете.

* * *

Все-таки, он поддается моим увещеваниям, и мы быстрым шагом заходим в «Дедлайн». Хотя и вижу, как ему неохота — еще на входе Егоров бросает взгляд на наручные часы, видимо прикидывая сколько времени он здесь может потратить. Но я его подталкиваю под локоть и в спину, заставляя двигаться вперед, в бар. Как только заходим в общий зал, раздается крик Кривошеина:

— Три, четыре!

Здесь целая толпа наших сотрудников, сгрудились вдоль столов и барной стойки. И все наряженные, разряженные — Валик в красном парике, Зима в пиратской треуголке, Люся в красной ковбойской шляпе, Эльвира с какими-то торчащими глазами на пружинках, Николай в красной бумажной шапке с большой звездой и прочие, прочие, прочие. И еще вокруг шарики, шарики, блестки, украшения! В общем, полный фейерверк и красотища! Ну, молодцы, ну, подготовились! Начинаются дружные песнопения:

— С днем рождения тебя, с днем рождения тебя!

Егоров ошарашено идет среди поющего народа, сложив ладони перед собой словно в молитве.

— С днем рождения Борис Наумыч, с днем рождения тебя!

Я уже смешалась с толпой и радостно аплодирую со всеми вместе. Шум, гам, веселая суета. Галина дует в какую-то детскую гуделу, которая раскручивается сразу в два рога, а потом скручивается назад. Валик бежит вокруг стола, заставленного шампанским и бутербродами. У него в руках большой букет цветов и он театрально подносит его расчувствовавшемуся юбиляру. Полтинник — это вам не хухры — мухры, а хрю-хрю. Егоров тут же в ответ лобызает щеку Кривошеина. А потом лезет целоваться Любимова, потом Мокрицкая. Все орут и скачут, хохочут и веселятся. Счастливый Наумыч с охапкой цветов качает головой:

— Ну вы даете, спасибо большое.

* * *

Начинается самый интригующий этап — вручение подарков. Отделов то много, а еще есть бухгалтерия, типография, кадры. На столе быстро растет гора коробок и коробочек. Наумыч, хлопнув в ладоши, складывает молитвенно руки и с чувством произносит:

— Как я вам всем благодарен, спасибо большое.

Стоящий по другую сторону от Егорова Кривошеин ловко выхватывает из-за спины бумажный пакет:

— А это от типографии!

Егоров засовывает внутрь нос и громко хохочет, а потом предлагает близстоящим дамам заглянуть внутрь. Эльвира с Люсей тут же пользуются такой возможностью, но что там мне не видно.

— Они... Они в своем репертуаре!

Мокрицкая извлекает из-за спины небольшой футляр и тоже протягивает шефу:

— А это от нас.

Наумыч открывает коробку и смотрит, что там.

— Черт возьми… Я по два часа не могу выбрать, а тут раз и подошли!

Оказывается внутри темные очки с круглыми стеклами, и он тут же цепляет их на нос, хохоча. В них, в своей розовой рубахе и парике он сильно смахивает на кота Базилио. Все наши аплодируют, а Эльвира добавляет:

— Носите на здоровье.

Торжественная часть подходит к завершению, похоже Андрей в подарочном магазине заблудился, и я приглашаю изголодавшийся народ ко второй части мероприятия:

— Ну что, все к столу, прошу.

Галя пытается перекричать шум:

— Общественность налетай.

Но все и так уже услышали и устремились к халяве, расставленной на узких столах, выставленных в длинный ряд в центре зала. Отвожу Мокрицкую в сторону от бурлящего фуршета.

— Слушай Эльвир, ты случайно Калугина не видела?

— Нет, а что?

— Да он должен был подарок от нас принести.

— Зачем?

— Как, зачем?

— Мы же уже подарила очки.

— То вы.

— Ну, если деньги девать некуда…

Она разворачивается и торопится к столу, пока там еще что-то осталось. Я же смотрю на наручные часы, а потом на вход. Похоже, ждать бесполезно. Наташи тоже нет, значит, все-таки, они где-то тусят вместе. Мимо пытается прошмыгнуть Валентин с тарелкой и я его торможу.

— Валик!

— Да?

— Ну, и где твоя развлекательная программа?

— А… Ну, так это, в пути.

— Ты хоть заранее предупреди.

* * *

Полчаса спустя веселье в самом разгаре, народ топчется по залу, пьет, танцует, а я брожу в одиночестве, как неприкаянная и, время от времени, пытаюсь дозвониться до Андрея. И все мимо. Может что-то случилось? Вдруг чувствую, как кто-то тянет сзади меня за локоть и оборачиваюсь. Ну слава богу, это Калугин, ничего не случилось — наоборот, принаряженный, в костюме. Радостно ему пеняю:

— А, вот ты где, а я тебе набираю.

— Возникли кое-какие нюансы, извини. Сверхъестественного ничего выбирать времени не было, поэтому презент так себе.

Он показывает мне коробку с галстуком. Да какая разница, сойдет, главное он здесь, и без своей выдры. Спешу успокоить Андрея:

— Неплохой галстук, Наумыч такие любит. Ну, и сколько с меня?

— Нисколько. Слушай, я побежал у меня ребенок.

Ну, да, Алиса…Наверно Ирина Михайловна не смогла посидеть… Хотя у меня большие сомнения в правдивости его слов — это он к дочке так нарядился? Или в универмаг за подарком?

— Как, побежал? А подарок подарить?

— Я тебя очень прошу, поздравь без меня... Ну ладно, скажи от меня там и …

Он что-то невнятно бормочет, старательно отводя глаза. Вглядываюсь в его лицо:

— Что-нибудь, случилось?

— Ничего не случилось, я тебе потом все объясню. Все, я побежал.

Все-таки, к Егоровой. Хм, а ведь говорил, что врать не умеет. Но уйти Калуга не успевает — к нам подскакивает сам юбиляр с бокалом в руке:

— Так, Марго… Ты, где пропадала? А ну-ка, бегом танцевать — это приказ!

Нигде я не пропадала, все время торчу перед глазами. Отреагировать не успеваю, Андрей перехватывает инициативу:

— Борис Наумыч, разрешите мне вас поздравить.

Он выдвигается вперед, а я оказываюсь у него за спиной. Егоров, со сдвинутыми вверх темными очками, вдруг с недовольным видом отворачивается и отмахивается от Калуги:

— Нет, нет, давай попозже. Сейчас, я занят. Все!

Тот с растерянным видом стоит, шлепая губами, а я уже просекла, что это очередной праздничный креатив и жду продолжения. Егоров начинает хохотать:

— Ха-ха-ха…, шутка. Ты чего не врубился что ли?

С улыбкой наблюдаю за ними обоими. Андрей облегченно вздыхает:

— Борис Наумыч, ну вы так натурально сыграли! Вам бы в кино сниматься, ей-богу.

Егоров, довольный похвалой, забирает из рук Калугина коробку с галстуком и, изображая восторг, поднимает ее, рассматривая, на уровень глаз.

— О-о-о, спасибо дорогой.

— Поздравляю.

Наумыч поворачивается ко мне и игриво шевелит бровями:

— Я тебя жду.

А потом протискивается между нами и бросается в народ веселиться дальше. Мне, конечно, немного обидно, что Андрей предпочитает покинуть меня и наше веселье, и отправиться в общество Егоровой.

— Что совсем не можешь остаться?

— Не могу, я пообещал.

Понятно, кому пообещал. Уже догадалась, не дура. Отвожу глаза в сторону:

— Ну… Иди, раз пообещал.

Он продолжает смотреть на меня:

— Пока.

Молчу в ответ, и он, развернувшись, идет прочь. Ну, а я, сложив руки на груди, продолжаю смотреть вслед. Потом опускаю грустно взгляд вниз — вот мы уже и врем друг другу. Я, пугаясь и скрывая, что чувствую к нему, он тоже, пугаясь и скрывая, что чувствует к Наташе. В руке начинает трезвонить телефон. Это Сомова и у нее какой-то зашуганный голос:

— Алло, привет, а ты где сейчас?

Сквозь шум и музыку кричу, напрягая голос:

— Ань, долго объяснять. Давай, потом. Увидимся — расскажу.

— А, понятно... Слушай, я хотела попросить заехать за мной, я на радио.

— Слушай, Ань, у нас тут мероприятие.

Прикрываю трубку рукой, пытаясь хоть чуть-чуть оградить ее от шума:

— Тут с Наумычем такой кавардак. В общем, давай созвонимся часика через полтора, ладно?

— Да, нет, ничего страшного, не заморачивайся.

— Тогда увидимся дома?

— Да. Увидимся дома, давай, пока

— Пока.

Захлопываю крышку мобильника и иду к столу — надо что-нибудь выпить и взбодрить народ тостом.

* * *

Накушавшись и выпив, толпа жаждет развлечений. Отрываться от коллектива ни к чему, я тоже нацепил себе на голову какие-то жуткие синие торчащие уши и уже не выгляжу белой вороной среди массового маскарада. Кривошеин, прибежав от входа в «Дедлайн» сюда в зал, дает мне сигнал, и я прикрываю ладонями Наумычу глаза. Тот вопит, растопырив руки в стороны:

— Все, я ничего не вижу!

Валик отсчитывает секунды до старта:

— Клиент готов?

— Всегда, готов!

Кривошеин дает отмашку и кричит:

— Понеслась!

Разворачиваю начальника лицу к выходу и громко объявляю:

— Surprise!

От дверей к нам направляется целая орава цыганок и аниматоров, с подносом с рюмкой водки и песнопениями:

— Боря, Боря, Боря…Боря, Боря, Боря…Боря, пей до дна.

Егоров снимает рюмку с подноса и, запрокинув голову, пьет.

— Пей до дна, пей до дна, пей до дна…

Все наши вокруг и я тоже, хлопаем в такт и подпеваем:

— Пей до дна, пей до дна…

Осушив рюмку, Наумыч с размаху бьет ее об пол и понесло-о-ось. Все смешалось — цыгане, аниматоры, «МЖ»-шники. Лопаются шарики, бьются литавры, жонглеры кидают свои булавы друг в друга, скачут акробаты. Егоров накидывает себе на шею и руки какие-то большие пластмассовые кольца и тоже изображает из себя циркового артиста. Зима орет:

— Браво, Борис Наумыч!

Замечаю у барной стойки Любимову рядом с цыганкой. А-а-а, небось гадают, вон она руку Галине смотрит и что-то говорит. С улыбкой направляюсь к ним и встаю рядышком. Никогда раньше не верил всем этим магам, цыганкам и прочим проходимцам и проходимкам. Интересно, что она увидит на моей руке — видимо будет петь, как и всем любопытным дурам, про скорую любовь и кучу детей. Надо будет у нее про прошлое спросить — еще смешней получится! Они уже закончили между собой и Любимова благодарит:

— Спасибо.

Так что чуть наклоняюсь вперед, выглядывая из-за Галины, и прошу:

— А мне погадаете?

Галя отступает, смешиваясь с толпой, и я занимаю ее место. Цыганка весело отвечает:

— Чего ж не погадать.

Кладу обе руки на стойку перед собой, не зная, какая из них понадобится. В тусклом свете белый перламутр на пальцах блекло отсвечивает.

— Давай руку милая, давай.

Цыганка берет мою левую руку по удобней, разглядывает ладонь, скребет по ней своим ногтем. С улыбкой жду сентенций насчет мужа и детей, но цыганка медлит и почему-то улыбка сползает с ее лица, а потом она испуганно смотрит на меня. Это напрягает и мое веселье испаряется:

— Что?

Левая рука помнится это то, что было прописано при рождении. Неужели она действительно там что-то углядела? Цыганка просит другую руку:

— Вот, эту.

Протягиваю теперь правую ладонь. Кажется, там наоборот, линии ложатся, как получилось по жизни. Теперь цыганка берет обе руки в свои руки и поворачивает ладонями к себе. Меня это уже серьезно заставляет занервничать — что она там видит? Что? Не выдерживаю:

— Да, что такое?

— Это не твои руки.

— Как, не мои?

— Это руки другого человека!

В каком смысле другого? Гошины?

— Подождите.

Цыганка испуганно отступает вглубь полутемного зала, и я дергаюсь за ней:

— Подождите, скажите, что вы там увидели?

Но та уже торопливо идет к выходу:

— Нет, не могу.

Спешу за ней, чтобы не упустить:

— Ну, подождите, я заплачу!

— Да нет… Нет…. Не надо, не надо…

— Ну, постойте.

Когда я выскакиваю вслед за ней на улицу, она уже садится в такси.

— Ну, подождите же!

Машина отъезжает от тротуара, а я остаюсь стоять, рассматривая свои ладони. Господи, что же ее так напугало?

* * *

Конечно, уже не до веселья — возвращаюсь назад, забрать сумку и сразу на радио за Анькой. Пока едем, кручу ситуацию и так, и эдак… Это что же получается — цыганка увидела в моих руках, во мне самом, не какую-то непонятную бабу без прошлого и будущего, а… Гошу? Точно, Гошу! И это заставляет погрузиться в такие дебри предположений и фантазий, что оторвать меня от размышлений не в силах даже непрерывное бормотание Сомовой. Анька трендит то про звонки своего маньяка, то про совместный поход с Маратом в милицию, и даже про попытку наших доблестных органов отловить телефонного хулигана. Да-а-а... Чувствуется — подруга на грани истерики.

Наконец, мы дома. Бросив сумку на диван в гостиной и даже не переодевшись, отправляюсь на кухню поставить чайник. Перво-наперво надо успокоить подругу — просто иначе с ней говорить бесполезно. Зеленый чай — лучшее средство для успокоения от маньячных страхов. Когда вода закипает, сияя синей подсветкой пузырьков, и чайник отключается со щелчком, снимаю его с подставки и заливаю пакетик в чашке. Сомова кричит из гостиной:

— Гош, спасибо тебе. Ты извини меня, что я тебя дернула, честное слово я просто уже на пределе.

Возвращаюсь в гостиную. Аньке, конечно, сейчас важней моя поддержка, а не груз новых непоняток — вон как она пригорюнилась, сидит вся скрючившись на диване и закрыв руками лицо. Но мне больше не с кем поделиться и обсудить невероятное сегодняшнее происшествие. Сомова, подняв на меня голову, продолжает хныкать про свои тяготы:

— Вообще не могу, прямо, мысли в кучу собрать.

Ставлю чашку перед ней и усаживаюсь на боковой модуль дивана. Она благодарит:

— Спасибо.

— Гхм, Ань, я понимаю, конечно, что советовать легко, но ты постарайся расслабиться. Тем более, что есть заморочки и посерьезнее.

Сомова испуганно смотрит на меня и, кажется, бледнеет:

— Что, он тебе тоже звонил?

Замкнуло девчонку конкретно.

— Да, не хватало еще.

Аня прихлебывает из чашки варево и вопросительно смотрит на меня:

— А что, тогда?

— Ну…, мне сегодня цыганка по руке гадала.

Исподлобья бросаю косой взгляд на Сомову — интересно, как она прореагирует, посчитает бредом и ерундой?

— И сказала, что я — это не я.

Сомова ошалевшая от своих маньяков, только шепчет:

— Какая цыганка?

— Ну, у Наумыча сегодня был день рождения, и Кривошеин привел агитбригаду.

— Агитбригаду?

Тупит по черному. Пытаюсь оживить мыслительный процесс:

— Ну, все эти клоуны, жонглеры … И среди них была цыганка.

Сомова хоть пока и не въезжает, но все же кивает:

— Ну?

— Ходила, людям по рукам гадала. Ну и я свою, сунула.

Вижу уже в глазах интерес:

— Ну и что она сказала?

— Я же тебе объясняю — сказала, что не твои это руки и вообще, нет такого человека.

Многозначительно смотрю на нее — был человек, Игорь Ребров, и его не стало! Только руки есть и ноги волосатые. И еще появилось тулово, без роду, без племени. Сомова обалдело смотрит куда-то в пространство:

— Хэ… Ничего себе.

Сижу, уперев руки в бедра, и не знаю, что еще добавить. Анька тянется к столу отставить чашку в сторону:

— Подожди, подожди, подожди…

Потом вскакивает с дивана и даже крутится вокруг оси:

— Так это же прекрасно!

Мне непонятно ее воодушевление и я с опаской посматриваю на подругу.

— Что, прекрасно?

Анюта, загоревшись какой-то своей идеей, обходит вокруг дивана и встает позади него, возбужденно жестикулируя:

— Ну… Если она у тебя что-то там увидела, то это значит, что она может нам подсказать как решить нашу проблему! Понимаешь?

Навалившись обеими руками на диванные подушки, она буквально перевешивается через спинку, сияя восторгом в глазах. Что-то я не пойму, как это связано, а потому недоверчиво усмехаюсь:

— Ха-а-а… Опупенная логика!

Шлепнув ладонью по бедру, качаю скептически головой:

— То есть какая-то тетка, из анимации, знает, как бабу обратно превратить в мужика?

Сомова отрывается от спинки дивана и идет вокруг него в обратную сторону:

— Слушай, Ребров, ну ведь тебя в Марго тоже не мужчина превратил.

Да я не про это. Связи я не вижу, между чужими руками и колдовским превращением. Цыганка, она ж заточена на гадание была и перепугалась, встретив непонятное. Тем не менее с робкой надеждой смотрю снизу вверх на Сомика — вдруг она в чем-то права. Тем временем, Анька садится на прежнее место на диване и, поправив кудряшку, продолжает:

— И потом… Мне бабушка рассказывала, что у них в деревне была цыганка, которой со всей Рязанской области люди съезжались! Она чудеса на ровном месте творила…

Анюта пальцем вытирает уголок рта и продолжает:

— Ну и потом, ты знаешь, эти цыгане они все время вертятся среди…

Мне надоедает слушать эту галиматью, и я перебиваю:

— Упырей и вурдалаков.

— Ну, я серьезно Ребров! В любом случае нам надо с ней поговорить.

В принципе, у меня тоже была такая мысль и потому, помявшись, соглашаюсь:

— Ну, в принципе, можно. Я завтра с Валика стрельну ее адресок.

— Стрельни, стрельни… К тому же мне завтра на радио не надо, так что съездим туда. Только ты это…

— Чего?

— Ну, не уходи сегодня, пожалуйста, никуда, а?

Сомова просяще смотрит на меня, а я лишь пожимаю плечами — естественно, куда я на ночь глядя могу потащиться? Анька продолжает ныть:

— Побудь со мной, а то мне страшно.

Мне вдруг приходит на ум забавная мысль и я, улыбаясь во весь рот, отворачиваюсь. Анька обиженно сопит:

— Ну, чего ты скалишься?

Качаю головой:

— Слушай, Сомова, тебя не поймешь.

Доверительно наклоняюсь в ее сторону, и говорю, стараясь не расхохотаться:

— Значит с мужиком, превращенным в бабу, тебе не страшно, а простого мужика боишься, да?

Анюта вскакивает:

— Да, пошел ты!

И идет прочь, к себе в комнату. Наверно, спать. Смотрю ей вслед и развожу руки в стороны:

— Ну, вот опять, то побудь со мной, то пошел ты.

Ухмыляясь, кладу ногу на ногу и вновь упираю руки в бедра. Что ж, в общем-то, шанс что-то узнать новое есть и не воспользоваться им, действительно глупо. Главную мысль, цыганка все равно донесла — тулово это не мое, как бы оно не кочевряжилось и не давило на меня своими гормонами, маникюрами и прокладками. Я был, есть и буду — Игорь Ребров!