День за днем (гет)

Когда через пятнадцать минут после подъема, уже после душа, в своем клетчатом халате и тапках шлепаю в гостиную, в дверь звонят — это курьер принес свежий номер «МЖ», самый свежайший, прямо из типографии. В киосках он появится только через пару часов. В пятницу, нет практически уже в субботу, я уехала домой отсыпаться, согласовав гранки и не дожидавшись сигнального экземпляра — так что итоговый результат могу оценить только теперь. Люблю смаковать первое впечатление и потому, получив номер в руки, отправляюсь назад в спальню.

Увы, увы, увы…. Минут через пять слышу шум со стороны Анютиной комнаты и как только Сомова высовывает нос наружу, соскакиваю с кровати и тороплюсь подойти к подруге, на ходу перелистывая страницы и поджимая в недовольной гримасе губы:

— Капец!

— Доброе утро.

— Да уж, если доброе.

Идем рядышком в гостиную, и Анюта интересуется:

— Что это у тебя? Свеженький?

— Ага, похоже — тухленький.

Остановившись в центре комнаты, отдаю журнал Сомовой в руки.

— На! Насладись.

— А что там?

— Что?

Открываю разворот и поворачиваю журнал лицом к Аньке:

— Вот, посмотри. Посмотри на это.

— Ну?

Не впечатлило? Тогда другое.

— Вот здесь, сейчас.

— Ну, ну, ну?!

Ну, я же видела плюху! Даже чуть подскакиваю от нетерпения, перелистывая туда-сюда страницы. Наконец тычу рукой:

— Ну, вот что это? Как будто какие-то стажеры снимали.

Лажанулся Калуга, хотя я, конечно, вины с себя тоже не снимаю.... Блин, даже сопли потекли от возмущения. Вытираю пальцами нос и листаю дальше. Сомова скептически смотрит на меня — ей не понять моих взбрыков, она же не профессионал.

— А вот здесь, смотри, вообще размыто. Ну, что за тени…, тихий ужас.

Отворачиваюсь от Аньки — было бы у нас еще пара дней, заставила бы все переснимать и переделывать. И чем только они там, в павильоне, занимались? Анюта качает отрицательно головой.

— Ну, не знаю…, я ничего не вижу.

Это она Андрея защищает, что ли? Так тут больше Егорова старшая виновата со своими закидонами, а не Калуга. Запорола почти готовый номер, корова безмозглая, заставила начать с нуля. Упираю руки в бока:

— А я, вижу!

Развернувшись, отправляюсь назад, к себе, переодеваться и бормочу:

— Похоже, эта дура решила нас окончательно похоронить... Кхе-е-а...

Сомова тащится сзади, перелистывая журнал.

— Какая дура то.

— Каролина. Дай ей бог здоровья, конечно.

Мы тормозим возле спальни, и я сокрушенно тычу в журнал пальцем:

— Ань, этот выпуск — это первая горсть земли на крышке нашего гроба.

Дергаюсь идти дальше, но Анька пытается разбавить мой негатив:

— Ну, не знаю Гош, мне кажется, ты себя накручиваешь.

Возвращаюсь назад. А что делать, у нас разделение — я накручиваю, ты вкручиваешь... Еще недавно плешь мне проела — выбирай, кто ты, да что ты. Ори на всю редакцию про свою любовь к мужику, а сегодня вот опять — Гоша, да Гоша. Может я из-за этого и шило от Калугина пропустил. Но спорить с Сомовой не хочу и потому лишь развожу руками:

— А что мне прикажешь делать?

— Ну, как… Не все так плохо…, вот например.

Покопавшись Анька находит страницу, которая ей, видимо, понравилась. Не спорю, есть там пара удачных снимков. Отворачиваюсь, задирая глаза к потолку: знаю я ее пример — их в номере наперечет.

— Вот, например, хорошая страница.

Нагнувшись поближе, она вглядывается в изображение и добавляет:

— Даже отличная.

Отгадаю с двух цифр.

— Двадцать седьмая?

— Ну, да.

Анюта снова на меня смотрит, видимо ожидая комментариев, но их не будет — номер шило и говорить тут не о чем. Захожу в спальню и уже оттуда кричу:

— Ну, вот…. Повесь ее себе в рамку, Ань.

— Ладно.

* * *

После кофе с бутербродами, уютно устраиваюсь в кресле в гостиной и там, задрав ноги на стол, прямо в тапках, быстренько еще раз просматриваю номер. Увы, второе впечатление, как и первое, неутешительное порадовать глаз нечему. Откладываю буклет на подлокотник.

— Да, Ребров....

Тянусь к номеру опять, чуть приподнимаю, бросая взгляд на обложку:

— Поздравляю…. Давно ты такой фуфел не выпускал.

Если только на заре карьеры... Тяжко вздыхаю и бросаю взгляд на часы — пора. В спальне меня ждут приготовленные красная блузка с черной юбкой, а в редакции — разбор полетов и стыдливо прячущиеся глаза сотрудников.

* * *

В редакции, все рабочее утро я за столом, подперев щеку рукой, за открытым ноутбуком. Хотя ничего срочного, кроме обычной текучки нет. Можно было бы и расслабиться, как всегда после выпуска очередного номера, но не сейчас. Однозначно пора подумать о следующем выпуске и подумать креативно... В проеме открытой двери возникает начальственный образ, неся двумя пальцами перед собой новый номер. Очевидно, меня ждет цирковое представление... Не торопясь, шеф приближается к столу и кладет номер передо мной.

— Ну, что скажешь?

Раз принес двумя пальцами, очевидно, других слов, кроме слов на букву «г» он не ждет. Хотя обложка и ничего так — женские ножки на всю длину и тема «Секретарши». Наумыч с невеселым видом отходит к окну и смотрит сквозь жалюзи на утреннюю уличную суету.

— Борис Наумыч вас утешить или правду сказать?

— Не-е, утешать меня не надо, хотя правду я тоже знаю.

Опускаю глаза вниз — какой смысл обсуждать это шило... Если Егоров не угомонит свою благоверную, других номеров у нас уже не будет. Со вздохом поднимаюсь, разглаживая на бедрах юбку:

— Борис Наумыч, вы меня извините, но мне кажется, если Каролина Викторовна будет продолжать в таком же духе, то…

На секунду замолкаю, многозначительно приподняв бровь:

— ….В общем, в конце тоннеля я вижу только канализационный люк.

Егоров грустно усмехаясь и перекосив рот гримасой презрения, согласно кивает головой:

— Нда… А ты знаешь, Каролина озвучила цену.

Оп-па-на! Склонив голову вбок, складываю руки на груди и с интересом жду продолжения:

— Какую цену?

Егоров берет со стола оставленный номер:

— Реальную, за журнал.

— Серьезно?

— Да. Она предложила мне за издательство отказаться от всего остального.

Не очень понятно, мне остается лишь хлопать накрашенными ресницами. Откашливаюсь:

— Гхм... Борис Наумыч…э-э-э…, конечно, прошу прощения… Все остальное, это сколько?

Егоров бросает на меня косой взгляд:

— Много…, очень много.

— А... И...

Начальник не торопясь идет мимо, а потом оглядывается. Тут же добавляю:

— Что вы ей ответили?

— Пока ничего.

Не глядя на меня, сжав журнал двумя руками, он идет прочь, на выход... Смотрю печально вслед — действительно выбор у него не из легких.

* * *

Весь день я какая-то вялая и вареная. Тело ломит, и настроения нет никакого. После эротических метаний и ленивых выходных, это даже как-то странно. Наверно, какие-нибудь магнитные бури действуют. Но может быть и к лучшему — по крайней мере, мысли о Калугине отошли куда-то в сторону, на второй план. В конце не слишком активного трудового дня Егоров вдруг начинает громогласно собирать народ в холле и хлопать в ладоши:

— Так! Так марксисты, быстро, быстро, так. Ну-ка, все сюда ко мне.… Минуточку, всем внимание!

Выхожу из кабинета и, сложив руки на груди, присоединяюсь к первым рядам трудящихся масс. Здесь же Зимовский, и Галя с Валиком, и Люся, вторым эшелоном кучкуется множество рядовых сотрудников из разных отделов. Всем интересно, чего это Наумыч разбуянился.

— Собрались все? Значит, слушайте меня. Убедительная просьба завтра не опаздывать — это раз.

Мы с Антоном недоуменно переглядываемся — он в таких же непонятках откуда прилетело, что и я.

— Во-вторых…

Егоров встряхивает руками, углядев кого-то в толпе и мы дружно поворачиваем в ту сторону головы — там выделяется только сотрудница в аляповатой блузке и брюках.

— Приличный внешний вид — это два.

Эльвира прерывает арифметику:

— А что у нас завтра?

— Завтра у нас в офисе съемка телевизионной передачи.

Ого! Марксисты-ленинисты удивленно раскрывают рты, и мы с Антоном снова переглядываемся — с нами никто эту пиар акцию обсудить не сподобился. Любимова переспрашивает:

— Какой еще передачи?

— Ну, я же сказал — телевизионной.

Он извиняюще разводит руками:

— Это, так сказать, пилотный вариант, но тем не менее. Ваша задача — хорошо выполнять свою работу, задача телевизионщиков — снимать, как вы это делаете.

Егоров поворачивается к нам с Антоном:

— Вопросы?

Лишь ошалело смотрю в ответ — вот так вот запросто всех нас на экран? Без подготовки и репетиций? Юный Пчелкин, вылезает с протестными настроениями и революционным максимализмом:

— А если кто не хочет сниматься?

Егоров с веселым видом поворачивается в его сторону:

— Пожалуйста… Это дело сугубо добровольное.

— А-а-а, так что значит, на работу завтра можно не приходить?

Наумыч не возражает:

— Почему только завтра? Можешь вообще не приходить….Ха-ха-ха… Ну что, все?

Он хлопает в ладоши:

— Тайм аут закончился! Все на поле, по местам.

С недоуменным видом возвращаюсь к себе — вот, не было печали. Хотя с другой стороны, после отстойного номера поднять рейтинги не помешает. Помнится на майский номер с ведьмами, после теле пиара, читатели слетались к киоскам как пчелы на мед. Так что, демонстрация будней «МЖ» по ящику для выпуска следующего номера будет очень даже полезной.

С этой позитивной мыслью, не досидев остаток отсутствующего трудового порыва, звоню девочкам на Кутузовский предупредить о своем появлении и, подцепив сумку на плечо, отправляюсь туда, к садистам — косметологам, готовить мои бедные ножки к всероссийскому телеэфиру, к тому же там есть маникюр-кафе — мне там понравилось, а завтра нужно быть во всеоружии.