Довериться (To Trust) (джен)

Вырвавшийся из крестража сгусток был искалеченной жалкой тварью, имитацией жизни, его нельзя было назвать даже самым захудалым духом. Тот, от кого он откололся более десяти лет назад, даже не заметил его отсутствия. Он издавал ужасные вопли, когда его вытянули из вместилища, тайно занимаемого им последние годы, и перетащили в другое с помощью неслыханной доселе магии. Тем не менее, творец упомянутой магии, казалось, не был связан законами простых смертных, ибо у него имелся инструмент, достаточно мощный, чтобы превзойти их ограничения.

Сгусток протянуло сквозь палочку — и она рассыпалась обломками бузины, ибо это было последнее деяние, которое палочка должна была совершить. И его стало затягивать в душу настолько чужеродную, что он всеми силами пытался изменить курс, вернуться туда, откуда пришел, но магия была слишком сильна. Она крепко удерживала безмерная мощью, однако и она в конце концов стала иссякать, ведь ничто не может длиться вечно. Душа, в равной степени противясь своему захватчику, доблестно сражалась против него, против связавшей их магии, но ситуация была патовой. Они отталкивали каждый другого секунды, минуты — а может быть, тысячелетия — пока не испепелили друг друга дотла.

Сгусток был изгнан навеки, маг замертво рухнул наземь, а его душа — целая и неповрежденная — покинула свое земное пристанище цельной и нетронутой.

* * *

У каждого дома есть свой запах. Его редко можно точно описать; это сплав различных деталей, которые наслаивались друг на друга так долго, пока каждый источник не потерял своего собственного происхождения.

Запах одного дома складывается из постоянного аромата свежей выпечки из кухни, многолетних грязных следов, оставленных в коридорах, и изношенных кожаных ботинок. Другой исходит от бурбона, ржавого металла и неистребимой привычки курить. Третий — от слишком большого количества кошек.

Именно отчетливый запах дома в первую очередь дал Гарри представление о его местонахождении. Это успокоило его, как ни что иное. Он и ранее слышал, что обоняние связано с эмоциями. Кто же ему это сказал?

Вокруг его плеч было обернуто шерстяное одеяло, немного колючее. Оно было выцветшим, с нитками, свисающими по краям.

Гарри сделал еще несколько глубоких вдохов, вдыхая все больше и больше знакомого запаха, и понял, что в нем чего-то не хватает, чего-то важного, что было ключом к ощущению дома, которое представлял этот запах.

Из кухни донеслось какое-то громыхание и свист чайника. Вот оно что. Северус был на кухне, готовил чай. Недостающая деталь мозаики аккуратно встала на место, и все напряжение моментально покинуло тело Гарри. Он наклонил голову, чтобы прижаться щекой к колючему одеялу.

Из кухни донеслось еще одно громыхание, звук был достаточно приглушенным и отдаленным, чтобы Гарри мог вообразить, будто слышит шум многолетней давности, исходящий с той же кухни, от того же чайника; время словно потеряло значение в этом теплом коконе, надежно защищавшем его.

Чайник перестал свистеть. Сейчас Северус, вероятно, заваривал чай. Причем по-маггловски. Нагреть воду с помощью палочки было достаточно просто, но Северус предпочел чайник. Сам Гарри никогда особо не умел заваривать чай. Вернон и Петунья, столь же придирчивые в отношении чая, как и во всем остальном, пытались заставить Гарри делать это, но ему ни разу не удалось приготовить его в соответствии с их требованиями, сколько бы они ни кричали и ни кривились. Так что Петуния почти всегда готовила его сама, за исключением нескольких раз, когда этим занимался Вернон во время ее болезни. Всякий раз он делал все аккуратно, именно так, как ей нравилось.

Как бы плохо Вернон и Петуния ни обращались с Гарри, друг друга они определенно любили.

Гарри поднял голову от одеяла, когда Северус вошел в комнату с чашкой в руках. Он поставил ее на стол перед Гарри и сел рядом с ним.

— А вы не будете чай? — спросил Гарри.

— Прошу прощения?

Вопрос Северуса заставил Гарри обратить внимание на то, что он не очень отчетливо произнес слова. Он прочистил горло и повторил попытку.

— В данный момент я не хочу чаю, — ответил Северус, поднимая чашку и вручая ее Гарри. — Но я бы хотел, чтобы ты сделал несколько глотков.

Снаружи чашка оказалась не такой горячей, как можно было предположить по клубящемуся пару. Гарри медленно отпил глоток, ощущая, как чай согревает его изнутри. Он поставил чашку обратно на стол и опустил голову на одеяло. Оно все еще было колючим, но он не возражал.

Северус провел пальцем по виску Гарри.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он. Гарри несколько раз моргнул, комната, диван и сам Северус показались ему странно маленькими и далекими, как будто он смотрел в телескоп. Однако прикосновение опекуна не ощущалось отдаленным, поэтому он оставил попытки вернуть мир к его надлежащему размеру и еще глубже зарылся в подушки.

— Я устал, — пробормотал Гарри. Он чувствовал себя более уставшим, чем когда-либо в своей жизни. Это была не просто сонливость, а изнеможение, которое замедляло каждую его мысль и движение, рот не двигался в соответствии со словами, которые он хотел сказать, конечности слушались сигналов, посылаемых разумом.

— Оно исчезло? — спросил он, проигрывая битву со своими веками, потому что они становились все тяжелее и их было все труднее держать открытыми.

Ладонь Северуса сомкнулась вокруг его руки.

— Исчезло.

Гарри мгновенно уснул.

* * *

Проснувшись, Гарри сразу понял, где находится, что было удивительно, потому что в этом именно месте он никогда раньше не спал. Он лежал дома на диване, в гостиной, под желтым одеялом. Во время сна его рубашка задралась до середины туловища, и одеяло неприятно царапало кожу. Он сбросил его и поднялся.

Судя по потокам солнечного света, пробивающимся сквозь неплотно задернутые шторы, сейчас был скорее полдень, чем утро. Должно быть, он проспал несколько часов.

Он прошел через комнату на носочках и заглянул в дверной проем. В доме царила полная тишина, если не считать щебетания, доносившегося снаружи. Это было особенно непривычно после стольких месяцев, проведенных в Хогвартсе, где тишины было так мало, что он привык к постоянным фоновым шумам и нескончаемому движению на периферии. В какой-то степени он даже научился это ценить, хотя бывали времена, когда ему жизненно необходимо было сбежать в тихий уголок, просто чтобы побыть наедине со своими мыслями.

— Северус, — позвал Гарри. — Северус?

Ответа не последовало.

Не особенно встревоженный этим фактом, Гарри пошел на кухню и налил себе стакан воды и залпом выпил его, прежде чем наполнить его еще раз.

События предыдущей ночи быстро складывались в ясную картину произошедшего. Он только что закончил экзамены и отдыхал в общей комнате, когда появился Северус и сказал... сказал...

Гарри еле подавил рвотный позыв и торопливо опустил стакан на стол.

Хорошо, что я не узнал об этом раньше. Я мог бы…

Если бы у него было время подумать, осознать тот факт, что в его теле уже много лет живет частичка души Волдеморта, он бы не смог этого вынести. Он не смог бы жить день за днем, зная, что гнездится внутри него, и не имея возможности ничего с этим поделать.

Однажды он читал о редкой болезни, из-за которой больной считал одну из своих конечностей чужой, и это ощущение было настолько мучительным, что он не останавливался ни перед чем, чтобы удалить эту конечность, пусть даже ценой своей жизни.

Это не было идеальной аналогией, потому что осколок души действительно был чужим, но, если бы не существовало иного метода удаления, конечный результат вполне мог быть таким же.

Северус, вероятно, знал об этом уже давно, понял Гарри. Он вел себя странно на протяжении нескольких месяцев, со своими странными настроениями, странными взглядами и чрезмерной заботливостью в неожиданные моменты. Но он ничего не сказал Гарри. Он не мог.

И Дамблдор. Дамблдор, должно быть, тоже знал. Эти двое, очевидно, спланировали то, что произошло прошлой ночью, сообщив об этом Гарри лишь в самый последний момент. И появление МакГонагалл сразу после того, как стихли крики, было неслучайным. Очевидно, она тоже знала об этом.

Что случилось с Дамблдором? Он…

Трудно было забыть, как выглядел Дамблдор до того, как Северус закрыл ему обзор. Светящийся… светящийся зеленым, цветом смерти его матери. С красноватыми нечеловеческими глазами, да еще эти кошмарные вопли…

Тишину дома нарушили быстрые шаги, предупредившие Гарри о приближении Северуса, и он отогнал от себя жуткие образы, которые, как ему казалось, он никогда не сможет забыть.

— Прости, что меня не было рядом, когда ты проснулся, — сказал Северус, опускаясь на сиденье напротив Гарри и выглядя так, будто не спал несколько дней. — Я был занят в своем кабинете.

Гарри пожал плечами.

— Все нормально.

— Надеюсь, ты выспался? — спросил Северус.

— Ага. — Гарри провел большим пальцем по краю стакана. — Как давно вы знали?

Северус не стал притворяться, что не понял.

— Несколько месяцев. — Он наклонился вперед, ближе к Гарри, его глаза были полны усталости. — Ты должен понять, что я не мог поделиться…

— А Дамблдор? — перебил Гарри. Не из-за гнева или какого-то негативного чувства, вовсе нет. Сейчас ему нужна была информация, а не извинения, в которых он не нуждался, и не объяснения, которые он вполне мог найти самостоятельно.

Северус смерил его долгим испытующим взглядом.

— Ненамного дольше, чем я. Возможно, несколькими месяцами больше, — он закрыл глаза, глубоко вздохнул, затем перевел взгляд на Гарри. — Кажется, ты пришел к такому выводу и самостоятельно, но я хочу прояснить, что я не мог сообщить тебе раньше.

Гарри торопливо кивнул.

— Полагаю, вы решили, что я не смогу… смириться со знанием… что я захочу избавиться от этого.

Любой ценой.

Северус потер лоб.

— Знать это, даже всего несколько месяцев, было… — он сжал пальцы в кулаки и стиснул их, затем опустил взгляд на свои руки и положил их на стол. — Альбус и я неустанно работали над решением этой проблемы.

— Вам казалось это невозможным? — спросил Гарри. — Вы думали, что у вас не выйдет?

— Да, я боялся этого, — не стал лукавить Северус. — Я ничего не знал о подобной магии, да и Альбусу было известно не намного больше меня.

Гарри открыл рот, затем закрыл его, потому что ему не очень хотелось получать ответ на вопрос, который он хотел задать. Что бы случилось, если бы заклинание Дамблдора не сработало? Что, если бы у них не получилось?

Сейчас это не имело большого значения. Ведь так?

— Что это было за заклинание? — спросил вместо этого Гарри, просунув палец под линзу очков, чтобы потереть уголок глаза.

Северус сцепил руки на коленях.

— Заклинание, сотворенное самим директором — больше ничего достоверного сказать не могу.

Гарри покосился на Северуса.

— Он придумал заклинание, чтобы вытащить из меня кусок… души?

— По сути, да.

Гарри сглотнул.

— Похоже… он протащил его через свою палочку и… поглотил или что-то в этом роде.

Челюсти Северуса сжались, горло пересохло. Он ничего не сказал, ни подтверждая, ни опровергая версию Гарри того. Но и этого было достаточно.

Дамблдор каким-то образом сумел найти способ извлечь эту… штуку, переплетшуюся с душой Гарри, которая даже не была материальной, и поместить ее в себя.

Почему? Почему ему пришлось так поступить? Почему он не мог просто избавиться от этой гадости?

Потому что не мог. То, как это сделал Дамблдор, было единственным известным ему способом. А если и существовал какой-то другой выход, то он был недоступен даже Альбусу Дамблдору.

— Дамблдор погиб, да? — тихо спросил Гарри.

Северус посмотрел на него, усталость в его чертах уступила место тяжелой, неизбывной скорби.

* * *

Днем ранее:

— Никто из нас не остров, один, сам по себе, нет, все мы суть единство, подчинены судьбе.

Северус уставился на Альбуса, озадаченный и немного раздраженный. Годовые экзамены только закончились, и ему предстояло оценить ответы всех семи курсов, не говоря уже о четырех исследовательских проектах, требующих его участия, и зелье, за которым было необходимо почти непрерывно присматривать.

— Это действительно моя величайшая глупость, — вздохнул Альбус.

— Ваши изоляционистские политические взгляды? — не удержался от колкости Северус.

Альбус усмехнулся.

— Возможно, эта цитата слишком буквальна для моих целей, но, по сути, да. Я всегда был тем, кто хранит свои знания, свое истинное «я», на необитаемом острове, держась подальше от тех, кого я, по собственному утверждению, люблю.

Северус молчал, ожидая, когда Альбус доберется до сути.

— Кажется, в старости я, наконец, начал замечать этот недостаток.

— Да неужели, — протянул Северус.

— Это правда, — Альбус замолчал, откинувшись на спинку стула, и в этот момент все его годы отразились в чертах его лица, в осанке, в глазах. — Поэтому, — внезапно продолжил он, — ты, Минерва и я больше не являемся единственными хранителями знаний о хоркруксах Тома.

Северус выпрямился и прищурился.

— Кому еще вы сказали?

— Филиусу и Помоне, — ответил Альбус. — Более могущественных и мудрых магов, чем они, я не знаю, и я полностью уверен, что они справятся со своей задачей, когда придет время.

— А я…

— Твоя задача — Гарри, — твердо произнес Альбус. — И так будет всегда.

Северус склонил голову в знак признания этой истины, но затем вновь обратил свое внимание на необычный выбор темы разговора.

— Итак, зачем вы позвали меня? — спросил он.

— Потому что нашел решение.

При этих словах у Северуса защемило сердце. Его зрение затуманилось, и он сжал руки на столе директора в отчаянной попытке найти хоть кусочек реальности, который мог бы гарантировать, что слова, которые он услышал, были настоящими.

— Скажите это, Альбус! — потребовал он хриплым, сдавленным голосом. — Мне нужно, чтобы вы это произнесли.

Альбус улыбнулся.

— Я нашел способ безопасно извлечь хоркрукс из души Гарри.

— Вы уверены? —на грани шепота спросил Северус.

— Настолько, насколько я могу быть уверен в таком неясном деле, — спокойно подтвердил Альбус.

— Вы верите, что метод переноса сработает?

Альбус помолчал.

— Методика будет схожей, это верно.

— Но не идентичной? — настаивал Северус.

После еще одной короткой напряженной паузы Альбус покачал головой.

— Нет, это исключено. Я смог перенести крестраж из медальона в кулон, потому что эти два предмета были, по сути, равнозначными. Но хоркрукс, сплетшийся с человеческой душой, превратился в слишком мощную сущность, чтобы ее можно было заключить в простой объект.

Альбус замолчал, давая Северусу возможность вспомнить безумные вопли, которые издавал хоркрукс, когда его вытаскивали из вместилища, переносили в другое, а затем, наконец, уничтожали.

— Итак, — продолжил Альбус. — Хоркрукс Гарри должен быть перенесен в…

— В другую человеческую душу, — закончил Северус.

Альбус испустил долгий, медленный выдох. Облегчения или изнеможения?

Северус, наоборот, вообще не мог перевести дух. Альбус молча смотрел на него, ожидая, пока биология не возьмет верх над эмоциями и его легкие не наполнятся воздухом. Наконец, это произошло, и у Северуса закружилась голова.

Несколько долгих мгновений они оба молчали, пульс одного замедлялся, другого увеличивался, чтобы соответствовать ритму другого.

Забавно, что в моменты, предшествующие последнему дню жизни, тело часто борется изо всех сил, оставляя человека с ясным умом и наполненным целеустремленностью. И действительно, несмотря на ухудшившееся здоровье Альбуса после выпитого яда, он никогда прежде не чувствовал себя таким живым.

— Альбус, — Северус сделал паузу, уставившись на своего собеседника так, словно никогда раньше его не видел. Он и не видел. Не таким, каким он был сейчас, в этот момент. — Скорее всего, вы погибнете.

На губах Альбуса расцвела улыбка, ровная, непоколебимая, убежденная.

— Значит, так и будет.

Примечания:

Следующая глава будет намного короче и немного отличается от обычной. Что-то вроде интерлюдии, только ближе к концу истории, а не к середине.