Довериться (To Trust) (джен)

Мир стал выглядеть как-то иначе.

Гарри замечал подобное и ранее, но не давал себе труда обратить на это внимание, пока не надел очки на следующий день после похорон Дамблдора и не осознал, что комната никак не перестает быть расплывчатой.

Настроение за завтраком царило мрачное. Ощущалась пустота, которую лишь подчеркивало опустевшее директорское кресло. МакГонагалл сидела там же, где и прежде, оставив центральное место незанятым. Возможно, из уважения, поэтому его пустота и была так очевидна.

— Ты в порядке? — спросила Су, когда Гарри, прищурившись, принялся выбирать еду. Все вокруг выглядело нечетко, и он чувствовал, как в висках нарастает головная боль.

— Я думаю, у меня что-то не так с очками, — сказал Гарри, нахмурившись. Он нацепил их повыше, но помещение стало еще более размытым.

— Тебе бы провериться, — посоветовала она. — Завтра последняя игра сезона — как ты ее посмотришь с таким-то зрением?

— А что, квиддич не отменили? — удивленно спросил Гарри. — Я думал, учитывая…

— Ах да, ты же ночевал в подземельях, так что ничего не слышал. Флитвик собрал нас и устроил целую лекцию на тему, что Дамблдор хотел бы, чтобы мы, как обычно, наслаждались окончанием семестра, чтобы все шло по плану, — Су взглянула на учительский стол. — Интересно, как именно он умер. Он, конечно, был старым, но всегда казался таким… неуязвимым.

Гарри уставился на свою тарелку. Было очень странно оказаться единственным учеником, да и вообще единственным, кроме четырех деканов, кто знал всю правду. Еще более странно было осознавать, что в некотором смысле он стал всему причиной. Он ни о чем не просил Дамблдора, он никогда не хотел подобного, но тот все равно вызвался поглотить проклятый осколок души... как его мать шагнула вперед, чтобы оградить его от зеленого света…

Гарри резко встал и сжал губы, чтобы подавить внезапный рвотный позыв.

— Мне нужно идти, — прохрипел он и ринулся к двери. Северусу хватило одного лишь неясного взгляда, брошенного в сторону преподавательского стола, чтобы нагнать Гарри в нескольких шагах от выхода.

Гарри не проронил ни слова, пока дверь в их покои не была закрыта и он не сгорбился на диване, обхватив руками живот, тяжело дыша и все еще чувствуя, что его сейчас стошнит.

— Пожалуйста, — выдохнул он. — Пожалуйста, не умирайте за меня.

Теплые руки схватили его за плечи, притягивая ближе.

— С чего…

— Мама, папа, Дамблдор — все они умерли за меня. Мама встала на пути зеленого света, Дамблдор — белого, и теперь его больше нет, и если вас тоже не станет…

Гарри умолк, когда его прижали крепче и под его ухом послышались удары живого, бьющегося сердца.

— Я буду рядом с тобой, — выдохнул Северус. — Я обещаю. Обещаю, что всегда буду рядом.

Северус повторял эти слова снова и снова, его сердце билось ровно и уверенно, и постепенно к Гарри вернулось дыхание. Однако роль тут сыграли вовсе не слова, а ощущение надежных рук, обхвативших его, прижавших его к себе, которые никогда не отпустят его, если он сам этого не захочет, никогда не оттолкнут его, как это делала Петуния, когда Гарри был маленьким и хотел того же, что всегда получал от нее Дадли, никогда не шлепнут его, словно муху, как это делал Вернон, когда Гарри просто хотел, чтобы его похлопали по спине. Они никогда не схватят его, никогда не будут ограничивать его свободу, как это делала Петуния, заталкивая его в чулан, или Вернон, пока Гарри не заплачет. Он и плакал, а потом перестал, потому что понял, что его слезы ничего не значат.

В объятиях же Северуса слезы Гарри значили все, как и его нужды, желания и потребности, и даже если Северус не мог подарить Гарри целый мир, это происходило уж точно не из-за недостатка усилий или желания.

— Гарри, — сказал Северус, когда дрожь Гарри прекратилась, и он неподвижно застыл в объятиях своего опекуна. — Альбус ни о чем не жалел.

При этом столь неожиданном заявлении Гарри отстранился и посмотрел на Северуса.

— Что вы имеете в виду? — резко выдохнул он.

Северус встретил его взгляд.

— Альбус был готов. Его время пришло, и он с радостью принял свою судьбу.

— То есть он хотел умереть? — глухо переспросил Гарри.

— Не совсем так, — ответил Северус. — Это было его миссией, еще задолго до твоего рождения, — избавить мир от Темного Лорда, от... от Волдеморта во всех его проявлениях.

Гарри непонимающе уставился на него.

— Вы хотите сказать... были и другие? Другие люди, как я, в которых Волдеморт...

Северус быстро покачал головой.

— Нет, не люди, а предметы. Случившееся с тобой не было преднамеренным решением Темного Лорда, но произошло потому, что его душа стала слишком нестабильной после многочисленных попыток расколоть ее на части.

— Он бы убил меня? — спросил Гарри, не успев до конца осознать, о чем именно спрашивает.

— Убил бы тебя Альбус, если бы это было необходимо для уничтожения хоркрукса? — уточнил Северус, встретившись с Гарри взглядом. Тот серьезно посмотрел в ответ и кивнул.

— Не верю, что существовал подобный вариант, — помедлив, сказал Северус. — Если даже не принимать во внимание очевидный факт, что я бы скорее сбежал из страны вместе с тобой, чем позволил ему это сделать, то я не думаю, что он бы так поступил. Он потратил бы на поиски решения еще много лет, прежде чем готов бы был признать, что другого выхода нет. Но поскольку решение было найдено, он не колебался ни минуты, — глаза Северуса непривычно заблестели. — И теперь его нет с нами.

Он отвернулся, и Гарри потребовалось мгновение, чтобы осознать, что таким образом Северус пытался скрыть внезапно нахлынувшие эмоции, боль и потерю, чтобы Гарри не пришлось их видеть.

Но это было неправильно! Гарри рванулся вперёд, обнял своего опекуна и на этот раз именно он продолжал сжимать Северуса в своих объятиях, пока тот, дрожа, безуспешно старался сдержать скорбь о потере человека, который в некотором роде стал ему отцом с тех пор, как его собственный утонул на дне бутылки. И Гарри изо всех сил держался за единственного родителя, которого по-настоящему знал и в котором нуждался. Объятия были другими, новыми, но правильными. Гарри мог бы ожидать, что испытает некоторый страх, осознав, что его опекун тоже может поддаться боли, а не бороться с ней, как он делал со многими внутренними демонами Гарри. Но он почувствовал вовсе не страх, а некое… осознание. Оно было в некотором роде болезненным, но такая боль предвещала исцеление, уверяла, что дальше будет лучше, а не хуже. Он чувствовал часть боли, которую испытывал Северус, и понимал, что Северус тоже всегда чувствует боль Гарри и хочет облегчить ее, с радостью принять на себя ее часть, потому что в этот миг единственным стремлением было облегчить страдания любимого и родного человека.

Разорвав в конце концов объятия, они сели рядом, не глядя друг на друга, пока каждый не почувствовал, что они достаточно успокоились. Гарри, чтобы потереть глаза, сдернул очки и после уже не стал их надевать. Похоже, в данный момент от них все равно не было никакой пользы.

— Мои очки не работают, — пробормотал он, глядя на свои руки.

— Ты нечетко видишь? — уточнил Северус, приподняв голову Гарри и заглядывая ему в глаза.

Гарри дернул плечами.

— Почти так же, как и без них.

— Возможно, стоит сменить линзы на более сильные, — нахмурившись, предположил Северус. — Не ожидал, что это потребуется так скоро. Как давно это происходит?

— Не знаю. Только сегодня заметил.

Северус взмахнул палочкой, призывая лист пергамента, затем дважды постучал по нему, и тот исчез в быстрой вспышке света.

— Я только что связался с доктором Леви и уверен, что она найдет сегодня для нас время. А пока — никаких полетов.

Уголок губы Гарри пополз вверх.

— А я-то мечтал врезаться в дерево головой вперед.

Северус слегка хлопнул Гарри в жалкой пародии на назидательный подзатыльник.

* * *

Ближе к вечеру Гарри и Северус аппарировали из-за хогвартских ворот, но вместо того, чтобы очутиться в Хогсмиде, как это было раньше, они оказались в незнакомом для Гарри тихом уголке Лондона.

— Почему мы здесь? — спросил Гарри, щурясь, чтобы хоть как-то осмотреться.

— Сегодня нас могли принять только в лондонском офисе, — ответил Северус, взяв Гарри за руку и потянув его за собой. Он усилил хватку, когда Гарри попытался вырваться. — Не дергайся, я не хочу, чтобы ты врезался в стену.

Гарри, закатив глаза, позволил Северусу вывести его из тихого переулка на оживленную улицу. Однако уже через тридцать секунд он был рад, что его держат за руку. Гарри не был, конечно, совсем слепым, но здесь было слишком много людей и предметов, среди которых нужно было ориентироваться, а одного присутствия Северуса, казалось, было достаточно, чтобы расчистить им путь.

Спустя некоторое время Северус провел Гарри через дверь магазина-оптики, который внешне мало чем отличался от хогсмидского, и слабый звонок эхом разнесся по пустой комнате, возвещая об их прибытии. Не успели они присесть, как в комнату вошла размытая фигура, и по звуку приветствия Гарри понял, что это доктор Леви.

— Спасибо, что приняли нас так быстро, — сказал Северус, шагнув вперед и потянув Гарри за собой.

— Не за что, — сказала она с ясной улыбкой в ​​голосе, хотя черты ее лица оставались размытыми. — Следуйте за мной, Десмонд скоро подойдет.

Северус повел Гарри в смотровую, хотя Гарри и настоял на том, чтобы забраться на кресло самостоятельно ­— его-то он точно мог видеть, пусть и нечетко. Десмонд, которого Гарри помнил по предыдущему визиту, провел быстрый осмотр глаз, который не требовал от Гарри ничего, кроме неподвижности, а затем, не сказав ни слова, исчез из комнаты.

Гарри медленно вздохнул, когда Северус прислонился к стене позади него. Он открыл рот, чтобы поблагодарить опекуна за то, что тот привел его сюда, за то, что позаботился о нем так быстро, что он не успел толком забеспокоиться о том, что со зрением что-то не в порядке. Дурсли бы полностью проигнорировали эту проблему, обратив на неё внимание только в том случае, если бы о ней упомянул кто-то из школьных учителей, поскольку для них сохранение видимости нормальных, воспитанных людей, которым никогда не придет в голову пренебрегать ребенком, было превыше всего, включая их ненависть к Гарри, но даже и в том случае они бы обвинили его в том, что он отнимает у них время и деньги, и нашли бы способ заставить его заплатить за это. Они, собственно, и игнорировали эту проблему, почему ее и стала компенсировать магия Гарри, и если бы Северус так хорошо о нем не заботился, он вполне мог бы в конце концов ослепнуть. Но Северусу не требовалась благодарность Гарри. Не за это, по крайней мере.

— Держите, мистер Поттер.

Гарри выпрямился и взял очки, которые протянула ему доктор Леви, как раз в тот момент, когда в комнату за ней вошла еще одна фигура, поменьше.

— Я сейчас подойду, солнышко, — сказала доктор Леви, повернув голову к двери. — Гарри — мой последний пациент на сегодня.

Гарри надел очки и тут же зажмурился. С ними что-то было не так, очень-очень не так, потому что он видел то, чего не было, чего не могло быть. Должно быть, очки сломались, или у него начались галлюцинации, потому что такого не могло произойти ни за что на свете...

— Гарри?

Гарри посмотрел в поразительно, невероятно, невообразимо знакомые глаза, а затем вскочил на ноги и помчался к Джейд со скоростью, сравнимой только с той, с которой она бросилась к нему.

Он обхватил ее изо всех сил, вцепившись в нее, как в последний спасательный круг на тонущем корабле. Он забыл обо всех остальных, кто был в помещении, и почти не осознавал никаких других аспектов своей жизни, кроме того, что Джейд была здесь, живая, в его объятиях, и это происходило наяву. Во сне он никогда настолько не приближался к ней, а сейчас ее хватка была до боли крепкой, выбившиеся волосы щекотали его шею, а ткань его рубашки стала влажной в районе воротника, где было прижато ее лицо.

На глаза Гарри тоже навернулись слезы, хотя он и пытался их сдержать. Он устал плакать, да и причин не было — все ведь было хорошо, исполнилось его самое заветное желание, но когда они с Джейд наконец отстранились друг от друга и Гарри посмотрел ей прямо в лицо, его решимость сломалась. Слезы вырвались наружу, его грудь вздымалась от рыданий, и он прижал руки к лицу, потому слишком сильным оказалось это чувство, очень похожее на радость и немного — на горе; оно причиняло боль, но такую, что ее не хотелось прекратить.

Джейд снова обхватила его плечи так крепко, что его ногти впились ему в руки.

— Мне жаль, мне так жаль, — хрипло произнесла она.

— Ты пропала, — дрожащим голосом проговорил Гарри. — Ты даже не попрощалась, и я не мог... — он прервался, приложив ладони к глазам.

— Я пыталась, клянусь, — с жаром воскликнула она. — Но я не знала, где ты живешь! Я даже однажды вернулась с мамой в Суррей, но там никто о тебе не слышал. Я хотела найти тебя, мне очень нужно было тебя увидеть, я... — Джейд тяжело задышала, ее нижняя губа задрожала, и она отвернулась до тех пор, пока ее дыхание не выровнялось.

Гарри снова устремил на нее взгляд, боясь даже моргнуть, ведь если он потеряет ее из виду хоть на мгновение, она исчезнет. Она выглядела почти так же, как он помнил, но изменения были достаточно ощутимыми, чтобы он это заметил. Она стала выше, хоть и ненамного, ее темные волосы стали короче и ухоженнее, лицо полнее, плечи крепче, но глаза остались прежними. Они всегда были такими же яркими.

Она здесь. Она действительно здесь. Разве это не сон? В реальности таких чудес просто не бывает.

Гарри потянулся к ее руке и ухватился за нее, чтобы она не исчезла. Она сжала ее в ответ, и Гарри посмотрел на их переплетенные пальцы.

Затем он поднял голову, нарушив тишину.

— Что тогда случилось?

Джейд судорожно вздохнула, ее глаза все еще блестели.

— Полиция наконец поймала Эда с наркотиками, и я вернулась жить к маме.

Гарри вздрогнул, гнев при упоминании этого человека разгорелся почти с той же силой, что и тогда, когда он впервые осознал, что тот сделал с Джейд.

— Почему ты вообще в какой-то момент оказалась не с мамой?

Джейд прикусила губу.

— Она... понимаешь, она была... нездорова, — уклончиво ответила она, отводя взгляд от Гарри в ответ на его незаданный вопрос. — Власти сочли ее неспособной заботиться обо мне, а раз под рукой оказался Эд... — она скрестила руки на груди, ее глаза слегка померкли. Однако их сияние быстро вспыхнуло вновь, и когда она встретилась с ним глазами и улыбнулась, широко и свободно, без боязни, что на закате момент радости будет утерян, и им придется бежать домой в страхе перед гневом опекунов за опоздание, то грызущая боль, которая поселилась в его горле после ее исчезновения и не утихла, даже когда Гарри получил все, о чем когда-либо мечтал, наконец утихла, превратившись в простое воспоминание.

* * *

— Должно быть, это тот самый Гарри, о котором говорила Джейд, — сказала доктор Леви, глядя на мальчика и девочку, очень похожую на нее.

— Я искал ее, — медленно произнес Северус. — Гарри поведал мне о ней некоторое время назад.

Доктор Леви повернулась, чтобы посмотреть на него.

— Похоже, он был единственным, что у нее осталось, когда я не могла быть рядом с ней.

Северус кивнул в знак согласия.

— Так же как и она — для него, — он снова взглянул на детей. — Полагаю, она не волшебница, иначе она бы училась вместе с Гарри.

Доктор Леви покачала головой.

— Поскольку я — сквиб, а ее покойный отец — маггл, шансы были крайне малы, — она криво усмехнулась. — Должна сказать, мне и в голову не приходило, что Гарри, о котором она говорила, — это тот самый Гарри Поттер, которого я лечила прошлой осенью.

Северус улыбнулся.

— Шансы и впрямь были крайне малы.

Но на этот раз все сложилось в их пользу.

* * *

— Директриса хочет видеть тебя в своем кабинете.

Гарри встревоженно взглянул на Роберта и уронил вилку на тарелку.

— Что ей нужно?

Староста пожал плечами.

— Она не уточняла. Но я не думаю, что у тебя неприятности, — добавил он с быстрой ухмылкой. — Когда она велела мне привести тебя, не было похоже, будто она жаждет твоей крови. Дорогу знаешь?

Гарри кивнул, и его нервозность улетучилась, пока он шел к кабинету, который когда-то принадлежал Дамблдору. Коридоры были в основном пусты, так как шел ужин, но они не казались такими огромными и пугающими, как когда он впервые прибыл в Хогвартс. Они стали настолько привычными, что он инстинктивно знал, где именно камни под его ногами были слегка неровными и как не споткнуться о них, какой лестничный пролет по вторникам вел на другой этаж и сколько осталось портретов до класса Чар.

Странно, но когда Гарри подошел к статуе горгульи, она отодвинулась в сторону, не дожидаясь пароля. Приказ МакГонагалл? Та открыла дверь сразу же после первого стука Гарри, отступив назад, чтобы он мог войти.

— Спасибо, что пришли так быстро, — сказала она, не давая понять, зачем именно его вызвала.

— Да, профессор, — Гарри прикусил губу. — А почему...

— С вами желает побеседовать покойный директор.

Гарри недоверчиво уставился на нее. Она сошла с ума? Неужели Дамблдор превратился в призрака? Если да, то почему другие директора тоже не стали призраками?

Губы МакГонагалл растянулись в улыбке.

— Мне следовало быть более точной. С вами желает побеседовать портрет покойного директора.

Гарри быстро повернулся к стене, увешанной портретами бывших директоров и директрис разных веков. Его взгляд двигался дальше и дальше, пока не добрался до последнего, самого дальнего справа, где в тёмно-красном кресле с улыбкой на лице сидел Дамблдор.

МакГонагалл вышла и осторожно закрыла за собой дверь.

— Гарри, — произнес портрет Дамблдора поразительно реальным голосом. Гарри почему-то ожидал, что его голос будет звучать как-то иначе, возможно, немного хрипловато, как при телефонном звонке, но казалось, словно директор никогда и не покидал своего кабинета.

Гарри подошёл ближе и встретился взглядом с портретом.

— Профессор, — сдавленно произнес он; противоречивые чувства боролись внутри него и сжимали голосовые связки. Вина и гнев, печаль и облегчение. Благодарность. Стыд. Он не знал, на каком чувстве остановиться. В конце концов он заставил себя встретиться взглядом с портретом — Дамблдором — и глубоко вздохнул.

— Мне жаль, что вам пришлось умереть, — сказал Гарри. — Я знаю, Северусу было больно вас потерять.

— Как и мне было больно покидать его, — Дамблдор подался вперед. — Но для меня было большой радостью, — сказал он, и улыбка озарила его лицо, — подарить тебе жизнь.

Гарри закрыл глаза, так как ему на мгновение показалось, будто он глядит на солнце или на свет, слишком яркий, чтобы на него можно было долго смотреть. Когда он открыл их, то не увидел на лице Дамблдора ни боли, ни сожаления, а только спокойствие и умиротворение.

— Могу я кое о чем попросить тебя, Гарри? — спросил Дамблдор. — Мое предсмертное желание, так сказать.

Гарри медленно кивнул.

— Пообещай, что будешь ценить свою жизнь. Ведь тебя так сильно любят.

В голове Гарри промелькнуло множество слов, сказанных в прошлом, одни из которых он хотел бы забыть навсегда, а другие надеялся сохранить в памяти навеки.

Урод... обуза... лучше бы ты умер...

Пустая трата места...

Бесполезный... опасный...

Иррациональные взгляды окружающих ничего не говорят о твоей внутренней ценности.

Позволишь ли ты мне стать таким человеком?

Я никогда не причиню тебе вреда.

С твоей жизнью нельзя шутить.

Я принял тебя, и ты мой. Ничто из того, что ты сделаешь, не заставит меня отказаться от тебя.

Ты для меня не обуза.

Я горжусь тобой.

Я не перестану любить тебя.

Гарри поднял руку и прижал её к портрету, к тому месту, где покоилась руку Дамблдора.

— Обещаю.

И он действительно имел это в виду.

Примечания:

Понятия не имею, что вкладывала автор в понятие "нездорова" — видимо какое-то психическое расстройство, депрессию или нечто подобное, вылившееся в инцидент, из-за которого д-р Леви некоторое время оказалась закрыта в психбольнице, а когда вышла — ее "мужа" на прежнем месте уже не оказалось. Иначе трудно понять, как она могла так надолго оставить дочь.

Надеюсь, последняя сцена (как и первые две) тронула вас настолько же, насколько меня.