Мех под кожей (джен)

В небесах глухо заворчал гром, и Уолден, запрокинув голову к небу, почувствовал на лице первые капли. Эдвард Лимус. Совятня, значит… Это место он хорошо знал — старый фасад из красного кирпича, покрытый неистребимым совиным помётом; пять этажей, чердак и подвалы, битком набитые ведьмами и волшебниками. Единственный целиком волшебный многоквартирный дом, в котором мутный владелец сдавал недорогие квартиры внаём. И каждый, каждый, Мордред его дери, квартал Уолден писал очередной отчёт о том, как какая-нибудь опасная тварь сожрала или покусала хозяина, а затем решила прогуляться по коридорам, вылететь через окно, или выползти к магглам на улицу. Впрочем, ДМП и Аврорат наведывались по вызовам туда ещё чаще. А обливиаторы, которые там снимали жильё, Уолдена уже и на чай звали.

Не самое идеальное место, чтобы нагрянуть в гости без приглашения, да и тот, кто промышляет продажей колдографий такого пошиба, вряд ли вешает табличку у себя на двери. Впрочем, даже без неё отыскать его будет не слишком сложно. Вопрос оставался в том, повезёт ли Уолдену сегодня снова, или нет.

Сверкнула молния, и дождь припустил сильнее. Уолден зашёл в подворотню, расколдовал дождевик, и накинув капюшон на голову, аппарировал.

Нет, не к самой Совятне, а в проулок у северной стороны: светиться лишний раз ему не хотелось, но на то и дезилюминационные чары есть.

Парадная дверь приоткрылась, а затем так же тихо закрылась, будто ничего не произошло. Уолден, сливаясь со стенами, словно хамелеон, огляделся: теоретически, здесь был консьерж, и каждый, кто входил и выходил из дома, строго заносился в журнал; на практике же, старик либо дремал, либо каморка его пустовала — вот, как сейчас, и это было, пожалуй, кстати.

Журнал лежал на столе, и Уолден водил по страницам пальцем до тех пор, пока наконец не наткнулся на нужное: Э. Лимус, пятый этаж, апартаменты пятьсот тринадцать, и судя по отметке консьержа, квартиры он сегодня не покидал, и гостей к нему тоже не поднималось. Всё-таки ему повезло, подумал Уолден, а вот Эду, пожалуй, не очень.

Нужная дверь нашлась почти в конце коридора. И конечно же была заперта — да не просто заперта, а вполне прилично так зачарована: тут тебе и запирающие, и сигнальные и даже какой-то сглаз. Хитрый и осторожный ублюдок — решил МакНейр, и вот тут-то ему пригодились уроки Долохова. Провозился он едва ли не с четверть часа — отчасти потому, что прежде, чем вскрывать дверь, стоило убедиться, что Лимус сейчас один, и Уолден не ворвётся посреди дружеских посиделок, а то и оргии. Но тут консьерж всё-таки не ошибся — посторонних чары не обнаружили, а хозяин, если это всё-таки он, был один, и внутри квартиры не перемещался.

Защиту Уолден вскрыл предельно тихо и аккуратно; настороженно замирая, когда в соседних квартирах, как ему казалось, раздавались шорохи. Наконец, дверь поддалась, и он очень медленно и тихо её приоткрыл — внутри было темно, и гостей тут не ждали.

МакНейр вошёл в квартиру бесшумно — и первым делом закрыл за собой дверь и заколдовал замок уже сам. А затем, осматриваясь, и не заметив ничего подозрительного, прошёл по коридору, миновал крохотную гостиную и остановился перед наполовину распахнутой дверью в спальню. В темноте он разглядел силуэт спокойно спящего человека: тот лежал на боку, натянув на себя одеяло, и негромко сопел.

В тишине эти звуки казались особо громкими, и Уолден сперва наложил на комнату старый добрый Квиетус, а потом подумал и добавил ещё парочку заглушающих — стенам в Совятне он как-то не доверял — и уже только потом вошёл в спальню.

— Акцио палочка этого идиота, — прошептал он. — Инкарцеро, Брахиабиндо, — и спящего, словно гусеницу, спеленало два слоя верёвок.

Затем Уолден поправил свой капюшон — это, разумеется, не плащ и маска, но МакНейр знал, как действует на людей невозможность увидеть лицо собеседника — и снова стал видимым.

— Здравствуй, Эд, — посветив тому в лицо Люмосом, произнёс он, убеждаясь, что выбрал верного человека: с сестрой они были практически на одно лицо, разве что челюсть у него была потяжелее, и нос мясистее.

Лимус проснулся, с трудом разлепив было глаза и снова немедленно зажмурившись от яркого света и ужаса. Судорожно дёрнулся в верёвках раз, два, даже задышал чаще — Уолден молчал, позволяя тому осознать своё положение: проверил шторы, зажёг ночник и подвинул себе стул поудобнее.

— Вы кто? — наконец нашёл в себе силы хрипло прошептать Лимус, снова дёрнувшись, но верёвки держали крепко.

— А ты как думаешь? — негромко проговорил МакНейр и, покрутив в руках чужую палочку, слегка согнул её, проверяя прочность, а затем отложил на тумбочку к ночнику — палочка-то чем виновата?

— Это не я! — Лимус снова задёргался, и Уолден с удовлетворением увидел откровенную панику в широко распахнутых от страха глазах. — Я не сделал никому ничего! Честно!

— Ну как же, — протянул МакНейр. — А по мне так снимки вышли удачные. Ты же понимаешь, о каких снимках я говорю? Ну же, Эд, ты такой умный парень. Только не вздумай врать. Солжёшь — я отрежу тебе руку. Сперва правую, — скучно сообщил он. — Солжёшь опять — лишишься левой. Солжёшь снова — и приговоришь правый глаз. Ты не представляешь, сколько у человека лишних частей, без которых он может прожить до старости. Но тебе не стоит переживать — ты не доживёшь даже до рассвета. Тебя просто никто не найдёт, а самое главное, и искать не будет. Ты же понимаешь, что расстроил не тех людей? — произносить вслух имена Уолден, конечно, не стал, иначе ему бы пришлось действительно избавиться от мерзавца, или память ему стереть, но вот тут у Уолдена были иные планы. Если Лимус таинственно исчезнет, то вряд ли этим кого-нибудь удивит; пусть уж лучше он и такие как он боятся что за ними придут.

По лицу Лимуса было видно, что тот отлично всё понимал — и про людей, и про фотосессию в Мунго.

— Мне нужны негативы и плёнка, — спокойно сказал МакНейр, и верёвки на Лимусе затянулись туже.

— Они там, — Лимус коротко застонал, кивая в сторону коридора и Уолден ослабил верёвки. Совсем чуть-чуть. — Развяжите, развяжите — я всё принесу.

— Не спеши, — посоветовал ему Уолден. — Тише шевелишься — дольше проживёшь, — и простым рывком — без всякой магии — вздёрнул его на ноги. Лимус пошатнулся и едва не упал. — Невежливо было бы тебя утруждать. Так куда нам? — Уолден взмахнул палочкой, и Лимус завис в дюйме от пола.

— Гостиная, — Лимус уже откровенно шмыгнул носом.

Они неспешно выбрались в коридор, и Уолден не отказал себе в удовольствии почти случайно приложить Лимуса об косяк.

При свете гостиная выглядела пустой и жалкой: пара продавленных кресел, покосившийся шкаф, на дверке которого небрежно висела мантия, и стол. Большой письменный стол рядом с комодом, на который Лимус в панике посмотрел — ящиков было много, и, насколько мог судить Уолден, содержимым их тот весьма дорожил.

— Там зачаровано, — Лимус дёрнулся. — Можно я сам? Но мне руки нужны, хоть одна!

— Я твои руки, — возразил МакНейр и наколдовал аккурат рядом со шкафом толстый крюк в стене, куда и подвесил спелёнутого верёвками Лимуса. — Где они?

— Четвёртый ящик в третьем ряду, — мрачно ответил Лимус, наблюдая за тем, как Уолден, не потратив и пары минут, его открыл. — Негативы там — вторая папка от стенки.

Уолден ни на мгновение не выпускал Лимуса из поля зрения, даже пока доставал папку из ящика — хотя казалось бы, что тот мог сделать, подвешенный на крюк и связанный так крепко, что едва мог вздохнуть? Но Уолден сюрпризы никогда не любил — открыв папку, он достал оттуда один-единственный негатив и, узнав колдографию из «Пророка», сунул её назад, уменьшил папку и спрятал её в карман.

— Плёнка где?

— Там всего один кадр, — вздохнул Лимус. — Остальное не о том.

— Где плёнка? — повторил МакНейр, и снова стянул верёвки. Магии совсем чуть, а действует превосходно: Долохов шутил, мол, кровь приливает к мозгам, и ответы находить становится проще.

— В шкафу, в коробке, — крайне неохотно выдавил из себя Лимус. — Коробочка с нужной датой. Зелёная.

На сей раз искать пришлось дольше — кроме коробки в шкафу обнаружился Лимусов гардероб, и даже ботинки с носками не первой свежести. Впрочем, уже совсем скоро Уолден разматывал проявленную плёнку и, глядя на свет, искал нужный кадр. Тот обнаружился ближе уже к середине — остальные же не представляли интереса — больничный буфет, коридор… хотя стоп. А это что?

Спящую Нарциссу Уолден не мог не узнать, даже если цвета были вывернуты, но от того, как она тревожно вздрагивает во сне, было практически больно. И это был ещё далеко не конец плёнки — выписки на ней не оказалось, зато кадры с Диагон-элле он узнал.

— Другие негативы за этот день, и следующий, — практически зарычал МакНейр, и Лимус забился в решивших его задушить верёвках.

— Не печатал, — прохрипел он.

Спорить с ним МакНейр не стал — ни в том самом ящике, где лежала папка с колдографией Нарциссы, ни в соседних негативов и в самом деле не было.

— Печатаешь где? — спросил МакНейр — и с мрачным удовлетворением понял, что угадал: уголок рта Лимуса чуть дёрнулся.

— Там, — скосил он глаза влево, и Уолден позволил ему дышать, а затем отлевитировал и подвесил точно так же на стенку в самой крохотной из трёх комнат: тёмной и больше напоминавшей кладовку или чулан. Оттуда Уолден забрал свежую партию высохших колдографий и негативы со спящей Нарциссой — мерзавца хотелось прикончить здесь и сейчас, но он сумел сдержаться. Почти.

— Ты забудешь о существовании этих людей, — очень холодно и тихо произнёс Уолден, — и моли Мерлина, чтобы они о тебе тоже не вспомнили. Вот тебе мой совет — снимай пейзажи. Иначе я приду даже не за тобой, Эд. Ты, может, и сумеешь спрятаться, а вот твои родители уже нет. Но сперва я встречу твою сестрицу, и тогда фотосессию в Мунго ты сможешь устроить ей. И поверь, эти снимки ты будешь помнить до конца жизни.

Оставив Лимуса висеть на стене, он закрыл за собой дверь в мастерскую — верёвки растают часа через два — и, погасив везде свет, аппарировал. Домой он добирался в несколько приёмов, путая следы, как если бы уходил от авроров: сперва на побережье в Норфолке, затем прогулялся по Глазго пешком, после на знакомое плато в Грампианских горах, и только потом домой. Нет, конечно же, МакНейр не предполагал, что его можно будет отследить. Но… мало ли.

А, оказавшись уже на своём дворе, превратил первое попавшееся полено в таз, поставил на землю, сложил в него негативы, плёнки и колдографии— и поджёг. Вдыхая отвратительно пахнущий дым горящей плёнки, Уолден с каким-то смутным тревожным чувством смотрел, как корчатся в пламени лица его друзей, и, дождавшись, пока всё прогорит, развеял пепел, и одним Эванеско стёр из реальности любые улики.