Мех под кожей (джен)

Наверное, это было самое непростое решение, которое доводилось принимать Нарциссе за всю её жизнь; она осознала это, когда пришло время спускаться в подвал одной, не ощущая больше за своею спиной ничьей поддержки. Она шла по коридору нарочито медленно — и думала, что совершенно не помнит, как чувствовала себя перед восходом луны месяц назад. Была ли она так же покрыта холодной испариной? Так же ли её бросало то в жар, то в холод? Завязалось ли внутри неё всё узлом от изматывающего ощущения неизбежности? Она не знала. Она только помнила, что ей было скверно; как же её тошнило от этого зелья! Но вот руки — были ли её ладони столь же неприятно горячи? И так ли оглушительно колотилось сердце, что она могла его слышать?

В какой-то момент она даже позволила себе малодушно признать, что она приняла неверное, опрометчивое решение, и у неё ещё есть время вернуться в подвал Малфой-мэнора, где она не будет одна, если что-то пойдёт не так. Или, по крайней мере, она может послать в мэнор эльфа… Не за Люциусом. Нет. Ни за что. Она уже убедилась, что это зрелище не для его хрупкой душевной организации. Конечно, ей следовало бы подумать о Снейпе. Да, возможно это было с её стороны настоящей неблагодарностью, оценивать его исключительно с точки зрения полезности, но даже это не заставило её передумать, стоило Нарциссе представить его лицо и как наяву услышать все высказанные им надежды о её мнимом благополучии. Остатки её гордости, той гордости, что текла по венам каждого Блэка и делала их кровь ярче и горячей, не позволяли ей сейчас перед ним так унизиться. Она справится. Кроме неё самой, ей не на кого положиться, осознала она — и это неожиданно придало ей сил и позволило распрямить спину. И раз рядом с ней больше никого нет — значит, просто обязана справиться. Сама.

Ступенька скрипнула под её ногой, и Нарцисса на мгновенье ощутила себя той маленькой девочкой, которой когда-то кралась здесь, надеясь обмануть родителей… и никогда не достигала в этом успеха. Но сейчас у неё всё получится. Должно получиться.

Час был поздний, и портреты в доме уже в большинстве своём спали, и она не хотела ни с кем из них встречаться прямо сейчас. Разбирая подвал, она отправила на чердак несколько неплохих затянутых паутиной пейзажей и натюрморт. Она позаботилась, чтобы никто из родни не стал свидетелем её очередного позора. Нет, подобного она не могла бы представить и в кошмарном сне. И хотя одиночество этой ночью её пугало, даже Кассиопее, которой могла бы присмотреть за ней, если повесить раму повыше, она не решилась бы подобного предложить. Никто из них не должен видеть этот омерзительный кошмар, иначе как она сможет после с ними говорить, и смогут ли они потом просто заговорить с нею?

Да и то, что она пренебрегла аконитовым зельем, не стоило никому знать.

Спуск наконец подошёл к концу, и Нарцисса, смело шагнув в подвал, осмотрелась. Ковёр, один из тех, что не так давно были почищены и убраны в кладовку до лучших времён, смотрелся на каменных плитах слегка сиротливо. Старый, вытертый, с каким-то безвкусным узором — он ей никогда не нравился, но для этой цели подходил идеально, потому одна мысль о том, чтобы поутру увидеть белое, заляпанное её выделениями, пуховое одеяло, вызывала у неё тошноту. Нарцисса посмотрела на глубокую миску с водой у стены, на переминающегося с ноги на ногу Тинки, теребящего край своей наволочки, и обхватила себя руками.

Постояла немного, не думая ни о чём, а затем тщательно зачаровала дверь — и лишь после этого вспомнила про Тинки. Она неспешно сняла халат, и сложив его, кинула на руки на руки эльфу, и в третий раз повторила, что он должен проверить снаружи засов и не открывать его ни в коем случае. И оставаться невидимым до того момента, пока она вновь не примет человеческий облик.

Тинки всё кивал, и его уши тревожно подрагивали, и Нарциссе становилось от этого неуютно: пусть она твёрдо была уверена, что он не ослушается её приказа, но сейчас перед ней словно наяву застыл призрак несчастной Диззи, и она ни за что не желала, чтобы под яблонями появилась очередная могила.

Теперь она была полностью обнажена, и только сейчас поняла, что у неё до сих пор в руке палочка. Расставаться с ней Нарциссе было настолько тревожно, неприятно и тяжело, что она даже подумала было о том, чтобы, возможно, оставить её просто здесь — в конце концов, ведь оборотни не ломают палочки! Зачем? Если только грызут… Но Нарцисса всё ещё колебалась, и лишь ощутив покалывание в кончиках пальцев, всё-таки решительно протянула её Тинки, бережно прижимающему к себе её одежду:

— Сохрани её для меня.

Да, она готова была отказаться от неё в этот миг, потому что выбирать новую, и позволить ей выбирать себя Нарцисса ни за что не желала. Она уже успела полюбить и привязаться именно к этой палочке, ощутить своей — и не простила бы себя, лишись её так глупо.

Тинки зачарованно ей кивнул и прижал палочку к своей груди, продолжая глядеть на Нарциссу своими большими влажными глазами, в которых сейчас блестели слёзы, и она сурово приказала:

— И не вздумай разводить здесь сырость. Всё, ступай.

И лишь когда он послушно исчез, подумала о том, что следовало бы, вероятно, следовало принести сюда часы из гостиной. И пусть погода сегодня была слишком пасмурной, чтобы хоть кто-нибудь разглядел луну, даже сквозь каменную толщу подвала Нарцисса словно чувствовала, как что-то далёкое, висевшее где-то над тучами, словно тянуло и звало её за собой.

Нарцисса словно бы оцепенела, замерла в своём ожидании — и когда почувствовала ломоту в суставах, выдохнула почти с облегчением. Наконец-то началось!

Она опустилась на пол, не желая упасть и так покалечиться, а затем легла и закрыла глаза, не желая ничего видеть. Спазмы прокатывались по её телу, и хотя боль была ничуть не меньше, чем в прошлый раз, и пусть от этой боли ей снова хотелось кричать, но вместе с этой болью сознание Нарциссы затопило что-то ещё, что рвалось на свободу из самых глубин, и в какой-то момент Нарцисса Малфой просто растворилась в этой ярости и темноте, и исчезла.

Первым, что вернуло Нарциссу к реальности, было осознание какой-то вопиющей неправильности. Она с трудом вынырнула из глубокого вязкого сна — ей очень хотелось остаться в нём, но что-то не так было даже в самом её пробуждении. Прежде всего, ей было жёстко и холодно, и едва она попробовала пошевелиться, как сквозь муть в голове поняла, что у неё всё болит, а ещё пересохло в горле.

Она с трудом разлепила веки и увидела край ковра, а за ним, дальше — стену.

— Лю… — хотела привычно позвать она, и поняла, что лежит на полу, на ковре в подвале. Сперва ей это показалось продолжением какого-то иррационального кошмара, и она хотела было снова уснуть, чтобы проснуться уже в постели, а затем реальность обрушилась на неё всем своим весом, и Нарцисса поняла, что на самом деле не спит — но за всей этой горечью она ощутила гордость. Она выжила! И смогла. У неё всё получилось — кажется, она справилась!

Она полежала ещё, прислушиваясь к себе, и поняла, что, если не шевелиться, всё не так уж и плохо. Туман в голове постепенно рассеивался, и самое главное, что не могла не заметить — её не тошнило! Осознание этого вызвало у Нарциссы почти эйфорию: больше не было этого тупого давящего ощущения в голове, и желудок вовсе не пытался вывернуться наизнанку. Такое же счастье она испытала, когда у неё, наконец, закончился токсикоз, когда она носила Драко под сердцем…

Но она не могла и дальше продолжать лежать, и вновь попробовала пошевелиться. Да, ей действительно было больно. Однако же эта боль отличалась от того, что она чувствовала в прошлый раз — и, когда Нарцисса попыталась сформулировать для себя эту разницу, она не смогла сделать это. В прошлом месяце, придя в себя, она обнаружила, что, пусть она чувствовала себя недостаточно хорошо, но всё раны на её теле зажили, затянулись, оставив по себе лишь сетку уродливых тонких шрамов. Но раны, открывшиеся в её душе — что могло исцелить их? Что могло заполнить пустоту, с которой она проснулась? В этот же раз, пусть кости снова пытались разорвать мышцы изнутри, она ощущала, что её, скорее, просто избили. Да, это было жалко, и ей, к её сожалению, было уже с чем сравнить — её тело хорошо помнило ощущения, когда она с трудом поднималась на ноги в том лесу. Но это была просто боль.

Она села и, как могла, осмотрела себя. Выглядела она не слишком-то хорошо: суставы припухли и гнулись с трудом, будто ещё недавно их выворачивало под неестественными углами… хотя почему «будто»? — а на бледной коже проступали багровые синяки, которые, она знала, к вечеру станут ещё заметнее.

Нарцисса вновь без сил легла на ковёр, поймав себя на мысли, что всё-таки хорошо, что это не голые доски. И теперь, бесцельно блуждая взглядом, увидела подвал совсем другими глазами. Здесь слишком много углов и выступов, решила она. Видимо, им она обязана синяками… наверное, она пыталась просто отыскать выход?

Кто знает. Она вообще ничего не помнила — и, возможно, именно поэтому чувствовала себя намного лучше. Даже несмотря на то, что тело у неё болело практически целиком, от корней волос и до пяток. Но это была другая боль — и Нарцисса, пожалуй, могла бы назвать её просто «живой».

Снова неловко сев, она позвала, наконец, Тинки, и первым делом потребовала принести ей халат и воды. А когда он вернулся, и она оделась и напилась, и снова взглянула на эльфа, увидела, как Тинки благоговейно протягивает ей палочку в дрожащих руках. И когда её пальцы сомкнулись на тёплом дереве, ей даже стало легче дышать, а её руки, поняла Нарцисса, перестали подрагивать.

В устремлённых на неё глазах эльфа было столько сочувствия и боли, что это окончательно заставило её взять себя в руки, ибо вот только сочувствующего эльфа ей сейчас и не хватало. Так что она просто поднялась на ноги и медленно побрела прочь — босиком. Про обувь она даже не вспомнила — и потом, сейчас, когда она хромала, кажется, на обе ноги, ей куда удобней и приятней было идти босиком.

Двигаться ей было тяжело, и, кроме того, что у Нарциссы ломило всё тело, ей ужасно хотелось спать, но она старалась не обращать на это внимание — так же, как и на проклятое сочувствие в глазах эльфа. Она сняла чары с двери, отперла её и начала медленно подниматься по лестнице. И, остановившись на верхней ступеньке, аппарировала оттуда прямо в свою спальню, не желая попадаться на глаза портретам в подобном виде.

Она не настолько плохо себя чувствовала, чтобы ошибиться в настолько естественном деле — лишь испытала головокружение и, присев на кровать, дождалась, пока ей станет немного лучше.

На часах была четверть двенадцатого, а значит где-то там за неё многие волновались. Хогвартс-экспресс проделал уже треть пути, и она, остро ощущая разлуку с сыном, вдохнула. А Снейп с Люциусом ждут от неё вестей. У неё подрагивали руки, когда она сама, рассекла заклинанием кожу и собрала кровь, с мрачноватым торжеством плюнула в другую пробирку, а затем безжалостно отрезала прядь волос и тут же отрастила её чарами.

— Тинки, отправляйся немедленно в Малфой-мэнор, — приказала она, — и говори только то, о чем я тебе уже говорила, и не отвечай на другие вопросы даже хозяину, — приказала она, и лишь после того, как он исчез, устало вернулась на край кровати, разделась и, немного посидев, поплелась в ванную. И замерла там перед старинным зеркалом, разглядывая покрытое синяками тело.

— Милочка, ты же не собираешься в таком виде выходить сегодня из дома? — спросило оно, и Нарцисса вздрогнула. Нет, определённо, в таком виде нигде показываться нельзя… от этих синяков следовало избавиться.

Но как же ей ужасно хотелось спать! Правда, тёплая вода немного помогла — во всяком случае, глаза у Нарциссы больше не слипались. И если двигаться, то можно было не бояться задремать на ходу.

Ещё помогало думать. И Нарцисса, вновь завернувшись в халат и старательно не обратив внимания на то, как тяжко вздыхало зеркало, вышла из ванной. Он старательно вспоминала всё, что читала о трансформации, и о том, что говорил Сметвик. Обращение не было травматичным само по себе, разве что она могла случайно сама себя покалечить. Значит именно это и произошло с ней? В её подвале слишком много углов, и она, похоже, задела себя когтями. Но почему она это делала? Разве именно так ведут себя дикие звери? И ей непременно следовало понять, отчего она пыталась сокрушить своим телом стены.

И она постарается выяснить, что случилось — но потом, у неё ведь в запасе время до следующей луны. А сейчас ей нужна была старая тетрадь со списком сложных косметических чар, которую она некоторое время назад нашла в комнате матери и поняла, наконец, каким образом та сохраняла свежий вид до самой смерти! И даже с дочерями не делилась подобным секретом. И, вероятно, после смерти папы она не то чтобы так неожиданно и стремительно постарела — просто перестала прятать свой возраст. Некоторые из этих чар Нарцисса и прежде знала, другие были для неё новыми, и сейчас эта тетрадь, лежавшая в ящике старинного трельяжа, вместе со старыми письмами, была именно тем, что нужно.

С чарами Нарцисса провозилась почти полтора часа. Колдовать ей было непросто — палочка вроде бы её и слушалась, но сосредоточиться на жесте и заклинании должным образом было неожиданно тяжело. Потому нужный эффект Нарцисса видела в зеркале далеко не сразу — отёк не желал проходить, а синяки выцветали не полностью. Но, в конце концов, её собственное отражение в целом её устроило, и она, одевшись, некоторое время просто смотрела в зеркальную гладь стекла, которая тактично молчала.

Сама. Она справилась. Да, вышло не так хорошо, как она надеялась, но ведь получилось. Да и чувствует она себя намного лучше — даже несмотря на все ушибы! Если она придумает, как в будущем их избежать, можно считать, что она решит проблему.

Когда эльф, наконец, вернулся, Нарцисса подозвала его к себе.

— Тинки, перестань трястись, — первым делом приказала она. — Ты ведь провёл всю эту ночь в подвале?

— Да, хозяйка, Тинки всё это время был с вами, в углу, но хозяйка не могла видеть Тинки и чуять. Тинки хороший эльф, он сделал всё, что приказала ему хозяйка.

— Молодец, — сделав над собой некоторое усилие, похвалила она. — Расскажи мне всё, что произошло этой ночью.

— Тинки сделал всё что ему сказали, — торопливо заговорил эльф. — Он проверил засов и отнёс вещи хозяйки в комнату, и не выпускал палочку хозяйки из рук ни на миг. И он видел, как с хозяйкой снова случилась та нехорошая вещь… — он затрясся и потупил глаза.

— Как это было? — деловито уточнила Нарцисса. И твёрже добавила: — Ты ведь видел это уже второй раз.

— Страшно, — жалобно пробормотал эльф. — Но не так ужасно, как было с хозяйкой на прошлой луне, хозяйка так сильно не мучилась!

— Продолжай, — оборвала она. — Что было дальше?

— А потом то существо, — послушно продолжил Тинки, и Нарцисса подавила горький вздох: даже эльф считал её существом! — встало на ноги и зарычало. Оно обнюхало весь подвал и едва не учуяло Тинки, но Тинки хороший эльф, Тинки умеет быть незаметным! И тогда оно начало скрестись в дверь. Оно скреблось и скреблось, но Тинки проверил засов!

— Молодец, Тинки, — и Нарцисса словно попыталась переставить иглу с заевшей пластинкой. — Я знаю, Тинки хороший эльф. Продолжай.

— Дверь никак не поддавалась, — Тинки послушно тряхнул ушами. — И оно ходило кругами, искало, нюхало и даже рычало, а потом улеглось на ковёр.

— А вода? — вспомнила Нарцисса. Она же оставляла себе воду. Большую миску воды. Почему же ей так хотелось пить?

— Воду оно понюхало, но пить не стало, — вздохнул эльф. — Но Тинки хороший эльф, — добавил он тут же, — Тинки проверил воду, хорошая вода, Тинки даже опустил серебряную рыбку хозяйки Друэллы!

— Не стоило, — с досадой сказала Нарцисса. Так вот почему она не смогла напиться и утром так страшно хотела пить. Серебро! Глупый эльф! — Не надо ничего добавлять в воду, — сказала она мягче, не желая тратить сейчас время на то, чтобы успокаивать эльфа. — Продолжай.

— Тинки думал, что оно будет спать, — расстроенно сказал эльф, — но потом оно вдруг подскочило, и начало бегать кругами.

— Почему? — почти жадно спросила Нарцисса.

— Тинки плохой эльф, — тут же сообщил он. — Тинки не знает… А потом оно село и начало выть! — он вздрогнул. — Тинки очень тогда испугался, оно выло и выло, а потом начало бросаться на дверь. Тинки было так страшно, Тинки мог только смягчать удары… Долго-долго. А потом оно начало превращаться обратно и Тинки перенёс хозяйку на чистый ковёр…

— Хорошо, — сказала Нарцисса, которую вся эта история, скорей, озадачила, нежели прояснила что-то. — Тинки хороший эльф… хозяйка тобой довольна. Ступай, — велела она — Принеси мне бульону, и будь добр, ничего лишнего не добавляй, — а когда он ушёл, глубоко задумалась. Есть ей не слишком хотелось, но иначе у неё просто не будет сил.