Мех под кожей (джен)

МакНейр как мог откладывал тот момент, когда Нарциссе придётся ставить свою подпись под бумагами о том, что она ознакомлена и обязуется. Но дальше тянуть было невозможно: Диггори этим утром уже второй раз поинтересовался, почему этих бумаг до сих пор нет в деле миссис Малфой, а уж Сесил Ли и вовсе вчера отчитал его, как мальчишку — мол, если вы так заняты, то, возможно, не следовало выбивать себе дело, которое вообще находится вне вашей компетенции? Уолден понимал их обоих, но идти к Нарциссе с этим несложным, в общем-то, но муторным делом категорически не хотел. Всё его существо протестовало против этих насквозь пропахших канцелярской пылью формальностей — может быть, потому что он и так видел и чувствовал, что перестал быть Малфой-мэноре желанным гостем. Нарциссу он и вовсе не видел после той встречи в Мунго, а их последний разговор с Люциусом был вполне однозначен: сделай одолжение, возьми на себя пока Драко, мы будем за это признательны, но нам с Циссой хотелось бы побыть вдвоём.

Он это понимал и ещё и поэтому не хотел лишний раз появляться там — и известие о практически поселившемся в Малфой-мэноре Снейпе, о чём ему возмущённо рассказал Драко, стало для Уолдена ударом, тяжёлым и крайне болезненным. Нет, он, разумеется, никак это не продемонстрировал, но зато эта новость помогла ему собраться с силами и всё-таки нанести Нарциссе визит. В конце концов, он ведь должен был сделать дело.

Она приняла его в четверг днём… она именно что его приняла, а не встретила — любезной улыбкой, но в её глазах было столько холодного отчуждения, что он, несмотря на всю свою подготовку, смешался и, кажется, сказал слишком прямо, сразу же после её любезного безукоризненно-светского ответа на его взволнованный вопрос о её самочувствии:

— Прости, что тревожу тебя сейчас, но мне нужна твоя подпись.

— О, — сказала она, и в этим коротким звуком выразила всё, и даже немного больше, чем Уолдену бы хотелось: она ненавязчиво подчеркнула дистанцию, всегда незримо существовавшую между ними, своё разочарование в нём, и даже определённое нетерпение — не то чтобы она его прогоняла, но давала понять, что его визит не слишком её обрадовал, и даже что-то ещё, чего он не смог, а может быть и не был готов уловить. Впрочем, довольно было и того, что ему даже чаю не то что не подали — не предложили. — Я подпишу, конечно, — Нарцисса подошла к небольшому столику, удобно стоящему между парой кресел в малой гостиной, и, щёлкнув пальцами, позвала: — Тинки, перо и чернила, — и как только те возникли на столике, сделала нетерпеливый жест. Уолден протянул ей бумаги — и она занесла было над ними перо, и вдруг начала читать их. И чем дальше она читала, тем сильней её губы кривила презрительно-понимающая улыбка. Наконец дочитав, она одним росчерком поставила подпись, потом вторую и третью, и, собрав бумаги, вернула их Уолдену, который не мог оторвать взгляда от неловких движений её левой руки. — Я тебе очень признательна за Драко, — сказала она, складывая на груди руки.

— Он мой крестник, — МакНейр просто не придумал, что тут ещё ответить.

— Ты ему очень важен, — сказала она. — Ему сейчас сложно. Спасибо, что тратишь на него столько времени.

— Мне не в тягость, — ответил он.

Всё было не то и не так — это был светский разговор двух знакомых, а не двух старых друзей.

— Позвать его? — спросила она после короткой паузы. — Он сейчас занимается.

— Нет, мы увидимся вечером, — ответил Уолден. И добавил, озвучивая очевидное: — Прости, что помешал.

— Я и вправду слегка занята, — согласилась она. И улыбнулась: — Я провожу. Заходи к нам.

— Конечно, — ответил он — но они оба знали, что и приглашение, и ответ были просто формальностью. Его здесь не ждали — возможно, со временем это изменится, но сейчас он был лишним, и Нарцисса вполне ясно дала ему это понять.

А на свою сообразительность Уолден, в общем-то, никогда не жаловался. Может быть он и был далёк от материй, которыми все эти годы жил Люциус, но в Министерстве работал не первый год. Одно интервью — и внимание с мрачных семейных тайн семьи Малфоев переключилось на проблемы самого общества, которые были многим близки — и это было заметно, в том числе и по тому, что обсуждали теперь по углам и в курилках. Некоторые споры велись негромко, другие спорщики срывались в крик, а что-то ложилось на столы сотрудников в качестве директивы. И к началу осенней сессии Визенгамота наверняка в повестку попадёт много неудобных вопросов. Что ж, всегда лучше, когда копья начинают ломать о политике, чем когда обыватели упиваются горем одной-единственной жертвы. Пусть лучше читают о статистике нераскрытых дел. О чём угодно — только бы не о ней.

Даже Снейп, с которым сам МакНейр практически не общался, был сейчас куда полезней его самого. Может быть, он и был не слишком приятным в общении человеком, настолько, что Уолден вряд ли сел бы рядом с ним даже в пабе, но зельеваром он был весьма неплохим… вернее нет, неплохим он был лет тринадцать назад, сейчас в его мастерстве никто и не сомневался. А во-вторых, он был ещё и деканом Драко, а тому, безусловно, в школе потребуется поддержка, когда возможности вот так сбегать к своему крёстному по вечерам просто не будет.

Но что, вот что сделал сам Уолден? Ни-че-го. Он даже свою непосредственную работу не выполнил. Никого он не нашёл — только побывал в том переулке, где на неё напали. Он помнил, как стоял там, в грязном тупике, смотрел на вонючие жидкие лужи, и его кровь вскипала, когда он представлял, как Нарцисса лежала здесь. И как какие-то мелкие подонки избивали её ногами, смеясь. Он уничтожил бы их, разорвал голыми руками, безо всякой магии — если бы отыскал.

Но нет — прошло уже больше двух недель, а у него не было ни-че-го! И не только у него — Робардс тоже лишь разводил руками. Впрочем, ему кое-что всё-таки удалось узнать про ту размалёванную девчонку, что тоже участвовала в нападении. Местные шлюхи смогли её опознать, вот только выяснилось, что она вовсе и не думала промышлять их ремеслом. Она цепляла клиентов, из тех, что падки на слишком юное тело, и у которых в кошельке наверняка что-то есть, но слишком жадных, чтобы решить сэкономить, а то и вовсе не заплатить. Вот только в подворотне вместо грязного тайного удовольствия ждали её ватага её дружков, которые, несмотря на юный возраст, отлично знали, как пустить в ход свои волшебные палочки. Но толку от этих известий не было никакого. Потому что после того случая девчонка исчезла, и Уолден сам понимал, что ей даже оборотку пить не потребуется: если она просто как следует умоется, или станет накрасится по-другому, её вряд ли хоть кто-то узнает, даже если она вытащит у него кошелёк.

А она просто заляжет на дно — не совсем же она идиотка.

У него были кое-какие связи в Лютном, но весьма далёкие от этой сферы — не то чтобы он никогда не бывал в борделях, по юности случалось и это, но дела Уолден вёл, по большей части, с торговцами разных мастей, у которых хотя и случался живой товар, но обычно он был пушист, рогат или чешуйчат, или, в крайнем случае, скрывался под скорлупой. Люди же в этом качестве МакНейра никогда не интересовали — о чём он теперь даже жалел. Но смысла в его сожалениях не было: девчонка пропала, и теперь её было не найти.

Так же, как и тех, кто с ней был: хотя, конечно, Аврорат и донимали на этот счёт, но МакНейр не строил иллюзий, понимая, что они вряд ли отыщут ублюдков. Мало ли швали в Лютном — тем более если это были оборотни, которые теперь долго сюда не сунутся. Но даже в том, были ли преступники оборотнями, или просто решили избавиться от слишком заметной жертвы таким поганым способом, никто так сказать и не мог.

И что он мог ещё сделать? Где ему искать их? Впрочем, одна мысль у него всё же была, и он очень надеялся на то, что она принесёт плоды, пусть пока у него ничего и не получалось. Когда-то он знал Грейбека — неблизко, но тот тоже мелькал возле Лорда, и Уолден от отчаяния уже готов был, пожалуй, его отыскать и попросить помочь. Правда, он понимал, что ему придётся что-нибудь предложить взамен — и это было единственным, что пока что его останавливало. Не потому что его смущала подобная сделка — просто он пока понятия не имел, что действительно настолько заинтересует Грейбека, что он будет готов выдать кого-то из их породы. Но кого, если уж не его эта вся ситуация должна больше всего задеть. Нет, от встречи он не откажется, и тогда, может быть, Уолден сумеет хоть что-то узнать. Он должен, должен найти эту тварь… тварей. Тех, кто сделал это с Нарциссой. Эта мысль мучила, выжигала его изнутри — потому что именно теперь, когда он должен был бы сделать что-то действительно важное, Уолден оказался бессилен и бесполезен.

А сегодня он даже не сумел найти слов поддержки — он вообще был не мастером говорить красиво, но ведь можно было бы… Он не знал, что. Понимал только, что всё делает неправильно.

И не понимал, что самой Нарциссе всё это видится совершенно не так. Она и вправду не хотела сейчас никого видеть — но, с другой стороны, то, что для самого МакНейра было выражением деликатности, когда он старался лишний раз не тревожить, для самой Нарциссы было свидетельством его переменившегося к ней отношения. И она понимала это: кто, как ни ликвидатор, знал, какими становятся оборотни? Кто, как ни он, должен был теперь видеть в ней, прежде всего, отвратительную тёмную тварь, скрытую под знакомой оболочкой? Конечно, ему должно было теперь неприятно видеть её, думала она с горечью. Но всё же, когда Уолден, наконец, появился, она ждала совсем не того, о чём он заговорил — и это стало для Нарциссы окончательным подтверждением её мыслей. И потом, он так на неё смотрел! Сколько жалости было в его глазах!

Но Нарцисса не желала, чтобы её жалели. Никто — особенно близкие. Что ж, теперь у неё просто стало одним близким человеком меньше — но она переживёт это. В конце концов, у неё есть муж и сын — зачем ей кто-то ещё?

После того вечера их отношения с Люциусом, наконец-то, переменились — Нарцисса словно сумела переступить через ту границу, что сама же и провела между ними, и той ночью в первый раз то ли решилась, то ли заставила себя прийти в их общую спальню. Он был там — спал, привычно завернувшись в одеяло практически с головой на своей половине кровати, и её собственная, свободная половина показалась Нарциссе такой сиротливой! Она бесшумно откинула одеяло и, поколебавшись немного, всё же легла — и замерла, сама не зная, хочет ли, чтобы муж проснулся, или нет. Однако Люциус всегда спал крепко, и Нарцисса, полежав какое-то время и убедившись, что хотя бы в этом случае что-то осталось всё-таки неизменным, очень осторожно придвинулась к нему ближе и положила ладонь на его плечо — вернее, на покрывающее его одеяло. Полежала немного, вслушиваясь в дыхание Люциуса, и придвинулась ещё ближе. А потом ещё… и, наконец, прижалась к его спине и замерла так, закрыв глаза. Как же ей, оказывается, не хватало этого тихого состояния близости! И как же она по мужу соскучилась…

Нарцисса приподнялась и, потянувшись, уткнулась носом в шею Люциуса, путаясь в его тонких длинных волосах. И это такое знакомое ощущение вдруг захлестнуло её с головой, как волна, и от переполняющих её эмоций она вдруг расплакалась — и разбудила его.

А он, проснувшись, сперва не поверил тому, что слышал и чувствовал, сочтя это новым сном, желанным и сладким, и какое-то время лежал, замерев, чтобы не спугнуть это неожиданное долгожданное сновидение и постепенно осознавая, что никакой это не сон, а самая что ни на есть реальность. И когда понял это, развернулся и обнял плачущую впервые с момента нападения не от боли и горечи, а счастья и облегченья жену, и привлёк к себе, целуя её лоб, волосы, шею…

— Что ты плачешь, родная? — прошептал он, приподнимаясь и беря её на руки. Одеяло мешало, и он несколько раз резко дёрнул ногами, стягивая его пониже, и движения эти, тоже такие знакомые, рассмешили и ещё больше растрогали Нарциссу. Она рассмеялась и, обвив его шею рукой, прошептала:

— Просто так.

И опять засмеялась тому, как глупо и мило прозвучал этот ответ.

— Я люблю тебя, — прошептал он, счастливо улыбаясь и вдыхая её родной тёплый запах.

— Я так устала, — шепнула она в ответ, закрывая глаза. — Одна… но я не могу… я не знаю…

— Спи, — тихо-тихо проговорил он, устраивая её поудобнее на своих руках. — Ты пришла… Теперь всё будет хорошо. Вот увидишь. Спи, родная…

Ничего. Они справятся, думал он, держа её на руках и слушая, как успокаивается и выравнивается её дыхание. Они точно со всем этим справятся. Как-нибудь, но всё образуется. Это же они, и их двое.