Мех под кожей (джен)

Люциус поднялся ей навстречу из-за стола, и она увидела в его глазах то, в чём так отчаянно нуждалась: восхищение. Когда-то он смотрел так на неё всегда… или ей хотелось так помнить. Драко за столом не было — как это стало уже привычным, вечер он проводил с крёстным, и сегодня это было кстати как никогда.

— Ты изумительно выглядишь, — произнёс Люциус.

— Спасибо, — она знала… она почти знала, что он прав, но сейчас ей так хотелось услышать это.

Люциус подошёл и галантно отодвинул для неё стул — она села, и, когда он возвращался на своё место, их взгляды пересеклись. Они улыбнулись друг другу. От этой улыбки Нарциссе стало тепло — словно у неё внутри начал таять огромный ледяной ком. Сейчас взгляд Люциуса был так же ласков… как прежде. Неужели всё это время она просто не хотела этого замечать? Ей стало стыдно: она так мучила его все эти дни… нет — недели. А ведь он — почти всё, что у неё осталось. Кроме сына.

Тем временем невидимые глазу эльфы подали перепелов с сезонными овощами и Люциус, орудуя ножом и вилкой, неспешно рассказывая о своей последней встрече с министром, посмеиваясь, заметил:

— Чудные вещи творятся. Ты знаешь, оказывается, юный Поттер не так уж и безнадёжен и начинает понимать, что магглы не ровня волшебникам: в минувший уик-энд он умудрился надуть свою магглу-тётку и отправить её в полёт над Сурреем, а затем со скандалом покинул дом. Нет, разумеется, сей очаровательный инцидент замяли, Фадж лично встречался с ним, и, насколько я знаю, мальчишка теперь живёт в Дырявом котле. Диагон-элле так не охраняли с визита японского премьер-министра в семьдесят пятом… там теперь добрая половина авроров в штатском дежурит. Не знаю, — добавил он с тихим смехом, — охраняют его они, или же решили ловить твоего кузена, так сказать, на живца…

— Возможно, и то, и то? — предположила Нарцисса. — Будем надеяться они попадут этим камнем хотя бы в одну из птиц, — и они рассмеялись.

Этим вечером Нарцисса буквально купалась в ощущении привычности и нормальности их разговора. Казалось, словно не было этих полутора месяцев преследующего их кошмара — они просто наслаждаются ужином, а завтра будет обычный день, и всё будет так, как было. Обычная, такая размеренная и уютная жизнь…

А затем Люциус спросил, как провела день она, и Нарцисса впервые не отделалась от него дежурным кратким «всё хорошо, милый, насколько это может быть хорошо», а действительно рассказала, чем был наполнен для неё сегодняшний день: как она чистила одну из гостевых спален в особняке в Хартфордшире, и что дом, кажется, постепенно уже оживает; как тётушка Кассиопея, вполне в своём духе, шутила, что, кажется, из её племянницы всё же вышла вполне неплохая хозяйка — хотя кто мог в детстве подумать…

— Не припомню чтобы в детстве ты отличалась неаккуратностью. — улыбнулся Люциус. — Все эти светлые кружевные воротнички и манжетики…

— Мне в детстве не приходилось стирать пыль с плинтусов и снимать шторы для стирки, — улыбнулась она в ответ. — Тем более в кружевах. А потом неожиданно для себя открывать, что бархатные портьеры нельзя стирать — их можно было оставить на месте и вычистить заклинанием против пыли и мелких жучков, на которых так падки докси.

Она шутила, конечно: то, что бархат воду не переносит, известно всем. Она шутила — а муж улыбался, и не имело особенного значения, о чём они говорили сейчас.

Это был первый вечер после той страшной ночи в подвале, когда они не разошлись по своим комнатам сразу же после ужина, а устроились потом у камина в малой гостиной: сперва они пили чай, а потом то беседовали, то просто молчали. Их руки всё чаще соприкасались, и когда его рука задерживалась в её, Нарцисса чувствовала, как постепенно теплеют от её ладони холодные пальцы Люциуса. Она, должно быть, совсем измучила своего супруга, раз этим тёплым летним вечером его руки были так холодны.

Было уже едва ли не за полночь, когда Люциус проводил Нарциссу до её спальни и, прощаясь, осторожно и как-то неуверенно коснулся губами её волос — а она, подняв голову, подставила его губам лоб, и они после секундной заминки рассмеялись, словно подростки.

— Доброй ночи, родная, — сказал он, целуя кончики её пальцев.

— Доброй ночи, — отозвалась Нарцисса — а затем, закрыв дверь, прислонилась к ней спиной и долго стояла так. Ей хотелось выйти и пойти вслед за мужем, провести, наконец, эту ночь с ним рядом, в их супружеской спальне, но она не была уверена в том, что действительно готова к подобному. Себе она всё же могла признаться — она скучала, она отчаянно скучала по Люциусу, по его прикосновениям, по объятьям и поцелуям… однако пока она в нерешительности размышляла, момент был упущен, прошло уже слишком много времени, и теперь идти куда-то было неловко. Он, наверное, всё равно уже спит… и потом… нет, она не могла решиться. Может быть, после…

Этой ночью Нарцисса долго не могла уснуть, терзаясь от хорошо ей знакомого приятного, но мучительного томления. О том, что последним, кто к ней прикасался, был… она даже не знала и не желала знать, кем было это ничтожество, она заставляла себя просто не думать. Она убеждала себя, что если об этом она не помнила ничего —значит, можно было посчитать, что этого не было вовсе. Не так ли?

В конце концов Нарцисса, всё же, заснула, но спала она плохо и мало, просыпаясь всё время от странных, сумбурных снов, которые, на сей раз, были отнюдь только не кошмарами. От некоторых из них она просыпалась взбудораженной, с колотящимся сердцем и стыдным жаром, который никак не находил выхода — и, перевернувшись на другой бок, засыпала опять, чтобы вновь проснуться и лежать, вглядываясь в темноту.

И когда, проснувшись в очередной раз, она обнаружила, что свет в комнате стал, наконец, серым, Нарцисса решительно откинула простыню и встала. Стоя под душем, она размышляла, насколько же устала бояться. Всего — и, прежде всего, себя. Сколько можно? Она должна что-то сделать с этим выматывающим страхом. Переждать его не получится — она уже полтора месяца ждёт, и что же в итоге? Нет, она должна смотреть своему страху в глаза. Она не станет и дальше прятаться, и прекратит делать это сегодня, сейчас, с утра. Например, она может пройтись по Диагон-элле — и нет, не вцепившись в локоть своего супруга, а так, как положено уважающей себя ведьме. В этом ведь нет ничего страшного, чтобы пойти одной, убеждала она себя. Она сотни, тысячи раз там ходила! С родителями и в одиночестве, с Люциусом, и втроём с Драко… это просто прогулка! Тем более там сейчас особенно безопасно: даже если авроры приставлены, прежде всего, охранять Гарри Поттера, вряд ли они не отреагируют на любых подозрительных лиц, тем более на нападение прямо посреди улицы. И уж тем более там вряд ли объявится её кузен — насколько она помнила, он всегда любил поспать по утрам.

Но задумавшись об аврорах, глупо было забывать и о сплетниках. Разумеется, на неё будет смотреть каждый, у кого есть глаза — но она же привыкла к вниманию. Пускай смотрят.

Так она и решила.

Однако, когда, позавтракав, Нарцисса начала одеваться, её пыл угас. Она уже в лицах представляла, как именно на неё будут смотреть, словно наяву ощущала все эти липкие взгляды — и холодела. Но она не привыкла уступать слабости, и всё, что позволила себе в тот момент — это выбрать шляпку с довольно густой вуалью и классическую мантию с длинными рукавами вместо лёгкого платья — благо утро выдалось пасмурным. Вдруг пойдёт дождь, уговаривала она себя — и сама же кривила губы с презрением. Нет, Цисса, нет — ты не станешь лгать, по крайней мере, самой себе. Тебе страшно, и ты хочешь укрыться — ты пока не готова выставлять свои шрамы на всеобщее обозрение.

От этой резкой отповеди ей даже стало легче, и она, наконец, смогла, поправив на голове шляпку и расправив вуаль, выйти сначала из гардеробной, а затем и из комнаты. Успокаивая себя, она прошлась до ворот поместья, а затем, сосредоточившись и покрепче сжимая палочку, аппарировала на Диагон-элле.

Как же здесь было людно! Хотя откуда бы взяться такому количеству народа утром в четверг? Нарцисса чувствовала, как разом похолодели её ладони и ступни, и как ледяной пот потёк по спине. Ей невероятно, до тошноты захотелось вернуться — и, закрывшись у себя в комнате, забраться под одеяло и спрятаться там, и никогда в жизни больше не выходить. Никуда. Но вместо этого она, вздёрнув подбородок повыше — её мама всегда говорила, что осанка создаёт настроение, а верный поворот головы заменяет два часа сна — двинулась вдоль по улице, стараясь ступать не быстрее и не медленнее обычного. Она не будет плестись и не побежит — она просто пойдёт. Как обычно.

Она шла — а они на неё смотрели. Все — от незнакомых рыхлых домохозяек до владельцев лавок, выглядывающих в окна и выходящих к дверям — таращились на неё, словно здесь сейчас шла не женщина, а та лысая жуткая тварь, истекающая омерзительной слизью. Хуже всего было то, что она понимала их — и понимала, что на их месте сама бы тоже смотрела.

Не будь у неё цели — дойти до кафе Фортескью и купить там мороженого — она бы, наверно, вернулась, но жить потом с мыслью, что она даже мороженого самостоятельно не сумела купить, Нарицисса категорически не желала. Нет, она это сделает, думала она, ловя себя порою на том, что высматривает среди прохожих авроров — и не может узнать никого в лицо. Она бы и не должна, разумеется — они ведь наверняка как-то маскировались — но ей всё равно было досадно.

Она шла и представляла, что было бы, отправься она сюда не одна, а с Драко. А ведь ему скоро в школу — и список необходимого для третьего курса вот-вот пришлют… нет, пожалуй, она отправит с ним Люциуса — как в прошлом году. В конце концов, это несложно — просто купить всё по списку… И в этот раз никаких незапланированных и неприятных встреч.

Она почти дошла до кафе, когда возле магазинчика «Всё для квиддича», поняла, что вселенная явно имеет к ней какие-то счёты. У витрины, на которой была выставлена новая гоночная метла, она увидела Донну Инглби. Не одну — рядом с ней стоял высокий, выше её на целую голову, юноша, такой же темнокожий и белозубый, как и она сама. Наверное, сын — Нарцисса помнила, что тот то ли в этом учебном году, то ли в следующем должен закончить Хогвартс. Они просто стояли у витрины и разглядывали метлу — и никто, никто не обращал на них никакого внимания.

— Мам, ну когда ты играла последний раз, это же та самая Молния! — услышала Нарцисса, подойдя поближе.

— Ой, да что бы ты понимал! — смеясь, воскликнула Донна. — Ты не ловец, ты загонщик, а значит, тебе устойчивость и манёвренность важней скорости. Надо, чтобы метла сама компенсировала замах, вот так, — она изобразила мощный и уверенный замах битой, а затем дружески пихнула сына в плечо. — И это твой последний год — мы должны утереть нос Гриффиндору. Как насчёт зайти и узнать, что у них есть из канадских мётел?

Звякнул дверной колокольчик, и они вошли в магазин, а Нарцисса осталась стоять, борясь с нахлынувшим на неё чувствами. Понимание, с ядовитым горьким привкусом, понимание что у этой Инглби сейчас было всё, чего она лишена просто ошеломило Нарциссу: эта женщина может вот так просто среди белого дня ходить с сыном по магазинам, смеяться и болтать с ним… и никто, никто даже не посмотрит в их сторону.

Даже её смех был сейчас Нарциссе противен. У неё перед глазами вновь всплыла картинка длинных тёмных пальцев на белом запястье Люциуса — и их разговор… и её тёплый голос…

У Нарциссы защипало в глазах — но не от боли, а от ярости. Она выгнала эту женщину, вычеркнула из своей жизни — почему она всё время на неё натыкается? Эта ярость придала сил Нарциссе — и она, сжав руку в кулак с такой силой, что ногти едва не впились до крови в ладонь, заставила себя отвернуться и, ускорив шаг, быстро дойти до кафе. Она проигнорировала летние столики и поспешила оказаться внутри. Перед прилавком раздумчиво выбирали мороженное несколько ведьм, и Нарцисса подчёркнуто не обращая внимания на взгляды, ясно и чётко прошла вперёд, и поздоровавшись с месье Флорианом заказала три хорошо знакомы ему сорта мороженого: кофейное, малиновое и клубничное.

И только уже получив заказ, она поймала себя на мысли, что на самом деле хотела ореховое…

Вернуться назад и снова наткнуться на Инглби, пусть даже шанс этого был минимален, у Нарциссы не было сил, и она позволила себе аппарировать прямо с крыльца кафе — в конце концов, это было вполне прилично. Да и день жаркий, глупо разгуливать с мороженым, разве нет?

Вернувшись домой, Нарцисса отдала распоряжения по поводу обеда, и отправилась в Хартфордшир. Наполнявшая её ярость требовала выхода — и, поскольку ни гневно жаловаться на справедливость вселенной, ни даже проклинать Донну Инглби каким-нибудь семейным проклятьем Нарцисса не собиралась, она решила выместить её на заброшенной кухне родного дома.

К обеду та просто сияла — и единственное, чего не хватало здесь, это продуктов. Стоило позаботиться о содержимом ледника и шкафов, и можно было бы вполне себе приготовить званный обед скажем на шесть персон… хотя какие уж теперь званые обеды. И ужины.

Как ни странно, эта горькая мысль Нарциссу почти не расстроила. Если подумать, не так уж она и любила их — хотя всё зависело от гостей, конечно. Но раз тех, кто хотел бы видеть её такой, кем она теперь стала, желающих больше не находилось — что ж, тем лучше. По крайней мере, она теперь точно знала, кто и что думает про неё. Не многим везёт так при жизни…

Зато она всё ещё может быть с теми, кто её действительно любит. Она вспомнила, как смотрел на неё вчера Люциус, и мечтательно улыбнулась. На что ей все эти посторонние люди, когда у неё есть он? Как жаль, что сегодня четверг, подумала Нарцисса, невольно разглядывая своё отражение в начищенном до блеска дне одной из кастрюль. Была бы суббота, и Драко до самой ночи наверняка бы остался у крёстного… а может быть, даже заночевал бы там. И они с Люциусом смогли бы побыть одни… впрочем, до субботы оставалось всего ничего. А Драко всё равно взял привычку возвращаться не раньше, чем темнело на улице и подавали ужин, и уж, конечно, измотанный тренировками он не станет искать никого. Разумеется, если сегодня у Уолдена на работе ничего не случится, и он не перенесёт эти их тренировки на другой день.

Она очень надеялась на то, что никакая мохнатая, чешуйчатая или пернатая тварь сегодня не взбесится, и когда вечером Тинки привычно сообщил ей, что юный хозяин отправился к господину МакНейру, Нарцисса обрадовалась. К ужину она накрывала так тщательно, как давно уже не делала этого — каре ягнёнка обещало быть изумительным.

Уже за едой, слушая голос мужа и отвечая ему, Нарцисса с трудом сдерживала нетерпение и очень старалась не смотреть лишний раз на часы. Есть она почти не могла — впрочем, она сейчас и не чувствовала голода. Она ничего не чувствовала, кроме возбуждения и предвкушения — словно ей снова было семнадцать, и она ждала, когда положенная приличиями часть свидания сменится той, о которой родителям знать не стоит.

И когда Люциус подал ей руку, чтобы проводить её до двери, она направилась не к своей спальне, а к той, что считалась их общей, и в которой он коротал эти ночи один. Нарцисса толкнула дверь, и переплетя свои пальцы с его она решительно увлекла мужа в спальню. И, едва дверь за ними закрылась, обвила его шею руками и, потянувшись губами к губам, прикоснулась к ним. И от этого прикосновения голова у неё закружилась, и Нарцисса прижалась к ним, наконец, целуя Люциуса жарко и горячо. И так сладко…

Они целовались, словно в юности — прислонившись к двери, и никак не могли дойти до кровати. Но не здесь же ведь… и Нарцисса, лёгким взмахом палочки избавив мужа от мантии и рубашки, толкнула его на кровать, разделась сама и, дрожа от охватившего её сладкого возбуждения, опустилась над Люциусом и, коснувшись губами его живота, плавно и грациозно, словно она была хищником, медленно двинулась вверх, ощущая, наконец, на вкус его кожу… Теперь им оставалось только избавиться от его брюк, и когда она потянулась к застёжке, он, задыхаясь, едва ощутимо вздрогнул и прошептал:

— Погоди… — но она и не думала останавливаться и безо всякой волшебной палочки, о которой совсем забыла, просто расстегнула пуговицы и…

И замерла.

При желании женщина может лгать, убеждая мужчину в своём желании — но мужчинам подобное недоступно. Есть простой, очевидный и совершенно безошибочный признак, позволяющий воочию убедиться в его желании — или его отсутствии. И сейчас Нарцисса вынуждена была признать очевидное — и, переведя взгляд на лицо Люциуса, снова заметила в его нервно отведённом от неё взгляде вместо желания растерянность и вину.

Ей показалось, что её то ли окатили крутым кипятком, то ли ледяной водой. Она словно оглохла, ослепла и окаменев, продолжала смотреть на лежащего перед ней на постели полуобнажённого мужчину. Её законного мужа.

Который её не хотел. Потому что такую, как она, хотеть невозможно. Нельзя. Люди не совокупляются с тварями — это противоестественно.

— Цисси! — Люциус посмотрел на неё с мольбой, а затем сел и попытался взять её за плечи, но она резко отстранилась, не позволяя к себе прикоснуться. — Цисси, прости, я… я не…

— Ну что ты, — сказала она, слыша свой голос словно со стороны.

На неё вдруг обрушилось осознание собственной наготы и уродства, и она, высвободившись из его рук, схватила палочку и вмиг оделась. Он тоже вскочил и вновь попытался коснуться её плеча, но Нарцисса, оттолкнув его, молча развернулась и вышла, нет, выбежала из спальни.

И не увидела, конечно, как он буквально упал на пол возле кровати и, стащив к себе на пол подушку, уткнулся в неё лицом — но, впрочем, даже случись это на её глазах, это уже ничего бы не изменило.