Мех под кожей (джен)

— Вот уроды, — возмутился Рон, когда они поднимались в свою гостиную.

И Гарри не мог с ним не согласиться. Ему было жаль сегодняшнего урока и ужасно жаль Хагрида, который, провожая их в замок, сморкался в большой платок и украдкой вытирал слёзы.

— Надеюсь, что всё обойдётся, — взволнованно, но без особенной уверенности произнесла Гермиона.

— Да что ему станется, — хмыкнул Рон, и Гарри вздохнул украдкой. В прошлом году Мадам Помфри сотворила чудо, за одну ночь поставив Гарри на ноги после заклинания профессора Локхарта. Но от одного воспоминания он ощутил мерзостный привкус костероста на своём языке. Нет, Малфою, после всего что произошло, наверняка так просто отделаться не удастся... Как же хорошо, что шляпа отправила самого Гарри на Гриффиндор — на Слизерине он не смог бы проучиться ни дня.

В школе вообще вновь творилось что-то странное. И дело было не только в Блэке, которого никто так и не смог поймать. Нет, творилось не с самим Гарри, к этому он привык, а со всеми. Возможно, в этом были виноваты дементоры, наводившие на всех в школе ужас, уныние и тоску — а самому Гарри почти каждую ночь снился теперь мамин крик, а может, ему так казалось; сон его был беспокоен, но хотя бы шрам не болел. Рон и Гермиона тоже были на взводе и регулярно ссорились, сперва из-за Крукшанкса, который неспешно охотился на Коросту, потом из-за полезности Прорицаний, а сегодня даже повода конкретного не было, а они глядели друг на друга волком. Ещё и Трелони масла в огонь вчера подлила со своими мрачными предсказаниями: лучше бы это была овца, как и показалось Рону, но гримм, который предвещал Гарри смерть… Нельзя сказать, чтобы он ей совсем не верил, как бы их ни пыталась успокоить МакГонагалл, тем более, после того, как Рон рассказал о своём почившем после такой встрече дяде Биллиусе. Гермиона, правда, была настроена, как всегда, скептично, объясняя всё обычными совпадениями, но вот самому Гарри её уверенности очень недоставало. Настолько, что он даже не смог подремать вчера на истории магии, по кругу размышляя о Гриме, о Блэке и о том, что ему снова что-то не хотят говорить.

Теперь вот ещё и это…

Иногда Гарри казалось, что людям просто нужно кого-нибудь ненавидеть. В прошлом году все в школе ополчились после него, после того как он просто поговорил со змеёй считая его наследником Слизерина, а в этом году, кажется наступило время Малфоя. Даже если и была в этом какая-то справедливость, Гарри от неё было муторно. Он смутно представлял себе, что происходило на их факультете, но это нечто явно дурно попахивало. Настолько, что даже Гермиона, всегда остро воспринимающая такие вещи, начала возмутиться — правда, пока лишь шёпотом:

— Меня не перестаёт удивлять, что и в Волшебном мире уровень шовинизма настолько высок. Мы ведь живём в современном мире, но эта ужасная склонность волшебников вешать на людей ярлыки, только потому что они чем-то от них отличаются! Как вообще человек может стать изгоем по такой нелепой причине! Даже представить себе у магглов подобного не могу. На миссис Малфой напали — а они ещё требуют от него извинений!

— Ну, учиться никогда не поздно, — сказал Рон язвительно. — Надо с чего-нибудь же начать. Мне, конечно, миссис Малфой даже жаль, но ни перед тобой, ни перед Джинни этот говнюк так и не извинился! Как будто не было никакого василиска в помине, и он ничего не знал.

Гермиона поморщилась, но всё же была непреклонна:

— Рон, это всё равно неправильно! — поджала губы она — Мы же живём в разумном обществе, а не среди зверей.

На этом спор заглох, так толком не начавшись — потому что было уже довольно поздно, а впереди их всех ждали горы домашних заданий, высокие, как Биг-Бен.

Гарри не хотелось влезать в подобные перепалки, но во многом Гермиона была права, вот только дело было не только в одних волшебниках. Ему ли было не знать, что тот, кто от других отличается, для большинства — урод. Таким уродом он сам был для Дурслей, и даже то, что выяснилось, что он волшебник, в их отношении немногое поменяло. В прошлом году, когда выяснилось что он змееуст, это случилось опять, а в этом году просто нашёлся кто-то поинтересней… и, похоже, с каждым днём положение Малфоя становится всё хуже. Взять хотя бы ту Гербологию… а ведь они и недели не отучились. Гарри чисто по-человечески было Малфоя жаль — тот, конечно, отравлял им с друзьями жизнь, но, по крайней мере, они не жили с ним в одном подземелье. А вот с Дадли Гарри жил прожил тринадцать лет — и хорошо знал, как это, уживаться с тем, кто так к тебе относится. А уж когда таких, как его кузен, целая спальня… Почему-то в этом году невозможное сходство Крэбба и Гойла с Дадли с особенно бросалось Гарри в глаза. Как в каком-то любимом тётушкой индийском фильме. Может, Дадли тоже кто-нибудь потерял? Намеренно?

А ведь ещё днём ничто проблем даже не предвещало: Чары у Флитвика и замечательное ЗоТИ прошли просто чудесно. Как же им всем нравились уроки Люпина, не считая нескольких придурков со Слизерина, которые не упускали возможность отпустить какую-нибудь гадость о нём! Но, может быть, одежда его и была в заплатках, а уроки были отличные — сегодня они сражались с красными колпаками, и было здорово.

А после обеда их ждал первый урок у Хагрида — было приятно после обеда выйти на свежий воздух и, хотя Рон с Гермионой до сих пор не разговаривали, ничего дурного Гарри не ждал, и на кучку слизеринцев, шедших в отдалении перед ними, внимания практически не обращал. Пайк о чем-то напряжённо переговаривался с Крэббом с Гойлом, оглядываясь по сторонам, но Гарри до них дела не было, и единственное, что бросилось ему сразу в глаза, это то, что Малфоя в их компании не было — он обнаружился уже у самой хижины, словно пришёл задолго до всех. Один. Конечно, Вуд уже всех поставил в известность, что у слизеринцев что-то произошло, и загонщик Люциан Боул ушёл из команды. Может быть дело, было и в этом… А может… ну, не устраивают же они теперь «Охоты на Драко», подумал Гарри — и отмёл эту мысль. Всё-таки отец Малфоя был известным волшебником, и Гарри хорошо помнил, на что его влияния хватило в прошлом году.

Хагрид дождался их всех у дверей своей хижины, и не один, а с Клыком, выражающим такое же нетерпение, как хозяин. Когда все ученики наконец собрались, сгорающий от нетерпения Хагрид повёл их за собой к высокой изгороди.

— Дык, это, какой я урок для вас приготовил, — улыбнулся лесничий. — Но вы, первым делом, значится откройте учебники.

— Что-о? — пробасил Крэбб. — Это как это так «откройте»?

— А? — непонимающе переспросил Хагрид.

— Как мы будем их открывать? — со вздохом перевёл Забини.

А затем вынул из сумки мохнатый том, крепко-накрепко перемотанный целой кучей тонких чёрных кожаных ремешков с металлическими заклёпками. Остальные тоже вытащили свои опасные учебники. Одни, как Гарри, стянули их крепко ремнём, многие засунули в тесную папку с молнией, кто-то усмирил огромными скрепками.

— Кто-нибудь... э-э... может открыть? — расстроенно спросил Хагрид, но весь класс отрицательно замотал головами — и в этот момент стоящий наособицу Малфой закатил глаза и демонстративно провёл пальцами по корешку своего.

Тот открылся.

— Позёр, — прошептал громко Рон.

— Ну вот, дык это ж, я же говорил, что совсем просто же... Надо только её погладить, — просиял Хагрид, словно речь шла о какой-то самой собой разумеющей и обычной вещи, а затем взял «Чудовищную книгу о чудовищах» у Гермионы из рук, и одним движением содрал с него широкую полосу клейкой ленты. Учебник тотчас клацнул страницами, намереваясь откусить Хагриду что-нибудь, но тот успел погладить огромным пальцем его корешок. Учебник вздрогнул и послушно раскрылся. — Это самое, Слизерину, значится балл, — довольно сказал Хагрид. Казалось, ему нравилась сама процедура награждения баллами.

— Ах, какие же мы все глупые! — насмешливо закатила глаза Паркинсон. — Всего-то нужно взять и погладить!

— Это самое, чего ж не погладить, они же ж... я думал, такие милые, — Хагрид, взглянув на Гермиону не слишком уверенно.

— Просто прелесть! — издевательски подхватил Пайк. — А что, хороша шутка, выдать учебник, готовый тебя загрызть. У нас ведь только Малфой знает, как обращаться в зубастыми тварями, — заметил он, поглядев на того с вызовом.

— Заткнись, Пайк, — неожиданно для себя произнёс Гарри. Ему стало вдруг так противно, а у Хагрида был такой несчастный вид, а Гарри очень хотелось, чтобы его первый урок прошёл как нельзя лучше. И его не портили бы ни слизеринцы, ни стоящей перед его глазами нетрезвый призрак дорогой тёти Мардж. Вообще, у Гарри был сегодня просто день семейного сходства, вот и в Пайке при желании в можно было признать кузена Полкисов... и как Гарри раньше не замечал, насколько его с ним роднит эта перекошенная ухмылка?

Хагрид прочистил горло, очевидно, пытаясь нащупать путь, по которому сможет дальше вести урок, и продолжил:

— Теперь у вас... это... есть учебники. Но главное — ж что? Главное — волшебные существа, тварюшки, значит, волшебные. Пойду сейчас приведу. Обождите меня прямо тут...

Он ушёл, и Паркинсон снова не выдержала:

— Ну и ну! — воскликнула она. — Эта школа катится в тартарары! И этот безграмотный олух будет теперь нас учить! «Значится обождите меня прямо тут!» — передразнила она. — Я напишу обо всём родителям — они будут просто в шоке!

Гарри задумался: если бы Панси был пацаном, на кого бы тоже могла быть похожа? Но в голову ему приходил почему-то лишь Злыдень, бульдог тёти Мардж, и кажется, Гарри даже неосознанно потянулся за палочкой.

— Потише, Поттер, — злобно ухмыльнулся Пайк, а затем скормил испуганную физиономию с притворным ужасом простонал: — Спасайся, сзади тебя дементор!

— Он, наверное, у вас с Малфоем на двоих, — захихикала Паркинсон.

И Гарри и сам Малфой вспыхнули, но тут ситуацию спас, как всегда, Рон:

— Гарри, она что, ревнует? — спросив со всей доступной ему непосредственностью, от которой Гермиона всегда закатывала глаза.

Панси вспыхнула и открыла было рот, чтобы ответить что-то — и в этот момент Лаванда Браун восторженно завизжала, и всем стало не до бессмысленных перепалок.

В загоне появилось с дюжину удивительных существ, страннее которых Гарри никогда и никого не видел: туловище, задние ноги и хвост были у них лошадиными, а покрытая перьями голова и крылья — орлиными, морда же заканчивалась клювом стального цвета. На передних лапах у них были когти едва ли не фута длинной, острые словно кинжалы, а их большие и напоминающие апельсин глаза ярко поблёскивали. Эти странные звери были самых разных мастей — от ярко-рыжих до аспидно-чёрных, и на каждом из них были кожаный ошейник и цепь, заменявшая поводок.

А потом… Потом было жутко и удивительно. Хагрид назвал этих удивительных и гордых животных гиппогрифами и строго предупредил, что они ценят вежливость. Нужно было им сперва поклониться, и только увидев ответный поклон можно было их трогать. А затем вдруг предложил добровольцам на них… прокатиться.

Гарри сам не знал, как на подобное решился — но он не жалел. Ни капли. Это было почти так же удивительно, прекрасно и волшебно, как летать на метле, хотя и не так удобно. Если метлу Гарри ощущал почти как часть своего тела, то, сидя верхом на гиппоргифе, он как будто сам сливался с ним, но по обе стороны от него бились два огромных крыла, задевая колени, и Гарри всё время казалось, что гиппогриф вот-вот его сбросит. Да и бросало его тут вверх и вниз… и, хотя в таком полёте было что-то по-своему удивительно и прекрасное, но Гарри, пожалуй, обрадовался, когда вновь оказался на твёрдой земле.

И хотя посадка была жестковатой, он едва не полетел кувырком, встречали его как героя и всем тоже захотелось на них полетать. Гарри уже было решил, что всё наконец наладилось, и дальше урок пройдёт мирно, и, наверное, просто сглазил.

Как раз в этот момент всё и пошло не так.

Ученики перелезли через забор, разбрелись по загону, и, слегка побаиваясь, кланялись и разглядывали гиппогрифов, а Гарри стоял и смотрел. Невиллу, как всегда, не везло, а вот Рон с Гермиона, кажется, успешно пытались наладить контакт с выглядевшим довольно мирным конём-орлом каштановой масти. Чуть поодаль Малфой выбрал себе тоже очень спокойного зверя рыжеватой масти и, церемонно с ним раскланявшись, гладил его по клюву. В этот момент на его лице застыло такое несвойственное ему выражение, что Гарри испытал чувство неловкости; он отвернулся и перевёл взгляд на его соседей.

Кажется, Крэбб, Гойл и компания тоже горели желанием прокатиться — и их выбор пал на того же гиппогрифа, на котором летал сам Гарри. Разумеется. Бакбик — так звали зверя — вполне вежливо поклонился Панси в ответ на её приветствие, и Пайк небрежно почесал его клюв, не проявляя особенного почтения, а затем уступил эту честь остальным — и у Гарри вдруг возникло какое-то смутное ощущение… он не был уверен, было ли дело во вчерашнем чае профессора Трелони, открывающем третье око, то ли ещё в чём, но волоски на руках у него встали дыбом.

Малфой уже медленно шёл рядом с выбранным гиппогрифом, гладя рыжеватые перья на его шее, когда Крэбба с компанией начались проблемы. Бакбик не желал слушаться сразу их всех, и не то что позволить залезть на себя, он даже с места не сдвинулся, и когда Малфой проходил мимо их, его гиппогриф остановился и вдруг… зачирикал. Правда, громко, и не слишком-то мелодично, но Гарри не мог подобрать более подходящего названия для того звука, что он издал. Бакбик ответил ему тихим клёкотом, и тут Крэбб повернулся к нему спиной и побагровев и размахивая руками заорал на Малфоя в лучшем стиле дядюшки Вернона. Он во всю мощь своих лёгких орал, что из-за него теперь эта тупая тварь и вовсе не никого не желает слушатся, и что-то о том, что не будет это терпеть. И в этот момент время словно потекло медленней: Гарри видел, как Бакбик грозно распахнул свои четырехметровые крылья и поднялся на дыбы. Сверкнули стальные когти, и Гарри действительно испугался того, что сейчас должно было произойти, но в этот момент Малфой каким-то чудом успел среагировать и вытолкнул Крэбба из-под удара, упав вместе с ним на траву; пусть и вскользь, но, кажется, он весьма прилично успел получить когтями и, похоже, хорошенько приложил Крэбба его тупой башкой о земную твердь.

Разъярённый Бакбик, опустив было на землю передние лапы, взметнул их снова, и Крэбб, спихнув с себя недвижного Малфоя, начал отползать в сторону, когда повисшую тишину разорвал испуганный общий вздох — и тут к Бакбику бросился Хагрид и с трудом, но всё-таки нацепил на него ошейник, пока тот так и рвался у него из рук, чтобы продолжить топтать и рвать когтями обидчика. Однако Хагрид с усилием оттащил его подальше от лежавшего на траве Малфоя, и привязал к одному из столбов изгороди. Малфой, кажется, был без сознания, и его мантию и светлые волосы расцвечивали ярко-красные пятна крови. Крэбб, сидя несколько поодаль, стонал, баюкая окровавленную руку — и, когда заметил, что никому и дело до него нет, простонал:

— Эй! Я истекаю кровью!

Однако Хагрид быстро на него посмотрел, и уверенно буркнул:

— Прямо сразу не истечёшь, — и, бледный как полотно подошёл к Малфою. — Помогите мне кто-нибудь, — попросил он. — Его надо унести отсюда.

Гермиона бросилась открывать ворота загона. Хагрид как пушинку поднял Малфоя, и Гарри успел увидеть, как неестественно вывернута его рука, и что трава под ним тоже была испачкана кровью. Второй рукой Хагрид вздёрнул на ноги бледного Крэбба, и со всех ног припустил к замку, практически таща его за собой.

Некоторое время в загоне стояла потрясённая тишина, а затем он начал наполняться звуками. Гарри сам был растерян, с трудом осознавая происходящее: некоторые выглядели совсем потерянными, а кто-то возмущался на весь загон. Панси почему-то делала это громче всех, стеная, что она ведь тоже могла пострадать, и её родители обо всем узнают!

Но поскольку уроку явно пришёл конец, все медленно двинулись к замку. Слизеринцы, придя в себя теперь громко ругали лесничего:

— Его надо немедленно выгнать, пока не пострадал кто-то ещё! — громче всех орал Пайк.

— Да Крэбб сам виноват, придурок! — вступились за Хагрида Финниган с Томасом, и Гойл, набычившись, сжал в ответ кулаки.

Когда они, возмущаясь и переругиваясь, вошли в пустынный холл, Панси Паркинсон вдруг неожиданно заявила:

— Пойду узнаю, что там в Больничном крыле, — и лицо её приобрело в этот момент то странное выражение, с каким обычно сплетничала Лаванда. Гарри от этого передёрнуло и он поморщился, когда она поскакала вверх по мраморной лестнице, и Гойл поплёлся за ней.

Остальные слизеринцы свернули к себе в подземелья, не переставая честить Хагрида, а Гарри и Рон с Гермионой поспешили к себе в башню.

— Как вы думаете, Малфой сильно пострадал? — Гермиона была очень встревожена. — С ними всё будет в порядке?

— Конечно, мадам Помфри в одну секунду справится с такой раной, — уверенно проговорил Гарри. — Сколько раз она ставила меня на ноги, я же каждый год прихожу в себя в больничном крыле.

— Все-таки лучше бы этого не случилось. По крайней мере у Хагрида на первом уроке, — Рон был явно обеспокоен. — Вот увидите, слизеринцы раздуют из этого такую историю. А уж что паша Малфоя предпримет...

На ужине все обсуждали выгонял выгонят ли теперь Хагрида и что будет с уроками УЗМС, Гарри же ковырялся в тарелке и поглядывал, что делается за слизеринский столом. Несколько человек во главе с Пайком и Гойлом о чем-то шушукались — наверняка сочиняли свою версию произошедшего на уроке. Несколько раз Гарри даже слышал имя Малфоя, однако в тоне, которым это высказывалось, сквозило неизбывно знакомо-дурслевское «сам виноват», наводившее Гарри на не самые приятные размышления.

— Во всяком случае, скучным первый этот день точно не назовёшь, — попытался Рон сказать хоть что-нибудь оптимистичное, однако его шутка успеха не возымела.

Так что после ужина в подавленном настроении они вернулись в гостиную — нужно было сделать задание по трансфигурации, но работа не шла: все трое то и дело откладывали учебники и подходили к окну. И когда у Хагрида в окнах зажегся свет, не сговариваясь отправились к нему в гости.

Тот был пьян. Он сидел за выскобленным столом с мордой Клыка на коленях, и утирал катившиеся из его глаз крупные слёзы огромным платком, периодически громогласно сморкаясь. Остаток вечера они втроём его утешали — хотя, сказать по правде, у них и самих кошки скребли на душе.

Конечно, узнали они и о судьбе пострадавших:

— Вот Малфою досталось... — Хагрид обречённо качал косматою головой. — Но мадам Помфри сделала что надо... лучшим образом. Оставили его спать до утра, костероста вот влили. А второй увалень, мало что здоровенный, а все голосил, помираю, мол, лежит весь в бинтах, ворчит... — он уныло покачал головой.

— Притворяется, — уверенно покивал Гарри. — Мадам Помфри может вылечить что угодно. Она в прошлом году вырастила во мне половину костей.

— Но Малфой-то уж наверняка постарается, раздует из мухи слона, — проворчал Рон.

Можно было сказать, что их утешительная миссия провалилась — и, когда они шли назад, возвращаясь в свою гостиную, Гарри надеялся, что и с Хагридом, и с Малфоем всё будет в порядке, но перед его внутреннее оком впереди почему-то маячило что-то мрачное.