Мех под кожей (джен)

Малфой-мэнор был таким тихим… Большим и невероятно тихим. Нарцисса всегда любила этот дом, но теперь ей было невыносимо здесь находиться: тут всё словно кричало о том, кем она когда-то была и теперь стала. Да и не «словно»: предки Люциуса, изображённые на портретах, пусть и не все, не слишком стеснялись того, что их нелестные замечания могут достигнуть слуха хозяйки дом, другие же просто смотрели на неё с нечитаемым выражением на искусно выписанных маслом лицах, от этих взглядов Нарциссе хотелось то ли сбежать, то ли испепелить тут всё. И долго это, конечно же, не могло продолжаться.

Покуда Драко был дома, Нарцисса ещё могла терпеть всё это, но теперь, когда он уехал в школу, она больше не видела в этом смысла. Да и не хотела видеть — к чему было сносить это всё? К страданиям она никогда не стремилась, к тому же у неё всё ещё была гордость, и Нарцисса не была склонна ею жертвовать ради кучки нарисованных снобов. И если ей так плохо здесь — значит…

И всё-таки решиться оказалось не так-то просто. Она понимала, что, к чему бы всё это ни привело потом, забыть об этом они с мужем не смогут никогда. Но и жить так дальше она не могла. Она бы и вовсе не возвращалась после прошлого полнолуния — тем более что Драко вернулся бы лишь к Рождеству — но нанести супругу такой удар до первой в этом рабочем году сессии Визенгамота было бы просто бесчестно, и так с Люциусом она поступить не могла. Она знала, насколько это важно для него — и… и, честно говоря, сама многое сделала, чтобы их фракция смогла преуспеть. То, что кулуарно обсуждается за чашкою чая в гостях и за бокалом шампанского на приёмах, может оказаться крайне весомым во время голосования. Ей ли было не знать? Нарцисса не видела ничего ужасного в регистрации, и сама это как-то пережила, и тем более совсем не лишним было сократить приток неучтённых оборотней из-за границы, если они и со своими пока не справляются. Из ниоткуда оборотни не появлялись, и каждый новый заражённый ликантропией человек был жертвой уже других. Случайной или намеренной, как было с ней… и, только ограничив их популяцию, со временем можно было бы избавиться от этого чудовищного проклятия, так полагал Люциус и так полагала она. И возможно теперь, когда эти поправки частично приняты, они смогут кого-нибудь оградить от того ужаса, что довелось пережить ей…

Но сейчас, когда поздравления отзвучали, Нарциссу в Малфой-мэноре больше не держало ничего. Так что во вторник утром Нарцисса, спустившись к завтраку, сев за стол, но не притронувшись к еде, произнесла:

— Прости за то, что, вероятно, я сейчас испорчу тебе утро. Люциус, — она взглянула на него и увидела, как в его серых глазах зажглась тревога. — Какое-то время я поживу в Хартфордшире.

— Какое-то время? — переспросил он, и она с болью увидела появившуюся на его лбу морщинку — и тут же запретила себе обращать на это внимание. Сейчас она должна была думать о себе… впрочем, нет. Не только о себе. О них всех.

— Да, — кивнула она. — Какое-то. Люциус, мне нужно время. Мне нужно разобраться в себе.

— Я понимаю, — он тоже кивнул. — Но почему не делать это здесь?

— На меня здесь всё давит, — честно ответила она. И добавила: — Даже ты.

— Я давлю на тебя? — он действительно удивился.

— Не ты сам, — согласилась она. — Твои ожидания. Которым я больше не могу соответствовать. Прости, — она улыбнулась одними губами. — Мне нужно понять, кем же я теперь стала.

— Перестань! — горячо возразил он, протянув руку к ней и накрыв ладонью её пальцы. — Ты осталась сама собой!

— Ты и сам в это не веришь, — возразила она с грустной улыбкой.

— Я верю! — воскликнул он.

Он действительно очень хотел в это верить — она видела это в его глазах. Может быть, больше всего на свете хотел… но она хорошо его знала. Слишком хорошо.

— Скажи, — мягко проговорила она, — когда мы в последний раз были близки? Ты уверен, что вообще когда-нибудь сможешь прикасаться ко мне как прежде? Не пытайся сейчас солгать ни себе, ни мне.

Она знала, насколько это было жестоко с её стороны, и до последнего не хотела затрагивать эту тему, но теперь ей пришлось. В конце концов, так действительно будет лучше для них обоих.

Это был подлый удар, и Люциус растерялся. Она видела, что он хотел ответить ей «да», но даже этой возможности Нарцисса ему не оставила: он встала, подошла к нему и, прикоснувшись пальцем к его губам, покачала головой. Молча.

Люциус сидел и смотрел на неё снизу вверх — не в состоянии выдавить из себя ни звука, словно она действительно наложила печать на его уста. Но что действительно лишило его малейшей возможности возразить — это то, что он видел в её глазах, что она больше ему не верит. Если бы он воспротивился, начал её сейчас убеждать и умолять остаться, это всё равно ему бы не помогло, и сделало бы лишь только хуже — потому что она уже приняла решение. И приняла его не сейчас…

Прежде в их жизни ещё не бывало, чтобы она утратила веру в него. Никогда.

Ему было больно, больно до невозможности вдохнуть, и он как никогда ощущал, что предал её. И что всё, что он может сделать сейчас — спросить:

— Как мне заслужить твоё прощение, Цисса?

Но она только покачала головой:

— Не ты виноват во всём… и это уже не имеет значения.

— Я найду виновников, — он резко встал и попытался взять её за руки, но она незаметно выскользнула и отстранилась — и вновь покачала головой:

— Не давай несбыточных обещаний.

И опять улыбнулась. Грустно и той отсекающей всякую надежду улыбкой, которой он никогда прежде у неё не видел.

— Ты же будешь совсем одна, — сказал он в полном отчаянии, пытаясь её хоть как-нибудь удержать и понимая, что это всё бесполезно.

— У меня будет эльф, — возразила она, едва ощутимо пожимая плечами. — Я ведь не отправляюсь куда-то в джунгли. Это Хартфордшир. У меня есть камин, ко мне можно аппарировать или послать сову.

— А как же Драко? — ухватился за последний шанс Люциус. — Что мы скажем ему?

— Пока мы ему ничего не скажем, — сказала Нарцисса, и её голос вновь зазвучал мягко. — Люциус, я просто хочу немного уединения. Только и всего. А ты не можешь и не должен бросать на половине пути всё, чем занимался последние годы, и я тебе буду только мешать.

— О чем ты Цисса, ты не можешь мне помешать! — воскликнул он убеждённо. — Никогда!

— Скажи это своим политическим оппонентам, — усмехнулась она и добавила с ледяной твёрдостью: — Не обманывай самого себя. Я теперь персона нон-грата. Давай хотя бы соблюдём для вида приличия. Именно этого от тебя ждут.

Люциус стоял и смотрел на неё. Больше всего сейчас он хотел сказать ей, что ему наплевать на них всех, а потом обнять, прижать к себе и решительно заявить, что они не стоят и сикля, что, видимо, время пришло послать их бешеной хвостороге в пасть. А потом просто сказать, что они уезжают — как советовал ему сразу Нотт.

Но он понятия не имел, как она на подобное отреагирует. И возможно, она и сама этого до конца не знала. Потому что они вместе строили то, чего он сейчас достиг — как он мог обесценить все, и не будет ли выглядеть его отказ от всего бегством её глазах? Постыдным бегством человека, стыдящегося своей жены.

— Мы вместе с тобой взращивали всё это, — выговорил он, наконец. — И я не…

— Именно поэтому, — перебила она его, — я не позволю тебе всё потерять. В конце концов, мы должны думать ещё и о том, что будет с Драко. Ты подумал о его будущем? Он Малфой, за его плечами многие поколения наших предков.

Что он мог ей ответить, ведь они оба были с детства заложниками своего воспитания и осознавали свой долг?

А потом Нарцисса коснулась его плеча, прощаясь, кивнула ему — и поднялась к себе, оставив на столе нетронутые приборы.

Поднявшись в свою комнату, Нарцисса собрала последние мелочи, которые хотела взять с собой. Большую часть необходимого она уже отправила в Хартфордшир, но уходить с пустыми руками было верхом невежества по отношению к Люциусу: скверно выглядело бы, если бы она всё собралась заранее, и только ожидала удобного, на её взгляд, момента. Иногда незнание милосердней. Нарцисса и в самом деле совсем не хотела его обижать — и потом, она ведь не навсегда уходила. По крайней мере, она в это верила.

Переодевшись в строгую лиловую мантию и подобрав шляпку в тон, Нарцисса была готова к выходу, пусть он включал в себя лишь перемещение из камина в камин. Она вызвала эльфов и оставила им последние распоряжения по дому, наказав, в случае любой надобности, непременно обращаться к ней. Люциус никогда не занимался домом, и она не могла вот так обрушить на его голову ещё и это. Да и зачем? Она привыкла к этим делам, и они ей не были в тягость. Оставался ещё сад, который вскоре нужно будет готовить к зиме — и, конечно, теплицы. Плоды с деревьев тоже непременно следовало собрать вовремя, в этом году обещал быть отличный урожай яблок и груш… но Нарцисса была уверена, что сможет отдавать распоряжения эльфам и из Хартфордшира. А может быть, она даже вернётся… вскоре, говорила она себе — и не слишком верила в это. Как и не видела определенного будущего для себя, но кто знал, насколько изменчивым оно могло оказаться.

Позволив эльфам вернуться к своим делам, Нарцисса внимательно изучила своё отражение в зеркале, и вздохнув, на миг прикрыла глаза. Ей вдруг стало не то чтобы страшно — нет, это было иное чувство… она словно пересекала границу и закрывала за собой дверь, в которую, она знала, ей пути больше не будет. Возможно, рядом с ней возникнет соседняя, но в ту, прежнюю, ей больше уже не войти.

А потом она взяла сумочку, подхватила свой саквояж и спустилась вниз. Люциус уже ждал её — бледный и отчаянно старающийся держаться достойно. Рядом с ним, выстроившись в каре, стояли все эльфы Малфой-мэнора — и она, вновь повторив, что они все всегда могут к ней обратиться, и это лишь временный переезд, простилась с ними и, бросив горсть дымолётного порошка в камин, шагнула в зелёное пламя.

И вышла у себя дома. Её взгляд упёрся — опять — в синюю стену, и она вдруг подумала, что завтра же велит Тинки её перекрасить. В белый. Или нет… в голубой. Бледно-голубой. Хотя нет, белый лучше… Она так и стояла у самого камина и, разглядывая стену, обдумывала этот ставший внезапно очень важным вопрос, когда услышала:

— Девочка, тебя что, выгнал муж?

Ирма Блэк, Крэбб в девичестве, смотрела на неё с тем непередаваемым выражением, средним между «Я так и знала!» и «Как ты могла?!», которого так боялась в детстве Нарцисса.

— Доброе утро, — очень вежливо поздоровалась с ней Нарцисса.

— А я знала, знала, что будет именно так! — воскликнула Ирма, складывая на груди руки. — Ну и ты, милочка, сама должна понимать, ты же всё-таки оборотень.

— Вы ошибаетесь, бабушка, — ещё более вежливо проговорила Нарцисса, чувствуя, как внутри неё начинает рождаться тёмная волна гнева. Она вовсе не для того сбежала сюда, чтобы кто-то смел её упрекать! Нет, только не в её доме.

— И ты что же, будешь здесь жить всегда? — поинтересовалась… ох, как же её звали? Нарцисса это знала, конечно, знала, но сейчас, глядя на узкое и какое-то хищное, хотя и, безусловно, привлекательное лицо старой волшебницы, никак не могла вспомнить её имя. — Оборотень в доме Блэк! Ладно бы ещё просто иногда приходила, но...

— Ладно оборотень, — возразил дедушка Поллукс. — Но развод! Развод в доме Блэков! Я даже не помню такого!

— Мы. Не. Разводимся, — отчеканила Нарцисса, сжимая уже в руке палочку.

— Он тебя просто сослал? — заботливо осведомилась бабушка Ирма.

— Это был только мой выбор, — Нарцисса сглотнула — и вдруг заметила выразительно машущую рукой и качающую головой Кассиопею Блэк. И от её ироничной улыбки Нарциссе вдруг стало легче — настолько, что, когда бабушка Ирма сочувственно произнесла:

— Утешай себя этим, деточка, — Нарцисса глубоко вздохнула и всё же ответила:

— Я понимаю ваше разочарование. Я готова пожертвовать вам дальние комнаты — только скажите, кому из вас так неприятно видеть такую как я, и я немедленно избавлю вас этого зрелища. Уверена, вам там будет комфортно — но это мой дом. И, может быть, я и оборотень, зато вы, в отличие от меня, давно мертвы. И не вам распоряжаться моим имуществом, и уж тем более решать, что и как делать живым в этом доме.

Кассиопея вдруг громко зааплодировала ей и сказала:

— Прекрасное решение, дорогая. Пришла пора немного поменять интерьер — и извлечь из заточения тех, кто давно в нём томится.

— Из какого заточения? — непонимающе нахмурилась Нарцисса.

— О, у тебя будет время узнать, — пообещала ей Кассиопея. — На полотнах этого дома куда больше жильцов, и далеко не все они собрались здесь или висят на лестнице. Пройдись по комнатам, дорогая.